CC BY
4
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕРИЯ 22. ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА. 2021. № 4. С. 63-82 MOSCOW UNIVERSITY BULLETIN ON TRANSLATION STUDIES. 2021. No. 4. P. 63-82
НАУЧНАЯ СТАТЬЯ
УДК: 81.25
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОД В КОНТЕКСТЕ ЦИФРОВОЙ АНТРОПОЛОГИИ И ВОПРОСЫ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Галина Валерьевна Денисова1
1 МГУ имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Россия.
Для контактов: g.v.denissova@gmail.com
Аннотация. Переход переводческой деятельности в цифровое измерение бросили вызов традиционным моделям и выявили необходимость определения того, какого рода компетентность требуется переводчику в современных условиях, однако оставили неразрешёнными некоторые принципиальные вопросы, лежащие в основе теории перевода. Цель: рассмотрение стратегий художественного перевода в ракурсе актуальной в контексте информационно-культурной глобализации интерпретативной теории У Эко, которая легла в основу уникальных взглядов на стратегии художественного перевода, высказанных с привилегированной позиции учёного и одновременно — переводимого писателя. Методы: работа выполнена в русле междисциплинарного подхода, объединяющего социально-философские, культурологические и лингвокультуроведческие исследования диалога культур, культурно-языковых сообществ, феномена текста семиотику культуры, культурно-историческую школу психологии, основные положения теории прецедентности. Результаты: неограниченный семиозис в реальности принимает форму санкционированных обществом интерпретаций, поэтому переводческие стратегии зависят: от особенностей исходного текста; от характера предполагаемого «эмпирического читателя»; от общего состояния исходной и принимающей культур и имеют целью порождение принципиально иного культурного пространства. Выводы: перевод как неотъемлемая часть межкультурной коммуникации — это всегда поиск взаимопонимания и один из источников сохранения культурного разнообразия. В настоящее время на передний план выступает проблема того, как при переносе в иноязычную культурную среду собственных культурных ценностей сохранить особенности национальной культуры. Художественный перевод представляет
© 2021 ФГБОУ ВО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» © 2021 Lomonosov Moscow State University
собой профессиональную деятельность, и переводчик должен стремиться не просто транслировать смыслы, но создавать новые в принципиально ином культурном пространстве, возникающем в результате переноса семиотического опыта одной лингвокультуры в знаковые средства другой лингвокультуры.
Ключевые слова: художественный перевод, цифровая антропология, интерпретация, межкультурная коммуникация, переводческие стратегии, смыслы
Для цитирования: Денисова Г.В. Художественный перевод в контексте цифровой антропологии и вопросы интерпретации // Вестник Московского университета. Серия 22. Теория перевода. 2021. № 4. С. 63-82.
Статья поступила в редакцию 25.07.2021; одобрена после рецензирования 18.10.2021;
принята к публикации 01.02.2022.
TRANSLATION IN THE CONTEXT OF DIGITAL ANTHROPOLOGY AND THE LIMITS OF INTERPRETATION
Galina V. Denissova1
1 Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia.
For contacts: g.v.denissova@gmail.com
Relevance: Information and cultural globalization as fundamental characteristics of the development of modern communication have revealed the need to move to a new strategy for determining what kind of cultural competence is required under the changed conditions. The digitalization of translation activities has not only challenged traditional models but has also largely transformed the traditional perception of translator's work. In the present paper translation is analyzed from the perspective of Umberto Eco's theory that proposes the limits of interpretation. This theory has not lost its relevance even in the context of the digital age. The place of translation can be developed into a situational geometry of the translator, potential readers, a source-text analysis, alternative target-text strategies, etc. The place becomes a discursive locus in itself, apt for the production and discussion of what Antony Pym termed "internal knowledge about translation." Aim and purpose: carrying out an analysis of the strategies of literary translation from the perspective of Umberto Eco's interpretive theory.
Methods: the present paper was written in the mainstream of an interdisciplinary approach that combines socio-philosophical and cross-cultural studies of the dialogue of different cultures. Results: the unlimited semiosis in reality takes the form of those interpretations that are sanctioned by society; therefore, translation strategies always depend on the characteristics of the source text; on the nature of the "empirical reader" and on the general state of the original and host cultures. Conclusions. Literary translation as a professional activity and the translator as an in-between and messenger is located in a specific intercultural space. In this imaginary space new intercultural meanings arise. Translation as a part and parcel of cross-cultural communication is always a search for mutual understanding and at the same time one of the main sources of preserving cultural diversity. Nowadays, the problem of how to preserve the peculiarities of a national culture when transferring one's own cultural values to a foreign-language cultural environment comes to the fore.
Keywords: translation, digitalization, interpretation, intercultural communication, translation strategies, meanings
For citation: Denisova G.V. (2021). Translation in the context of digital anthropology and the limits of interpretation. Vestnik Moskovskogo Universiteta. Seriya 22. Teorija Perevoda — Moscow University Bulletin on Translation Studies. 4. P. 63-82.
The article was submitted on July 25.2021; approved after reviewing on October 18.2021; accepted for publication on February 01.2022.
Введение
Перевод как неотъемлемая часть межкультурной коммуникации — это всегда поиск взаимопонимания и один из источников сохранения культурного разнообразия. В настоящее время на передний план выступает проблема того, как при переносе в иноязычную культурную среду собственных культурных ценностей сохранить особенности национальной культуры. Культура в данном случае понимается как саморегулирующаяся система, сохраняющая единство и целостность при изменении условий существования; как деятельность по сохранению и трансляции различного рода культурных текстов.
