CC BY
82
УДК 821.111
Т. А. Склизкова
ЖАНРОВЫЕ ТРАДИЦИИ РОМАНА О СЕЛЬСКОЙ УСАДЬБЕ (COUNTRY-HOUSE NOVEL) В РОМАНЕ «ЖЕНЩИНА ФРАНЦУЗСКОГО ЛЕЙТЕНАНТА» ДЖ. ФАУЛЗА
Жанровым признаком романа о сельской усадьбе является доминирование в тексте мифологизированного образа английского сельского дома, который рассматривается как аналог «приятного места» (locus amoenus). В статье роман Дж. Фаулза «Женщина французского лейтенанта» рассматривается в контексте этой традиции.
The country-house novel is characterized by the dominating role of a country house which is mytho-logized and seen as analogous to the "pleasant place" (locus amoenus). In the article J. Fowles' novel "The French Lieutenant's Woman" is analyzed from the point of view of this genre tradition.
Ключевые слова: роман о сельской усадьбе, «приятное место» (locusamoenus), Аркадия.
Keywords, country-house novel, "pleasant place" (locus amoenus), Arcadia.
Современное британское литературоведение выделяет роман о сельской усадьбе (country-house novel) как особую разновидность романного жанра, особенно популярную в английской литературе первой половины XX в. и восходящую к «Мэнсфилд-парку» Дж. Остин. В романе о сельской усадьбе главное место отводится поместью, которое играет практически ту же роль, что и замок в готическом романе: это не просто место действия, но ключевой образ в структуре романа.
Английской сельской усадьбе принадлежит особая роль в национальной картине мира. Представление об усадьбе как о средоточии национальной жизни, как об организующем начале, объединяющем все сословия, возникло в XVII в. Яков I Стюарт (1603-1625) призывал дворян удалиться в свои поместья, управлять ими и «держать свой дом открытым, следуя древнему и похвальному английскому обычаю» [1]. Находясь в своих усадьбах, поместное дворянство усваивало новые жизненные ориентиры и ценности. Господский дом был всегда открыт и принимал всех - начиная от короля Якова, заканчивая соседями, арендаторами, случайными путниками. Позже, в связи с событиями гражданской войны, дворяне были вынуждены вести замкнутый образ жизни, поэтому поместье стало центром социальной жизни всей округи. В сознании дворян
© Склизкова Т. А., 2011
сельская усадьба становится оплотом спокойствия, духовной независимости, островком мира, тишины и сельской уединенности, «вернувшимся золотым веком посреди политических бурь» [2]. Не случайно именно в XVII в. появляются многочисленные поэмы, посвященные сельской усадьбе и восхваляющие сельскую жизнь: «К Пенс-херсту» (1612), «К сэру Роберту Роту» (1616) Бена Джонсона, «К Сэксэму» (1640) Томаса Кэрью, «Об Эпплтон Хаус. К милорду Ферфаксу» (1660) Эндрю Марвелла.
В начале XX в., когда поместная жизнь постепенно уходит в прошлое, происходит мифологизация образа сельского дома, он начинает олицетворять навсегда утраченный идеальный мир, гармонию национальной жизни. Впервые этот мифологизированный образ возникает в конце XIX в. в романе У. Морриса «Вести из ниоткуда» ("News from Nowhere", 1890), где изображается утопическое будущее, в котором города сменили деревни с цветущими садами. Усадьба превращается в живописный идеал, воссоздается идеальная сельская местность, вариант известного с античности топоса «locus amoenus».
Э. Р. Курциус в своей книге «Европейская литература и латинские средние века» ("Europai-sche Literatur und lateinisches Mittelalter", 1948) формулирует представление о «locus amoenus» как об одном из главных топосов, сформированных в античной поэзии и унаследованных западноевропейской литературой от риторики. Курциус выделяет шесть примет идеального пасторального пейзажа: «Минимально "приятное место" должно включать в себя дерево или несколько деревьев, луг, ручей или источник. Можно добавить пение птиц и цветы. Самые разработанные образцы добавляют также легкий ветерок» [3].
