CC BY
7
«Идея репрезентации основана на том, что народ, существующий в качестве политического единства, обладает высшим и возвышенным, более интенсивным видом бытия в отличие от естественного сосуществования какой-либо совместно проживающей группы людей», - отмечал в свое время К. Шмит [16, с. 49]. В этой фразе немецкий юрист и политолог достаточно ясно высветил суть, основную идею государствоведческих теорий прошлого. Упрощенно эта идея обосновывала то, что государство есть «определенный статус народа», который связан с политико-правовым единством и целостностью народа. Причем единство и целостность трактовались в ту пору не так примитивно, нежели сейчас. Их содержание не исчерпывалось инструментально-политическими, институционально-правовыми и процедурными методами, способами и режимами поддержания целостности общественных процессов. Целостность рассматривалась как качественное состояние жизни народа в его пространственно-временном (т.е. целостность эволюции государственно-правового и социокультурного бытия народа несмотря на различные катаклизмы, «сбои», радикальные трансформации, случающиеся в ходе развития), духовно-нравственном (целостность системы национальных верований, идей, символов, образов, установок, стереотипов и проч.), географо-климатическом (пространственная, экологическая и климатическая специфика развертывания общественных процессов и социально-властного взаимодействия, во многом определяющих властно-правовые формы организации и режимы взаимодействия между частями, элементами) единстве.
Конечно, это качественное состояние не сводилось исключительно к вышеназванным характеристикам, а отражало в целостной идее государственности специфику единства различных сфер и форм народного бытия. При этом задача государственной власти (в организации ее отдельных органов и институтов - например, в конституционно-правовой статике, а также в приоритетах, формах и режимах реализации правовой политики -динамический, юридико-политический срез) состояла в репрезентации этой политикоправовой целостности народа в единстве его прошлого, настоящего и будущего, а не «народа в его естественном наличии» с доминирующими классовыми, обывательскими, сиюминутными интересами*. Представляется, что именно в этом плане идея государства у Шмита содержательно развивается идеей репрезентации: «Репрезентация, - подчеркивал исследователь, - является не нормативным процессом, а чем-то экзистенциональным. Репрезентировать означает сделать видимым и настоящим некое невидимое бытие посредством публично присутствующего бытия» [16, с. 48].
В этом плане идея государства представляет собой интегративное свойство целостной политико-правовой жизни общества. Причем именно благодаря существованию этой идеи различные этапы государственно-правовой эволюции и конкретно-историческое состояние политико-правовой организации общества могут быть осмыслены в их органической связи, где итогом взаимодействия и взаимовлияния различных этапов и поворотов развития формируются интегральные характеристики целого. Отсюда идея государства, обусловливающая в те или иные периоды политико-правовую мыследеятельность общества, ее возможности и границы, представляет собой целостный образ тенденций и векторов государственно-правовой трансформации, несмотря на кажущуюся порой радикальность, несогласованность, противоречивость последних.
Поэтому рассмотрение государственно-правовой жизни общества, отдельного этапа развития, без учета ее целостности и исторического единства развития (как бы идеалистически это не представлялось) ведет к утрате единства политико-правовой организации, к размыванию духовно-нравственных, культурных, социально-
экономических, политико-правовых скреп общественной целостности. Ведь, как справедливо отмечает Шмит, «для правоведческого различия юридических видов мышления гораздо большее и глубокое значение имеет то, что различие проявляется в предполагаемых и основополагающих представлениях о неком целостном порядке, в представлениях о том, что может рассматриваться в качестве нормальной ситуации, кто является нормальным человеком и каковыми являются рассматриваемые в правовой жизни и правовой мысли в качестве типичных конкретные фигуры жизни... Без постоянных, неизбежных и необходимых конкретных предположений не существует ни юридической теории, ни юридической практики (курсив наш. - А.М.)» [16, с. 22-23].
Причем, по мысли немецкого исследователя, эти правовые предположения формируются в процессе конкретно-исторического развития, кристаллизуются в качестве интегративных, экзистенциальных характеристик политико-правового бытия народа. При этом целостный порядок должен анализироваться не с нормативистских позиций, а с учетом метаюридических аспектов, поскольку нормативизм эффективен лишь в стабильном режиме функционирования порядка. В случаях нестабильности нормативизм не может обеспечить целостность порядка, сохранение политико-правового единства, и на первый план выходят метаюридические факторы.
