CC BY-NC
0Litera
Правильная ссылка на статью:
Романова К.С., Овчаренко А.Ю. Идейно-художественное своеобразие травелогов о Турции в русской литературе метрополии 1920-х гг. (на материале произведений «Лето в Ангоре» Е. E. Лансере и «Стамбул и Турция»П. А Павленко) // Litera. 2024. № 5. DOI: 10.25136/2409-8698.2024.5.40846 EDN: RXPNVE URL: httys;//nbpublsh.comlbrary_read_article.php?id=40846
Идейно-художественное своеобразие травелогов о Турции в русской литературе метрополии 1920-х гг. (на материале произведений «Лето в Ангоре» Е. E. Лансере и «Стамбул и Турция» П. А. Павленко)
Романова Ксения Сергеевна
кандидат филологических наук
преподаватель, Финансовый университет при Правительстве РФ, кафедра английского языка и
профессиональной коммуникации
127083, Россия, г. Москва, ул. Верхняя Масловка, 15 И ksuromanova@inbox.ru
Овчаренко Алексей Юрьевич
доктор филологических наук
доцент, кафедра русского языка и лингвокультурологии Института русского языка, Российский
университет дружбы народов
117198, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6 И ovcharenko_ayu@pfur.ru
Статья из рубрики "Литературоведение"
DOI:
10.25136/2409-8698.2024.5.40846
EDN:
RXPNVE
Дата направления статьи в редакцию:
26-05-2023
Дата публикации:
08-05-2024
Аннотамиа: В статье рассматриваются травепоги о Турции Е Е Лансере и П А
Павленко. Если до 1917 г. Турция в русской литературе описывалась в основном с этнографических и географических точек зрения или становилась частью модернисткой картины мира, то в 1920-е гг. авторы обращаются, главным образом, к происходящим здесь политическим, социальным и культурным изменениям. Целью работы являются анализ образа Турции в литературе метрополии 1920-х гг., восполнение лакуны в ее «азиатском» тексте и формирование боле полного представления о русском литературном процессе указанного периода. Используются описательный,
биографический и культурно-исторический методы исследования. Формулируется вывод о том, что такие разноплановые авторы, представители двух разных поколений и двух разных художественных миров, как Е. Е. Лансере и П. А. Павленко, делая в своих произведениях разные акценты - на этнографии и на формировании новой государственности соответственно - склонны оптимистично интерпретировать происходящие в Турции революционные изменения. Потому турецкий мотивно-тематический вектор следует рассматривать как важный этап на пути формирования идеологии и эстетики нового искусства, впоследствии закрепившемся под названием социалистического реализма.
Ключевые слова:
травелог, Восток, Турция, реформы, мирискусники, эскиз, Ататюрк, ориентализм, эмансипация, этнографический
1920-1930-е гг., когда в советском искусстве шли поиски канонов, соответствующих официальной идеологии социалистической власти, отмечены в литературе значительным расширением географических координат, интеллектуальным освоением территории СССР и, как следствие, формированием представлений о советском социокультурном пространстве.
Если в дореволюционных текстах русские писатели традиционно сосредотачивали сюжет в европейской части России или на Кавказе, то теперь литература активно осваивала малоизвестный для нее «срез бытия» - таежные и дальневосточные территории и Туркестан (Средняя Азия), известные ранее, в основном, или по научным трудами П. П. Семёнова-Тян-Шанского, Н. М. Пржевальского, Г. Е. Грум-Гржимайло и по колониальной прозе Н. Н. Каразина
С одной стороны, магистральной линией в формирующемся каноне советского азиатского текста была борьба большевиков с «тёмным» прошлым азиатской глубинки (и, по сути,
этот цивилизаторский проект по «покорению пустыни» [13, Сш 125] был продолжением уже на новом историческом этапе «внутренней колонизации» [33] Российской империи). Выразительны в этом смысле «Большевики пустыни и весны» В. А. Луговского, «Афганистан» Л. М. Рейснер и публицистика А. П. Платонова. С другой - значимой была и противоположная тенденция - стремление авторов распознать в Востоке «свое», понять его традиции и культуру - которая воплотилась в этнографически точных «Путевых очерках» об Узбекистане А. Е. Адалис, философской книге «узбекистанских импрессияй» «Салыр-Гюль» С. Д. Кржижановского и повестях «Джан» и «Такыр» А. П.