В теории художественного перевода традиционно исходили или из свойств исходного текста ("text-oriented translation"), или из возможных ассоциаций ("reader-oriented"), или из авторского намерения ("author-oriented translation"). Однако в последнее время
в междисциплинарных исследованиях, посвящённых переводческой деятельности, внимание сместилось с изучения отношений, существующих между двумя языками и, соответственно, текстами, на социокультурную роль переводческой деятельности. Первое значительное изменение произошло при переходе от рассмотрения перевода как интерлингвистического феномена к его пониманию как феномена интертекстуального, как к связующему звену между двумя культурами, средству межкультурного общения, который несёт элементы различных культур и одновременно нацелен на сохранение национальной специфики. Данное положение обусловливает место и роль перевода в формирования способности к реконструкции содержания межкультурных лакун.
Сама онтологическая природа перевода связана, с одной стороны, с неограниченными возможностями передачи текста в рамки иноязычной культуры, а с другой — в приспособлении особенностей семиотического универсума исходной культуры к семиотическому универсуму культуры принимающей. В результате столкновения двух семиотических систем создается принципиально иное и непредсказуемое культурное пространство, которое становится «генератором новых смыслов». «Войдя в некоторую культурную общность, культура начинает резче культивировать свою самобытность» (Лотман, 1992: 24), при этом и другие культуры кодируют её как «особую», «необычную».
Актуальность
Современная культура как динамическая система представляет собой свободное сосуществование различных культурных миров со своими ценностными и жизненными приоритетами. При этом ни одна культура не утрачивает своей самобытности, не теряется и не растворяется в обширном культурном пространстве, но находит форму своего бытия в «творческой коммуникации» между различными культурами. Актуальность работы, таким образом, заключается в необходимости определения критериев интерпретации текста, выявления его смысловой полифоничности и «приращения смысла» за счёт диалогического взаимодействия с текстами другой культуры.
Целью настоящей работы является рассмотрение стратегий художественного перевода в ракурсе актуальной в контексте информационно-культурной глобализации интерпретативной теории У. Эко, которая легла в основу уникальных взглядов на стратегии художественного перевода, высказанных с привилегированной позиции учёного и одновременно — переводимого писателя.
Методологическая и теоретическая базы исследования. Работа выполнена в русле междисциплинарного подхода, объединяющего социально-философские, культурологические и лингвокультуро-ведческие исследования диалога культур (М.М. Бахтин, В.С. Биб-лер и др.), феномена текста (М.М. Бахтин, У. Эко и др.), семиотику культуры (Ю.М. Лотман и др.), культурно-историческую школу психологии (Л.С. Выготский, А.А. Леонтьев, и др.), труды по теории языковой личности (В.В. Виноградов, Ю.Н. Караулов и др.), основные положения теории прецедентности (Д.Б. Гудков, Ю.Н. Караулов, В.В. Красных и др.).
Язык культуры народа специфичен и уникален, он по-особому фиксирует в себе мир и человека в нём, создавая свою реальность, выступает выразителем определённой национальной менталь-ности. Любой естественный язык располагает набором ключевых концептов и стереотипов, функционирование которых в процессе речемыслительной деятельности протекает при взаимодействии перцептивного, когнитивного, эмоционально-оценочного, социального и индивидуального опыта, обеспечивающего в процессе коммуникации «выход» на образ мира участников речевого общения по линии языковых и энциклопедических знаний. Объяснить стремление познать язык как «действительное сознание», воплощение персональных смыслов можно, взяв на вооружение мысль М.М. Бахтина, что мы обретаем язык не как систему абстрактных грамматических категорий, но как «язык мировоззрения» (Бахтин, 1996: 471). При этом трудность заключается в том, что в разных языках и культурах концептуальные системы не совпадают, поэтому главной переводческой задачей является осознание неразрывности коммуникации и культуры, сближающей «своё» и «чужое». Этот процесс особенно ясно проявляется в межкультурной коммуникации, которая, в свою очередь, находит своё наиболее полное выражение в художественном переводе, высвечивающим все грани этого необычайно сложного явления.
Переводчик, сознание которого является сознанием билингво-когнитивным (Халеева, 1989: 157), транслирует смыслы, действуя в рамках вторичной картины мира, и именно эта вторичная картина мира является основой для его творческой деятельности. Если принять теоретическое положение Э. Пима о промежуточной роли переводчика, который по отношению к исходной культуре и принимающей культуре занимает «третье» культурное пространство (Рут, 1997: 429), то переводчик является идеальным образцом глубоко инкультурированной языковой личности. Переводческий билингвизм представляет собой билингвизм динамический, при
котором в контакт вступают не только языки, но и культуры, и характеризуется высоко сформированным механизмом языкового переключения (Зимняя, 1981: 99), что предполагает наложение семиотического поля исходной лингвокультуры на семиотическое поле принимающей лингвокультуры.
Переход переводческой деятельности в цифровое измерение бросили вызов традиционным моделям и, на первый взгляд, во многом преобразили традиционное восприятие работы переводчика, выявив необходимость перехода на новую стратегию определения того, какие компетенции требуются в изменившихся условиях (Гарбовский, 2010; Зверева, 2008; Карцева, 2016; Красавина, 2011 и др.). Переводческая компетенция представляет собой многомерную категорию, которая подразумевает все характеристики, позволяющие переводчику осуществлять акт межкультурного общения; владение техникой перевода; знание переводческих норм, определяющих выбор стратегии перевода; знание норм данного стиля и жанра текста, а также способность к «переводческой» интерпретации исходного текста (Красавина, 2011: 81). Для современного переводческого процесса ключевое значение приобрела автоматизация с широким применением таких программных средств, как база данных Translation Memory (ТМ-технологии) и технологии машинного перевода (Online-переводчик Google, Socrat и др.), которые играют немаловажную роль в организации переводческого процесса. Исследователи интернет-технологий и их места в межкультурной коммуникации отмечают, что они являются «полезным инструментом в профессиональной межкультурной коммуникации, прежде всего, благодаря своей универсальности; возможности переводить в режиме онлайн; а также благодаря конфиденциальности и низкой стоимости» (Карцева, 2016: 162).
