CC BY
105
УДК 882
И. О. Прокофьева
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ИСПОВЕДАЛЬНО-БИОГРАФИЧЕСКОЙ ПОВЕСТИ
ПЕТРА ХРАМОВА «ИНОК»
Рассматривается современная уфимская проза, проведен анализ повести талантливого уфимского художника, писателя П. Храмова, своеобразия ее сюжета, композиции, образной системы, системы приемов, используемых прозаиком в повести «Инок».
Ключевые слова: уфимская проза, повесть, герой-повествователь, мифологема, принцип контраста, афористичность, ретроспектива, пространственно-временные координаты, галерея женских характеров, ирония.
«Жизнь - это война с забвением...» [1, с. 150]. Эти слова из произведения «Инок» уфимского художника Петра Храмова как нельзя лучше подходят к тому, чтобы подчеркнуть главную особенность данного произведения, которое, безусловно, обладает многими художественными достоинствами. Главный герой - маленький мальчик, чья душа тонко распознает и глубоко оценивает прекрасное и безобразное в окружающем его мире. Мире, который включает и ассимилирует в себе прошлое и настоящее, сиюминутное и вечное; уютное пространство родного дома и целой России, настоящее нашего Отечества и его историю, прошлое, пейзаж родного края и бездну вселенной. В тексте писателя, как это часто бывает в автобиографических произведениях, легко и виртуозно соединяются оценки этого мира главным героем, который предстает перед читателем то шестилетним мальчиком, то подростком, то 26-летним молодым человеком, то более зрелым и мудрым мужчиной.
С одной стороны, перед читателем разворачивается широкая картина военной и послевоенной жизни уфимцев (именно из Уфы родом герои произведения писателя), которая расширяется благодаря авторским комментариям до полотна общероссийского бытования. А с другой стороны, художник создает многоцветное исповедальное, задушевное, глубоко интимное и трогательное полотно жизни внутренней, поражающей своей тонкостью и филигранностью.
И хотя на основании всего вышесказанного, казалось бы, можно отнести произведение Петра Храмова к жанру романа, точнее было бы определить жанр данного текста как исповедально-биографическую повесть, так как в центре сюжета произведения - развитие и становление души главного героя, весь сюжет сфокусирован на состоянии души и переживаниях мальчика, чьи оценки порой бывают мудрее, точнее и глубже, чем у взрослых, на истории его семьи, на самых важных, судьбоносных событиях из жизни бабушки, дедушки, отца и матери. Круг действующих лиц, окружающих маленького мальчика, составляют родные,
друзья и соседи. События, которые происходят с главным героем, разворачиваются пусть в переломный и важный для страны период, но все же это небольшой временной отрезок [2-7].
Свое произведение Пётр Храмов назвал «Инок». Заглавие носит явно символический характер. В «Толковом словаре русского языка. Современная версия» В. И. Даля читаем: «Инок - монах, чернец, черноризец; отшельник, пустыножи-тель» [8, с. 297]. Иноком главного героя назвала его первая учительница Анна Дмитриевна во время беседы с ним, когда она пыталась объяснить своему ученику основы арифметики, дающиеся ему с большим трудом из-за «излишне» развитого художественного воображения: «А ты интересный мальчик, прямо-таки - инок». «Инок - это священник?» - спросил я. «Нет, - отвечала она, - необязательно. Инок - это просто другой, иной человек -и-ной», - сказала она с улыбкой» [1, с. 80].
Конечно, иным можно назвать любого не вписывающегося в окружающий мир человека, не принимающего его правила, отвергающего основы тоталитарной системы, мир, который уничтожает индивидуальное, неповторимое начало в любом из нас. Но нам кажется, что символический подтекст, возникающий в названии повести, другой, более глубокий, христианский. Невольно вспоминается цитата из Библии, которой завершается повесть «Очарованный странник» Н. С. Лескова: «...Провещания его остаются до времени в руке сокрывающего судьбы свои от умных и разумных и только иногда открывающего их младенцам» [9, с. 398]. В повести Петра Храмова есть явно близкие к Библии и к мировоззрению «неукротимого ерисиарха»
Н. С. Лескова размышления. Мудрыми и разумными Христос называет людей, усвоивших ложную мудрость, а младенцами - открытых людей, с чистым сердцем, подобных детям. Главный герой «Инока» - человек с девственной младенческой душой, которая остается незамутненной, несмотря на то что она взрослеет, мужает, закаляется, сталкивается с мерзостью жизни. Герой-инок, как лесковский странник Иван Флягин, все более и более
очаровывается красотой жизни, не черствея душой, сохраняя ее хрустально-чистой, отталкивая от себя все наносное и уродливое.