Как указывает Курциус, традицию описания «приятного места» (locus amoenus) заложил Вергилий в своих «Буколиках». Вергилий связывал «приятное место» с образом райского сада. Само словосочетание появляется у него при описании Елисейских полей в 6-й части «Энеиды»:
Devenere locos laetoset amoena virecta
Fortuna tirumne morum sedeque beatas
(В радостный край вступили они, где взору отрадна
Зелень счастливых дубрав, где приют блаженный таится) [4].
У Вергилия «приятное место» является постоянным эпитетом для обозначения «красивой природы», разновидностью «идеального пейзажа». Впоследствии "locus amoenus" становится поэтическим приемом для изображения природы в целом в художественном произведении. Вместе с тем это важнейшая составляющая описания идеальной страны Аркадии, на которую, начиная с произведений Вергилия, распростра-
няется мифологема земного рая, возможного лишь в сельской местности. Комментатор Вергилия Сервий Гонорат производил слово "amoenus" от "amor". По его мнению, "locus amoenus" - это очаровательное, приятное место, созданное лишь для наслаждения и получения удовольствия, ни о каком труде - возделывании земли - тут речь идти не может [5]. В данном случае Сервий обозначает один из главных аркадных мотив - «блаженное ничегонеделание». «Приятное место» имеет семантику убежища от активного действия, потока времени, смерти.
В этом смысле сельская местность противопоставляется городу в диалоге между пастухами Титиром и Мелибеем из I Эклоги Вергилия. Ти-тир живет в идеальной стране Аркадии. Здесь царят гармония и порядок - у коров есть место, где они могут пастись, Титир играет на дудочке, ест спелые плоды, созревшие каштаны и творог в изобилии. Мелибей, живущий в городе, с удивлением смотрит на этот райский уголок, ведь он сам влачит унылую жизнь, вынужден уйти из родных краев, из-за «вояки безбожного» [6], который не дает спокойно жить. Он с ностальгией вспоминает о былых счастливых временах.
Достаточно рано в изображение Аркадии проникает мотив порчи, разрушения, имеющий ностальгическое звучание: это вневременной мир, который, однако, ассоциируется с минувшим золотым веком. С жизнью Англии это значение впервые соединяется в романе «Аркадия» Ф. Сидни (1590).
Как указывает Келсалл, в английской литературе, начиная с XVII в., поместья изображаются как воплощенная Аркадия, поскольку автор в обязательном порядке прибегает к традиции описания «приятного места» [7]. Так, в поэме Э. Мар-велла «Об Эпплтон Хаус» ("Upon Appleton house", 1660) при изображении родового имения генерала Ферфакса, которое воплощает доблесть и славу былых времен в противоположность новомодным нравам, используются все составляющие «приятного места». Марвелл показывает идеальную усадьбу, последовательно описывая все ее части - дом, парк, луг, лес. В начале XVIII в., как указывает К. Гвидон де Кончини, выражение «сельская местность» (countryside) стало употребляться в значении приятной, полной удовольствия деревенской жизни поместного дворянства [8]. В национальном сознании англичан постепенно формируется представление о сельской местности (countryside) как о воплощенной Аркадии, противостоящей натиску современности.
В XX в. усадебный дом и его окружение оказывается в сознании англичан центром национального мифа. С самого начала века было широко распространено мнение, что «все хорошее, что есть в Англии, принадлежит сельской жиз-
ни» ("everything good about England is rural") [9]. Мифологизированное представление об Англии как о стране спокойных и красивых деревень, где все пьют чай на лугу, сохраняло свою актуальность на протяжении всего XX в. В 1983 г. его комментировал английский историк Каннадайн: «По какой-то мистической причине, без видимых оснований мир сельских усадеб, с которым большинство из нас не было знакомо, вдруг стал миром, который мы потеряли, миром, который мы отчаянно хотим найти снова» [10]. Он считает, что этот ностальгический взгляд в воображаемое английское прошлое создает иллюзию порядка и гармонии в современном нестабильном обществе. Зэди Смит в романе «Белые зубы» ("White Teeth", 2000) называет Британию "greenandpleasantlibertarianlandofthefree" - «зеленой и приятной отстаивающей свободу землей свободных людей» [11]. Это определение включает основные характеристики «земли обетованной», в которую, как в земной рай, стремятся попасть эмигранты из третьего мира.
