CC BY
86
по снятию различных кругов зажима и имеет конечной целью полное психофизическое раскрепощение актера.
На основе таких импровизированных этюдов и базируется принцип построения спектаклей в стиле постмодерн. Только отдельный этюд не доводится до постановочного завершения, а совершенствуется путем неоднократного повторения и уточнения действенных задач и «окрасок» (термин М. Чехова). Он как бы импровизируется вновь и вновь за счет расширения смыслового пространства внутри себя и конечного результата не имеет. Самым ярким примером постановки спектакля в стиле постмодернизма (которые мог видеть зритель Улан-Удэ) был спектакль Пермского молодежного театра по пьесе Э. Олби «Случай в зоопарке», показанный на фестивале «Байкал-Мичиган» в 1989 г. А наиболее приближенным к данному стилю сегодня является спектакль Молодежного художественного театра по мотивам пьесы Н. Гоголя «Женитьба», живущий уже более десяти лет.
Таким образом, в современном драматическом театре существует особое направление, называемое постмодернизмом, - оно не направлено на самовыражение творческого «я», а призвано скоординировать себя в духовном развитии и самоопределиться в творческом и бытовом хаосе. Главное здесь - «археология души», имеющая своей конечной целью процесс самоидентификации, так необходимый в кризисный период общественного самосознания. Как верно заметила В.Ц. Найдакова, «важно осознать и осмыслить готовность разных видов искусства к отражению в художественных образах нового опыта человеческого общества. Сама эта готовность открывает новые перспективы» [2, с. 57].
Литература
1. Бердяев Н.А. Самопознание. - М.: Книга, 1991.
2. Найдакова В.Ц. Теория драмы. - Улан-Удэ: ОНЦ «Сибирь», 1993.
3. Чехов А.П. Пьесы. «Иванов». - Воронеж: Изд-во Воронежск.ун-та, 1983.
4. Рудестам К. Групповая психотерапия. - М.: Прогресс-Универс., 1993.
5. Чехов М. Литературное наследие. Т.2: Об искусстве актера. - М.: Искусство, 1986.
6. Вишневская И. Парадокс о драме // Современная драматургия. 1990. № 3.
7. Жаккар Ж-Ф. Даниил Хармс: театр абсурда - реальный театр // Театр. 1993. № 11.
8. Леви В. Искусство быть другим. - СПб.: Питер, 1993.
9. Бушуева М. «Женитьба» Н. Гоголя и абсурд. - М.: ГИТИС, 1998.
10. Владимирова З. М.О. Кнебель.- М.: Искусство, 1991.
Literature
1. Berdyaev N. Self-knowledge. Moscow, 1991.
2. Naidakovа V. Theory of Drama. Ulan-Ude, 1993.
3. Chekhov A. Ivanov: plays. Voronezh, 1983.
4. Rudestam K. Group psycho-therapy. Moscow, 1993.
5. Chekhov M. Literature heritage. Vol. 2: On the art of an actor. Moscow, 1986.
6. Vishnevskaya I. The paradox about drama // Modern dramatics. 1990. № 3.
7. Jaccard J.-Ph. De la réalité au texte l'absurde chez Daniil Harms // Theatre. 1993, № 11.
8. Levi V. The Art of Being Different. St. Petersburg, 1993.
9. Bushueva M. Gogol’s “Wedding” and absurdity. Moscow, 1998.
10.Vladimirova Z. M. Knebel. Moscow, 1991.
Витин Владимир Альбертович, режиссер, доцент кафедры театрального искусства ВосточноСибирской государственной академии культуры и искусств
Vitin Vladimir Albertovich, senior lecturer of the faculty of theatre art of East-Siberian State Academy of arts and culture
Tel: 9243956275; e-mail: zamerzli 54.64@mail.ru
УДК 82.09 (510)
ББК 83.3 (5 Кит)
М. Б-О. Хайдапова Художественно-философское осмысление темы человека в ранней поэзии Шу Тин
В статье исследуется идейно-эстетическое своеобразие художественного выражения темы человека в ранних произведениях современной китайской поэтессы Шу Тин, написанных в первой половине 1970-х гг.
