CC BY
146
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №03-2/2017 ISSN 2410-6070_
УДК 811.11
Н.А. Красавский
Д. филол. н., профессор ВГСПУ г. Волгоград, Российская Федерация И.С. Блинова К. филол. н.
г. Волгоград, Российская Федерация
ХУДОЖЕСТВЕННО-ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ПЕРСОНИФИКАЦИИ В
ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
Аннотация
На материале художественных произведений немецкоязычных писателей Германа Гессе и Вильгельма Раабе исследуется художественно-эстетическая функция персонификации. Персонификация высокочастотно используется в прозе этих авторов. Особенно часто персонифицируются природные явления - горы, река, дождь, ветер, облака, солнце. Посредством персонификации реализуется важнейшая функция художественного текста - художественно-эстетическая.
Ключевые слова
Художественный текст, контекст, функция, образ, писатель, протагонист, читатель.
Язык, как известно, служит способом отражения нашего бытия. Он в знаковой форме фиксирует объекты внешней действительности, равно как и состояния внутреннего человеческого мира, с одной стороны, а с другой, выступает инструментом их семиотического декодирование.
Одной из форм существования языка являются художественные тексты, рассматриваемые нами как надежный материал для изучения человеческой цивилизации, культуры (жизни общества, его национального характера, менталитета). Художественный текст как уровневый языковой феномен выполняет многочисленные функции. Среди них, вне сомнений, со статусом базисной выступает художественно-эстетическая функция, что обусловлено самой специфической коммуникативной задачей данного типа текста - ярко и красочно реализовать авторский замысел произведения, вызвав тем самым у читателя чувство переживания красоты. Переживание прекрасного немыслимо вне эмоций и оценок. Последние, в свою очередь, могут быть квалифицированы либо как производные ценностей культуры, либо же, наоборот, как их производящие. Высказывается мнение, что объективным основанием оценки служит ценность [1; 8, с. 4960]. «Для каждого вида социальной и духовной деятельности и связанной с нею группы ценностей в качестве критерия оценки выдвигается некий обобщенный образ, образец, стереотип: правило, норма, идеал и тому подобные формальные и неформальные регуляторы коллективной жизни. <...> Эти образцы ценного -правила, нормы, идеалы, каноны - вырабатываются и функционируют в общественном мнении и так или иначе формируют мир оценок, преобладающих в духовной деятельности данного народа, класса, эпохи. В свою очередь господствующие в данной социальной среде оценки ограничивают оценочный произвол индивидов», - пишет С.Ф. Анисимов [1, с. 45]. Значит, можно сделать вывод, что человек в своей оценочной деятельности ориентируется на ценность оцениваемого объекта. Есть и иной подход к соотношению оценки и ценности. Так, философ В. Брожик полагает, что ценность - это производная оценки. В его работе читаем: «Как знания являются результатом познания, так и каждая актуальная ценность есть результат оценки» [4, с. 165]. Ученый, как мы думаем, справедливо утверждает: «Мы стремимся установить, какую ценность может иметь для нас то или иное событие и т.п. Поэтому иногда и в теории мы встречаемся с попытками назвать ценностью это объективное, независимое от сознания положение объекта в общественной практике. Однако это не решение проблемы, а ее упрощение. Ибо именно в процессе оценки нечто является нам как прекрасное, доброе, прогрессивное, возвышенное, священное, полезное или справедливое; объективная сущность ценности только в процессе оценки приобретает свой облик, делается явной субъекту как ценность. Поэтому действительность открывается своей ценностной стороной, становится ценностной только для того, кто
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №03-2/2017 ISSN 2410-6070_
способен ее субъективно интерпретировать, воспринять именно таким образом. Не случайно говорится, что ничто не прекрасно для человека, лишенного чувства прекрасного. Равным образом можно утверждать, что нет ничего прогрессивного для того, кто не видит смысла в прогрессе, и нет ничего святого для того, кто лишен религиозного чувства» [4, с. 27].