Идиллический мир сельской усадьбы является организующим повествовательным центром в романах Г. Уэллса «Тоно-Бенге» ("Tono-Bungay", 1908), Е. М. Форстера «Говардз Энд» ("Howards End", 1910), И. Во «Пригоршня праха» ("A Handful of Dust", 1934) и «Возвращение в Брайдсхед» ("Brideshead Revisited", 1945), Э. Боуэн «Смерть сердца» ("The Death of the Heart", 1939), которые составляют канон романа о сельской усадьбе. Его жанровые традиции сохраняют свою важность и во второй половине века для романов постмодернистской ориентации. Так, поместью Дарлингтон-холл, которое рассматривается главным героем как символ порядка и гармонии, отводится центральное место в романе К. Исигуро «Остаток дня» (1989). В качестве воплощения утрачиваемой современным миром подлинности изображается сельская местность в романах Дж. Барнса «Англия, Англия» ("England, England" 1999) и М. Фрейна «Одержимый» ("Headlong", 1999), где она противопоставляется «симулятив-ному» пространству города.
Во второй половине XX в. жанровые традиции романа о сельской усадьбе часто обнаруживают себя и в тех произведениях, где сельская усадьба на первый взгляд находится на периферии повествования. В романе Дж. Фа-улза «Женщина французского лейтенанта» ("The French Lieutenant's Woman", 1969) усадьба Винзиэтт играет гораздо более важную роль, чем может показаться. Этот роман является практически первым неовикторианским произведением (за исключением романа Дж. Рис «Широкое Саграссово море», стоящего у истоков «переписывания» викторианской прозы), который обращает свой взгляд в вик-
торианское прошлое и переосмысливает миф о поместном доме.
В романе «Женщина французского лейтенанта» с Винзиэттом связан поворотный момент в судьбе героя и его самоидентификация. Винзи-этт описывается всего в одном эпизоде романа, где наделяется всеми признаками "locus amoenus". Как в «романах о сельской усадьбе», поместье в романе Фаулза выступает символом мирной жизни и безоблачного золотого века. Винзиэтт увиден глазами главного героя романа, Чарльза Смитсона, который уверен, что дядя вызвал его, чтобы сделать хозяином поместья. Подъезжая весенним солнечным днем к поместью, герой останавливает взгляд на купах старых деревьев, «каждое из которых носило свое нежно любимое название: Посадка Карсона, Курган, Десяти Сосен» [12]. Названия деревьев подчеркивают их значимость и важность для хозяев, поскольку к саду, как и к дому, они испытывали эмоциональную привязанность. Так, сэр Роберт при объяснении с племянником смотрит в окно, как бы ища поддержку в природе, пытаясь найти нужные слова у своих зеленых лугов. Описывая достоинства своей невесты, он обращается к помощи своего парка и сравнивает ее с породистым вязом. Такое отношение к природе дает ощущение связи между прошлым и настоящим, является гарантией стабильности в меняющемся мире. Объясняя эту связь с прошлым, Ричард Гальенн в своей работе «Английская сельская местность» ("The English countryside", сборник эссе "Vanishing Roads And Other Essays", 1915) говорит об английской сельской местности («country-side») как о результате длительного сотрудничества человека и природы. Гальенн противопоставляет старые английские деревни (Old English Village) новым (New English Village). Это деревенская местность со старинными усадьбами и красивыми парками, садами несет в себе гармонию, которая способствует индивидуальному развитию человека. И в этом ее разительное отличие от новых английских деревень, где индивидуальность человека проявляется в его умении правильно распланировать территорию своего поместья [13].
