CC BY
22
скую диссертации» (Из интервью с Н.И. Бояркиным).
Сегодня с уверенностью можно сказать, что все юношеские, во многом максималистские (амбиционные в современном понимании), мечты и планы Н.И.Бояркина 60-х годов постепенно, в течение длительного времени, удалось воплотить в реальность.
Знаменательно, в 1978 году, ровно через 10 лет после первой встречи с Е.В.Гиппиусом, Н.И. Бо-яркин под его научным руководством успешно защитил кандидатскую диссертацию в Московской консерватории, затем, под влиянием Е.В. Гиппиуса, происходило формирование научных взглядов и идей Н.И.Бояркина, отражённых в докторской диссертации «Феномен традиционного инструментального многоголосия (на материале мордовской музыки)» (1995), а также в ряде его монографий и многочисленных научных статьях [2].
Таким образом, в постижении Н.И.Бояркиным профессии - музыкант, по-нашему мнению, чётко и ясно просматриваются следующие многоаспектные (разносторонние) влияния. С одной стороны, это влияния этнических, шире - национальных традиций мордовского народа, влияние родителей -отца и матери, которые взрастили, воспитали и определили судьбу Н.И.Бояркина как будущего музыканта. С другой стороны - многогранные влияния выдающихся деятелей отечественной музыкальной культуры Н.С. Рузавиной, С.А Казачкова, Е.В. Гиппиуса, которые всем своим талантом, своей педагогической, музыкально-исполнительской, научно-исследовательской деятельностью смогли сформировать такую неординарную личность современной музыкальной культуры Мордовии, России, каковой является профессор Н.И. Бояркин.
Литература
1. Бояркин Н.И. Нина Рузавина : музыкант, просветитель. - Саранск, 2016. - 56 с.
2.Бояркин Н.И. Феномен традиционного инструментального многоголосия (на материале мордовской музыки). Автореф. дис. д-ра искусствоведения. СПб., 1995. - 38 с.
3. Казачков С.А. Дирижерский аппарат и его постановка.- М., 967.- 110 с.
4. Казачков С.А. Дирижер хора - артист и педагог. - Казань, 1998. - 308 с.
5. Казачков С.А. От урока к концерту.- Казань, 1990. - 344 с.
References
1. Boyarkin N. I. Nina Ruzavina : musician, educator. - Saransk, 2016. - 56 p
2.Boyarkin N. I. The phenomenon of traditional instrumental polyphony (based on the Mordovian music). Abstract. dis. Dr. Habil. SPb., 1995. - 38 p.
3. Kazachkov S. A. Conductor apparatus and its performance.- M., 967.- 110 p.
4. Kazachkov S. A. The conductor of the choir - artist and teacher. - Kazan, 1998. - 308 p.
5. Kazachkov S. A. From lesson to concert. Kazan, 1990. - 344 p.
УДК 75.03
М.В.Прокопьев
ХУДОЖНИК И ПОЛИТИКА: СУДЬБЫ, ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОЗИЦИИ И ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ СИБИРСКИХ ХУДОЖНИКОВ ПЕРВОЙ ТРЕТИ ХХ ВЕКА
(С.И. ГОЛУБИН И П.Г. ЯКУБОВСКИЙ)
Способы выживания художника как человека и как творца в переломную эпоху, поиски художниками путей адаптации к новой реальности прослеживаются на биографическом материале двух видных сибирских живописцев начала XX в.: С.И.Голубина, выходца из обеспеченной семьи, художника-академиста, ученика Репина, и П.Г.Якубовского, талантливого самоучки из нищей многодетной семьи.
Ключевые слова: стратегия выживания художника, Якубовский, Голубин, живопись Сибири
Maxim V. Prokopiev ARTIST AND POLITICS: FATES, POLITICAL POSITIONS AND AESTHETIC VIEWS OF SIBERIAN ARTISTS OF THE FIRST THIRD OF THE XX CENTURY (S.I. GOLUBIN AND P.G. YAKUBOVSKY)
The ways of an artist survival as a person and as a creator in the life-changing epoch, artist's searches of new ways of adaptation to a new reality сan be traced on the biographical material of two prominent Siberian painters of the early 20th century: Sergei Golubin, a heir of a wealthy family, an artist-academician, and Pavel Yakubovsky, a talented autodidact from a poor large family.
