Идеи восточной философии в романе Элиаса Канетти "Ослепление" Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 82-0

ИДЕИ ВОСТОЧНОЙ ФИЛОСОФИИ В РОМАНЕ ЭЛИАСА КАНЕТТИ «ОСЛЕПЛЕНИЕ»

Т. А. ФЕДЯЕВА,

доктор филологических наук, профессор кафедры иностранных языков и культуры речи, Санкт-Петербургский государственный аграрный

университет, 196601, Санкт-Петербург, Пушкин, Петербургское шоссе д. 2, тел. (812) 476 47 77, e-mail: [email protected]

АННОТАЦИЯ

Федяева Т. А. Идеи восточной философии в романе Элиаса Канетти «Ослепление».

Предметом исследования данной статьи является наименее изученная в отечественном литературоведении тема творчества Элиаса Канетти, а именно влияние традиций восточной философии на мировоззрение писателя и принципы эстетики его знаменитого романа «Ослепление». В статье прослеживаются три линии этого влияния: формирование представлений Канетти о целях литературы, о многосубъектной структуре мира, о превращении как основной категории его мировоззрения и эстетики, а также роль «китайского вопроса» в идейной и эстетической структуре романа «Ослепление».

© Т. А. Федяева, 2017

Ключевые слова: превращение, многосубъектность, синология, даосизм, конфуцианство, власть, фигура.

SUMMARY

Fediaeva T. A. Ideas of Eastern Philosophy in the Novel of Elias Canetti «Blindness».

The subject of the article is the least studied in the domestic Canetti studies theme, namely the influence of the traditions of Eastern philosophy on the worldview of the writer and the principles of aesthetics of his famous novel«Blindness».

The article traces the three lines of this influence: the formation of ideas Canetti about the purposes of literature on multi-actor structure of the world, about the transformation as the basic categories of his philosophy and aesthetics, and the role of the «Chinese question» in the ideological and aesthetic structure of the novel «Blindness».

Keywords: transformation, multi-actor structure, Sinology, Daoism, Confucianism, power, figure.

Элиас Канетти (1905-1995) - крупнейший австрийский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе. Он получил ее в 1981 году за сочинения, написанные им в Вене в 30-е годы. Первоначально Европа открыла Канетти как крупнейшего философа современности, автора философского сочинения «Масса и власть». После выхода этого труда в 1960-м году вспомнили о Канетти-романисте и драматурге, авторе романа «Ослепление» (1935) и пьес «Свадьба» (1932), «Комедия тщеславия» (1934), «Обреченные» (1952). Его творчество стало предметом литературоведческого анализа лишь в начале 1970-х годов, к настоящему времени за рубежом насчитываются десятки монографий, рассматривающих его произведения в различных аспектах. Системное изучение его творчества у нас в стране, в частности, истоков его философской концепции, лишь начинает складываться. Данная статья посвящена исследованию одной из важнейших линий влияния на философские и эстетические идеи Канетти, а именно тради-

циям восточной философии, во многом определившим концептуальную основу и поэтику романа «Ослепление».

Обращение к восточной философии было чрезвычайно распространено в писательской среде первой трети ХХ века. Вспомним, к примеру, «китайский» роман А. Деблина «Три прыжка Ван Луна» (1915), увлечение Китаем Брехта, которое отразилось в пьесе «Добрый человек из Сычуа-ни» (1938-1942), серьезные занятия древними восточными учениями Г. Гессе («Степной волк» 1977, «Паломничество в страну Востока» (1932), «Игра в бисер» 1943). Идеи китайской философии давали более широкое, чем европейское, логоцентричное в своей основе, представление о человеке и мире, о диалектике их отношений.

Под влиянием восточных учений в период написания «Ослепления» сформировались представления писателя о задачах и функциях литературы, о многосубъектной структуре мира, о способах преодоления несовершенства человека и действительности. В речи «Призвание поэта», произнесенной по поводу пятидесятилетия Г. Броха в 1936 году, Э. Канетти выступил против литературы - «учебника вежливости», в которой «действительность исчезает за потоком красивых слов» [3, с. 427]. Как и его учитель Г. Брох, Канетти проповедует необходимость сближения литературы и жизни на путях преодоления «пафоса красивого» и акцентирования этических основ литературы.