Платонова ^^ переводящих образ Туркмении в метафизическую плоскость. При этом такая оптика изображения Востока оказывалась не менее идеологически оправданной, так как подспудно подготавливала почву для развития перспективной с точки зрения интернационализма темы «дружбы народов».
Особое место в советской прозе указанного периода занимают еще практически не изученные тексты о Турции, без исследования которых невозможно сформировать целостного представления о литературном процессе 1920-х годов.
Если до 1917 г. Турция, в основном, описывалась с этнографических и географических точек зрения 161 или становилась частью модернисткой концепции мира, как у И. А.
Бунина то теперь писатели обращаются, главным образом, к тем политическим, социальным и культурным изменениям, которые происходят в Турции в 1920-е гг. Анализируя отечественные тексты о Турции этого периода, следует, прежде всего, учитывать то, что послереволюционное время в обеих странах закономерно отмечено сходными политическими и социокультурными процессами: формированием государства и нации в постимперский период I28!, языковыми реформами (реформа русской орфографии в 1918 г. и «языковая революция» [8, с- 72], в ходе которой был создан новый турецкий язык на основе латинского алфавита в 1928 г.), возникновением новых литературных канонов (литературы критического реализма - в Турции, диалогом и борьбой творческих методов, в конечном итоге способствовавших формированию
соцреализма в СССР), появлением новых национальных мифов1141. Поэтому отличительной особенностью «турецкой» прозы этого периода является то, что из исторического врага в прошлом Турция превращается в «привлекательного» союзника
В 1920-е гг. в фокусе внимания русских писателей оказываются именно те перемены, которые происходят в стране вследствие революции и реформ Ататюрка.
Показательны в этом смысле названия «В новой Турции» Д. А. Лебедева1121 или «По
новой Турции» Тишанского Ю. (Астахова Г. А.)1231), акцентирующее внимание на том контрасте, который представляет собой Турецкая республика с ее революционными преобразованиями по отношению к Османской империи, «стране уходящего ислама» (формулировка из книги Л. Н. Сейфуллиной, приехавшей в страну в качестве корреспондента газеты «Заря Востока» и открывшей турецкую тему в советской литературе -1211).
Для того, чтобы показать своеобразие образа Турции в русской литературе 1920-х гг., а также для выявления специфики русского литературного процесса указанного периода, обратимся к творчеству таких разноплановых авторов, представителей двух разных поколений, двух разных художественных миров, как Е. Е. Лансере и П. А. Павленко, улавливающих, однако по-разному художественно воплощающих одни и те же тенденции.
В 1922 г. по приглашению Полномочного Представителя РСФСР при Большом Национальном Собрании Турции С. И. Аралова и по рекомендации секретаря советской миссии в Анкаре Н. Д. Романова в Турцию приехал академик живописи императорской Академии художеств Е. Е. Лансере.Во время путешествий по стране он написал книгу очерков «Лето в Ангоре» (1925), представляющую из себя сплав фрагментов текста и иллюстраций и ставшую одним из последних изданий объединения «Мир искусства». Двумя годам позже в качестве представителя торговой миссии СССР в турецкую столицу прибыл будущий классик советской литературы П. А. Павленко, создавший на материале турецких впечатлений «Азиатские рассказы» (1929) и сборник очерков и рассказов «Стамбул и Турция» (1930).
К моменту поездки Лансере в Турцию уже на протяжении долгого времени она была источником вдохновения для русских художников. Как известно, в XIX в столицу
Османской империи предприняли поездки Карл Брюллов, Григорий Гагарин, Иван Айвазовский, Михаил Скотти, Никанор Чернецов, Яков Корнилов, воссоздавшие в своих живописи и графике экзотичные стамбульские виды и характерные бытовые эпизоды в
духе ориентализма Так или иначе учитывая опыт предшественников, Лансере в своей графике уходит от стилизации а-ля «тюркери» в общем восточном стиле и отдает предпочтение реализму. Так как в 1920-е гг. он работает в музее этнографии, в своем травелоге он стремится к научно достоверному воссозданию местных пейзажей, обычаев и традиций, архитектурных построек, предметов обихода, национальных костюмов, одновременно придерживаясь эстетики мирискусничества. Художник внимательно вглядывается в природный ландшафт, и воссоздает особенности турецкой архитектуры: это и рассыпанные на улицах Анкары «обломки античного мира <...> римского и византийского», и «капризная непринужденность» построек Трапезонда, и орнамент на
их фасадах Г11, с- 15, 241. В своих литографиях он копирует арабскую вязь, орнамент, встречающийся на карнизах турецких домов, седлах, могилах, изображает свой маршрут на карте Малой Азии, украшенной мотивом глиняного кувшина из известной еще с Античности своей керамикой Кутахии.