Ключевые слова: китайская литература, поэтесса, Шу Тин, стихотворение, художественный образ, романтизм.
M. B-O. Khaydapova
Artistic and philosophical reflection on human subject in the early poetry of Shu Ting
The article examines the ideological and aesthetic originality of artistic expression of human subject in the early works of contemporary Chinese poetess Shu Ting, written in the first half of the 1970's.
Key words: Chinese literature, poetess, Shu Ting, poetry, art image, romanticism.
Тема человека и его существования в мире является центральной темой в литературе всех времен и народов, а образ человека - основным в искусстве слова. Самопознание автора, его жизненный опыт, его индивидуальное мироощущение и миропонимание, искания и размышления по поводу собственного существования - все это с наибольшей выразительностью обретает художественную форму в лирических произведениях. И каждое лирическое произведение всегда неповторимо, поскольку отражает мировосприятие неповторимой личности автора, собственного «я» художника-творца. Вместе с тем благодаря глубине личности автора индивидуальное в своей основе «самовыражение» поэта способно обретать в лирике эпохальное и общечеловеческое значение. Такова поэзия современной китайской поэтессы Шу Тин. В рамках данной статьи рассмотрим идейно-художественные аспекты экзистенциальной тематики ее поэтических произведений на материале ранних стихотворений «Обращаюсь к морю» (1973), «Жемчужина - моря слеза» (1975) и «Лодка» (1975).
Процесс творческого становления поэтессы протекал на историческом фоне «культурной революции» (1966-1976). Известными атрибутами упомянутой эпохи стали массовые гонения, нашедшие выражение в «трудовом перевоспитании», «собраниях критики», «хунвэйбиновщине», а также жесткая цензура в отношении произведений литературы и искусства, отразившаяся в политических лозунгах и шаблонных произведениях искусства наподобие «образцовых спектаклей», «духовном голоде» и «запрещенной литературе». Шу Тин в юном возрасте столкнулась с жестокими реалиями той «абсурдной эпохи», испытав разные беды: от опыта «деревенского труда» до непосильных физических нагрузок на городских заводах; ей довелось почувствовать одиночество, горечь утраты, стать свидетелем жизненных трагедий близких друзей, знакомых и незнакомых ей людей.
Одним из важных этапов духовного созревания молодой Шу Тин стали первые годы ее жизни в городе после возвращения из деревни. Зародившееся еще во время пребывания в деревне литературное творчество получает свое дальнейшее развитие в последующие годы одинокого выживания в городе. В это время она создает серию стихотворений, центральной темой которых является тема человека, его места и назначения в этом мире. Философские размышления Шу Тин получают художественное воплощение в природных образах моря, берега, ракушек, скалистых гор, жемчужины и лодки.
Жизнь и море слиты воедино в стихотворении Шу Тин «Обращаюсь к морю»: явления природы перемежаются с различными проявлениями жизни человека, стихии природы и человека, по существу, здесь неразличимы - столь едины они в сознании поэтессы. Море-жизнь предстает в данном произведении как могучая стихия, чарующая и опасная:
Морской рассвет
Скольких героев вызвал искренний восторг;
Морской закат
Скольких поэтов вызвал нежные воспоминания.
А сколько песен, на утесах спетых,
Ветер морской все еще днем и ночью Днем и ночью напевает;
А сколько на песке оставшихся следов,
И сколько поднимающихся к небу парусов,
Морской волною были тайно,
Тайно похоронены.
Проводя параллели между проявлениями природной стихии моря и жизни человека, поэтесса отождествляет их:
Были проклятья, было горе,
Была хвала и была слава.
Море - изменчивая жизнь,
А жизнь - бушующее море.
Всепоглощающая сила морских волн соотнесена с забвением, которому, в свою очередь, противопоставлен непреходящий свет от «рассыпанных на горных склонах ракушек-звезд»:
Где замки из песка, что строили мы в детстве?
Где же следы первой любви?
