CC BY
33
УДК 94(470.25)
ХУДОЖНИК СЕРГЕЙ ГАНКЕВИЧ: ВЕЛИКОЛУКСКИЙ ПЕРИОД ЖИЗНИ (1918-1930 ГОДЫ)
Станислав Георгиевич Петров, к. ист. н., доцент Ольга Дмитриевна Петрова, студент Светлана Александровна Фомина, студент
ФГБОУ ВО «Петербургский государственный университет путей сообщения Императора Александра I», Великолукский филиал, Россия, г. Великие Луки
В настоящей статье авторы предприняли попытку суммировать всю существующую информацию (дневники, мемуары, письма, научные статьи, архивные сведения (последние вводятся в научный оборот впервые), иконографические и живописные материалы), посвященную жизни и творчеству Сергея Васильевича Ганкевича (1890-1942).
В биографии художника немало «белых пятен»: ничего мы не знаем о его детских годах, учебе в художественном училище (каком: Киевском или Московском? Возможно, и в том, и в другом). Что он делал в годы Первой мировой войны: находился в действующей армии или был гражданским лицом? Достоверно установлено, что в 1918 году он преподавал изобразительное искусство в Великолукском педагогическом училище. Потом, по воспоминаниям вдовы С.В. Ганкевича, - служба в Красной Армии, плен. Возвращение в город на Ло-вати и снова работа в педагогическом техникуме - до 1928 года. Полагаем, исходя из изученных документов Великолукского педтехникума за 1927-1928 годы, уже в 1928 году Ган-кевич в техникуме не работал, а вел уроки рисования в школах Великих Лук до отъезда в Ленинград в 1931 году. Среди учеников Ганкевича были известные художники Всеволод Ангело-вич Сулимо-Самуйло и Артур Мечиславович Ляндзберг. Под кистью Сергея Васильевича рождались портреты и пейзажи в реалистической манере. Он принимал участие в выставках «Творческого объединения псковских художников». Когда же художник перешел на позиции объединения «Мастера аналитического искусства»? Полагаем, в 1928-1929 годы.
Во время раскола МАИ остался с группой меньшинства (сторонников великого художника-авангардиста Павла Филонова). Во время блокады Ленинграда Сергей Васильевич вел дневник, фиксируя в нем все. Карандаш из слабеющей руки вырвала смерть: С.В. Ганкевича не стало в конце марта - начале апреля 1942 года.
Ключевые слова: С.В. Ганкевич, П.Н. Филонов, В.А. Сулимо-Самуйло, А.М. Ляндзберг, Г.А. Новиков, А.И. Порет, Умань, Киевское художественное училище, Великолукский педагогический техникум, коллектив художников «Мастера аналитического искусства», Гражданская война в России 1918-1921 гг., блокада Ленинграда в 1941-1944 гг.
Статья выполнена при поддержке ФГБОУ ВО «Петербургский государственный университет путей сообщения Императора Александра I» инициативных научных работ, выполняемых студенческими научными коллективами.
Цель настоящей статьи -обобщить имеющиеся сведения о жизни и картинах Ганкевича; попытаться на основе архивных материалов реконструировать великолукский период жизни художника в 1918-1931 гг.
Статей по данному вопросу очень мало: две заметки искусствоведа Н.И. Салтан [30-32], упоминание имени С.В. Ганкевича в исследовании П.П. Ефимова о школе Филонова [18]. Плюс комментарии к дневникам П. Филонова и С. Ганке-вича [6, 17].
Актуальность научно-
исследовательской работы состоит в следующем: воспитание патриотизма на примере жизни художника; Ганкевич - образец талантливого художника-педагога; исследование культурной жизни российской провинции и ее взаимодействие с передовыми веяниями столиц - Москвы и Ленинграда; ликвидация «пустот» о деятельности последователей великого художника-авангардиста Павла Филонова; модель поведения советского интеллигента в 20-40-е годы XX века.
Научная значимость работы включает следующие положения: жизнь и творчество художника - интересный пример отечественной микроистории; изучение провинциальной культуры в Советской России в начале минувшего века; дополнение сведений о художественном объединении «Мастера аналитического искусства» Павла Филонова; изучение темы «Человек и его достоинства в годы блокады Ленинграда».
Дневники и мемуары. В «Дневнике Павла Филонова» приведены письма С.В. Ганкевича за июль-август 1930 года, где он обосновывает свою позицию о присоединении к группе меньшинства «МАИ» (сторонники Павла Филонова) [18]. А в
блокадном дневнике художника отражены его раздумья, планы и творчество перед лицом смерти [6].
Мемуары Андрея Павловича Лопырева «Город моего детства. Воспоминания о Великих Луках» (1985 г.) и «Прогулки в прошлое. Очерки истории Великих Лук конца XIX - первой четверти XX века» (2018 г.), а также статья-воспоминание «О художнике Ганке-виче» (2001 г.) требуют к себе осторожного и критического отношения, поскольку создавались автором в пожилом возрасте, спустя десятилетия после описываемых событий [21-23].
Пейзажи и портреты Ганкевича хранятся в фондах Великолукского краеведческого музея [4], Псковского музея-заповедника [ 3 1 , 32], рукописного отдела Института русской литературы Российской Академии наук (Пушкинского Дома - Санкт-Петербург) [2].
