CC BY
88
A.I. Soloviev Ideological Universalism in the Russian Mentality
Features of political positioning of ideology as a cultural matrix of production of meanings and symbols are revealed. It is shown that in this context in mass and individual consciousness ideology forms priorities of the group identity characterized by the bias of assessments and the tendency to spiritual expansionism.
Key words and word-combinations: policy, ideology, the state, political discourse, political identity, symbolic politics.
Раскрываются особенности политического позиционирования идеологии как культурной матрицы производства смыслов и символов. Показывается, что в данном контексте идеология формирует в массовом и индивидуальном сознании приоритеты групповой идентичности, отличающиеся предвзятостью оценок и склонностью к духовному экспансионизму.
Ключевые слова и словосочетания: политика, идеология, государство, политический дискурс, политическая идентификация, символическая политика.
УДК 321.01 ББК 66.01
А.И. Соловьев
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСАЛИЗМ В ПОЛЕ РОССИЙСКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ*
В
пространстве политики идеология традиционно рассматривается как идейное орудие позиционирования различных групп и сообществ, защищающих свои интересы. Однако культурологическая трактовка идеологии, предложенная К. Гирцем [1], позволяет иначе подойти к пониманию места и роли этого явления в политической сфере. В рамках такого подхода идеология выступает особой формой восприятия человеком социальных (в том числе и политических) конфликтов, проецирующая на (противостоящего ему) «другого» все наиболее значимые для него жизненные противоречия. В результате идеология превращается в инструмент символического «снятия внутренних напряжений», который позволяет стабилизировать внутреннее состояние человека, не ставя его перед дилеммой «ложного / истинного» отображения действительности.
В то же время культурологический подход к анализу идеологии явно не ограничивается снятием «внутреннего напряжения» от когнитивных и социальных противоречий человеческой жизни. И вот почему.
Очевидно, что изначально все способы ориентации человека в политическом пространстве (а вместе с ними и все процессы идентификации, коммуникации, дискурса, исполнения ролевых нагрузок и др.) коре-
* Статья подготовлена при поддержке РФФИ, грант 17-03-00590.
Bulletin of the Volga Region Institute of Administration • 2016. № 6 (57)
нятся в формировании (обмене) символов, противостоящих прямому наблюдению за реальностью и продуцирующих смысловые формы ее отражения. Иными словами, символы выступают идеальным источником взаимодействия, позволяющим людям осмысленно воспринимать политическую действительность во всем богатстве ее актуальных, ретроспективных и перспективных очертаний.
В то же время способы производства смыслов в символической форме непосредственно зависят от условий, отражающих исторические параметры организации власти и состояния массовой культуры. По нашему мнению, можно выделить четыре основных способа, точнее, те культурные матрицы, которые предопределяют производство массовых форм смыслового наполнения символов. Это миф, религия, идеология и имидж [2]. И если имидж и религия «производят» смыслы на основе не отражения, а олицетворения действительности во вневременных дихотомических образах власти (опирающихся на антропологические свойства человеческого мышления), то идеологический способ смыслонаделения символов предполагает использование рациональных, абстрактно-теоретических форм отражения действительности. Причем эти схематические образы опираются на групповые интересы и преференции, предполагая и наличие инструментальных представлений, демонстрирующих возможности претворения в жизнь тех или иных идеологических максим и целей.
Другими словами, в пространстве политики идеология порождает ту «конфигурацию идей и установок, элементы которой связаны теми или иными формами ограничений или функциональной взаимозависимостью» [3] различных групп населения, участвующих в политических коммуникациях. Поскольку идеологии так или иначе оправдывают различные модели применения власти (которые демонстрируют приоритетные формы господства и асимметричные отношения, а, следовательно, цели и ценности, создающие преференции определенным социальным группам, вокруг которых надлежит сплачивать все население), то они неизбежно искажают формы реальности, противоречащие их установкам и представлениям [4]. Таким образом, применение идеологий одновременно ограничивает у политических акторов и поливариативность, и достоверность взглядов на действительность. Как следствие, предметная направленность идеологических представлений неминуемо снижает и релевантность абстрактных идей, интерпретирующих политические реалии.
