CC BY
178
Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 35 (289).
Философия. Социология. Культурология. Вып. 28. С. 66-72.
Р. И. Зекрист
ИДЕОЛОГИЧЕСКИ НАГРУЖЕННЫЙ ЯЗЫК КАК ОРУДИЕ ВЛАСТИ
В статье анализируется проблема взаимосвязи языка и политической идеологии. Автор статьи уделяет внимание тому, как политическая идеология использует язык как средство своего выражения и утверждения и как средство воздействия на общественное сознание. Отмечается, что идеологическая индоктринация сознания посредством языка как ее средства обеспечивает власти возможность постоянного подчинения граждан. Наиболее эффективным из всех форм принуждения, по мнению автора статьи, является лингвистическое принуждение.
Ключевые слова: сознание, язык, политика, власть, идеология, идеологическая тетрада.
Одним из способов управления властными инстанциями подвластным большинством является манипуляция его сознанием. Задача манипуляции сознанием, отмечает С. Г. Кара-Мурза, «состоит не только в том, чтобы разрушить какие-то представления и идеи, но и в том, чтобы создать, построить новые идеи, желания цели»1. Важную роль в этом играет семиозис - знаковая деятельность, или деятельность в сфере знаков. Особую роль в манипулировании сознанием играет идеологически нагруженный язык. Как известно, в архаической культуре слову придавалось огромное, подчас магическое, значение. Оно обладало повышенным суггесторным свойством, т. е. свойством внушения. Слово, конечно, оказывало это влияние не столько через рациональный уровень, сколько через чувственность, воздействуя на эмоции. Но и в последующие эпохи слову придавалось огромное значение. Достаточно вспомнить, каким влиянием пользовалась в античной Греции и в Древнем Риме риторика. Речи Демосфена, Цицерона, Квинтилиана считались шедеврами риторического искусства. В последующие эпохи нарастала, так сказать, рутинизация слова, но оно обладает своими суггестивными качествами и по сей день.
Известный современный французский психолог С. Московичи пишет: «Что во многих отношениях удивительно и малопонятно, это всемогущество слов в психологии толп. Могущество, которое происходит не из того, что говорится, а от их “магии”, от человека, который их говорит, и атмосферы, в которой они рождаются»2. И эта способность, способность идеологически нагруженных слов и шире - идеологически нагруженной речи -оказывать манипулирующее влияние на со-
знание сохранилась и поныне и широко используется манипуляторами. Идеологическая индоктринация сознания посредством языка как её средства обеспечивает власти возможность постоянного подчинения граждан -притом часто незаметного для последних, не прибегая к реальным репрессиям и физическому насилию и принуждению. Идеология эксплуатирует язык как средство достижения своих собственных целей.
Мы проанализируем проблему взаимосвязи языка и политики, языка и идеологии (в данном случае мы имеем в виду политическую идеологию). Политика и язык связаны двояко. Во-первых, политика (и, разумеется, политическая идеология) использует язык как 1) средство своего выражения и утверждения, 2) как средство воздействия на общественное сознание и 3) как средство борьбы с другими, враждебными данной идеологиями. Во-вторых, политика оказывает целенаправленное воздействие на язык, что определяется как языковая политика. Этот второй аспект взаимосвязи языка и политики находится вне зоны нашего внимания. В нашей статье мы уделяем внимание только первому аспекту. Поскольку же речь будет идти о политической идеологии, то для нас выражения ‘язык политики’ и ‘язык идеологии’ будут синонимичными. Среди исследователей общепринятым считается следующий тезис: «Язык как социальное явление нейтрален по отношению к идеологии»3. Эту же мысль через своего друга В. Н. Волошинова ещё в 1929 году выразил М. М. Бахтин. Он писал: «Слово... -нейтрально к специфической, идеологической функции. Оно может нести любую идеологическую функцию.»4. Но если язык по своей исконной сущности нейтрален по от-
ношению к идеологии, то идеология вовсе не нейтрально по отношению к языку.
Исследователи выделяют в функционировании и развитии языка «две связанные между собой, но достаточно самостоятельные стороны: развитие структуры и развитие общественных функций языка, что создаёт возможности для сознательного вмешательства в языковые процессы»5. Конечно, самостоятельность указанных сторон отнюдь не абсолютна; в различные исторические эпохи и в различных политических режимах она различна. Но надо отметить, что в аспекте структуры язык более автономен и устойчив к социокультурным влияниям.
