CC BY
53
УДК 821.161.1
И. Н. Коржова
кандидат филологических наук; заведующая отделением общеобразовательных, гуманитарных и социально-экономических дисциплин Орского колледжа искусств; e-mail: [email protected]
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ РЕЦЕПЦИЯ СТИХОТВОРЕНИЯ К. СИМОНОВА «ЖДИ МЕНЯ» В ПОЭЗИИ 1940-1950-х ГОДОВ
В статье выявлено несколько форм творческой рецепции стихотворения К. Симонова «Жди меня» в военной и послевоенной поэзии. Ряд произведений подхватывают реализованный Симоновым топос женской спасительной любви. Особую группу составляют послевоенные тексты, разрабатывающие заклинательную поэтику претекста. Выделяется группа полемичных «Жди меня» стихотворений, противопоставляющих мифу о спасительной верности иную концепцию отношений.
Ключевые слова: К. Симонов; «Жди меня»; художественная рецепция; полемика; топос; мотив; заклинание; военная поэзия; любовная лирика.
I. N. Korzhova
PhD (Philology); head of Department of General education, humanitarian and socio-economic disciplines; Orsk College of arts; e-mail: [email protected]
ARTISTIC PERCEPTION OF K. SIMONOV'S POEM "WAIT FOR ME" IN THE POETRY OF THE 1940S-1950S
The article reveals several forms of creative perception of K. Simonov's poem "Wait for me" in the war and post-war poetry. Among them are works which implemented the topos of women's saving love, realized by Simonov. A special group consists of post-war poems which develop the poetics of the poem-spell. There is a group of polemical poems which oppose the myth of saving faithfulness to other concept of relations.
Key words: K. Simonov; "Wait for me"; artistic perception; controversy; topos; motif; spell; war poetry; love lyrics; literary generation.
Введение
«Жди меня» К. Симонова стало знаковым произведением не только в судьбе автора. Без преувеличения можно сказать, что оно определило один из путей развития военной поэзии. Отказ в публикации в газетах «Красная звезда» и «На штурм», колебания редактора «Правды» П. Н. Поспелова говорят о том, каким прорывом в сферу интимной
лирики было это стихотворение. Небывалая популярность произведения порождает вопрос о его влиянии на творчество современников поэта, вопрос, который был оставлен без ответа в отечественном литературоведении. Целью статьи является исследование форм отклика на этот лирический шедевр.
Актуализация лирического начала в военной поэзии
Первый круг влияния наиболее широк. М. О. Чудакова отмечает особую роль К. Симонова в советской военной поэзии: «С 1941 и в течение 1942 года на том самом поле, на котором усилиями Симонова "больше, чем кого-либо из современных поэтов", уничтожено "представление о поэзии как о специфическом виде искусства", сам он бурно начинает писать почти исключительно любовную лирику <...>. Именно ему выпадает начать изменение того языка печатной советской поэзии, который упрочивался к концу 1930-х при его же активной роли» [Чудакова 2002, с. 245]. Успех «Жди меня» определил направление творческих поисков самого К. Симонова как поэта. Знаменитая публикация в «Правде» состоялась 14 января 1942 года, подборка стихотворений с подзаголовком «С тобой и без тебя», включавшая и легендарный текст, была включена в декабрьский номер «Нового мира» за 1941 год, подписанный в печать только в марте 1942. Не будем строить предположений, какова была бы реакция на появившееся начало цикла, не завоюй «Жди меня» всесоюзной популярности, но критик В. Александров, откликнувшийся на вышедший отдельной книгой цикл, счел написанное Симоновым далеко не равнозначным. После выхода первой части «С тобой и без тебя» в «Новом мире» Симонов продолжил цикл еще двумя журнальными подборками.
Однако суждение М. О. Чудаковой всё же нуждается в двух дополнениях. Отметим, что для самого Симонова движение к лирике началось еще в довоенную пору. В 1939 году в «Литературной газете» он выступает с «Заметками о поэзии», имеющими говорящий подзаголовок «О праве на лирику». В них поэт высказывает идеи, почти еретические по отношению к соцреалистической доктрине: «Честная лирическая книга всегда убедительна. Она повествует о человеке, но не о том типическом человеке, который твердой, иногда слишком твердой походкой проходит через романы и эпические поэмы. <...>
Герой правдивой лирической книги — это автор в его особенном поэтическом самовосприятии» [Симонов 1939, с. 3].