Key words: artist's survival strategy, Golubin, Jakubovsky, Siberian painting
Череда быстро сменяющих друг друга направлений в искусстве переломного времени начала XX века является, прежде всего, отражением неустойчивости и нестабильности политической ситуации в стране. Власть, которая не может обеспечить достойную жизнь гражданам, беспрерывно появляющиеся малопонятные новые законы и постановления, общая атмосфера утраты оснований - вот доминанты обыденной жизни художников в этот исторический период. Рефлексируя над социально-политическими трансформациями в русском обществе, художники либо включаются в водоворот событий, ищут новые формы и смыслы, либо пытаются удержать время, «замирая» в творческом мето-
де, продолжая видеть мир по-старому, ища в глубинке убежища от социальных потрясений.
Способы выживания художника как человека и, в первую очередь, как творца в переломную эпоху, во время «смены вех», поиски художниками путей адаптации к новой реальности, разумеется, были индивидуальны, но в то же время в них можно выделить общие черты. Череда революций в России начала ХХ века, нарастание социальной напряженности, раскол общества привели к неизбежному результату - гражданской войне. Художник оказался перед необходимостью разобраться в ситуации, выбрать позицию, и занять свое место в меняющемся обществе. Чрезвычайно интересный материал для размышлений о том, как происходил этот выбор, дают биографии двух видных сибирских живописцев начала XX века: Сергея Ивановича Голубина - выходца из обеспеченной семьи банкира, художника-академиста, приверженца революционных идей, ученика Репина, и Павла Геронтьевича Якубовского, сына ремесленника, талантливого самоучки из нищей многодетной семьи. При всех индивидуальных различиях в этих биографиях присутствуют общие моменты: детство обоих прошло в Сибири, оба они уехали из нее - один на учебу, другой на войну, чтобы впоследствии вернуться в родной край. Оба были художниками по призванию и всю жизнь пытались найти свое место в меняющемся мире, чтобы в конечном итоге своим творчеством доказать, что искусство русской провинции начала XX века было не простым повторением традиций художественных центров, но представляло собой сплав самобытных и передовых идей.
Всякий творческий человек очень остро воспринимает смену общественных настроений и жесткость политических преобразований. Октябрьская революция и гражданская война были временем поиска методов управления новой властью, которое позволяло художнику приспособиться, встроиться в контекст нового общества, чтобы обеспечить себе минимальную долю стабильности и средств к существованию. Он мог придерживаться и другой модели поведения: до последнего удерживать свою позицию, отстаивать свою точку зрения, пусть зачастую и ценой собственной жизни. Становление Павла Геронтьевича Якубовского и Сергея Ивановича Голубина как художников проходило именно в этот период, в первые десятилетия ХХ века. Не имея законченного художественного образования, но обладая неиссякаемой творческой волей и мастерством, эти художники сибирской реалистической школы оставили после себя уникальное эпистолярное, теоретическое и живописное наследие.
Павел Геронтьевич Якубовский
Биография П.Г.Якубовского на сегодняшний день не может считаться досконально изученной, но подробности ее восстанавливаются по дневнику 1914—1927 гг., по воспоминаниям его ближайшего окружения и по письмам художника, которых сохранилось достаточно много. П.Г.Якубовский родился 29 июня 1891 г. в селе Спагости Курской губернии. Там он прожил до 1899 г., когда семья переехала в Новониколаевск. Здесь в 1908 г. он становится учеником живописной мастерской и уже в 1910 г. начинает работать в качестве декоратора в железнодорожном клубе. Художник с 1912 г. участвует в выставках, которые проводятся в Новониколаевске, в Томске и в Москве. В 1914 г. он уходит на фронт, затем Первая мировая война переходит в гражданскую, и его фронтовая жизнь заканчивается только в 1923 г. С 1924 г. П.Г.Якубовский становится художником-иллюстратором в газете «Советская Сибирь» и в нескольких сибирских журналах, с 1932 г. обращается к архитектуре, проектирует здания КОГИЗа и привокзальной гостиницы в Новосибирске. Все эти годы он не оставляет занятий живописью.
П.Г.Якубовский был вовлечен в общественную сторону художественной жизни: в числе других стоял у истоков Новосибирского отделения AXPP, участвовал в деятельности «Новой Сибири», в 1935 г. Вошел в Новосибирское товарищество «Художник», с 1937 г. состоял в Союзе советских художников. С конца 1930-х гг. и вплоть до смерти в 1945 г. Якубовский активно работал как живописец-соцреалист по заказу различных советских учреждений, не прекращая в то же время писать «для себя» совершенно другие картины, камерные и одухотворенные портреты и пейзажи [3].
