CC BY-NC-ND
53
Социальная философия
И.В. Филатов
ИДЕОЛОГИИ И ЦЕННОСТИ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКЕ
Дискуссии об идеологических элементах в экономической науке ведутся с середины XIX в. Они затрагивают целый ряд проблем: природы идеологии и ее влияния на экономическую мысль, места ценностей в экономическом анализе, различия между позитивной и нормативной экономическими теориями, отношения между фактами и их оценкой, между сущим и должным. Корень всех этих вопросов в том, что в отличие от явлений природы социально-экономическая реальность пронизана ценностями. Это относится и к позиции ученого-экономиста, который вряд ли может рассматриваться как субъект, стоящий вне этой реальности, как независимый и незаинтересованный наблюдатель.
Ключевые слова: ценности, идеология, методология, экономическая теория, философия науки.
Факты и ценности
Существует достаточно простой аргумент в пользу того, что любая наука, в том числе и социальная, должна быть свободна от ценностей. Его даже можно представить в форме силлогизма:
Научные суждения должны быть объективными.
Ценностные суждения не могут быть объективными.
Таким образом, наука не должна содержать ценностных суждений.
Конечно, такое лаконичное решение мало кого устроит. Первая посылка применительно к социальному знанию вполне может оспариваться. Кто-то может отрицать и второй тезис и тем или иным спо-
© Филатов И.В., 2012
собом доказывать возможность объективности ценностей. Такого мнения, например, придерживались неокантианцы В. Виндельбанд и Г. Риккерт, отстаивая существование объективных ценностей.
Однако наиболее известна в этом плане позиция М. Вебера, который считал, что существует многообразие субъективных ценностей, и одновременно выдвигал постулат об объективной, свободной от оценок социальной науке. Согласно Веберу, существует фундаментальное различие между фактами и ценностями. Социальный ученый должен говорить лишь о фактах, но не о ценностях. Разумеется, он может исследовать, на какие ценности ориентируются изучаемые им агенты социальной деятельности. Но это также вопрос фактов. Как гражданин социальный ученый может занимать определенную политическую и идеологическую позицию в отношении ценностей. Но решив стать ученым, он должен оставить эту позицию в стороне и заменить ее позицией исследователя, определяемой лишь научной проблемой. В этой позиции действуют методы науки, процедуры контроля и эмпирической верификации предлагаемых решений проблемы. В этом смысл веберовского тезиса об объективности социальных наук и их независимости от ценностных моделей, которые принимают практически действующие люди. Несмотря на широкий исторический и культурный плюрализм ценностей, наука способна вырабатывать объективное и интерсубъективное знание: «Правилен и всегда останется таковым тот факт, что методически корректная научная аргументация в области социальных наук, если она хочет достигнуть своей цели, должна быть признана правильной и китайцем»1.
В экономических дискуссиях ценности обычно конкретизируются через понятия сущего и должного. Стоит отметить, что оживленная полемика вокруг роли ценностей в начале XX в. перекинулась и в отечественную науку. Ее анализ дал известный экономист Н.Д. Кондратьев в главе «Категория сущего и должного в социально-экономических науках» своей незаконченной методологической работы. Сам он считал ценности неустранимым элементом экономической науки, следуя в этом своему учителю М.И. Туган-Барановскому.
В конце 10-х годов настоящего столетия под сильным влиянием философии Канта и неокантианцев Виндельбанда и Риккерта за необходимость для политической экономии категории должного высказался выдающийся русский экономист Туган-Барановский. Таким образом, он в известной мере сблизился с этической школой полити-
ческой экономии. С другой стороны, методологически он сблизился с самобытным русским течением, известным под именем субъективной школы в социологии. Как в лице своих основоположников Михайловского и Лаврова, выступавших еще с 70-х годов прошлого века, так и в лице своих продолжателей, например Кареева, Чернова и др., эта школа твердо стояла на позиции необходимости и неизбежности для общественных наук категории должного и оценочных суждений2.