Итак, политическая идеология чаще всего представляет собой разновидность системного (корпоративного) видения той или иной группы, отражающего коллективную точку зрения на содержание актуальной и ретроспективной линии развития общества и отличающегося определенной предвзятостью оценок и склонностью к духовному экспансионизму. Поэтому даже в массовом дискурсе идеология, демонстрируя упорядоченность представлений, одновременно связывающих интересы и политические позиции, которые не растворяются в иных символических картинах и выполняют компенсаторную функцию, продуцирует гордость и коллективный патриотизм, провоцируя
Вестник Поволжского института управления • 2016. № 6 (57) 7
при этом надежды людей на справедливость и лучшее будущее в результате воплощения этих принципов и целей.
Однако в режиме повседневности идеология превращается в привычный инструмент экстернализации внутренних проблем человека, сохраняя у него надежды на справедливость и давая ему возможность почувствовать вовлеченность в общегосударственные процессы (что, впрочем, не отрицает и мнимой уверенности во влиянии на принятие решений). При этом, повышая — в процессе межгрупповой коммуникации — напряженность поиска персональной идентичности, идеология превращает политику в разновидность некоего «спорта для зрителей» (М. Эдельман).
И хотя идеология является одним из источников саморефлексии (в том числе представителей власти), которая селектирует и помогает создать у человека чувственную и понятийную структуры политического мировосприятия [5], тем не менее стоит признать, что такой тип идентификации в основном свойствен тем людям, чьи картины мира основываются на жестких коллективных формах идентичности, в основном характерных для раннеиндустриальной картины мира. В то же время надо отметить, что идеологический тип порождения политических смыслов сохраняет способность человека использовать разные модели идентификации, позволяя ему в течение жизни переходить от эксцес-сивной (поверхностной) к интерпелляционной (игровой, свидетельствующей о конъюнктурной приверженности определенным идеям) и к вероиспо-ведальной формам внутренней солидарности. Современность же дает людям более широкий круг даже не идейных, а событийно-информационных оснований для осознания и своей групповой солидарности, и персональной ориентации в мире политики (например, на основе изменчивых имиджевых эмоционально-чувственных конструкций).
Как бы то ни было, идеология как форма культурного воспроизводства политических смыслов в символической форме отражает появление массовых форм рационального отношения к власти, выделяя сторонников и противников, цели и средства осуществления групповых замыслов, заставляя человека разделять с соратниками представления о политическом настоящем и будущем.
Исторический опыт показал, что идеология превратилась в устойчивое основание проектирования коллективных действий, инструмент идейной консолидации групповых сообществ и противоборства с противниками. Возникшая в процессе эволюции ее внутренняя структуризация [6] и инсти-туализация политических инвективов укрепила статус идеологии в качестве самого распространенного типа политического мышления. Особенно прочно вошла она в сознание населения в посттоталитарных обществах (где она занимала место источника монопольной власти, шедшей рука об руку с физическим уничтожением идейных противников). В этих обществах и сегодня можно наблюдать широкое распространение ритуальных мыслительных практик, демонстрирующих утрату идеологией своего рационального характера и скольжение к сугубо мифологическим формам производства и удержания смыслов. Здесь идеологический тип продуцирования политических символов присущ как маргинальным аут-группам, так и достаточно продвинутым слоям
§ Bulletin of the Volga Region Institute of Administration • 2016. № 6 (57)
образованного класса. Следовательно, даже в условиях становления информационного общества и растущего влияния имиджевых форм производства смыслов (основанных на фрагментарных эмоционально-чувственных формах мировосприятия, соответствующих реалиям информационно перегруженного общества) идеологии остаются влиятельными инструментами формирования политического сознания.
