CC BY
40
УДК 821.161.1
Rakhmetov O.E., postgraduate, Altai State Pedagogical University (Barnaul, Russia), E-mail: rahmetov.orazbai@yandex.ru
THE CHRONOTOPE OF THE PEDESTRIAN STREET IN THE STORIES M. ZOSHCHENKO 1920s - 30s. The article examines the chronotope of a pedestrian street in M. Zoshchenko's prose. It is considered not only as a special phenomenon in the category of chronotopes of the writer, but also in connection with the tradition of Soviet satire and literature of the 20s-30s of the last century. Zoshchenko's stories reveals possibilities of the named chronotope in a new way - within the framework of the "plot of social tension", presented in situations where the characters of the stories are characterized by features of criminal behavior or violation of speech ethics. In the stories, united by the chronotope of the pedestrian street, the character is either robbed, or is afraid of a hooligan attack, or faces behavior of representatives of the lower levels of government, which is not much different from the behavior of criminal elements.
Key words: Soviet satire, prose of 30s, story, chronotope, pedestrian street, character, plot.
О.Э. Рахметов, аспирант, ФГБОУ ВО «Алтайский государственный педагогический университет», г. Барнаул, E-mail: rahmetov.orazbai@yandex.ru
ХРОНОТОП ПЕШЕХОДНОЙ УЛИЦЫ В РАССКАЗАХ М.ЗОЩЕНКО 1920 - 30-Х ГОДОВ
В статье исследуется хронотоп пешеходной улицы в прозе М. Зощенко. Он рассматривается не только как особое явление в категории хронотопов писателя, но и в связи с традицией советской сатиры и литературы 20-30-х годов прошлого века. Рассказы Зощенко по-новому раскрывают возможности названного хронотопа - в рамках «сюжета социального напряжения», представленного в ситуациях, где персонажам рассказов свойственны черты криминального поведения или нарушения речевой этики. В рассказах, объединённых хронотопом пешеходной улицы, герой либо подвергается ограблению, либо опасается хулиганского нападения, либо сталкивается с поведением представителей низших уровней власти, которое мало чем отличается от поведения криминальных элементов.
Ключевые слова: советская сатира, проза 30-х годов, рассказ, хронотоп, пешеходная улица, герой, сюжет.
Пешеходная улица - прежде всего место, где движение автомобилей, трамваев и пр. уступает место движению людей. Вид хронотопа пешеходной улицы -бульвар (напр., Тверской) или аллея бульвара, или шоссе, где также не наблюдается скопления машин.
В сатире 20-30-х годов прошлого века бульвар, свободная от машин улица как место встречи героев есть в «Мастере и Маргарите» Булгакова. Кроме того, в пешеходную улицу может превращаться самая обычная улица, когда на ней окончательно останавливается движение машин, и она заполняется людьми. Пример - «Золотой телёнок» И. Ильфа и Е. Петрова, где движение останавливает толпа, собравшаяся вокруг Паниковского - «... вокруг Паниковского уже колыхалась великая толпа, перегородившая улицу. Автомобили нетерпеливо крякали, упершись в людской массив. Из окон амбулатории смотрели санитарки в белых халатах. Бегали собаки. В городском саду перестал бить фонтан. Решительно вздохнув, Бендер втиснулся в толпу» [1, с. 98]. Толпа правдолюбцев, жаждущих наказать Паниковского - мнимого слепого - образует как бы скол современного писателям общества. Она разбегается только после того, как Остап начинает охоту за свидетелями. Ещё один пример пешеходной улицы у Ильфа и Петрова -Бульвар Молодых Дарований, по которому проходит Остап Бендер в начале «Золотого телёнка». Интересны и размышления авторов романа о пешеходном гетто в больших городах и сакраментальные слова - «Только в маленьких русских городах пешехода ещё уважают и любят. Там он ещё является хозяином улиц, беззаботно бродит по мостовой и пересекает её самым замысловатым образом в любом направлении» [1, с. 6].
Интересно рассмотреть также хронотоп пешеходных улиц на примере путешествий Федора Годунова-Чердынцева из романа В. Набокова «Дар». Об этом написал В. Курицын в книге «Набоков без Лолиты. Путеводитель с картами, картинками и заданиями» (глава «Белый мах. Четыре прохода Федора по Берлину») [2].