В постархаических социумах, в которых имеет место развитое социальное расслоение населения, существует государство и существуют иные обслуживающие его социальные институты, в котором произошло разделение культуры на специализированную и неспециализированную (обыденную), происходит и расслоение языка. Он, прежде всего, разделяется на 1) простонародный, или естественный («низкий»), и 2) литературный («высокий») языки. «Высокий» язык вырабатывается в относительно самостоятельных по отношению друг к другу специализированных сферах и обслуживает их. В этой связи он является функциональным языком. Политика как борьба за достижение и утверждение власти порождает в сфере языка такой специфический феномен, как язык политики. Употребление языка в политических целях превращает язык в один из факторов политики. Язык политики и политической идеологии - это, следовательно, одна из разновидностей функционального языка. Этот язык является средством осуществления политики, средством достижения политических целей.
Язык политики, идеологически нагруженный язык обладает определённым строением, определённой архитектоникой. Эту архитектонику можно изобразить двояко, т. е. в виде двух моделей: во-первых, в виде ядра, вокруг которого расположен ряд концентрических кругов; во-вторых, в виде ряда иерархически соотнесённых уровней. Рассмотрим их. Начнём с первой модели. Ядром в ней является специфическая политико-идеологическая терминология и фразеология, которые и несут на себе основную политико-идеологическую нагрузку. Правила организации речи, прежде всего, конечно, имеют лингвистический
характер. Но и не только. Идеологический контекст придаёт словам речи тот или иной импульс: убеждения, сплочения, отторжения, запрета. Причём этот контекст распространяется не только на стилистику речи, но и на самый смысл слов. Конкретные слова (например, ‘свобода’, ‘демократия’, ‘либерализм’, ‘консерватизм’, ‘солидарность’, ‘права человека’, ‘прогресс’ и т. д.) приобретают значение в зависимости от контекста конкретной идеологии.
Поскольку политика подразделяется на внешнюю и внутреннюю (а последняя, как известно, в свою очередь имеет подразделения), то в ядре терминологии и фразеологии выделяются термины, общие для всей политики, политики как целого, а также специально - термины, предназначенные для внешней, и термины, предназначенные только для внутренней политики. Вокруг ядра расположена более или менее идеологизированная лексика и фразеология, которая является общей и для политики и политической идеологии, с одной стороны, и для внеполитической сферы - с другой стороны. Это - лексика, принадлежащая литературному, «высокому» языку. Следующий круг, являю-щийся периферией, состоит из лексики, которая позаимствована из всех сфер культуры и даже у разных сло-ёв населения. Она используется в пропагандистской и агитационной деятельности, в PR-технологиях и т. п.
Обратимся теперь к иерархической модели. На вершине пирамиды сосредоточен документально-официальный язык государственной власти. Во внешнеполитической активности это язык самых разных заявлений, деклараций, меморандумов, нот и т. д. Во внутриполитической же активности это язык партийных документов (политических программ, материалов партийных съездов, пленумов и т. п.), постановлений, декретов, указов и т. п. Данный язык состоит из строгой и тщательно выверенной терминологии. Он ориентирован, в основном, на профессиональных политиков.
Ниже уровнем расположен язык переговоров, язык дипломатии. Язык данного уровня строг и тоже тщательно выверяется, но в то же время менее формализован и более гибок по сравнению с высшим уровнем. Ещё ниже располагается язык политического воспитания. Его назначение - формирование у граждан государства угодных верховной власти
политических позиций. В отличие от предыдущих двух уровней, особенно высшего, данный язык не нейтрален в эмоциональном отношении, но эмоционально и образно нагружен. Он применяется в системе образования и воспитании, в СМИ и т. д.
Наконец, самым нижним уровнем в архитектонике языка политики и политической идеологии является язык политической пропаганды и агитации. Он по многим параметрам идентичен языку политического воспитания, но в то же время лишён его гибкости и аргументированности. В этом языке специальная политическая терминология и фразеология почти не используется. Зато в нём применяются так называемые «лобовые эпитеты», арготизмы, ирония, сатира, сарказм, разного рода гиперболизации, преувеличенные оценки и т. п. Особое место в политической пропаганде и агитации занимают лозунговые слова и выражения. Поскольку посредством них осуществляется воздействие на очень большую и разнородную массу, постольку лозунги (слоганы) должны быть предельно общими и неопределёнными, чтобы все слушатели или (и) читатели считали высказанные посредством лозунга идеи приемлемыми для себя. В этой связи композиция лозунга должна быть тщательно продуманной. Таким лозунгом, например, завершается «Манифест Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса: «ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!»6
Нам представляется, что рассмотренные модели архитектоники языка не только не исключают друг друга, но взаимно друг друга дополняют. А теперь обратимся к обозначенной нами теме.