Старинное поместье Винзиэтт представляет собой живое доказательство взаимосвязи человека и природы. Чарльз, глядя на поместье, чувствует, что оно как будто «полнится любовью к нему» [14]. Мысль о том, что он скоро по-настоящему будет владеть Винзиэттом, пробуждает у героя «невыразимое ощущение счастливой судьбы и порядка» [15]. Чарльз внезапно ощущает, что он и Винзиэтт составляют одно целое, у них общая история и общая гордость. В эти минуты дом становится для него центром существования, чем-то особенным, сокровенным, «соединением вечных ценностей и мира повседневного,
материальной реальности», «символическим воплощением семейных ценностей» [16].
Прекрасная аркадная природа Винзиэтта становится для Чарльза «символом мировой гармонии» [17]. В поместье у героя появляется ощущение утопического порядка. При взгляде на парк, окружающий дом, Чарльзу приходит в голову, что его путаные отношения с Эрнестиной и Сарой, которые просто невозможно разрешить в городе, здесь могут быть легко разрешены. Он представляет, как хорошо они трое могли бы устроить в этом месте свою жизнь, наполненную радостью и гармонией.
Ощущение порядка соединено с покоем, который испытывает Чарльз при взгляде на необъятные весенние луга Уилтширских холмов. Английский ландшафт, по мысли Паксмана, отличается от всех прочих тем, что он дает душевное удовлетворение [18]. Эту характерную для англичан мысль выражает дворецкий Стивенс из романа К. Исигуро «Остаток дня». Описывая английский пейзаж, он замечает, что в этом ландшафте отсутствует театральность, ему свойственна безмятежность и сдержанность. В романе Фаулза «буколический покой» Чарльзу Смитсону суждено знать только в Винзиээте, в городе его ждет хаос и ощущение путаницы жизни.
Поместью Винзиэтт в романе «Женщина французского лейтенанта» противостоит образ Лондона, который символизирует стремительно развивающуюся индустриальную Англию. Город изображается как шумное место, где «два шарманщика играли наперебой, заглушая друг друга», кричали продавцы жареной картошки. Фаулз называет людей, живущих там, ястребами, которые «мечут глазами в поисках добычи» [19]. Если Вин-зиэтт связан с иллюзиями, мечтаниями и стремлениями героя, то именно в Лондоне Чарльз понимает, что «потерял свободу - так же как и потерял Винзиэтт» [20]. Ни о каком покое тут речь не ведется, наоборот, Чарльз ощущает себя «глубоко несчастным и одиноким» [21].
В традициях романа о сельской усадьбе поместье играет ключевую роль в развитии сюжета. Его переломный момент связан с решением, которое принимает герой. Он должен остаться со своей невестой Эрнестиной или же поддаться роковым чарам Сары Вудраф. Верх берет любовь к Саре, но совершается этот выбор под давлениями обстоятельств, связанных с поместьем.
Чарльз отправляется на встречу с дядей с явным нежеланием, он не хочет владеть Винзиэт-том и проводить свои дни подле дяди. Герой считает, что они с сэром Робертом слишком разные люди и у них разные предпочтения. Сэр Роберт принадлежит к поместным дворянам, для которых основное времяпрепровождение в деревне -это охота и верховая езда. Он с неудовольстви-
ем замечает, что Чарльз, если и приезжает в Вин-зиэтт, то большую часть времени проводит в библиотеке, куда дядя и не заглядывает. Или же, взяв с собой геологический молоток, племянник уходит искать окаменелости. С точки зрения сэра Роберта, пешие прогулки, сидение в библиотеке - неподобающее занятие для джентльмена. В деревне джентльмену «подобало держать в руках только ружье или хлыст» [18]. Чарльз всем своим поведением - предпочтением, отдаваемым пешим прогулкам перед верховой ездой, отказом убивать животных на охоте, восхищением либералами, а не консервативной политикой тори - подчеркивает свое отличие от дяди. Он считает, что если и вступит во владение Винзи-эттом, то будет вести отличную от дядиной жизнь. Недаром он без раздумий разрешает Эрнестине после женитьбы переделать в Винзиэтте все, что она захочет. Чарльз ощущает себя человеком нового времени: агностиком, увлеченным наукой, оставившим в прошлом традиционные занятия поместного дворянства.