Главным компонентом источ-никовой базы статьи являются фонды «Государственного архива Псковской области в г. Великие Луки» (далее - ВЛОГАПО). Фонд р-103 (беженцы, 1918-1919 годы) [7], фонд р-607 (Великолукский уездный отдел народного образования) [8], фонд р-619 (Великолукский педагогический техникум) [9-14], фонд р-636 (Великолукский городской «Центральный рабочий клуб имени СССР») [15]. Попутно заметим, работа в Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга и Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) не выявила каких-либо материалов о
С.В. Ганкевиче. К сожалению, авторам не удалось ознакомиться с описями фонда 93 (Киевское художественное училище), находящегося в Государственном архиве города Киев. Если там хранится личное дело учащегося Ганкевича, исследователи получили бы однозначный ответ: где и когда родился художник, в чьей мастерской он занимался, в какие годы?
Человек без биографии (Дове-ликолукский период).
Биографические сведения о Ганкевиче крайне скудны, более того - не верифицируемы. Сложности начинаются сразу: год рождения. Н.И. Салтан предполагает две даты: 1892 или 1898 год [30, 31]. В многотомном мартирологе «Блокада, 1941-1944. Ленинград: Книга памяти» - 1891 г. [3].
Один из публикаторов блокадного дневника Ганкевича, А.П. Дмитриев, замечает: «Однако, судя по дневниковой записи от 22 марта [1942 года - авторы] («чего только не вспомнишь из своей жизни - ведь в 41 год не придумаешь»), С.В. Ганкевич родился в 1901 году. Не исключено, что по каким-то практическим соображениям в его официальных документах был зарегистрирован неверный год [6]. Данный комментарий отсылает к судьбе Александра Шаргея [28], ставшего Юрием Кондратюком и Михаилу Булгакову [36]. Оба были мобилизованы на Украине в армию белых. Авторы этой статьи нашли в деле о личном составе служащих Великолукского педагогического техникума (1926 г.)
иную дату: год рождения -1890 [12].
Попытаемся разобраться: 1890? 1891? 1892? 1898? 1901? Полагаем, необходимо отвернуть такие даты, как 1898 и 1901 годы. Когда же Ганкевич успел закончить художественное училище (об этом, кстати, зафиксировано в вышеупомянутом деле)? Даты 1890, 1891, 1892 гг. - вполне приемлемы.
Местом рождения художника в ряде публикаций называется город Умань, центр Уманского уезда Киевской губернии [30-32]. В 1902 году тут проживало 28628 человек, из них православных - 21%, католиков -2,5%, иудеев - 74%. Резюмируем: город черты оседлости. Мещане и купцы составляли 91% населения Умани. Город обладал довольно развитыми заводами и фабриками, а железная дорога помогала вписаться во всероссийский рынок промышленного производства [34]. Умань украшали здания бывшего базили-канского монастыря, три дворца, построенных графами Потоцкими и жемчужина города - парк «Софи-евка» площадью 180 га, известный во всем мире [33, 35]. Это смог наблюдать юный Сережа Ганкевич (разумеется, это только гипотеза авторов).
Теперь - об образовании Сергея Васильевича: как правило, называется Киевское художественное училище [30-32]. В примечаниях к « Дневнику Павла Филонова» отме-ч ается: «продолжил образование в Москве» [6]. Не ясно - где? В Московском училище живописи, зодчества, ваяния? Или в какой-нибудь
частной школе (например, выпускник Киевской художественной школы Александр Осьмеркин занимался у Ильи Машкова)? [19, 20].
Город его молодости.
Как оказался Сергей Ганкевич в Великих Луках? Предположение первое: как беженец. Предположение второе: как демобилизованный в 1918 году из армии. Почему остался? Только очевидцы тех лет, наверное, в полной мере смогут представить, чем был город на Ловати после октября 1917 года. Взвихренная революционными событиями и гражданской войной Русь заставила сняться с родных, обжитых «гнезд» громадные массы населения. Люди искали возможности переждать в относительно тихом уголке ужасы братоубийственной схватки, и было лишь немного мест, где власть «белых» и «красных» не менялась с поразительной быстротой. Одно из них - Великие Луки. Думается, этим и руководствовался Ган-кевич [26].
Итак, в Великих Луках художник оказался в 1918 году (он ведет уроки графических искусств в местной учительской семинарии - зафиксировано в выписке из протокола Педагогического Совета от 27 декабря 1918 года) [10]. Так что мнение А.П. Лопырева, что Ганкевич стал жить в городе на Ловати с 1921 года, надо признать ошибочным [22].
Каким образом С.В. Ганкевич прибыл в тихие Великие Луки, которые считались оазисом спокойствия в раздираемой гражданской войной стране? Ответ пока неизвестен: во
всяком случае в списках беженцев его имя отсутствует [7].
Согласно сведениям Н.И. Сал-тан, в 1919 году художника призвали в Рабоче-крестьянскую красную армию, он воевал, попал в плен к белым [31]. В Луки вернулся, вероятно, в 1923 году, поскольку фамилия Ганкевича в документах педтехни-кума и уездного отдела народного образования до этого года не упоминается [11].
В 1924 году в Луках открыли центральный рабочий клуб, в числе кружков, действующих при нем, был и изобразительный [29]. Им стал руководить Сергей Васильевич. В чис-л е а ктивистов из кружка были В. Сулимо-Самуйло и А. Ляндзберг [21, 23]. Однако фамилию Ганкевича в документах из архива ЦРК мы не нашли [15]. Возможно, они не сохранились. Возможно, финансирование изостудии клуба шло по линии педтехникума или отдела народного образования [8].