Другое дополнение к мыслям М. О. Чудаковой связано с необходимостью исправить нарисованную ею картину, на которой по новой поэтической дороге идет исключительно один Симонов. Ряд исследователей, напротив, отмечают общее изменение поэзии, привнесение в нее того, что принято называть собственно лирикой. Так, Б. Менцель пишет: «Душевные переживания в интимной лирике переплетались с мотивами патриотизма и жертвенности, однако они были представлены более конкретно и многопланово, чем в довоенный период. Под впечатлением военных переживаний даже у ведущих авторов "барабанной лирики" появляются подчас стихотворения, нарушающие присущий их творчеству заданный казенный оптимизм» [Менцель 2000, с. 962]. В. В. Кожинов точно подмечает парадоксальную особенность лирики военных лет: «Преобладающая часть этих стихотворений написана не столько о войне, сколько войною <...>. С "тематической" точки зрения -это стихотворения о родном доме, о братстве людей, о любви, о родной природе во всем ее многообразии и т. п.» [Кожинов 2002, с. 151].
И все же стихотворению «Жди меня» принадлежит в лирическом военном движении особая роль. Конечно, такие жемчужины любовной лирики, как «Бьется в тесной печурке огонь...» А. Суркова, «В лесу прифронтовом» М. Исаковского, сразу зазвучавшая как песня «Темная ночь» В. Агатова, произведения вполне самобытные, но они вошли в литературу по фарватеру, проложенному Симоновым. Его влияние здесь касается не текстуальной близости, а направленности литературного процесса. Этот самый широкий круг рецепции связан с утверждением в военной поэзии интимного камерного начала.
Рецепция топоса женской спасительной любви
Стихотворение Симонова представило в очищенном виде важный для военной литературы мотив «спасения любовью», который был подхвачен другими поэтами. Мы далеки от утверждения, что Симонов является, так сказать, изобретателем этого мотива. Думается, «Жди меня» обеспечило себе небывалую популярность именно потому, что затронуло один из важнейших топосов русской культуры.
Вхождение в литературоведение середины ХХ в. взятого из риторики термина «топос» связано с трудами Э. Курциуса. Исследователь
дает токование термину, опираясь на античную традицию: «They are intellectual themes, suitable for development and modification at the orator's pleasure. <...> We shall therefore retain the Greek topos» [Curtius 2015, с. 70]. К топосам он относит устойчивые словесные обороты и, главное, идеи, стоящие за ними. Курциус также называет топосами и устойчивые образы, сближая их с архетипами Юнга: «It [topos] is rooted in the deeper strata of the soul. It belongs to the stock of archaic proto-images in the collective unconscious»2 [там же, с. 105].
В отечественной науке осмысление термина продолжил А. М. Пан-ченко, поставивший вопрос об эволюции и культурном своеобразии топосов: «Идея национальной топики ни в коей мере не противоречит эволюционному принципу. Эволюция культуры — явление не только неизбежное, но и благотворное, потому что культура не может пребывать в застывшем, окостенелом состоянии. Но эволюция все же протекает в пределах "вечного града" культуры» [Панченко 1986, с. 248]. Таким образом, не будучи так тесно связанным с конкретной лексемой, как концепт, топос, так сказать, глубже мотива: он надындивидуален, предполагает определенное ценностное наполнение повторяющейся текстовой единицы и, по наблюдению А. М. Панченко, обладает национальной специфичностью.
Четкость артикуляции топоса спасительной женской любви в военной поэзии принадлежит именно Симонову и связана со «Жди меня». Сам поэт пытался продолжить разработку топоса в других текстах: вариацией на ту же тему явилось «Я не помню, сутки или десять.». Но стихотворение не прозвучало ни как мощное выражение общего чаяния, ни как проникновенная исповедь.
Представление о спасительной силе женской любви стало основой многих военных произведений. Есть оно и в очень известных текстах: «Мне в холодной землянке тепло / От твоей негасимой любви» А. Суркова и (с прямой аллюзией на Симонова) «Ты меня ждёшь / <.> И поэтому знаю — со мной / Ничего не случится» В. Агатова.
1 «Это интеллектуальные темы, способные развиваться и изменяться по желанию оратора <...>. Поэтому мы вернемся к греческому термину "топос"» (перевод наш. - И. К.).
2 «Он [топос] коренится в более глубоком слое души. Он принадлежит к архаическим протообразам коллективного бессознательного» (перевод наш. - И. К.).
Далее речь пойдет о менее известных произведениях, где любовью также сохраняется жизнь героя, т. е. топос представлен столь же четко, как у Симонова.