Хронотоп пешеходной улицы (улицы без машин) будет рассмотрен нами на примере шести рассказов М. Зощенко, написанных в 1920-30-х годах: «Любовь», «Административный восторг», «Встреча» (1928 ), «Рассказ про няню» «Мелкий случай из личной жизни» и «Страдания молодого Вертера».
П.О. Щербакова выделяет «сюжет социального напряжения» - в локусе коммунальной квартиры. Именно этот сюжет «заставляет меняться героя М. Зощенко. Выйдя из «Шинели» Гоголя и из скромных квартирок и углов Петербурга «униженных и оскорбленных» Достоевского, он становится «героем массы» [3, с. 93].
Этот же сюжет актуализируется, на наш взгляд, в связи с хронотопом пешеходной улицы - пусть дело здесь и не доходит (едва не доходит) до драки - как в «Нервных людях». Висящее в воздухе «социальное напряжение» - характеризующее советскую действительность 20-30-х годов прошлого века - выливается в хронотопе пешеходной улицы в сюжетные ситуации, которые так или иначе носят криминальный, связанный с нарушением закона оттенок.
Черты криминального поведения при этом присущи, как правило, противникам героя. Особенно очевидно криминальное прошлое у антагониста рассказа «Любовь» Васи - тот чувствует себя на пустынной улице как рыба в воде. Такая улица, по его мнению, - идеальное место для преступления. Незадачливый Вася становится жертвой грабежа.
Апогеем рассказа становится картина, когда ограбленный, полураздетый Вася произносит такую реплику:
«Дождались, - сказал он, со злобой взглянув на Машеньку. - Я же её провожай, я же и имущества лишайся».
От былого чувства любви после встречи с грабителем на пустынной улице остаётся только «злоба».
П.В. Маркина пишет о похожем сюжете ограбления у Зощенко так: «В контексте «Шинели» Н.В. Гоголя могут быть рассмотрены ограбление и кража верхней одежды в рассказах М.М. Зощенко. Ленинград как наследник Петербурга остаётся родиной хулиганства («На улице»). Воровство одежды может быть доведено до своего логического конца: «Они сняли с него пальтишко и костюм со штанами. Содрали с него полуботинки. И даже не постеснялись взять с него верхнюю рубашечку "зефир". При нём оставили только кальсоны и носки, которые не взяты были по причине дряхлости товара» («На дне») [4, с. 156]. То, что грабители жестоки и беспощадны к своей жертве и раздевают её практически полностью - является приметой описываемого времени.
И в статье «Петербургский миф М. Зощенко» П.В. Маркина пишет, что с хронотопом столицы связана сюжетная ситуация ограбления - «Полная неприятных неожиданностей дорога в город указывает на актуализацию негативной части петербургского мифа. Тетку М.П. Синягина Марью Аркадьевну, поехавшую в Ленинград, «.дважды обчистили. Первый раз в поезде и второй раз. на квартире. унесли почти все оставшиеся драгоценности» [5, с. 57]. И в этом фрагменте жертва оказывается обкраденной почти полностью. Современные М. Зощенко преступники почти не знают пощады. Один из выводов, который делает П.В. Маркина, такой: «Петербург для М.М. Зощенко - это, в первую очередь, страшный город. Человек легко может здесь потеряться» [5, с. 58].
Опасается ограбления или просто хулиганского нападения герой рассказа М. Зощенко «Встреча» (1928). Это гипотетическое криминальное происшествие, как он полагает, может произойти с ним на пустынном шоссе на пути из Ялты в Алупку. Причина этого страха выглядит иррациональной - ибо в начале рассказа его герой признаётся - «Скажу вам откровенно: я очень люблю людей. Другие, знаете ли, на собак растрачивают свои симпатии... А мне как-то человек милее. Однако не могу соврать: при всей своей горячей любви не видел бескорыстных людей» [6]. Заявления о горячей любви к людям выглядят неубедительными на фоне описания страха встречи с одним из них. «Но всё-таки при всей своей любви к людям не люблю с ними встречаться в пустынном месте. Мало ли чего бывает. Соблазну много» [6], - замечает герой рассказа. Подразумевается, что соблазна (и опасности для героя) было бы значительно меньше, будь дорога заполнена людьми.
