CC BY
411
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 33 (248). Филология. Искусствоведение. Вып. 60. С. 164-166.
Н. С. Олизько
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ дискурс КАК ПОЛИЛОГ АВТОРА, ЧИТАТЕЛЯ И ТЕКСТА
В статье исследуется полилог автора, читателя и текста в художественном дискурсе. Выявляется взаимодействие интенций автора, возможных реакций читателя и текста как продукта семиосферы.
Ключевые слова: художественный дискурс, автор, читатель, текст, полилог.
Литературно-художественный дискурс представляет собой совокупность художественных произведений, выступающих результатом толерантного взаимодействия авторских интенций, сложного комплекса возможных реакций читателя и текста, выводящего произведение в пространство семиосферы (под семиосферой понимается совокупность всех знаковых систем, используемых человеком, включая как текст, язык, так и культуру в целом). Реализация художественного дискурса в сложном идейно-тематическом единстве неопределенного множества литературных произведений, находящихся в тесном и динамическом взаимодействии в пределах соответствующего культурно-исторического контекста, дает основание говорить о существовании в рамках семиосферы различных видов литературно-художественного дискурса, одним из которых является постмодернистский художественный дискурс.
В качестве определяющего критерия отнесения того или иного произведения к разряду постмодернистских может служить отношение автора к своему тексту и к художественному творчеству вообще. Художнику-постмодернисту свойственен некоторый цинизм по отношению к своей персоне — он не питает иллюзий по поводу особого призвания творца, эксклюзивности своих идей и степени их влияния на окружающий мир. Выстраивая свое произведение, автор играет, примеряя на себя то одну, то другую маску. Размытость авторского начала выражается в том, что создатель произведения пользуется некими готовыми культурными блоками, культурными ассоциациями, чтобы выстроить что-то свое. Автор-постмодернист словно «заключает в рамку» фрагмент действительности и создает текст, восприятие которого рассчитано на то, чтобы читатель не ограничивался уровнем автора, а попытался иронически переосмыслить текст, то растворяясь в нем, то отстраняясь. Осознание отсутствия конечной истины и, соответственно, единого смысла художественного произведения приводит к волюнтаризму
в отношении к культурным традициям и толерантности как условию сохранения разнообразия, к цитатности и ироничности, а также приоритету игрового начала в постмодернистском тексте.
Конструирование нового авторского произведения при помощи свободно извлекаемых из «культурного слоя» и компонуемых в произвольном порядке фрагментов возможно лишь в рамках условного пространства игры. Постмодернизм — это некая территория тотальной игры, в которой читатель, текст, контекст и сам автор занимают в идеале равноправные позиции и строят свои взаимоотношения на доверии и терпимости. Автор не диктует и не может диктовать все те смыслы, которые порождает текст, а читатель заранее готовится почерпнуть из текста гораздо больше, чем хотел сказать автор. Текст рассматривается как бесконечный поток смыслов и ассоциаций, не все из которых были заложены автором. Подобное допущение множественности интерпретаций характеризуется как герменевтическая толерантность постмодернистского художественного дискурса, выступающего в качестве развивающейся синергетической системы, в рамках которой процесс порождения художественного текста осуществляется в результате взаимодействия семиосферы, авторских интенций и возможных реакций читателя.