Столь важная во многих восточных системах мифологема «превращения» становится одной из главных категорий в философии Канетти. Превращению («Verwandlung») писатель обязан «своей способностью к состраданию» [3, с. 139], формированием чувства ответственности. Сострадание писатель называет «сердцем этой ответственности» [3, с. 140]. Сострадание «требует конкретного перевоплощения во всякое единичное, живое и непосредственное» [3, с. 140], поэтому «тысячеликая жизнь, вливающаяся в него (поэта), остающаяся чувственно-расчлененной во всех своих явленных формах, не свертывается в голое

понятие» [3, с. 140]. В наше время, по мнению Канетти, только писатель как «хранитель превращений» [3, с. 134] сокращает дистанцию между далеко отстоящими друг от друга явлениями, сближает далекое и близкое.

В 30-е годы Э. Канетти занимал вопрос о «множественности Я, которое выходит за свои границы, находит путь к другим, подобным себе и образует с ними высшую общность» [7, с. 79]. Он пишет, что «человек многообразен, тысячеобразен - это его величайшее счастье, - и жить так, будто он не таков, он может лишь недолгое время» [3, с. 45]. Схожее представление древних индусов о человеке развивал и Гессе в «Степном волке»: «...грудь, тело всегда единственны, а душ в них заключено не две, не пять, а неслыханное число; человек - луковица, состоящая из сотни кожиц, ткань, состоящая из множества нитей» [1, с. 261262]. Герой романа Гарри Галлер ощущает себя «клубком из множества «я»» [1, с. 260].

Современный человек в ходе исторического развития, которое, исходя из идей Канетти, можно понимать как цепь ограничений личной свободы со стороны государства, общества, церкви и т. д., утратил способность к свободному превращению и пошел по пути самоутверждения за счет других, используя свое малейшее превосходство как средство власти над более слабым. Запрет на превращения, основанный на системе насилия и приказов, Канетти рассматривал как главное орудие власти с древнейших времен. Он писал: «Власть имущий ведет беспрерывную войну против спонтанных и неконтролируемых превращений. Разоблачение - средство, которым он пользуется, прямо противоположно процессу превращения.» [8, с. 423-424].

Категория превращения является исходной для понимания философского уровня «Ослепления». Превращение можно понимать как незакрепощенность человеческого сознания, который может представить себя другим существом, влезть в чью-то шкуру, как способность понимания

другого существа, природы, мира вокруг, способность сопереживания и сочувствия.

Сходные идеи привлекали Канетти и в буддизме. О своем интересе к буддизму Канетти упоминает в автобиографии. Более всего, пишет Канетти, его занимал вопрос о развитии в человеке «способности к сопереживанию, о множественности «я», которое выходит за свои границы, находит путь к другим, подобным себе и с ними образует высшую общность». В «Массе и власти» Канетти также объяснял, что стремление человека к превращению всегда живет в нем как потребность самовыражения. Именно умение человека стать другим может быть истолковано как потребность человека в свободе.

Эти идеи Канетти можно рассматривать как аналог идей диалоговой философии, в частности, идей М. Бубера, с книгами которого Канетти был знаком. Канетти упоминал в эссе о Кафке книгу Бубера «Китайские истории о духах и любви» (1920). Бубер на материале китайской мифологии (превращения людей в демонов, в животных, в растения) иллюстрировал хасидистские идеи о единстве мира. Хасидизм провозглашал единство духовного и материального мира. Человек в соответствии с его идеями приравнивался, с одной стороны, к Богу, с другой - к любому объекту материального и живого мира - цветку, животному, камню, так как в «вещах и существах ... живут искры божественного...» [6, с. 16].

