CC BY
140
Тамбиянц Юлиан Григорьевич
доктор философских наук, доцент,
Кубанский государственный аграрный университет
им. И.Т. Трубилина
(e-mail: [email protected])
Шалин Виктор Викторович
доктор философских наук, профессор, Кубанский государственный аграрный университет им. И.Т. Трубилина (e-mail: [email protected])
Идеология государства и общества: варианты взаимодействия
Авторы статьи предлагают широкую интерпретацию идеологии, полагая данное явление продуктом взаимодействия двух основных субъектов-производителей - государственных структур и общества. Указывают, что взаимодействие государства и общества может происходить в нескольких формах: взаимовлияние, противостояние, автономное существование. Наиболее желательным для общественной системы выступает первый вариант, в рамках которого оказывается наиболее возможной конструктивная разработка и концептуальное оформление общественных (национальных) интересов. Но в современном мире наблюдается увеличивающееся дистанцирование верхов как в социальном, так и в идейном плане от низов, деформирующее идеологический процесс. На это влияет ряд обстоятельств: классовые интересы правящих групп, выраженные в неолиберальном проекте, увеличивающиеся информационные возможности, гетерогенность общества, подкрепляемая постмодернизмом и обществом потребления.
Ключевые слова: идеология, идеологические субъекты, государство, общественные институты, информационно-политическая манипуляция, глобализация, духовно-политический плюрализм.
Yu.G. Таmbiyants, Doctor of Philosophy, Assistant Professor, Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilin; e-mail: [email protected];
V.V. Shalin, Doctor of Philosophy, Professor, Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilin; e-mail: [email protected]
Ideology of state and society: variants of interaction
The article offers a broad interpretation of ideology, supposing this phenomenon is a product of interaction between two major subjects-manufacturers - government agencies and society. The interaction of state and society may occur in several forms: two-way influence, opposition, autonomous existence. The most desirable for a social system is the first option, which is the most possible constructive design and conceptual design of public (national) interests. But in modern world there is an increasing distancing of tops, both socially and conceptually from bottoms, deforming the ideological process. In this regard, there is a number of reasons: class interests of ruling groups, expressed in neo-liberal project, increasing the information capabilities, as well as the heterogeneity of the society, supporting by post-modernism and consumer society.
Key words: ideology, ideological subjects, state, public institutions, information and political manipulation, globalization, religious and political pluralism.
Проблема государственной идеологии является весьма популярной в обще-ствознании. Ее отечественная актуальность в последнее время усилилась в связи с тенденциями размежевания с западными странами, где по-прежнему сильны позиции сторонников деидеологизации. Хотя о полной отмене идеологической составляющей там говорить не приходится (да это и невозможно), даже сторон-
ники сохранения идеологии констатируют фрагментацию политико-духовного пространства -тотальные классические системы вытесняются молекулярными идеологиями, имеющими временный характер и заостряющими внимание на каком-то определенном спектре социальной проблематики (Дж. Шварцмантель).
В России же набирают силу консервативно ориентированные подходы, особенно в кон-
166
тексте официальных идеологических текстов, в которых явственно усиливается цивилизаци-онная тематика [1; 2; 3]. В то же время проблематика государственной идеологии касается механизмов ее формирования, усиления ее консолидирующей функции, наконец, степени адекватности официальных положений социальным реалиям. Государство признается в качестве главного производителя и распространителя идеологии, между тем, помимо усилий правительства, в качестве идеологического субъекта могут выступать лица, социальные группы, мало связанные с официальной властью, нередко ей оппозиционные. По нашему мнению, здесь может крыться, конечно, не единственный, но весьма значительный фактор формирования государственно-национальной идеологии, стремящейся к охвату всей ма-кросоциальной проблематики. В данной статье мы намереваемся акцентировать внимание на возможных формах взаимодействия между обоими названными идеологическими субъектами - государством и обществом - именно с точки зрения выработки общей идеологии, включающей более или менее весь спектр конструктивных социальных функций.
Косвенное указание на негосударственных субъектов идеологии имеется уже в основных (классических) подходах к данному явлению. Их можно сгруппировать следующим образом: критический подход, включающий в основном работы приверженцев либеральной и социалистической политической философии, а также функциональный подход, куда хорошо вписываются работы в основном сторонников консерватизма, однако имеются случаи участия умеренных либералов (М. Афанасьев) или мыслителей лево-почвеннического плана (С. Кара-Мурза).
Итак, критические трактовки идеологии склонны видеть здесь прежде всего «ложное сознание», формирующееся и распространяющееся в политических целях. Если сторонники марксизма считали идеологию преимущественно маскировкой групповых (классовых) интересов, то либеральные мыслители скорее видели здесь «неизбежное зло», служащее либо инструментом управления (У. Липпман, Г. Мусихин, Дж. Томпсон), либо своеобразным «лекарством» против аномии (У. Матц). Обобщенно критический подход сводится преимущественно к тому, что идеология - временное явление и должна отойти вспять с окончательным торжеством рациональности (либералы) или социальной справедливости (классический марксизм). Показательно, что именно в
либеральной среде западного обществозна-ния (Д. Белл, Р. Арон) родилась концепция «деидеологизации», впрочем, оказавшаяся несостоятельной, что впоследствии признали некоторые ее авторы [4].