Несмотря на снижение своей исторической ориентационно-мобилизующей роли, идеология остается весьма влиятельной формой профилирования массового (частично элитарного) сознания, сохраняя возможность воздействия на политические институты и поведенческие практики. Там же, где идеологическое шкалирование политических символов сближается с мифологическими методами смыслонаделения, последовательно сужается и пространство политико-культурного разнообразия и символического расширения массовых контактов государства и общества. Понятно, что в таком случае страдают и политическая идентификация граждан, и политические контакты государства и общества.
Представляется, что самые негативные последствия сохраняющейся идеологизации массового сознания обусловлены укоренением универсальных черт этого типа образования политических смыслов. Другими словами, независимо от идейного содержания, укорененность идеологических способов профилирования смыслов сохраняет и консервирует у людей определенную ожесточенность и ограниченность группового мировоззрения, формирует у них дихотомическое видение мира, ориентацию на постоянное противостояние с противниками, наступательность в распространении своих позиций и даже агрессивность по отношению к сторонникам иных взглядов. Эта смысловая непримиримость идеологических позиций неизбежно порождает внутреннюю асимметричность мировосприятия человека, провоцируя психологическую непереносимость образа «другого», «чужого». При этом приверженность человека групповым идейно-ориентационным формам закрывает его сознание от восприятия иных культурных ценностей, толкая к противостоянию с соперниками. Такой тип самопозиционирования не только в логическом пределе, но и на практике подогревает в различных слоях общества разные формы радикализма, бытовой ксенофобии, шовинизма.
Понятно, что такие идейно-ориентационные интенции разрушают внутреннюю консолидацию общества, снижая порог чувствительности к радикальным формам гражданских коммуникаций. Этим в полной мере пользуются элитарные группировки, способные в любом микроскопическом противоречии позиций усмотреть непримиримые «классовые» или иные интересы. В этих целях элитарные коалиции используют различные формы «игровой» и «навязанной» идентичности, имитирующей идеологическую приверженность для обострения политических отношений. Нередко они используют эти — даже не идейные противоречия, а текущие расхождения во взглядах — для дестабилизации политического порядка в различных странах и регионах мира. Особенно ярко это проявляется в усилении напряженности в области межэтнических и межрелигиозных отношений, а также в международных отношениях.
Вестник Поволжского института управления • 2016. № 6 (57) 9
Еще одним источником обострения политической ситуации на идеологическом фоне, закрепляющим в сознании людей универсализм ее смысло-символи-ческих ориентаций, стала их «партикуляризация», или увеличение численности частных идеологий, обслуживающих те или иные конкретные проекты. Такое нарастание «частичных», «молекулярных» (или, по выражению Дж. Пламенат-ца, «живых», в противовес «интеллектуальным») идеологий, обслуживающих отдельные политические проекты, но при этом не претендующих на широкие теоретические обобщения или мировоззренческую определенность, усиливает влияние этой культурной модели мышления, выполняя роль своеобразного информационного сопровождения политических целей. В этом смысле, даже не предлагая каких-либо мировоззренческих ориентиров, идеологический тип мировосприятия становится формой логической систематизации жизненных аргументов, укрепляя эффект противостояния со сторонниками иных позиций.
Идеологические профили смыслонаделения политических символов неизбежно порождают в мировосприятии людей жесткие групповые фреймы. Идеология обрела статус онтологических архетипов и мировоззренческих аксиом, не только форматирующих политическое позиционирование, но и канализирующих смутное, латентное недовольство человека. Такое положение, с одной стороны, превращает гражданские отношения в разновидность политических конфликтов, а с другой — перемещает политическую напряженность в горизонтальные коммуникации массового дискурса. Под давлением этого способа мировосприятия даже естественные расхождения в картинах мира, эстетические привязанности или бытовые горизонтальные отношения нередко встраиваются в малорелевантные для сегодняшнего дня коммуникации «право-левого» спектра. И если какие-то отдельные позиции мировоззренческого толка могут эволюционировать в сторону взаимного сближения (например, в рамках консервативно-либерального консенсуса), то культурная укорененность межгруппового противостояния сохраняется даже на постлогическом уровне.