«Ослепление» было первой попыткой Канетти подступиться к вопросу о власти и массе как антиподам превращения. Современное состояние мира Э. Канетти расценивает как чуждое идее превращений. В романе он акцентирует процессы автономизации, актуализацию границ между людьми и явлениями, пишет об агрессии центробежных тенденций в мире, ведущих к его распаду, который означал для Канетти прежде всего распад межличностных связей. Канетти писал в своей автобиографической книге: «Я

ощутил безжалостность этой жизни: все проносилось мимо друг друга, не соприкасаясь по-настоящему. Это бросалось в глаза, не только то, что никто никого не понимал, но и то, что никто не хотел никого понять» [7, с. 298].

Образы романа - в некотором роде эксперимент по созданию «экстремально изолированных» моделей человеческого существования. Все они, за исключением Георга Кина, разделены на две группы, обозначенные как «голова без мира» и «мир без головы». Пространство романа распадается таким образом на два подпространства. Одно представлено образом ученого-синолога, человека культуры и духа, Петера Кина, другое - образами «маленьких людей» - домработница Кина Тереза, домоуправ Пфафф, Фишерле и обитататели заведений «У идеального неба» и «У павиана». Центральные образы романа построены как фигуры, то есть как замкнутые на себе системы, заключающие противоположные и, на первый взгляд, взаимоисключающие друг друга идеи.

Образ Кина отражает путь элитарного развития культуры и науки, путь гипертрофированного развития духа, оторвавшегося от своих жизненных основ. Кин - это тот аполитичный интеллектуал, о котором в 1918 г. писал в своем эссе «Размышления аполитичного» Т. Манн. Главной тенденцией элитарного направления культуры и науки являлась замкнутость в кругу своих эстетических и научных идей, их противопоставление жизни и массовой культуре.

Одним из «панцирей» образа Кина, его внутренней «замкнутой структурой» была его специальность - синология. Выбор синологии в качестве профессии главного героя был обусловлен многими причинами. С одной стороны, Китай Кина - это метафора изоляции от мира и времени, которую он сам выбрал для себя. С другой стороны, синология - это шанс, который Канетти дает Кину, чтобы тот прозрел. Изучение восточных духовных учений позволяло найти иной путь развития личности, чем индивидуализм и эгоцентризм.

Разобраться в «китайском вопросе» романа - значит разобраться в пристрастиях Кина и самого Канетти к древним китайским авторам. Из текста романа видно, что Кин отдает явное предпочтение Конфуцию и его последователям. Конфуций видел основной путь усовершенствования человека и общества в просвещении, в образовании, в высокой интеллектуальной культуре, считал, что этика и культура тесно связаны: чем культурней человек, тем он этически более совершенен. Как и Конфуций, Кин делит людей на этически совершенных, то есть образованных, и этически несовершенных, то есть не образованных и не поддающихся образованию.

Канетти, в отличие от конфуцианца Кина, более привлекала философия ранних даосов - Лао-цзы и Чжуан-цзы. Даосы не признавали никаких законов, навязываемых человеку как извне, так и изнутри, опровергали в конфуцианстве принцип «должного», считая его средством внутреннего принуждения, и никогда не пытались сконструировать какую-либо систему философии, претендующую на универсальность, были противниками отвлеченных представлений о человеке: «Главным препятствием к нравственному совершенствованию он (Лао-цзы - Т.Ф.) считает учение и умствование, которые приводят людей только в заблуждение и заглушают врожденное душе Тао» [4, с. 6].

Канетти, как и Чжуан-цзы, против конструирования любых систем, претендующих на универсальность. В заметках 1946 года он пишет: «Ненавижу людей, быстренько выстраивающих системы, и прослежу за тем, чтобы моя никогда не завершилась окончательно» [3, с. 269]. В 1955 году он возвращается к этой теме: «Страх перед аристо-телизацией моих мыслей: перед классификациями, дефинициями и тому подобными пустыми забавами» [3, с. 283].

Канетти является верным учеником Чуан-цзы и тогда, когда тот выступает против «любого экстремизма и не хочет отдавать предпочтение чему-нибудь одному в любой

паре оппозиций, будь то сон или явь, жизнь или смерть, истина или ложь и т.п.» [5, с. 23]. Канетти важен «человек, неспособный сложиться до конца» [3, с. 119], то есть человек, готовый к метаморфозам. В книге заметок он пишет: «В даосизме меня всегда привлекало то, что он на «ты» с превращением и одобряет его, не соскальзывая к позиции индийского или европейского идеализма» [3, с. 303].