На первый взгляд, способ его адаптации к советской власти был вполне однозначным: художник полностью подстраивался под новые идеологические схемы, его творчество в значительной части было политизированным и не противоречило «рабоче-крестьянским» установкам. Однако из писем самого Якубовского мы узнаем, что художник на протяжении всей жизни занимал особую позицию по отношению как к царской власти, так и к идеологам строящегося «нового мира», т.е. его линия поведения была не так проста, как это может показаться при поверхностном ознакомлении с основными вехами его жизни и творчества.
Первое серьезное столкновение с властью у Павла Якубовского произошло в 1914 г., когда он был призван на фронт. Видя, как тысячами погибают ни в чем не повинные люди, слепо исполняющие приказы свыше, он пишет следующие строчки в своем дневнике: «При этой е...й мысли, терзающей душу, хочется плакать как малому ребенку! Плакать навзрыд, чтобы утопить хотя бы в море слез
эти зияющие раны. Со щемящим душу чувством спросишь себя: "Где эти светлые проповедники равенства? Где эти славные вожди, указывающие нам путь к забытой любви? Где они?" Это скорбное чувство заставляет проснуться уснувшую в душе человека ниву от зимней спячки и возродить много светлых иллюзий, любви и, вместе с тем, - горестных разочарований в жизни» (7 августа 1914 г.) [4; 2, с. 4]. Тогда Якубовский лишь отчетливо запечатлел чувство душевной горечи при столкновении с бессмысленным миром войны, развязанной, по мнению художника, власть предержащими. Задаваясь лишь риторическими или, может быть, метафизическими вопросами, художник не отзывался сколько-нибудь негативно о правящей верхушке. Это, скорее, утрата иллюзий по поводу будущего и понимание того, что власть - это те же люди с их пороками, а вовсе не «славные вожди, указывающие нам путь к забытой любви». Даже отзывы Якубовского о цензуре не выходили за рамки дозволенного, в них не было никакой крамолы, никаких призывов к действию, никаких размышлений по поводу того, как исправить ситуацию: «Книга. Да, безусловно, в книгах можно найти ответы, но где те книги, у которых бы не похитила цензура все интересное и питательное для человека? Цензура старается дать новым поколениям то, что не принесло бы ей "ущерба", на самом же деле - дает новому члену мировой семьи пустую трескотню и зубрежку» (1 сентября, 1914) [2, с. 5]. В этих словах содержится риторика факта, понимание положения дел без явного осуждения самой политики насилия - насилия властной цензуры, насилия войны.
Во время службы на фронте Павел Якубовский умел находить общий язык с руководством. Ни для кого в части не было секретом, что Якубовский отлично рисовал: художник часто писал на пленэре и делал зарисовки своих однополчан. В своем письме к родителям от 15 апреля 1915 г. художник признается: «Мне здесь не служба, а службица. Хожу чуть не каждый день на сопки, рисую, играю на гитаре и балалайке каждый день с 3-х до 5-ти часов вечера, а потом опять гуляю до 9-ти часов вечера, а там иду спать до 6-ти утра. Начальство, а также и товарищи по строю, относятся ко мне доверчиво и считают за образцового человека, не знаю почему» [2, с. 23].
Якубовский освободился от военной службы в марте 1918 г. и вернулся в Новониколаевск, к тому времени уже ставший советским. Однако два месяца спустя снова произошла резкая смена общественного порядка: город был занят колчаковскими войсками. Вторая мобилизация Якубовского, на этот раз в армию Колчака, произошла 20 сентября 1918 г. В результате он оказался в Красноярске, куда 6 января 1920 г. вошла Красная армия. И вновь мобилизация, теперь уже в Красную армию. Художник пробыл в ней с июня 1920-го до января 1923 г., живя в Иркутске [4].