Но как быть с различием сущего и должного? Известно, что на их противоположность и невозможность логического перехода от суждений о том, что «есть» к суждениям о том, что «должно быть», впервые обратил внимание Д. Юм. Его утверждение о том, что как из фактов и описаний невозможно вывести оценки и предписания, закрепилось как «принцип Юма». Помимо прочего, из него следует, что суждения о должном не имеют ясных эмпирических референтов, поскольку в них речь идет не о том, что реально существует, а о том, что лишь должно быть. Неясно также, как к ним применять истинностные оценки. В силу этого возможность их включения в научное знание вызывает серьезные сомнения.
В классической политической экономии, преимущественно британской, этот круг проблем вылился в разграничение между «позитивной» экономической теорией, которая описывает и объясняет сущее, и «нормативной» стороной экономики - практическими рекомендациями экспертов по вопросам экономической политики. Здесь видно некоторое сходство с веберовской позицией: экономист как ученый должен оставаться в сфере объективных фактов и проблем, но как заинтересованный гражданин он может выйти на более широкий форум и, руководствуясь своими ценностными предпочтениями, посоветовать, как приблизить те или иные экономические реалии к должному, т. е. более хорошему, по его мнению, состоянию. В принципе он может занять даже более объективную позицию. Цель в соответствии с определенными ценностями (например, равенством или справедливостью) эксперту задает лицо (или политический орган), принимающее решение. Эксперт от имени науки говорит лишь о том, какие средства подходят для достижения этой цели, каковы будут издержки при ее достижении. Выбор же действующее лицо должно сделать само.
Разграничение позитивного знания и нормативных предписаний общепринято и в наши дни. Это ясно выражено в самой изве-
стной работе по методологии экономики XX в. - эссе М. Фридмена «Методология позитивной экономической науки». В ней утверждается, что
позитивная экономическая наука принципиально независима от какой-либо этической позиции или нормативных суждений <...> она занимается тем, «что есть», а не тем, «что должно быть». Ее задачей является создание системы обобщений, которые можно использовать для корректных предсказаний тех следствий, к которым приведет любое изменение обстоятельств. О ее качестве следует судить по точности, широте охвата и согласованности с реальностью тех предсказаний, которые она дает. Короче говоря, позитивная экономическая наука является или может являться «объективной» наукой точно в том же смысле, как и любая из физических наук3.
Однако представляется, что экономические теории в этом отношении все же далеки от физических, что стремление к строгому разделению позитивного и нормативного подходов лишь несколько по-иному ставит, но не решает проблему соотношения сущего и должного в экономическом анализе. В логическом отношении их разграничение выглядит четким, поэтому экономисты согласны с тем, что нельзя вывести должное исключительно из сущего. Однако на практике отделить должное от сущего непросто. Многие утверждения о фактах содержат скрытые нормативные посылки, которые делают незаметным переход от них к оценочным суждениям. Например, в описательных по форме суждениях могут использоваться такие понятия, как «неравенство», «свобода», «справедливость», «труд», «капитализм», «социализм», «эксплуатация», «безработица», «бедность» и т. п. Использование таких ценностных по своей сути понятий практически неизбежно привносит неявные оценки в фактуальные рассуждения. Ф. Хайек считал, что это происходит при использовании даже такого на вид нейтрального термина, как «социальный», когда говорят о «социальном государстве», «социально ориентированной экономике» и т. п. В подобных суждениях «фактическое и нормативное значения слова "социальный" из-за его явной дихотомичности постоянно меняется местами, и то, что поначалу кажется описанием, исподволь превращается в предписание»4.
В результате получается так, что хотя большинство экономистов согласно с самой идеей свободной от ценностей позитивной экономической теории, в реальном экономическом знании граница между объективными описаниями и оценками остается прони-
цаемой. В конечном счете это связано с человеческим характером науки. Ученые-экономисты живут в обществе, оправдывают или критикуют сложившиеся социальные и экономические отношения. Поэтому сомнительно, чтобы их ориентиры радикально отличались от ценностей и целей, которые складываются в обществе. Эта ситуация ведет к проблеме отношения объективного знания и идеологии.