Однако так как главной целью поездки Лансере была подготовка картин и литографий для выставки в Кремле ПШ, его травелог помимо этнологических подробностей воссоздает сюжеты, так или иначе идеологически и культурно сближающие Россию и Турцию. Среди них -боевые народные танцы, народные гулянья, факельцуг, молотьба. Кроме того, симптоматичен сам выбор героев, портреты которых создает Лансере: это Мустафа Кемаль-паша (Ататюрк), русские старообрядцы казаки-некрасовцы, деятели Анатолийского движения, эмансипированные женщины - все то, что характеризует «новую» Турцию.
Как и другие мирискусники, черпавшие вдохновение в театре и пластических искусствах, Лансере в своих очерковых эскизах обращается к турецким танцам и пантомиме: запечатленные им танцы лазов и аскеров (турецких воинов), комические танцы и актерские представления передают все нюансы движений и жестов исполнителей. Так, например, одна из литографий фиксируют «манеру держать кинжал в танце с
кинжалами» Г11, Сш 551. Эти пластические этюды предваряются характерной для эстетики мирискусников театрализованной сценой борьбы полицейского с «наваливающейся» на иностранцев толпой: «Схватив большой шест, он стал им неистово бить по сплошной стене народа, такой густой, что казалось, ей уже некуда было уплотниться. Дикий ужас был написан на лицах толпы <...> Это было подобно Самсону, побивающему лошадиной
челюстью филистимлян» ———561 и рассказом о том, как во время начавшегося экспромтом представления вынесли длинную скамью для «друзей-русских». К этой идее о перспективе развития дружественных русско-турецких связей Лансере неоднократно подступает в своем травелоге: например, когда делает комплиментарную ремарку в
адрес турецкого народа - «удивляет усидчивость и трудолюбие этого люда» Г11, С' 181 - и идеологически выверенное замечание о характере социальных отношений в Турции: «крестьянин и паша сидят тут рядом» Г11, Сш 301.
Приехав вместе с полномочным представителем РСФСР на дачу к Мустафе-Кемалю-паше и рисуя по заказу Аралова его портрет, Лансере замечает, что у него «может быть, и самом деле <...> есть славянская кровь: он блондин, черты лица довольно
неопределенные; глаза серые, смотрят сурово и упорно» Г11, С- 3°1. Такое приятие, распознавание «своего» в восточном человеке явно перекликается со сценой встречи Полторацкого с Хаджи Муратом из одноименной повести Л. Н. Толстого, когда вместо
«мрачного, сухого, чуждого человека» русский герой встречает «самого простого человека, улыбавшегося такой доброй улыбкой, что он казался не чужим, а давно
знакомым приятелем» Г24, с- 5411. Типологическое сходство этих эпизодов, опосредованно сближающее фигуру Ататюрка с воссозданным Л. Н. Толстым образом доблестного горца, задает героическую модальность нарративу о турецких повстанцах в травелоге.
Явно желая показать восточных революционеров в выгодном свете, Лансере создает колоритный коллективный портрет воинов-лазов, составляющих личный конвой Мустафы Кемаля: «Лазы, - любимцы и гордость ангорцев: все в черном, с черным башлыком
вокруг головы, обвешанные патронами, они нравятся своей воинственностью» Г11, с' 301. При этом сравнительная краткость речевых характеристик «бунтовщиков» и их предводителя компенсируется в «Лете в Ангоре» литографиями, акцентирующими их героизм и, тем самым, придающими выразительность словесным образам.
