CC BY
109
Д.М. КОРЕНЕВ
старший преподаватель кафедры социально-гуманитарных наук Орловского государственного института экономики и торговли
Тел.: 72 03 29, 8 906 665 30 99
«И КАЖЕТСЯ МНЕ, ОКАЯННОМУ, ЧТО НАПОЛОВИНУ Я УЖЕ ЧЕРНЕЦ...».
К ВОПРОСУ О ВОЗМОЖНОМ ПРИЖИЗНЕННОМ МОНАШЕСКОМ ЧИНЕ ИВАНА ГРОЗНОГО В КОНТЕКСТЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОКОВ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ОПРИЧНОЙ ОДЕЖДЫ
Статья представляет собой попытку решить вопрос о возможном принятии в 1565 году во время посещения Кирилло-Белозерского монастыря царём Иваном Грозным обета послушания как первого чина на пути к высшей ступени монашества - «ангельскому образу». Реконструкция событий тех дней опирается на анализ текста послания царя в указанную обитель в 1573 году, а также на отдельные факты из его биографии. Выдвигается версия о влиянии субкультуры юродивых на формирование модели поведения царя в этих условиях. В контексте этих рассуждений предпринимается попытка рассмотреть вопрос о правовой основе существования опричного костюма как самого царя, так и всего корпуса опричного государева двора.
Ключевые слова: опричнина, монашеский чин, послушник, юродство, костюм государева двора, псевдоним Парфений Юродивый.
Обилие исследовательской литературы по эпохе опричнины Ивана Грозного, в том числе и непосредственно по проблеме опричного костюма, создаёт ощущение всесторонней проработанности темы.1 А между тем, в историографии опричнины ещё остаётся вопрос, требующий большего внимания. Речь идёт о правовой основе существования «чёрных риз» в вещественном комплексе опричного двора. Насколько обоснованно говорить о тождестве костюма опричника монашеской одежде того времени? Если это тождество и было, то почему царь позволил себе пренебречь нормами чинопочитания в одежде, за которые он сам ратовал на Стоглавом соборе, и самостоятельно возложил на себя иноческие одежды, а также позволил ходить в них чинам своего опричного двора и войска вопреки правовым нормам того времени? Попытаться ответить на эти трудные вопросы - не только дополнить и конкретизировать знания об опричнине, но и приблизиться к разгадке смысла деяний Грозного царя.
© Д.М. Коренев
В 1991 г. в своей работе «Государство и церковь на Руси Х1У-ХУ1 вв.: Подвижники русской церкви» Р.Г. Скрынников выдвинул предположение о возможном пострижении царя Ивана IV в иноки во время его тяжёлой болезни в марте 1553 года.2 Данное предположение исследователя основывается на ряде косвенных данных. В годы опричнины царь носил иноческое платье, был игуменом опричного братства, тем самым следуя своему чину инока. Царь неоднократно выражал желание постричься в монахи в Кирилло-Белозерском монастыре, где для царя была приготовлена келья. Настораживает историка и то обстоятельство, что в повести о смертельной болезни Ивана IV по непонятным причинам умалчивается роль церкви и митрополита Макария, тогда как именно на его попечение переходил умирающий монарх. Версия интересная, однако, не лишена слабых мест. Прежде всего, факт пострижения царя в 1553 г. не нашёл отражения в исторических источниках, хотя утаить это событие вряд ли было возможно. Рядом с постелью умирающего были как его друзья, так и недоброжелатели, которые не
упустили бы возможность афишировать данное событие, дабы воспользоваться им в своих политических целях. Став монахом, царь терял права на престол. Во-вторых, если признать Ивана IV ревнителем чинопочитания, то непонятно, почему царь никак не проявлял себя как инок в период с 1553 по 1565 г., и только с введением опричнины открыто заявил о своём чине. Наконец, принять иночество можно только один раз. Если царь уже считал себя таковым, то непонятен смысл его послания в Кирилло-Белозерский монастырь, в котором он, обращаясь к братии, пишет: «если Бог даст мне постричься при жизни, совершу это только в этой пречестной обители».3 Из текста послания ясно, что в тот момент царь не считал себя таковым. Таким образом, убедительных аргументов в пользу версии Р. Г. Скрынникова нет.