Однако после разговора с дядей, который сообщает герою о своей женитьбе, Чарльз начинает сомневаться в правильности своей позиции. Он осознает, что дядя гораздо лучше, чем он, понял, что в лице Эрнестины выражается угроза для всего поместного уклада жизни. Эта «новомодная женщина» не понравилась дяде, потому что навсегда останется дочерью суконщика с «лондонскими повадками» и почти «полным отсутствием интереса к сельской жизни» [23]. Возвращаясь в Лайм к невесте, Чарльз начинает понимать, какая пропасть лежит между ним и Эр-нестиной. Недаром, приехав в Лайм, он говорит доктору Грогану, что не создан для семейной жизни. Окончательное прозрение приходит к герою после разговора с отцом Эрнестины мистером Фрименом, который предлагает ему заняться коммерцией - делом, недостойным английского джентльмена. В этот момент Чарльз чувствует себя дворянином, которому «не пристало заниматься ремеслом торгаша» [24]. Вот когда становится ясно, сколь поверхностно увлечение Чарльза либерализмом. Век «великих свершений», оказавшийся веком «Потребителя, Покупателя, Клиента», требует от него активного действия -«отработать женино приданое» [25]. Вульгарность этого предложения глубоко возмущает Чарльза. Но не только. Разница между ним и мистером Фрименом заключается и в том, что Фримен -человек действия, достигший собственными силами определенных высот, а Чарльз - «умный бездельник», фигура, характерная для дворянской культуры. Удел поместного дворянства -«блаженное ничегонеделание», их жизнь протекает в «темпе адажио» по мере того, как «заполняются бесконечные анфилады досуга» [26].
В романе Фаулза поместье Винзиэтт олицетворяет мир прекрасного «остановившегося мгновения», мир вне времени. На это указывают часы, висящие на конюшне, на которых время как будто замерло, и «зеленые сегодня тихо выливались в зеленые завтра». Единственным реальным временем в поместье является солнечное. Этот прекрасный, но нежизнеспособный мир уходит в прошлое, а его место занимает умеющий приспосабливаться и действовать мистер Фримен, для которого все аристократы - бездельники и трутни.
Фаулз описывает чувства своего героя после разговора с мистером Фрименом в терминах пейзажа: «Вся его прошлая жизнь вдруг представилась Чарльзу как приятная прогулка по живописным холмам; теперь же перед ним простиралась бескрайняя унылая равнина...» [27]. У него вызывает отвращение «новейший вкус», в котором оформлен дом Фрименов: «Внезапно он испытал прилив острой тоски по нежно им любимому Винзиэтту с его "дурацкими" старыми картинами и нелепой прадедовской мебелью; он все бы отдал за вековую прочность и надежность его стен.» [28]. В этот момент разница между двумя укладами жизни видится герою разницей между подлинным и поддельным, как поддельны «свежепозолоченные коринфские колонны» [29] в доме Фрименов.
Разговор с мистером Фрименом играет очень важную роль в выборе, совершенном героем. В глубине души Чарльз знает, что, пытаясь выполнить свой долг перед невестой, не только потеряет лучшую часть своего прошлого, но и не сможет сохранить свою личность. Испытывая чувство «невозвратимой потери», он изменяет своему первоначальному плану и едет в «Корабль» к Саре.
Таким образом, в центре романа «Женщина французского лейтенанта» оказывается сельская Аркадия, противопоставленная окружающему негармоничному миру. Роман включает традиционный мотив разрушения Аркадии, воплощенный в истории потери Винзиэтта. В широком смысле утрата поместья - это утрата идиллической сельской Англии, идеального мира джентльменов, сельской аристократии, которая связана с кризисом викторианства. Чарльз Смитсон не желает приспосабливаться к этому новому миру, в котором «английскость» подменяется «британскос-тью», где коммерческий расчет отодвигает на второй план высокие нравственные качества джентльменов. Герой уезжает из страны в надежде отыскать свою истинную Англию - Аркадию за морем. Мотив поиска «аркадного» мира является чрезвычайно распространенным в английском постмодернистском романе.