В марксистской научной традиции, как известно, принята жесткая спайка сферы идей с социальными процессами. Видя в последних серьезный конфликтный потенциал, заключающийся в борьбе групп (классов), марксизм закономерно предписывал собственное специфическое мировоззрение каждой из борющихся групп. Логика представлений об окружающем мире здесь во многом выводится из социального положения мыслящего субъекта. Развивающий именно этот марксистский тезис К. Маннгейм писал о неизбежной дифференциации продуктов познавательного процесса, «поскольку в поле зрения членов группы попадают не все возможные аспекты мира, а только те, из которых складываются трудности и проблемы для данной группы» [5, с. 31]. Тем самым классовая, а если говорить более обобщенно - групповая, борьба предполагает еще и идеологическое противостояние, следовательно, следует вести речь не об одной, а о нескольких идеологиях. Одерживающие победу в этой борьбе группа или класс, прорвавшись к высшей власти, утверждают на государственном уровне собственное мировоззрение в качестве общенационального. Тем самым победители получают возможность маскировать собственные групповые стремления лозунгами заботы об общественной проблематике.
Категоричность подобной позиции, содержащей весьма мощный эвристический потенциал, заключается в том, что здесь государственным структурам жестко приписывается классовая сущность, несмотря на их попытки общенационального (надклассового) позиционирования. Из этого выводится утверждение, что любая государственная идеология будет неизбежно содержать классовый уклон. Однако ряд исключений все же имеется, что вынужденно признавали и сами классики марксизма, не отрицая, что в отдельных исторических случаях государство все же оказывается какой-то период времени именно на надклассовых позициях [6, с. 364].
Наконец, подобная точка зрения на социально-политические процессы фактически указывает на возможность и даже в чем-то неизбежность образования идеологических форм «снизу». Ведь аутсайдерским группам в сравнении с представителями господствующего класса присущи совершенно иные взгляды
167
на мир ввиду принципиально различающихся объективных оснований (жизненных условий, иерархического статуса и т.п.). Вполне закономерно, что именно здесь формируются идейные позиции, направленные на изменение существующего общественного порядка. Но вот всегда ли они жестко оппонируют мировоззрению «верхов»?
Что касается функциональных интерпретаций, то здесь идеология предстает как неотъемлемый и важный элемент государственной общественной системы. Как уже упоминалось, в этом подходе ведущую роль играют сторонники консервативной политической философии (И. Исаев, А. Хабибулин, Р. Рахимов, А. Кольев). Как уверенно утверждают в совместной статье А. Хабибулин и Р. Рахимов, государственное бытие обязательно предполагает и идеологические бытие - «идеология в любой ее форме - признак государственности вообще и конкретное ее проявление в частности» [7, с. 11]. Идеология возникла намного раньше собственно своего появления в качестве теоретического феномена на рубеже Х1Х-ХХ вв., будучи ровесницей государство-образующих процессов [7, с. 18]. Собственно, на это указывают работы по исследованию процессов политогенеза [8, с. 33-34].
Такого рода концепции закладывают весьма широкое культурно-традиционное основание источников идеологии. Так, А.Н. Кольев считает, что степень значимости той или иной идеологии в национальном масштабе определяется ее опорой на национальную мифологию, национальные архетипы. Пытаться искоренить мифологический элемент общественного сознания - задача невыполнимая и, по большому счету, бесполезная. «Осмысление действительности всегда происходит на базе некоего ощущения, образного ряда. Действительность воспринимается эмоционально. Идея исходит из мифа в качестве более оформленных символов, уложенных в некую логическую схему, которая ближе к науке, чем к сказке, но все же генетически связана с этой сказкой» [9, с. 218].
В то же время подобный подход сторонников консерватизма слишком жестко привязывает процессы идеологического формирования именно к политическим структурам, в частности к государству. Хотя в работах названных ученых имеются интересные, но явно незавершенные соображения касательно иных негосударственных субъектов духовных процессов. Например, И.А. Исаев склонен различать национальную идеологию и национальную идею. Если идея представляет собой двигатель на-
ции, то идеология - система ориентиров на пути этого движения. Национальная идея обязательно консервативна и «всегда уже присутствует в сознании и институциях народа и нации», будучи их составной органичной частью. На всех исторических этапах национальная идея по сути одна и та же - сохраняет базовую традиционную составляющую, допуская лишь некоторые модификации. Национальная идеология же представлена в качестве внешней формы национальной идеи, обеспечивая ее формулирование и постулирование. Но в отличие от идеи идеология оказывается более изменчивой, принимая на разных этапах национальной истории всякий раз новые формы, применяясь к динамике жизненных условий и исторических обстоятельств [10].
В том же духе рассуждают А. Хабибулин и Р. Рахимов, считая государственную (общенациональную) идеологию высокоорганизованной моделью идей, исходящих от государственных структур, в то время как государственная (или национальная) идея есть «скорее совокупность или набор ценностных ориентаций, наиболее оптимальных и желательных для граждан данного государства». Во втором случае мы имеем дело со значительно менее систематизированной и более эскизно обрисованной совокупностью. В отличие от государственной идеологии, здесь не имеется строгой системности и иерархизации, а также соподчинения и взаимообусловленности [7, с. 18, 19].