Применение интернет-технологий, ставших повседневной частью глобального информационного общества, существенно облечает труд современного переводчика, прежде всего, потому что ускоряет процесс обмена информацией, однако оставляет неразрешенными некоторые принципиальные для художественного перевода вопросы, в частности, не предлагает алгоритма передачи ключевых концептов и выражающих их культурно-значимых (лингвоспецифичных) единиц, которые за пределами определённого культурного контекста могут становиться «темными» элементами, стимулирующими безграничное поле интерпретаций, и подвергаться даже более сильной вторичной символизации, чем та, которая осуществлялась через исходный контекст: «Рука,
отрезанная от тела (а метафорически — от своего культурного интертекста), превращается в иероглиф, дающий основание для "безграничных" интерпретаций» (Ямпольский, 1993: 324).
В сознании людей, объединённых языком и историей, существует определённый набор текстов, культурных клише, представлений и стандартных символов, за которыми закреплено определённое содержание. Все они составляют культурную память носителей определённого языка/культуры — «инвариантные образы мира» (Леонтьев, 1997: 273), без наличия которой невозможно существование ни одной коммуникативной системы. Инвариантные образы мира являются социально выработанными и не соотносятся с индивидуально-смысловыми образованиями как таковыми. В процессе коммуникации каждый из её участников пользуется языковым кодом, преломлённым через индивидуальные энциклопедические компетенции, которые, в свою очередь, являются отражением национальных энциклопедических компетенций. При отсутствии областей пересечения вербально-семантического и когнитивного уровней коммуникация состояться не может (Ю.М. Лотман в этой связи говорит о «вавилонской башне» семиозиса культур (Лотман, 2000: 564)), в то же время, любой состоявшийся коммуникативный акт — это всегда «перевод» кода адресанта на код адресата, которые из-за индивидуализации полностью совпадать никогда не могут. Иными словами, в лингвоментальном комплексе задана предрече-вая готовность носителя языка, его текстовой потенциал, который активизируется в зависимости от прагматических условий коммуникации, выливаясь в стратегию интертекстуальности. «Презумпция интертекстуальности, — пишет Н.А. Кузьмина, — определяет глубинный факультативный семантический слой произведения, который может быть актуализирован читателем в зависимости от когнитивных прагматических условий восприятия. Читатель, обладающий большой имплицитной энергией, вступает в резонанс с автором и воспринимает отдельные знаки художественного текста как энграммы («ключи», коды, индикаторы прототекста), по которым он восстанавливает интертекстуальный смысл произведения <...> Когнитивная стратегия интертекстуальности — это когнитивный план автора, согласно которому интертекстуальное изменение художественного текста обязательно должно участвовать в ментальной обработке художественной информации. Семантическая стратегия интертекстуальности направлена на формирование глубинного смыслового слоя интерпретации художественного произведения за счёт установления межтекстовых отношений и включения уникального художественного произведения в общий
интертекст. Прагматическая стратегия интертекстуальности состоит в создании условий, обеспечивающих резонанс между автором и читателем и понимание вследствие этого интертекстуальной природы произведения» (Кузьмина, 1999: 64-67). Сказанное означает, что художественный перевод неразрывно связан с художественной моделью исходного текста, в которой фиксируется национально-культурная специфика поведения этноса, сформировавшегося под воздействием определённых исторических и социально-культурных факторов (Денисова, 2018: 50).
Принцип создания текстов с эпохи постмодернизма основывается на возможности существования текста в электронном виде, когда любой текст может быть эксплицирован при помощи «гипертекстуальных отсылок», а также на ощущении повышенной самобытности заимствованного цитируемого текста по отношению к его синтагматическому окружению (Фатеева, 2000: 9). В теории «открытости» акцент был смещён с автора на текст, а затем — на читателя, т.е. на интерпретатора этого текста, который добавляет к тексту свою «экзистенциальную ситуацию», наделяя его новыми смыслами. «Открытость» текста, таким образом, определялась бесконечным множеством его интерпретаций. Если смысл линейного текста — это результат иерархического упорядочения отдельных его смысловых фрагментов, то в гипертексте эта иерархия исчезает: от классического «различия», когда один из полюсов бинарной оппозиции ставится в преимущественное положение, происходит переход к «различАнию» Ж. Деррида, когда полюса оппозиции принципиально равноправны. Такое представление текста уже самой своей структурой обеспечивает децентрацию, а ориентация на гипертектуальное сознание порождает тексты, созданные по принципу словарей или энциклопедий, что приравнивает на уровне интерпретации писателя и читателя, поскольку выбор и смена фокуса и пути прочтения текста зависят по преимуществу от получателя информации. Для настоящего исследования особую важность приобретает интерпретационная теория У. Эко, которая во многом легла в основу уникальных взглядов на стратегии художественного перевода, изложенных в книге «Сказать почти то же самое» (Эко, 2003: 395) с привилегированной позиции учёного и — одновременно — переводимого писателя.
Вслед за Р.О. Якобсоном Эко настаивал на том, что «сообщение приобретает эстетическую функцию тогда, когда оно построено таким образом, что оказывается неоднозначным и направлено на самое себя, то есть стремится привлечь внимание адресата к тому, как оно построено. Полностью неоднозначное сообщение предель-
но информативно, потому что побуждает адресата к всевозможным его толкованиям, побуждает к усилению интерпретации, помогая подобрать ключ к пониманию и осмыслению получаемого сообщения в полной мере. Феномен «эстетической информации» есть не что иное, как ряд возможных интерпретаций, не улавливаемых никакой теорией коммуникации» (Эко, 2004: 99). В толковании художественного текста в свете этой теории оказывается важна не столько проблема читательской рецепции, сколько диалектика прав текста и прав его интерпретаторов, т.е. отношения автора и читателя. В противном же случае, получается, что у интерпретации исчезает объект и что она существует только ради себя самой (Eco, 1999: 38).
