CC BY
77
Вестник Волжского университета имени В.Н. Татищева №4, том 2, 2016
УДК: 82-14
ББК: 84(2Рос=Рус)6
Поздняков К.С.
«ЭТО СОСТОЯНИЕ И МЕРЗОСТНО И ПРИЯТНО»: ТЕМА СТРАХА В РАССКАЗАХ И ФЕЛЬЕТОНАХ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ 1920-1930-х гг.
(В. КАТАЕВ, М. ЗОЩЕНКО, Ю. ОЛЕША, И. ИЛЬФ и Е. ПЕТРОВ)
Pozdnyakov K.S.
"THIS CONDITION IS ABOMINABLE AND PLEASURABLE": THE THEME OF FEAR IN TALES AND FEUILLETONS OF SOVEIT WRITERS 1920-1930 years.
(V. KATAEV, M. Zoshenko, Y. OLESHA, I. ILYIF and E. PETROV)
Ключевые слова: страх, коллективное тело, поэтика, фельетон, интеллигент, рефлексия, модернизм, сюжет, стиль, коммунализация.
Keywords: fear, collective body, poetics, feuilleton, intellectual, reflection, modernism, plot, style, communalization.
Аннотация: в статье используется «ключ» к литературному произведению, предложенный А.К. Жолковским в монографии «Михаил Зощенко: поэтика недоверия». Весь корпус текстов Зощенко был проанализирован с точки зрения отражения в нём страхов, переживаний, бытовавших в советском обществе, а также присущих самому автору. Данный подход применим и к произведениям современников Зощенко. Фельетоны и рассказы Катаева, Олеши, Ильфа и Петрова позволяют говорить о «поэтике страха и недоверия» не только в контексте творчества Зощенко, но и в рамках изучения советской литературы 20-30-х гг. ХХ века.
Abstract: there is a "key"for literature composition in this article, which suggested by A.K. Gholkov-skiy in monograph "Michael Zoshenko: poetics of distrust".
All the framework of Zoshenko's texts was analysed by the point of view reflecting the fears in it, experiences, current in Soviet society, and also inherent to the writer.
This approach is also applicable to contemporary Zoshenko's compositions.
Feuilletons and tales by Kataeva, Oleshi, Iliyf and Petrov are allow to tell about "poetics of fear and mistrust" not only in context of Zoshenko's creation, and also in frame of studying Soviet literature 20-30-yers. ХХ century.
В монографии А.К. Жолковского «Михаил Зощенко: поэтика недоверия»1 был предложен новый способ прочтения и интерпретации произведений советского писателя. Игнорируя сказовую поэтику и интертекстуальные отсылки, исследователь сконцентрировал своё внимание на реализации в тексте произведений разного рода фобий, присущих самому автору. Данный подход представляется новым и плодотворным, на первый взгляд, именно в отношении Зощенко. Рефлексия по поводу собственных страхов была представлена в повестях «Возвращённая молодость» и «Перед восходом солнца», а Жолковский убедительно доказывает, что, начиная с самых ранних текстов, Зощенко реализовывал в тексте различные фобии.
Думается, что «ключ» к прочтению произведений Зощенко, предложенный Жолковским, применим и к корпусам текстов других советских литераторов. Например, в книге «Ка-
1 Жолковский А.К. Михаил Зощенко: поэтика недоверия. - М.: 1999.
таев: «Погоня за вечной весной»» С. Шаргуно-ва2, в лекции Д.Л. Быкова «Семицветик»3 (о том же авторе) прослеживается общая идея: страх, испытанный Валентином Петровичем перед расстрелом в молодости, настолько сильно повлиял на литератора, что он воспроизводил данный эпизод из своей жизни в разных формах на протяжении всего творческого пути. Весьма наглядным в этом плане представляется соответствие между ранним рассказом «Отец» и поздней повестью «Уже написан Вертер». Катаев постоянно возвращался к однажды испытанному страху, но и другие фобии появлялись в его произведениях, выполненных в диапазоне от фельетона до соцреалистического романа.
Например, страх религиозных персонажей перед властью отражён в фельетоне Катаева
2 Шаргунов С. Катаев: «Погоня за вечной весной». - М.: 2016.
3 Быков Д.Л. Семицветик // Быков Д.Л. Советская литература. Расширенный курс. - М., 2014. -С. 150-162.