Стихотворение А. Прокофьева «Песенка» (1943) с его непритязательным заглавием не пытается стать призывом заклинательной силы. Собственно, воздействие «Жди меня» можно свести к повторению ключевого мотива во фразе «хорошей любовью храня» [Прокофьев 1986, с. 244]. Однако следует отметить и легкое стилистическое влияние современника: обилие повторов концептуально важных слов, хотя и не переходящее в симоновскую заклинательность: «Ты всё озари, озари, / Ты как меня помнишь, / Ты как меня любишь, / Еще и еще повтори!» [там же]. В стихотворении Прокофьева отразился еще один топос военной поэзии, также с особой настойчивостью повторяемый Симоновым. Это идея незримого присутствия женщины рядом с бойцом. Начало «Песенки» Прокофьева — «Как будто с тобою сижу и пою я» [там же]. В цикле Симонова эта мысль проведена неоднократно: «Ты по камням оледенелым / Со мной невидимо прошла» [Симонов 1982, с. 188], «Она — ты не видал ее — / Сидела третьей за столом» [там же, с. 193]. По нашей гипотезе, она присутствует и в «Жди меня» («Среди огня / Ожиданием своим ты спасла меня» [там же, с. 175]).
Подхватывая основной мотив «Жди меня», Прокофьев «уберегает» себя от прямого подражания, вводя новый, дополнительный мотив -ответную заботу воина о женщине. Общий посыл текста раздваивается: если в средней части лирический герой говорит о женской любви, ее во всех смыслах живительной силе, то в начале и конце рефреном звучат другие строки: воюем, «чтоб легче любимым жилось!» [Прокофьев 1986, с. 244]. Происходит возвращение к привычным функциям: «мужчина воюет во имя женщин» — «женщина ждет». Прокофьеву не хватило поэтической смелости Симонова, которую Л. Аннинский увидел как раз в том, что мы назвали топосом спасительной женской любви: «Тысячу раз было сказано (в том числе и самим Симоновым): мужчина, дерясь на войне, спасает свою женщину. И только раз — навыворот общеизвестному <...>. И этот единственный раз — прорыв стиха в величие» [Аннинский 2009, кн. 2, с. 210].
На близость стихотворения И. Уткина «Ты пишешь письмо мне.» (1943) к «Жди меня» указал А. В. Лычагин: «Иосиф Уткин не полемизирует с Симоновым, не опровергает основную мысль "Жди меня".
В стихотворении 1943 г. "Ты пишешь письмо мне." поэт также скажет о значении в жизни солдата любви и верности» [Лычагин 2011, с. 65]. И далее исследователь приводит действительно самый концептуально схожий с симоновским фрагмент стихотворения:
Но тот, кого любят, Но тот, кого помнят, Как дома - и в дыме войны!
[Уткин 1966, с. 233]
Процитированные строки сложно назвать авторской удачей, слишком двусмысленно и ненамеренно залихватски звучит сравнение на
войне как дома.
Героев произведений Уткина и Симонова роднит профетическая уверенность в возвращении: «Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю» [там же] — и переход к будущему времени, времени послевоенной встречи, в финале. Такая концовка является одним из любимых типов завершения у Симонова (например, в стихотворении «Далекому другу»), хотя характерна для военной поэзии в целом. Значимо, что Уткин, как и Прокофьев, также совмещает топосы, присоединяя к мотиву спасительной любви мотив совершаемых силой чувств чудесных пространственных перемещений женщины: «Зато я уверен: к переднему краю / Прорвется такая любовь!» [Уткин 1966, с. 233].
Мы полагаем, что мотивы спасения и перемещения составляют некий устойчивый комплекс, который берет начало в «Плаче Ярославны», обнаруживающем сходное соединение мотивов. Несмотря на фольклорные истоки «Плача.», соединение мотивов редко встречалось в народном творчестве. Так, Вс. Миллер обнаружил параллель только в южнославянском фольклоре. Своебразие в разработке фольклорных мотивов автором «Слова.» подчеркивает Л. В. Соколова: «Ярославна-кукушка летит к любимому не для того, чтобы оплакать его на поле битвы, а чтобы с помощью живой и мертвой воды вернуть его к жизни. Как и в других случаях, автор С<лова> трансформирует традиционный фольклорный образ» [Соколова 1995, с. 111].
Влияние заклинательной поэтики стихотворения К. Симонова
Творческая рецепция стихотворения Симонова продолжается и после войны, влияя на решение темы разлуки с любимой. Актуальной
становится форма стихотворения-заклинания, позволяющая психологически и интонационно точно передать обращение к любимой.