С точки зрения иерархичности семиосфера состоит из микро- (интертекст), макро- (дискурс) и мега- (интердискурс) уровней. Способность каждого уровня находиться в состоянии относительного равновесия определяется параметрами порядка — факторами, управляющими его функционированием. Порядок в системах с взаимными связями между элементами возникает вокруг так называемых «аттракторов» (от англ. to attract — притягивать) — «притягивающих множеств, которые помогают создавать и поддерживать устойчивое состояние системы» [1]. Параметры порядка, задающие язык макроуровня, ассоциируются с авторским замыслом
как креативным аттрактором, обеспечивающим устойчивое состояние дискурса. Переменные, задающие язык нижележащего микроуровня,— различного рода интертекстуальные включения — служат для макроуровня дискурса бесструктурным хаотическим материалом. Вышележащий над макроуровнем мегауровень интердискурса организован так называемыми «вечными» переменными (системообразующими концептами), которые выступают для макроуровня управляющими параметрами. Другими словами, интердискурсивное пространство семиосферы образовано разнородной совокупностью дискурсов, среди которых мы выделяем художественный постмодернистский дискурс, состоящий из множества интертекстов, обеспечивающих многомерную связь частей соответствующего текста между собой, текстов одного автора с другими текстами данного автора, а также текста с прецедентными феноменами. Автор, используя интертекстуальный «строительный материал», под влиянием системообразующих концептов постмодернизма (« маска автора», « игра», «миф» и другие) организует художественный дискурс, отличительными особенностями которого выступают сближение элитарной и массовой культур, активное смешение художественных языков, стилей и жанров, цитатность, игровое начало, акцентированная поливариантность и толерантность, обеспечивающая суверенность «другого», активизирующая творческий потенциал адресата как со-творца и актуализирующая процессы самоорганизации произведения.
В целом, для осуществления самоорганизации художественного дискурса необходимо выполнение следующих условий: во-первых — обеспечение постоянного притока информации из семиосферы для создания новых структур, что повышает нелинейность системы, и, во-вторых, осуществление рассеивания (диссипации) возникающей неоднородности. В постмодернистском художественном дискурсе диссипация означает самоподобное переструктури-рование чужого в свое и рассеивание лишнего в случае неспособности читателя распознать авторские намеки и отсылки. Замысел художественного произведения, то есть его конечная цель, нередко весьма смутно осознаваемая творцом, включает в действие механизм диссипации и словно «ведет» данную структуру от первых набросков до завершения произведения. Случайное сочетание отдельных образов актуализирует ассоциативную память адресата и рождает не один, а множество смыслов.
Случайность в данной ситуации — это тот самый высший тип детерминизма, когда соединение разных дискурсов, случайное, на первый взгляд, направлено к определенной цели, к некому аттрактору.
Замысел как креативный аттрактор, с одной стороны, задает «путь» восприятия текста, сужает его, с другой — позволяет привлекать к его интерпретации практически неограниченное количество смысловых элементов. Автор, создавая произведение, предлагает некоторую структуру, открытую и свободную, которая вызывает у читателя определенные ассоциации, способные сложиться во что-то принципиально отличное от исходного сообщения. Осознавая тот факт, что текст изначально богаче, чем то, что он (адресант) хочет сказать, автор отдается во власть текста, во власть культурной традиции и сложившихся образов. Другими словами, речь идет об изменении качества авторского сознания, а именно о том, что разрушается прерогатива монологического автора на владение высшей истиной. Авторская истина релятивизи-руется, растворяясь в многоуровневом диалоге различных точек зрения. Текст превращается в имманентную процессуальность языка, в «многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным» [2. С. 388]. По М. Фуко, речь идет о нестабильности письма как самоорганизующейся вербальной среды: « регулярность письма все время подвергается испытанию со стороны своих границ, письмо беспрестанно преступает и переворачивает регулярность, которую оно принимает и которой оно играет; письмо развертывается как игра, которая неминуемо идет по ту сторону своих правил и переходит таким образом вовне» (цит. по: [3. С. 237]). Актуализация процессуальности, незавершенности и толерантной диалогичности превращает произведение в открытую и подвижную систему, самоорганизующуюся в пространстве семиосферы.
Подводя итог, подчеркнем, что художественный дискурс как разновидность бытийного общения представляет собой развернутый, предельно насыщенный смыслами полилог автора, читателя и текста, выявляющий взаимодействие авторских интенций, сложного комплекса возможных реакций читателя и текста, который выводит произведение в пространство семиос-феры. Авторское видение проблемы находит воплощение в открытой (обнаруживающей связь с культурной традицией) структуре текста, кото-
рая вызывает у читателя определенные ассоциации, способные породить отличное от исходного сообщение.