Нам представляется более логичной следующая реконструкция событий марта 1553 года. Агонии царя во время болезни, частая потеря памяти действительно неизбежно порождали вопрос о погребении царя по обряду, совершённому над его отцом десятью годами ранее. Однако процедура пострижения умирающего монарха была сопряжена с политическим риском. В случае выздоровления государя возникал вопрос о дальнейшем его статусе. Вернуться на трон он мог, только лишь отказавшись от иночества, что затрагивало авторитет самого монарха и всей церкви. Это понимали участники пострижения Василия III в 1533 г., что побудило их затягивать процедуру до последнего момента - «егда станет душа от тела разлучатися»4, что вызвало у очевидцев сомнение в соблюдении чинопоследования пострига. Некоторые полагали, что обряд над великим князем был совершён уже после его смерти, что могло вызвать вопрос о добровольности принятия иночества. Описание кончины великого князя содержит весьма примечательный факт. После совершения процедуры пострижения волос на человека возлагаются иноческие одежды. В случае с Василием случилось заминка - якобы в спешке забыли мантию. Такая забывчивость нам представляется неслучайной. В чине посвящения в схиму мантия играла важную функцию, символизируя нетление и чистоту. Облечение постригаемого в мантию, по сути, является началом его пути в иночество. Снимать мантию иноку воспрещалось (по крайней мере, при людях). В
среде старообрядцев до сих пор принято считать, что мирянин, надевший мантию даже в шутку, считался постриженным в монахи. Вероятно, организаторы решили перестраховаться на случай непредвиденных обстоятельств, и мантия одевалась уже на мёртвое тело великого князя.
Нет оснований сомневаться, что процедура пострига Ивана IV, если таковая имела место быть, совершалась по соответствующему чину. В таком случае все действия участников этих событий должны были учитывать все нюансы и опираться на созданный ранее прецедент. Можно предположить, что в ожидании кончины царя, финал церемонии пострига искусственно затягивался, а по его выздоровлении она и вовсе стала невозможной. С формальной точки зрения, царя нельзя считать иноком, но в тоже время возложение на него части монашеского облачения ставит его как минимум в один ряд с послушниками-рясофорами. В таком случае обретают смысл и его просьба к игумену Кирилло-Белозерского монастыря благословить Ивана Васильевича на постриг, и его опричные деяния, которые в данной ситуации выглядят как исполнение возложенного на царя Ивана IV послушания перед подвигом иночества.
Здесь мы вновь вынуждены обратиться к тому месту в послании царя в Кирилло-Белозерский монастырь от 1573г., где Иван Грозный вспоминает посещение им обители в 1565г., во время которой игумен Кирилл II благословил монарха на монашеский подвиг. Приведём наиболее значимые моменты из фрагмента послания: «Вы ведь помните, святые отцы, как некогда случилось мне прийти в вашу пречестную обитель... и повелел тогдашнему игумену Кириллу с некоторыми из вас тайно собраться в одной из келий, куда и сам я явился.; и в долгой беседе я открыл вам своё желание постричься в монахи и искушал, окаянный, вашу светлость своими слабосильными словами. Вы же описали мне суровую монашескую жизнь. С радостью я сообщил вам своё решение: если Бог даст мне постричься при жизни, совершу это только в этой пречестной обители.; вы же тогда молились. Я же, окаянный, склонил свою скверную голову и припал к честным стопам тогдашнего вашего и моего игумена, прося на то благословения. Он же возложил на меня руку и благословил. И кажется мне, окаянному, что
наполовину я уже чернец: хоть и не совсем ещё отказался от мирской суеты, но ношу на себе благословение монашеского образа».5 Анализируя текст, можно не без оснований предположить, что в стенах монастыря произошла не просто душеполезная беседа царя и игумена, а нечто более серьёзное. Во-первых, если Иван Грозный желал просто пообщаться с игуменом, то непонятно зачем собирать в келью часть братии, да ещё и тайно. Во-вторых, характер общения царя, игумена и иноков скорее напоминает обязательную в таких случаях процедуру испытания твёрдости мирянина в желании вступить на путь монашества. Вряд ли Иван IV не знал о суровости монашеской жизни в Кирилло-Белозерском монастыре, который был образцом, о чём сам Грозный и пишет далее в послании. Царь много раз посещал обитель и сам мог воочию видеть внутреннюю жизнь монастыря. Наконец, данная встреча позволила царю считать себя наполовину чернецом, мирянином, носящим «благословение монашеского образа». Повторимся, царь хорошо разбирался в вопросах веры и, несомненно, был знатоком монашеского чина. В этом же послании он, желая продемонстрировать невежество «злобесного пса» В. Собакина, пишет, что тот «не только не знает правил иноческой жизни, но вообще не понимает даже, что такое чернец, а тем более - инок...».6 Следовательно, воспринимать фразу о неполном чернечестве только лишь как выражение внутренних переживаний царя нам представляется некорректным. Иван Грозный вышел из кельи не просто монархом. Вероятно, в тот день царь вступил на новый для себя (и института монархии в России) путь - путь царя-инока.