Магия «Жди меня» коснулась стихотворения П. Антокольского «Опять» (1946). Антокольский вел в Гослитиздате и Литинституте поэтические семинары, которые до войны посещал Симонов, позже поэтов связывали теплые отношения. Стихотворение «Опять» включено в цикл «Зоя Бажанова», посвященный жене. Сложно однозначно утверждать наличие симоновского влияния, хотя в оценке «Жди меня» Антокольский не расходился с народным мнением: «Если тогда же, больше двадцати лет назад, "Жди меня, и я вернусь" молниеносно облетело всю армию и все наши тылы, если решительно каждый советский человек и каждая женщина ощутили потребность применить лично к себе короткие строки этого стихотворения — это было точно таким же чудом искусства тех лет, и забыть о нем невозможно» [Антокольский 1971, т. 4, с. 224-225]. Стихотворения «Жди меня» и «Опять» роднит идея страстной, неизбывной и нерасторжимой любви, испытуемой расстоянием, и, главное, сам принцип использования очень интимной по содержанию и интонационно верной реплики, которая становится рефреном текста. Ключевая фраза: «Помни меня, не забудь меня! Слышишь? / Не за.» [Антокольский 1971, т. 1, с. 170] вначале передает призыв лирического героя, а в финале звучит из уст женщины.
Антокольский, в отличие от Симонова, не выверяет композицию рационально. Казалось бы, текст начат излюбленными у ученика анафорами: «Это мой крик, захлебнувшийся в ветре весеннем. / Это сама ты меня целовала в глаза. / Это мы оба остались друг другу спасеньем» [там же]. Но здесь использовано «нагнетание описательных перифраз» (термин Н. А. Коварского) [Цит. по: Магомедова 2004, с. 100], поиск истины идет словно интуитивно. У Симонова же анафору составляют в большинстве случаев придаточные части предложения — самое надежное средство установить временные или причинно-следственные связи.
Симонова и Антокольского объединяет любовь к деталям. Однако как раз в «Жди меня» их круг предельно ограничен, за счет чего и создается универсальность. Но и в целом детализация у Антокольского иная, не обрисовывающая с ясностью снимка только одну ситуацию. Л. Аннинский пишет: «Этот фактурный напор, поток реалий,
шквал подробностей — мета мастера» [Аннинский 2009, кн. 1, с. 252]. И здесь важно слово «шквал», подробности у Антокольского всегда суммируются до превращения в крушащую силу: «Память наполнится музыкой, ветром сырым, / Морем, вокзалами, хриплыми вздохами пара» [Антокольский 1971, т. 1, с. 170].
Что же всё-таки может указывать на генетическую близость текстов? У Антокольского, как и у Симонова, звучит мотив любви-спасения, хотя в ситуации послевоенной он не мотивирован. Очевидно, речь идет о спасении экзистенциальном: «Это мы оба остались друг другу спасеньем» [там же]. В целом, безусловным остается только факт построения стихотворения на заклинательном рефрене, точно услышанных интонациях взволнованного сердца.
Другой послевоенный отклик на «Жди меня» - «Заклинанье» И. Сельвинского (1958). Сельвинский - еще один руководитель посещавшегося Симоновым поэтического семинара при Гослитиздате, но отношений учитель - ученик, очевидно, между ними не было. В 1950-е гг. в любовной лирике Сельвинского происходит поворот, вместо легкой опьяненности женщиной появляется драма любви полувзаимной, когда героиня на мужское позднее чувство отвечает привязанностью, заинтересованностью, порой запрятанными от себя самой, но только не любовью. Именно в этот период в ряде текстов Сельвинского пробиваются симоновские интонации.
В самом названии «Заклинанье» прямо отрефлексирована та форма, которая позволила «Жди меня» не просто стать любимым миллионами, но и выполнить важную во время войны культурную функцию. Первый читатель, Лев Кассиль, отметил, что стихотворение «немного похоже на заклинание» [Цит. по: Чудакова 2002, с. 240]. Важно, что слово «за-клинательный» прозвучало и в одном из первых критических разборов стихотворения: «Написать эти стихи нужно было именно с такими за-клинательными повторениями» [Александров 1943, с. 160]. Это делает еще определеннее аллюзивность заголовка у Сельвинского.
