CC BY
36
8. Dibirov I.A., Magomedov D.M. Sintaksicheskaya struktura poslovic i pogovorok v avarskom yazyke. Put v nauku - 2015: materialy ezhegodnoj studencheskoj nauchno-prakticheskoj konferencii. Mahachkala, 2015: 33 - 41.
9. Zagirov Z.M., Zagirov V.M., Kurbanov K.K., Hanmagomedov B.G.-K., Shalbuzov K.T. Sovremennyj tabasaranskijyazyk. Mahachkala, 2012.
10. Zolotova G.A. Ocherk funkcional'nogo sintaksisa russkogoyazyka. Moskva, 1973.
11. Kazenin K.I. Sintaksis sovremennogo lakskogoyazyka. Mahachkala, 2013.
12. Magomedov D.M. Dialektnye sintaksicheskie konstrukcii v avarskom yazyke. Gumanitarnye i social'no-politicheskie problemy modernizacii Kavkaza: sbornik statej Vll-j Mezhdunarodnoj konferencii. Nazran', 2019: 409 - 418.
13. Magomedov D.M. Sintaksicheskaya svyaz' opredeleniya s opredelyaemym slovom v avarskom yazyke. Vestnik Instituta yazyka, literatury i iskusstva imeni G. Cadasy. 2016; № 9: 40 - 45.
14. Magomedov M.l. Definiciya ponyatij «podlezhaschee» i «sub'ekt» v avarskom yazyke // Dagestanskij lingvisticheskij sbornik. - M., 1995. - S. 39-44.
15. Magomedov M.l. Podlezhaschee i dopolnenie v avarskom yazyke. Kavkazskij vestnik. 2000; № 2: 124 - 127.
16. Meschaninov l.l. Struktura predlozheniya. Moskva - Leningrad, 1963.
17. Popov A.S. Podlezhaschee i skazuemoe v strukture prostogo predlozheniya sovremennogo russkogo literaturnogo yazyka. Perm': PGU, 1974.
18. Sovremennyj russkij yazyk. Pod redakciej V.A. Beloshapkovoj. Moskva, 1989.
Статья поступила в редакцию 28.01.20
УДК 821.161.1
Linkov V.D., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Head of Department of Literature, Gorno-Altaisk State University (Gorno-Altaisk, Russia),
E-mail: kl@gasu.ru
Tozyakova E.A., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Head of Department of Literature, Gorno-Altaisk State University (Gorno-Altaisk, Russia),
E-mail: katytoz@mail.ru
Dracheva S.I., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Head of Department of Literature, Gorno-Altaisk State University (Gorno-Altaisk, Russia),
E-mail: kl@gasu.ru
CHRISTIAN IMAGES IN THE NOVEL "ASKOLD'S GRAVE" BY M. ZAGOSKIN AS REPRESENTATION OF NATIONAL IDENTITY IN RUSSIAN ROMANTICISM. The article discusses the specifics of Christian subjects and imagery in the novel "Askold's Grave" by M. Zagoskin in the aspect of the urgent problem of ethnic identity. The period of the late 20s - early 30s of the nineteenth century in the literary biography of M.N. Zagoskin is the time of keen interest to history and intense critical activity. The writer is at the origins of the creation of the historical novel genre in the literature of Russian romanticism. Published in 1833, the novel is the writer's third attempt to appeal to the historical topic. The positions of Western European literature are still strong in "Askold's Grave" (the writer undoubtedly follows the peculiarities of Walter-Scott type poetics), but at the same time, the national-religious specificity is associated with the theme of Christianization of Kievan Rus at the end of the tenth century and is put forward to the center of the story.
Key words: Christian images, historical novel, national identity, Orthodoxy, paganism, Kievan Rus.
ВД. Линьков, канд. филол. наук, доц., Горно-Алтайский государственный университет, г. Горно-Алтайск, E-mail: kl@gasu.ru
Е.А. Тозыякова, канд. филол. наук, доц., Горно-Алтайский государственный университет, г. Горно-Алтайск, E-mail: katyаtoz@mail.ru
С.И. Драчева, канд. филол. наук, доц., Горно-Алтайский государственный университет, г. Горно-Алтайск, E-mail: kl@gasu.ru
ХРИСТИАНСКАЯ ОБРАЗНОСТЬ В РОМАНЕ М. ЗАГОСКИНА «АСКОЛЬДОВА МОГИЛА» КАК РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В РУССКОМ РОМАНТИЗМЕ
В статье рассматривается специфика христианской тематики и образности в романе М. Загоскина «Аскольдова могила» в аспекте актуальной проблемы этнической идентичности. Период конца 20-х - начала 30-х годов XIX века является в литературной биографии М.Н. Загоскина временем пристального интереса к истории и интенсивной критической деятельности. Писатель стоит у истоков создания жанра исторического романа в литературе русского романтизма. Опубликованный в 1833 году роман «Аскольдова могила» стал третьей попыткой обращения писателя к исторической теме. В «Аскольдовой могиле» еще сильны позиции западноевропейской литературы (писатель, несомненно, следует особенностям поэтики вальтер-скоттовского типа), но при этом выдвигается в центр повествования национально-религиозная специфика, связанная с темой христианизации Киевской Руси конца X века.