Сборник очерков и рассказов «Стамбул и Турция», наряду с другими «турецкими» текстами, стал литературным дебютом П. А. Павленко. Как известно, один из его первых рассказов «Лорд Байрон» был написан им в соавторстве с Б. А. Пильняком - опыт, в значительной степени сказавшийся на стилевом облике его ранних произведений, в которых писатель экспериментирует с приемами орнаментальной прозы.
Павленко демонстративно декларирует разрыв с ориенталистикой традицией в изображении Турции, однако вопреки этому создаёт природные эскизы в духе культивировавших восточный миф французских романтиков. Например, «белые пальмы минаретов и кудрявая нежная зелень кладбищ <...> придают Эйюбу <...> чисто турецкую
старосветскость <...> подкупающую сумеречно-ласковыми чертами» Г19, Сш—211, а «в прекрасное одиночество тополевых аллей приходят по пятницам безголосые женщины
последних скутарийских гаремов» Г19, Сш 2241. При этом нагромождение разных сенсорных характеристик и синэстетических образов способствует впечатлению нарочитого экзотизма природного пространства: выразительны «бирюзовый лак» стамбульского неба, «музыка муэдзиновых рыданий», доносящаяся с минаретов мечетей, «стая горбоносых Принцевых островов, дышащих потной хвоей», запах «еще не остывшего
солнца, за день пролитого в землю и воду» Г19, с- 153, 152, 153,1361.
Такое явное несоответствие теоретической установки писателя на объективность и реализуемых им повествовательных стратегий в «турецких» текстах объясняется, главным образом, его поиском в период своего творческого становления адекватных форм художественной образности, в частности его желанием вслед за Пильняком привнести в прозу поэтическую интонацию.
Для создания рельефного слепка турецкой жизни Павленко совершает экскурсы в историческое прошлое Османской империи, объясняющее суть туземной культуры, описывает обычаи, искусство и фольклор, религиозные верования и ремесла аборигенов. Отдельные очерки посвящены турецкой «старине», стамбульским увеселениям, театру Карагез, ковроткачеству, восточным монахам - дервишам. Но в отличие от «Лета в Ангоре», акцентирующего эстетическую самоценность проявлений национальной жизни, у Павленко все эти культурологические сведения служат скорее фоновой декорацией для констатируемых им социальных изменений.
Главная сцепляющая нарратив «Стамбула и Турции» идея - это именно идея революционной переделки действительности. С точки зрения писателя, сейчас «жизнь вываривают в кипятке, чтобы смыть древнюю пыль» Г19, Сш 911, во время празднования
Дня республики он с удовлетворением констатирует возникшее у него чувство
нахождения «у себя дома, в Союзе» Г19, С-1511. и подчеркивая благоприятный характер происходящих преобразований заключает: «У сегодняшней Турции выпадают зубы, но
не от старости, а от юности» Г19, С- 2571.
В этой связи показательна и манера изображения в очерках «Стамбула и Турции» русских беженцев. В отличие от павших духом, «безвольных» интеллигентов, «белых
чаек, у которых только одно крыло за спиной» Г31, Сш 201, какими они предстают в белоэмигрантских мемуарах, у Павленко они показаны деловитыми, находчивыми людьми, «проникшими во все щели турецкой жизни», «голодной на сметливого
человека» Г19, Сш—^З4!. Критический взгляд писателя на белых русских обусловлен, главным образом, той отрицательной ролью, которую «эмигрантская пропаганда российского величия и российской мудрости» могла сыграть в отношениях кемалистской Турции и Советской России Г19, С- 2361.
Павленко, лично не встречавшийся с турецким президентом, создает в очерках «Стамбула и Турции» значительно более патетичные и абстрактные описания Мустафы Кемаля, нежели у Лансере, портрет которого выстраивается как из непосредственных авторских наблюдений, так и из высказываний и реакций на него персонажей. В силу осуществляемого им радикального переустройства общества, Ататюрк сближается автором с Петром I. В пересказе солдата Февзи он предстает воином с почетным титулом Гази, который «жесток, как подобает быть турку, и прост, как подобает быть потомку
пророка» ———1221. Писатель фиксирует восторженные реакции аборигенов на «человека с прекрасным лицом степного волка, дико и спокойно глядящего на людей» ———1701 во время показа кинокартин «Вступление кемалистских отрядов в Константинополь» и «Поездка Мустафы-Кемаль-паши по Анатолии».