Последовательность ступеней аскетической жизни, которые благословляет Русская Церковь, окончательно сформировалась к XIV века. Употребляется три чина монашеского пострижения: 1) чин на облачение в рясу и камилавку, 2) чин на облачение в мантию, или «малую схиму» и 3) чин на облачение в великую схиму или «ангельский образ», или просто схиму. Существенным отличием первого чина от остальных как тогда, так и сейчас является то, что рясофор (т.е. тот, кто надел рясу) не даёт монашеские обеты, а исполняет только монастырские послушания. Послушник теоретически может покидать монастырь и уходить обратно в мир,
если понимает, что монашеская жизнь не для него. С XIV в. стала прогрессировать тенденция к обособлению рясофорных от монашеской братии, что подрывало устои монастырской жизни. Страна стала наполняться странствующими чернецами которые «... обиходятъ села и домы... иде же браци и пирове, ту чернцы и черницы беззаконии: ангельский имея на себе образ, а блядин нрав, святительский имея на себе сан, а обичаем похабен».7 По этой причине с XV в. в евхологии включается чин облачения в рясу и камилавку, подразумевавший ряд процедур (пострижение волос, раздирание на груди мирских одежд перед облачением в рясу, использование других видов иноческого облачения), сближавших рясофорных с иноками, тем самым стремясь закрыть этой категории монашествующих дорогу обратно в мир. Само чинопоследование было задумано как процедура, которая должна была заставить задуматься мирян о правильности избранного пути и уберечь от поспешных действий. Однако в рассматриваемый период времени этот чин только-только входил в монастырский обиход. Добавим также, что не утихала дискуссия по вопросу чина «малой схимы». Его рассматривали как подготовительную ступень к принятию «ангельского образа», что делало чин рясофора ещё более далёким от истинного иночества, которое виделось только в великосхимничестве. Все эти реформы приготовительных монашеских чинов приводят в конечном итоге к тому, что чин послушника распадается на две ступени - собственно послушник и послушник-рясофор, или просто рясофор. Таким образом, рясофорные вправе называть себя «чернецами», но не являются в полном смысле иноками, поскольку не приняли схимы.
Мы подошли к весьма важным вопросам в рамках данного исследования, а именно: мог ли быть посвящён в монашеский чин Иван IV игуменом Кириллом II? И если да, то в какой чин? Цитата из послания, приведённая выше, даёт возможность предложить следующую версию реконструкции событий 1565 г. Удостоверившись в твёрдости намерений монарха, игумен монастыря благословляет царя на послушничество, но без права ношения рясы и камилавки. В противном случае к моменту написания послания царь был вправе считать себя чернецом полностью, а не наполовину. Вероятно, Иван Грозный просил о
большем («.и искушал, окаянный, вашу светлость своими слабосильными словами.»), не исключено, что аргументами служили события марта 1553 г. Не лишним будет отметить, что тяжёлая болезнь, вероятная процедура пострига, выздоровление проходились на дни Великого поста. Этот факт экзальтированное сознание средневекового человека не могло не воспринять как знак судьбы. По выздоровлении царь отправляется на богомолье в северные обители, в том числе и в Кирилло-Белозерский монастырь. Однако, как мы видим, искушению «пречестная обитель» не поддалась. Единственное, что теперь оставалось монарху, это решить проблему соотношения двух чинов - царского и послушнического. Царь выбирает единственно возможный в его положении третий путь - путь Парфения Юродивого.