Иными словами, длительное усвоение массами идеологических способов образования политических смыслов лишает идеологию рациональных оснований, и даже уравновешенные правительственные или партийные идеологические позиции не удерживают массы от скольжения к крайностям политического мировосприятия. Следовательно, и без акцентации идейно-мировоззренческих позиций идеология продолжает играть роль культурной матрицы, профилирующей политические ориентиры значительной части населения.
Несомненно, в силу инертности массовых форм сознания и их культурных стереотипов идеологические интенции символизации политического материала сохранят свое значение еще на весьма длительный исторический срок. В этом плане только государство способно снизить разрушительные для внутренней консолидации общества издержки идеологических методов выработки политических смыслов и поощрения идеологизированного дискурса. Такое направление деятельности властей обусловлено не только общегражданской природой государства, но и потребностью в проведении властями политики трансценделизации, направленной на усиление внутренней консолидации об-
10 Bulletin of the Volga Region Institute of Administration • 2016. № 6 (57)
щества и снижение рисков идейных расколов. Для российских властей это тем более актуальная задача, поскольку отечественный опыт и советского, и постсоветского периодов убедительно показал, что если даже самые благие «интегрирующие» общество идеологические принципы становятся основанием деятельности государственных структур, то это неизбежно разрушает внутреннее единство социума.
В то же время поддержка государством в своей информационной деятельности принципа идеологического профилирования массового сознания (в виде контроля за новостными передачами, расширения зоны пропаганды, замалчивания протестов, ведущего к исключению оппозиционных сил из массового дискурса и сужению правовых оснований для выражения воли граждан, давление на общественное мнение и пр.) неизбежно снижает легитимность правящего режима, разрушая основания коммуникации власти и общества.
Чаще всего власти в качестве инструментов укрепления своего положения (и усиления влияния на массовое сознание) при помощи идеологических инструментов используют символы национальной культуры, активируя при этом архетипические реакции масс за счет актуализации угроз безопасности, конфессиональных и этнических противоречий, обострения прочих социальных конфликтов. Не случайно продолжатель неограмшианской традиции К. ван дер Пиджл связывает такое повышение роли идеологии (как инструмента политического господства) с культурной гегемонией. Он отмечает: «Добившись культурного господства, убедив общественность согласиться с подчиненной ролью, гегемон без особого труда укрепит свое господство и в экономической, и в политической, и в военной сферах» [7] .
В связи с этим уместно вспомнить, что в середине 1990-х годов трудности консолидации постсоветского общества на принципах демократии побудили руководство страны к созданию «национальной идеи», призванной усилить внутреннюю сплоченность власти общества. Директивные попытки сформулировать «национальную идею» в целях усиления внутренней сплоченности государства и общества не имели какого-либо значимого политического и тем более управленческого эффекта. Однако в то значительно более конфликтное время в публичном и научном дискурсах не использовались раскалывающие общество понятия «национал-предатели» или «враги народного сознания». Одновременно были предприняты и первые попытки перестройки государственного управления на принципах десоветизации. Однако стремление к рационализации государственной гражданской службы оказалось связанным с новыми идеологическими инвективами (которые стремились подкрепить искусственным конструированием «лево-правого» партийного центра, что, впрочем, также не привело к каким-либо успехам). Реальными «идеологиями», инициирующими управленческие действия государства, оказались различные бизнес-проекты крупных предпринимателей (в результате породившие олигархическую форму правления).
