CC BY
13
ОБЗОРЫ. РЕФЕРАТЫ
Ху Юн.
ТВОРЦЫ «КИТАЙСКОГО ЧУДА»: РАЗВИТИЕ КРЕСТЬЯНСКОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ
Hu Yong. The expansion of peasant rationality: An analysis of the creators of the «China Miracle» // Social sciences in China. - Beijing, 2011. - Vol. 32, N 1. - P. 5-25.
Автор, профессор Хуачжунско-го Нормального университета, директор Института политических исследований при этом университете Центрального Китая (КНР) пишет: «Чтобы понять "китайское чудо", мы прежде всего должны понять китайского крестьянина... Чтобы понять крестьян, мы должны прежде всего оценить "крестьянскую рациональность". А чтобы показать, как развитие крестьянской рациональности поспособствовало сотворению "китайского чуда", необходимо отказаться от формулы "традиция vs модер-ность"» [с. 5].
Начинать следует с пересмотра классической социологической теории Тённиса-Дюркгейма-Вебе-ра, основывающейся на дихотомии «традиционности-модерности», в которой крестьянство оказывалось исключительно консервативной силой, чья активность могла про-
являться лишь в отстаивании традиций аграрной цивилизации и в сопротивлении утверждению индустриально-рыночной цивилизации. На постулате непреоборимого крестьянского консерватизма базировались все западные теории модернизации.
Поворотным моментом стало появление книги Баррингтона Мура1, характеризовавшей исторические типы модернизации, в которой крестьянство обрело место субъекта, однако лишь в качестве политической силы. Затем наступило «славное десятилетие крестьянских исследований»2, когда предметом изучения сделалось собственно крестьянство, выявлялись его специфические характеристики и особое внимание было уделено крестьянскому сознанию. Возникла концепция «крестьянской рациональности», которая вызвала резко отрицательное отношение в концепции «морального крестьянина»3.
1. Moore B. Social origins of dictatorship and democracy: Lord and peasant in the making of the modern world. — Boston, 1966. (Здесь и дальше Ху Юн ссылается на китайские переводы изданий американских авторов. — Прим. реф.).
2. Migdal J.S. Peasants, politics and revolution: Pressures toward political and social change in the Third World. — Princeton: Princeton univ. press, 1975. — P. 2.
3. Popkin S. Rational peasant: The political economy of rural society in Vietnam. — Berkeley: Calif. univ. press, 1977; Scott J. The moral economy of the
В первом случае позитивная оценка поведения крестьянства в рыночной экономике основывалась на классической концепции «экономического человека» Адама Смита: «рациональный крестьянин» хозяйствовал в соответствии с принципом максимальной прибыли при наименьших затратах. Во втором для крестьянина, как заботящегося лишь о выживании, не находилось места в рыночной экономике. В противоположных подходах имелось слабое место - игнорирование историчности крестьянского сознания.
Если рассматривать крестьянскую рациональность в исторической перспективе многовековой эволюции сельского хозяйства, то приходишь к выводу, что за это время у крестьян выработалось «уникальное сознание», установки которого «были рациональны и эффективны в соответствующих обстоятельствах», и заодно, что «рациональность "экономического человека" отнюдь не является прирожденной или вечной». Это «продукт экономических условий капиталистического рынка» [с. 9].
Верно, что раз возникнув, традиция приобретает определенную инерцию, формируя «инерционную рациональность», однако само определение «рационально-
peasant rebellion and subsistence in Southeast Asia. — New Haven; L.: Yale univ. press, 1976. Обзор дискуссии см.: Фурсов А.И. Проблемы социальной истории крестьянства Азии. — М.: ИНИОН, 1986-1988. - Вып. 1-2. (Прим. реф.).
сти» предполагает возможность выбора экономического поведения при смене обстоятельств и, «когда инерционная рациональность, сформировавшаяся в одной среде, вводится в другое общество, ее потенциал может породить новую и уникальную эффективность» [с. 9-10].
Рациональность китайского крестьянина, трансформируясь в условиях перехода КНР к рыночной экономике из «рациональности выживания» в «рациональность развития», и привела к сотворению «китайского чуда». «Органическое соединение сильных сторон (традиционной. - Реф.) крестьянской рациональности и современного индустриально-рыночного общества освободило мощнейшую энергию, беспрецедентную как для традиционного аграрного общества, так и для современного индустриально-рыночного общества». В этом заключена одна из закономерностей цивилизационного перехода: «В переходный период, когда одна цивилизация сменяется другой, сильные стороны двух цивилизаций могут соединяться, порождая эффект взаимоусиления» [с. 10-11].
Обоснование своей гипотезы Ху Юн находит в курсе руководства КНР на построение «социализма с китайской спецификой» и в документах КПК. Так, в Отчетном докладе XV съезду КПК говорилось, что «соединение социализма с рыночной экономикой представляет великое и небывалое (pioneering) предприятие» [с. 11].