О, море,
Пусть твои волны
И способны смыть воспоминания,
Есть еще те ракушки,
По склонам гор рассыпанные,
Словно летней ночи звезды.
Картина бушующего моря сопровождается раздумьями о перипетиях человеческой жизни, природные опасности ассоциируются с социальными бурями, а птицы буревестники - с отважными героями. Стихотворение приобретает выраженное романтическое звучание, а в образе героя-буревестника слышны отголоски романтического реализма М. Горького:
Возможно, что пучина угрожающе мигает,
Быть может, буря жадно распахнула хищный рот,
О, жизнь,
Хоть ты уж погубила
Миллионы чистых грез,
Есть все же смельчаки,
Которые в грозу
Как буревестники летают.
Символична и пустынность берега в стихотворении: безлюдное побережье ассоциируется с окружающей реальностью лирического «я» стихотворения:
Безлюдны вечера на побережье моря,
Сурова ночью неподвижность горных скал.
От берега морского до скалистых гор,
Как одинока тень моя;
От сумерек до поздней ночи,
Какая гордость в сердце моем.
Надо заметить, что тема человеческого одиночества и гордости находит свое выражение во многих произведениях Шу Тин. В частности, в одном из очерков «деревенского периода» встречается символичное описание окружающей ее обстановки: опустевшие овощные гряды, довольствующиеся поиском пропитания птички и недоверчивые взгляды собак. Она говорит: «здесь я одна, все они (животные) не рады мне, потому что я - человек» [1]. Она не в состоянии подстроиться под обстоятельства в силу осознания того, что она - человек, и все ее страдания и устремления также обусловлены мыслями о благородной миссии, высоком предназначении человека. Идейный стержень многих ее поэтических произведений составляет пробуждение сознания человека, о котором Шу Тин говорит и в финальной строфе данного стихотворения, обращаясь к морю:
О, «элемент свободы»,
Притворный рев ли ты,
Обманчивый покой ли,
Пусть ты похитил все былое,
Былое всех и вся -Есть в мире этом,
Страданий и печали полном,
И радость пробуждения.
Общий дух данного произведения отражается не только в семантике комплекса художественно организованных языковых единиц, но также и в расположении строк в данном стихотворении. Т ак, в пяти из шести абзацев стихотворения поэтесса использует отступы разной длины, которые создают ощущение волн, накатывающих одна за другой. И равно как катящиеся вслед одной волны другие волны, сливаясь с ней, образуют еще более крупную и мощную волну, следующие за исходной строкой с разными отступами вторая, третья строки комментируют, обогащают и увеличивают экспрессию топика исходной строки, придавая соответствующую «волнообразность» графическому и ритмическому облику стихотворения. Эффект «волнообразности» создает и чередование двустрочных и трехстрочных сочетаний «волн». Повтор конечных и начальных слов в строках, встречающийся дважды в первом, а также в последнем абзацах стихотворения, также гармонично вплетается в идейно-художественное пространство стихотворения, эмоционально воздействуя на читателя, подобно морским приливам и отливам. Последние две строки второго абзаца образуют замкнутое кольцо из слов «море» и «жизнь», отражая синтез природной и человеческой стихий в художественном мировосприятии автора.
В январе 1975 г. философские размышления поэтессы о человеческом бытии обретают другую поэтическую форму - Шу Тин создает яркий образ жемчужины («Жемчужина - моря слеза»):
В дрожащую ладонь мою легла жемчужина,
Как светлая слеза, что обронило море...
Когда волна, негодованием полна, уходит,
Задыхается грудь земли белоснежная,
Она - обжигающая слеза в глазах героя,
Такая же преданная,
Завистливое солнце
Так и не сумело превратить ее в каплю прозрачной воды;
Когда волна, ликующими криками полна, приходит,
Земля любимого встречает распростертыми объятьями,
Она - золотые ветви и яшмовые листья в девичьей душе,
Такая же трепетная,
Безжалостное время
Так и не сумело иссушить ее лепестки.
Она - миллиарды объятий,
бесчисленные слезы расставаний,
В море скорби и радости Отброшенный высокий стих;
Она - миллионы туманных рассветов,
Бесчисленные дождливые ночи,
В пучине времени Забытая гармонии песнь.