Высшим уровнем власти является верховная власть, или макровласть. Её речевая деятельность направлена на модификацию установок подвластной стороны, причём (в отличие от остальных видов речевого воздействия, в том числе и воздействия со стороны микро- и даже мезовласти) направлена односторонне, без установления коммуникации или двустороннего обмена мыслями. Существенным компонентом такой речи являются контроль над мнениями, внушение страха или повиновения. Владение этой речью предполагает такую технику, которая исключает какие-либо виды ответной реакции, кроме молчаливого повиновения. Вследствие этого принять то или иное послание власти - значит
проявить приверженность данной позиции, причём не только по отношению к конкретной идеологии, но и к носителю её (к тексту соответствующего содержания) и к оратору-идеологу. Противопоставление «понимающий - непонимающий» в рамках таких отношений фактически эквивалентно отношению «притесняющий - притесняемый», «подавляющий - подавляемый». Вопрос о дискуссии или обмене взглядами в такой семиотической ситуации даже не возникает.
Такая пассивность аудитории (последняя, даже не понимая направленной на неё речи в полной мере, обязана принять её как инструкцию под угрозой экскоммуницирова-ния) делает её марионеткой или инструментом в руках оратора (автора текста), который, доведя её до состояния некритичности и безотказности, волен отдавать ей любые приказания. Владение такой политической речью трансформируется во власть над личностями.
В. А. Подорога сопоставил позиции двух диктаторов относительно аудитории - А. Гитлера и И. В. Сталина. Он пишет: «Если мы обратимся к анализу коммуникативной структуры, образующей связку “вождь - масса”, то можно легко заметить, что Гитлер - это человек речи, а Сталин - это человек письма. Другими словами, в том и другом режиме авторитарной власти доминирующими коммуникативными каналами оказываются различные перцептивные стратегии. Гитлер требует, чтобы его слушали, Сталин - чтобы его читали»7. И дело тут, отмечает В. А. Подоро-га, не в личности того и другого, а в характере каждого из тех режимов, которыми правили эти «вожди». Но на этом мы останавливаться не станем (читатель может обратиться к аргументации данного автора сам).
Язык - феномен полиструктурный. Выше была рассмотрена одна из его структур. Теперь охарактеризуем другую. Она включает в себя ряд уровней. Нижним является фонети-ко-фонологический уровень. По сравнению с другим уровнями внутренние взаимосвязи данного уровня являются наиболее устойчивыми. В процессе развития языка данный уровень менее всего подвержен изменениям. Выше находится морфологический уровень языка, ещё выше - его синтаксический уровень, а ещё выше - уровень лексико-семантический. Идеология по-разному оказывает своё влияние на разные уровни. Наименьшее влияние она оказывает и способна оказывать
на фонетико-фонологический уровень. Столь же мало она оказывает влияние и на морфологический уровень. Но, разумеется, исключения бывают, хот и нечасто. Т. Б. Крючкова так пишет о таком влиянии: «Влияние идеологии проявляется здесь не в самих фонетических или грамматических формах, а исключительно в нормах их употребления»8. Относительно влияния идеологии на синтаксический уровень языка можем отметить, что по этому поводу продолжаются дискуссии. Здесь можно отметить лишь следующее. Характер влияния идеологии на данный уровень определяется характером идеологической доктрины. Воплощаясь в языке, одна доктрина использует одни синтаксические конструкции чаще, другие - реже, а какие-то вовсе игнорирует.
Наиболее явное и в то же время наиболее частое использование языка идеологией проявляется на его лексико-семантическом уровне. В этой связи, когда речь заходит о взаимоотношении идеологии и языка, то под языком негласно подразумевается именно данный его уровень. При этом можно выделить два вида влияния. Прежде всего, это влияние на те процессы, которые имеют место на данном уровне языка в целом. Это разного рода заимствования, степень интенсивности появления новых лексико-семантических единиц, вариация частоты употребления каких-то конкретных лексем, изменение их лексической сочетаемости и т. д. Второй вид влияния идеологии на лексико-семантический уровень языка - это выражение идеологии посредством определённых лексико-семантических единиц (речь идёт о тех случаях, когда некоторые лексические единицы приобретают те или иные специфические свойства). Таким образом, появляется идеологизированная лексика.