Тем не менее, по нашему мнению, консервативным мыслителям не хватает своего рода «последнего паса», так как они в неявной форме склонны приписывать заслугу концептуализации идей (идущих как «сверху», так и «снизу») только элитным кругам. Следует согласиться, что государственная идеология выступает в значительно более формально законченном и системном виде. Тот же К. Маркс указывал на своеобразное «разделение труда» внутри господствующего класса, некоторой частью которого выступают профессиональные идеологи [11]. По мнению А. Кольева, идеология есть зрелый политический миф, создаваемый властными элитами на основе переработки архаических мифов этнической и национальной традиции [9]. Несомненно, общественное мнение вполне закономерно проявляет большие эмоциональные колебания и зачастую менее способно к рациональной оценке ситуации. И все же можно указать на случаи успешного оформления идей, исходящих именно «снизу», т.е. от общества, которые могли иметь весьма
168
и весьма значительные перспективы. В этом плане примером вполне может служить фигура английского теолога и философа XIV столетия Джона Уиклифа, признанного предшественника Реформации, а также тех же самых идеологов Реформации. Наконец, несколько позже целая плеяда левых идеологий возникала далеко не всегда в правящих элитных слоях. Один из глубоких исследователей источников Великой французской революции А. де То-квиль неслучайно приписывал ведущую идеологическую роль именно литераторам [12].
Далее мы намерены рассмотреть возможные варианты взаимодействия идейных структур, исходящих «сверху» и «снизу», в контексте социально-исторической динамики. Производителем и основным идеологическим субъектом в первом случае выступает государство или близкие к нему институты, тогда как во втором случае варианты возможных творцов идеологии представлены в более широком ракурсе. Это могут быть отдельные личности, организации или большие социальные группы. Здесь же следует подчеркнуть, что в нашем понимании идеология - это концептуально оформленные представления об окружающем (преимущественно социальном) мире, продуцирующие комплекс оценок этого мира, увязанных с определенными социальными потребностями и интересами. Подобная трактовка, как представляется, несколько уводит от консервативной точки зрения и дает возможность не ставить идеологию в зависимость исключительно от государственной деятельности.
Отталкиваясь от социально-исторического рассмотрения, можно предложить несколько форм взаимодействия между процессами идеологического производства государства и общества. Пожалуй, наиболее конструктивной выглядит форма диалога и взаимовлияния, под воздействием которых может иметь место сближение государства и общества. Правда, это происходит не всегда и не полностью. Например, симпатии к учению Джона Уиклифа со стороны некоторых высших представителей английской средневековой знати (Джон Ланкастерский) имели временный характер и не привели к торжеству церковного реформизма. Более того, развитие этих идей среди народных масс привело к движению Д. Болла и У. Тайлера, решительно подавленному королевской властью. (Тем не менее, справедливости ради следует отметить, что не без участия английской короны Джон Уиклиф все же избежал страшной судьбы Яна Гуса, хотя и был реши-
тельно осужден римской католической верхушкой.) Трудно отрицать, что успех Реформации оказался возможен не в последнюю очередь благодаря поддержке этих идей частью правящего класса. Многие его представители даже шли на открытый конфликт с теми, которые остались верны прежним религиозным идеалам. В результате европейские страны позднего Средневековья потрясали религиозные войны, как правило, продолжительные и весьма кровавые. Показательные примеры влияния общественного мировоззрения на государство имеются и в отечественной истории. Оппозиционные настроения послужили несомненным фактором либеральных реформ 1860-х гг. Участие Российской империи в ряде международных конфликтов на стороне славянских народов также было простимулировано идеями славянского братства, пронизывающими многие общественные группы, хотя некоторые представители государственной дипломатии (П.А. Вяземский) и высказывались за более сдержанный подход, призывая не спешить с силовым вмешательством [13, с. 17-18].
При этом взаимодействие государства и общества на идейно-духовном уровне приводит к изменению того и другого именно в этом плане. Так, государственная идеология частенько начинает включать популистские элементы, исходя из специфики общественных запросов и настроений. Общественные силы (по крайней мере, часть их) становятся более лояльными к государству, видя некоторые встречные движения. Нечто подобное характеризовало европейскую социал-демократию столетней давности, отказавшуюся от революционных лозунгов ради реформизма.
Современный российский исследователь А. Задохин обоснованно считает, что основой сближения государственных кругов и остального общества является объективное понимание национальных интересов. При этом ведущая роль принадлежит именно идеологии, осуществляющей социальную консолидацию на уровне общественного сознания [13, с. 1112, 15]. Подобный подход как никогда актуален именно в современной ситуации усиления глобальных процессов, бросающих вызов национальному суверенитету и соответственно делающий более расплывчатой категорию национальных интересов.
Жесткое противостояние государства и общества на идеологическом поприще, как правило, характеризует периоды либо незавершенности процесса формирования общественной системы, либо ее явного кризиса. В
169
первом случае можно вспомнить еретические движения периода классического феодализма, которые решительно подавлялись коалицией католической церкви и государства (Альбигойские крестовые походы, «охота на ведьм»). Во втором случае обычно имеют место накопившиеся внутренние противоречия, которые ставят под вопрос единство системы. Нередко складывается ситуация, которая может завершиться приходом к власти какой-то части общества, являющегося носителем исключительно враждебной прежнему государству идеологии. Именно такие обстоятельства присущи как Французской, так и Октябрьской революциям.