Однако чем дольше Якубовский находится на войне (или, выражаясь точнее, в условиях войны, поскольку фронтом к тому времени была уже вся страна), тем глубже он осознает ее пагубность и бесполезность. Авторитет власти, какой бы она ни была, падал с каждым днем. Уже в 1919 г. художник размышляет по этому поводу: «Это не война, а резня, междоусобица, где нет закона, нет пощады, нет героев, все вожди обеих противоположных групп по-своему правы, а мы одни лишь виноваты. Была монархия - мы виноваты, стала анархия - мы виноваты, настало пробуждение - мы виноваты, идет реакция - снова мы виноваты. "Лебедь рвется в облака, щука тянет в воду, а рак пятится назад". Да! "А воз и нынче там!" - дедушка Крылов выразился довольно метко и красноречиво, не в бровь, а в глаз. В нашей демократии "Лебедь рвется в облака, щука тянет в воду, а рак пятится назад" не слишком ли много программ и мало дела, много любителей пожить за счет других и мало бескорыстных и дельных работников-идеалистов? Между прочим, надо заметить, что ни монархия, ни революция, ни анархия - это не солнышки, всех не обогреет ни тот ни другой метод правления народом. Кто-то должен уступить в бою за свое благополучие. Одни из кожи лезут ради того, чтобы не расстаться с блаженным покоем, а другим надоело влачить вечно жалкую собачью долю, возить и караулить за какие-то жалкие крохи и ополоски, когда каждый прекрасно знает, что он имеет такое же право на хороший кусок хлеба, как и его поработитель» (20 сентября 1919 г.) [2, с.26]. Художник, осуждая декларативность и формализм политических программ, в то же время признает, что «кто-то должен уступить». В конечном итоге одни «уступят» ценой своей жизни, другие - и в их числе Павел Якубовский - ценой какой-то части личностной воли, предполагая за счет внешнего согласия с властью сохранить свободу внутреннюю, а с ней и какую-то часть свободы художественного творчества. В письмах к своим родителям Якубовский говорит о том, что выжить можно лишь при условии нахождения на службе в какой-либо государственной организации. Власть остается для художника тем, что дает или отбирает человеческую жизнь: «В письме своем от 4-ого февраля Варя почему-то ничего не писала о том, что папа нигде не служит. А сколько я ему говорил и настойчиво советовал перейти в Закупсбыт, когда это было возможно. Но он все упрямился и оставался служить у этих двух прохвостов - Иконникова и Липко. Ну и вот теперь - результаты упрямства <...> Я удивляюсь после этого, чем они живут? Ведь он нигде не служит. Когда и
служил-то, сидели полуголодные, а что там делается теперь?» (20 марта 1920 г.) [2, с.27].
Даже назначение его заведующим культпросветом не принесло художнику должной радости. Это назначение имело «характер подачки бродячей собаке, лишь бы не злобила, из сожаления, а не потому, что им так хотелось. Да и какой мог быть заведующий культпросветом, когда встречают и провожают косыми взглядами, без авторитета и партийного стажа, без совещательного и решающего голоса — это не заведующий культпросветом, а одна комедия или, вернее, трагедия неведомой души. И все-таки было желание работать» (письмо от 1 августа 1920 г.) [2, с.33]. Как признается художник, вступить в партию на фронте он не успел, поскольку сделать это было не так просто, к тому же бывших солдат армии Колчака в партию принимали неохотно, подвергая жесточайшему отбору и всевозможным проверкам. «Конечно, это правильно, что набирать разный сброд, особенно бывших ранее в Белой армии, для партии Р.К.П. нет никакого интереса, чтобы с ними после не канителиться, не перечислять с красной на черную доску - одна возня, а пользы делу ни на йоту» [Там же].
В письме к брату от 1 августа 1920 г. Якубовский признается, что не чувствует пользы от своего художественного дела, уверенность в своих силах его покидает: «Малеваньем плакатов и декораций, не дающих ничего ни душе, ни телу, существенной пользы, как мне кажется, принести нельзя. Ведь теперь более всего нужно лишь живое, и еще раз живое, горячее слово. В отношении этого ты меня знаешь великолепно, красноречием я совершенно не обладаю никаким, а также красивым и толковым слогом разговора или речи. А такая специальность как моя, которая существовала для услаждения праздности и лени, не может быть применена с большой пользой. Быть только слепым исполнителем "на побегушках" скучновато, а своих других способностей не имею — ни образования, ничего иного» [2, с. 34].