А.П. Лопырев вспоминал: «мы, кружковцы, действительно поклонялись Филонову и с жаром проповедовали, что писать надо только чистыми тонами, то есть не смешивать, например, синюю и желтую краску, чтобы получить зеленый, вперемешку вставить синие и желтые точки, что в результате даст что-то п о хожее на зеленый цвет. Сергей Васильевич нас не ругал за формалистические выверты, посмеивался и говорил: «Авангард нахрапист и криклив, а классическое искусство застенчиво, но авангард проходит, как простуда, а настоящее искусство - вечно!». А в другом месте
мемуарист резюмировал: «художник всегда был верен реализму и никогда не сбивался на рискованные пути Филонова и Кандинского» [21].
Что ж, действительно, работы С.В. Ганкевича, созданные в 20-е годы и хранящиеся в Великолукском краеведческом музее, подтверждают мысль Андрея Павловича. «Покровская церковь»: вода, деревья, за деревянными домами - храм, голубое небо. «На валу»: женщины в белых платьях и с красными косынками на голове, завтрак на зеленой траве; фон - река Ловать и остров Дятлин-ка. «Вид на Богдановское»: река Ловать - вода, камни; на левом берегу холм - обнажение грунта, справа -гряды холмов, закат на небе. «Крыши на Озерецкой»: голубое небо, светло-коричневые крыши. «Торговая площадь»: обшарпанные здания, земляная дорожка, голубое небо. «На Казанском кладбище»: вход на погост, уголок здания храма - справа, сторожка, освещенная солнцем, -слева. «Летний сад»: осень, желтые листья на деревьях, полянка, скамейки, в центре картины - крытая веранда; виднеется голубое небо из-под крон деревьев. «Художник Су-лимо-Самуйло»: в левом углу полотна - изображение фигуры Всеволода Сулимо-Самуйло в белой рубашке; крупным планом - его голова, большой горбатый нос; рука Всеволода тянется к этюднику; в другой части картины - трое человек с этюдниками сидят на траве; фон: голубое небо, забор, дом, вдалеке деревья [4].
Они исполнены в реалистическом стиле, точнее в стиле позднего
передвижничества. Этому, полагаем, способствовало и обучение Сергея Васильевича в Киевском художественном училище (преподавание исключало какие-либо новомодные изыски), хотя из стен училища вышло немало известных художников-авангардистов [20]. Между прочим, и «Творческое объединение псковских художников», в чьих выставках Ганкевич принимал участие, никак не тяготело к авангардизму [30, 32].
Почему же скромный, интеллигентный преподаватель рисования стал тяготеть к живописи Павла Филонова, одного из великих художников русского авангарда? В условиях становления тоталитаризма в СССР, П.Н. Филонов по-прежнему воспринимал революцию как космически-стихийный порыв, возвращающий миру нравственную чистоту, идеалы самоотверженности и подвижничества. Павел Николаевич стремился с помощью разработанного метода аналитического искусства выразить всю сложность и трагизм сущности революции. Суть филоновских открытий сводилась, как утверждают искусствоведы, к тщательной проработке каждой точки плоскости картины, чтобы связанные с ней линия, форма и цвет производили на зрителя необходимое эмоционально-психологическое воздействие. Характер живописной пластики и ее распределение на плоскости картины диктовались одной интуицией художника. Свой неповторимый мир Филонов творил с филигранной сделанностью. Любое столкновение или наложение элементов рождает неповторимый, единственно верный цве-
товой эффект, неожиданную деформацию реагирующих форм [16, 25].
Творчество и теоретические установки Филонова привлекали всех молодых, настроенных нон-конформистски художников Ленинграда. Так возникло объединение «Мастера аналитического искусства». Среди них были уроженцы Великих Лук - Владимир Карлович Луппиан (1892-1961), Всеволод Ангелович Сулимо-Самуйло (1903-1965), Артур Мечиславович Ляндзберг (1905-1963) [18, 24, 26]. Двух последних Сергей Васильевич, как известно, обучал азам живописного мастерства. Именно через них смог установить контакты с Павлом Филоновым. После распада коллектива «Мастера аналитического искусства» на «большинство» и «меньшинство» (во главе с самим Филоновым), поддерживал связь с последним через Алису Порет («Рикку», как ее называл Ганкевич -авторы) [1, 18, 27]. Наверняка, было и живое общение с Филоновым и его учениками (Сергей Васильевич являлся руководителем экскурсии учащихся 3 и 4 курсов Великолукского педтехникума в Ленинграде в начале июня 1927 года) [13]. Кстати, в этом году в коллектив «МАИ» вступил живущий тогда в Луках художник Георгий Александрович Новиков, свояк Ганкевича [24]. Впрочем, общепринятой датой знакомства с Филоновым является, правда, 1928 год, когда, по воспоминаниям Е.А. Серебряковой (супруги П.Н. Филонова - авторы), Ганкевич познакомился с филоновским методом и был поставлен на сделанность
[4]. Можно предположить, что и в дальнейшем он неоднократно пользовался советами Филонова, показывая ему свои работы и работы учеников, о чем свидетельствует продолжение тех же записей Серебряковой: «У Павла Николаевича был учитель из Великих Лук. Привез много образцов (работ) своих учеников, детей от 10 до 14 лет. Некоторые работы меня поразили и выразительностью, и тщательностью. <...> Учитель преподает по филоновско-му методу. <...> Он произвел на меня впечатление человека дерзающего, упорного, с большим норовом, энергичного и любящего свое дело. В Великих Луках его считают сумасшедшим и, говорят, дети рисуют неподобающие вещи. Рисуют они город, деревню, поле, кооператив, домашнюю обстановку, демонстрации и т.п. Толпа у некоторых из них выходит лучше, чем у некоторых художников, картины которых выставляются. Он ставит в клубах спектакли со своеобразными декорациями» [4]. Исходя из цитируемых выше воспоминаний Е.А. Серебряковой (Ганкевич учит детей от 10 до 14 лет) и из изученных документов Великолукского педтехни-кума за 1927-1928 гг., в 1928 году художник в техникуме не работал, а являлся учителем рисования в одной из Великолукских школ, возможно, из-за уменьшения педнагрузки, возможно, из-за новой, филоновской, манеры преподавания [14]. Летом 1 9 30 года во время раскола «МАИ» Сергей Васильевич остается с Павлом Филоновым («меньшинством»). Приведем выдержки из переписки
Ганкевича в связи с этим конфликтом [4, 18].