Впоследствии сам Эко, адепт принципиальной «открытости» текста, уже в условиях «развитого постмодернизма» постарался положить конец интерпретационному беспределу, указав на то, что далеко не любое толкование является адекватным и может приниматься во внимание. Теория текстовых интерпретаций призвана доказать, что текст имеет правила для своего прочтения, а его читатель во многом формируется самим этим текстом. Разница между свободой интерпретативного выбора, которую предоставляет открытый текст, и свободой читателя, который обращается с текстом, видится учёным как всего лишь стимул фантазий, и если интерпретация не сформирована правилами, лежащими внутри данного текста, то она является ошибочной по определению. В этой связи Эко предлагает разграничивать понятия интерпретации и сверхинтерпретации (Усманова, 2000: 119-121).
Основополагающим в теории интерпретации Эко является положение о неотчуждаемости прав текста на смыслы, которые он в себе несёт, а также разделение на «закрытые» и «открытые» типы текстов. При этом среди последних выделяется высший тип, а именно «автометатексты», постулирование правильных и неправильных интерпретаций текста, определяемых исходя из внутренних особенностей самого текста, а не из интенций интерпретатора: «Все феномены культуры рассматриваются как факты коммуникации, и отдельные сообщения организуются и становятся понятными в соотнесении с кодом» (Эко, 2004: 35).
Для формирования необходимых для понимания ассоциаций может понадобиться активизация любого культурного кода. Автор при создании текста предполагает модель некоего читателя, на которого ориентируется используемые им текстовые стратегии. В этом контексте был разработан и описан ряд близких по смыслу понятий, как «образцовый читатель» (У. Эко), «аристократический
читатель» (Р. Барт) или «архичитатель» (М. Риффатер) (Грицанов, Можейко, 2001: 335), и именно в ориентированности на читателя как носителя определённой коллективной памяти происходит формирование смыслов.
«Образцовый читатель» — это читатель, который имеет возможность раскодировать сложную систему кодов и субкодов линг-вокультуры таким образом, чтобы сообщение не противоречило замыслу автора. В этой связи, анализируя формы существования, организации и функционирования знаний, Эко ввёл в научный оборот дихотомию «словарная компетенция», понимаемая как вер-бально-семантическое единство, и «энциклопедическая компетенция», т.е. сформированный на основе пользования естественным языком комплекс понятий, который аккумулирует социальный опыт носителей лингвокультуры и составляет основу интерпре-тативно-оценочных критериев. Словарная и энциклопедическая компетенции тесно переплетаются и в совокупности составляют то, что получило название «лингвокультурной компетентности».
Результаты
Неограниченный семиозис, принимаемый как эпистемологическая абстракция, в реальности принимает форму санкционированных социумом ограниченных толкований. Данное положение не потеряло своей актуальности и в цифровую эпоху, поскольку художественное произведение не перестаёт оставаться феноменом коммуникации.
Выводы
Интерпретация имеет свои границы, определяемые критерием историчности, контекстом и целостностью текста, а её гарантом выступает общество: для исследования всех возможностей текста интерпретатор отталкивается от так называемых «значений нулевой степени», которые закреплены в данный исторический момент. Сформулированные Эко принципы интерпретации могут быть применены к спорному и неоднозначному в теории художественного перевода вопросу о сознательном/неосознанном использовании лингвоспецифичных единиц и национально обусловленных коннотаций, а также к разграничению понятий интертекстуальность/ гипертекстуальность.
Если рассматривать художественный перевод как профессиональный вид деятельности, то основным требованием становится построение переводчиком на основе аргументированной интерпретации исходного текста последовательного теоретического
проекта, где решающую роль играет выбор между предложенными Ф. Шлейермахером методами либо адаптации, либо отчуждения. Следует в данном случае упомянуть также понятие «динамического эквивалента» E.A. Найда, впервые сформулированное в 1964 г. и приравниваемое к межъязыковому акту коммуникации, при котором устраняются языковые и культурные различия, а переводной текст выглядит естественно; или теоретические положения советского переводоведения 60-70-х гг., разработанные Г.Р. Гачечиладзе, И.А. Кашкиным, К.И. Чуковским и др.
Два метода работы с исходным текстом выделяются и в отечественной теории перевода. В частности, А.Д. Швейцер указывает, что переводчик постоянно находится между двумя культурными (языковыми пластами), и в этом заключается парадокс, при котором перевод должен читаться как оригинал и одновременно — как перевод (Швейцер, 1989: 54-55). Поскольку первое (т.е. полная адаптация) невыполнимо, любое переводческое решение носит компромиссный характер. Балансируя между двумя семиосферами, переводчик создаёт собственную гибридную картину мира, при этом его личный выбор во многом определяется его собственной культурной идентичностью, а также личной иерархией приоритетов близости либо к культуре исходного текста, либо к культуре принимающей. В этой связи И.Э. Клюканов вводит понятия «адаптивного» перевода, который заключается в различных механизмах компенсации, обеспечивающих интерпретацию оригинальных знаков, и носит центростремительный характер, если рассматривать в качестве центра культуру-реципиент; и «резистивного» перевода, который предполагает сопротивление воздействию знаков оригинального текста принимающего коммуникативного универсума и носит центробежный характер, если центром считать оригинальную культуру (Клюканов, 1998: 72-73).
