CC BY
53
© 2011
Т. А. Склизкова ИДИЛЛИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ИХ РОЛЬ В АНГЛИЙСКОМ МОДЕРНИСТСКОМ РОМАНЕ (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА Э. М. ФОРСТЕРА «ГОВАРДС ЭНД»)
В статье рассматриваются идиллические аспекты модернистского романа Э. М. Форстера «Говардс Энд». Образ дома в романе является воплощением «старой доброй Англии» и связан с понятием английскости. Идеальный мир, изображенный в романе, уходит в прошлое, оказывается нежизнеспособным, на первый план выходит мотив скрытого разрушения Аркадии.
Ключевые слова: Аркадия, английская сельская местность, пасторальный миф, английскость.
Одним из центральных для национального самосознания англичан является понятие «Аркадии», идиллического мира времен «золотого века» человечества. О. Уайльд в своей лекции «Ренессанс в английском искусстве» говорил о связи «золотого века» с сакральным временем «illud tempus», которое является «священным хранилищем» всего самого важного и значительного в сознании нации. В «illud tempus» происходит «вечное повторение основополагающего ритма Космоса», т. е. периодическое разрушение и новое творение1. О. Уайльд ссылается на «Труды и дни» Гесиода, где появляется мифологема «illud tempus» как «золотого века». По Гесиоду, после железного века снова должен наступить золотой. О «золотом поколении», которое живет в век Сатурна, пишет в «Метаморфозах» Овидий, а Вергилий описывает наступление «золотого века» в четвертой эклоге «Буколик».
Английские писатели разных веков обращались к идиллическому миру Аркадии, переосмысливая его. В романе Ф. Сидни «Аркадия» в образе Аркадии предстает елизаветинская Англия, для писателей XX века (В. Вулф, И. Во, Д. Фаулз, К. Исигуро) ту же роль играет викторианская Англия. Однако у всех авторов этот идеал ассоциируется с ушедшей в прошлое счастливой эпохой. Золотой век для английской национальной ментальности связан с представлением о «доброй старой Англии» («Old Merry England»). Это своеобразный идеал, который в сознании британцев приравнивается к идиллической жизни на лоне природы. Обязательными его атрибутами являются деревенский дом с соломенной крышей, чашка чая и воскресное жаркое. По мысли П. Парриндера, в английской литературе, начиная с романтической поэзии, формируется представление о том, что «English countryside» (английская сельская местность) — это «сердцевина национальной идентичности» («heartland of national identity»)2. Действительно, понятие «coun-tryside» и связанный с ним концепт «home» (дом) играют центральную роль
Склизкова Тина Алексеевна — аспирантка кафедры литературы ВГГУ E-mail: sklizkova_tina@ list.ru
1 Элиаде 2000, 106.
2 Parrinder 2006, 397.
в традиционной английской литературе. Деревенская местность ассоциируется с детством, откуда герой уходит на поиски приключений и попадает в город — место, где человек взрослеет и теряет иллюзии. Начиная с XVIII века, в финале английского романа героя ждет желанная награда, которая воплощается в образе «большого загородного дома, жены и детей»3. Иными словами, герой обретает тот идеал, о котором он мечтал в детстве и который невозможно найти в городе, только в сельской местности.
Для викторианцев их эпоха была временем прогресса. Однако уже в десятые годы XX века викторианский мир, еще не ставший по-настоящему прошлым, начинает ассоциироваться с идиллическим миром Аркадии. Центральное место в романах писателей-модернистов занимает образ английского сельского дома как сосредоточие «семейных ценностей и лучших черт нации»4. Именно в викторианскую эпоху (1837-1901) — период расцвета страны, который называют «временем Британии», — формируется национальная идея и национальная идентичность. В это же время определяется значительная часть базовых концептов английскости, которые основываются на таких понятиях, как «freedom» (свобода), «home» (дом), «privacy» (собственность), «gentleman» (джентльмен). Как отмечает П. Пар-риндер, с концом викторианской эпохи в начале XX века культурный климат был поражен чувством «национального упадка»5, которое еще больше усугубилось после Первой мировой войны. Поэтому в поисках национальной идентичности писатели-модернисты стали ностальгически возвращаться к уходящей в прошлое викторианской эпохе и ставить в центр своих романов викторианское поместье, воплощающее собой Аркадию.