И впоследствии власти не отказались от самой идеи укрепления коммуникаций государства и общества на идеологической основе. Так, на «политическом олимпе» возникли концепты «управляемой» (А. Волошин), а затем «суве-
Вестник Поволжского института управления • 2016. № 6 (57) 11
ренной» демократии (В. Сурков), акцентировавшей внимание на проблемах обеспечения независимости центров разработки государственной политики от внешних контрагентов. Пожалуй, первым исключением из этой стратагемы были попытки Президента РФ Д.А. Медведева сосредоточить внимание общества не на групповых, а на общегосударственных принципах, связавших развитие страны с ценностями осовременивания экономики и гуманизма (символизировавших европейский вектор эволюции). При этом акценты в проведении государственной политики делались на улучшение «жизненных стандартов» всего населения, прагматизм и самокритичное отношение к имеющимся достижениям. Такая позиция четко обозначила и отрицательное отношение к ценностям традиционализма и патернализма, поощряющих, по его мысли, «безынициативность», «дефицит новых идей» и другие болезни, которые «должны остаться в прошлом». Вновь ставший Президентом РФ В.В. Путин постепенно отошел от этого рода ориентиров и сделал ставку на консервативную стабилизацию общества и распространение ценностей «русского мира», то есть на тех идеях, которые продемонстрировали наличие вполне определенных групповых интенций политического развития.
Параллельно с этими политическими процессами в науке также предпринимались попытки конструирования неких «интегративных» идеологий, направленных на сплоченность государства и общества, внутреннюю консолидацию граждан разных национальностей и вероисповеданий [8]. Однако и без помощи интеллектуалов российские власти и десятилетие назад, и ныне пытаются решить задачу внутренней консолидации посткоммунистического общества на основе конструирования различных идеологических моделей. Сегодня основаниями такой политической схематики являются «национальная идея», «духовные скрепы» народного сознания, особость «цивилизационных отличий» российского общества и некоторые другие идеи.
Но даже в форме такого «цивилизационного» расширения на практике все эти усилия все равно приобретают идеологический характер. А инструменты искусственного насаждения таких идей работают против сплочения общества. Да и политического успеха — если говорить об усилении определенности развития, стабильности, снижении рисков легитимации — такие действия не приносят. Напротив, эти «благородные» прожекты только обостряют внутриполитическую ситуацию. В этом смысле поощрение властями идеологической отстройки политических сил только множит конфликты между различными группами общества, неизменно обостряя их внутренние противоречия, подкрепляющиеся радикализмом мелкотравчатых объединений.
Постепенно в контексте такого развития событий в стране утвердилось и крупное политическое размежевание между «большинством» (олицетворявшим «патриотические» силы, поддерживающие правящий режим) и «меньшинством» (всеми многоликими «несогласными»). По сути, эта насаждавшаяся сверху идеология «нашизма» только укрепляет отнявшие у страны колоссальные человеческие и духовные ресурсы традиции идеологического противоборства «красных» и «белых», «верных марксистов-ленинцев» и «ревизионистов» — «внутренних эмигрантов».
12 Bulletin of the Volga Region Institute of Administration • 2016. № 6 (57)
В качестве механизма идейной интеграции власти сегодня предлагают простой «демократический» принцип — принцип большинства, который, однако, понимается как игнорирование мнений меньшинств. В ряде случаев (в целях легитимации ряда внутри- и внешнеполитических проектов) власти усугубляют подобные разломы массового сознания, применяя такую политическую семантику, которая поддерживает архаические субкультуры, усугубляет политическую напряженность и снижает внутреннюю солидарность общества. Сопровождающая эту линию критика оппозиционных сил и фигур закрывает для них публичное пространство, превращая критически мыслящих граждан в «бесполезную общественность».