В отечественной историографии вопрос об истинности или ложности юродства Ивана Грозного остаётся открытым, да и вряд ли будет когда-либо решён. Важно другое - модель поведения юродивого, его методы спасения христиан, его место (чин) в социальной системе вполне соответствовали темпераменту и характеру первого русского царя, его оценке своего места и роли в Московском царстве в то сложное и эмоционально возбуждённое время. «Он [юродивый. - Д.К.] одновременно и растворен в соборном теле Церкви, и как бы находится вне её».8 Выделяя себе опричный удел в Московии, царь тем самым формировал ситуацию аналогичную той, в которой находился юродивый по отношению к Церкви. Царь искренне стремился сохранить своё место в сакральном пространстве «Руси - Большой Иконы», в то же самое время позволяя себе «похабить» это пространство.
Отличительной чертой юродства является тяготение к иносказанию в языке или вовсе перевод общения с миром на невербальный язык и превращение этого общения в мистерию. Не последняя роль в этом действе отводилась одежде. Среди подвизавшихся на поприще юродства и получившими известность к 70-м гг. XVI столетия для данного исследования несомненный интерес представляют Иван Большой Колпак и Лаврентий Калужский. Первый из них родом из вологодских краёв, в 1580г. переселяется в Ростов, а при царе Фёдоре Ивановиче - в Москву. Здесь он и получил прозвища Московский, Большой
Колпак или Железная голова за то, что якобы носил на голове тяжелую железную шапку. Более вероятной, по мнению исследователей, является иная версия: прозвище Большой Колпак знаменитый юродивый получил по необычному головному убору, представлявшему собой валяный колпак-капюшон. По другой версии он ходил в плаще с большим валяным капюшоном. Блаженный Лаврентий Калужский по косвенным данным принадлежал к боярскому роду Хитрово. Наиболее известным его деянием стало появление на поле боя в 1512 году, во время сражения князя Симеона с крымскими татарами. Юродивый, вооружившись топором, вдохновлял войско князя. С топором, насаженным на длинное топорище, изображается святой Лаврентий и на древних иконах. Ходил юродивый и зимой, и летом босой, в рубашке и в овчинном кожухе, который в иконописной традиции изображался наброшенным на плечи. Безусловно, нет веских оснований утверждать, что на опричный костюм повлияли образы этих двух «похабов». Вместе с этим, нельзя не обратить внимание на совпадение отдельных деталей одежды этих двух юродивых и одежды опричной братии.
Псевдонимом Парфений Уродивый подписаны два сочинения, приписываемые первому русскому царю: «Послание неизвестному против люторов» и «Канон Ангелу Грозному воеводе». Академик Д. С. Лихачёв предположил, что написаны эти сочинения в 1572 или 1573 годах, соотнося их с пребыванием Ивана IV в Новгороде и его болезнью, которую в земщине связывали с новгородскими погромами. Выбор столь необычного псевдонима исследователь объясняет типичным для Грозного стремлением к глумлению над христианскими культами, поскольку этимология имени Парфений («девственник») вступает в резкое противоречие с образом жизни монарха (к моменту написания «Послания.» и «Канона.» он был женат четвёртый раз). Не ставя под сомнение данную версию, попытаемся посмотреть на выбор псевдонима в контексте понимания деятельности царя как послушника Кирилло-Белозерского монастыря. Возможно, Грозный и глумился, но в этом нет ничего предосудительного для юродивого. Более того, юродивый обязан глумиться. Во-вторых, принятие Иваном Грозным на себя имени Парфений совпадает по времени с подготовкой
указа царя об упразднении опричнины (лето 1572г.). Как было указано, царь в это время находился в Новгороде, где ждал известий о разгроме татар. Одновременно с этим царь инспектировал новгородскую епархию, куда в конце 1571г. на пастырство прибыл бывший архимандрит Чудова монастыря Леонид, пользовавшийся полным доверием опричного руководства. Вероятно, царь посчитал, что с новгородской ересью покончено, и город получил царскую милость, выражавшуюся в возвращении двух чтимых в Новгороде икон, отлитии нового колокола. Были сделаны значительные финансовые пожертвования епархии. В этой ситуации принятие на себя псевдонима Парфений могло иметь более глубокий смысл. На тот момент церковь почитала только одного христианского подвижника с указанным именем. Таковым был святитель Парфений, епископ Лампсакийский, живший в IV веке в царствова-
ние Константина Великого. Известен он был тем, что усердно обращал в христианство язычников, изгонял бесов, лечил. Как повествует его житие, в деле обращения в христианство он имел особые полномочия от царя разрушать идольские капища и строить на их месте христианские храмы. В связи с этим необходимо отметить, что имя Парфений ещё переводится со значением «целомудренный», «чистый», что вполне соответствовало и деятельности святителя, разрушавшего до основания капища, и умонастроению русского царя, «очистившему», как он полагал, страну от ереси. В этих обстоятельствах царь, выполнивший своё послушание, получил юридическое и моральное право вновь вернуться к теме принятия им иноческого сана.