Э. М. Форстер в своем романе «Говардс Энд» («Howards End», 1910) воссоздает этот идиллический мир в образе поместья Говардс Энд. Первое его описание дается глазами Хелен Шлегель, героини викторианского типа. В своем письме к сестре Маргарет она так характеризует дом: «Он не такой, как мы с тобой ожидали. Он старый и небольшой, но, тем не менее, чудесный — из красного кирпича <.. .> также там есть большой вяз, стоящий на границе между садом и лугом. Есть обычные вязы, дубы — не ужаснее, чем обычные дубы — груши, яблони и виноград» (‘‘It isn’t going to be what we expected. It is old and little, and altogether delightful — red brick <.> Then there’s a very big wych-elm <.> standing on the boundary between the garden and the meadow. Also ordinary elms, oaks — no nastier than ordinary oaks — pear trees, apple trees, and a vine’’)6. Это описание указывает, что дом как бы слит с природой, вырастает из нее. Поместье воспринимается как живое существо, недаром в дальнейшем Маргарет будет говорить о том, что старые деревенские дома («country-side houses») гипнотизируют ее, у нее возникает чувство, словно она не может их контролировать, так как они живые7. В истории английской литературы эта усадьба стоит в одном ряду с поместьями Кром («Желтый Кром» О. Хаксли, 1921), Брайдсхед («Возвращение в Брайдсхед» И. Во, 1945), Винзиэтт («Женщина французского лейтенанта» Дж. Фаулза, 1969), Дарлингтон-
3 Ibid., 398.
4 Сидорова 2005, 223.
5 Parrinder 2006, 297.
6 Forster 2000, 3.
7 Ibid., 111.
холл («Остаток дня» К. Исигуро, 1989). Их объединяет общий вековой уклад, они символизируют счастливое, гармоничное и упорядоченное прошлое и в качестве «Аркадии» противостоят настоящему. Так, например, в романе О. Хаксли речь идет о старинном загородном особняке Кром, который «пропитан» традициями и памятью об истории семейства. Таким же показан и старинный особняк Брайдсхед, который символизирует прошлое, красоту и упорядоченность средневекового феодального мира и являет яркий контраст настоящему.
Говардс Энд в романе становится символом всей Англии, поскольку для англичанина его страна — это «прежде всего провинция <.> непременно свой дом, хоть и небольшой, но клочок земли, свой сад, клумба под окном, деревенский паб и церковь <.> Зеленые просторы и уютный дом в цветах — это мечта, к которой многие стремятся только мысленно»8.
С поместьем связана ностальгия по викторианской эпохе, на смену которой приходит современная цивилизация, воплощенная в образе Лондона. Лондон в романе — это бесконечные перемены, непрекращающееся, постоянное бессмысленное движение, выраженное лексемами «continual flow» и «flux». Если для Форстера Говардс Энд воплощает собой покой и гармонию Аркадии, пропитан многовековыми традициями и памятью о прошлом, то Лондон предстает «дьявольским, узкие улицы давят, как своды шахт»9. Этот город, в отличие от английской провинции, враждебен человеку и природе: «Месяц за месяцем дороги все сильнее пахли бензином, их становилось все труднее переходить, и человеческим существам становилось все труднее слышать друг друга, было все меньше воздуха, чтобы дышать, и неба, чтобы смотреть на него. Природа уходила»10.
Об этом говорит Д. Лодж в предисловии к роману Форстера. По Лоджу, в основе «Говардс Энда» лежит «пасторальный миф», связанный с главными человеческими ценностями, которые сохраняют свое значение только в «сельской местности». Понятию «country» («деревня») в романе противостоит понятие «city» (город), которое воплощает все, что наиболее опасно и порочно11. Р. Уильямс в книге «Деревня и Город» («The Country and the City», 1973) понимает эту оппозицию несколько иначе. Он считает, что деревня и город сопоставлены в романе как уходящее и то новое, которое возникает в процессе разрушения прошлого, и происходит это во все времена, — так Сад Эдема разрушило грехопадение, Золотой век (классический период пасторали) сменился упадком античной культу-
12
ры12.
В романе Форстера Говардс Энд становится владением Вилкоксов, которые принадлежат к процветающей коммерческой буржуазии («upper-middle class»). Они материалисты и стараются избегать всего, что связано с внутренней жизнью человека, с миром эмоций и чувств, в отличие от семьи Шлегелей. Генри Вилкокс получает Говардз Энд как наследство своей жены Рут, последней представительницы йоменов Говардов. Однако этот дом не удовлетворяет его социальных амбиций, и на всем протяжении романа он ищет более «претенциозное строение»13.
