CC BY
19
Е.В. Жеребцова
Челябинск
Модели поведения чеховских героев и хронотоп прозы А.П.Чехова
Творчество А.П.Чехова приходится на один из интересных периодов в истории русской культуры, когда предчувствие потрясений и перемен, ощущение конца объединяет писателей разных литературных направлений. Ещё сильна реалистическая традиция, но уже заявляют о себе модернистские течения. Активизируется философская мысль, поражающая многообразием. Всё это объясняется напряженным поиском новых путей развития человека. А.П.Чехов вписывается в традицию. Его творчество - поиск нравственно-философской основы жизни, раскрывающейся в моделях поведения.
Под моделью поведения мы понимаем поступки и высказывания человека, вытекающие из его мировоззрения. Внешний план модели поведения связан с процессом коммуникации, а внутренний - с мировоззренческой основой.
Полагаем, что понять внутренний и внешний план модели поведения помогает хронотоп - «формально-содержательная категория литературы, имеющая сюжетообразующее и жанровое значение, определяющая образ человека» (М.Бахтин). Рассмотрение связи аксиологического аспекта хронотопа с моделями поведения героев поможет выяснить авторскую позицию.
В рассказах писателя 1880-1884 гг. нами обнаружена прикрепленность героев к своим ло-кусам (квартира, кабинет, номер, купе и тп.). Чеховские герои не выходят за рамки маленького пространства, разъединены с людьми и миром. Они ограничены, не способны к душевным изменениям, живут от случая к случаю (время случая в «Радости», «Хирургии», «Экзамене на чин»), Перед нами скорее маски, а не характеры; они условны, замкнуты на самих себе. Их модель поведения мы бы назвали обобщённо-обывательской. К1885 г. модель поведения немного трансформируется за счёт появления нескольких бытовых «мирков» в одном тексте. Герои перемещаются из локуса в локус, становясь подвижнее («Кошмар», «Тапёр», «Враги»). Перед читателем - человек с индивидуальным внутренним миром, посредственным и пошлым, но имеющим право быть познанным. Замкнутое бытовое время, которому подчинены герои «Горя», «Панихиды», «Ведьмы» и других рассказов, помогает автору раскрыть драму персонажей, неспособных преодолеть индивидуально-обывательскую модель поведения.
Герои-обыватели остаются в центре произведений 1888 - 1894 гп, не случайно бытовое пространство и бытовое время продолжают определять особенности хронотопа («Бабье царство», «Скучная история», «Учитель словесности»). Усиливается аксиологический аспект пространственно-временного уровня, позволяющий автору оценить поведение героев с точки зрения общечеловеческих ценностей. Некоторые герои начинают понимать несостоятельность выбранной ими обывательской модели поведения, чему способствует психологизация хронотопа («Именины», «Скрипка Ротшильда»). Появляются персонажи, преодолевающие обывательское отношение к миру. Рождается герой с философией, определенной моделью поведения, способный пережить «душевный перелом», понять связь времён, выйти на закономерности человеческого бытия («Студент»),
А.П.Чехову было важно показать сам переход от обывательской модели поведения к философской. Под последней мы понимаем способность задумываться над общими вопросами бытия, поиск причинно-следственных связей. Одни чеховские герои до конца верны обывательской модели поведения, поэтому автор не выводит их за рамки бытового «мирка» и замкнутого круга бытового времени («Человек в футляре», «Крыжовник», «Ионыч»). Любимые персонажи Чехова преодолевают ограниченность быта. Тонко чувствующих и думающих героев (художник и Мисюсь, Лида, Надя Шумина) автор помещает в символическое пространство Сада, в открытое пространство Божьего мира, Они подчинены не бытовой повседневности, а бытийному времени.