«Коллективу Мастеров аналитического] иск[усства] школы Филонова
Заявление
Разобравшись во всем происшедшем инциденте, послужившем причиной отхода большинства МАИ (шк[олы] Филонова), я заявляю, что осуждаю мнение и поступок большинства, как измену общему делу Пролетарской Революции в искусстве, и считаю позицию меньшинства, занятую в деле т. Капитановой, единственно правильной, а потому прошу коллектив МАИ школы Филонова по-прежнему считать меня в числе членов своего общества. Сергей Ганкевич Ленинград, 19 август[а] 1930 г. Адрес: г. В. Луки Смоленской области, Барановская улица, №18 Копия
Письмо С.В. Ганкевич[а] коллективу Мастер[ов] аналитического искусства 26. УШ.[1]930
Посылая вам мое заявление о выходе из коллектива МАИ и присоединении к группе меньшинства, я хочу в этом письме более подробно изложить вам свое мнение как относительно самого раскола, так и о причинах, побудивших меня поступить так, а не иначе.
Я был глубоко поражен [...] совершившимся фактом, которого никак не мог оправдать.
Мне совершенно непонятно, каким образом целая группа взрослых людей, объединенных одной идеологией искусства, члены одного коллектива, работающие под руко-
водством одного мастера, в конце концов оказались какими-то детьми, не сумевшими понять его целиком. Ведь Филонов, как основатель и идеолог, был и остался до конца самим собой. Ведь никто не осмелится причислить его к числу лиц, в 15 минут меняющих свои убеждения! Он учил вас пять лет, затрачивая на это массу энергии и труда. Сделал из вас то, чем вы являетесь теперь, т.е. дал вам в руки средства и научил владеть ими, с наибольшей силой и возможностью развивать свою личность и указал путь безграничного совершенствования. И все-таки, несмотря на это, вы отказались его понять. Это не случайность, что такой (по-видимому) тесно спаянный коллектив, сумевший благодаря своей энергии и энергии мастера-руководителя в невероятно тяжелых условиях работы выработать свое особое, необыкновенно четкое, определенное лицо, при своей легализации вдруг распался.
Несомненно, что одной из причин этого раскола является сегодняшний момент, момент обострения классовой борьбы на фронте искусства, классовой дифференциации и ликвидации многих буржуазных художественных группировок.
Новый легализированный коллектив, дорожа своим завоеванным правом, убоялся при своей организации принять революционные положения т. Филонова, опасаясь, как бы за это ему не нагорело, как бы кто не посчитал его, не разобрав, в чем дело, за контрреволюционный, как бы его не ликвидировали, и трусливо пожертвовал своим во-
ждем и немногими оставшимися с ним товарищами, только бы быть вне всяких подозрений, забывая о том, что он коллектив революционного искусства, принципы организации которого могут весьма существенно отличаться от принципов построения всякого другого течен-ческого общества.
Говоря попросту, здесь сыграл свою подлую роль исключительно шкурный вопрос. Я понимаю, целиком и полностью разделяю и горячо приветствую «святое» желание каждого честного члена коллектива выйти на открытую, более широкую дорогу служения пролетариату, но жестоко осуждаю тот путь, которым вы стремитесь этого достигнуть. Этот путь для меня неприемлем. Вы легко пошли по проторенной дорожке, боясь обвинений враждебного лагеря, становясь на путь хвостизма. Согласитесь сами, что такой поступок, мягко выражаясь, «не заслуживает никакого уважения» !
[...] Надо иметь мужество и силу работать не за страх, а за совесть, перенося всю травлю вплоть до гонения, но не поступаться ни одним из принципов и только этим путем, путем борьбы, а не уступок, выйти на дорогу настоящих строителей социализма!
Наконец, для меня совершенно неясно еще следующее: вы все работали как коллектив МАИ школы Филонова, только сделанными под руководством т. Филонова вещами вы добились наконец права на официальное признание в виде легализации общества.
Теперь вы не можете более считаться МАИ школы Филонова. Вы утратили на это право! Оставаясь логичными, вы должны отрицать теперь ваши прежние работы, как свои старые ошибки. Вы не можете ими действовать как и где бы то ни было. Вы должны их уничтожить! Боюсь, что для этого не хватит у вас мужества! Наконец, вы не по праву пользуетесь легализацией, как заслуженной еще школой Филонова.
Т[овари]щ Филонов и группа меньшинства остались на прежней, неизменной и единственно правильной позиции МАИ школы Филонова, не боясь никаких нападков, а вы изменили ее положения, приспособили наиболее удобным для себя в данный момент образом, стараясь подогнать организацию и свою работу под общий уровень лжепролетарского искусства. И это вы называете быть современным? [...]. Обидно за т. Филонова, который так много работал над коллективом, развивая каждого из вас как личность и как мастера, который много дал революции искусства и еще много мог бы дать вам, еще не окрепшим в борьбе.