Наконец, еще один встречающийся вариант отношений государственной и общественной идеологий мы склонны определять как автономное сосуществование. Такого рода состояние обычно присуще духовно расколотому, аномичному социуму с малой степенью сплоченности и солидарности. Например, в XVII столетии русские раскольники предпочли бегство от московского правительства в сибирскую глушь и какое-то время там существовали фактически обособленно. Близкий по времени случай - Украина периода президентства В. Януковича. Киевские власти предпочитали «не замечать» зревшие в обществе весьма значительные семена агрессивного национализма исключительно антирусской направленности. В результате именно такого рода силы сыграли очень важную, если не главную роль в последующем свержении официального правительства.
Но каковы же исторические тенденции форм взаимодействия государства и общества на духовном поприще? Прежде всего мы солидаризируемся с функционалистским подходом в том плане, что государственные структуры никак не могут обойтись без духовного производства. Проблематика формирования государственной идеологии является неотъемлемой составляющей политогенеза [8, с. 33-34]. Несомненно, в традиционных обществах идеологические функции были возложены на господствующую религию, всегда тесно связанную с политической системой. Вполне закономерно, что группа священнослужителей, на которую были возложены задачи идеологического обеспечения, являлась привилегированным сословием наряду с военными.
Имеется весьма популярная точка зрения по поводу возросшей степени влияния на государственную политику и идеологию со стороны гражданского общества, которое приня-
то связывать с сутью модерновского проекта. Последний исследователи выгодно отличают от предшествующей эпохи «традиционного общества» в политическом плане, обычно указывая на республиканский принцип самоуправления и народовластия, выдвигающий на первый план интересы всего общества (нации), игнорируемые в ряде случаев монархией [13, с. 9]. Связанная с идейным производством сторона гражданского общества описывается в категориях «публичной сферы» (Ю. Хабермас) или «третьих мест» (К. Лэш). Не отрицая определенного зерна истины в подобной позиции, все же мы склонны полагать здесь некоторое преувеличение. Публичные места существовали и в традиционную эпоху, в которой имелись собственные типы «низовых» организаций. Здесь можно вспомнить средневековые цехи, профессиональные гильдии и др. Хотя следует предположить, что большая часть общества оставалась вне этих организаций, потенциально возможных в качестве субъектов альтернативного духовного производства. Наконец, в раннее Средневековье у многих народов встречались политические институты, увязывающие верховную власть с массами, взять те же самые скандинавские эйратинги, которые по мере укрепления центральной королевской власти все более приобретали формально-декоративный характер. И все же нам представляется обоснованным тезис С. Хантингтона о том, что в качестве подлинно новаторской организации в модерновский период можно считать только институт политической партии [14, с. 106]. Можно предположить, что средневековые «низовые» организации были значительно сильнее насыщены традиционным социокультурным содержанием в отличие от более рационализированных структур модерна. Впрочем, то же самое можно сказать и по поводу деятельности высших институтов.
В пору господства религиозного мышления общество не оставалось целиком и полностью лишь пассивным объектом духовного воздействия. В то же время альтернативное духовное производство следует рассматривать не только с позиции классовой борьбы, хотя фактор противостояния групп лидеров и аутсайдеров несомненно имел место. Это было время, которое отечественный исследователь Л. Гри-нин определяет как раннее государство, еще только выстраивающее эффективную систему управления [8]. В общественных процессах превалировал принцип «механической солидарности» (термин Э. Дюркгейма), предполагающий сильную духовную составляющую, ко-
170
торая как бы компенсировала недостаточность объективных функциональных связей. Возможно, этим объясняются сильные позиции священнослужителей именно как идеологов традиционного общества.
Однако усиливающееся со временем социальное неравенство, явная догматизация официального религиозного мировоззрения при одновременном забвении представителями духовного сословия христианских же идеалов и принципов породили негативную реакцию общества. Кроме того, следует принимать во внимание, что христианское мировоззрение имело давних соперников в лице иных популярных религиозно-идейных концепций, прежде всего манихейства. Идеи последнего накладывались на извечные чаяния социальной справедливости, перемешиваясь с христианскими положениями. В качестве альтернативного духовного производства могут вполне считаться средневековые ереси (вальденсы, катары и др.). При этом нельзя сказать, что их носителями выступали исключительно представители социальных «низов». Та же катарская (альбигойская) ересь пользовалась покровительством ряда представителей крупного дворянства - ей оказывал поддержку самый влиятельный феодал юга Французского королевства граф Тулузский. Это обстоятельство обусловило весьма затянувшийся процесс силовой ликвидации этого духовного течения, для чего понадобилось два крестовых похода. Но и в дальнейшем не ушли вспять решительные протесты со стороны общества, выражающиеся также и в форме идейной концептуализации. И если доктрины Д. Уиклифа, Я. Гуса в целом потерпели поражение, то столетие спустя движение Реформации имело значительно более успешные итоги.