Обратимся к определению идеологии, данному В. Ж. Келле. Согласно ему, идеология есть «система взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу»9. В данном определении говорится об идеях и об оценке. Идея - это не то же самое, что понятие. Понятие отражает предмет исследования, каков он сам по себе, оно ценностно нейтрально. Идея же неизбежно несёт в себе и оценку. Именно связь понятийно-предметного и оценочно-волевого моментов в прагматике и составляет возможность идеологи-
ческого использования языка. Характерной особенностью идеологически нагруженных слов и словосочетаний является их явно выраженная оценочная составляющая. Они не только констатируют, но одновременно и оценивают.
Идеологическая речь основывается отнюдь не на диалектической логике с её принципом тождества противоположностей. Она основывается на восходящей к Аристотелю формальной логике с её законами тождества (абстрактного: А = А), противоречия и исключённого третьего. Принцип этой двузначной логики - «или - или». И. Дж. Хайяка-ва пишет: «Стремление видеть вещи в свете лишь двух оценок - “положительно и отрицательно”, “хорошо и плохо”, “жарко и холодно”, “любовь и ненависть” - можно назвать двухоценочной ориентацией»10. Понятно, что язык при таком употреблении становится ущербным, так как действительность, которую он призван выражать, многообразна и многомерна.
Семиотика и лингвистика наряду с семантикой (наукой об отношении знаков к обозначаемому) и синтактики (исследующей взаимоотношения между знаками) включает также и прагматику (исследующую знаки в их отношении к субъекту - как их употребляющему, так и их воспринимающему (понимающему, интерпретирующему). Именно в своём прагматическом аспекте язык наиболее тесно связан с идеологией. При этом он не поглощается ею, сохраняя по отношению к ней некоторую дистанцию. Идеология здесь также не вписывается внутрь семантики как система всеохватывающих коннотаций, но предписывает языку участие в определённой системе субъект-объектных и субъект-субъ-ектных отношений, будучи включённым в которые он принимает на себя соответствующую идеологическую функцию - не объемлющую все остальные, но и не чуждую природе самого языка.
На лингвистическом уровне существует три класса слов: 1) класс слов, обозначающих предметы и самих по себе ценностно нейтральных, но приобретающих оценочный смысл в контексте; 2) класс слов самих по себе являющихся оценочными и обретающими предмет оценки также лишь в контексте;
3) класс слов, в которых соединяется оценоч-ность и предметность, именуемых прагмема-ми. Именно они - наиболее удобны в идеоло-
гическом использовании языка. Между праг-мемами существует три типа отношений: 1) контрарность, 2) конверсия и 3) корреляция; причём все они образуют целостную структуру, во многом определяющую использование идеологией лексических единиц. Это отношение выражается в так называемой идеологической тетраде, представляющей собой модифицированный М. Н. Эпштейном логический квадрат Михаила Псёлла.
М. Н. Эпштейн разъясняет: «По горизонтали между элементами тетрады развёртываются конверсивные отношения, по вертикали -коррелятивные, а по диагонали контрарные:
контрарность
+(+А)
«Миролюбие»
корреляция
+(-А)
«Непримиримость»
конверсия
конверсия
контрарность
-(+А)
«Примирен-
чество»
корреляция
-(-А)
«Агрессив-
ность»
На схеме видно, что тетрада представляет собой целостное смысловое образование, в котором прослеживаются выделенные выше связи трёх типов. Важно, что каждый элемент тетрады одновременно входит во все перечисленные отношения с другими элементами. Так, ‘миролюбие’ связано конверсивной связью с ‘примиренчеством’, коррелятивной - с ‘непримиримостью’ и контрарной -с ‘агрессивностью’. Все эти оппозитивные отношения являются обязательными и конструктивными для каждого элемента тетрады, благодаря чему вся структура приобретает компактность и напряжённость.