На специфику трактовки фигуры Мустафы Кемаля Павленко не мог не повлиять тот факт, что к моменту его приезда в Стамбул вокруг предводителя борьбы за независимость уже был создан ореол славы национального героя. Поэтому размышляя о той роли, которую сыграл Ататюрк в «освобождении» своей страны, писатель доводит его образ до символического обобщения о том, что «в этом сухом высоком человеке с жуткими немигающими глазами заключены тысячи побед и поражений, добродетелей и пороков сегодняшней Турции» Г19, Сш 1701
В плане отображения социальных преобразований в Турции в путевых очерках Лансере и Павленко концептуально значимой оказывается тема эмансипации женщин Востока. Писатели создают серию выразительных портретов местных писательниц, участниц политической борьбы и предводительниц отрядов. Кисти Лансере принадлежит запечатленное на страницах «Лета в Ангоре» изображение выдающейся романистки и деятельницы националистического движения Халиде-ханум, служившей «чауш», или унтер-офицером, при штабе. Взгляд художника в значительной степени сказывается и на ее литературном облике. Так, обращает на себя внимание живописная «текучесть» ее наряда: «поверх платья накинута «мешла» - широкая белая, шелковая одежда, вроде пеньюара, арабского покроя, окутывающая всю фигуру и дающая великолепные
складки» Г11, С- 361.
С точки зрения сочувствия художника феминизму турчанок, показательна зафиксированная им ремарка Халиде-ханум о предопределённой Богом миссии женщины в освободительной войне: «Из отдаленных мест Анатолии пришла в армию женщина и
объявила, что во сне ей явился Али, дядя Пророка, и велел ей проповедовать войну против неверных, и изгнание «румов» (греков)» [11 с. 34, 35].
Другим характерным примером восточной героини, уравненной в своих правах с мужчиной и ни в чем ему не уступающей, является возглавляющая отряд курдов Фатьма-ханум «чауш». Как бы желая подчеркнуть состоятельность женщины в такой нетрадиционной и нетипичной для нее, в особенности на Востоке, роли, автор упоминает распространенное представление о том, что у курдов «вообще случается, что женщины водительствуют племенем в случае отсутствия более достойного мужчины в семье
вождя» [11, Ci—Впечатление ярко выраженного личностного начала у курдинки усиливают подмечаемые живописцем экспрессивные цвета ее носового платка и одежды и экзотичные украшения.
Павленко к женской теме подводят его размышления об азиатском искусстве. Чтобы показать близость культур двух государств, он выстраивает всевозможные параллели между русскими и турецкими литераторами и, как и Лансере, с благоговением говорит об одаренной писательнице Халиде-Эдиб-ханум, которая стала одновременно «апостолом националистического движения» [19, Ci 85]. Он отдает дань социалистически настроенной
романистке Суад-Дервиш, «нигилистке» и «безбожнице» [19, Ci 94, 86], по манере письма напоминающей Леонида Андреева, но, с его точки зрения, глубже разрабатывающей общественную проблематику. Он «радуется ее успехам» и «интересуется ее лекциями по радио о женском движении» [19, Ci 89]. Подчеркивая продуктивность культурного диалога между турками и русскими, писатель подмечает «ученые разговоры о литературе» Суад-дервиш с Пильняком и констатирует, что турчанка «на зло всем смокингам, твердо
ориентировалась на советские пиджаки» [19, Ci 89].
Итак, с одной стороны, травелоги о Турции будущих лауреатов Сталинской премии Е. Е. Лансере и П. А. Павленко показательны для периода 1920-х гг. с его многообразием художественных поисков в силу своей экспериментальности. Если Лансере экспериментирует с жанром травелога, объединяя два вида искусства, живопись и литературу, то Павленко - со стилем, используя приемы орнаментальной и ориенталистской прозы. Но, главным образом, симптоматично, что такие несхожие авторы, как Лансере и Павленко, делающие в своих произведениях разные акценты - на этнографии и на формировании новой государственности соответственно - склонны оптимистично интерпретировать происходящие в Турции революционные изменения. Поэтому турецкий мотивно-тематический вектор следует рассматривать как важный этап на пути формирования идеологии и эстетики нового искусства, впоследствии закрепившемся под названием социалистического реализма.