В следующем году художнику пришлось не понаслышке столкнуться с репрессивной машиной новой власти: в 1921 г. он идет под арест, якобы за мошенничество. Художнику грозил год в тюрьме. Там «кроме набросков карандашом ничего нельзя было делать, а, в конце концов, и наброски все отобрали с альбомом и акварельными красками заодно. Но я ничего, не переломился внутренне, и теперь не знаю, куда меня ткнут по выходу на волю» (письмо от 24 ноября 1922 г.) [2, с. 37].
Когда Павел Якубовский вернулся в Новониколаевск (к сожалению, период 30-х-40-х гг. не отражен в сохранившихся текстах), то смог перебороть свое чувство «ненужности» партии и народу: он начинает писать заказные портреты для Кемеровского завода. Масштабные полотна, эскизы к которым художник с должной тщательностью прорабатывает, и сейчас вызывают восхищение колоритностью и внутренней динамикой сюжетов из жизни рабочих и партийцев. Надо полагать, что художник неспроста перешел от почти импрессионистской пейзажной живописи к советскому героическому реализму. Писать полотна, востребованные новой властью, было не просто выгодно - в то время это было условием выживания, жизненной необходимостью.
В 1928-1934 гг., работая в Новониколаевске архитектором, в своих проектах художник смог объединить и жесткие идеологические требования, и собственный художественный потенциал. «П.Г.Якубовский создал в нашем городе ряд проектов. Главенствующий тогда в архитектуре стиль, так называемого, конструктивизма, не удовлетворял высоко художественные чувства Якубовского. И, благодаря этому, он один из первых коллектива архитекторов города Новосибирска становится на путь создания образа нового здания, отражающего суть социалистической действительности, стиля эпохи, стиля социалистического реализма. В архитектурной общественности города Павел Геронтье-вич Якубовский останется как высоко квалифицированный работник и мастер своего дела», - писал об архитектурной деятельности Якубовского архитектор Букин [1].
Несмотря на достаточно сложное отношение к власти (и Колчака, и Советов), и к власти, заметим, репрессивной, Павел Геронтьевич смог «не переломиться внутренне», смог выдержать все потрясения военного времени, а после демобилизации найти в себе силы для известного рода «согласия» с новым порядком государства. От негодующего отношения к правительству, которому «нет дела до обычного народа», художник приходит к пониманию того, что и с «вождями» можно найти общий язык.
Осознанный уход от противостояния, которым в то сложное время мало кому удавалось достичь желаемого, не просто помог художнику выжить. Благодаря выбранной жизненной стратегии Якубовский смог добиться почетного места в ряду сибирских художников. Создавая полотна в духе революционного героизма, а впоследствии — нарождающегося социалистического реализма, Якубовский никогда не забывал и о камерном пейзаже и портрете, да и сами эти инициированные новой идеологией жанровые работы демонстрировали неугасающий талант «сибирского импрессиониста». Примером тому служат хотя бы эскизы из серии «Золото - стране», в которых социальная героика ничуть не умаляет самоценности пейзажа.
Сергей Иванович Голубин
Совсем иные пути адаптации к советской реальности просматриваются в биографии Сергея Ивановича Голубина, яркого представителя реалистической школы. Казалось бы, материальная обеспеченность (художник родился в 1870 г. в старинной петербургской семье, его отец был банковским служащим, мать происходила из купеческой семьи), недюжинный талант и крепкое художественное образование (учителями Сергея Голубина были П.П.Чистяков и И.Е. Репин) обещали сделать творческий путь легким и предсказуемым. Однако судьба гениального художника в условиях политического разброда сложилась иначе.
Сергей Иванович Голубин родился в Петербурге, но через год переехал с родителями в Красноярск, а затем в Томск, где оставался до поступления в Академию художеств. Как вспоминает сам Голу-бин, уже в детстве он очень много рисовал: «Рисовал в Красноярске под руководством архитектора, окончившего Академию художеств, в Томске - художника Мако, окончившего Мюнхенскую Академию» [5, с.1]. Во время учебы в Санкт-Петербурге Голубин ярко проявил себя как живописец, на его работы обратили внимание Чистяков и Репин. Художник много копировал Рембрандта, Рубенса, Рафаэля, Веронезе: «Сомов, директор Эрмитажа, отзывался обо мне как о лучшем копировальщике, давал заказы и рекомендовал на работу, кажется, в Петергофский дворец» [Там же].
Во время обучения у Голубина появляется интерес к общественной работе: он организовывает художественный кружок, которым сам же и руководит: «Из тех, кому не удалось поступить в Академию, при моем содействии образовался кружок, которому я помогал и, уходя в Академию, предоставлял для занятий свою комнату» [5, с. 2].