Список литературы
1. Аршинов, В. И. Синергетика как феномен постнеклассической науки [Электронный ресурс].
иЯЬ: http://www.i-u.ru/biblio/archive/arshinov%5Fsi пе^ейка/02^рх
2. Барт, Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика / пер. с фр., сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. М. : Прогресс, 1994.
3. Можейко, М. А. Дискурсивность // Постмодернизм : энциклопедия. М. : Интерпрессервис; Кн. дом, 2001. С. 237-239.
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 33 (248).
Филология. Искусствоведение. Вып. 60. С. 166-168.
Т. В. Печагина
КОНЦЕПТ «ВЛАСТЬ» В НЕМЕЦКОЙ ДЕТСКОЙ ФЭНТЕЗИ
В статье рассматриваются способы вербализации концепта «Власть» на примере романов немецкой детской фэнтези (К. Майер и П. Фройнд). Прослеживается связь между концептами «Власть» и «Зло».
Ключевые слова: категориальный концепт, власть, зло, немецкая детская фэнтези.
Конфликт произведений фэнтези часто ос- В романе «Ледяное пламя» К. Майера упо-
нован на борьбе за власть и борьбе за сверже- минается о нескольких правителях: Снежной
ние несправедливой власти, тирана. У разных авторов эта тема проявляется по-разному и на разных уровнях. В детской фэнтези изображены властелины государства (К. Майер), города (Т. С. Леванова), волшебного мира (Дж. Роулинг, П. Фройнд, К. Майер, Т. Ш. Крюкова), руководители школы (Дж. Ниммо, Дж. Роулинг, П. Фройнд). Концепт «Власть» обладает многими общими средствами вербализации с категориальными концептами «Добро» и «Зло». Это связано с разным отношением к власти как таковой и разными способами управления, которые выбирают руководители. В данной статье мы рассмотрим, реализацию концепта «Власть» в немецкой детской фэнтези и его связь с категориальным концептом «Зло».
В немецком языке существует две лексемы, репрезентирующие имя концепта «Власть»,— Macht и Gewalt. Macht — «право, способность распоряжаться кем-либо, чем-либо» [1. S. 598], Gewalt — «право и способы распоряжаться чем-то/кем-то, управлять» [1. S. 425]. Концепт «Власть» реализуется через характеристику персонажей, которые занимают руководящие должности, оценку их деятельности остальными героями, через персонажей, желающих стать руководителями страны, государства и т. п., а также через отдельные высказывания персонажей относительно того, что такое власть и какой она должна быть.
Королеве, русском царе Александре III и его отце Александре II. Ни один из них не изображен положительно.
Снежная Королева (Schneek0nigin) — владычица северных земель. Она изображена тираном (Tyrannin), и, соответственно, ее правление характеризуется в тексте рядом негативных лексем: unterjochen (порабощать), bestrafen (карать, наказывать), Kerker (тюрьма), erfrieren (замораживать), sterben (умирать), entführen (уводить, похищать), an sich zu binden (привязать к себе), zwingen (покорять), ausgebeutet (эксплуатировать), selbst in Saus und Braus gelebt (жила в свое удовольствие). Сердце Снежной Королевы — изо льда: «Wer so alt und kalt und schlau ist wie die Herrin des Nordlandes, der tragt sein Herz nicht in der Brust... Schon vor vielen Zeitaltern hatte sie sich das Herz aus der Brust gepflückt und bewahrte es seither in einer Kammer ihres Palastes auf.» («У таких старых, холодных и хитрых, как хозяйка северных земель, сердце находится не в груди. Уже много лет как достала она свое сердце из груди и прячет его в одной из комнат своего дворца») [2. S. 8]. В книге ее сердце называют сосулькой (Eiszapfen/Zapfen). Кроме холода в нем заключено могущество тиранки. «Und selbst das Sternlicht des Anbeginns ist hier eingeschlossen, in Türmen aus Eiskristall und in den tödlichen Augen der K0nigin» («И сам свет звезды мироздания заключен здесь, в ледяных башнях, в смер-