Понятно, что такая линия не могла не породить и ожесточенный дискурс в научной сфере, где сразу же появились ее теоретические сторонники и противники. Так, в тех пассажах, которые комплиментарно сопровождают этот вариант «духовной интеграции» общества, утверждается, что отсутствие национальной идеологии является не только основным источником общественных проблем, но и причиной «слабости разрабатываемых стратегий» [9]. Концептуальной рамкой такой необходимой обществу системы идеологической ориентации предлагалось считать пресловутую формулу Уварова (православие, самодержавие, народность), который якобы «гениально угадал... фундаментальные принципы российской общественной жизни» [9]. Другие аналитики связывали успешность нынешних стратегических проектов с идеологией «ухода» российской экономики и политики от западной постиндустриальной модели и с возрождением у людей «экологического мировоззрения» как источника «здорового и духовного» образа жизни [10].
Впрочем, как и полагается в идеологически заданном дискурсе в теории появились и противоположные оценки. Так, ряд специалистов резко отрицательно оценивают подходы, смешивающие народный суверенитет с «самодержавием» и «внешней независимостью», одновременно критикуя формы авторитарного правления и «чрезмерно персонализированный характер политической системы», где роль персон «важнее законов» [11]. При этом доминирующий «цивилизационный» тренд ученые расценивают как «доказательства невозможности полноценного демократического развития России» [11]. Немало негативных оценок собирают и «попытки консолидации российского общества на базе "нового мессианства"» или борьбы против «кого-то», что, по мнению ученых, может лишь существенно осложнить положение страны и «ослабить ее позиции» [12].
Наряду с теоретиками отдельные политики еще определеннее трактуют выбранную правящим режимом доктрину, которая, по их мнению, специально придумана «для идеологического сопровождения и оправдания режима несменяемости власти в России» и «исходит из того, что условием выживания России в XXI веке (по мысли руководителей. — A.C.) является ее противопоставление европейской цивилизации и европейскому пути развития». Наличие таких идеологических установок показывает, что главной целью является «.не развитие страны в реальном мире XXI века, а сохранение режима персональной власти на неопределенное время»; ради этого режим идет на «умышлен-
Вестник Поволжского института управления • 2016. № 6 (57) 13
ное выхолащивание... всех основных государственных институтов: суда, закона, права собственности.», тем самым искажая представления о «родине», «чувстве долга» и других коллективных принципах [13].
Характерно, что официальное поощрение идеологических методов продвижения правительственных планов, массовой идентификации и политического проектирования активирует и иные идеологические предложения. При этом отдельные политические игроки едва ли не открыто демонстрируют националистические и конфессиональные принципы политического устройства, пропагандируют сакральное отношение к государству и неприязнь к критикам официального курса, силовые методы решения политических конфликтов (поощряя аргументы радикального отстаивания своей «правды» со стороны приверженцев разных идеологических течений).
Практика показывает, что, институализируя идеологический тип дискурса, власти действуют «по ленинским заветам», предпочитая, прежде чем объединить общество, «решительно размежеваться» со своими противниками. Характерно при этом, что, участвуя в этой идейной борьбе, власти тем не менее не предлагают обществу какого-то единого оценочного подхода к принципиальным историческим событиям, аттестующим идейные основы его мировосприятия (например, к русской революции 1917 г., сталинскому периоду советской истории и самому «генералиссимусу», к соотношению прерогатив государства и гражданина, к перспективам развития страны и т.д.). Вместе с тем многие оценки, высказываемые отдельными политическими фигурами (по поводу отношения к традиционным и современным ценностям), дают повод для скепсиса относительно их приверженности ценностям гуманизма и социальной справедливости.
Следовательно, нечего удивляться, что в сегодняшней атмосфере все идейное многообразие, отлитое в лаконичные идеологические формы массовых смыслов большинства населения, в конечном счете оказывается направленным на падение престижа ценностей демократии: прав человека, разделения властей, неприкосновенности частной собственности, независимой судебной системы. Стоящий же на защите этих принципов либерализм превращается в оправдание эгоизма и безответственности.