Завидев преследователя на пустынной дороге, герой предпринимает следующие действия:
Встаёт с места и идёт.
Идёт быстрее (человек тоже «поднажал»).
И, наконец, бежит (человек тоже бежит).
Мысль при этом у героя такая: «Только бы, думаю, живьем до Алупки дойти» [11].
Опасение за свою жизнь и страх перед встречей с незнакомцем немного отступают, когда тот обращается к герою «Товарищ!». Тогда герой останавливается и вжимается в скалу.
С представителями криминального мира приходилось сталкиваться и самому писателю - о них он знает не понаслышке. «В реальной жизни М.М. Зощенко преследовали толпы авантюристов, выдающих себя за известную личность. Стремительный взлёт славы Зощенко в 20-е гг. спровоцировал особое явление: «Десятки самозванцев бродили по стране, выдавая себя за Зощенко. Он получал счета из гостиниц, из комиссионных магазинов, а однажды, помнится, повестку в
суд по уголовному делу. Женщины, которых он и в глаза не видел, настоятельно, с угрозами требовали у него алименты. Корреспонденция у него была необъятной» [4, с. 153], - пишет Маркина.
На пешеходной улице в большом городе становится страшно даже тогда, когда на ней появляется помощник начальника милиции «товарищ Дрожкин» с револьвером (рассказ «Административный восторг»).
После того, как Дрожкин вынимает револьвер, на заполненной людьми улице происходит некоторая паника. «Тут среди местной публики замешательство происходит. Некоторые, более опытные прохожие, с большим, так сказать, военным стажем, в сторону сиганули в рассуждении пули» [7]. Таким образом, происходит дифференциация публики - в ней срезу выделяется категория людей «с большим военным стажем». Конечно же, эта ситуация выглядит не только комично, но и печально.
Появляется старушка - хозяйка свиньи, раздразнившей Дрожкина:
«Ахти, - говорит, - Господи! Да вот он где, мой кабан. Не надо его, товарищ начальник, из пистолета пужать. Сейчас я его уберу [7]».
Здесь Дрожкин высказывает желание отправить старушку в отделение милиции, а её кабана «трахнуть» из револьвера. Естественно, желание «трахнуть» кабана из револьвера - скорее хулиганское и криминальное, чем законное. Читателю становится ясно, что основная опасность на пешеходной улице происходит вовсе не от свиньи, а от незадачливого помощника начальника милиции, который не знает, как справиться с простой, элементарной ситуацией, и машет револьвером.
В рассказе «Страдания молодого Вертера» криминальные качества поведения проявляют сторож и его помощник. Не случайно в размышлениях по поводу этого рассказа А. Жолковский отмечает, что М. Зощенко избирает «для своей эзоповской сатиры скромные мишени (сторожей, банщиков, буфетчиков) и окутывает свои разоблачения нарочито глуповатой аурой» [8]. Заметим, что сторож и его помощник являются «белыми воронами» рассказа, и толпа, собравшаяся вокруг героя, люди, его окружившие, всё-таки более мягки и разумны, чем грубый сторож. Таким образом, на пешеходной аллее всё-таки побеждает справедливость в отношении героя (его не ведут в милицию, а лишь выписывают штраф).
Жолковский отмечает также, что зощенковский герой, подобно Гоголю, ищет покоя в дороге, «но и ситуация "на улице" чревата для него опасностями» [8]. Опасность, что парадоксально, исходит от тех, кто должен по роду службы поддерживать на улице общественный порядок. Это опасность и для телесного самочувствия героя, и для его душевного равновесия. «Угрозы душевному покою и неприкосновенности личности исходят, как это обычно бывает у Зощенко, от мелкого начальства и принимают, помимо криков, опять-таки знакомую форму физического насилия с участием "рук". В СМВ этот "ручной" топос представлен достаточно полно: «[П]арнишка... машет палкой и грозит кулаком... [С]едова-тый... сторож... орет...: - Хватай его...! Лешка прицеливается в меня, и палка его ударяет в колесо велосипеда... Человек десять доброхотов... начинают хватать меня за руки... Держите его крепче. Не выпущайте его, суку... Лешка... впивается своей клешней в мою руку и говорит: - Я ему, гадюке, хотел руку перебить... - Братцы... Не вертите мне руки... Сторожу... охота волочить меня в милицию... Я массирую себе руки... "... Нашелся фон-барон, руки ему не верти"... Я вижу - сторож... В руках у него цветочек... [Т]ихо смеясь, он подает мне незабудку... »
Стоит отметить особо сильные эффекты, такие как серия взаимоналожений двух рук, начальственной и собственной (достигающая кульминации во втором эпизоде - с лешкиной «клешней», а в третьем - разрешающаяся воображаемым вручением цветка)» [8].