Рассыплешь -кровь в душе проигравшего,
Поднимешь -памятник победителю.
Она была свидетелем кровавой славы,
Она запечатлела страшный грех.
Она так велика,
Ее узор, ее цвета
Объяли безграничный космос,
Вобрали необъятный мир;
И так мала, скромна, как стих мой,
Ветер неистовый
Так и не смог сорвать ее с моей ладони.
Как светлая слеза, что обронило море,
В дрожащую ладонь мою легла жемчужина.
Превращение жемчужины в «светлую слезу, что обронило море», являет собой художественный кристалл поэтической интуиции поэтессы. Хрустально-прозрачный блеск жемчужины есть символ святого начала в человеке, свободного от оков мещанства и обывательства, ее миниатюрность символизирует место человека во вселенной, а величие ее - символ духовного богатства и человеческого достоинства. «Жемчужина» слита воедино с лирическим «я» стихотворения: в одной капле «морской слезы» собраны все «мои» слезы, «мои» огорчения, все «мои» разнообразные чувства. И неудивительно, что поэтесса так дорожит ею, что даже рука, держащая жемчужину, слегка дрожит. Ядро «жемчужины» как вместилища разнообразных чувств составляет утверждение человеческого достоинства. Становление человека сродни образованию жемчужины: человек должен пройти через многочисленные страдания, выдержать различные испытания и пережить трагедии. Поэтесса называет «героем» человека, стремящегося к самореализации. Хоть он и герой, в глазах его мы видим «слезу», которая есть свидетельство того, что он «отброшен» жизнью. Так, через испытания поражениями и победами «поднимается» величественный «памятник» герою [2]. Шу Тин в символичном образе «жемчужины» изобразила сложный внутренний мир человека, величие и одновременно ничтожность человеческого бытия. Человек и космос, мужское и женское, человек и общество, победитель и проигравший, любовь и ненависть, встреча и разлука, скорбь и радость, - все это гармонично синтезирует «жемчужина» Шу Тин.
Наивысшую ступень в искусстве составляют философские границы художественного творения. Шу Тин, мастерски используя чудесную силу искусства поэзии, заставила крошечную жемчужину излучать многослойный свет философии. Можно сказать, что «жемчужина» Шу Тин достигла высочайшей ступени поэтической эстетики: пустое и бесконечно объемлющее, чистое и одновременно способное преломлять сложное сияние, прозрачное и наполненное туманной мистичностью, - все это светло-желтая «жемчужина» Шу Тин [2].
Несколько иначе звучит тема человека в стихотворении «Лодка», написанном в июне 1975 г. Несмотря на тематическое родство с уже рассмотренными стихотворениями, данное произведение отличает более пессимистичный настрой, прежний философский дух сменяется трагедией «Лодки». В образе маленькой лодки с надломленным парусом символично передано внутреннее состояние человека в трудной жизненной ситуации:
Маленькая лодка Неизвестно почему Креном на мели осела На пустынном каменистом берегу
Еще и краска не сошла А парус уж надломлен И нет тенистой зелени деревьев И даже не растет трава
Одиночество, неуверенность, незащищенность, подавленность - вот чувства, что рождает эта картина. В первые годы по возвращении в город у Шу Тин, не имевшей возможности ни учиться, ни трудоустроиться, появляется чувство «оседания на мель». Именно тогда она ощущает непреодолимое расстояние между мечтой и реальностью. Хоть море велико и простирается необъятными далями, тем не менее, маленькая лодка на мели отделена от него целой вечностью:
Приливов море полное
Всего в нескольких метрах от нее
Волна вздыхает
Птицы бьют отчаянно крылом
Море безбрежное
Раскинуло вдаль необъятные просторы Совсем вблизи