Триада «ценность - оценка - эмоция» активно обсуждается не только в философии, но и, разумеется, в лингвистике [2; 3, с. 75-78; 5; 7; 9, с. 103-104; 10, с. 140-146; 12]. Отечественный германист А.Г. Гулыга верно подметил: «Специфически человеческое начало находит форму своего воплощения именно в идее ценности. <...> Эмоции являются необходимым компонентом ценностного отношения: оно всегда эмоционально» [6, с. 59]. Вне ценностного поля, равно как и вне мира эмоций и оценок, не бывает подлинно художественного произведения, язык которого, по меткому замечанию Н.М. Шанского, обладает «неисчерпаемыми жизненными силами и творческими возможностями, удивительным богатством образных средств, гибкостью и точностью в выражении тончайших оттенков мысли» [11, с. 30]. Одним из образных средств, наиболее часто используемых в художественном тексте, является метафора, выполняющая когнитивную и эстетико-художественную функции. За художественной метафорой всегда скрыт образ. Его расшифровка нередко бывает затруднена в силу сложноорганизованной структуры художественной метафоры. Неоднозначность ее прочтения читателем часто приводит к полиинтерпретируемости целого художественного полотна.
Разновидностью метафоры принято считать персонификацию, т.е. приписывание предметам действительности и объектам нашего внутреннего мира человеческих характеристик.
В предлагаемой читателю статье мы остановимся на художественно-эстетическом потенциале персонификации явлений природы в произведениях немецкоязычных писателей Германа Гессе и Вильгельма Раабе. Выбор прозы этих писателей обусловлен, с одной стороны, их высокочастотным обращением к персонификации как художественному приему со значительным эстетическим потенциалом, а с другой -нашим собственным вкусовым пристрастием к творчеству великих гуманистов прошлого.
В романе Г. Гессе «Петер Каменцинд» значительное место занимает описание гор. Им приписываются человеческие способности страдать, наслаждаться жизнью, упорствовать, жить и умирать: «Ich antwortete, daß niemand "die Natur verstehe" und daß man mit allem Suchen und Begreifenwollen nur Rätsel findet und traurig wird. Ein in der Sonne stehender Baum, ein verwitternder Stein, ein Berg - sie haben ein Leben, sie haben eine Geschichte, sie leben, leiden, trotzen, genießen, sterben, aber wir begreifen es nicht [13, с. 67]. Посредством системы образов ландшафта Г. Гессе дает понять читателю, что природа, как и человек, жива. Ей приписывается одухотворенность через такой художественный прием, как персонификация. У гор, растущих на них деревьев, лежащих повсюду камней есть своя история жизни. Они обладают, как и люди, способностью наслаждаться жизнью, переживать и страдать. В данном пассаже текста автор ставит в упрек современникам их неумение понять и оценить красоту природы, ее близость человеку. Размышления швейцарско-немецкого писателя понятны, если вспомнить его увлечение философией буддизма. Герман Гессе, глубоко разочаровавшийся в 30-е годы прошлого столетия в системе ценностей европейской цивилизации, увлекается восточной культурой, видит в ней спасение человеческой души, возможность вернуться к истокам мироздания.
Не менее образно описаны горы и в следующем текстовом пассаже: «Sie sagten immer dasselbe, diese Felsberge. Und es war leicht, sie zu verstehen, wenn man ihre jähen Wände sah, Schicht um Schicht geknickt, verbogen, geborsten, jede voll von klaffenden Wunden. "Wir haben Schauerliches gelitten", sagten sie, "und wir leiden noch". Aber sie sagten es stolz, streng und verbissen, wie alte unverwüstliche Kriegsleute [13, с. 9-10]. Горы разговаривают с читателем и друг с другом - "Sie sagten immer dasselbe". На теле гор видны раны - свидетели и жертвы их борьбы с природными стихиями. В данном контексте употребляется образное сравнение "wie alte unverwüstliche Kriegsleute", указывающее на мужество гор. Они умело сравниваются Г. Гессе со старыми несгибаемыми воинами, которые всегда готовы мужественно переносить все тяготы жизни, бороться с ее любыми вызовами. Антропоморфные признаки как экспликация персонификации выражены рядом оценочных лексем, характеризующих человека, его поведение, достойное общественного признания - stolz, streng, verbissen. Вид этих гор, ассоциируемых в сознании протагониста Петера Каменцинда с достойным
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №03-2/2017 ISSN 2410-6070_
человеком, вызывает и у читателя уважение и восторг. Высокая художественная образность приведенного отрывка текста направлена на удовлетворение глубоких эстетических переживаний читателя.