8 Павловская 2004, 12-13.
9 Forster 2000, 112.
10 Ibid., 112.
11 Lodge 2000, 15.
12 Ibid.
13 Parrinder 2006, 300.
Для Вилкоксов этот дом не более чем собственность, которую можно купить, продать или сдать. Они не испытывают того ощущения «эмоциональной привязанности к месту», о котором как об английской национальной черте говорит Паксман в книге «Англия: портрет народа» и которое является главным для Рут Вилкокс14. Она чувствует, что место, где вырос человек, не просто дом, это часть его жизни, частичка самого человека. Его нельзя просто сдать или продать. Видимо, поэтому миссис Вилкокс хочет оставить Говардз Энд не своим детям, лишенным привязанности к дому, а Маргарет Шлегель, которая, так же как и Рут, остро ощущает связь с домом. По словам экономки, она даже ходит по дому так же, как Рут: «You had her way of walking»15.
Образ дома Говардс Энд гармонично дополняется образом его истинной хозяйки — Рут Вилкокс. Хотя героиня верная и покорная жена, она отличается от мужа и детей. Ее библейское имя, по мнению Д. Лоджа, намекает на женщину, которая вышла замуж за человека из другого племени. Скорая смерть миссис Вилкокс указывает, что брак с Генри Вилкоксом — человеком из другого племени — был убийственен для нее. Имеются в виду не социальные различия, поскольку Рут и Генри являются представителями одного класса, а духовное наследие Рут, которое остается непонятным семье мужа. Однако Рут не так возвышенна и утон-ченна, как Маргарет, что замечают интеллектуалы за ленчем у мисс Шлегель. Они считаю, что миссис Вилкокс консервативна в своих взглядах, однако, с точки зрения Форстера, это не упрек, поскольку английский консерватизм является одним из важных составляющих английского национального характера. Соблюдение традиций дает ощущение связи между прошлым и настоящим. Именно это интуитивно чувствует миссис Вилкокс и поэтому отказывается воспринимать новый подход к жизни. Главным для нее становится Говардс Энд, именно с ним она себя отождествляет. По П. Парриндеру, эта героиня является частью пасторального мифа. Именно такой образ возникает в письме Хелен к Маргарет: «Она приближалась <...> ее длинное платье скользило по мокрой траве <...> с охапкой сена в руках <...> смотрела на цветы» (‘‘She approached <...> trail went her long dress over the shopping grass <. > with a wisp of hay in her hands <. > and looking at the flowers’’)16. Тут появляются мотивы, которые будут сопровождать героиню на протяжении всего романа — сено, затем цветы, скользящие и плавные движения, указывающие на ее «призрачность», «принадлежность к миру теней» [3: 113], к прошлому. Форстер выстраивает оппозицию: миссис Вилкокс, «принадлежащая дому и деревьям вокруг него», и «молодые люди [Вилкоксы] и их мотоциклы»: ‘‘She seemed to belong not to the young people and their motor, but to the house and the trees’’17. Миссис Вилкокс, по замечанию Л. Триллинга, как и поместье Говардс Энд, символизирует прошлое Англии18, то время, которое в сознании англичан понималось как возрождение «Золотого века». Форстер указывает, что Рут поклоняется прошлому («she worshipped the past»), она наделена той инстинктивной мудростью («instinctive wisdom»), которую только прошлое может дать. Эту му-
14 Паксман 2009, 245.
15 Forster 2000, 236.
16 Ibid., 19.
17 Ibid., 19.
18 Trilling 1992, 17.
дрость, как пишет Форстер, мы неуклюже называем аристократизмом («clumsy name of aristocracy»)19. Рут не была высокого происхождения, но, подобно аристократам, она являлась носительницей высших моральных качеств, тех качеств, ко -торые отсутствуют у ее собственной семьи. После смерти Рут поместье остается заброшенным, поскольку Вилкоксы не хотят ни отдать его Маргарет Шлегель, ни жить в нем. Со смертью миссис Вилкокс безграничное чувство сельского покоя и гармонии сходит на нет. Появляется мотив разрушения идиллической жизни на лоне природы.