Поэтому неслучайно начинается повесть с мифологемы «дом», с детального описания дома, в котором поселили семью мальчика. «Ах, какой это был дом! <.. > А вот дом удивил. Весь деревянный (только лестница белокаменная), бревенчатый с дивно врезанным орнаментом наличников, карнизов и балкончиков, с крутой крышей и флюгером на ней, с островерхими ажурными башенками, он как бы стремился к небесам и походил на остановившееся пламя. Он был весь розовый, а там, где облупилась розовая краска, как пепел, мерцало старое, в светло-серых ворсинках дерево» [1, с. 3]. А рядом с домом стоял тополь, над которым поднималась вечерами «тополиная звездочка», названная бабушкой мальчика «вещей». К тополю герой относился как к вечному древу жизни, тополь воплощал для мальчика красоту, загадочность и непостижимость целой вселенной. Дерево стояло за садом, за которым «была рыжая глинистая гора, на горе - морг, а над моргом - тополь» [1, с. 7]. Вот яркое соединение бренного, тленного и вечного!
Тополь и дом будут уничтожены, стерты с лица земли, но не преданы забвению героем. Дерево безжалостно срубят и символично: проститься с ним мальчик придет к зданию морга, где среди других бревен он узнает свой мертвый тополь. «Это было первое горе в моей жизни», - заметит автор, передавая чувства героя. И сила переживаний мальчика огромна. Достаточно сопоставить чувства его после смерти дедушки, когда он скажет: «Это была первая смерть в моей жизни» [1, с. 170-172]. Смерть дедушки воспринимается
мальчиком как страшное, но все же неизбежное и давно ожидаемое событие (дедушка долго болел), а смерть тополя для героя - это уничтожение самой жизни, ее основ.
Дом в повести тоже убьют, но позже: его уничтожат после войны, сравняв с землей место, где он когда-то стоял. Герой Петра Храмова, придя проститься с ним, увидел «свежий асфальт и каток в углу бывшего нашего двора» и почувствовал неловкость. Ведь «странно и совестно, как всегда, когда своими глазами видишь неотвратимость смерти» [1, с. 223]. Дом в повести писателя можно сопоставить с эдемом, а тополь - с райским садом. Ведь вечное стремление человека к красоте и гармонии связано с желанием вернуться в Эдем, из которого он когда-то был изгнан. На стыке веков, ощущая катастрофичность бытия, А. П. Чехов во многих своих произведениях будет создавать образы дома и сада, мечтая, что через сто лет земля превратится в цветущий сад и человек наконец-то станет счастливым. Наверное, поэтому дом из по-
вести «Инок» сравнивается Петром Храмовым не только со сказочными «хоромами царя Салтана», «диковинным теремом», «вальтеровским замком», но в нем угадывается «совестливая и смиренная интеллигентность чеховского дома с мезонином» [1, с. 3-7].
Композиционный принцип, который положен в основу повести, - принцип контраста. В произведении два полюса - добра и зла, вечного и сиюминутного, прекрасного и безобразного. К первому относятся живая природа (небо, звезды, река, собаки, лошади и т. п.); созданные человеком и подаренные вечности храмы, картины; славная история России, ее литература; и, конечно, родные и близкие по духу люди, с чистой, стойкой, простодушной, как у ребенка, душой.
Полюс зла - это государственная система, машина тоталитаризма, извращающая, уничтожающая человека, превращающая его в автомат, жестокий «живой» механизм. В конце произведения одна из героинь скажет об этом так: «Да... рабочий класс самый реакционный, он ничем не связан с вечностью - ни землей, ни собственностью, ни людьми, ни памятью. Ни своей работой: все его поделки устаревают через пять-десять лет. Класс, работающий на свалку, - отсюда психология временщиков: после нас хоть потоп. Это не крестьяне: умирать собрался, а рожь сей. Это пьяные временщики, у которых нет ничего святого. Даже отечества. Даже надежд - их заменяют автоматы. роботы. Вот они и беснуются.» [1, с. 223-224]. Временщики Петра Храмова - это те же дачники, которые появились в зрелой прозе и драматургии А. П. Чехова, дачники, пришедшие на смену оседлой жизни, дворянской усадьбе и не несущие ответственности за все происходящее на этой земле.