Примечания
1. См.: Дворкин, А. Л. Иван Грозный как религиозный тип. Исторический фон, происхождение и развитие теократической идеи первого русского царя и его попытки установить "вольное самодерж-ство" в России [Электронный ресурс] / Александр Дворкин ; пер. с англ. Ю. С. Терентьев. Крествуд ; Нью-Йорк, 1988 г. - Режим доступа: http://halkidon2006.orthodoxy.ru/i/d/dv, свободный. - Загл. с экрана ; Зайцев И.А. Опричнина: этнокультурные параллели // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Москва. 4-6 февраля 1998. М., 1998. С. 104 - 108 ; Панченко A.M., Успенский Б.А. Иван Грозный и Петр Великий: концепции первого монарха // ТОДРЛ. Т. 37. 1983. С.54 - 78 ; Полосин И.И. Социально политическая история России XVI - начала XVII вв. Сборник статей. М., 1963; Хант П. Личная мифология Ивана IV о собственной царской харизме // Новгородский исторический сборник. Вып.9 (19). СПб. 2003. С. 277-279.
2. Скрынников Р.Г. Государство и церковь на Руси XIV-XVI вв.: Подвижники русской церкви. Новосибирск, 1991. С.246.
3. Послание в Кирилло-Белозерский монастырь // Иван IV Грозный. Сочинения / сост. Чумакова ТВ. СПб., 2007. С. 147.
4. Полное собрание русских летописей (далее - ПСРЛ). Т. 4. Ч. 1. Вып.3. Л., 1929. С. 561.
5. Послание в Кирилло-Белозерский монастырь. Указ. соч. С. 147-148.
6. Там же. С. 156.
7. Слово Даниила Заточника / подг. Н.Н. Зарубин. Л., 1932. С. 70.
8. Иванов С.А. Византийское юродство. М., 1994. С. 147.
D.M. KORENEV
« AND IT SEEMS TO ME, THE DAMNED, THAT I'M HALF A MONK...» CONCERNING THE QUESTION OF IVAN THE TERRIBLE'S
POSSIBLE INTRAVITAL MONASTIC RANK IN THE CONTEXT OF THE OPRICHNY CLOTHES ORIGIN.
The article is an attempt to resolve the question about the vow of obedience, which was possibly taken by the tsar Ivan the Terrible in 1565 during his visit to Kirillo-Belozersky Monastery, as the first step on the way to the highest level of monasticism - «an angelic image». The reconstruction of the events of those days is based on the text analysis of the tsar's letter to that monastery in 1573, as well as on the certain facts of his biography. There is a version about the «Christ's fools'» subculture impact on the tsar's behaviour under those circumstances.
In the context of these arguments there is an effort taken to examine the question about the legal basis of the existence of oprichny clothes, both of the tsar and of the oprichny monarchic retinue.
Key words: oprichnina, monastic rank, a novice, behaving like a self-styled prophet («Christ's fool»), clothes of the monarchic retinue, an alias Parfeniy Simpleton («the Christ's fool»).