Теории и идеологии
Существует много пониманий феномена идеологии. Как известно, К. Маркс трактовал идеологию как «иллюзорное» или «ложное сознание», поэтому наука, коль скоро она стремится к истинному знанию, должна очищаться от идеологии. Однако это непростая задача, поскольку существуют идеологические иллюзии, которые не являются субъективными по своей природе. По Марксу, социальная реальность может сама представлять себя в ложных или иллюзорных формах, так что иллюзии существуют до всякого размышления и теоретизирования. Наиболее известным примером этого является «товарный фетишизм», описанный в «Капитале». Если теоретик-экономист «позитивно» описывает и объясняет такую реальность, то в результате получается идеологизированная теория, характерная для «буржуазной политэкономии». Этому Маркс противопоставлял критическую теорию, которая наряду с объективным описанием капиталистической экономической системы должна дать ее критику в смысле выявления механизмов, которые приведут к распаду этой системы и ее замене более развитой общественно-экономической формацией.
Эта трактовка идеологии рассматривается ныне как слишком узкая и противоречивая. В современной экономической литературе идеология обычно понимается как целостная и более или менее логически согласованная совокупность идей и концепций, которые выражают представления о сути и структуре определенной социально-экономической системы. Идеология в этом плане задает целостное видение экономической реальности и соответствующих ценностей. В ней обычно ценностные суждения маскируются под констатацию и обобщение фактов. Это придает идеологиям убедительность и возможность влиять на мировосприятие больших групп людей.
В эпистемологическом плане идеологии сходны с метафизикой. В них также используются весьма универсальные категории
и понятия, не поддающиеся непосредственной эмпирической верификации. Этот момент стоит подчеркнуть, поскольку он связан с возможными путями проникновения идеологий в экономические теории. На мой взгляд, основной из этих путей состоит в проникновении идеологии в парадигму (в смысле Т. Куна) или концептуальное ядро (в смысле И. Лакатоса), которые задают общие рамки для экономического анализа. Если учесть, что в философии науки признается неизбежность неверифицируемых «метафизических предпосылок» научных теорий, то ситуация с экономическими теориями в общем плане сходна с естественными науками, с той разницей, что в последних метафизика ценностно нейтральна, а в первых - ценностно нагружена.
Можно отметить и некоторые другие возможные пути проникновения идеологии в экономические теории. Это выбор определенной модели «экономического человека»5, предпочтение тех или иных объектов и методов анализа, принимаемые способы идеализации и абстрагирования, определяющие видение реальности в специфической перспективе. Все это может выглядеть техническими допущениями, но неявно определяться идеологическим выбором.
Эта картина подтверждается и историей экономической мысли. Так, в развитии экономических теорий XIX в. отчетливо просматриваются своего рода идейные комплексы, в которых теории, методы и идеологические элементы достаточно тесно взаимосвязаны. Кристаллизация этих комплексов была связана с особенностями формирования экономической науки в существенно различных условиях капиталистической модернизации в Англии, Франции, и Германии. В Англии основным стал комплекс, объединяющий идеологию либерализма, методологический индивидуализм и теорию конкурентного рыночного обмена. В условиях запаздывающей модернизации во Франции сложился комплекс, связывающий социально-конструктивистскую идеологию «индустриализма», в крайних вариантах социалистическую по характеру, методологический коллективизм и теории государственного регулирования экономики; в Германии - консервативную идеологию национального протекционизма, методологический коллективизм и теории «исторической школы» в национальной эко-номии6. Разумеется, это в значительной степени идеальные типы, отражающие лишь доминирующие в этих странах направления экономической мысли.
Ситуация значительно изменилась в XX в., когда доминирующее течение экономической науки - неоклассическая теория -
стала преподносить себя в духе позитивистских стандартов, максимально очищенной от ценностных и идеологических моментов объективным пониманием и объяснением реальности. Идеологические элементы в этой теории действительно не просматриваются в явном виде. Однако в принятой ею модели человека и в связанной с последней теории рационального максимизирующего выбора, по мнению многих экономистов, можно обнаружить идеологический смысл. А именно, эти элементы теории предполагают отказ от анализа социальных отношений между людьми, абсолютизируют свободный рыночный обмен, а через это вносят весомый вклад в оправдание капитализма. В связи с этим некоторые авторы, например П. Бурдье, рассматривают доминирующее неоклассическое направление в экономической теории как современный эквивалент больших идеологий прошлого, поскольку в него неявно, но жестко встроено неолиберальное видение общества.