Н.Л. Галеева отмечает, что при наличии большого количества теорий или моделей перевода онтологизировались и приобрели статус достаточно полной картины переводческого мира два подхода, называемые «субститутивно-трансформационным» и «дея-тельностным» типами онтологий. В субститутивно-трансформа-ционной онтологии деятельность сводится к оптимизации системы поиска трансформаций и замен, а в деятельностной — перевод сам является речевой деятельностью по заданной в оригинале программе, а не сводится просто к манипуляции различными языковыми средствами (Галеева, 1997: 18).
Предложенные Л. Венути (Venuti, 1995: 136) стратегии «приближения» или исходного текста к адресату ("domestication"), или
адресата к исходному тексту ("foreignization") подробно проследил М.Л. Гаспаров, используя более традиционные термины — «буквальный (точный) перевод» и «вольный перевод». В истории русской переводной литературы Гаспаров выделяет пять периодов: XVIII в. (первый период) — эпоха вольного перевода, «склонявшего на русские нравы» как содержание, так и форму иностранных литературных произведений (Гардзонио, 1988; Гардзонио, 2006). Уже к середине XVIII в. в России, например, появляются попытки определить, каким должен быть перевод литературного произведения (например, «Епистола о русском языке» А.П. Сумарокова, где довольно отчётливо проявляются принципы «вольного» перевода, приравнивающего переводчика и его автора: «Ты сим, как твой творец письмом своим не славен, // Достигнешь до него и будешь сам с ним равен»), и адаптация фактически становится основным методом переводческой деятельности этого периода подражаний и переделок. Отсутствие принципиальной разницы между оригинальным сочинением и переводом было близко, однако не только русской культуре и идеалу французской литературы того времени (откуда, собственно, такое видение и пришло в Россию): в 1792 г. в Англии выходит знаменитое «Essay on the Principles of Translation» А.Ф. Тайтлера, в котором в качестве основных требований провозглашаются «естественность» и «прозрачность» переводного текста.
Романтизм (второй период) — время точных переводов. Реализм XIX столетия (третий период) — вновь эпоха вольного («приспособительного») перевода (Гаспаров, 1997: 121-129): это время И.И. Введенского, П.И. Вейнберга, В.С. Курочкина, М.Л. Михайлова, и, безусловно, А.А. Фета. Уже само по себе появление в одном ряду этих имён показывает, насколько различным, на самом деле, было отношение и понимание перевода, несмотря на то, что доминирующим в этот период всё же следует считать перевод «вольный», который в конце XIX столетия получил название «свободного». Фет, тем не менее, занимавшийся переводами всю свою жизнь, провозглашал в качестве основной стратегии максимальную передачу особенностей стиля переводимого автора с пристальным вниманием на породившие его условия. Как и О.И. Сенковский, он исходил из новой для XIX в. идеи о непереводимости, которая станет центральной в дискуссиях следующего столетия.
Модернизм начала XX в. (четвёртый период) — возвращение к программе точного перевода, ставящего целью обогатить привычки читателя применительно к иностранной литературе (все современники В.Я. Брюсова в поэзии от К.Д. Бальмонта до М.Л. Лозинского). Провозглашение метода точного перевода сти-
лем эпохи начала XX столетия верно, но только до известной степени: переводческая деятельность Серебряного века представлена К.Д. Бальмонтом, В.Я. Брюсовым и А.А. Блоком, воплощающими в своём творчестве три полярные в своём различии переводческие стратегии. Бальмонт, которого можно без преувеличения назвать наиболее активным переводчиком в истории русской литературы, обращался со своими авторами предельно вольно, и переведённые им стихи звучат, по меткому замечанию М. Цветаевой, на «баль-монтовском» языке. Брюсов же, оставивший самый заметный след в истории русской переводческой мысли начала века, напротив, всё приносил в жертву точному воспроизведению исходного текста. В то же время, его взгляды совершенно не совпадали, например, с позицией Вяч. Иванова, который, переводя Эсхила, всё же стремился придать сохраненным деталям подлинника русское звучание. Что же касается Блока, то он выдвигал в качестве основного требования стремление к максимальной передаче всех особенностей исходного текста, в том числе и формальных, но без «насилия» над языком перевода и читательским восприятием (в этом заключается основное отличие от брюсовской позиции). Картина переводческой деятельности в поэзии, таким образом, вырисовывается довольно противоречивая. В эпоху Серебряного века отношение к переводам поэзии было сознательным и теоретически обоснованным. Совсем иначе при этом обстояло дело в области прозаических переводов. Несмотря на то, что в начале XX столетия наблюдался рост публикаций переводной литературы, перевод прозы носил скорее характер массовой продукции: качество переводов мало интересовало издателей, не хватало продуманного подхода к выбору автора и практически отсутствовали рецензии на выпускаемые переводы. Тем не менее, именно к этому времени относится грандиозный план «Всемирной литературы» М. Горького, издательская деятельность которого была поставлена на научную основу с привлечением крупнейших культурных сил России того времени — А.А. Блока, В.Я. Брюсова, Н.С. Гумилева, Е.И. Замятина, К.И. Чуковского, молодых тогда В.М. Жирмунского, М.Л. Лозинского и др.
Наконец, советский период (пятый, согласно М.Л. Гаспаро-ву) — реакция на буквализм со спросом на традиционные ценности русской культуры. К выделенным Гаспаровым периодам следует добавить ещё один — период постперестроечный. Б.В. Дубин рассматривает его как прямое следствие предыдущего отмечая, что в этом смысле «сегодняшняя ситуация — не вывих, а прямой результат всей вчерашней системы, её многолетней и ежедневной работы. Если ограничивать культуру задачами Наробраза, Минкульта и
Госкомиздата, ничего другого и не получится. Последний реликт просвещенческой идеологии под нашими небесами, тогдашний расчёт всех этих служб на читателя-дурака, которому-де нужно "попроще", который, мол, "не поймет" и т.д., дал свои плоды, и винить тут, кроме себя, некого. Тот читатель вырос. Сегодня он взялся за перо» (Дубин, 2001: 295).