Горы действительно живы, так как они постоянно ведут борьбу против самых разных стихий - против урагана, против весенних водных потоков. Горы при этом сохраняют выдержку, подобно человеку, не теряющему контроль над ситуацией и над собой: «Jawohl, Kriegsleute. Ich sah sie kämpfen, mit Wasser und Sturm, in den schauerlichen Vorfrühlingsnächten, wenn der erbitterte Föhn um ihre alten Häupter brüllte und wenn die Bachstürze frische, rohe Stücke aus ihren Flanken rissen. Sie standen mit trotzig gestemmten Wurzeln in diesen Nächten, finster, atemlos und verbissen, streckten dem Sturm die zerspaltenen Wetterwände und Hörner entgegen und spannten alle Kraft in trotzig geduckter Sammlung zusammen. Und bei jeder Wunde ließen sie das grausige Rollen der Wut und Angst vernehmen, und durch alle fernsten Rüfenen klang gebrochen und zornig ihr schreckliches Stöhnen wider» [13, с. 10]. Мастерски Г. Гессе показывает характер гор: они, как люди, упорны и упрямы (trotzig). Многочисленные раны гор (bei jeder Wunde) ввергают их в состояние человеческого гнева. Они способны гневно стенать от испытываемого ими ужаса ("klang zornig ihr schreckliches Stöhnen").
В широко известной повести «Сиддхартха. Индийская поэма» центральное место занимает образ реки. Она олицетворяет собой вечное течение жизни, ее необратимость, внутреннюю связь всего человеческого мироздания, противоречивого и разнообразного. Мудрость реки, ее порой снисходительное отношение к людям многократно переданы в этом художественном произведении персонификацией. Приведем пример: «Zärtlich blickte er in das strömende Wasser, in das durchsichtige Grün, in die kristallenen Linien seiner geheimnisreichen Zeichnung. Lichte Perlen sah er aus der Tiefe steigen, stille Luftblasen auf dem Spiegel schwimmen, Himmelsbläue darin abgebildet. Mit tausend Augen blickte der Fluss ihn an, mit grünen, mit weißen, mit kristallnen, mit himmelblauen. Wie liebte er dies Wasser, wie entzückte es ihn, wie war er ihm dankbar! Im Herzen hörte er die Stimme sprechen, die neu erwachte, und sie sagte ihm: Liebe dies Wasser! Bleibe bei ihm! Lerne von ihm! O ja, er wollte von ihm lernen, er wollte ihm zuhören. Wer dies Wasser und seine Geheimnisse verstünde, so schien ihm, der würde auch viel anderes verstehen, viele Geheimnisse, alle Geheimnisse» [14, с. 33]. Река, как следует из контекста, уподобляется человеку: она способна пристально смотреть, наблюдать. У нее, как и у человека, есть глаза. В следующем примере из повести река смеется над протагонистом Сиддхартхой, высмеивает его рассуждения и поступки: «Der Fluss lachte, er lachte hell und klar den alten Fährmann aus. Siddhartha blieb stehen, er beugte sich übers Wasser, um noch besser zu hören, und im still ziehenden Wasser sah er sein Gesicht gespiegelt» [14, с. 42].
Как в произведениях Г. Гессе, так же и в повести Вильгельма Раабе «Хроника Воробьиного переулка», имеет место активное употребление персонификации как эффективного и эффектного художественного приема, создающего в тексте образность и экспрессию. Чаще всего персонифицируются неодушевленные предметы и отвлеченные понятия, представляющиеся человеку значимыми, смыслообразующими или принадлежащими к его повседневному окружению, ставшие частью его жизни. Человек относится к ним как к старым знакомым, знает их «характер», «повадки». Например, такие природные явления, как дождь, ветер, облака, солнце, нередко становятся объектами персонификации. Так, ветер часто выступает в образе серьезного, даже сурового деятеля, который гонит, как охотник, облака: «Draußen jagt der Wind die Wolken vor dem Monde her» [15, с. 16], срывает с деревьев листву, выполняя чье-то поручение: «<...> ein Wind, der den Auftrag hat, das letzte Laub von den Bäumen in Gärten und Wäldern zu reißen» [15, с. 16]. Но он может быть кротким и тихим и нашептывать чуть слышно: «Der Abendwind flüstert ihr zu: Ave Luisa!» [15, с. 78].