Я не собираюсь петь хвалебные панегирики т. Филонову - и я, и вы хорошо знаем, что он в них никогда не нуждался и не нуждается, но я не могу не высказать вам здесь моего глубокого уважения его мужеству, стойкости и силе - качествам, которых так не хватает теперь вам.
Т[овари]щ Филонов пожертвовал всей своей работой, которую в течение 5 лет вел в коллективе, так энергично продолжавшем и укреп-
лявшем дело революции и пролетаризации искусства, но ни на одну йоту не изменил своим убеждениям, оставаясь твердым и несокрушимым, как настоящий революционер и борец.
Сергей Ганкевич Копия письма 27.УШ.[1]930
Коллективу МАИ школы Филонова (груп[пе] меньшинства)
Посылаю вам для сведения копии моего заявления и письма кол[лекти]ву МАИ. Я хотел бы знать ваше мнение: может быть, я что-нибудь не так понял и не так написал.
Прошу также сообщить мне состав коллектива и адрес, хотя бы председателя или секретаря, чтобы я мог, если нужно будет, написать в коллектив.
Кроме т. Алисы Порет, я, кажется, никого не знаю.
Затем еще вот что: будучи у Павла Николаевича, я случайно узнал о существовании взносов членов коллектива. Поэтому прошу т. секретаря сообщить мне мою задолженность со времени моего вступления в коллектив прежнего состава, которую сейчас же погашу. Привет всем товарищам! Адрес: Великие Луки, Барановская ул., №18 С. Ганкевич Копия
Коллективу Мастеров аналитического искусства (в Ленинграде) Заявление
В связи с расколом в коллективе МАИ довожу до вашего сведения, что я выхожу из состава кол-
лектива и присоединяюсь к группе меньшинства.
26.УШ.[1]930.
Сергей Ганкевич
Собрание инициативной группы МАИ 4 сент[ября] 1930 г.
1) Согласно устному заявлению т. Лукстыня, целиком и полностью разделяющего позицию гр[уппы] меньшинства, постановлено считать его членом иниц[иативной] группы.
2) Зачитано письмо т. Ганке-вича. Постановлено считать его членом иниц[иативной] гр[уппы] и ответить ему письмом.
Копия письма
от иниц[иативной] группы т. Ганкевичу
Ознакомившись с вашим письмом группе большинства, мы приветствуем его как решительный, правильный и нужный шаг. Мы согласны с ним целиком и полностью.
Рады считать вас, как и прежде, своим товарищем.
Председателем инициативной группы (нового коллектива МАИ) является т. Филонов, секретарем т. Тагрина» [4].
Нам думается, что выдержки из писем характеризуют художника, как нонконформиста, как человека, не утратившего пока веру в позитивный потенциал идеалов революции и коммунизма, убежденного, что есть на свете идеалы, добро, справедливость. Одним словом, как человека порядочного и честного [38]. В 1931 году С.В. Ганкевич переезжает в Ленинград [4]. Поселился по адресу Международный проспект (так тогда назывался Мос-
ковский проспект), дом 14. Набережная реки Фонтанки, дом 109 [5]. В составе коллектива МАИ Ганке-вич участвовал в выставках «Современные ленинградские художественные группировки» и Первой общегородской выставке изобразительных искусств [4]. Псковский искусствовед Н.И. Салтан в 1993 году в своей статье «Художники из школы П.Н. Филонова в собрании Псковского музея-заповедника» отмечала: из его работ «Филоновско-го» периода, насколько нам известно, сохранилась лишь одна - безымянная, приобретенная Псковским музеем от жены художника в 1986 году и получившая условное название «Фантастический пейзаж». Имеющиеся у нас сведения позволяют предположить, что именно эта работа экспонировалась в 1930 году в Ленинграде на I общегородской выставке изобразительного искусства под названием «Абстракция» [32].
Блокадный дневник.
Этот талантливый, умный и хороший человек умер от голода в блокадном Ленинграде в конце марта - первых числах апреля 1942 года и обрел вечный покой в одной из братских могил Пискаревского кладбища [3]. О мертвых не говорят худо. Поэтому чаще всего о них говорят неправду или не полную правду. Мы рады, что можем, не покривив душой, написать: какая бы сложная и трудная жизнь ни была у Сергея Васильевича Ганкевича, никому из его биографов не надо прибегать к недомолвкам, к умолчанию...
Вспоминал ли в последние мгновения своего бытия художник город на Ловати, своих учеников по изобразительному кружку Всеволода Сулимо-Самуйло и Артура Лян-дзберга, преподавательскую деятельность в великолукских школах, педагогическом техникуме и свои картины-пейзажи, изображающие древние земляные валы крепости, Летний сад, Покровскую церковь? Не ведаем.
Во всяком случае, в своем блокадном, предсмертном дневнике (январь-март 1942 года) о них нет ни слова, как, впрочем, и о его свояке -художнике Георгии Александровиче Новикове, как, впрочем, и о кончине о т голода в декабре 1941 года Павла Николаевича Филонова. В записях постоянно упоминается супруга Ганкевича - Тамара Михайловна (урожденная Гольдберг), ее родная сестра Евгения Жондецкая, его тесть и теща, пианист Юрий Борисович Объедов, близкий родственник В.А. Сулимо-Самуйло [...].