В повести много эпизодов, рассказывающих читателю о беспощадности мира зла. Например, погонщики, «мужики-фантазеры», как саркастически называет их автор, истязают и забивают лошадей, которые «по воле партии и химерам невежества» не смогли вытянуть в гору бревна с берега реки на лесопилку. Те же мужики просто так, ради забавы поймали беззащитного бездомного пса и распилили его на той же лесопилке и т. д. Однажды душа ребенка не выдержала и взбунтовалась. Мальчик сначала плюнул в лицо, а потом с остервенением «рвал, кусал, царапал ненавистную и подлую тварь» парторга лесопилки, бездушно издевающегося над лошадьми [1, с. 92].
В повести Петра Храмова мы встречаем ряд философских и нравственных категорий и понятий, которым автор дает тонкие и точные характеристики, определения. Когда писатель рассуждает об этих философских категориях, его высказывания, выводы звучат емко и афористично. Приведем
только самые яркие примеры таких афоризмов. «Ржавеет золото и истлевает сталь, крошится мрамор - к смерти все готово. Всего прочнее на земле печаль и долговечней - царственное слово. Печаль. Слово. А меж ними - жизнь. Или то, что вместо нее» [1, с. 163]. «За двадцать лет, истерев сотни подошв и кистей, я понял одно: смирение перед Божьей волей есть единственно возможная форма существования человеческой души на этой земле» [1, с. 155]. «Литература - это не обычный „пред-мет“ вроде химии, а способ сохранения человеческой души и форма праведного ее существования» [1, с. 173]. «Была у меня примета; дабы весь день был удачным, я должен был с утра посмотреть в детские глаза - глаза Бога» [1, с. 187]. «„Настрое-ния“. бывают у кухарок, лакеев и горничных. А люди порядочные, люди воспитанные просто не имеют права ни на какие кривляния души» [1, с. 191]. «Доброта, внучек, лукава, она бывает и корыстной; а вот благородство свято, это наглядное и единственное доказательство истинной человечности. Других - нет» [1, с. 194]. «Талант в России воспринимается как покушение на естественный ход вещей» [1, с. 203]. «Иной мир - мир добра и порядка - возможен, если вручить сердечным и хозяйственным женщинам, отобрав его у мятежных и легкомысленных (как Ленин) мужиков-фантазеров. Сравните: война, бунт, бардак, водка - молоко, уют, семья, мир. Поняли?» [1, с. 215]. «Люди бездумно и легкомысленно стареют от гордости, утрачивая в себе святую простоту детства» [1, с. 212]. «Грубость и хамство - это просто пароль советского человека» [1, с. 43] и др.
Интересны пространственно-временные особенности повести. Произведение состоит из трех частей, в первой - 14, во второй - 12, в третьей -16 глав. В центре художественного текста - развитие и взросление светлой, божьей, детской души мальчика, чьи ощущения и оценки жизни отнюдь не кажутся наивными или незрелыми. В начале повести герою пять-шесть лет, затем он уже первоклассник, достигает отроческого возраста, дальше перед читателем юноша, окончивший школу, и, наконец, 26-летний мужчина. Но эти «возрастные состояния» души героя даны в повести не линейно, а зачастую параллельно. Приведем только один пример. Встретились два друга, мальчик и Стёпа, они ждут девочек Машу и Агарь, за которыми трогательно ухаживают. И вдруг, глядя на них, Степан говорит о том, что это идут их будущие вдовы. Эти слова оказались пророческими: через много лет, замечает герой-повествователь, Агарь получит похоронку на своего мужа, боевого летчика Степана Курпея. И такие переходы от настоящего к будущему и от настоящего к прошлому растворены в тексте произведения.