«Первомайская пасха». Героев, которых начальник, товарищ Мериносов, застаёт за празднованием Пасхи, спасает одно реальное обстоятельство. Пасха 1926 года пришлась на первое мая, совпала с праздником новой, коммунистической религии. Главный герой по фамилии Кукуев объявляет пасхальный стол «первомайским кружком по изучению качества продукции»1. При этом повествователь откровенно указывает на то, что одна религия в стране сменила другую, иронизируя по поводу моды на аббревиатуры. Надпись «ХВ», означающая «Христос Воскресе» получает новые значения, Кукуев переводит форму в другое дискурсивное поле:
« - «Х. В.»... Это так... сокращённое название: Х - хозяйственное, В - возрождение, а вместе - хозяйственное возрождение»2.
Эта формулировка удовлетворяет Мери-носова, и он приступает к «изучению качества продукции».
Фельетон Катаева демонстрирует и незащищённость советского человека: в любой момент на частную территорию может нагрянуть представитель власти и провести ревизию, итог которой может быть самым плачевным. Советское коллективное тело подавляет индивидуальное, частное начало, что свидетельствует о процессе коммунализации. Страх перед этим явлением новой советской действительности явно испытывали и близкие друзья Катаева, литераторы Ильф, Олеша и Петров. (Характерно, что каждый из них достаточно долго «бился», чтобы получить отдельную квартиру. В начале московской карьеры писателям часто приходилось делить одну жилплощадь).
Фельетон И. Ильфа «Ассортимент «Четырёх королей»» был основан на реальных фактах: «Всё больше учащаются случаи принудительного ассортимента. Вместе с ситцем покупателя заставляют брать совершенно не нужные ему неходовые товары»3. Героиня фельетона, жена слесаря Пицуна, вместе с необходимым ей для детей ситцем вынуждена приобрести эротическую картину и книгу «Трёхсотлетие дома Романовых». Нагрянувший к Пицуну с проверкой председатель месткома считает, что открыл истинное лицо слесаря:
« - Член профсоюза страстные картиноч-ки развесил по стенам? «Трёхсотлетие дома Романовых» читает? Хорошая книжечка, товарищ
1 Катаев В.П. Первомайская пасха // В.П. Катаев. Собрание сочинений в девяти томах. Т. 2. - М., 1969. - С. 139.
2 Катаев В.П. Первомайская пасха. С. 140.
3 Ильф И. Ассортимент «Четырёх королей» // И. Ильф. Дом с кренделями. - М., 2009. - С. 110.
Пицун, нечего сказать! Омещанились, гражданин Пицун»4.
После этого приговора начинаются товарищеские суды, упрёки, угрозы исключить из союза. Власть в произведениях писателей 20-30-х гг. ХХ века проникает всюду, даже в самые интимные места, как в фельетоне Зощенко «Социальная грусть». Грише Степанчикову врач вставляет золотые зубы, но этот безобидный момент вызывает агрессию власти и председатель комячейки произносит слова, сходные с обвинением в адрес Пицуна:
« - Я, говорит, даром, что председатель, и то, говорит, не замахиваюсь на золотые безделушки. А у меня, говорит, давно заместо задних зубов одни корешки торчат. И ничего - жую. А как жую - один бог знает. Пальцами, может, помогаю, жевать, то есть. Но не замахиваюсь»5.
Власть не только нарушает границы частной собственности, но и, в буквальном смысле, лезет в рот человека. Как отметил А.К. Жолковский: «Тенденция начальства к нарушению личных границ человека принимает самые наглядные формы»6. В обстановке, когда сокрыть что-либо от подобного всевидящего ока невозможно, развивается чувство навязчивого страха.
Характерно, что в одном из первых рассказов Олеши, «Ангел» (1922), в подробностях описывается унизительное, предательское чувство страха. На поезд, в котором едет герой-повествователь, нападают бандиты. Комиссар, арестованный вместе со всеми, уверен, что бандиты прикончат пленников. Вскоре выясняется - главаря интересует только Парфёнов, тот самый комиссар. Рассказ заканчивается сценой варварской казни, но героем овладевает не сочувствие к большевику и не ненависть к банде. Чувство страха захватывает его без остатка, заставляя мазохистски наслаждаться собственным ничтожным положением:
«Из группы бандитов выбегает, путаясь в шинели, маленький человечек, мальчик, втягивает слюну, взвизгивает и завертевшись ярмарочным карликом, с размаху бьёт Парфёнова рукояткой револьвера по лицу. Я слышу, как все смеются, и в ужасе начинаю смеяться сам, даже не смеяться, а икать»;
«От внезапного ощущения минувшей опасности меня охватывает почему-то делови-
4 Ильф И. Ассортимент «Четырёх королей».