Ху Юн выделяет восемь свойств крестьянской рациональности, демонстрируя, как она становилась фактором экономического прогресса в период реформ.
Трудолюбие, способность к тяжелому труду. «Это самый коренной элемент крестьянской рациональности», обусловленный большой зависимостью от природных факторов. Факторами традиционной аграрной экономики были труд и земля. Из этого следовали два вывода. Большинство крестьян могло обеспечить свое существование лишь тяжелым трудом. Больше труда - больше урожай. Но избыточный труд не гарантировал богатства. Происходила «экономическая инволюция»: земля все меньше реагировала на вложения труда4. Богатство могло дать лишь владение большим количеством земли, а в условиях крайнего аграрного перенаселения это означало - «улучшить свое положение за счет других». За ростом неравенства неизбежно следовало жестокое и принудительное перераспределение богатства. Отсюда пословица «Богатство не удерживается больше трех поколений» [с. 12].
Напротив, в индустриально-рыночном обществе вместе с вложением дополнительного труда может происходить «мирное нако-
4. Ху Юн ссылается на концепцию американского ученого китайского происхождения Ф. Хуана (Huang Ph. The peasant economy and social change in North China. — Stanford: Stanford univ. press, 1985). — Прим. реф.
пление богатства и насильственное его перераспределение становится менее вероятным». Промышленная революция делает крестьянина менее зависимым от природных факторов и дает возможность наращивать отдачу земли. С началом реформ китайские крестьяне «работали с тем же усердием, что и их предки в далеком прошлом». Их «тяжелый труд, а не техника обеспечили рост конкурентоспособности экономики Китая», тогда как условия рынка создали возможность для роста крестьянского благосостояния [с. 12].
Бережливость. В условиях традиционной аграрной экономики крестьяне были приучены сводить потребление к минимуму. С началом реформ крестьянские доходы возросли, но принцип бережливости сохранялся. Частью из-за сохраняющейся зависимости от природы, частью из-за отсутствия социального обеспечения китайские крестьяне предпочитают увеличение доходов использовать для сбережений. Именно благодаря такому поведению крестьян уровень внутренних сбережений в КНР достигает 46% (2008); для сравнения - в США 0,5 %. Высокий уровень сбережений позволяет китайским крестьянам легче переносить колебания рыночных цен, а в сочетании с крупнейшими в мире валютными резервами внутренние сбережения позволяют КНР легче справляться с влиянием мирового финансового кризиса [с. 13].
Расчетливость. Бытующее в экономической науке представле-
ние, что крестьяне, в отличие от торговцев, были в традиционном обществе не способны к расчету своей хозяйственной деятельности, ошибочно. Просто их расчеты были направлены на самосохранение. Избегая участия в рискованных экономических предприятиях, крестьяне тщательно взвешивали свои реальные возможности. Это вообще в благоприятную сторону отличает Китай и китайский бизнес от бизнеса развитых стран, в котором «виртуальная экономика все больше расходится с реальной» [с. 14].
Взаимность. «Хотя говорят, что китайские крестьяне рождаются разделенными, а не объединенными, фактически они и разделены, и объединены». У них «долгая история взаимопомощи и сотрудничества» [с. 14-15].
Человеческие отношения. «Традиционное аграрное общество -это общество родственников и друзей». И в рыночных условиях в Китае сохраняется традиция неформальных отношений. «Если бы свыше ста миллионов рабочих-мигрантов Китая нуждались в агентствах занятости, число бы последних стало астрономическим. Если бы китайские мигранты и их предприниматели обращались к правовым инструментам для решения возникших проблем, их юридические издержки были бы огромными». В результате резко снизилась бы конкурентоспособность китайской экономики. Так, подтверждается правота основателя нового институционализма Дугласа Норта о том, что сохране-
ние в переходных обществах традиционных неформальных каналов становится фактором «устойчивости и поступательности социальных перемен»5.
Любовь к учению. «Аграрное общество было обществом обучения». Именно способность и желание учиться в сочетании с трудолюбием обеспечили выдвижение Китая в современном мире. Крестьянская рациональность традиционно диктовала крестьянам, чему и как учиться, чтобы обеспечить выживание. Теперь она диктует китайцам необходимость новых знаний в современном мире. Благодаря своему особому усердию в учебе китайские студенты в США добились гораздо больших академических успехов, чем представители какого-либо другого народа. Их отличают подражательность в обучении и его избирательность, сосредоточенность на практических знаниях [с. 17].
Стремление к стабильности. «Из-за непредсказуемости явлений природы безопасность была самым большим желанием крестьян и самым большим счастьем для них». Укорененная в крестьянской рациональности эта ценность порождает «стремление к стабильности и страх перемен». Иностранные наблюдатели не могут понять, как грандиозные перемены в китайской экономике могли осуществляться при сохранении политиче-
5. North D. Institutions, institutional
change and economic performance. — Cambridge: Cambridge univ. рress,
1990. - P. 51. - По кит. изданию 1994 г.