В дальнейшем с развитием институтов государства и усложнением общественных отношений разнообразятся структура и роль идеологии. Последняя по мере десакрализации верховной власти соответственно сокращала религиозную компоненту и делала ставку на рациональные аргументы. Показательной в этом плане становится «эпоха идеологий», фактически охватывающая полтора столетия -с середины Х1Х-ХХ в. В это время именно рационально построенные политические теории существенным образом оттеснили религиозное сознание, хотя и не добились его полной ликвидации вопреки многим ожиданиям. Подобный процесс не дошел (да и не мог дойти) до своего логического завершения. Более того, некоторые характеристики религиозного сознания (сакрализация) пришлись ко двору для
идеологических построений, особенно в плане их распространения в массах. В ряде случаев национальные и государственные идеологии «стали своего рода новыми светскими религиями» [8, с. 288]. Кроме того, имеются случаи синтеза идеологии и религии именно на рациональной основе, примером чего может служить христианская демократия.
Несомненно, имело место выросшее многообразие гражданских институтов в пору индустриальной (промышленной) революции, где значительную роль сыграла урбанизация, неотъемлемый спутник индустриализации. Существенно расширившееся городское пространство оказалось мощным стимулом развития «публичной сферы», основными точками которой выступили места сборищ малых социальных групп - кофейни, закусочные, парковые зоны и т.п. «До того, как возник журнализм в его современном виде, - пишет американец К. Лэш, - таверны и кофейни (часто располагавшиеся у дорожных застав и на перекрестках больших перепутий) сами по себе служили средством коммуникации и местами, где новости собирались и пускались в оборот» [15, с. 98].
Здесь видится нечто вроде промежуточного варианта между формальными организациями, объединяющими людей принципами структурной иерархии, а также семьей и другими малыми группами. Критерием иерархии «третьих мест» является благопристойность, а не ум, богатство или социальное влияние. Именно здесь имеют место свободные разговоры по сути «на равных», без всякой оглядки на экономический или административный статус. Свободный дискурс граждан, по мнению Ю. Хабермаса, предполагает доминирование «жизненного мира» или субстанциональной рациональности, несущей гуманистический смысл [16, с. 233]. Подобные разговоры зачастую носят также и политический смысл, а потому подобного рода жизненная коммуникация могла дать толчок эффективным общественным реформам и преобразованиям. Тем самым названными авторами публичная сфера понимается и в качестве средства поставщика информации для массовой публики, и как пространство возможностей конструктивного обсуждения конкретной общественной проблемы.
Касательно эпохи Нового и Новейшего времени, видимо, можно констатировать в целом возросшую активность со стороны общества в процессах идеологического производства. Обратим внимание на уже упомянутую эпоху идеологий, включающую противостояние трех
171
классических доктрин: либерализма, консерватизма, социализма. Как можно видеть, в конкретных государственных системах имелось внутреннее идеологическое противостояние. Обычно одна из идеологий занимала официально ведущие позиции, тогда как две другие находились ей в оппозиции, будучи в той или иной степени распространенными в общественных группах. Подобное противостояние имело место даже в системах с жесткой вертикалью власти, которая при всех усилиях (зачастую титанических) не могла целиком и полностью обеспечить задачу полной идеологической монолитности [17].
Процессы рационализации, которые устойчиво приписываются Новому времени, имели под собой объективную основу. Это господство экономической сферы и укрепившиеся позиции денег в качестве основного социального ресурса, а также значительно разнообразившиеся технологические средства управления. Подобные обстоятельства позволяли власти стать более гибкой и не полагаться в деле социального управления главным образом на силовые методы, что было, в общем и целом, присуще традиционным государствам. Но, похоже, развитие именно этих тенденций привело к тому, что некий баланс между государством и обществом как идеологическими субъектами стал где-то нарушаться.
Подобному явлению посвящено немало работ, в которых прослеживается несколько объяснений. Неким общим знаменателем служит теория информационного общества, политико-манипулятивная суть которого выражается тем, что если раньше правящие структуры вынуждены были так или иначе преобразовывать материальную действительность в соответствии с возникающими проблемами общества, то теперь гораздо проще и эффективней оказывается влиять на сознание. Возможности перестройки сознания резко ограничивают круг проблем, стоящих перед государством, при этом качественно повышая его возможности [18, с. 142]. Вышеупомянутые Ю. Хабермас, К. Лэш пишут об упадке публичных мест в ходе развития капитализма. Последний закономерно стремится поставить под контроль демократические процессы, делая ставку на формирование общественного мнения и фактически ограничение его влияния. Собственно, уже в первой половине XX в. этому дали научное обоснование Г. Лассуэл и У. Липпман, акцен-тируясь на роли экспертов. Кроме того, констатируется все большее приближение публичной политики к потребительским стандартам,
в связи чем в ней элементы шоу вытесняют серьезное обсуждение. В итоге к концу столетия общественное мнение демонстрирует деградацию политической осведомленности, что К. Лэш склонен объяснять следствием искусственной отстраненности от реальных рычагов влияния на политические процессы. Ведь стремление получить реальную информацию о политической ситуации хорошо стимулировали дебаты по политическим вопросам, в настоящее время превратившиеся в фикцию. «Если общественность больше не участвует в дебатах по общенациональным вопросам, то у нее нет никаких причин приобретать информацию касательно гражданских дел» [15, с. 130].