Ключевые слова: христианские образы, исторический роман, национальная идентичность, православие, язычество, Киевская Русь.
Христианская образность и тематика - организующая доминанта идиосфе-ры русской литературы. Отечественная словесность, как и вся русская культура в целом, пронизана темами, образами, мотивами, связанными с христианством. Этические, религиозные, мировоззренческие установки отечественной литературы восходят к православию. Православная основа русской литературы во многом определяет ее национальное своеобразие.
Изучение христианских образов, тем и мотивов в русском романтизме крайне актуально, так как вписывается в одно из приоритетных направлений современной науки, исследующей национальную специфику русской словесности. Вопрос о христианских традициях в русской литературе волновал многих отечественных философов и литературоведов [1]. О православных основах русской литературы говорили философы П.А. Флоренский, И.А. Ильин, Н.А. Бердяев, К.В. Мочульский, В.И. Зеньковский и др. Исследователь Ю.М. Лотман в статье «Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция», рассматривая проблему отличия отечественной литературы от западной, подчеркивал именно генетическую связь первой с православием [2]. Общеизвестный факт: своим рождением древнерусская литература обязана принятию Русью христианства.
Академик А.М. Панченко в работах «Эстетические аспекты христианизации Руси» [3], «Петр I и веротерпимость» [4], «Пушкин и русское православие» [5], «Русский поэт, или мирская святость как религиозно-культурная проблема» [6] исследовал связь русской культуры и литературы с православным мировоззрением, начиная с XVII века. Вслед за А.М. Панченко М.М. Дунаев всю историю новой русской литературы XVII - XX веков рассмотрел через призму ее духовного, религиозного осмысления [7].
И.А. Есаулов в монографии «Категория соборности в русской литературе» в аспекте данной проблемы разработал новые теоретические принципы построения истории русской литературы и подходы к интерпретации художественных текстов. На материале древнерусской словесности и произведений русских классиков ученый рассмотрел трансисторический характер православных основ отечественной литературы [8].
Исследователи А.М. Панченко, Ю.М. Лотман, И.А. Есаулов и многие другие в работах, посвященных анализу христианских основ отечественной литературы, приходят к выводу, что русская литература, начиная с истоков, развивает христианские традиции. По мнению исследователей, в большинстве текстов русской литературы присутствует христианский код, который выступает объединяющим фактором для всего корпуса текстов отечественной словесности и является отражением русской ментальности.
В истории русской литературы с XVII века начинается процесс становления новой, светской литературы. Этот процесс занял два с половиной столетия и завершился в 1860 - 70-е годы в период либеральных реформ Александра II. Смена типа культуры, обусловленная охватившей все стороны жизни секуляризацией, приводит к переосмыслению художественно-эстетических ценностей. Зависимость литературы от церкви уходит в прошлое вместе с канонами древнерусской культуры. Христианские образы, темы и мотивы оттесняются иной, светской образностью и тематикой, но в целом новая русская литература остается верна своим православным основам. Это выражается, прежде всего, в понимании особой роли писателя как духовного наставника. Этическая парадигма русской литературы сохраняет связь с ценностями православной морали.
В конце XVIII - начале XIX веков Россия активно включается в общеевропейские культурные процессы. Романтизм, охвативший все сферы культуры, рождает сознание нового типа. Философия рационализма, получившая классическое обоснование в работах Декарта, Спинозы, Лейбница, к концу XVIII века переживает кризис, что провоцирует сложный процесс отхода от рационалистических принципов к критической философии Канта. Основываясь на идеях трансцендентальной метафизики Канта, Фихте и Шеллинг создают концепцию трансцендентального идеализма, в которой предложено новое понимание абсолюта как сверхэмпирической истории. Рационалистическая и метафизическая концепции сменяются идеей исторической закономерности и приоритетом исторических законов. Начало XIX века в Европе и в России проходит под знаком истории. Развитие исторической мысли затрагивает и литературный процесс. В двадцатые годы XIX века в Европе наблюдается взрыв популярности произведений Вальтера Скотта, родоначальника исторического романа. Впервые в литературе писатель обратился к истории как важному принципу отображения действительности.
Русская литература первой трети XIX века также развивается в русле интереса к истории и жанру исторического романа. Знаковым событием становится публикация «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Вслед за Карамзиным к исторической теме обращаются практически все русские романтики: М.А. Муравьев, В.Т. Нарежный, A.A. Бестужев, А.О. Корнилович, А.Ф. Вельтман, И.И. Лажечников, Н.А. Полевой и др. История стала объектом художественного осмысления в творчестве А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя [9]. Начало девятнадцатого столетия отличается многообразием поисков, критических споров вокруг жанра исторического романа. Ф. Булгарин, Н. Полевой, И. Лажечников и многие другие пытались в своем творчестве обосновать эстетическую природу жанра исторического романа, однако наиболее емкую и целостную характеристику этому направлению литературы дал А.С. Пушкин, который под словом «роман» «разумеет историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании» [10, с. 343].