ской стабильности, находя в этом «китайское чудо» [с. 17]. Дело как раз в том, что китайские крестьяне после 30 лет КНР и особенно после перипетий земельной реформы больше всего желали стабильности6. Поэтому они поддержали курс Дэн Сяопина, провозгласившего, что, несмотря на «инцидент 4 июня»7, «политика открытости и реформ» будет продолжаться. В 1980-х годах материальное положение крестьян улучшалось, что и обусловило их стремление к сохранению стабильности. В 1990-х - в сельских районах возникла нестабильность из-за возрастания налоговой нагрузки, однако серьезный кризис не возник. Сыграла свою роль привычка крестьян довольствоваться малым. Обеспечив стабильность в деревне, это свойство создало наилучшие возможности для промышленного рывка [с. 18].
Стойкость. Это свойство проявилось как во время войны, так и в мирное время. Именно стойкость помогла Китаю одержать победу в войне с Японией, она же помогла китайскому крестьянству преодолеть «суровые обстоятельства трехлетия с конца 1950-х до нача-
ла 1960-х годов»8. Серьезные трудности были и в период реформ.
В 1980-х годах армия была сокращена на 1 млн. человек, в 1990-х годах реформа государственной промышленности затронула около 10 млн. рабочих, вынужденных искать работу. «Такие великие преобразования немыслимы в других странах, даже в тех, которые заявляли о "радикальных преобразованиях"9. Успех Китая в этих преобразованиях - во многом следствие народной стойкости» [с. 19].
Из постулата об историчности феномена крестьянской рациональности Ху Юн делает несколько выводов.
1. Поскольку «китайское чудо» как сочетание экономического роста с политической стабильностью сотворено благодаря этому феномену, который, в свою очередь, порожден тысячелетним опытом уникальной аграрной цивилизации, не может быть и речи о заимствовании «китайской модели». «Китайский путь» так же уникален, как «западный путь». И следует сознавать цену, которое заплатило крестьянство Китая за
6. Соблюдая политкорректность, автор обходит деликатные вопросы о последствиях «большого скачка» 1958—1961 гг., «культурной революции» 1966—1976 гг., да и о тех миллионах жертв, которые стоила деревне земельная реформа. — Прим. реф.
7. Подавление студенческих манифестаций на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. — Прим. реф.
8. Подразумевается, что несколько десятков миллионов (от 16,5 до 30 млн., по разным оценкам) умерли от голода и его ближайших последствий во время «большого скачка». — Прим. реф.
9. Дается ссылка на рыночные реформы («рыночную терапию») в России и в странах Восточной Европы. — Прим. реф.
экономический рывок тяжелейшим трудом и материальными лишениями. «Каждая страна должна выбирать собственный путь развития, соответствующий национальным условиям и настроениям в обществе» [с. 19-20].
2. Выдающаяся роль крестьянской рациональности ограничена условиями переходного периода, она не будет действовать бесконечно. Уже у второго поколения мигрантов замечается отход от установок на тяжелый труд. Их интересует не только зарплата, но и условия труда, обстановка на предприятии. То же самое с установкой на бережливость. По стандартам своего потребления новые поколения крестьян сближаются с горожанами. Развлечения берут верх над установками на сбережение.
Дешевизна крестьянского труда на промышленных предприятиях уходит в прошлое. Лишаясь этого ресурса, обеспечивавшего сверхприбыли, предприниматели вынуждены менять свою стратегию. С ростом потребностей крестьян возрастает нестабильность, соответственно власти должны тратить больше средств на обеспечение порядка. Возрастающие социальные расходы ложатся дополнительным бременем на китайскую экономику, снижая ее конкурентоспособность. «Китайское чудо» оказывается «относительным понятием» [с. 20].
«Новые богачи» не считают себя связанными обязательствами помощи бедным, а их вызывающее поведение провоцирует рост популистских настроений, находящих
выражение в огульной ненависти к богатым, что чревато социальным взрывом. Пока «массовые инци-денты»10 не приобрели характер мощной устойчивой тенденции. Но если это произойдет, все достижения «китайского чуда» окажутся под вопросом [с. 22].
Итак, делает выводы Ху Юн, нельзя приписывать «китайское чудо» конфуцианству или традициям вообще. Традиционный Китай развивался очень медленно, и торжество традиционализма было бы шагом назад. Нельзя делать акцент на роль лидеров; лидеры добиваются успеха, если их поддерживают массы. Нельзя придавать слишком большое значение институтам. Решающую роль играет культура: «система - оболочка, а культура - ядро». Обращаясь к «историческому институциона-лизму», мы должны выделять роль человека как субъекта истории [с. 23-24].
Сейчас крестьянская рациональность вступила в фазу упадка. Однако смена ее «рациональностью городского жителя» не будет ни легкой, ни быстрой, ибо за ней несколько тысячелетий. «В конце концов она может возродиться в новых формах» [с. 22].
А.В. Гордон
10. Под эту категорию в КНР подпадают выступления социального протеста. — Прим. реф.