С. 111.
5 Зощенко М.М. Социальная грусть // Зощенко М.М. Собрание сочинений в трёх томах. Т. 1. - Л., 1986. - С. 501.
6 Жолковский А.К. Михаил Зощенко: Поэтика недоверия. - М., 1999. - С. 74.
тое настроение. И самое непонятное для меня то, что мне хочется выслужиться у этого атамана, быть старательным, сказать или сделать что-нибудь такое, за что он меня похвалит.
Это состояние и мерзостно и приятно»1;
«Он (комиссар) улыбается, пожимает мне руку, а мне делается страшно, что атаман решит меня казнить заодно, как приятеля и сообщника. «Какая мерзость! - опять думаю я. - Какая сво-лочь!»2.
Странным образом переживания и действия героя «Ангела» схожи с поступками, а, может быть, и мыслями советских писателей в годы репрессии. Общий хохот, описанный повествователем, не имеет ничего общего с комизмом. Ничего смешного не наблюдается - это публичное осмеяние, подобное публичному осуждению, когда все едины, все настроены против избранной жертвы и демонстрируют это в разных формах. Так проходили громкие процессы, товарищеские суды. Думающий человек не может не рефлексировать по поводу своих поступков и поведения, что и делает герой «Ангела». Ощущая, что предаёшь, поневоле наслаждаешься этим, обнаруживая притягательность страха и зла. Последний фрагмент - один из самых значимых. Герой боится, что рукопожатие комиссара отметит его как сообщника, станет приговором в глазах бандитов. Сколько в тридцатых годах и позже будет случаев, когда опальных литераторов избегали друзья, знакомые, не отвечая на письма, переходя на другую сторону улицы. Такие поведенческие стратегии порождаются страхом: пожал руку комиссару -можешь занять его место, поздоровался с осуждённым общественностью писателем - скоро осудят и тебя. Советские литераторы, тексты которых рассматриваются в данной статье, за исключением Ильфа, умершего в 1937-м году, столкнулись с «Ангелом» и пошли на компромисс. Олеша произнёс речь против Шостаковича, Катаев не побоялся приехать к опальному Зощенко, но публично его предал, Петров подписал несколько не делающих ему чести писем. Однако судить их можно, только побывав на месте героя рассказа «Ангел».
Страх постоянно присутствует в фельетонах Катаева, Ильфа и Петрова. Чаще всего этот страх связан с происхождением, с тем, что сыну придётся отвечать за отца, как в новелле «Блудный сын возвращается домой» Ильфа. Образы страха проистекают из «стиля». (В данном слу-
1 Олеша Ю.К. Ангел // Олеша Ю.К. Зависть; Три толстяка; Воспоминания; Рассказы. - М., 2013. -С. 515.
2 Олеша Ю.К. Ангел. С. 516.
чае стиль понимается как вертикальная ось в координатах писательских возможностей, целиком ограниченная жизненным опытом автора3): Петров был арестован заодно с братом (В.П. Катаевым) по обвинению в подготовке белогвардейского мятежа, а Ильф был родом из еврейской семьи и в восьмилетнем возрасте застал первые погромы в Одессе, которые продолжались с 1905 по 1906-й гг. Соавторы познали страх перед смертью, которая угрожает жизни человека, только в силу того, что он - чей-то родственник, принадлежит к определённому народу или семье. Неудивительно, что подобный страх проявляется не только в «Блудном сыне», но и в других произведениях Ильфа и Петрова.