К «Страданиям молодого Вертера» гетевский Вертер имеет прямое отношение, пишет Жолковский. Из Гете возникает тема непрочности жизни, которая соединяется с темой опасностей на улице. Характерна фраза: «[Д]ля душевной бодрости и когда жизнь не особенно дорога - я выезжаю... Рисуется замечательная жизнь... " Здесь герой «полувсерьёз роняет реплику о допустимости самоубийства, но изо всех сил старается уверить себя в надёжности новой жизни» [8].
Жолковский отмечает также общую повествовательную иронию рассказа, на основании которой герой сближается со своими противниками. «Не любящий окриков» герой дважды по ходу сюжета и при том с самыми, казалось бы, лучшими намерениями и сам поднимает крик: «Захотелось крикнуть: "Братцы, главные трудности позади. Скоро мы заживем, как фон-бароны"»; «Снова им хочется сказать что-нибудь хорошее или крикнуть: "Товарищи, мы строим новую жизнь..." и т. д. Ироническое сближение героя с его мучителями проявляется также во взаимности обвинений в сумасшествии: «- Братцы, да что вы, обалдели! Чего вы, с ума спятили совместно с этим постаревшим болваном?... [Сторож:] - А он, как ненормальный едет» [8].
Некий криминальный окрас сюжетной ситуации придаёт то, что противники героев Зощенко используют в своей речи сниженную, грубую, подчас бранную лексику. Каждый раз использование подобной лексики преследует определённую цель.
В рассказе «Любовь» она органично выглядит в устах представителя криминального мира. Приведём некоторые примеры того, как он обращается к герою рассказа во время ограбления.
1. « - Ну, ты, мымра, - сказал человек глухим голосом. - Скидавай пальто. Да живо. А пикнешь - стукну по балде, и нету тебя. Понял, сволочь?» [9, с. 447].
2. « - Сиди и не двигайся и зубами не колоти. А ежели крикнешь или двинешься - пропал. Понял, сволочь?» [9, с. 448].
Использование грубой лексики грабителем на улице преследует цель обезоружить морально свою жертву, лишить её способностей к сопротивлению, подчинить своей воле. Называя Васю «мымрой» и «сволочью», грабитель как бы устанавливает со своим «клиентом» тесный, задушевный контакт.
В «Рассказе про няню, или прибавочная ценностью у этой профессии» грубую лексику использует няня-мошенница, которая выводила ребёнка якобы на прогулку, а на самом деле использовала его как объект для просьб о подаянии. Использование такого рода лексики характеризует няню не с самой привлекательной стороны (да и ранее в рассказе няня аттестовалась как не самый симпатичный персонаж - «Тем более обознаться трудно - морда у нее такая, что очень глубоко в душу западает») [10, с. 43]. Будучи разоблачённой членом правления дома, няня понимает, что ей нечего терять и раскрывает свой лексический потенциал во всей красе:
- Ах, подумаешь, до чего испугали! Нянь нынче не очень много - меня, может, с руками оторвут. А я под вашего щенка едва трешку зарабатывала, а уж упрёков не оберёшься. Я от вас сама уйду, поскольку вы какие-то бесчувственные подлецы, а не хозяева [10, с. 44].
Неудивительно, что после такого эмоционального спича няни конфликт между ней и хозяевами разгорается с новой силой. Фарфоров (герой рассказа и отец ребенка) хочет «вытряхнуть старческую душонку из её слабого тела», но член правления не позволяет.