Герой романа Петер Кин, будучи прекрасным знатоком Китая, всей своей жизнью отрицал положения древних восточных философий о единстве мира, о вечном процессе превращения и развития как основе жизни. Заточив себя в рамки синологии как в башню из слоновой кости, он выпал из процесса диалога с жизнью. Замкнутость культуры, науки на самой себе, когда она не отвечала за жизнь, приводила к утрате ее этических функций. Не выполняя их, культура становилась лишь складом мертвых ценностей и смыслов, приобретала чисто игровой характер, то есть превращалась, по определению Гессе, в игру в бисер.

Кин практически лишь толкует и интерпретирует культурное наследие. Он ограничил сферу служения сферой служения истине, которая существовала в зоне абстрактных понятий, никак не связанных с реальной жизнью и человеком. Безусловно, способность к превращению не совсем отсутствует у Кина. В его поразительной способности усваивать экзотический, сложный для обыденного сознания материал можно усмотреть даже гипертрофированную способность к превращению, но она явно деформирована, так как, не желая общаться с людьми, Кин игнорирует существенные связи бытия, а именно закон включенности каждого человека в целое. Он сознательно хочет уйти от времени, как он говорит, «разломать его на части, по которым его и знаешь» [2, с. 87].

Изучение времени и мира по частям - это, по Канетти, главный признак развития и существования современной

науки и философии. Он не принимал максимализма, который отчетливо прослеживался в философских умонастроениях 20-30-х годов, а именно непременное стремление выявить в каждом явлении два полюса и представить их как взаимоисключающие друг друга противоположности. Например, Канетти с сомнением относился к идеям венского философа О. Вайнингера (1880-1903), который в своем нашумевшем труде «Пол и характер» противопоставил мужчину как единственного носителя высоких моральных и духовных качеств женщине - воплощению низменного, чувственного начала. Не принял Канетти и фрейдовскую систему противопоставления разума инстинкту, сознательного - бессознательному, личности - массе («Массовая психология и анализ «я», 1921), культуры - жизни как взаимоотрицающих друг друга полюсов (эссе Фрейда «Болезнь культуры», 1930). Для Канетти были близки идеи, утверждающие необходимость связи всего, что распадалось, широко представленные в восточных философских системах.

Идея служения своему времени, которую писатель высказал в 1936 году в речи по поводу 50-летия Г. Броха, сочетается с требованием противостояния «всему времени в целом, не только тому или этому, а широкой и цельной картине времени, которую видит только он, специфическому запаху своего времени, его лицу, его закону» [3, с. 27]. Ответственность за хаос, царящий в мире, протест против него и надежда на метаморфозу человека и мира -именно такая двусторонность является, по Канетти, особенностью мироотношения сатирика. Одной из основных идеологических опор в этом противостоянии времени писателю служили представления восточных философов о человеке и мире, влияние которых на творчество Канетти еще предстоит оценить не только по отношению к его знаменитому роману, но и в отношении к философскому наследию писателя.

Описок использованных источников

1. Гессе Г. Избранное. М.: Художественная литература, 1977. 413 с.

2. Канетти Э. Ослепление / Перевод с немецкого С.К. Апта. М.: Художественная литература, 1988. 496 с.

3. Канетти Э. Человек нашего столетия. Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1990. 480 с.

4. Лаоси. Тао те Кинг. Перевод с китайского. М.: Вопросы философии и психологии, 1894. 408 с.

5. Малявин В.В. Чжуан-цзы. М.: Наука, 1985. 310 с.

6. Burber M. Die chassidischen Вь^ег. Hellerau. 1928. 285 p.

7. Canetti E. Die Fackel im Ohr. Frankfurt am Main: Taschenbuchverlag, 1982.320 p.

8. Canetti E. Masse und Macht. Frankfurt am Main.: Taschenbuchverlag, 1981. 320 p.