Постепенно происходит вовлечение в социальную работу: сначала Голубина выбирают кассиром студенческой кассы взаимопомощи, затем экспертом и секретарем. Однако работа в кассе отняла у художника много сил: он занимался общественной деятельностью, по его словам, в ущерб занятиям живописью. Интерес к студенческой общественной жизни привел художника к тому, что он начал помогать учащимся, в частности, оценивая их художественные работы: «Я стал проводить мысль об исправлении устава. Нашлось не мало сочувствующих и мы начали собираться у меня на квартире для работы над этим вопросом» [5, с. 3].
За время пребывания в Академии у художника было несколько конфликтов с администрацией, и в конечном итоге «участие в студенческой стачке помешало ему закончить учебу в Академии и привело к разрыву с И. Репиным» [6, с. 95]. В своей автобиографии художник отмечает, что это была крупная забастовка, вызванная избиением собравшихся на улице для сходки студентов университета. Го-лубин был исключен из Академии.
Этому исключению предшествовал разговор с вице-президентом Академии графом И.И. Толстым. Художник до последнего отстаивал свою позицию, не испугавшись возможных последствий достаточно дерзкого, хотя и направленного на благо учебного заведения разговора. По сути дела, речь шла о том, чтобы закрыть Академию на время забастовки, не провоцируя студентов, и тем самым избежать более серьезных последствий для Академии и ее администрации в будущем. «Я сказал ему (Толстому. — М. П.), что прекращению забастовки будет оказано самое решительное сопротивление, вследствие чего могут возникнуть неприятности и для администрации. И что лучше, по примеру других учебных заведений, Академию закрыть. Толстой согласился со мной и отправился с докладом к президенту Академии вел. кн. Марии Павловне. Получил разрешение на закрытие Академии. Последнюю закрыли и забастовка прошла до конца совместно с другими высшими учебными заведениями» [5, с. 3]. Этот разговор показывает, что Голубин обладал не только волевым характером, но и чувством ответственности и своего рода альтруизмом: не каждый стал бы печься о судьбе Академии, будучи только что исключенным из нее студентом.
Однако нельзя утверждать, что Голубин «просчитывал» стратегию поведения, полагая извлечь из нее какие-то выгоды: из его записей становится понятно, что художник обладал достаточно вспыльчивым, импульсивным характером, чаще действовал под влиянием эмоции и энтузиазма, а не холодного расчета. В своей автобиографии он пишет: «Во время забастовки произошло неприятное столкновение с Репиным, которое особенно сильно повредило мне в дальнейшем. Когда некоторые приступили к работе, Репин предложил остальным возобновить занятия и дать в этом подписку. Я вместе с Остроумовой-Лебедевой вошел в мастерскую для объяснения с Репиным. Я стал горячо упрекать Репина. Репин с раздражением возражал. Вышла очень крупная ссора и я заявил, что ухожу от него совсем. Репин крикнул "скатертью дорога", швырнул стул через всю мастерскую и, схватившись за голову, выбежал из мастерской» [5, с. 4]. Несмотря на то, что вскоре после неприятного инцидента Голубин написал Репину письмо, исчерпавшее конфликт, художник так и не вернулся в Академию, о чем впоследствии очень сожалел: «Отсутствие диплома, так или иначе, сильно вредило мне».
После переезда в Томск в 1927 г. Голубин не оставляет занятий живописью. Напротив, он «преподает в педагогическом университете, работает в технологическом институте, ведет студию товарищества "Художник". <...> Шестнадцать лет активной творческой жизни Голубина в Томске приходятся на этап возникновения и становления новой художественной культуры города. Несмотря на то, что в 1921 г. Томск теряет статус губернского центра, он еще долго остается культурным центром, в творческой среде которого реализуются и интерпретируются вызовы "нового искусства"» [6, с. 94]. Голубин симпатизировал многим идеям, которые были присущи появившемуся в 1926 г. в Томске филиалу Ассоциации художников революционной России (АХРР).
Для АХРР было важным представить «общепонятное искусство, которое с помощью привлекательной и ясной формы доносит до "масс" гражданскую идею, тем самым акцентируя в большей степени содержательный, идеологический аспект "новизны". <...> Руководство АХРР пыталось последовательно претворять в жизнь это понимание нового искусства: революционное искусство должно было быть реалистичным по форме и революционным по содержанию» [Там же].