Грубо высказываются в отношении героя и люди на Тверском бульваре из рассказа «Мелкий случай из личной жизни», хотя их, казалось бы, нельзя уличить в криминальном прошлом. Замечания раздаются из уст мужчин (представители сильного пола вообще у Зощенко используют более сниженную лексику).
«Я выхожу на Тверской бульвар и выступаю как дрессированный верблюд. Я хожу туда и сюда, вращаю плечами и делаю «па» ногами» [10, с. 122].
Естественно, герою удаётся добиться ответной реакции людей. Женщины поглядывают на него «со смешанным чувством удивления и страха». Мужчины же сопровождают выход героя в люди «грубыми и некультурными» замечаниями такого рода:
«- Эво, какое чучело! Поглядите, как, подлец, нарядился. Как, - говорят, -ему не стыдно? Навернул на себя три километра материи» [Там же].
Героя обсыпают насмешками и хохочут над ним. Он находит успокоение только у памятника Пушкину, где встречает женщину, у мужа которой было украдено купленное им пальто. Однако после осмотра подкладки пальто женщина, убедившись в том, что пальто на герое - её мужа, тоже высказывается нелестно и называет героя «прохвостом».
В результате этого происшествия герой «со смятённым сердцем» выходит на улицу, но уже не смотрит в сторону женщин. Отношение героя к пешеходной улице как к возможному месту знакомства с представительницами противоположного пола меняется именно после того, как он расстаётся с пальто. «Ну ладно, обойдусь! - говорю я сам себе. - Моя личная жизнь будет труд. Я буду работать. Я принесу людям пользу. Не только света в окне, что женщина» (А. Жолковский последнюю фразу оценил как стратегически верную и справедливую). Я начинаю издеваться над словами буржуазного учения. «Это брехня! - говорю я сам себе. - Это досужие выдумки! Типичный западный вздор!» Я хохочу. Плюю направо и налево. И отворачиваю лицо от проходящих женщин» [10, с. 123].
В рассказе «Страдания молодого Вертера» брань и грубые слова исходят из уст сторожа и его помощника - лиц, которые, казалось бы, напротив, должны олицетворять общественный порядок. Тем не менее они предпочитают говорить на блатном диалекте.
«Снова недалеко от меня раздаётся тревожный свисток, и какие-то окрики, и грубая брань. «Так грубо, вероятно, и кричать не будут. Ну, кричать-то, может быть, будут, но не будет этой тяжелой, оскорбительной брани»» [10, с. 252].
Сторож трижды (нагнав героя) называет автора рассказа «сукой» и угрожает применить к нему не вполне законные и не вполне педагогические методы воздействия:
- Как я тебе ахну по зубам - будешь оскорблять при исполнении служебных обязанностей. Держите его крепче. Не выпущайте его, суку.
Помощник сторожа тоже аттестует героя, нарушившего правила движения на аллее, нелестно:
- Я ему, гадюке, хотел руку перебить, чтобы он не мог ехать.
Естественно, это желание помощника сторожа также криминально, противозаконно.
Сторож хочет волочить героя в милицию, но более справедливая толпа охлаждает это его стремление и внушает ему мысль, что нарушение героя не такое серьёзное и целесообразнее всего здесь будет штраф. Сторож с сожалением берёт штраф и «опускает восвояси» нашего велосипедиста.
В рассказе «Встреча» (1928) рассказчик уже сам прибегает к сниженной лексике для того, чтобы описать свои эмоции, волнение, страх перед встречей с неизвестным человеком на пустынной дороге. «Вот, думаю, сволочь, привязался!» - в начале - «Пес его знает - какие у него были мысли, когда он делал
своё бескорыстное дело» [6]- и в финале - «А теперь, вернувшись в Ленинград, я думаю: пес его знает, а может, ему курить сильно захотелось? Может, он хотел папироску у меня стрельнуть. Вот и бежал» [6].
К.С. Поздняков рассказывает, что даже священники в рассказах Зощенко употребляют «бранные слова», поминают представителей нечистой силы, сомневаются в существовании Бога. Например, «молодой, энергичный поп» из рассказа «Живые люди» обращается к взбунтовавшимся прихожанам так: «А теперь вы, собаки, около моей двери шум поднимаете» (см. другие примеры; 11, с. 134).