Т.Н. Полевик
Челябинск
«Идеальные порывы духа» в творчестве Д.С.Мережковского
Российское общество конца XIX - начала XX в., как и любое другое общество переходного периода, представляло собой сложную и противоречивую систему, объединявшую
в себе элементы традиционного и зарождавшегося индустриального общества. Естественно, модернизационные процессы затрагивали не только экономическую или социальную сферу жизни общества. Так, процесс становления индустриального общества сопровождался постепенным вытеснением религиозной картины мира рационалистической. Как следствие, в среде российской интеллектуальной элиты конца XIX - начала XX в. мы наблюдаем своеобразную реакцию на этот процесс. Многие ее представители сделали выбор в пользу иррациональной идеалистической картины мира. Здесь можно назвать и концепцию всеединства В.С.Соловьева, и близкую к экзистенциализму философию Н.А.Бердяева, и софиологию П.А.Флоренского, и «иерархический персонализм» Н.О.Лосского, и «христианский реализм» С.Л.Франка, и концепцию свободного адогматического мышления Л.Шестова. Показательны и новые течения в литературе, такие, как символизм, футуризм, которые также могли возникнуть только на основе иррационалистической картины мира. Так, символисты считали себя последователями крупнейшего представителя русской идеалистической философии конца XIX - начала XX в. В.С.Соловьева. Этот список можно продолжать и дальше.
Не был исключением и Д.С.Мережковский. В своих публицистических статьях он нередко выступал с критикой позитивизма, толкуя это понятие расширительно, как своего рода «бессознательную религию». Т.е., по сути дела, под «позитивизмом в широком смысле» он понимает рационалистическую картину мира. Последняя, конечно, была для него неприемлема. В своих публицистических статьях он не раз употребляет слово «позитивизм» в ярко выраженной негативной окраске. Более того, позитивизм, с его точки зрения, не имеет положительного потенциала развития. Мережковский даже употребляет такое словосочетание, как «мертвый позитивизм». Поскольку позитивистская картина мира утверждает мир, доступный чувственному восприятию, в качестве единственно реального, постольку позитивизм есть «отрицание конца и начала мира в Боге и утверждение бесконечного и безначального продолжения мира в явлениях, бесконечной и безначальной, непроницаемой для человека среды явлений, середины, посредственности ... абсолютного мещанства»1. Таким образом, в особенностях позитивистской парадигмы Мережковский усматривает метафизическую причину возникновения и распространения такого явления, как мещанство. В данный термин Мережковский вкладывает более абстрактное содержание, нежели обозначение определенной социальной группы. Под мещанством он понимает тот средний уровень духовного развития, который нельзя назвать невежеством, но можно обозначить как самодостаточную посредственность, и потому мещанство - «худшее из всех рабств», поскольку источник этого рабства кроется в душе человека. И чем глубже проникает позитивизм в европейскую культуру, тем больше укрепляются позиции мещанства. Вслед за Герценом Мережковский отмечает «мельчание» помыслов, стремлений, взглядов, отсутствие «полета мысли» и интереса к проблемам общества, сосредоточенность на собственном материальном благополучии. Победа же позитивизма, победа мещанства, и даже не мещанства, а хамства, потому что «достигшее своих пределов и воцарившееся мещанство и есть хамство»2, приведет к тому, что человечество остановится в своем развитии.
Спасение от «грядущего хамства» Мережковский видит в христианстве. Однако речь идет не о традиционных вероисповеданиях, или «историческом христианстве», по терминологии Мережковского, а о новом этапе в развитии христианского вероучения - «апокалипсическом христианстве». Именно переосмысленное христианство в сочетании с активным общественным действием, претворяющим его постулаты в жизнь, способно привести человечество к достижению конечной цели его развития - истинной свободе человеческой личности во всечеловеческом братстве, объединенном властью любви.
Эта новая эра бытия человечества, выходящая за рамки собственно истории, и называемая Мережковским «царством Духа» (по аналогии с «царством Отца» в прошлом человечества и «царством Сына» в настоящем), будет лишена главного недостатка (зла) современного общественного устройства - государственной власти. Государственную власть -власть, основанную на принуждении, Мережковский считает идущей от дьявола. (Этот постулат принципиально отличает его трактовку христианства от позиции официальной православной церкви.) Истинная же власть на земле и на небе принадлежит Богу, но это власть любви, которая, по мнению Мережковского, есть уже не власть, а свобода. Только эта «власть» позволяет человеку быть истинно свободным, и ею объединит человечество Христос Грядущий. Причем именно благодаря наличию внутренней связующей силы любви, отсутствие «внешней» власти государства не приведет к анархии.