Выделенные периоды в истории развития русского перевода соответствуют периодам истории русской культуры и этапам распространения образования с чередованием распространения культуры «вширь» или «вглубь» (Гаспаров, 1997: 129). Распространение культуры «вширь» означает, что культура захватывает новый слой общества быстро, но в упрощённых формах, как общее знакомство, а не внутреннее усвоение или творческое преобразование. «Вглубь» предполагает, что круг носителей культуры заметно не меняется, но усвоение культуры становится более творческим, а её проявления более сложными.
Вопреки сложившемуся предопределению по отношению к термину «буквализм», Гаспаров использовал его как научное понятие: «Буквализм — не бранное слово, а содержательное научное понятие. Перевод есть всегда равнодействующая между двумя крайностями — насилием над традициями своей литературы в угоду подлиннику и насилием над подлинником в угоду традициям своей литературы. Насилие первого рода обычно и называется буквализмом; насилие второго рода иногда пытается именоваться творческим переводом. <...> "Буквалистский" ещё не значит "плохой", "творческий" ещё не значит "хороший"» (Гаспаров, 1997: 126-127). «Буквализм» видится Гаспаровым как искусство взаимопонимания между людьми и общественными группами, как диалог, ведущий к образованию общего поля и к расширению возможности понимания другого как особой формы постижения мира, что перекликается с основными положениями философской герменевтики (Гадамер, 1991: 48; Vattimo 2001: 167).
Основополагающим, таким образом, становится определение адресата переводного произведения. Перевод буквалистский ориентируется на узкий круг читателей и призван максимально точно воспроизводить особенности лингвокультуры исходного текста (например, выполненный В.В. Набоковым перевод на английский язык «Евгения Онегина»). Распространение культуры «вширь» в терминах теории перевода означает «приспособление» исходного текста к семиотическому универсуму принимающей культуры и связано с его функционированием в принимающей культуре в качестве самостоятельного произведения. В данном случае теоретиче-
ская проблема художественного перевода заключается не столько в установлении идентичности двух текстов, сколько в обоснованном семиотическом анализе исходного текста, направленном на формирование новых смыслов.
Имея возможность непосредственно наблюдать за процессом передачи собственных текстов на другой язык, стройную теорию функционального перевода разработал У. Эко, отдавая предпочтение именно этой модели, возможно, исходя из особенностей собственной поэтики, в рамках которой каждое произведение, при всём своём отличии от других, обнаруживает неизменные гирлянды из цитат, аллюзий и реминисценций. Поскольку онтологическая природа перевода связана не только с неограниченным числом разных переводов одного и того же текста, но и с его функцией самостоятельного произведения в рамках принимающей культуры, учёный утверждает, что исходный текст необходимо «приспосабливать» к семиотическому универсуму принимающей культуры и как на наиболее удачную указывает именно на стратегию адаптации (Eco, 1995: 124-133). Например, в «Открытом письме переводчикам "Острова накануне"» писатель выражает следующее пожелание: «Я воспроизвёл репертуар выражений европейского барокко <...> Важно одно — чтобы в собственной литературе вы нашли вдохновение для того, чтоб писать в стиле барокко» (Эко, 1999: 486). Практическим воплощением предложенных Эко переводческих принципов является мастерская замена в «Имени розы» (1997; пер. с итал. Е.А. Костюкович) на русском языке отрывков по-латыни единицами со старославянским колоритом. Или выбор в пользу передачи «Маятника Фуко» (2000; пер с итал. Е.А. Костюкович) — романа поистине эковского размаха с закрученным сюжетом и глубочайшим подтекстом — в изысканном и одновременно доступном стилистическом ключе, облегчающем восприятие нанизанных на нить повествования множества исторических и культурных фактов. Следует отметить, что переводы всех романов Эко на русский язык принадлежат перу Е.А. Костюкович, что заставляет, с одной стороны, задуматься о существовании единого идиостиля «русского» Эко, а с другой — проливает свет на эволюцию базовой переводческой стратегии, основанной на бережном сохранения художественного эффекта поэтики переводимого автора: ars traductoria Костюкович — это почва для созидательного развития языка, протест против «невидимости переводчика», то «третье измерение», о котором говорил ещё Гёте.
Определённая культура, войдя в некую иноязычную культурную общность, начинает резче культивировать свою самобытность,
при этом и другие культуры кодируют её как особую и необычную. Художественный перевод, который является формой существования семиотического опыта одной лингвокультуры в знаковых средствах другой лингвокультуры, выступает постоянным признаком межтекстовых отношений, и в этом смысле он может интерпретироваться как интертекст. Сущность знака раскрывается в процессе толкования, поэтому значения не застывают в замкнутую и абсолютную систему. Однако принцип неограниченного семиозиса, экспроприированный деконстпуктивизмом, обернулся гиперинтерпретацией, против которой выступил со своей теорией У. Эко, доказав, что интерпретация имеет свои границы, определяемые критерием историчности, контекстом и целостностью текста. Иными словами, неограниченный семиозис, принимаемый как эпистемологическая абстракция, в реальности принимает форму санкционированных обществом в определённый исторический и культурный период интерпретаций.
Переводческие стратегии, таким образом, зависят от особенностей исходного текста, ориентирующегося на «образцового читателя»; от характера предполагаемого «эмпирического читателя»; от общего состояния исходной и принимающей культур, а также из их культурного диалога и имеют целью порождение принципиально иного культурного пространства, способного в рамках иноязычного культурного сообщества становиться генератором новых смыслов.
Список литературы
Бахтин М.М. Проблема текста // Собрание сочинений. М.: Русские словари, 1996. Т. 5. С. 306-327.
Гадамер Х.Г. Язык и понимание. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991.