Впрочем, какие бы оценки ни рождала нынешняя ситуация, очевидно, что государству труднее преодолевать издержки и крайности идеологического смыслоприменения в политической сфере жизни. И это обусловлено не только приверженностью значительных социальных слоев данному культурному стилю политической идентификации. Если отдельные политические проекты властей и находят опору в преимущественно традиционалистском и патримониальном сегменте массового политического сознания, то с точки зрения консолидации общества такая линия имеет лишь негативные последствия, порождая риски радикализации идейных конфликтов. Не случайно, как справедливо указывает С. Богомолов, «имперские идеологии и комплексы ценностей не являются нежизнеспособными в условиях глобализации и информационных технологий, поскольку индивидуальное сознание характеризуется высокой степенью консервативности, в котором сильны подсознательные стремления
1^4 Bulletin of the Volga Region Institute of Administration • 2016. № 6 (57)
блокировать любые новации и избегать кардинальной ломки повседневной действительности» [14, с. 41].
К сожалению, пока не видно, чтобы власть взяла курс не на показное, а на реальное сплочение социально и этнически разнородного общества. Думается, что поддержка населением отдельных внешнеполитических проектов отнюдь не свидетельствует о безоговорочном единении людей по всему спектру политических проблем. Сегодня существует немало фактов, свидетельствующих, что за идейными спорами просматривается задача властей на укрепление позиций правящего режима, который сознательно поддерживает идеологическую эклектику, позволяющую ему сохранять, стабилизировать свое положение и препятствовать консолидации сил, не согласных с различными экономическими, социальными и иными гранями проводимого курса.
К сожалению, власть забывает, что в современных условиях только государство (как гражданский антрепренер) может создать условия для налаживания духовных мостов между разными людьми, придерживающихся разных идеологических и культурных позиций, но являющихся гражданами одной страны. Для снижения негативных, раскалывающих общество идеологических привязанностей и смыслов интегрирующие общество стратегии режима должны действовать поверх этнических, религиозных, территориальных и иных различий, укореняя в гражданском сознании людей общегосударственные смыслы и ценности общероссийской идентичности.
Библиографический список
1. Гирц К. Интерпретация культур / пер. с англ. М., 2004.
2. Соловьев А.И. Политическая идеология: логика исторической эволюции // Полис. 2001. № 2.
3. Converse P.E. The Nature of Belief Systems in Mass Public // Ideology and Discontent / ed. by D.E. Apter; S. Hilgartner, C.L. Bosk. The Rise and Fall of Social Problems: A Public Arenas Model // American Journal of Sociology. 1988. Vol. 94 (1). P. 207-208.
4. Самаркина И.В. Политическая картина мира как компонент субъективного пространства политики: теоретико-методологические аспекты. Краснодар, 2013.
5. Мусихин Г. Методология исследования идеологий: от поведенческого анализа к постструктуралистским контекстуальным моделям // Политическая наука. 2013. № 4.
6. Соловьев А.И. Политическая идеология // Пугачев В.П., СоловьевА.И. Введение в политологию. М., 1996.
7. Ван дер Пиджл К Национальное государство - это катастрофа // Бизнес. 2008. № 47 (826).
8. Алексеева Т., Пантин К., Капустин Б. Перспективы интегративной идеологии // Полис. 1997. № 3.
9. ДобреньковВ.И. Ценностно-ориентированная социология. М., 2011.
10. Корнилович В.А. Стратегическое управление: социологический подход. М., 2015.
11. Верховский А., Паин Э. Цивилизационный национализм: российская версия особого пути // Идеология особого пути в России и Германии: истоки, содержание, последствия / под ред. Э. Паина. М., 2010.
12. Сирота Н.М. Идеология и политика. М., 2011.
13. Явлинский Г. Путь, которого нет // Независимая газета. 2015. 18 окт. С. 12-13.
14. Богомолов С.А. Имперская идеология как система ценностей // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Общественные науки. 2009. № 4 (12).
Вестник Поволжского института управления • 2016. № 6 (57) 15