Поэт лишает свой текст строгой строфической выверенности, но начинает с настойчивого повтора ключевой фразы, переходящего в суггестивный всплеск: «Позови меня, позови меня, / Позови меня, позови меня!» [Сельвинский 1971, т. 1, с. 195] Сельвинский использует и повтор корня. Напомним, что у Симонова слово «жди» повторяется 11 раз, а всего однокоренных слов 18. У Сельвинского
повторов «позови» 13, также используется однокоренное слово «назови». В «Заклинанье» мужчина является носителем магической силы, которая убережет любимую: «А не смеешь шепнуть письму, / Назови меня хоть по имени - / Я дыханьем тебя обойму!» [там же]. Но «назови» - ослабленная версия «позови» — некий компромиссный вариант присутствия в жизни женщины, присутствия в виде имени, но герой согласен и на него. Уже этот фрагмент вскрывает сложность отношений, которая подтверждается далее и объясняет последнюю оборванную строчку с мучительным упором на звук: «Поз-зови меня...»
Стихотворение Сельвинского очень сложно: герой верит во всепобеждающую силу любви, но в то же время заклинанием пытается вызывать саму любовь. Интересно, что Сельвинский не только изменил претекст (магической спасительной силой наделен мужчина), но и сделал очевидной некоторую логическую и психологическую особенность симоновского шедевра, по сути, рисующего столь же сложные отношения. В «Жди меня» хотя и звучит большая уверенность в будущем, чему способствует сложный временной переход в третьей строфе, когда настоящее становится прошлым, а чаяния сбываются, но сама суггестивная поэтика только призывает героиню обратиться к магии любви. Когда говорят о заклинательной поэтике и магической силе женской любви в «Жди меня», происходит невольная аберрация. Ведь сначала нужно одно чудо — заклясть женщину, чтобы уже потом явилось другое - она спасла героя. Этот оттенок сомнения и некую шаткость чуда, которое может и не сбыться, тонко почувствовал в первоисточнике Сельвинский.
Художественная полемика со стихотворением «Жди меня»
Проанализированные стихотворения довольно сильно отличаются от «Жди меня», заимствуя или ключевой топос, или основной прием. Прямое подражание известному тексту делало заранее обреченной на неудачу роль последователя. Однако более полная опора на структуру возможна в художественной полемике, при которой узнаваемость исходного произведения как указание на позицию оппонента просто необходима. Нам удалось обнаружить два полемических отклика на стихотворение «Жди меня» — «Не жди меня» (1958) С. Кирсанова и «Я своих фотографий тебе не дарил.» (1944) С. Орлова. В обоих случаях
претекст стихотворений был указан литературоведами. Так, М. Л. Га-спаров отмечает: «Не жди меня — аллюзия на стихотворение К. Симонова "Жди меня"» [Гаспаров 2006, с. 769]. О. А. Дашевская в практикуме предлагает: «Сопоставьте стихотворения К. Симонова "Жди меня" и С. Орлова "Я своих фотографий тебе не дарил". Как можно объяснить открытую полемику С. Орлова с известным стихотворением К. Симонова?» [Жанрово-стилевые тенденции ... 2011, с. 30]. Однако сопоставительный анализ стихотворений ранее не проводился.
С. Кирсанов включает стихотворение с говорящим подзаголовком «Не жди меня» в «Поэму поэтов», доверяя авторство героине Варе Хохловой. Спрятавшись за маской начинающего стихотворца, Кирсанов не боится подражательности. Будучи двойным отражением в зеркалах литературной игры Кирсанова, стихотворение одновременно оппонирует симоновскому тексту и служит характеристикой героини и ее жизненного и творческого пути. В предисловии к поэме говорится, что издателю не удалось отыскать персонажей-поэтов после войны. А в «Поэме фронта» среди казненных нацистами названа Варя Хохлова. В этом уже можно увидеть полемический жест: стихотворение, литература, не может спасти от смерти, повлиять на жизнь. В творческом же становлении Вари это произведение обозначает изменение художественной манеры: по простоте языка и выражений оно не только не кирсановское, но даже не Варино. Ведь она была не чужда языковым экспериментам, фрагмент из «ее» «В воскресенье» («с ничегонеделанья, с никуданебеганья... с ниокомнедуманья») М. Л. Гаспаров приводит как пример «игры самопрорастающими значениями слов», которая «перестает казаться пустяками» [Гаспаров 2006, с. 13].
Вынесенный в заголовок призыв «Не жди меня» становится лейтмотивом нового текста. Оно адресовано мужчине: «Не жди меня, товарищ» [Кирсанов 2006, с. 609], пол адресата уточняет ответная реплика: «Я не ждал тебя!» [там же, с. 610]. Обращение «товарищ», казалось бы, слишком сухо, подчеркнуто бесполо, чтобы указывать на любовные чувства. Однако последние строки говорят об ином: «ты вскрикни: - Я не ждал тебя! - / и обними с любовью» [там же]. По предыдущим стихотворениям Вари становится понятно, что она еще только ждет любви и даже тяготится своим равнодушием. А теперь любовь откладывается до Победы. То ли это наложенное
самоограничение, то ли, напротив, надежда, что Победа откроет что-то новое в ее душе.