21 марта 1942 года: [...] «умер и Як-в, Великолукский скрипач -милый, мягкий человек и большой музыкант - мы часто встречались в ресторане «Москва» или «Метрополь», где он играл в оркестре в последние годы. А. Кострикин, Новиков Юрий Александрович [возможно, речь идет о художнике Г.А. Новикове, в 20-30-е годы Георгиев называли Юриями - авторы]. Го-хтейн - старик - восторженный юноша - ничего мы о них не знаем... [ ...]. «Вот и все «великолукские следы» дневника [4]. С «Блокадными записками» мы можем ознакомиться
благодаря копии, снятой с рукописи дневника, сохраненной вдовой художника, которую в 1949 году сделал будущий доктор филологических наук Борис Федорович Егоров [...]. Уникальность дневника в том, что тут ясно, четко, без надрыва и рисовки зафиксирована страшная повседневность блокады Ленинграда: жизнь и смерть соседей по коммунальной квартире (С.В. и Т.М. Ганкевичи из своего жилья переселились к Е.М. Жондецкой - в дом 15 по улице Печатников), очереди в магазинах, трупы на улицах, мысли и поступки гибнущих от голода ленинградцев. Запись от 21 марта 1942 года: «... а в городе стрельба, мертвецы, очереди за хлебом и водой, ужасная антисанитария во дворах, кражи дров и прочее и прочее [...]. Те же неполадки и в снабжении, несмотря на то что даже по радио сообщают о бесперебойном снабжении Ленинграда. Все то же, все то же. Надоело! [...] Мы, как и все ленинградцы, начинаем уже привыкать. Это похороны, похороны непогибших от бомбардировок и обстрелов, которые, кстати сказать, теперь, с наступлением зимы, совсем прекратились, а похороны умерших от голода» [4].
15 января 1942 года: «Рынок-барахолка» представляет собой жалкое зрелище голодных людей, из которых каждый что-то носит и выменивает на хлеб, «дуранду», сахар или папиросы. Ходячей монетой является хлеб [...]. Народу масса [4].
23 января 1942 года: «люди продолжают падать на улицах, некоторые наблюдают такую картину го-
лода: упал истощенный человек и сейчас же умер, проходящая мимо женщина мигом обыскала его карманы и вынула карточку. Подошед-ш ий милиционер тащил ее в отделение» [...]. Сильнейшее на меня произвел впечатление труп мужчины под аркой нашего двора. Мужчина лежал навзничь [...]. Без шапки и ботинок. Наверное, ограбленный, м о жет быть, тем, кто его вез. Очевидно, что его к нам подбросили, не довезя до кладбища. Рассказывают, что это тоже один из уже обычных способов освобождаться от трупов -п о д брасывание ночью» [4]. Но было и друг о е : непоказная человеческая помощь. 29 января 1942 года: «В моей очереди за хлебом упала истощенная молодая женщина лет 30, и я отвел ее с помощью другой женщины из очереди домой, на канал Грибоедова. Позже тоже в очереди ее мать поблагодарила меня за оказанную помощь ее дочери [...]». 1 февраля 1942 года: «общая усталость увеличивается, теряешь силы и способность реагировать - сам делаешься полутрупом во всех отношениях. Печально это для человека!» [4].
7-10 февраля 1942 года: «Многие говорят об участившихся случаях нахождения в сугробах снега, который теперь на всех улицах, мертвецов с вырезанными у них кусками мяса в мягких частях тела [...]. Ужасно такое падение человека в наше время здесь, в культурном городе Ленина [...]» [4]. Последняя запись - 22 марта 1942 года: «Ну, кажется, я дошел до точки - до последней черты. Уже третий день со-
всем не встаю с постели [...]. Мое положение хуже всех. Дальше идет только потеря способности владеть руками, кормежка с помощью Тимы (так называл Ганкевич свою жену Тамару Михайловну - авторы) и смерть» [4].
Солидаризируется с мнением А.П. Дмитриева: «Вообще же не менее, чем редкий бытовой материал или психологические портреты блокадников, а может, даже и более важна в публикуемом дневнике запечатленная на его страницах душевная исповедь автора. Она дает цельное представление о его светлой личности» [4, 37]. И, разумеется, стержневой темой дневника стала тема патриотизма. В самом начале в своих записках художник констатирует: «я не жалею, что не уехал из Ленинграда [...], я горд сознанием, что в тягчайшее время для города не бежал, позорно спасая свою шкуру, я полон решимости даже сейчас, как и тысячи других граждан, в тягчайшее время все вытерпеть, твердо верил в конечную нашу победу. И даже в очень тяжелые минуты не теряя веры в то, что дождусь» (... далее неразборчиво. Полагаем: ее - авторы) [4].
«[...] слушали выступление Сталина в Москве (публикаторы дневника полагают, что речь идет о выступлении 6 ноября 1941 года -авторы) и все понимали и разделяли и одобряли. Да, так было, так должно быть, и верим, что так и будет -враг будет разбит и уничтожен. Хочется дожить до победы».
«Сегодня 15-е число (15 января) и мы еще живем!» - говорит Ге-
ня (Евгения Жондецкая, родная сестра жены художника - авторы), и эти слова звучат у нее как победа! И это, конечно, наша победа, без преувеличения, на фронте борьбы с голодом [4].
23 января 1942 года: «МЫ не герои, хотя мы (я и Тима) одни без помощи кого-либо другого предотвратили пожар в своем доме, когда фашистским стервятником были брошены зажигательные бомбы, на наш дом напали так внезапно, что даже и не был дан сигнал воздушной тревоги» [...].
12 февраля 1942 года: «Но я с Тимой держимся, не унываем, и не ноем, и крепко надеемся, что выживем для еще более дружной и общей, лучшей жизни. Еще, еще немного терпения и мужества, и все будет хорошо! Врешь - нас не возьмешь!» - как говорил Чапаев» [4].
Тема искусства проходит красной, сквозной темой в блокадном дневнике С.В. Ганкевича.