По сути дела те же идеи развивают многие российские ученые. В. Пугачев пишет о разветвленной системе политической манипуляции, которую он называет информационно-финансовым тоталитаризмом, контролирующей и регулирующей демократические процессы, которые превращаются в иллюзию [19]. Во многом перекликается с этим подходом концепция постдемократии англичанина К. Крауча, согласно которой нынешний демократический механизм искусственно переориентирован с обслужи -вания общественных интересов на интересы элиты [20]. Известный российский ученый и публицист С. Кара-Мурза полагает, что весь процесс упадка, разрушения СССР и дальнейшего встраивания российского общества в нишу периферийного капитализма есть следствие грандиозной системы манипулирования, опирающейся на элементы национальной традиции [21].
Следует признать грандиозно возросшие технические и технологические возможности формирования сознания, а все более тесный синтез политических и экономических структур, выступающий основой глобального капитализма, придает этому процессу целенаправленный классовый оттенок («информационный капитализм» Г. Шиллера). Неолиберальный проект, выступающий здесь в качестве идеологической основы, сохраняет господствующее положение уже полвека. Если вспомнить тезис о классовой избирательности познавательного процесса, то вряд ли смогут вызвать удивление содержательные особенности космополитического сознания, присущего не только представителям глобального суперкласса (описанного Д. Рот-копфом), но и более скромным группам, заинтересованным в мир-системе и обслуживающим ее экономические, организационные и другие потребности (топ-менеджерам, юристам, преуспевающим деятелям шоу-бизнеса) [22].
172
В этой связи напрашивается вопрос о реакции общества, на который в обществознании нет однозначного ответа. Так, сторонники теории сетевого общества (М. Кастельс) считают виртуальные онлайн-коммуникации едва ли не главным признаком глобальной демократизации. Некоторые основания для подобных идей имеются - речь прежде всего идет о движении альтерглобализма, активным идеологом которого выступает российский ученый А. Бузга-лин. Насколько можно судить, в качестве архе-типической основы выступает классовый миф. В принятой на Всемирном социальном форуме 2002 г. в Порту-Алегри Хартии общественных движений объявляются в качестве объекта альтерглобалистской борьбы международные экономические и политические организации, а собственная идентичность определяется как «движение всемирной солидарности, объединенное в своей решимости бороться против концентрации богатства, распространения бедности и неравенства и разрушения нашей земли» [23].
Тем не менее альтерглобалистский проект в целом проигрывает тому же глобальному неолиберализму. Последний опирается на значительно более консолидированную социальную базу, где связующую роль играют классовые интересы правящих групп. Неолиберальный проект продвигается большинством национальных правительств зачастую даже в неявной форме, будучи замаскированным под популистскую риторику. Альтерглобализм же объединяет весьма пестрые группы в плане политической и культурной идентичности, слишком уповая на интернационализм. Между тем значение национального мифа ни в коем случае не стоит сбрасывать со счетов, тем более в эпоху глобализации. Именно он лежит в основе набирающего в последние десятилетия силу явления этнонационализма. Для формирования реальной альтернативы глобальной капиталистической системе весьма желательно найти узлы конструктивного взаимодействия классового и национального мифов, тем более история показывает, что это возможно.
Что касается политико-мобилизующих свойств Интернета, на что уповают теоретики сетевого общества, то в последнее десятилетие появились основания для скептицизма. В работе Е. Морозова «Интернет как иллюзия», совершенно не лишенной либеральных идеологических шор, тем не менее обоснованно указывается на возможности контроля и регулирования интернет-пространства политическими структурами (правда, автор ссылается
исключительно на опыт незападных «диктаторских» режимов). Кроме того, большинство сетевых пользователей интересуют в основном вопросы банальных утилитарных ценностей, что вполне закономерно в обществе потребления. Отсюда тезис о демократизирующем влиянии онлайн-коммуникации указанный автор называет киберутопизмом [24].
Кроме того, эмпирические исследования показывают, что Интернет больше выступает в качестве инструментального фактора, оказывая в некоторых случаях мобилизирующую роль в непосредственных политических акциях. Однако не меньшее значение имеют такие признаки, как интерес к политике, ценностная ориентация, потребности самореализации. Другими словами, Интернет помогает консолидации людей, изначально ориентированных на политическое участие , и не играет ту же роль в отношении людей, политикой не интересующихся [25]. Более того, онлайн-сети могут сыграть и отвлекающую роль от политического участия хотя бы в ходе транслирования пресловутых потребительских стандартов.
Наконец, одним из главных факторов, ослабляющих формирование духовной альтернативы «снизу», выступает постмодернизм, который оказывает разобщающее действие принципами культурного плюрализма и толерантности. Имеется точка зрения, согласно которой классические идеологии перестали соответствовать быстро меняющейся реальности. Это послужило поводом к отказу от цельного мировоззрения, присущего модерновской эпохе, и сосредоточиться на решении конкретных проблем [26]. Отсюда постмодерновской эпохе присуще разнообразие идентичностей, на основании которых строится то или иное мировоззрение. Но новые идентичности зачастую оказываются менее долговечными и расплывчатыми. Нечто подобное говорит нам российский социолог Ж. Тощенко в разработанной им концепции кентавризма.