Писатель не часто, но прибегает к приему ретроспективы. Читатель узнает об истории семей мальчика и его школьных друзей, правда, такие сведения фрагментарны, но это, в свою очередь, не мешает Петру Храмову дать глубокую характеристику репрессированному русскому дворянству. О своих корнях, о своих бабушке и дедушке, о силе, стойкости, верности своим убеждениям и благородстве русской интеллигенции мальчик будет помнить всегда. С детских лет он с уважением и благоговением относился и к русской культуре. Еще в детстве бабушка прочитала внуку жизнеописания А. С. Пушкина, и после этого родной тополь казался мальчику лицейским садом, по которому «скучно бродил, то бегал вприпрыжку родненький наш арапчонок» [1, с. 8]. Именно рассказ о смерти А. С. Пушкина, строки В. А. Жуковского о последних минутах жизни поэта заставили еще маленького человека относиться к смерти далеко не по-детски. «А смерть Пушкина я по сей день воспринимаю как вообще Смерть. Да, смерть впечатлительного и благородного, великого и простого сердца превратила ужас абстрактного небытия в суть христианского прощения души» [1, с. 8]. Уже повзрослевший мальчик представлял себе А. С. Пушкина «жгуче-светлоглазым и смуглым, сердечно-простым и благородным, - то усмешливо-мудро, то с веселым, волчьим, жизнелюбивым оскалом; он понимал всех, оставаясь никем не понятым» [1, с. 174].
Еще одним ярким впечатлением детства стало посещение мальчиком и его друзьями под руководством его крестной, Елены Григорьевны, музея, в котором дети впервые увидели картину своего земляка Михаила Васильевича Нестерова «Видение отроку Варфоломею», вернее, ее незаконченный вариант. Обращаясь к этой картине, Елена Григорьевна рассказала ребятам о Сергии Радонежском, о Дмитрии Донском, о Куликовской битве, о единении Руси, о вере и Боге.
Имя А. П. Чехова практически рефреном проходит через всю повесть писателя, упоминаются многие его произведения («Вишневый сад», «Три сестры», «Каштанка»). И даже там, где, казалось бы, речь не идет о писателе и его творчестве, все равно ассоциативно мы ощущаем чеховское начало: говорится ли о русской интеллигенции, дается ли описание дома и сада (в этих картинах сохранен и передан чеховский дух), рассказывается ли о первом путешествии мальчика, во время которого герой, как чеховский Егорушка из повести «Степь», впервые открывает для себя огромный мир, чувствуя в бескрайних просторах богатырское, мощное начало, и т. д.
Но, пожалуй, самыми интересными являются рассуждения одной из героинь повести об особой
этике А. П. Чехова, которую можно охарактеризовать как «комфортный стоицизм культуры». «Чехов - единственный наш писатель, который понимал, что дело не в социальных и общественных идеях, которые неизбежно ссорят людей, не в «направлениях», которые тоже их разобщают, а в постоянном - как жизнедеятельность живого организма - нравственном усилии» [1, с. 228].
Но временная категория «вечное» (славная история России, ее литература, живопись, храмы и т. д.) сопряжена в тексте повести с категориями, понятиями и именами общественно-политической жизни: тоталитарная система, классовая вражда, вожди советского государства (Ленин, Сталин, Хрущёв), культ личности и т. п. Даже дети вовлечены во взрослые политические игры: они рассуждают, спорят, высказывают свое отношение к поверженному кумиру Сталину и новому «пророку» Хрущёву. Вот диалог главного героя и его верного друга, девочки Маши, в которую мальчик был влюблен с первой их встречи: «Михална, - сказал я назидательно, - товарищ Сталин был гораздо сложнее, чем представлялось это колхозным добродетелям блаженного Никиты». Маша сменила тон: «Да. Но этот юродивый реабилитировал и твоего, и моего дедушку». Я вздохнул. сказал уже вслух с раздражением: «Пойми же, Маша, Сталин был точно по размеру нашего народа. Его любили и любят под стать его подлости, его холопства, его зависти, чудовищной его жестокости, по точным размерам примитивнейшей его „справедливости^. Невидящим взглядом Маша посмотрела окрест и спросила меня простенько: «А народ всегда был таким?» Я задумался. И тогда и сейчас» [1, с. 94].
И все же центром автобиографической повести Петра Храмова являются не политические события, ход времени, историческое прошлое и настоящее России, а люди с живыми и мертвыми душами. И те и другие поражают своей полнотой, скрупулезностью и точностью изображения. Великая литература XIX в. подарила миру образцы женских образов, в каждом из которых воплотилось представление русского художника об истинной чистоте и красоте женской души. По мнению автора, и Петру Храмову удалось внести свой неповторимый вклад в создание вечных женских образов.