Впрочем, это сознательная установка Зощенко на критику церковных персонажей. Так же сознательно критиковал он отдельных, не самых видных представителей светских властей (Дрожкина в «Административном восторге», сторожа в «Страданиях молодого Вертера»).
Подведём итоги. В большинстве рассказов люди на пешеходной улице представляют собой скол современного писателю общества. Так, в рассказе «Страдания молодого Вертера» люди на аллее заметно смягчают решение сторожа. Таким образом, общественное мнение оказывается сильнее субъективного (сторожа). Люди на оживлённой улице или бульваре часто высказывают критические замечания в адрес героя - как в рассказе «Мелкий случай из личной жизни». Эти критические замечания отрезвляют его и способствуют формированию представления о действительности и о себе. Реакция людей на пешеходной улице побуждает героя к смене имиджа, более плотному питанию, занятию физическими упражнениями. Реакция людей важна для героя, это реакция самого современного общества. В «Рассказе про няню, или прибавочная ценность у этой профессии» общество на улице разделяется на два лагеря. Одна часть людей равнодушна к просящей подаяние няне с ребёнком. Вторая часть откликается на
Библиографический список
её просьбу. Автор тем самым замечает, что современное общество не ожесточилось, в нём ещё есть сочувствие к бедственному положению другого человека. В рассказе улица может предстать и как место подаяния, неравнодушного внимания к судьбе чужого, казалось бы, человека. Этим свойством людей на улице пользуется, в частности, меркантильная няня, которая проворачивает аферу с ребёнком Фарфоровых.
Но в то же время масса людей может быть достаточно инертна. Об этом рассказ «Административный восторг». В финале рассказа «народ безмолвствует». Благодаря этому жена героя вместе с постовым отправляется в отделение милиции.
Наконец, как в рассказе «Любовь», на пустынной улице в позднее время возможна встреча с представителем криминального мира - грабителем. Эта встреча обнажает внутренний мир героя, его подлинное отношение к своей возлюбленной. Так же раскрывают отношения между героем и обществом, миром и ситуации на пешеходной улице в других рассказах М. Зощенко. «Сюжет социального напряжения» (П.О. Щербакова) воплощается в ситуациях, происходящих на пешеходной улице, в которых проявляются отчасти противозаконные, криминальные устремления противостоящих герою персонажей - вне зависимости от того, представляют ли они современное общество, криминальный мир или низшие уровни власти.
Речь людей на пешеходной улице подчас снижена, груба, - налицо признаки нарушения речевого этикета этими персонажами (что продолжает модальность нарушений этики поведения в ситуациях на улице).
Герою на пешеходной улице может угрожать опасность, его появление на ней может быть связано с риском для телесного и душевного здоровья (о чём пишет Жолковский применительно к «Страданиям молодого Вертера»).
1. Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. Краснодар: Издательство «Советская Кубань», 1992.
2. Курицын В.Н. Набоков без Лолиты. Путеводитель c картами, картинками и заданиями. Москва: Новое издательство, 2013.
3. Щербакова П.О. Локус коммунальной квартиры в рассказах М. Зощенко. Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. 2014; 3: 90 - 94.
4. Маркина П.В. Петербург - Ленинград в жизни и творчестве М.М. Зощенко. Известия Алтайского государственного университета. 2011; 2-2 (70): 152 - 158.
5. Маркина П.В. Петербургский миф М.М. Зощенко. Мир науки, культуры, образования. 2011; 1 (26): 56-58.
6. Зощенко М. Встреча. Рассказ. Available at: http://haharms.ru/zoschenko-148.html
7. Михаил Зощенко. Сатира и юмор 20-х - 30-х годов. Available at: http://lib.ru/RUSSLIT/Z0SHENK0/izbrannoe20-30.txt
8. Жолковский А.К. Михаил Зощенко: поэтика недоверия. Москва: Школа «Языки Русской Культуры», 1999 Available at: http://www-bcf.usc.edu/~alik/rus/book/zosh/vert.htm
9. Лучшие юмористические рассказы. Москва: Издательство «Э», 2015.
10. Зощенко М.М. Голубая книга: сборник. Москва: АСТ, 2010.