Галеева Н.Л. Основы деятельностной теории перевода. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1997.
Гарбовский Н.К., Костикова О.И. Интеллект в цифровом переводе: искусственный или искусный? / Н.К. Гарбовский, О.И. Костикова // Вестник Московского университета. Серия 22. Теория перевода, 2019. № 4. С. 3-23.
Гардзонио С. Русские стихотворные переводы и переделки итальянских оперных либретто (кон. XVIII в.) // Europa Orientalis, 1988. № 7. С. 307-320.
Гардзонио С. И.А. Дмитриевский — переводчик итальянских пьес // Чтения отдела русской литературы XVIII в., 2006. № 4. С. 84-90.
Гаспаров М.Л. Брюсов-переводчик. Путь к перепутью // Избранные труды. М.: Языки русской культуры, 1997. Том II. О стихах. С. 121-129.
Грицанов А.А. Постмодернизм / A.A. Грицанов, M.A. Mожейко. Mинск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001.
Денисова Г.В. Интертекстуальные переводные эквиваленции как культурологический вопрос билингвального сознания // Вестник MMX 2018. № 2 (791). С. 45-57.
Дубин Б.В. Слово — письмо — литература / Б.В. Дубин. M.: НЛО, 2001.
Зверева Н.С. Aктуальность использования автоматизированных систем перевода // Вестник РУДН, 2008. № 2. С. 89-92.
Карцева Е.Ю. Развитие машинного перевода и его место в профессиональной межкультурной коммуникации / Е.Ю. Карцева, Т.Д. Mарганян, Г.Г. Гурова // Вестник РУДН, 2016. № 2. С. 155-164.
Клюканов И.Э. Динамика межкультурного общения. Системно-семиотическое исследование. Тверь: Тверской гос. ун-т, 1998.
Красавина О.И. Информационно-технологическая составляющая переводческой компетенции / О.И. Красавина, О.Г. Ветрова // Научно-технические ведомости СПбГПУ, 2011. № 1. С. 79-83.
Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах функционирования поэтического языка. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та. Омск: Омск. гос. ун-т, 1999.
Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. M.: Смысл, 1997.
Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность / A.A. Леонтьев. M.: Едиториал УРСС, 2003.
Лотман Ю.М. Mиф — имя — культура / ЮЖ. Лотман, БА. Успенский // Избранные статьи в трёх томах. Т. I. Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллин: Aлександра, 1992. С. 520-544.
Лотман Ю.М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. СПб.: Искусство-СПб., 2000.
Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности, или интертекст в мире текстов. M.: Aгар, 2000.
Халеева И.И. Основы теории обучения пониманию иноязычной речи: Подготовка переводчиков. M.: Высш. шк., 1989.
Швейцер А.Д. Эквивалентность и адекватность // Коммуникативный инвариант перевода в текстах разных жанров; под ред. Г.В. Чернова. 1989. № 243. С. 54-55.
Ямпольский М.Б. Память Тиресия: интертекстуальность и кинематограф. M.: Культура, 1993. 673 c.
Усманова А.Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. Mинск, 2000.
Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. СПб.: Symposium, 2004. 431 с.
Barthes R. (1970) S/Z. P.: Seuil.
Eco U. (1995) Interpretazione e sovrainterpretazione. Milano: Bompiani.
Eco U. (1995) Riflessioni teorico-pratiche sulla traduzione. S. Nergaard (ed.) Teorie contemporanee della traduzione. Milano: Bompiani, pp. 121-146.
Eco U. (1999) I limiti dell'interpretazione. Milano: Bompiani.
Eco U. (2003) Dire quasi la stessa cosa. Milano: Bompiani.
Pym A. (1997) Pour une Ethique du Traducteur. Ottawa: Artois Presses Université.
Riffaterre M. (1978) Semiotics of Poetry. Bloomington, Indiana: Indiana University Press.
Riffaterre M. (1994) Intertextuality vs. hypertextuality. New Literary History. No. 4 (25), pp. 779-788.
Steiner G. (1999) After Babel. Aspects of Language and Translation. London Oxford New York: Oxford University Press.
Torop P. (2000) Towards the semiotics of translation // Semiotica. No. 3-4, pp. 597-610.
Vattimo G. (2001) Le avventure della differenza. Che cosa significa pensare dopo Nietzsche e Heidegger. Milano: Garzanti.
Venuti L. (1998) The Scandals of Translation. London and New York: Rout-ledge.
Venuti L. (1995) The Translator's Invisibility: A History of Translation. London: Routledge.
References
Bachtin M.M. (1996) Problema teksta = Text problem. Moscow: "Russkie slovari", vol. 5, pp. 306-327 (In Russian).
Barthes R. (1970) S/Z. Paris: Seuil.
Chaleeva I.I. (1989) Osnovy teorii obucheniya ponimaniju inoyazychnoj re-chi = Fundamentals of the Theory of Teaching to understand Foreign Language Speech. Moscow: "Vysshaya shkola" (In Russian).
Gadamer H.-G. (1991) Jazyk i ponimanie. Aktual'nost' prekrasnogo = Language and Understanding. Relevance of the Beautiful. Moscow: "Iskusstvo" (In Russian).
Galeeva N.L. (1997) Osnovy deyanel'nostnoj teorii perevoda = Fundamentals of the Theory of Translation. Tver': Tver' St. Univ. Publ. (In Russian).
Garbovskiy N.K., Kostikova O.I. (2019) Intellekt v cifrovom perevode: iskusstvennyj ili iskusnyj? = Intelligence in Digital Translation: artificial or skillful? Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya. 22. Teoriyaperevoda. № 4, pp. 3-23 (In Russian).
Garzonio S. (1988) Russkie stikhotvotnye perevody i peredelki ital'janskikh opernykh libretto (XVIII v.) = Russian Verse Translations of Italian Opera Librettos (XVII cen.). Europa Orientalis, No. 7, pp. 307-320 (In Russian).