Но если дело обстоит таким образом, то можно ли выделить все же в этих комплексных построениях «позитивное», свободное от идеологий содержание? В свое время известный австрийский экономист Й. Шумпетер в своей трехтомной «Истории экономического анализа» предложил и попытался реализовать простой, но элегантный способ отделения в экономических теориях собственно научного знания от идеологических составляющих. Он признавал, что даже крупнейшие теоретики экономики не были беспристрастными исследователями хозяйственной жизни. Однако реальный их вклад в науку определяется не их идеологическими предпочтениями, но развитием средств анализа и объяснения. Поэтому необходимо тщательно выделять как наиболее значимую аналитическую аргументацию, отделять ее от преходящих ценностно-идеологических наслоений.
Аналитическая работа начинается с видения, а оно идеологично почти по определению. Если есть хоть какой-нибудь мотив, побуждающий нас видеть факты так, а не иначе, то можно не сомневаться, что мы увидим их так, как нам хочется. <...> Единственное, что утешает, так это то, что существует широкий круг явлений, никак не затрагивающих наши эмоции и поэтому представляющихся разным людям одинаково. Кроме того, мы можем отметить, что правила и приемы анализа в той же мере независимы от идеологии, в какой наше видение пронизано ею7.
Но здесь возникает ряд вопросов. Во-первых, так ли легко отделить преходящее «видение» от аналитических построений?
Й. Шумпетер, как и упомянутый выше М. Фридмен, разделял типично позитивистскую позицию отделения науки от метафизики. Однако после Т. Куна и И. Лакатоса мы склонны скорее признать, что именно метафизика, входящая в парадигму или «твердое ядро» определенной научной программы задает общее видение реальности, без которого невозможна аналитическая работа. Во-вторых, столь ли малозначимо и преходяще это идеологическое видение? Ведь человек, как в буквальном, так и в переносном смысле, не может видеть «ниоткуда» или «всесторонне». Он видит с определенной позиции и в определенной перспективе. Это, с одной стороны, ограничение, с другой - возможность продуктивно продвигаться в определенном направлении в познании в смысле решения все более тонких и сложных аналитических задач - «головоломок», в терминологии Т. Куна. Сходную ситуацию в социальных науках отмечает Н. Луман:
Ценности суть «слепые пятна», которые вооружают способностью к наблюдению и действованию. <...> В фиксированной таким образом перспективе видят лучше (четче, глубже, а также дальше в будущее), но именно в силу этого подставляют себя также и под наблюдение со стороны других8.
Таким образом, задача, видимо, состоит не в максимальном очищении экономических теорий от идеологических предпосылок, но в их экспликации и выявлении их характера. Тем более что этому способствует сосуществование в экономической науке целого ряда конкурирующих направлений: неоклассическая школа и нео-кейнсианство, монетаризм и неоавстрийская школа, неомарксизм и институционализм. Эта ситуация позволяет ученым видеть со стороны «слепые пятна» конкурентов и не позволять им затушевывать наличие ценностных допущений в их исследовательских программах.
Примечания
Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 354. Кондратьев Н.Д. Основные проблемы экономической статики и динамики. М., 1991. С. 112.
_
Фридмен М. Методология позитивной экономической науки // Thesis. 1994. Т. II. Вып. 4. С. 21.
Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. М., 1992. С. 197. Автономов В.С. Модель человека в экономической науке. СПб., 1998. Интересный анализ этих взаимосвязей см.: Хайек Ф. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М., 2003.
Шумпетер Й. История экономического анализа. Т. 1. СПб., 2001. С. 51. Луман Н. Тавтология и парадокс в самоописаниях современного общества // Социо-Логос. М., 1991. С. 202.