11. Поздняков К.С. Отражение антирелигиозной кампании в рассказах и фельетонах М. Зощенко 1920-1930-х гг. XXXIV Зональная конференция литературоведов Поволжья: материалы конференции. Редакционная коллегия: Буранок О.М., Ярмакеев И.Э., Воронова Л.Я., Пашкуров А.Н., Скворцов А.Э. 2014: 130 - 138.
References
1. Il'f I., Petrov E. Zolotoj telenok. Krasnodar: Izdatel'stvo «Sovetskaya Kuban'», 1992.
2. Kuricyn V.N. Nabokov bez Lolity. Putevoditel'c kartami, kartinkamiizadaniyami. Moskva: Novoe izdatel'stvo, 2013.
3. Scherbakova P.O. Lokus kommunal'noj kvartiry v rasskazah M. Zoschenko. Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Filologiya. Zhurnalistika. 2014; 3: 90 - 94.
4. Markina P.V. Peterburg - Leningrad v zhizni i tvorchestve M.M. Zoschenko. Izvestiya Altajskogo gosudarstvennogo universiteta. 2011; 2-2 (70): 152 - 158.
5. Markina P.V. Peterburgskij mif M.M. Zoschenko. Mirnauki, kul'tury, obrazovaniya. 2011; 1 (26): 56-58.
6. Zoschenko M. Vstrecha. Rasskaz. Available at: http://haharms.ru/zoschenko-148.html
7. Mihail Zoschenko. Satira iyumor 20-h - 30-h godov. Available at: http://lib.ru/RUSSLIT/Z0SHENK0/izbrannoe20-30.txt
8. Zholkovskij A.K. Mihail Zoschenko: po'etika nedoveriya. Moskva: Shkola "Yazyki Russkoj Kul'tury", 1999 Available at: http://www-bcf.usc.edu/~alik/rus/book/zosh/vert.htm
9. Luchshie yumoristicheskie rasskazy. Moskva: Izdatel'stvo «'E», 2015.
10. Zoschenko M.M. Golubaya kniga: sbornik. Moskva: AST, 2010.
11. Pozdnyakov K.S. Otrazhenie antireligioznoj kampanii v rasskazah i fel'etonah M. Zoschenko 1920-1930-h gg. XXXIV Zonal'naya konferenciya literaturovedov Povolzh'ya: materialy konferencii. Redakcionnaya kollegiya: Buranok O.M., Yarmakeev I.'E., Voronova L.Ya., Pashkurov A.N., Skvorcov A.'E. 2014: 130 - 138.
Статья поступила в редакцию 27.03.19
УДК 821.35
Chasueva B.A., postgraduate, Chechen State Pedagogical University (Grozny, Russia), E-mail: baretk@mail.ru
FEATURES OF ART ELUCIDATION OF A PROBLEM CREATIVITY IN THE LYRICAL DISCOURSE CHECHEN POET SHAHID RASHIDOV. The article analyzes the relevance of a problem of artistic creativity for the lyrical discourse of a famous Chechen poet Shaid Rashidov. Special emphasis is placed on the study of the features of Shaid Rashidov's artistic understanding of the problem of art and creativity. An attempt is made to identify and describe the originality of artistic research by the author of these motifs on the material of poetic understanding of such components of folklore and traditional folk culture as lyre-epic heroic songs of Chechens "illi" and folk dance. The study allows speaking about diversity and the importance of lyrical metapoetic of Shaid Rashidov for the expression of its author's position. Key words: spiritual world, lyrical hero, ethnos, mentality, heritage, traditional folk culture, heroic and epic songs.
Б.А. Хазуева, соискатель Чеченского государственного педагогического университета, г. Грозный E-mail: baretk@mail.ru
ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОСМЫСЛЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ ТВОРЧЕСТВА В ЛИРИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ ЧЕЧЕНСКОГО ПОЭТА ШАИДА РАШИДОВА
В статье анализируется актуальность проблемы художественного творчества для лирического дискурса известного чеченского поэта Шаида Рашидова. Особый акцент делается на исследовании особенностей художественного осмысления Шаидом Рашидовым проблемы искусства и творчества. Предпринята попытка выявить и описать своеобразие художественного исследования автором этих мотивов на материале поэтического осмысления таких компонен-