В произведении целая галерея ярких женских характеров. Это крестная главного героя Елена Григорьевна, трогательная и деликатная женщина, рисующая «человеческие лики членов сталинского политбюро» «с почти религиозным усердием» и в это же время рассказывающая о жизни Христа своему крестнику [1, с. 17]. Мать мальчика, работающая учительницей, часто одергивающая домашних за излишнее и опасное в годы войны вольнодумство, но отчаянно бунтовавшая в годы юности (она
участвовала в нудистской демонстрации протеста, пройдясь по улицам своего родного города Ростова голой), не предавшая своего репрессированного отца и не сменившая фамилию после замужества. Неземная красавица Нагима Асхатовна, чьей природной простой и естественностью так восхищался главный герой. Смешная, искренняя, хрупкая, но иногда не по годам стойкая девочка с редким древнеегипетским именем Агарь.
И все же особо выделяются среди этого многоцветья женских характеров образы бабушки и Маши. Они для героя воплощение истинной, непостижимой силы духа, чистоты помыслов, верности своим убеждениям и целомудрия.
«Такой же постоянной, как река, и изменчивой, как ее состояние, была моя бабушка - русская дворянка с крепкими мужицкими руками, молчаливая, твердая, светлоглазая, невероятно впечатлительная, до смешного самостоятельная и до странности добрая» [1, с. 4]. Бабушка всегда была для своего внука верным другом, примером глубоко образованного человека и настоящей интеллигентности. Она всей душой верила в то, что на хамство и злобу нужно и можно отвечать только добром.
«Кроткая и чуткая Маша характер имела вполне русский - несокрушимый, как у боярыни Морозовой» [1, с. 121]. Именно в Маше, с которой главный герой повести познакомился еще в первом классе, мальчик почувствовал родственную душу, способную на самоотверженную помощь, понимание и сострадание. Безусловно, именно характеры бабушки и Маши получились у Петра Храмова наиболее цельными и яркими.
Нельзя не обратить внимание еще на некоторые особенности повести «Инок»: во-первых, пейзажные зарисовки, в которых чувствуется мастерство писателя-живописца, художника (точно передан цвет, положены тени, расположены детали пейзажа и т. д.), а во-вторых, тонкий юмор, иронию автора. Приведем только несколько примеров из эпизода поездки мальчика к своему дедушке. Во время путешествия мальчик видит в вагоне лихих комсомольцев, которые «шепотом матерились и обсуждали половые вопросы», веселились, пьянствовали, играли в карты. На первой же большой станции, выйдя за спиртным, они отстали от поезда. Их попутчиков (мальчика и старушку) просят подписать протокол, так как молодые люди оставили в поезде свои вещи. «Я сказал, что я „малень-кий“, а старушка оказалась неграмотной - я расписался вместо нее - „Шилкина“. „И сам распишись, чего там“, - сказал проводник с уважением к моей образованности. Конечно, я не стал писать свою настоящую фамилию - зачем? - а старательно вывел красивую и заграничную „Крузенштерн“» [1, с. 121]. Следующий пример. На одном «кумачо-
вом предначертании» мальчик прочел: «Под знаменем Маркса - Ленина - Сталина и товарища Мин-журенко У. К. - вперед к победе коммунизма!» Оказалось, что Минжуренко У. К., который был почему-то указан на лозунге рядом с великими вождями, - партработник районного масштаба. «Дня через два все разъяснилось: сам товарищ Минжу-ренко У К., прибывший в колхоз для воодушевления, прочитал лозунг и сказал колхозным вождям с укоризной, но всепрощающей мягкостью: «Нельзя же так, товарищи, вы про Энгельса забыли» [1, с. 141].
И последнее, что хотелось отметить, говоря о художественных достоинствах повести, - это образ главного героя-повествователя, который выступает в тексте то тонким, внимательным созерцателем природы, философом, чьи размышления о жизни опираются на вечные христианские истины, то безжалостным критиком, дающим точные оценки и характеристики уродливым явлениям действительности. Но более всего поражает в хра-мовском герое твердая гражданская позиция, его убеждения, которым может позавидовать современный бесхребетный человек - человек безвременья.