Анализируя документы томского архива Голубина, можно сделать вывод, что у художника были своеобразные отношения с советской властью: долгое время Голубин был беспартийным и, даже принимая активное участие в выставках АХРР, он, по известным спискам членов Томского филиала АХРР, не принадлежал к этой организации. Причины такого положения дел неясны. Однако известно, что его жена, Е.В. Борткевич, была «профессиональной революционеркой, членом РСДРП, участником подпольной революционной деятельности, выполняла различные поручения Нижнегородского, а позднее С.-Петербургского комитетов РСДРП» [5, с. 5]. Именно после ее смерти в 1927 г. художник навсегда покидает Ленинград и переезжает в Томск.
Как утверждает сам художник, тяжелые жизненные условия и некрепкое здоровье послужили причиной того, что его художественная и общественная деятельность была не такой интенсивной, как могла бы быть. За первые годы революции Голубин лишился всего имущества, его квартира четыре раза подвергалась разграблению, из квартиры его брата в Нижнем Новгороде вынесли даже художественный материал: рисунки, этюды, эскизы и мелкие работы. На протяжении долгого времени художника преследовали частые нервные расстройства, в продолжение трех лет у него наблюдались приступы агорофобии, с 1930 г. прогрессировала болезнь глаз (глаукома). Постоянный страх потерять свободу, который преследовал художника, лишь способствовал развитию болезни. И не без оснований: в 1937 году его единственный сын Глеб, участник Первой мировой войны, работавший в томском Медицинском и Педагогическом институтах, был арестован и осуждён по сфабрикованному делу «Союз Спасения России», идеологом которого был «назначен» тяжело больной поэт Н.А. Клюев, а руководителем князь Волконский. Голубин тяжело пережил арест сына и к 1942 году окончательно потерял зрение.
Несмотря на тяжелые жизненные обстоятельства, художник искренне пытался быть полезным гражданскому обществу, насколько это было возможно в сложившейся ситуации. В отличие от Павла Якубовского, который долгое время сомневался в собственном предназначении и не мог найти свое место в условиях советского строя, Сергей Голубин никогда не переставал работать, в первую очередь в педагогической сфере. «В общем педагогической работы, которую я вел, наберется около 28 лет. Помимо этой работы, по заказам других городов, я делал много рисунков для лекций, докладов для печати и муляжи для Томского медицинского института» [5, с. 4].
Художественные навыки и культурный багаж, полученные Голубиным в Академии художеств, позволяли ему в некотором смысле сохранить свое прошлое, свою идентичность в условиях социального слома, хотя бы в академической форме письма, в идущем от Репинской школы «тихом», не «героическом» реализме. При этом старые, со студенчества идущие принципы демократизма позволили ему утвердиться в новой тематике, в новом жанре, поданном в прежних академических традициях. Если учесть, что до поры до времени представителей АХРР художественная форма интересовала мало, то становится понятным и относительно спокойное внешне существование Голубина как педагога и как художника [7, с. 95]. В поздних произведениях его томского периода мы видим, что для художника идеальными героями картин были рабочие, крестьяне, интеллигенты, деятельные люди с богатым внутренним миром. Для него было важно писать именно таких обычных людей, которые так же, как и он, пережили катастрофу и так же, как и он, не сдались. Портреты во многом строятся на собственных переживаниях художника, и именно поэтому они так глубоко психологичны.
Вся жизнь Сергея Ивановича Голубина - это особый путь талантливого художника, который прожил судьбу удивительную и трагическую. Если бы художник не обладал столь прямолинейным характером (вспомним его беседу с вице-президентом Академии художеств), если бы он был менее вспыльчив (его роковая ссора с Репиным), то, возможно, он достиг бы совсем других вершин. Художнику, еще не получившему должного уровня признания, было не просто отстоять свою жизненную позицию. Но в отрыве от жизненной стратегии, основанной на чувстве личной ответственности и
альтруизме, которой Голубин был верен до конца, его творчество не оказало бы столь существенного влияния на развитие и становление сибирского искусства начала ХХ в.