В повести соавторов «Светлая личность» бюрократ Каин Александрович Доброгласов, испугавшись невидимого Филюрина, пишет донос на собственных родственников и увольняет их с работы. Повесть написана в 1927-м году и ситуация представляется смешной, даже фантастической, тем более, что донос на детей Добро-гласов помещает в стенгазету, которую в Пищ-Ка-Ха (Пищеславское Коммунальное Хозяйство) никто не читает, но уже спустя десять лет подобная практика станет повсеместной. Отцы будут писать на детей, дети на отцов и т.д. Пророческим смотрится название конторы, в которой служат герои повести. Коммунальное хозяйство - хозяйство общее, уничтожающее частную территорию и соответствующие отношения. Посему одна семья, Пташниковых, скрывает свои родственные связи (чтобы не уволили за кумовство), а другая - распадается на глазах читателя из-за аналогичных страхов Каина Александровича.
В фельетоне Катаева «Однофамилец»4 учителя по фамилии Малышевский мучает руководство, заставляя добывать справку, удостоверяющую, что он не является родственником помещику с такой же фамилией.
Особое внимание при рассмотрении отражения фобий советского человека стоит уделить рассказу Ильфа и Петрова «Граф Среди-земский». С. Лурье, анализируя это произведение, зачисляет студентов Шкарлато, Пружан-ского и Талмудовского в интеллигенты5, хотя ни ни поведение героев, ни их образ жизни не подтверждает этот вывод исследователя. Видимо,
3 Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. - М., 1983. - С. 306-349.
4 Катаев В.П. Однофамилец // Катаев В.П. Собрание сочинений в девяти томах. Том 2. - М., 1969. - С. 258-260.
5 Лурье С. В краю непуганых идиотов. - СПб., СПб., 2005. - С. 73-96.
сам факт учёбы в вузе С. Лурье посчитал достаточным поводом для того, чтобы присвоить студентам звание «интеллигенты». Напомним, что конфликт с бывшим графом начинается со стенгазеты, которая зачастую представляется удобной площадкой для оскорбления или доноса. Помимо уже упомянутой «Светлой личности» можно вспомнить рассказ М.М. Зощенко «Людоед», в котором нанятый управдомом поэт публикует сатирические стихи про всех жильцов дома, сбиваясь в итоге на фантазии и сплетни.
В «Графе Средиземском» вузовцы размещают в стенгазете стихи следующего содержания:
«В нашем доме номер семь Комната найдётся всем. Здесь найдёшь в один момент Классово чуждый элемент. Что вы скажете, узнав, Что Средиземский - бывший граф?»1 Перед тем, как разбирать это «стихотворение» стоит вспомнить, что Ильф, начинавший как поэт, не просто не любил, а искренне ненавидел бездарные стихи. Достаточно прочитать его гневную рецензию на отвратительные стихотворения некоего Еськова, заканчивавшуюся однозначным приговором: «Еськов, смиритесь! Смиритесь под бременем борьбы с рифмой, формой и грамотностью»2. Призыв к смирению - это призыв к молчанию. Уровень стихов безграмотного и бездарного Еськова вполне сопоставим с качеством стенгазетного творения остряков-вузовцев. Опус троицы, разоблачающий Средиземского, одновременно негативно характеризует самих горе-авторов. Сразу бросается в глаза сходство написанных хореем безыскусных парно рифмующихся строк с творениями хал-туртрегера Андрея Бездетного из фельетона «Бледное дитя века»:
«Пальцев пять и пальцев пять Ты сумеешь сосчитать, К ним прибавь всего один, Всё узнаешь ты, мой сын»3. А ведь Бездетный - один из очевидных отрицательных героев в творчестве соавторов, который безжалостно казнён ими в финале текста. Но в поэтическом искусстве вузовцы беспомощнее самого Бездетного. Если халтуртрегер, как и Ляпис, твёрдо придерживался выбранного раз-
1 Ильф И., Петров Е. Граф Средиземский // И. Ильф, Е. Петров. Как создавался Робинзон. С. 363.
2 Ильф И. Курские соловьи // Ильф И. Дом с кренделями. - М., 2009. - С. 283.
3 Ильф И., Петров Е. Бледное дитя века // Ильф И., Петров Е. Как создавался Робинзон. - М.,
2007. - С. 25.
мера, то студенты не в состоянии сохранить нужный ритм и сбиваются на четвёртой строке, когда вдруг появляется дактилическая стопа: «КлАссово чУждый элемент». Словосочетание «классово чуждый», разрушающее простейшую последовательность ударных и безударных слогов - общеупотребительный штамп, маркер, идентичный словам «буржуазный», «капиталистический» и т.д. Рифма «семь-всем» также была использована Бездетным.