В последней главе романа показан своеобразный «райский сад». По мысли Г. Гюнтера, пространству сада присуща как изначальная, так и «окультуренная естественность», о чем свидетельствуют представления о рае, содержащиеся в Ветхом Завете, а также античная мысль о «золотом веке». В утопии сада центральное место отводиться непринужденной жизни человека в кругу семьи на лоне природы. Главное — это гармония между человеком и окружающей природой, которая, с точки зрения Г. Гюнтера, является необходимой предпосылкой идиллии. Об их созвучии при описании идиллического хронотопа также говорил М. Бахтин20.
В финале романа Форстера Хелен, ее сын, Маргарет и Генри — все вместе живут в Говардс Энде, на лоне природы. По Форстеру, лишь при условии гармоничного союза Шлегелей и Вилкоксов возможно процветание Англии в будущем, т. е. возрождение Аркадии. Под руководством Маргарет в этом поместье вновь подстригли луг и посадили красные маки среди пшеницы. Маргарет становится подлинной хозяйкой поместья и полностью сливается с природой. Она осознает, что для нее эти маленькие события (посадка маков, сбор пшеницы) станут частью ее самой («would become part of her»)21. Кажется, что это и есть та «старая добрая Англия», которую мечтал воссоздать автор. Однако в «Говардс Энде» мир «старой доброй Англии» рушится, так как в этой Аркадии отсутствует чувство гармонии у самих героев. Генри так и не отказался от своих убеждений, он просто сломлен жизнью (арест сына превратил его в усталого старика). Маргарет не любит детей, а Хелен признается, что не может любить мужчину.
Таким образом, в романе Форстера идеальный мир, воплощенный в Говардс Энде, оказывается нежизнеспособным. Мотив скрытого разрушения, являющийся одним из концептуальных признаков «Аркадии», в финале романа выступает на первый план. В XX веке он приобретает все большее и большее значение, о чем свидетельствуют романы постмодернизма.
ЛИТЕРАТУРА
Гюнтер Г. 1991: Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А.Платонова // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы / В. А. Чаликова (ред.). М., 252-276.
Паксман Дж. 2009: Англия: портрет народа. СПб.
Павловская А. В. 2004: Англия и англичане. М.
19 Forster 2000, 19.
20 Гюнтер 1991, 253.
21 Forster 2000, 286.
Формирование метафизического стиля в поэзии И. Бродского
233
Сидорова О. Г. 2005: Британский колониальный роман последней трети XX века. Екатеринбург.
Элиаде М. 2000: Миф о вечном возвращении. М.
Forster E. M. 2000: Howards End. L.
Lodge D. 2000: Introduction // Forster E. M. Howards End. L., 7-28.
Parrinder P. 2006: Nation and novel. The English novel from its Origins to the Present Day. Oxford.
Trilling L. M. 1992: Howards End. New York.
IDYLLIC NOTIONS IN THE ENGLISH MODERNISTIC NOVEL (BASED ON E. M. FORSTER’S “HOWARDS END”)
Т. А. Sklizkova
The article deals with the idyllic aspects of the novel Howards End (1910) by E. M. Forster. The image of the house embodies the idyllic world (Arcadia) that is connected with the essence of Englishness. Actually this pastoral myth belongs to the past; it is nonviable. The disintegration of Arcadia from the inside is the central motive of the novel.
Key words: Arcadia, English country-side, pastoral myth, Englishness.
© 2011
И. А. Снегирев ФОРМИРОВАНИЕ МЕТАФИЗИЧЕСКОГО СТИЛЯ В ПОЭЗИИ И. БРОДСКОГО: «БОЛЬШАЯ ЭЛЕГИЯ ДЖОНУ ДОННУ»
В статье анализируется «Большая элегия Джону Донну» И. Бродского и связанный с ней вопрос о влиянии Донна на творчество Бродского до 1964-го года. Герой «Большой элегии» рассматривается как литературный персонаж, олицетворяющий для Бродского новые пути в поэзии.
Ключевые слова: традиция, восприятие, элегия, метафизический стиль.
Репутацией поэта метафизического стиля Иосиф Бродский отчасти обязан стихотворению «Большая элегия Джону Донну». Без анализа этого текста трудно себе представить литературоведческое исследование, описывающее рецепцию Бродским англоязычной поэзии. В многочисленных интервью поэта стихотворение также является центром, вокруг которого строится разговор о влиянии Джона Донна. При этом совершенно очевидно как стремление интервьюеров начать разговор о Донне именно с этого произведения, так и стремление Бродского гово-
Снегирев Илья Александрович — ассистент кафедры литературы Владимирского государственного гуманитарного университета. E-mail: ilya_sneg@mail.ru