Следует отметить весьма сильную дифференциацию самого общества. Англичанин К. Крауч выделяет пять действующих крупных акторов гражданского общества: политические партии, религии, группы гражданских активистов, группы добровольческого и благотворительного сектора, профессиональные группы [27, с. 230-235]. Все они действуют по собственной инициативе, исходя из групповых интересов, хотя потенциально несут оппозиционный заряд. Британский политолог Дж. Шварцмантель считает главной проблемой отсутствие полноценной социально-политической базы оппозиционных
173
господствующему сейчас неолиберализму течений, что главным образом объясняется условиями нарастающей социальной гетерогенности общества, работающей на идейный плюрализм, а не на консолидацию [26, с. 272]. Формирующиеся движения в основном выражают «протест», а не полновесную альтернативу общества, идейно и социально неоднородны и вполне закономерно имеют более эпизодичный, фрагментарный срок существования. Это не дает возможность захвата власти, к чему они собственно и не стремятся, делая ставку на привлечение внимания мира к конкретным проблемам. Имеется мнение, что множество молекулярных политико-идеологических течений современного общества есть отражение постмодернизма, которому свойственна «проекция рыночной ситуации избыточного разнообразия на общественную и политическую жизнь». Современное потребительское общество постоянно и настойчиво требует чего-то нового, нестандартного. Потому в него прекрасно интегрируются различного рода «альтернативные радикалы», живущие в собственных закрытых и самодостаточных мирах, мало между собой связанных [28].
Обобщая рассмотрение специфики взаимодействий государства и общества, мы останавливаемся на следующих теоретических моментах.
1. Если признать идеологию в широком смысле, т.е. продуктом всех основных общественных процессов, то взаимодействие государства и общества на идеологическом поприще стоит считать объективным фактом. Другими словами, общенациональная идеология формируется «сверху» и «снизу». Это взаимодействие может происходить в нескольких формах: взаимовлияние, противостояние, автономное существование. Для общественной системы, как правило, наиболее желательным выступает первый вариант. Именно в его рамках оказывается наиболее возможной конструктивная разработка и концептуальное оформление общественных (национальных) интересов.
2. Нынешнее состояние данного взаимодействия следует обозначить как увеличивающееся дистанцирование верхов, как в социальном, так и в идейном плане, от низов, что деформирует идеологический процесс. На это работают следующие обстоятельства:
а) классовые интересы правящих групп, находящие выражение в неолиберальном проекте и зачастую предполагающие глобальный уровень реализации;
б) развитие информационных технологий, увеличивающее возможности манипулирования общественным мнением;
в) усиливающаяся гетерогенность общества, выражающаяся в разнообразии социальных групп, действующих в собственных интересах и ориентирующихся не столько на протест, сколько на интеграцию в систему;
г) постмодернизм и общество потребления, сутью которых становится идейно-культурное разнообразие.
Что касается отечественных перспектив, то, принимая во внимание сложившуюся ситуацию - обострение геополитической обстановки и конфронтацию с западными странами, следует признать идейную консолидацию государства и общества весьма желательной. Выработка эффективной идеологии, выражающей общественные интересы, является одним из условий адекватного ответа на вызовы глобализации со стороны отечественного социума. Следует признать, что на протяжении постсоветского периода между государственными структурами и обществом существовали весьма серьезные расхождения, в том числе и на идеологическом поприще. Но в последние годы стали наблюдаться тенденции к сближению, что вселяет некоторый оптимизм. Параллельно с консолидацией патриотических сил, делающих ставку на реабилитацию российских культурно-цивилизаци-онных основ («Изборский клуб»), происходит некоторое ослабление либеральных позиций в правительстве (смещение либеральных министров А. Сердюкова, В. Ливанова). Наконец, наблюдается движение в сторону большей лояльности к центральной власти социально-политических деятелей, ранее занимавших радикальные позиции, причем это констатируется как от либералов (журналист А. Бабицкий), так и со стороны левого лагеря (писатель и публицист З. Прилепин). Это несомненно обнадеживает, но ради объективности все же следует подчеркнуть, что наметившаяся консолидация общества пока что в большей степени стимулируется внешним фактором - резким обострением отношений с Западом из-за украинского конфликта. Внутренняя проблематика российского социума представляется все еще достаточно серьезной и конфликтогенной. А посему от российских властей потребуются немалые усилия в разных аспектах для поддержания и усиления национального единства.
174
1. Послание Президента РФ Федеральному Собранию РФ. 2014. URL http://www.kremlin. ru/events/president/transcripts/messages/47173 (дата обращения: 12.03.2016).
2. Путин В. Многообразие России для остального мира. Речь на Валдайском форуме 2013 г. URL: http://www.kremlin.ru/events/ president/news/19243 (дата обращения: 09.11.2015).
3. Путин В. Россия: национальный вопрос. URL: http://www. ng.ru/politics/2012-01-3/1_national. html (дата обращения: 28.09.2015).
4. Чесноков А. Роль идеологии в условиях глобализации // Космополис. 2007. № 16.
5. Маннгейм К. Идеология и утопия. М., 1994.
6. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Льюиса Генри Моргана // Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произведения: в 3 т. М, 1985. Т. 3.