Библиография
1. Алтынбаева Г. Русский Стамбул в книге П.А. Павленко «Стамбул и Турция» // Balkanistik Dil ve Edebiyat Dergisi. №1, 2019. С. 27-38.
2. Алтынбаева Г. М., Речбер Д. Образ Стамбула в рассказах 1920-х годов П. А. Павленко // Филологические этюды: сб. науч. ст. молодых ученых в 3 ч. № 18, ч. I-III. Саратов, 2015. С. 73-77.
3. Арсеньев В.К. Дерсу Узала: из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 г. Владивосток: Свободная Россия, 1923, 255 с.
4. Арсеньев В.К. По Уссурийскому краю (Дерсу Узала). Путешествие в горную область Сихотэ-Алинь. Владивосток: Тип. Эхо, 1921, 280 с.
5. Бунин И .А. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М.: Правда, 1988, 591 с.
6. Водовозова Е.Н. Жизнь европейских народов. Т.1. Санкт-Петербург, 1897, 689 с.
7. Горбачев О.В. Концепция советского пространства: от материальности к мифу // Советский проект. 1917-1930-е гг.: этапы и механизмы реализации/ Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2018.
8. Дурсунова Ф. Эволюция турецкой прозы: от Намыка Кемаля до Орхана Памука. Баку: Elm v8 tahsil, 2018, 136 с.
9. Желтяков А.Д. Изучение культуры Турции в России и СССР // Тюркологический сборник 1978. М.: Наука, 1984. С. 88-109.
10. Лансере E.E. Дневники: в 3 кн. Т.2. Москва: Искусство - XXI век, 2008, 762 с.
11. Лансере Е.Е. Лето в Агоре. Л: Брокгауз-Ефрон, 1925, 86 с.
12. Лебедев Д.А. В новой Турции. М.: Долой неграмотность, 1928, 73 с.
13. Луговской В. Стихотворения и поэмы. Москва-Ленинград: «Советский писатель», 1966, 640 с.
14. Миллер А.И. Нация, или могущество мифа. СПб.: Европ.ун-т, 2019, 146 с.
15. Озтюрк М. Советско-турецкие отношения на Кавказе в 1918-1923: дисс. канд. ист. н. СПб.: СПбГУ, 2010, 188 с.
16. Ориентализм. Турецкий стиль в России, 1760-1840-е. М.: Кучково поле, 2017, 255 с.
17. Павленко в воспоминаниях современников / Сост. и примеч. Ц.Е. Дмитриевой. М.: Советский Писатель, 1963, 413 с.
18. Павленко П.А. Писатель и жизнь. Статьи. Воспоминания. Из записных книжек. Письма, М.: Советский писатель, 1955, 368 с.
19. Павленко П.А. Стамбул и Турция. М.: Федерация, 1930, 259 с.
20. Пономарёв Е.Р. Типология советского путешествия. «Путешествие на Запад» в литературе межвоенного периода. Изд. 2, испр. и доп. СПб: СПбГУКИ, 2013, 411с.
21. Сейфуллина Л.Н. В стране уходящего ислама. Поездка в Турцию. Л.: Гос.издат., 1925, 145 с.
22. СхиммельпеннинкД. Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции. М.: РОССПЭН, 2019, 285 с.
23. Тишанский Ю. (Астахов Г.А.) По новой Турции. М.: ОГИЗ, Мол.гв., 1933, 136 с.
24. Толстой Л.Н. Хаджи-Мурат: повести и рассказы. М.: Белый город, 704 с.
25. Узелли Г. Поэтическое своеобразие стамбульского пейзажа в работах русских художников XIX века // Karadeniz Uluslararasi Bilimsel Dergi. 2018, № 37. C. 68-75.
26. Утургаури С.Н. Белые русские на Босфоре. М.: Институт востоковедения РАН, 2013, 328 с.
27. Ухтомский Э.Э. К событиям в Китае: об отношениях Запада и России к Востоку. СПб: Восток, 1900. 87 с.
28. Фадеева И.Л. От империи к национальному государству: идеи турецкого социолога Зии Гек Алпа в ретроспективе XX в. М.: Вост. лит., 2001, 214 с.