Повесть Петра Храмова «Инок» - произведение, которое может быть адресовано молодому и более зрелому читателю. Каждый найдет в авторской исповеди то, что созвучно его душе, его опыту, его жизненным устремлениям. Но одно безусловно: повесть написана пером талантливого человека, чей внутренний мир так многогранен, многоцветен и ярок, что вбирает в себя все многообразие окружающей действительности. В статье «Хрустальный крест» П. И. Фёдоров пишет: «С истинным христианским смирением П. Храмов рисует в своем романе не ужасы сталинизма, а веру людей, помогавшую выжить в нечеловеческих условиях. В отличие от многих современных писателей он четко фиксирует борьбу Добра со Злом в окружающем мире и душах своих героев. <...> Творчество даже самых великих художников является лишь каплей в океане народной культуры. И тут важен не столько размер или оригинальная форма этой «капли», а ее химический состав, соответствующий или не соответствующий миллионам других. В случае с Петром Храмовым решающую роль играет не поверхностное сходство, а глубинное соответствие его произведения религиозно-нравственным традициям русской культуры» [10, с. 124].
Список литературы
1. Храмов П. Инок. Уфа: Китап, 2012. 256 с.
2. Русская повесть XIX века: история и проблематика жанра / ред. Б. С. Мейлах. Л.: Наука, 1973. 565 с.
3. Кузьмин А. И. Повесть как жанр литературы. М.: Знание, 1984. 111 с.
4. Ванюков А. И. Русская советская повесть 20-х годов. Поэтика жанра. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1987. 200 с.
5. Русская советская повесть 20-30-х годов. Л.: Наука, 1976. 455 с.
6. Головко В. М. Поэтика русской повести. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1992. 191 с.
7. Тамарченко Н. Д. Русская повесть серебряного века. Проблемы поэтики сюжета и жанра. М.: Интрада, 2007. 256 с.
8. Даль В. И. Толковый словарь русского языка. Современная версия. М.: Эксмо-Пресс, 2000. С. 297.
9. Лесков Н. С. Очарованный странник // Собрание сочинений: в 6 т. М.: Экран, 1993. Т. 5. 575 с.
10. Фёдоров П. И. Хрустальный крест // Бельские просторы. 2011. № 1. С. 124.
Прокофьева И. О., старший преподаватель.
Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы.
Ул. Октябрьской революции, 3а, Уфа, Республика Башкортостан, Россия, 450000.
E-mail: [email protected]
Материал поступил в редакцию 05.11.2013.
I. O. Prokofieva
ARTISTIC ORIGINALITY OF A CONFESSIONAL-BIOGRAPHICAL STORY BY P. KHRAMOV “COENOBITE”
This article is devoted to modem Ufa prose, the analysis of the story of a talented Ufa artist and writer P. Khramov, the originality of the plot, the composition, imaginative system, the system of techniques used by the novelist in his story “Coenobite”.
Key words: Ufa prose, story, hero-narrator, mythologema, principle of contrast, aphoristic, retrospective of the space-time coordinates, gallery of female characters, irony.
References
1. Khramov P. The monk. Ufa, Kitap Publ., 2012. 256 p. (in Russian).
2. XIX century Russian novel: The history and problems of the genre. Ed. Meilakh B. S. Leningrad, Nauka Publ., 1973. 565 p. (in Russian).
3. Kuzmin A. I. The story as a genre of literature. Moscow, Knowledge Publ., 1984. 111 p. (in Russian).
4. Vanyukov A. I. Russian Soviet story of 20s. The poetics of the genre. Saratov, Saratov University Publ., 1987. 200 p. (in Russian).
5. Russian Soviet novel of 20s-30s. Leningrad, Nauka Publ., 1976. 455 p. (in Russian).
6. Golovko V. M. Poetics of Russian novels. Saratov, Saratov University Publ., 1992. 191 p. (in Russian).
7. Tamarchenko N. D. Russian story of Silver Age. Problems of poetics of plot and genre. Moscow, Intrada Publ., 2007. 256 p. (in Russian).
8. Dali" V. I. The Dictionary of Russian language. The modern version. Moscow, Eksmo-Press Publ., 2000. 297 p. (in Russian).
9. Leskov N. S. Fascinated Wanderer. Coll. 6 vols. M.: Screen Publ., 1993. Vol. 5. 575 p. (in Russian).
10. Fedorov P. I. Crystal Cross. Bielskispaces, 2011, no. 1, p. 124 (in Russian).
M. Akmulla Bashkir State Pedagogical University.
Ul. Oktaybrskoy Revolutsii, 3a, Ufa, Bashkortostan, Russia, 450000.
E-mail: [email protected]