Такое соотношение прагмем показывает, как происходит в языке процесс порождения и распределения оценочных смыслов. Некое понятие, некий комплекс культурно обусловленных представлений, преобразуясь по правилам тетрады, может быть передано четырьмя различными способами, четырьмя лексемами, каждая из которых несёт чёткую идеологическую установку»11. Таким образом, некое понятие, обозначенное, допустим, буквой «А» («архетема, трансформируемая в си-
стему четырёх прагмем»). В качестве примера М. Н. Эпштейн берёт «А» в значении «стремление к миру». «Тогда, - пишет он, - возможны следующие операции преобразования А:
1) А трактуется говорящим как нечто положительное, желательное, должное, и тогда ему присваивается имя “миролюбие”, несущее позитивный оценочный смысл: + А.
2) А трактуется говорящим как нечто отрицательное, вредное, несвоевременное, и ему приписывается имя “примиренчество”, несущее негативный смысл: - А.
3) - А (т.е. противоположность А - “отсутствие стремления к миру”, “отказ от мира”) трактуется говорящим как нечто своевременное, необходимое, положительное, и ему присваивается имя “непримиримость”, несущее позитивный идеологический смысл: + (- А).
4) - А трактуется как нечто вредное, разрушительное, дурное, и ему присваивается имя “агрессивность”, несущее негативный смысл: - (- А)»12.
Точно такие же операции идеолог может производить над любыми идеологически значимыми понятиями. «Тетрада, - пишет М. Н. Эпштейн, - образуется двумя последовательными дуальными расщеплениями единой сущности, в ходе чего на первой стадии возникают + А и - А (денотативное членение: предмет с положительно проявленным и отсутствующим (или противоположным) признаком типа “стремление к миру” - “отказ от мира”, а на второй стадии + (+ А), - (+ А), + (А), - (- А) (коннотативное членение: каждый из двух предметов - с присутствующим или отсутствующим признаком - оценивается положительно или отрицательно). Более наглядно это соотношение элементов в тетраде может быть передано при помощи знаков 1 и 0, образующих четыре последовательности -“слова”, каждое в два знака длиной:
11 01
10 00,
Что позволяет чётко проследить синони-мически-антонимические отношения в тетраде и соответствующую им структуру оценок (совпадение или различие одноместных, то есть стоящих справа и слева знаков)»13.
Важнейшей формой деятельности политика является его деятельность по завоеванию или удержанию симпатий граждан, по распространению им в самых широких слоях населения собственных (реальных или мнимых, желательных с точки зрения населения) для
того, чтобы это население считало, что данный политик отстаивает его интересы. Нередко этих целей нельзя достичь посредством рациональной и конкретной аргументации. И в этих случаях немалую помощь ему может оказать целенаправленное использование языковых средств. Для достижения цели используются самые различные средства: применение так называемых идентификационных формул, так называемых персуазивных дефиниций (убеждающих определений), использованием эвфемизмов, синонимических рядов, метонимии, метафоры, антитезы, так называемых «пустых формул» и т. д. «Лингвистическое принуждение, - отмечает
В. В. Ерофеев, - является наиболее эффективным из всех форм принуждения, поскольку оно подавляет не только действия, но и самый помысел о каком-либо действии»14.
Весьма важное значение для идеологического использования языка имеет следующий лингвистический принцип, сформулированный Ф. де Соссюром. В своём знаменитом сочинении «Курс общей лингвистики» он писал: «Связь, соединяющая означающее с означаемым, произвольна; ...языковой знак произволен»15. «Произвольный», отмечает де Соссюр, здесь имеет тот смысл, что «означающее немотивировано, то есть произвольно по отношению к данному означающему, с которым у него нет в действительности никакой естественной связи»16. Тенденция разведения означаемого и означающего (референта и сигнификата, или денотата и десигната), придание означающему статуса самостоятельности после де Соссюра усиливалась и нашла завершение в постструктурализме (философском постмодернизме). Ж. Деррида прямо заявляет: «Отсутствие трансцендентального означаемого раздвигает поле и возможности игры значений до бесконечности»17. Это даёт идеологу философское основание для языковой игры по своему усмотрению.