Стихотворение в целом не повторяет особенностей размера и рифмовки оригинала. Несколько ближе к симоновскому оно в композиционном плане. «Не жди меня» состоит из семи строф, которые можно сгруппировать по две, благодаря повтору фразы. Напомним, что в «Жди меня» как раз три строфы, отмеченные повторами. Седьмая строфа кирсановского текста изменяет ситуацию и рисует состоявшуюся счастливую встречу. Как и у Симонова, в финале использован переход к будущему времени, но более осторожный, ограниченный условным союзом: «А если я приду.» [там же]. Таким образом, текст теряет приметы заклинания, переходя в некий настойчивый совет. Начало стихотворения Симонова основано на синтаксическом параллелизме «Жди, когда.» - его эквивалентом у Кирсанова служит конструкция «Не жди, пока.». Ограничение простирается до дня, когда завершатся бои. В стихотворении Кирсанова, вообще, гораздо больше примет военного времени, чем в «Жди меня».
Кирсанов во многом следует по сюжетным вехам Симонова, только подставляя отрицательное «не». Так, героиня предлагает «не ждать» ее предельно долго. Если Симонов дает эмблематические зарисовки разных времен года: «желтые дожди», «снега», «жара», то Кирсанов обращается к названиям месяцев. У Симонова вся вторая строфа «Жди меня» призывает не отказываться от вмененного действия даже перед лицом очевидности — Кирсанов, по сути, призывает к тому же, но теперь требуется не верить в возвращение: «И если распахнется дверь / и я приду до срока, / что это я, ты не поверь, / ты отвернись жестоко» [Кирсанов 2006, с. 609].
Думается, полемический эффект стихотворения основан на игре гендерным аспектом. Стихотворение женщины, отправляющейся воевать, к мужчине, кажется, открывает натуру более сильную, чем герой Симонова. Героиня не нуждается ни в моральной поддержке, ни в магической защите, она находит в себе силы, чтобы не связывать никого «тоскою ожиданья». Однако в случае с Кирсановым полемический выпад все время отклоняется от цели, ведь этот упрек брошен наивной девушкой, в своем максимализме еще не знающей потребностей зрелого сердца. Но если полемику ведет Варя, то каковы же задачи Кирсанова? Думается, поэта могла привлечь идея создать
стихотворение, не отступающее от человеческой правды на войне, но опирающееся на прямо противоположный симоновскому призыв не ждать. Поэт пробует сделать психологически убедительным парадокс и добивается своей цели.
Стихотворение С. Орлова «Я своих фотографий тебе не дарил.» -гораздо ярче в художественном отношении, чем произведение Кирсанова. Но и оно не может быть понято без учета «Жди меня». От чисто литературного спора его отличает то, что стихотворение, вероятно, написано под влиянием большого искреннего чувства. Согласно воспоминаниям товарища поэта, с юности через годы войны Орлов пронес любовь к одной девушке - Людмиле П. [Викулов 2001].
Произведение Орлова не имитирует структуры претекста, зато прямо оппонирует литературной традиции: «Это только поэты пишут в стихах, / Это только в песнях поют, / Будто женская верность на дымных полях / Охраняет солдат в бою» [Орлов 1982, с. 27]. Конечно, в данном случае оспаривается топос, разрабатываемый не только Симоновым, о чем говорит множественное число — «поэты», «песни». Гораздо конкретнее главный объект спора вырисовывается, когда ключевой корень появляется во фразе «Ожиданием пули не отведешь, / заклинать судьбу ни к чему» [там же]. Возможно, и слово «заклинать» подобрано не случайно (выше говорилось, что современники прямо указывали на заклинательность «Жди меня»). Наконец, в последней строфе: «Позабудешь, устанешь ждать за года, / Значит, мертвым я упаду?» [там же] — используя принцип доказательства от противного, Орлов разоблачает нелепость мифа, внушенного текстом Симонова. На объект спора указывают и реминисценции: «позабудешь» — «позабыв вчера», «устанешь ждать» — «пусть друзья устанут ждать». Женщина совершает именно то отступничество, на которое она не способна у Симонова.