Garzonio S. (2006) Dmitrievskiy — perevodchik ital'janskikh pes = Dmit-rievsky as translator of Italian plays. Chteniya otdela russkoy literatury XVIII b. No. 4, pp. 84-90 (In Russian).
Gasparov M.L. (1997) Brjusov — perevodchik = Brjusov as a traslator. Iz-brannye trudy, vol. II, pp. 121-129 (In Russian).
Gricanov A.A. (2001) Postmodernizm = Postmodernism. Minsk: "Knizhnyj dom" (In Russian).
Denisova G.V. (2018) Intertekstual'nye perevodnye ekvivalencii kak kul'turologicheskij vopros bilingval'nogo soznaniya = Intertextual Translation
Equivalents as a Cultural Issue of Bilingual Consciousness. Vestnik MGLU. No. 2 (791), pp. 45-57 (In Russian).
Dubin B.V. (2001) Slovo-pis'mo-literatura = Word-Letter-Literature. Moscow: "Novoe Literaturnoe Obozrenie" (In Russian).
Eco U. (1995) Interpretazione e sovrainterpretazione. Milano: Bompiani.
Eco U. (1995) Riflessioni teorico-pratiche sulla traduzione. In: Nergaard S. (ed.) Teorie contemporanee della traduzione. Milano: Bompiani, pp. 121-146.
Eco U. (1999) I limiti dell'interpretazione. Milano: Bompiani.
Eco U. (2003) Dire quasi la stessa cosa. Milano: Bompiani.
Fateeva N.A. (2000) Kontrapunkt intertekstual'nosti, ili intertekst v mire tekstov = The Counterpoint of Intertextuality, or Intertext in the World of Texts. Moscow: "Agar" (In Russian).
Jampol'skij M.B. (1993) Pamjat' Tiresija: intertekstual'nost' i kinematograf = Memory of Tiresias: Intertextuality and Cinematography. Moscow: "Kul'tura" (In Russian).
Karcevaа ЕJu. (2016) Razvitie mashinnogo perevoda i ego mesto v professional'noj mezhkul'turnoj kommunikacii = Development of Machine Translation and its Place in Professional Intercultural Communication. Vestnik RUDN. No. 2, pp. 155-164 (In Russian).
Kljukanov I.E. (1998) Dinamika mezhkul'turnoj kommunikacii = The Dynamics of Intercultural Communication. Tver': Tver' St. Univ. Publ. (In Russian).
Kuzmina N.A. (1999) Intertekst i ego rol' v processakh funkcionirovaniya poeticheskogo yazyka = Intertext in the Poetic Language. Ekaterinburg: Ural St. Univ. Publ. (In Russian).
Leontev A.A. (1997) Osnovy psikholingvistiki = Fundamentals of Psycho-linguistics. Moscow: "Smysl" (In Russian).
Leontev A. A. (2003) Yazyk, rech', rechevaya deyatel'nost' = Language, Speech, Speech Activity. Moscow: "Editorial" (In Russian).
Lotman Ju.M. (2000) Semiosfera. Kul'tura i vzryv = Semiosphere. Culture and Explosion. St. Petersburg: "Iskusstvi-SPb" (In Russian).
Pym A. (1997) Pour une Ethique du Traducteur. Ottawa: Artois Presses Université.
Riffaterre M. (1978) Semiotics of Poetry. Bloomington: Indiana University Press.
Riffaterre M. (1994) Intertextuality vs. hypertextuality. New Literary History. No. 4 (25), pp. 779-788.
Shvejcer A.D. (1989) Ekvivalentnost' i adekvatnost' = Equivalence and Adequacy. Kommenukativnyj variant perevoda v tekstakh raznykh zhanrov. No. 243. pp. 54-55 (In Russian).
Steiner G. (1999) After Babel. Aspects of Language and Translation. London Oxford New York: Oxford University Press.
Torop P. (2000) Towards the semiotics of translation. Semiotica. No. 3-4, pp. 597-610.
Usmanova A.R. (2000) Umberto Eco: paradoksy interpretacii = Umberto Eco: paradoksy interpretacii. Minsk (In Russian).
Vattimo G. (2001) Le avventure della differenza. Che cosa significa pensare dopo Nietzsche e Heidegger. Milano: Garzanti.
Venuti L. (1998) The Scandals of Translation. London and New York: Rout-ledge.
Venuti L. (1995) The Translator's Invisibility: A History of Translation. London: Routledge.
Zvereva N.S. (2008) Aktual'nost' ispol'zovaniya avtomatizirovannykh sistem perevoda = Relevance of machine translation systems. Vestnik RUDN. No. 2, pp. 89-92 (In Russian).
ИНФОРМАЦИ ОБ АВТОРЕ:
Денисова Галина Валерьевна — доктор культурологии, заведующий кафедры психологии языка и преподавания иностранных языков факультета психологии МГУ имени М.В. Ломоносова; 125009, Москва, ул. Моховая, д. 11, стр. 9, ORCID: 0000-0002-7719-8380;
g.v.denissova@gmail.com
ABOUT THE AUTHORS:
Galina V. Denisova — PhD, Associate Professor, Head of the Department of Psychology of Language and Foreign Language Teaching at the Faculty of Psychology, Lomonosov Moscow State University; 125009, Moscow, Mokhovaya str., 11/9, ORCID: 0000-0002-7719-8380;
g.v.denissova@gmail.com
Конфликт интересов: положения и точки зрения, представленные в данной статье, принадлежат автору и не обязательно отражают позицию какой-либо организации или российского научного сообщества.
Conflict of interest: The ideas and opinions presented in this article entirely belong to the author and do not necessarily reflect the position of any organization or the Russian scientific community as a whole.