Время суток и времена года также щедро наделены В. Раабе чувствами. Они сопереживают с автором повести, участвуют в создании эмоционального подтекста произведения. Ночь не изображается, как это общепринято, в темных или страшных тонах, а представлена в роли дарителя: «<...> die Knospen, die Blätter, die Blumen tragen alle einen Tautropfen, das Geschenk der Nacht <...>» [15, с. 69]. Зиме приписываются человеческие творческие способности. Она побуждает героя воскликнуть: «Welch ein Künstler der Winter ist!» [15, с. 82]. Приписывание явлениям природы свойств человека позволяет провести психологическую параллель между состоянием природы и душевным состоянием протагониста: «Es war, wie gesagt, ein trauriger, unheimlicher Tag, aber nicht er war es, der damals so schwer auf meine Seele drückte» [15, с. 20]. Смерть близкого заставляет страдать не только человека, но и сама природа откликается на боль: «Die Bäume
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №03-2/2017 ISSN 2410-6070_
streckten ihre leeren Äste wehmütig empor <...>» [15, с. 24]. Показательны в этом случае оценочные лексемы leer и wehmütig, выражающие собой человеческую душевную боль, опустошенность, глубокую печаль.
Метеорологическое непостоянство апреля позволяет сравнивать этот месяц с двуликим божеством Янусом: одно его лицо - лицо седого и угрюмого старца смотрит вслед уходящей зиме, а другое - лицо жизнерадостного юноши, улыбкой приветствует наступающую весну: «Ich liebe diesen janusköpfigen Monat, welcher mit dem einen Gesichte grau und mürrisch in den endenden Winter zurückschaut, mit dem andern jugendlich fröhlich dem nahen Frühling entgegenlächelt» [15, с. 147]. Персонификация вместе с антитезой - другим тропом - создают яркий художественный образ апреля: «Der April, der einst mensis novarum hieß, ist der wahre Monat des Humors. Regen und Sonnenschein, Lachen und Weinen trägt er in einem Sack <...>» [15, с. 147].
Персонификация воды (дождя) - одно из наиболее часто встречающихся в повести явлений. Неудивительно, поскольку вода по праву считается важнейшим элементом жизни человека, условием его биологического существования. Дождь провозглашает перемены, символизирует обновление: «Ich wurde diesen Morgen schon ziemlich früh durch das Geräusch des Regens, der an meine Fenster schlug, erweckt <...>» [15, с. 147], он хозяйничает в городе: «Alles, was Loch heißt, nimmt der Regen von Gottes Gnaden in Besitz» [15, с. 105], настигает всех, не взирая на их возраст и социальный статус: «Alles, was er erreichen kann, wäscht er!» [15, с. 105].
Солнечный свет также наделяется антропоморфными характеристиками. В повести «Хроника Воробьиного переулка» солнце улыбается: «<...> und das ewige Blau lächelte rein und klar auf uns herab» [15, с. 74], оно, подобно живому существу, подвижно: «Ein Sonnenstrahl glitt pfeilschnell über die Fenster und Wände mir gegenüber <...>» [15, с. 114]. Солнце способно проявлять нежные чувства: «<...> geküßt von der warmen Sonne <...>» [15, с. 59], оно может успокоить человека, избавить его от тревог: «<...> und der erste Sonnenblick, <...>, vertrieb alle die Nebel, welche auf meiner Seele gelastet hatten» [15, с. 148]. Подытожим изложенное выше.
Персонификация выполняет в художественном тексте важнейшую функцию - эстетико-художественную. Посредством данного тропа создается образность текста. Через персонификацию в художественно-выразительной форме актуализируются смысловые доминанты текста, сама коммуникативная интенция автора. Посредством анализа персонифицированных объектов мира устанавливается специфика индивидуального стиля писателя, более того - его мировоззренческая позиция. В персонификации выражена ассоциативность авторского мышления, связывающего (часто самым неожиданным образом!) разнопорядковые явления мира. Персонификация позволяет открыть занавес тайны внутреннего мира художника слова, с одной стороны, а с другой - увидеть читателю индивидуально-авторскую стилистику текста.
Высокочастотное употребление персонификации явлений природы в творчестве Германа Гессе и Вильгельма Раабе обусловлено прежде всего исповедуемой ими гуманистической идеологией. Интерпретация персонификации как эстетико-художественного феномена позволяет выявить важные штрихи индивидуально-авторского портрета писателя, особенности его художественной картины мира. Список использованной литературы
1. Анисимов С.Ф. Духовные ценности: производство и потребление. - М.: «Мысль», 1988. 253 с.
2. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. 896 с.
3. Блинова И.С., Красавский Н.А. Функции эпитета в художественном тексте // Филологические науки в России и за рубежом: материалы III Междунар. науч. конф. (г. Санкт-Петербург, июль 2015 г.). - СПб.: Свое издательство, 2015. - С. 75-78.
4. Брожик В. Марксистская теория оценки. Перевод со словацкого. - М.: «Прогресс», 1982. 261 с.
5. Воркачев С.Г., Жук Е.А., Голубцов С.А. Семантика и прагматика дезидеративной оценки. - Краснодар, Изд-во Кубанского гос. ун-та, 1999. 225 с.
6. Гулыга А.В. Эстетика в свете аксиологии. Пятьдесят лет на Волхонке. - Санкт-Петербург, Алетейя, 2000. 447 с.
7. Карасик В.И. Языковая спираль: ценности, знаки, мотивы. - Волгоград, Парадигма, 2015. 432 с.
8. Коршунов А.М. Социальное познание, ценность и оценки // Философские науки. №6. 1977. - С. 49-60.
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №03-2/2017 ISSN 2410-6070_
9. Красавский Н.А. Номинации эмоций в эмотивном тексте // Текст - 2000: теория и практика. Междисциплинарные подходы. Материалы Всеросс. науч. конф. - Ижевск, УГУ, 2001. - С. 103-104.
10.Красавский Н.А. Концептосфера новеллы «Приговор» Франца Кафки // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. №5 (109). 2016. - С. 140-146.
11.Шанский Н.М. Лингвистический анализ художественного текста. - Л.: Просвещение, 1990. 415 с.
12.Шаховский В.И. Диссонанс экологичности в коммуникативном круге: человек, язык, эмоции: монография. - Волгоград, изд-во ИП Поликарпов И.Л., 2016. 504 с.
13.Hesse H. Peter Camenzind. Frankfurt-am-Main, Suhrkamp, 2007.
14.Hesse H. Siddhartha. Eine indische Dichtung // URL.: http://www.hesse.ru
15.Raabe W. Chronik der Sperlingsgasse. - Leipzig, Verlag Philipp Reclam jun. 1989.
© Красавский Н.А., Блинова И.С., 2017
УДК 81
А. С. Кузнецова
Студент 4 курса филологического факультет Алтайский государственный педагогический университет
А. С. Николаева Студент 1 курса филологического факультета Алтайский государственный педагогический университет
г. Барнаул, Российская Федерация
ТЕКСТОВАЯ АНТОНИМИЯ В ЭПИДИГМАТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ЯЗЫКА
Аннотация
Предметом обсуждения в настоящей статье выступает явление текстовой антонимии, которое рассматривается в рамках концепции диалогической природы языка.
Нами решается проблема классификации статуса текстовых антонимов в языковой системе. Мы полагаем, что такое языковое явление, как текстовая антонимия, следует рассматривать в эпидигматической системе языка.
Ключевые слова
Парадигматическая система, эпидигматическая система, диалогический текст, текстовые антонимы, текстовые синонимы, антонимия.
Антонимические отношения обычно рассматриваются как отношения парадигматические, то есть как отношения выбора и замены. Иными словами, антонимия знаков - это возможность их потенциальной замены в том или ином контексте. При этом сама возможность определяется их семантическими отношениями в языке. При таком подходе антонимами будут являться языковые единицы, которые возникают вследствие противопоставления их содержания (смысла). Такое понимание антонимии соотнесено с представлением о языке как о монологической системе - системе средств выражения, сопряженной с позицией адресанта, который для выражения определенного содержания (цели) использует те или иные ресурсы языка. Отметим, что традиционно антонимы изучаются лингвистами как «отношения соединения, разделения, дополнения, сопоставления, сравнения и др.» [6, с.126]. Общим для всех исследований в области антонимии является выявление сущности противоположности, классификация видов антонимов, а также раскрытие их стилистического потенциала. Семантическую основу антонимии, как явления языка, составляет различие внутри одной и той же сущности предметов, явлений, качеств, отношений и т. п.