29. Шафранская Э.Ф. Туркестанский текст в русской культуре: колониальная проза Николая Каразина (историко-литературный и культурно-этнографический комментарий). СПб.: Своё изд-во, 2016. 370 с.
30. Шехурина Л.Д. Ф.Ф. Нотгафт и Лансере: история издания книги Е.Е. Лансере «Лето в Ангоре» // Весник СПбГУКИ, №2 (11) июнь, 2012. С. 88-90.
31. Шульгин В. 1921 год. М.: Кучково поле, 2018.
32. Эпельбуа А. Платонов и Средняя Азия.// Беглые взгляды: Новое прочтение русских травелогов первой трети XX века. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 212-231.
33. Эткинд А.М. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. М.: Новое литературное обозрение, 2022, 448 с.
Результаты процедуры рецензирования статьи
В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.
Статья «Идейно-художественное своеобразие травелогов о Турции в русской литературе метрополии 1920-х гг. (на материале произведений «Лето в Ангоре» Е. Е. Лансере и «Стамбул и Турция» П. А. Павленко)» написана на новом литературном материале, который привлекается для глубокого филологического анализа впервые, поэтому автору пришлось формировать подходы к его анализу. Обращение к травелогам 1920-х годов не случайно. Автор статьи фиксирует, что в это время в русской литературе происходит качественное изменение «литературы путешествий», так как меняются локации, которые являются целью путешествий, - ими становятся «таежные и дальневосточные территории и Туркестан (Средняя Азия)». Также отмечается, что эти древние территории, имеющие долгую историю, не похожую на европейскую культуру включаются в современные ис то рич е с кие проце с сы, пре о бра ж а ютс я , а в тв орче с тв е А . П ла то но в а , Л . Р е йс не р, В . Луговского и др. формируется «канон советского азиатского текста». В этом контексте рассматриваются и травелоги о Турции. Автор удачно выбирает материал для сопоставления - «Лето в Ангоре» Е. Е. Лансере и «Стамбул и Турция» П. А. Павленко. Выбор обусловлен тем, что авторы принадлежат к разным поколениям, культурным и эстетическим традициям, профессиям, у них кардинально отличается и жизненных опыт, и система ценностей. Все это позволяет представить образ Стамбула и Турции в русских травелогах 1920-х годов объемно, разносторонне и объективно.
Достоинством работы является глубокий и тонкий анализ как текстов травелогов, так и литературного и исторического контекста. В статье раскрываются история появления этих травелогов, обстоятельства и цели путешествий в Турцию Е.Е. Лансере и П.А. Павленко, что во многом определяет их оптику на историю, этнографию Турции, процессы, в ней происходящие. В частности, отмечается, что «главной целью поездки Лансере была подготовка картин и литографий для выставки в Кремле, его травелог помимо этнологических подробностей воссоздает сюжеты, так или иначе идеологически и культурно сближающие Россию и Турцию», интересно рассмотрено влияние пластических видов искусства на стилистику его словесного произведения, на принципы художественного портретирования. По поводу художественной манеры П.А. Павленко отмечается, что писатель «демонстративно декларирует разрыв с ориенталистикой традицией в изображении Турции, однако вопреки этому создаёт природные эскизы в духе культивировавших восточный миф французских романтиков», указывается на «несоответствие теоретической установки писателя на объективность и реализуемых им повествовательных стратегий в «турецких» текстах». Особо выделяются экскурсы в историческое прошлое Турции и интерес к проблеме женской эмансипации в этой стране.
Статья выполнена на высочайшем научном уровне. В ней нет описательности, выделены, систематизированы и охарактеризованы авторские повествовательные стратегии. В статье отчетливо проступает ее внутренняя структура, в ней логично и последовательно раскрывается заявленная цель исследования. Таким образом, создается целостное представление о литературном процессе 1920-х годов, об образе Турции, об эволюции жанра путешествий. В списке литературы указаны только те произведения и исследования, которые необходимы автору для рассмотрения проблемы. Статья будет востребована в учебном процессе, при издании и комментировании литературных травелогов, заинтересует и широкого читателя. Таким образом, вывод очевиден - статья рекомендуется к публикации.