Однако же утратило остаток сил Три составляющие этой картины - лодка, берег и море - раскрывают сложнейшие чувства человека, при этом только два из них олицетворены. Берег - безжизненный: пустынный, каменистый, на нем нет ни деревьев, ни травы. Море как символ кипучей жизни, любви, мечты человека предстает в воображении читателя живым: «приливов полное», «вздыхает», могучее вдали и ослабевшее у берега. Образ лодки рождает ассоциации с молодостью - «еще и краска не сошла», а ее надломленный парус, что сломанное крыло у птицы, есть символическое изображение разбитой мечты, утраты веры, потери жизненной опоры. Стихия лодки - море с его приливами и волнами; печальные, они едины на расстоянии:
Пространством вечности разделены Печально они смотрят друг на друга Любовь за гранью бытия Вне времени
Переплела навеки не тускнеющие взоры
Маленькая лодка ощущает себя узником, сидящим на пороге свободы:
И неужели искренней любви Сгнить суждено как доскам корабля И неужели дух парящий Обречен на заточенье вечное Можно отметить, что экспрессия «Лодки», так же как и «Жемчужины», усиливается за счет сопоставления контрастного. Огромное и маленькое, подвижное и застывшее - море и лодка - позволяют читателю глубже почувствовать трагедию лирического героя Шу Тин. Вместе с тем каждый из образов в отдельности также являет собой синтез контрастов: море - сильное и в то же время слабое, лодка -«краска не сошла, а парус уж надломлен», и расстояние между ними - «всего несколько метров» и одновременно «пространство вечности».
Своеобразную «партитуру» художественного текста составляют пунктуационные знаки. В отличие от первых двух стихотворений в «Лодке» нет ни одного знака препинания. Так, ритмизированная эмоциональность, жизненность стихотворения «Обращаюсь к морю» отражается и в графике текста, включающей в себя «волнообразность» чередования строк и знаки препинания. Созерцательно-философский настрой «Жемчужины» также выражается в письменном тексте стихотворения в редких отступах и разнообразных знаках препинания (многоточии, точках, запятых, тире), которые придают стихотворению определенный ритм, а мыслям - размеренность. Не случайно отсутствие знаков препинания и в стихотворении «Лодка». Это скорее можно охарактеризовать как значимое отсутствие, художественный прием, подчеркивающий тихую грусть и непрерывность потока чувств и мыслей автора, который сознательно не делает никаких акцентов на внешней форме.
В этих и некоторых других стихотворениях, написанных Шу Тин в первой половине 70-х гг., отражается то сложное чувство подавленности и потерянности, пережитое самой поэтессой и ставшее впоследствии атрибутом эпохи. Она в своей личной утрате молодости отразила потери целой нации, в ее личном стремлении найти себя в этом мире содержатся устремления и надежды всего поколения. И потому лирические образы поэзии Шу Тин можно назвать обобщенным образом целого поколения. Однако при всей эпохальности образа лирического героя ранней поэзии Шу Тин он не безлик: в этих стихотворениях между строк ощущается присутствие личности автора, а именно стойкого, непокорного характера Шу Тин, ее непримиримой жизненной позиции. Так, в стихотворении «Обращаюсь к морю» поэтесса говорит о том, что в этом мире «есть еще те ракушки, / по склонам гор рассыпанные, / словно летней ночи звезды», «есть все же смельчаки, / которые в грозу / как буревестники летают», есть «... гордость в сердце моем», есть также «радость пробуждения». В произведении «Жемчужина» мы видим, что «завистливое солнце / так и не сумело превратить ее в каплю прозрачной воды», «безжалостное время / так и не сумело иссушить ее лепестки», «ветер неистовый / так и не смог сорвать ее с моей ладони». И даже преимущественно пессимистичный настрой стихотворения «Лодка» немного нарушают его по-
следние четыре строки: «И неужели искренней любви / Сгнить суждено как доскам корабля /И неужели дух парящий / Обречен на заточенье вечное». В них слышится нежелание смириться с существующим положением вещей, непонимание и несогласие, и прежняя описательность переходит в обращение - надежду на поддержку и понимание.