Сходные теоретико-методологические позиции развивались и в отечественном государствоведении. Например, известный теоретик государства М.В. Шахматов писал: «Но сколько ни было темного в истории - наряду с этим всегда существовал высокий идеал, который давал власти силу и достоинство в глазах народа и сопрягался с исторической действительностью в поворотные, узловые моменты русской истории» [15, с. 9]. Шахматов аргументирует, что любая государственно-правовая организация основывается на своем специфическом идеале, который не исчезает даже в период резких трансформаций, а постепенно видоизменяется, содержательно конкретизируется, концептуально варьируется, но сохраняется и проявляется в «форме особой идейногосударственной доктрины».
С этих позиций реализация функций государства выражает не только социальную либо классовую его сущность, но и в особой юридической деятельности государства репрезентируется идейно-государственная доктрина, в целом легитимирующая конкретно-историческое функционирование данного института. В репрезентации политического единства и государственно-правовой целостности выражено нечто большее, выходящее за рамки любого поручения и любой государственной функции. Отсюда положение о том, что «разделение властей является верным лишь в той мере, в какой в словах “господствовать” или “править” содержится момент репрезентирования, а именно отображения политического единства» [16, с. 58].
В этом плане содержательно конкретизируется одна из ключевых характеристик государственной власти - легитимность, которая является качественным индикатором политико-правовых и социально-духовных закономерностей производства
(воспроизводства) целостного порядка в ходе эволюции конкретной общественной
системы. Категория «легитимность» ориентирует на анализ определенного качественного состояния функционирования властно-правового пространства, при котором специфические отношения и взаимодействия в единой системе личность - общество -государство, юридико-политическая деятельность институтов власти, связанная с реализацией функций и репрезентацией государственной целостности и общественного единства, «устраивают», вписываются в доминирующую идейно-государственную
доктрину и тип политико-правовой мыследеятельности [8].
Обратим внимание на то, что любая революция, радикальная ломка общественной жизнедеятельности направлена, главным образом, не на смену властвующей элиты, государственного строя, режима, правовой системы и т.п., все это вторично, а на изменение политико-правового образа жизни и мышления. Без изменения последнего ни одна задача революционных практик не будет выполнена, да и называться тогда эти практики будут иначе. Значимые революционные действия имеют целью, прежде всего, не слом юридико-политических институтов, структур, отдельных органов, а трансформацию государственно-правового образа жизни [13]. В этом плане революция представляет собой, как справедливо отмечает Б. Капустин, особый вид историкополитической практики, с атрибутами «случайности», «свободной причинности» (в смысле прекращения или приостановки действия нормативно-институциональных и духовно-культурных факторов, определяющих специфические тенденции развития государства, права, общества, нарушения причинно-следственных детерминаций в социальном, политическом и ином взаимодействии), ориентированной на появление новых форм политической и социальной идентичности, субъективности коллективных акторов, институционально-властной конфигурации и т.д. [5, с. 4].
В современных исследованиях с целью отражения сложности, многогранности и комплексности феномена государства в общественной жизнедеятельности, как правило, применяются такие категории, как «государственность» и «государство». Понятие «государственность» используется именно с той целью, чтобы выявить качественные характеристики (идеационные, идеократические, политические, правовые, духовнокультурные, социально-экономические и проч.), которые влияют на становление государства определенного типа, вида и формы, а также воздействие последних не столько на трансформацию государственных институтов, сколько на институциональную традицию государственного властвования, воспроизводство специфического юридико-политического образа жизни.
Другими словами, категория «государственность» отражает качественные характеристики конкретного исторического этапа развития общества, позволяет проникнуть в политико-правовую целостность генезиса функционирования государственной власти в том или ином национальном государстве [7]. Последние же фиксируют как случайное, так и типичное, повторяющееся в сфере государственноправовой жизни общества, т.е. отражают принципы и метаморфозы осуществления государственной власти, специфику политико-правового взаимодействия ее первичных и вторичных субъектов. Так, например Л.А. Морозова отмечает, что «государственность -это свойство, качество, состояние общества на конкретном историческом этапе, качественная характеристика его элементов и институтов, составляющая основное содержание и определенную черту общества» [10, с. 10]. Справедливы в этом плане и
суждения А.Ю. Мордовцева и В.В. Попова о том, что государственность представляет собой многоаспектное и многоплановое целостное публично-правовое образование, «обладающее национально-духовной природой, национально-культурной ориентированностью, так как на институциональном и функциональном уровнях отражает накопленные конкретным народом духовные и иные социальные ценности, укорененные в ментальном универсуме последнего». Поэтому, отмечают исследователи, любая государственность обладает типологическими особенностями, соответствующими целостности этнокультурного универсума, «что в свою очередь требует обоснованной концепции отечественного государственно-правового развития, учитывающей национальное своеобразие и интересы большинства населения» [9, с. 288-289].