Культура модернизма подарила русской поэзии новые, доселе невиданные формы рифм, реформатором рифмы был Маяковский. Одесские поэты прекрасно знали обо всех стихотворных экспериментах, да и сам Ильф, будучи членом Одесского союза поэтов, писал сложные, синкопированные лирические произведения. То, что Бездетный и вузовцы оперируют самыми банальными созвучиями, говорит об их начитанности, стремящейся к нулю. В конце концов, обратим внимание на смысл сочинения студентов: в первом двустишии дом номер семь представлен как толерантное пространство; во втором оказывается, что в этом пространстве завёлся «чужой», в этих строчках заключена нехитрая интрига стихотворения; ну а финальные строки представляются настоящим доносом на Средиземского, вызвавшим злобу и страх у графа. Не красит персонажей и то, что стихотворный донос анонимен, под ним стоит подпись «Трое». Выходит, авторы боятся мести графа и не решились поставить свои подписи. «Стихотворный донос», скорее всего, изобретение Ильфа, в записных книжках которого обнаруживается следующая фраза: «Композиторы пишут друг на друга доносы на нотной бума-ге»4. Итак, перед нами три молодых трусливых и необразованных доносчика. Охарактеризовать таких персонажей как интеллигентов - грубейшая ошибка.
Дальнейшее развёртывание сюжета только подтверждает данный тезис. Каждый из вузовцев, поверив в своё графское происхождение, ведёт себя трусливо и позорно, разница между ними лишь в том, что Шкарлато жалеет о невозможности реализовать в СССР графские амбиции. В финале ложь Средиземского раскрыта, но непритворный страх, испытанный перед своими же друзьями, вызывает скептическое отношение к советской молодёжи, к будущему страны. Конечно, Средиземский несколько отвлекает внимание, будучи очевидным отрицательным героем, многими чертами напоминая Ипполита Матвеевича, но раскол в молодом коллективе куда важнее фигуры графа. Граф
4 Ильф И. Записные книжки. - М., 2008. - С. 303.
умрёт, а «трое» будут жить. Жить, не доверяя следований в этом направлении. Страхи, вопло-
никому, строча доносы на соседей. Перед нами щённые в письме советских литераторов, стано-
край напуганных идиотов, мрачное будущее. вятся основным подтекстом их произведений,
Итак, даже по анализу поэтики лишь не- точно отражая реалии времён уничтожения куль-
скольких рассказов и фельетонов с помощью турного наследия прошлого и масштабных ре-
«ключа» Жолковского можно сделать вывод о прессий. перспективности продолжения дальнейших ис-
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Андреевский, Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-1930-е годы. - М.,
2008.
2. Барт, Р. Нулевая степень письма // Семиотика. - М., 1983. - С. 306-349.
3. Быков, Д.Л. Семицветик // Быков Д.Л. Советская литература. Расширенный курс. - М., 2014.
- С. 150-162.
4. Жолковский, А.К. Михаил Зощенко: поэтика недоверия. - М., 1999.
5. Зощенко, М.М. Собрание сочинений в трёх томах. - Л., 1986-1987.
6. Ильф, А.И. Дом, милый дом. Как жили в Москве Ильф и Петров. - М., 2013.
7. Ильф, И. Дом с кренделями. - М., 2009.
8. Ильф, И. Записные книжки. - М., 2008.
9. Ильф, И., Петров, Е. Как создавался Робинзон. - М., 2007.
10. Ильф И., Петров, Е. 1001 день, или Новая Шахерезада. - М., 2005.
11. Катаев, В.П. Горох в стенку // Катаев В.П. Собрание сочинений. Т. 2. - М., 1969. С.5-486.
12. Лурье, С. В краю непуганых идиотов. - СПб., 2005.
13. Олеша, Ю. Ангел // Олеша Ю. Зависть. Три толстяка. Воспоминания. Рассказы. - М., 2013.
- С. 511-516.
14. Саморукова, И.В. Дискурс - художественное высказывание - литературное произведение: Типология и структура эстетической деятельности. - Самара, 2002.
15. Шаргунов, С. Катаев. - М., 2016.