Примечания
1. Зыкова Е. П. Пастораль в английской литературе XVIII века. М., 1999. С. 163.
Aumeраmyрoвeдeнue
2. Зыкова Е. П. Указ. соч. С. 163
3. Curtius E. R. European Literature and the Latin Middle Ages. N. Y., 1963. С. 194.
4. Вергилий. Собрание сочинений. СПб., 1994. С. 234.
5. Curtius E. R. Указ. соч. P. 195.
6. Вергилий. Указ. соч. С. 27.
7. Guedon-DeConcini C. Visions and Revisions of the National Past in the British Country-House Novel, 19002001. 2008.
8. Guedon-DeConcini C. Указ. соч. P. 17.
9. Taylor P. J. Which Britain? Which England? Which North? // British Cultural Studies / ed. David Morley and Kevin Robins. Oxford UP, 2001. P. 127-144.
10. Cannadine D. The Stately Homes of England // The Pleasure of the Past. Harmondsworth. 1993. P. 1415.
11. Smith Z. White teeth. Oxford, 2000. P. 245.
12. Фаулз Дж. Женщина французского лейтенанта. М., 2008. С. 253.
13. Le Gallienne Richard. The English Countryside. URL: www.readbookonline.net/read0nLine/39069/
14. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 253.
15. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 253.
16. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 253.
17. Зыкова Е. П. Указ. соч. С. 12.
18. Пакетам Д. Англия: портрет народа. СПб., 2010. С. 155.
19. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 355.
20. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 356.
21. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 356
22. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 18.
23. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 261.
24. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 351.
25. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 351.
26. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 18.
27. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 351.
28. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 349.
29. Фаулз Дж. Указ. соч. С. 349.
УДК 821.112.2
А. Н. Макаров
НЕМЕЦКИЙ РЫЦАРСКИЙ ТРИВИАЛЬНЫЙ РОМАН 1770-1790-x гг.: К. Г. ШПИСС
Статья посвящена анализу особенностей немецкого рыцарского тривиального романа последней трети XVIII в. на примере творчества известного прозаика Кристиана Генриха Шписса.
The article is devoted to the role and place of the German chivalry trivial novel of the last third of the XVIII century on the example of works of the known prose writer Christian Heinrich Spiess.
Ключевые слова: немецкая литература, XVIII в., рыцарский тривиальный роман, К. Г. Шписс.
Keywords: german literature, the XVIII century, chrivalry trivial novel, C. H. Spiess.
Широко распространенным жанром немецкой тривиальной литературы последней трети XVIII в. является рыцарский роман, корни которого уходят в далекое прошлое, к средним векам с их рыцарскими романами. В рыцарском тривиальном романе писатели, используя средневековые атрибуты, воспроизводили не менее условный мир, чем авторы средневековых рыцарских произведений. Сказочность сюжета и подвигов героев таких произведений соединялась с точностью и исторической достоверностью - чертами, которых требовали читатели и к которым они привыкли.
В последнюю треть XVIII в. в тривиальной литературе Германии было несколько писателей, создавших наиболее известные и читавшиеся произведения. Одним из них был Кристиан Генрих Шписс (Spiess, 1755-1799) [1], чей роман «Старик Повсюду и Нигде. История о призраках» (Der Alte Überall und Nirgends, 1792) принадлежит к тривиальной классике. В литературе Шписс дебютировал «Биографиями самоубийц» (Biographien der Selbstmörder) [2]. Спустя годы, в 1788 г., он впервые выступил в качестве театрального автора. До 1802 г. под его именем было опубликовано 15 драматических сочинений - рыцарские драмы, трагедии и комедии. Они стали настолько популярными, что продержались в репертуаре многих немецких театров вплоть до XX в. Вольфганг Промиз в своем послесловии к «Биографиям сумасшедших» отметил, что «Клара фон Хоэнайхен» (Klara von Hoheneichen) ставилась практически во всех немецких театрах (напр., в 1805 г. у Гете 10 раз). В 1811 г. Кернер видел ее в Вене, в 1824 г. она была поставлена в
© Макаров А. H., 2011