Он с женой еще живет в кв артире дома №14 по Международному (Московскому) проспекту. «Мой натюрморт подвигается к концу» [...]. Пишу в холоде, в пальто Тимы на плечах, с шарфом на шее [...]. Мне лично он нравится и живописно: черное блюдце на фоне серой газеты «дает какой-то скромный, благородный эффект» [4].
Мечтает нарисовать картину: «[...] замерзшее окно со следами наивно, крестообразно наклеенных полосок бумаги [. ]. На окне натюрморт - тоже какой-нибудь характерный, и, сквозь замерзшее стекло [. ], одинокий мужчина, ве-
зущий завернутую в простыню или серый платок, привязанную за голову и ноги прямо к саням фигуру женщины, в чулках или носках. За веревку сверху саней заткнута лопата, сверху брошен пиджак или куртка - мужчина, очевидно, устал, вспотел, везти далеко и трудно, сил мало» [4].
«Свободные минуты я посвящаю чтению «Истории живописи XIX века» Мутера (книги Юры Объ-едова) и делаю из них при свете коптилки конспект. Забываю обо всем и погружаюсь в искусство и до некоторой степени нахожу нравственное удовлетворение в том, что живу не совсем еще животной жизнью» [4].
11 февраля 1942 года художник пишет два заказных натюрморта для соседки по квартире: «цветы» и «фрукты» [4].
20 февраля 1942 года: «Начал писать на двух картонках миниатюры [...] Гени (Е.М. Жондецкая - авторы): стол, лампа, будильник, книги [...] и другую из металлических предметов Юры (Объедова - авторы)» [4].
Последняя запись в дневнике и в жизни художника - 22 марта 1942 года.
«И так хочется работать - писать и писать! Столько планов и проектов!!! Неужели не доживем? Не дотянем? А силы убывают с каждым днем! За это время я все же успел написать небольшой, но характерный «ленинградский пейзаж», полулежа в постели: окно с драпировкой, на подоконнике 2 пустых бутылки, кусок хлеба в газете и миска с ложкой, за окном обычная кар-
тина - силуэт старухи, везущей труп на санях без гроба, и другие 2-3 фигуры. Мне кажется, что вышло неплохо. Окончил карандашный автопортрет - «Ленинград 1942 г.» Он нравится Юре (Объедов - авторы) по светотени, а мне вообще по выражению.
Хочу написать, в pan-dan (две похожие одна на другую, картины, примечание Б.Ф. Егорова - авторы) ленинградскому пейзажу из окна, эскиз улицы: движение по мостовой, очередь и лежащий, брошенный труп мужчины на первом плане (как я видел его у нас под аркой). Может быть, потом напишу и уставшего мальчика, присевшего на труп отца на санях. Рисунки, вернее наброски, у меня уже давно сделаны.
Только надо сил, сил и сил!!!..» [4].
К глубокому сожалению, судьба блокадных произведений С.В. Ганкевича, как и всего творческого наследия художника в целом, неизвестна. В Пушкинском Доме находится «Ленинградский пейзаж из окна» (датирован примерно зимой 1 942 года): «Окно, за которым силуэт женщины: впряглись в санки, она тащит покойника. А на подоконнике среди посуды - кусок хлеба, та самая блокадная норма» [2].
В 1988 году вдова Сергея Васильевича - Тамара Михайловна Ганкевич - проживала по адресу: Ленинград, улица Петра Алексеева (сейчас Спасский переулок), дом 9, квартира 40, занимала комнату в коммуналке. Когда Тамару Михайловну в это время посетили предста-
вители отдела культуры города Великие Луки - приобрели для музея великолукские пейзажи Ганкевича, то они видели, что картины художника висели на всех стенах комнаты. Где они сейчас, сохранились ли?
Итак, о творчестве С.В. Ганке-вича можно судить по его произведениям, хранящимся в Великолук-
ском краеведческом музее, Псковском музее-заповеднике, Институте русский литературы РАН (Пушкинском Доме). И все! Разумеется, этого недостаточно для каких-либо выводов о его творчестве, слишком здесь много «белых пятен», как и в биографии нашего героя. Поиск необходимо продолжать, художник этого заслужил.
Библиографический список
1. Алиса Ивановна Порет (1902-1984 гг.). Живопись, графика, фотоархив, воспоминания. - М.: Галеев - галерея, 2013.
2. Артеменко Г. Пушкинский Дом пополнился блокадными реликвиями / Г. Артеменко // Вечерний Петербург. - 2015. - №186. - 12 октября.
3. Блокада Ленинграда. 1941-1944 гг. Ленинград. Книга памяти. - СПб, 1999.
4. Великолукский краеведческий музей. Научный архив. Фонд С.В. Ганкевича: Фото С.В. Ганкевича (1919 г.); Пейзажи «Покровская церковь», «На валу», «Вид на Богдановское», «Крыши на Озерецкой», «Торговая площадь», «Летний сад», «Художник Сулимо-Самуйло».
5. Векслер А.Ф. Московский проспект / А.Ф. Векслер, Т.Я. Крашенинникова. - М., 2014.
6. Ганкевич С.В. Мы сделались дружнее, мудрее, очищенные этим страданием: Дневник художника С.В. Ганкевича (январь-март 1942) / Публикация Б.Ф. Егорова и А.П. Дмитриева / Ежедневник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2014. - СПб, 2015.
7. Государственный архив в Псковской области в г. Великие Луки. Фонд Р-103. (Беженцы в Великих Луках, 1918-1919 гг.). Опись 2. Дела 10, 11 (картотека беженцев).