7. Хабибулин А.Г., Рахимов Р.А. Государственная идеология: к вопросу о правомерности категории // Государство и право. 1999. № 3.
8. Гринин Л.Е. Государство и исторический процесс. Эволюция государственности: от раннего государства к зрелому. М., 2007.
9. Кольев А.Н. Политическая мифология: Реализация социального опыта. М., 2003.
10. Исаев И.А. Национальная идея и национальная идеология // Национальные интересы. 2006. № 5.
11. Маркс К. Немецкая идеология М., 2000.
12. Токвиль А. Старый порядок и революция. СПб., 2008.
13. Задохин А. Г. Категория «национальные интересы» в российском политическом сознании // Обозреватель. 2013. № 1.
14. Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М., 2004.
15. Лэш К. Восстание элит и предательство демократии. М., 2002.
16. Тамбиянц Ю.Г., Гринь М.В., Кулинченко В.В. Современная общественная динамика: теория и практика. Краснодар, 2014.
17. Шубин А. В. Диссиденты, неформалы и свобода в СССР. М., 2008.
18. Делягин М.Г. Мировой кризис: Общая теория глобализации. М., 2003.
19. Пугачев В.П. Управления свободой. М., 2005.
20. Крауч К. Постдемократия. М., 2010.
21. Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. М., 2004.
1. Message of the President of the Russian Federation to the Federal Assembly of the Russian Federation. 2014. URL: http://www.kremlin.ru/ events/president/transcripts/messages/47173 (date of access: 12.03.2016).
2. Putin V. Diversity of Russia for the other world. Speech on Valdai Forum 2013. URL: http:// www.kremlin.ru/events/president/news/19243 (date of access: 09.11.2015).
3. Putin V. Russia: national question. URL: http://www.ng.ru/politics/2012-01-3/1_national. html (date of access: 28.09.2015).
4. Chesnokov A. Role of ideology in conditions of globalization // Cosmopolis. 2007. № 16.
5. Mannheim K. Ideology and utopia. Moscow, 1994.
6. Engels F. Origin of family, private property and state. In connection with researches of Luis Henry Morgan // Marx K., Engels F. Sel. works: in 3 vol. Moscow, 1985. Vol. 3.
7. Khabibulin A.G., Rakhimov R.A. State ideology: to question of legality of category // State and law. 1999. № 3.
8. Grinin L.E. State and historical process. Evolution of statehood: from early state to mature one. Moscow, 2007.
9. Kolyev A.N. Political mythology: Realization of social experience. Moscow, 2003.
10. Isaev I.A. National idea and national ideology // National interests. 2006. № 5.
11. Marx K. German ideology. Moscow, 2000.
12. Tokvil A. Old order and revolution. St. Petersburg, 2008.
13. Zadokhin A.G. Category «national interests» in Russian political minds // Observer. 2013. № 1.
14. Huntington S. Political order in changing societies. Moscow, 2004.
15. Lash K. Revolt of elites and treachery of democracy. Moscow, 2002.
16. Tambiyants Yu.G., Grin M.V., Kulinchenko V.V. Modern public dynamics: theory and practice. Krasnodar, 2014.
17. Shubin A.V. Nonconformists, members of an informal social group and freedom in the USSR. Moscow, 2008.
18. Delyagin M.G. World crisis: General theory of globalization. Moscow, 2003.
19. Pugachev V.P. Management with freedom. Moscow, 2005.
20. Krauch K. Post-democracy. Moscow, 2010.
21. Kara-Murza S.G. Manipulation with consciousness. Moscow, 2004.
22. Hunter J.D., Yets D. World of American globalizators // Many faced globalization. Cultural
175
22. Хантер Дж.Д., Йейтс Д. Мир американских глобализаторов //Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире / под ред. П. Бергера и С. Хантингтона. М, 2004.
23. Хартия общественных движений. URL: http://kulac.narod.ru/top/global/hartia.htm (дата обращения: 04.11.2015).
24. Морозов Е. Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети. М., 2014.
25. Кольцова О.Ю., Киркиж Э.А. Влияние Интернета на участие в протестах // Полития. 2016. № 1.
26. Шварцмантель Дж. Идеология и политика. Харьков, 2009.
27. Крауч К. Странная не-смерть неолиберализма. М., 2012.
28. Кагарлицкий Б.Ю. Идеология и глобализация. URL http://www.novsu.ru/npe/files/ um/1412/bg/shell/arh/stat/staty (дата обращения: 12.07.2014).
diversity in modern world / ed. by P. Berger and S. Huntington. Moscow, 2004.
23. Charter of public movements. URL: http:// kulac.narod.ru/top/global/hartia.htm (date of access: 04.11.2015).
24. Morozov E. Internet as an illusion. Reverse side of network. Moscow, 2014.
25. Koltsova O.Yu., Kirkizh E.A. Influence of Internet on participation in protests // Politia. 2016. № 1.
26. Shvartsmantel J. Ideology and politics. Kharkov, 2009.
27. Krauch K. Strange non-death of neo-liberalism. Moscow, 2012.
28. Kagarlitsky B.Yu. Ideology and globalization. URL: http://www.novsu.ru/npe/files/um/1412/bg/ shell/arh/stat/staty (date of access: 12.07.2014).
176