Исходя из такого понимания цели человеческой истории, Мережковский положительно оценивает все общественные силы и процессы, которые приближают человечество к ней. Одним из таких процессов является освободительное движение, которое он называет также «великим делом любви». Однако его понимание освободительного движения отличается от привычного нам, являясь, как и вся его концепция, идеалистическим.
Так, Мережковский, полемизируя в своей дореволюционной публицистике с теми, кто видел в революции лишь зло и разрушение, писал, что революционное понимание всемирной истории есть именно христианское ее понимание. Наука, утверждая незыблемость закона причинности, подразумевает эволюционное понимание истории, т.е. бесконечность и непрерывность развития. Христианство же допускает «прерыв», преодоление «внешнего закона причинности» вторжением трансцендентного порядка в эмпирический, т.е. то, что мы называем чудом. На самом же деле чудо есть лишь реализация высшего, несоизмеримого с эмпирическим закона. Таким «прерывом» в социальной жизни является революция, которая, таким образом, выступает, прежде всего, как акт созидания нового. И какие бы конкретные формы не принимал новый порядок, возникающий в результате революционных потрясений, смысл всех революций у христианских народов, по мнению Мережковского, один - «вечное искание Града Божьего»3. Поэтому, например, республиканское устройство государства и политические свободы, с точки зрения Мережковского, не самоцель, а лишь один из этапов пути к последнему освобождению личности, которое будет реализовано в грядущем «царстве Духа».
Итак, можно констатировать тот факт, что творчество Мережковского в плане своей общемировоззренческой подоплеки было характерно для своей эпохи. В нем, так же, как и в творчестве многих философов, литераторов и других представителей интеллектуальной элиты конца XIX - начала XX в., проявилась тенденция отхода от рационалистической картины мира, успевшей к концу XIX в. завоевать прочные позиции в европейской культуре. Лучше всего эту ситуацию рубежа веков охарактеризовал сам Мережковский: «Наше время должно определить двумя противоположными чертами - это время самого крайнего материализма и вместе с тем самых страстных идеальных порывов духа»4.
Примечания
' Мережковский Д.С. Грядущий Хам //Д.Мережковский. Больная Россия. Л., 1991. С. 16.
2 Там же. С. 19.
3 Мережковский Д.С. Семь смиренных //Вехи: pro et contra. СПб., 1998. С. 105.
4 Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях в современной русской литературе // Поэтические течения в русской литературе конца XIX - начала XX века, М., 1988. С. 48.
А.В.Слепова
Челябинск
Мир еврейского местечка в новеллах Ицхака Башевиса-Зингера
На многих картинах Марка Шагала изображен человек, движущийся вперед, с лицом, обращенным назад, Таким мог быть и портрет американского писателя, лауреата Нобелевской премии за 1978 г. Ицхака Башевиса-Зингера (14 июля 1904 г. - 24 июля 1991 г,). Место действия его новелл, рассказывающих о жизни польских евреев до войны, - это местечко, черта оседлости, замкнутое пространство. Здесь в XX в. все было точно так же, как в шестнадцатом, когда Сигизмунд Август даровал евреям грамоту с правом самоуправления: те же женщины в пыльных париках, мужчины в длинных лапсердаках, то же стремление жить по законам Торы и Гемары, чтить предков, справлять праздники, заботиться о детях.
Согласно теории Лотмана, которая изложена в работе «Структура художественного текста», действие в прозаическом произведении начинается тогда, когда герой преодолевает или стремится преодолеть границы территориального поля, породившего его. Но герои Зингера ничего не хотят знать о внешнем мире и активно обживают свое маленькое пространство, создают изолированную цивилизацию.
Что же может быть движущей силой сюжета в произведениях о замкнутом пространстве, которое населяют консервативные люди, зацикленные на быте? Конфликт здесь обусловлен несоответствием внешней несодержательности быта и его внутренней наполненности,