Конечно, ряд исследователей настаивают на схоластическом характере разведения и содержательной концептуализации каждого из понятий, обосновывая равнозначность, тождественность использования категорий «государство» и «государственность». Более того, некоторые авторы утверждают, что как таковой особой формы идейногосударственной доктрины национальной (народной) государственности вообще не существует, ибо государство в лице его органов прикрывает за этими абстрактными концептами институционально-иерархическую структуру господства, «механизм»
конструирования и навязывания определенного стиля (государственного) мышления*. Поэтому, по их мнению, следует как можно быстрее отказаться от этих терминов-масок, которые за правовой терминологией скрывают свое подлинное лицо - волю к господству [3, с. 96].
Благодаря постмодернистской направленности** гуманитарного мышления в государствоведении не только утвердился дискурс междисциплинарной аргументации положений, принципов, идей (что, несомненно, ведет к развитию любой системы знания), но и закрепилось представление о фрагментарности государственно-правового бытия, несводимости его к какой-либо целостности. Исследователь ныне работает с «расколотой» политической и социально-правовой «мозаикой», которая вообще не поддается целостной реконструкции. Более того, любая теория или концепция, претендующая на целостное описание политико-правового бытия общества, подвергается «анафеме», маркируется в качестве амбициозного исследовательского проекта, лишенного научной верификации и перспектив институционализации.
Иными словами, идея государственности как целого, особого политического состояния народа (или политической метанаррации) в современную эпоху переживает закат. Постулируется, что ни одна из форм политического бытия не имеет приоритета, не обладает парадигмальным «присутствием» стабильности. Консервативный дискурс легитимности целостного государственного бытия сменяется плюральностью политических форм организации и взаимодействия, типов мышления, стилей жизни и т. п. В то же время каждое политическое единство должно «каким-то образом интегрироваться, поскольку оно существует не по природе, а основано на человеческом решении» [16, с. 44]. Поэтому не случайно в современной государствоведческой науке развиваются концепции рискогенности, нестабильности и переходности*, само политическое единство народа характеризуется «плавающими рамками и принципами», постоянно находится в поиске точек временной интеграции. Универсальными формами и процедурами таковой политической интеграции выступают демократические формы и
методы воссоздания политического единства: «здесь государство постоянно интегрирует себя через общественное мнение, выборы, парламентские дебаты и голосование» [16, с. 44].
Другой мотив в развитии современного государствоведческого дискурса связан с тем, что исследования, прежде всего, российского государства необходимо вести в рамках общего учения о переходности, поскольку, с одной стороны, развитие государственноправового бытия отечественного общества, по крайней мере последние два века, следует «признать непрерывным процессом переходности»; а с другой - современному вектору развития государств свойственен «вариант переходности», а большинство доминирующих тенденций - это «тенденции переходного развития» [11]. Со многими выводами и положениями, вытекающими из данной позиции, можно согласиться, однако вряд ли есть основания говорить о том, что необходимо формирование «нового», отвечающего тенденциям современности, общего учения о переходном или рискогенном состоянии государства и права, а переходность рассматривать в качестве отдельно взятого типа государства и права.
Поясним. Любое государство постоянно находится в процессе эволюционного развития. Так что переходное состояние - это не отдельно взятый тип, а органическое, нормальное явление генезиса государственно-правовой организации. Любое государство (как всякое историческое явление), как полагал А.Д. Градовский, в своем развитии постоянно переходит от одних относительных принципов и форм организации, годных для одной историко-культурной ситуации, к другим - отвечающим новым конкретноисторическим условиям, но при этом не разрушается качественная сторона политикоправового бытия нации, основы государственности [4, с. 25].
Более того, перефразируя известного историка и философа К. Ясперса, настоящее функционирование государственно-правовой организации - это межтиповой исторический момент развития, поскольку в нем диалектически сосуществуют как наследие прошлого (устоявшиеся тип властно-правовых отношений и стиль политического и правового мышления, сложившиеся практики достижения публично и индивидуально значимых целей, интересов, потребностей, в целом юридико-политический опыт общества), так и типологические характеристики будущего качественного политического и правого состояния. Кроме того, фиксация на конституционно-правовом уровне, в рамках доктринально-правовых актов политикоправовых, социально-экономических, культурных и иных параметров развития общественной системы, по сути, обусловливает трансформацию общественной жизнедеятельности, задает вектор переходности из одного качественного состояния в другое.