8. Государственный архив в Псковской области в г. Великие Луки. Фонд Р-607. (Великолукский уездный отдел народного образования). Опись 2. Дела 135, 262 (списки работников школ г. Великие Луки и Великолукского уезда).
9. Государственный архив Псковской области в г. Великие Луки. Фонд Р-619. (Великолукский педагогический техникум). Опись 1. Дело 10. Лист 2 (выписка из протокола педагогического совета от 27 декабря 1918 г.).
10. Государственный архив в Псковской области в г. Великие Луки. Фонд Р-619. (Великолукский педагогический техникум). Опись 1. Дело 11 (документы преподавателей Великолукских трехгодичных курсов, 21 октября 1919 г. - 7 сентября 1923 г.).
11. Государственный архив в Псковской области в г. Великие Луки. Фонд Р-619. (Великолукский педагогический техникум). Опись 1. Дело 46 (список служащих Великолукского педтехникума, 1923 г.). Лист 47 (С.В. Ганкевич).
12. Государственный архив в Псковской области в городе Великие Луки. Фонд Р-619 (Великолукский педагогический техникум). Опись 1. Дело 105 (личный состав служащих Великолукского техникума, 1926 г.). Листы 1-2 (С.В. Ганкевич).
13. Государственный архив в Псковской области в городе Великие Луки. Фонд Р-619 (Великолукский педагогический техникум). Опись 1. Дело 130 (личный состав служащих Великолукского педтехникума, 1927 г.). Лист 27 (командировочное удостоверение С.В. Ганкевича в Ленинград, 9 июня 1927 г.).
14. Государственный архив в Псковской области в городе Великие Луки. Фонд Р-619. Опись 1. Дело 138 (личный состав служащих Великолукского педтехникума, 1928 г.).
15. Государственный архив в Псковской области в городе Великие Луки. Фонд Р-636 (Великолукский городской Центральной рабочий клуб имени СССР). Опись 1. Дело 7 (список кружков, 1925 г.).
16. Гурьев С. Формула Павла Филонова [Электронный ресурс] / С. Гурьев. - Режим доступа: http:design-formula.ru/culture/paint-art/formula-pavla-filonova, свободный. - Загл. с экрана. - Яз. рус.
17. Дневник Павла Филонова. - СПб, 2002.
18. Ефимов П.П. Объединение «Коллектив мастеров аналитического искусства» (школа Филонова) / П.П. Ефимов // Панорама искусств. - М., 1990. - Вып.13.
19. Иванов С.В. Неизвестный сюрреализм (Ленинградская школа) / С.В. Иванов. - СПб., 2007.
20. Киевское художественное училище [Электронный ресурс] // Википедия. - Режим доступа: ru.Wikipedia.org>Киевское художественное училище, свободный. - Загл. с экрана. -Яз. рус.
21. Лопырев А.П. Город моего детства: воспоминания о Великих Луках / А.П. Лопырев. -Л., 1985.
22. Лопырев А.П. О художнике Ганкевиче / А.П. Лопырев // Великолукские были: приложение к «Стерх-Луки». - 2001. - №3. - С.2.
23. Лопырев А.П. Прогулки в прошлое. Очерки истории Великих Лук до конца XIX -первой четверти XX века / А.П. Лопырев. - М., 2018.
24. Мастера аналитического искусства [Электронный ресурс] // Википедия. - Режим доступа: ru.Wikipedia.org>Мастера аналитического искусств, свободный. - Загл. с экрана. - Яз. рус.
25. Мислер Н. Филонов. Аналитическое искусство / Н. Мислер, Э. Боулт Джон. - М., 1988.
26. Петров С.Г. Дорогами столетий. Из истории Псковщины / С.Г. Петров. - СПб., 2003.
27. Порет Алиса. Записки, рисунки, воспоминания. - М.: Барбарис, 2012.
28. Романенко Б.И. Звезда Кондратюка - Шаргея / Б.И. Романенко. - Калуга, 1998.
29. Савельева Т. Центральные рабочий клуб имени СССР / Т. Савельева // Стерх-Луки. -2017. - №12. - 22 марта.
30. Салтан Н.И. Ганкевич Сергей Васильевич / Н.И. Салтан / Псковский биографический словарь. - Псков, 2002. - С. 108.
31. Салтан Н.И. Художники довоенного Пскова: Каталог / Н.И. Салтан. - Псков, 1998.
32. Салтан Н.И. Художники из школы П.Н. Филонова в собрании Псковского музея-заповедника / Н.И. Салтан // Земля Псковская, древняя и современная. - Псков, 1993.
33. Софиевка (парк, Умань) [Электронный ресурс] // Википедия. - Режим доступа: ru.wikipedia.org>Софиевка (парк, Умань), свободный. - Загл. с экрана. - Яз. рус.
34. Тутковский П.А. Умань // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах. - СПб., 1902. Т34А (68).
35. Умань. Прогулка по городу. Архитектура [Электронный ресурс]. - Режим доступа: https://boris-mavlyutov.livejournal.com/51942.html, свободный. - Загл. с экрана. - Яз. рус.
36. Чудакова М.С. Жизнеописание Михаила Булгакова / М.С. Чудакова. - М., 1988.
37. Яров С.В. Блокадная этика / С.В. Яров. - М., 2012.
38. Яров С.В. Конформизм в Советской России / С.В. Яров. - СПб., 2006.
E-mail: petrov sg@mail.ru
182100 Псковская область, г. Великие Луки, проспект Гагарина, д. 95, ФГБОУ ВО «Петербургский государственный университет путей сообщения Императора Александра I», Великолукский филиал
Тел.: (81153) 9-62-80