«Жди меня» оспаривается скорее как самый представительный текст военной любовной лирики, но круг произведений, вовлеченных в полемику, шире. Полагаем, что спор ведется с циклом «С тобой и без тебя» в редакции 1942 г. Герой описывает свое поведение через отрицание закрепленных в поэзии шаблонов: он не носит с собой фотографий любимой, не говорит о ней перед боем. О некоей охранительной силе фотографии возлюбленной говорится в стихотворении Симонова «Я, перебрав весь год, не вижу.», упомянуты снимки возлюбленных и в «Я пил за тебя под Одессой в землянке.», сюжет последнего
стихотворения как раз составляет разговор незнакомых солдат о любимых. Фраза Орлова «Будто ты меня силой любви спасешь - / Я не верю совсем тому» [Орлов 1982, с. 27] - возможная реминисценция симоновской «Когда б одною силою любви / Мог наши души поселить я рядом» [Симонов 1982, с. 204] с тем же метафорическим оборотом.
Что же противостоит этой, как считает герой, литературщине? Природа живого чувства и живых отношений открывается в финале: «Схорони, забудь, я живой тогда / Непременно, назло приду» [Орлов 1982, с. 27]. Очевидно перед нами отношения, построенные на борьбе, в них герой, выживающий назло женщине, предстает как человек любящий сильнее, ее же чувство мимолетно. Наречие «назло», очевидно, тоже взято из «Жди меня» («всем смертям назло»). Однако Симонов использовал его или близкие обороты и в других контекстах: «назло той упрямой» [Симонов 1982, с. 168], «злом на зло привыкал отвечать» [там же, с. 197]. Отношения героя Симонова с возлюбленной как раз далеки от идиллии, внутренне конфликтны. Сложно сказать, игнорировал ли Орлов эти особенности цикла или считал его лишенным внутреннего единства и оспаривал лишь отдельные стихотворения. Проанализированное стихотворение Орлова можно считать одним из ранних свидетельств осмысления младшим поколением фронтовых поэтов своего особого подхода к военной теме - подхода, отказывающегося от литературности и отличающегося жесткой прямотой.
Заключение
Парадоксальным образом все отмеченные стихотворения, вне зависимости от избранной позиции развития топоса или спора с ним, находятся в едином потоке с лирикой Симонова, ибо принадлежат к тому руслу поэзии, которая стала представлять любовное чувство вовсе не облегченно. Открытие этого пути в военной лирике и совершил Симонов. Наше исследование показывает, насколько сама тенденция, вне зависимости от принятия более частных идей автора, была востребована в русской литературе.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Александров В. Б. Письма в Москву // Знамя. 1943. № 1. С. 149—160. (К. Симонов «Стобой и без тебя» и «Стихи 1941 г.»). Аннинский Л. А. Красный век. Эпоха и ее поэты : в 2 кн. М. : ПРОЗАиК, 2009.
Антокольский П. Г. Собр. соч. : в 4 т. М. : Художественная литература, 1971. Викулов С. В. К 80-летию Сергея Орлова. Были витязи когда-то (Из воспоминаний о друге-поэте) // Наш современник. 2001. № 8. С. 240-257. Гаспаров М. Л. Семён Кирсанов, знаменосец советского формализма // С. Кирсанов. Стихотворения и поэмы. СПб. : Академический проект, 2006. С. 5-18; С. 677-773. (Примечания). Жанрово-стилевые тенденции в поэзии Великой Отечественной войны. Практикум к курсу «История русской литературы ХХ века: 1920-1950-е годы» / сост. О. А. Дашевская. Томск : Изд-во Томского государственного университета, 2011. 42 с. Кирсанов С. И. Стихотворения и поэмы. СПб. : Академический проект, 2006. 800 с.
Кожинов В. В. Поэзия военных лет (вместо заключения) // Россия. Век XX-й
(1939-1964). М. : Эксмо-Пресс, 2002. 448 с. Лычагин А. В. Особенности поэтического диалога в творчестве Иосифа Уткина // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. 2011. № 1. С. 61-64. Магомедова Д. М. Филологический анализ лирического стихотворения. М. :
Академия, 2004. 192 с. Менцель Б. Советская лирика сталинской эпохи: мотивы жанры, направления // Соцреалистический канон. СПб. : Академический проект, 2000. С. 953-968.
Орлов С. С. В легкой песне берез... Книга стихов. М. : Современник, 1982. 194 с.
Панченко А. М. Топика и культурная дистанция // Историческая поэтика.