Тема человека в ранней поэзии Шу Тин находит выражение преимущественно в чувстве растерянности, крушении идеалов, одиночестве, что является характерной чертой чувств и умонастроений китайского общества в период «культурной революции». В ее стихотворениях - конфликт реального и идеального, высокие устремления человека и одновременно недосягаемость прекрасного идеала. Предметом художественного познания и изображения поэзии Шу Тин является сложный внутренний мир человека в огромном бушующем мире, его искания и размышления по поводу собственного существования, в основе которых лежит авторское самопознание, опыт становления личности самой поэтессы. Можно отметить, что раннюю поэзию Шу Тин отличает дух романтизма. Ее произведениям свойственна высокая эмоциональность и ассоциативность поэтического языка, выраженная в обилии контрастов и противопоставлений (свобода и заточенье, мечта и реальность, внутреннее и внешнее, герой и мир и др.), а также эпитетов, сравнений и метафор. Романтическое звучание ранней поэзии Шу Тин, вероятно, обусловлено как молодостью, так и влиянием классических произведений западной и русской литературы, в которых Шу Тин еще в юности находила «убежище» от различных проявлений нелепой реальности. Об «ином мире» литературных произведений В. Гюго, Д. Байрона, А. Пушкина, А. Грина и других авторов Шу Тин упоминает в своем автобиографичном очерке «Жизнь, книги и поэзия»: «Здесь тоже есть атака и оборона, удары и защита, муки и агония, обида и негодование, но также есть и Истина, Добро и Красота... ». Высокая мечта, другая реальность в поэзии Шу Тин своими корнями уходят также и к детским годам, стойкому и одновременно нежному характеру ее матери, к «воспитанию любви к Прекрасному» ее школьных учителей. Недаром литературный критик Се Мянь называет ее создательницей «прекрасной печали». Надо отметить, что красота «печали» поэтических творений Шу Тин определяется, прежде всего, ее эстетическими воззрениями, ее неутомимой тягой к прекрасному. Безусловно, и окружавший ее морской пейзаж родного города Сямынь не мог не стать источником ее творческого вдохновения и не найти отражения в ее творчестве. Так, размышления поэтессы о смысле человеческого существования воплощаются в природных «морских» образах - образе огромного моря-жизни, красноречивонеподвижном образе лодки, художественно-философском образе жемчужины. Не случайно ее поэзию Лю Дэнхань называет «морским цветком из изящной пены волн, рожденным на южно-китайском побережье» [1].
Литература
1. ^Ж^Й^^Т^Биография современных молодых китайских писателей-женщин с комментариями
/ п Н*^гл. ред. Люй Цинфэй - Ф аЙЙШ№ЙШ№Изд-во «Чжунго фунюй» , 1990.
2. Ли Личжун. ШШШ • Сто стихотворений «туманных поэтов» и «поэтов нового
поколения» с комментариями - ^^Тяньцзинь : Я^^^Ж№^Изд-во Нанькайского университета, 1988.
3. ШШ Шу Тин. ШМЙШШ Последняя погребальная песня / ШШ^Ж Сборник поэтических произведений
Шу Тин - Изд-во «Цзянсу вэньи», 1997.
4. ШШЙЙЖ Собрание избранных произведений Шу Тин / ШШМ под ред. Шу Тин - ЬЖ Пекин: lB№|± Изд-во «Бэйцзин яньшань», 2006.
Literature
1. Zhongguo dangdai qingnian nüzuojia pingzhuan / ed. by Lü Qingfei. Zhongguo funü chubanshe, 1990.
2. Li Lizhong. Menglong shi • xinshengdai shi baishou dianping. Tianjin: Nankai daxue chubanshe, 1988.
3. Shu Ting. Zuihou de wange / Shu Ting wenji. Jiangsu wenyi chubanshe, 1997.
4. Shu Ting jingxuanji / ed. by Shu Ting. - Beijing: Beijing Yanshan chubanshe, 2006.
Хайдапова Марина Бато-Очировна, старший преподаватель кафедры филологии стран Дальнего Востока Бурятского госуниверситета
Khaydapova Marina Bato-Ochirovna, senior teacher of Far East countries philology department of BSU.
Tel.: 89503963788; е-mail: khaimarina@yandex.ru