С. Г. Кара-Мурза говорит об образовании специфических слов, которые он называет словами-«амёбами». Их образование началось в западноевропейской культуре. Он пишет: «Из науки в идеологию, а затем и в обыденный язык перешли в огромном количестве слова-“амёбы”, прозрачные, не связанные с контекстом реальной жизни. Они настолько не связаны с конкретной реальностью, что могут быть вставлены практически в любой контекст, сфера их применимости исключи-
тельно широка (возьмите, например, слово прогресс). Это слова, как бы не имеющие корней, не связанные с вещами (миром). Они делятся и размножаются, не привлекая к себе внимания, - и пожирают старые слова. <...> Важный признак этих слов-амёб - их кажущаяся “научность”. Скажешь коммуникация вместо старого слова общение или эмбарго вместо блокада - и твои банальные мысли вроде бы подкрепляются авторитетом науки. Начинаешь даже думать, что именно эти слова выражают самые фундаментальные понятия нашего мышления»18.
Таких слов-амёб на постсоветском пространстве появилось несчётное множество: ‘менеджмент’ и ‘маркетинг’, ‘консалтинг’ и ‘брокер’, ‘дилер’ и ‘маклер’, ‘фьючерс’ и ‘аудит’, ‘электорат’ и ‘саммит’ и т. д. и т. п. И одно дело, если бы они были введены на том основании, что в русском лексиконе отсутствуют эквивалентные по значению лексемы. Нет: они введены вместо них. Они вытеснили привычные и понятные людям устоявшиеся русские - возможно, и имеющие иноязычные корни - эквиваленты. Благодаря этому эффекту в массовом сознании создавалась иллюзия не только чего-то принципиально нового, но и более прогрессивного по сравнению с советскими реалиями (по крайней мере, так обстояло в первое постсоветское десятилетие). Человеку, даже образованному, подчас становится всё труднее ориентироваться в мире слов-амёб и всё труднее понять эпоху, в которой он живёт. В. С. Малахов называет «эффектом добавленной валидности». «Эффект этот, - пишет он, - состоит в завышенных ожиданиях от чужого слова. В приписывании термину, пришедшему из иностранных языков, особой значимости, что в свою очередь сопряжено с некорректным употреблением такого терми-на»19. А власть (в основном, мезо- и микровласть) всячески эксплуатирует эту добавленную валидность новомодных словес.
Таковы, на наш взгляд, основные аспекты использования властью идеологически нагруженного языка.
Примечания
1 Кара-Мурза, С. Г. Манипуляция сознанием. М. : ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 83.
2 Московичи, С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М. : Центр психологии и психотерапии, 1998. С. 189.
3 Дешериев, Ю. Д. Язык как орудие идеологии и как объект идеологической борьбы // Современная идеологическая борьба и проблемы языка. М. : Наука, 1984. С. 23.
4 Волошинов, В. Н. (М. М. Бахтин) Марксизм и философия языка. Основные проблемы социологического метода в науке о языке. М. : Лабиринт, 1993. С. 19.
5 Вопросы развития литературных языков народов СССР. Алма-Ата : Наука, 1964. С. 79.
6 Маркс, К. Манифест Коммунистической партии / К. Маркс, Ф. Энгельс // Маркс, К. Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс. Изд. 2-е. Т. 4. М. : Политиздат, 1955. С. 459.
7 Подорога, В. А. «Голос власти» и «письмо власти» // Тоталитаризм как исторический феномен. М. : ФО СССР, 1989. С. 109.
8 Крючкова, Т. Б. К вопросу о взаимоотношении языка и идеологии // Современная идеологическая борьба и проблемы языка. М. : Наука, 1984. С. 72.
9 Келле, В. Ж Идеология // Большая советская энциклопедия. Изд. 3-е. Т. 10. М. : Совет. эн-цикл., 1978. С. 39.
10 Hayakava, I. J. Language in thought and action. N. Y., 1949. P. 221-222.
11 Эпштейн, М. Н. Идеология и язык. Построение модели и осмысление дискурса // Филос. и социол. мысль. 1991. № 6. С. 35-36.
12 Там же. С. 36.
13 Там же. С. 36-37.
14 Ерофеев, В. В. «Воспитание» посредством идеологической речи : обзор // Образ человека ХХ века : реф. сб. М. : ИНИОН АН СССР, 1988.С. 145.
15 Соссюр, Ф. де. Курс общей лингвистики // Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М. : Прогресс, 1977. С. 100.
16 Там же. С. 101.
17 Деррида, Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук // Деррида, Ж. Письмо и различие. М. : Академ. Проект, 2000. С. 448.
18 Кара-Мурза, С. Г. Манипуляция сознанием.
С. 90.
19 Малахов, В. С. Неудобства с идентичностью // Вопр. философии. 1998. № 2. С. 43-44.