Безусловно, теоретико-практические положения управления рискогенными, переходными и иными нестандартными, нестатическими процессами развития государства, права, общества весьма значимы в современном трансформирующемся мире. Тем не менее вряд ли они могут представлять собой концептуализацию принципиально новых типологических состояний государства и права, тем более выступать в качестве современной парадигмальной модели развития и координации общественного взаимодействия, поскольку ни теория рискогенности, ни теория переходности не могут быть теоретико-методологической основой прогнозирования государственно-правовой
эволюции, а также идейно-концептуальным фундаментом (базисом) построения концепции устойчивого развития.
В середине ХХ века К. Поланьи сформулировал закономерность социальных трансформаций, согласно которой устойчивость развития зависит от скорости перемен и темпов адаптации населения к переменам [12]. Другими словами, чем больше скорость перемен и, соответственно, меньше идейно-доктринальных форм и механизмов их адаптации общественным сознанием, тем больше потенциал нестабильности и выше темпы трансформационных процессов, охватывающих все сферы социального бытия. Представляется, что общество, система государственных органов и юридических институтов будут постоянно находиться в трансформационном периоде, а основные усилия и ресурсы будут направлены на управление потенциальной рискогенностью различных сфер жизнедеятельности общества, пока не сформируется доминирующий идейно-доктринальный «стержень» эволюции государственно-правовых систем в условиях глобализации. Именно данная основа способна обеспечить адаптацию различных переменных и случайностей к национально-культурной среде, сформировать предпосылки для устойчивого развития в условиях межцивилизационного взаимодействия.
И последнее. Формирование идейно-концептуальной доктрины государственности может реализоваться только в рамках консервативно-правового моделирования, бесспорно, с учетом глобальных (межцивилизационных) тенденций развития. Дело в том, что современные критерии и индикаторы государственно-правового развития общества по своей природе рискогенны и конфликтогенны, поскольку «диктатура экономоцентризма» (т. е. основные показатели стабильности государства связываются с развитием рыночных институтов и отношений, потребительского мировоззрения, устойчивого спроса и т. п., а не с качеством межличностных отношений, целостностью общественных систем и проч.), тотальность процессов правовой унификации и политической стандартизации на основе неолиберально-демократической парадигмы вызывают повсеместные системные деформации и цивилизационную конфликтогенность. Иначе говоря, действующие параметры и индикаторы устойчивого развития государственности в глобализирующемся мире, представляемые в качестве универсальных и общечеловеческих, исторически провалились [1].
Прав в этом плане У. Бек, отмечая, что при формировании будущей устойчивой модели государственно-правового развития «следует заниматься вопросом, как цивилизации, не принадлежащие западу, по-иному, чем он, планируют и представляют себе свои особые сочетания культуры, капитала и национального государства, а не предполагать, что они являются недоразвитыми вариантами некоего западного первообраза» [2, с. 448]. Исследователь верно отмечает, что «политэкономическим мифом» ХХ века была идея, согласно которой капиталистическая система «перемелет» любую традиционную культуру, сформирует новое мировоззрение и адаптирует традиции и обычаи взаимодействия между людьми к требованиям экономической системы. Однако все больше стран, особенно государственно-правовые системы Востока, наоборот, «перемололи» западную политэкономическую систему и адаптировали рыночные отношения к требованиям своей цивилизации.
Литература
1. Бабурин С.Н., Урсул А.Д. Политика устойчивого развития и государственноправовой процесс. М., 2010.
2. Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия. М., 2007.
3. Бодрийяр Ж. Соблазн. М., 2000.
4. Градовский А. Д. Сочинения. СПб., 2001.
5. Капустин Б. О предмете и употреблениях понятия «революция» // Логос. 2008. № 6.
6. Кравченко С.А. Риски в нелинейном глоболокальном социуме. М., 2009.
7. Левакин И. В. Современная российская государственность: проблемы переходного периода // Государство и право. 2003. № 1.
8. Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю., Дуденкова А.А. Легитимность как качественная характеристика политико-правовой организации // Юристъ-Правоведъ. 2008. № 2.
9. Мордовцев А.Ю., Попов В.В. Российский правовой менталитет. Ростов н/Д, 2007.
10. Морозова Л.А. Проблемы современной российской государственности. М., 1998.
11. Сорокин В.В. Общее учение о государстве и праве переходного периода. М., 2010.
12. Поланьи К. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени. СПб., 2002.
13. Пятигорский А.М. Что такое политическая философия: размышления и
соображения. Цикл лекций. М., 2007.
14. Хиршман А. Риторика реакции: извращение, тщетность, опасность. М., 2010.
15. Шахматов М.В. Государство правды. М., 2008.
16. Шмит К. Государство и политическая форма. М., 2010.