Итоги и перспективы изучения. М. : Наука, 1986. С. 236-251. Прокофьев А. А. Стихотворения и поэмы. Л. : Советский писатель, 1986. 591 с.
Сельвинский И. Л. Собрание сочинений : в 6 т. М. : Художественная литература, 1971-1974.
Симонов К. М. Заметки о поэзии // Литературная газета. 1939. № 72. С. 3. Симонов К. М. Стихотворения и поэмы. Л. : Советский писатель, 1982. 623 с.
Соколова Л. В. Плач Ярославны // Энциклопедия «Слова о полку Игореве» :
в 5 т. Т. 4. СПб. : Дмитрий Буланин, 1995. С. 109-116. Уткин И. П. Стихотворения и поэмы. Л. : Советский писатель, 1966. 380 с. Чудакова М. О. «Военное» стихотворение Симонова «Жди меня...» (июль 1941 г.) в литературном процессе советского времени // НЛО. 2002. № 58. С. 223-259.
Curtius E. R. European literature and the Latin middle ages : transl. from German. New York : Hatper & Row publ, 2015. 659 p.
REFERENCES
Aleksandrov V. B. Pis'ma v Moskvu // Znamja. 1943. № 1. S. 149-160. (K. Simonov
«S toboj i bez tebja» i «Stihi 1941 g.»). Anninskij L. A. Krasnyj vek. Jepoha i ee pojety : v 2 kn. M. : PROZAiK, 2009. Antokol'skij P. G. Sobr. soch. : v 4 t. M. : Hudozhestvennaja literatura, 1971. Vikulov S. V K 80-letiju Sergeja Orlova. Byli vitjazi kogda-to (Iz vospominanij o
druge-pojete) // Nash sovremennik. 2001. № 8. S. 240-257. Gasparov M. L. Semjon Kirsanov, znamenosec sovetskogo formalizma // S. Kirsanov. Stihotvorenija i pojemy. SPb. : Akademicheskij proekt, 2006. S. 5-18; S. 677-773. (Primechanija). Zhanrovo-stilevye tendencii v pojezii Velikoj Otechestvennoj vojny. Praktikum k kursu «Istorija russkoj literatury HH veka: 1920-1950-e gody» / sost. O. A. Dashevskaja. Tomsk : Izd-vo Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2011. 42 s.
Kirsanov S. I. Stihotvorenija i pojemy. SPb. : Akademicheskij proekt, 2006. 800 s. Kozhinov V. V. Pojezija voennyh let (vmesto zakljuchenija) // Rossija. Vek XX-j
(1939-1964). M. : Jeksmo-Press, 2002. 448 s. Lychagin A. V. Osobennosti pojeticheskogo dialoga v tvorchestve Iosifa Utkina // Uchenye zapiski Petrozavodskogo gosudarstvennogo universiteta. 2011. № 1. S. 61-64.
Magomedova D. M. Filologicheskij analiz liricheskogo stihotvorenija. M. :
Akademija, 2004. 192 s. Mencel' B. Sovetskaja lirika stalinskoj jepohi: motivy zhanry, napravlenija //
Socrealisticheskij kanon. SPb. : Akademicheskij proekt, 2000. S. 953-968. Orlov S. S. V legkoj pesne berez... Kniga stihov. M. : Sovremennik, 1982. 194 s. Panchenko A. M. Topika i kul'turnaja distancija // Istoricheskaja pojetika. Itogi i
perspektivy izuchenija. M. : Nauka, 1986. S. 236-251. ProkofevA.A. Stihotvorenija i pojemy. L. : Sovetskij pisatel', 1986. 591 s. Sel'vinskij I. L. Sobranie sochinenij : v 6 t. M. : Hudozhestvennaja literatura, 1971-1974.
Simonov K. M. Zametki o pojezii // Literaturnaja gazeta. 1939. № 72. S. 3. Simonov K. M. Stihotvorenija i pojemy. L. : Sovetskij pisatel', 1982. 623 c. Sokolova L. V. Plach Jaroslavny // Jenciklopedija «Slova o polku Igoreve» : v 5 t.
T. 4. SPb. : Dmitrij Bulanin, 1995. S. 109-116. Utkin I. P. Stihotvorenija i pojemy. L. : Sovetskij pisatel', 1966. 380 s. Chudakova M. O. «Voennoe» stihotvorenie Simonova «Zhdi menja...» (ijul' 1941 g.) v literaturnom processe sovetskogo vremeni // NLO. 2002. № 58. S. 223-259.
Curtius E. R. European literature and the Latin middle ages : transl. from German. New York : Hatper & Row publ, 2015. 659 p.