Представленные здесь вехи биографии Павла Геронтьевича Якубовского и Сергея Ивановича Голубина показывают, насколько разными могли быть жизненные ситуации у художников начала ХХ в. Из эпистолярного и дневникового наследия художников ясно, что более благоприятные отношения с властями имел Якубовский. Это подтверждают и отзывы людей из его близкого окружения, и записи в дневнике художника. Несмотря на это, прослеживается сложность пути Якубовского к своему «месту в иерархии правительственного аппарата». Художник не сразу приходит к привилегированному положению городского архитектора. Этому предшествует беспокойный период службы на фронте, несколько лет скитаний и неуверенности в собственных силах и предназначении (художник в своих письмах часто упоминает о том, что является беспартийным и задается вопросом собственной полезности для народа и страны). Однако оказывается, что и с новой властью можно найти общий язык, и этот общий язык позволяет Якубовскому впоследствии воплощать в жизнь архитектурные проекты. Выполняя серию картин по заказу Кемеровского завода, Якубовский получает возможность с размахом реализовать свой художественный талант на огромных холстах, которые сейчас можно увидеть в музеях города.
Иная ситуация сложилась у не менее талантливого художника, который в силу обстоятельств не смог получить диплом Санкт-Петербургской Академии художеств: Сергей Иванович Голубин стал для сибирского искусства особым ориентиром, поскольку художник не замкнулся в себе после жизненных испытаний, нашел не только возражать вышестоящим лицам, но и через преподавательскую деятельность воплощать собственные идеи. Голубин занимал активную творческую позицию, но при этом в партии не числился. Для художника было важнее получить человеческое одобрение, именно так он смог выразить свое «я». О Голубине как о совершенно бескорыстном человеке с благодарностью отзывались знавшие его петербургские профессора К. М. Лепилов, В. Н. Разыграев, Бейер и др. Но художника, прошедшего через все невзгоды лихолетья, подвело здоровье: болезни Голубина, скорее всего, были прямым следствием пережитых лишений и социальных неурядиц.
При всех различиях биографии и творческого пути двух сибирских художников, оба они обладали невероятной стойкостью, волевым характером и верой в жизнь. Их художественные произведения, выполненные в самые трудные периоды, еще раз доказывают, насколько велик был талант творцов, которые смогли не просто выжить в тяжелейших социальных и политических условиях, но и оставить после себя неоценимое творческое наследие.
Литература
1. Букин В. Л. Письмо о Якубовском [Рукопись] / / Частное собрание.
2. Дневники и письма Павла Геронтьевича Якубовского [Рукопись] / / Частное собрание.
3. Дробышевская М.Е., Прокопьев М.В. Живопись Павла Геронтьевича Якубовского: сибирский импрессионизм? // Идеи и идеалы. — 2015. — № 2 (Часть 1 и часть 2). — С. 314—323.
4. Якубовский П. «Здравствуйте, дорогая мама и вообще все, кто остался в живых...» // Сибирские огни. — 2011. — № 5. — Режим доступа: http://magazines.russ.ru/sib/2011/ia11-pr.html — Дата обращения: 10.05.2017.
5. Краткая автобиография Голубина Сергея Ивановича. Архив ТОКМ, отдел художественный, оп. 6, д. 283.
6. Пивкин В. М. Выставка произведений С. И. Голубина, Н., 1973, 12 С.
7. Прокопьев М. В. Сергей Иванович Голубин и Томский филиал АХРР // Общество. Среда. Развитие. — 2015. - № 1. - С. 94-97.
References
1. Bukin V.L. Letter about Jakubovski [Manuscript] // Private collection.
2. Diaries and letters of Pavel Gerontievich Jakubovski [Manuscript] // Private collection.
3. Drobyshevskaya M.E., Prokopiev M.V. Painting of Pavel Gerontievich Jakubovski: Siberian impressionism? // Ideas and ideals. - 2015. - No. 2 (Part 1 and part 2). - Pp. 314-323.
4. Jakubovski P., "Hello, dear mother and all who remained alive..." // Siberian lights. - 2011. - No. 5. - Mode of access: http://magazines.russ.ru/sib/2011/ia11-pr.html - date of access: 10.05.2017.
5. A brief autobiography Golubina Sergei Ivanovich. Archive TOKM, Department of art, op. 6., 283.
6. Pivkin M.V. Exhibition of works by S. I. Golubin, N., 1973, 12 P.
7. Prokopiev M. V. S. I. Golubin and Tomsk branch of AHRR / / Society. Environment. Development. — 2015. - No. 1. -Pp. 94-97