Вместе с интересом к отечественной истории в русскую литературу возвращается и интерес к православию, что обусловлено поисками национальной идентичности в новом культурном контексте романтизма. Христианская образность и тематика приобретают в русской романтической литературе свои акценты и неповторимые толкования.
Особый интерес вызывает специфика православной тематики и христианской образности в романе М.Н. Загоскина «Аскольдова могила». Поэтика романа не достаточно исследована в современной науке как, например, поэтика более ранних и более успешных исторических произведений Загоскина «Юрий Милос-лавский, или Русские в 1612 году» (1829 г) и «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831 г.). Между тем «Аскольдова могила» наряду с указанными произведениями стоит у истоков создания жанра исторического романа в отечественной литературе.
Период конца 20-х - начала 30-х годов девятнадцатого столетия является в литературной биографии М.Н. Загоскина временем пристального интереса к истории и интенсивной критической деятельности. Роман «Аскольдова могила» был опубликован в 1833 году. Это произведение стало закономерным итогом эстетического развития и историософских размышлений писателя. В начале 30-х годов XIX века в творчестве писателя существенную роль начинают играть идеализация старины, христианские и религиозные мотивы и образы. «Асколь-дова могила» - это романтический исторический роман, в котором по-прежнему сильны позиции западноевропейской литературы (писатель, несомненно, следует особенностям поэтики вальтер-скоттовского типа), но при этом выдвигается в центр повествования национально-религиозная специфика, связанная с темой христианизации Киевской Руси конца X века.
Действие в романе М. Загоскина во многом организовано Киевским пространством, куда входят городской Подол, божница Велесова, княжеский дворец, капище Перуна, Кучинская гора с мрачным зданием наверху - жилищем Богомила и т.д. С самого начала пространство Киева пронизано деталями, указывающими на социально-сословный и религиозно-языческий характер города: «Те-ремный двор, в котором Владимир любил угощать своих витязей, стоял в его время на самом видном месте древнего Киева, близ нынешней Андреевской церкви, сооруженной на развалинах каменного терема, из коего, по сказаниям летописца, великая княгиня Ольга смотрела на торжественный въезд послов древлянских, помышляя о кровавой тризне, уготовляемой ею в память убиенного ее супруга. Тут же, перед самым теремным двором, стояло капище Перуна, на холме, на коем впоследствии сооружена была церковь святого Василия, а ныне возвышается храм во имя Трех Святителей» [11, с. 10]. Значительная часть исторических персонажей: Владимир I, Рогнеда, верховный жрец Богомил, десятник Остромир и др. - являются носителями языческого начала.
Важную роль в романе играют эпизоды, в которых язычество с его проявлениями злобы, хаоса и разрушения выступает основой древнерусского уклада жизни. Торжеством языческого культового начала в романе представлена сцена жертвоприношения: «Царство света и царство тьмы во всей разительной противоположности своей представились его взорам: внизу - это безобразное смешение лиц, выражающих холодное, зверское любопытство и какую-то безотчетную жажду крови; это дикое, беспокойное волнение народа; эти отвратительные крики; а вверху, над головами этого буйного скопища, два существа, обреченные смерти, но спокойные, кроткие и смиренно покоряющиеся воле своего господа. Полуразрушенный помост, служащий им подножием, был
выше всех окружающих его зданий: он выдавался вперед и как будто бы висел на воздухе. Феодор и сын его Иоанн стояли на самом краю его, и, отделенные от земли, облитые лазурью небес, казалось, они, как два светлых херувима, парили над главами неистовых убийц своих» [11, с. 40]. Трагический эпизод о гибели первых святых мучеников-христиан на Руси Федора и Иоанна, отмеченный ранее Карамзиным в «Истории государства Российского», является переломным в романе и символизирует конец времени язычества, наступление всепобеждающей силы христианства.
В произведении Загоскина, насыщенном христианской образностью, особую роль играет мир естественно-природной среды, который составляют образы русской природы и персонажи из народа. Выбор писателя в пользу народных персонажей как носителей духовного начала в романе обусловлен поэтикой и эстетикой романтизма. В поисках идеала романтики обратили свое внимание на народ, в результате именно в народном они смогли увидеть то специфическое лицо культуры, которое отражает национальную идентичность и связано с культурной традицией. Как объясняет Н. Берковский, «определить лицо эпох, наций, культур и прежде всего и более всего - лицо нового времени в особых ему свойственных чертах» [12, с. 64]. В представлении романтиков народ всегда выступает носителем традиционных ценностей культуры. Дремучий лес возле Киева, где живут Надежда (возлюбленная Всеслава) и ее отец Алексей (примерный христианин), является определенно значимой моделью мироустройства с идиллическим типом пространства. В этом смысле жизнь персонажей организована автором так, что они пребывают в мире гармоничного состояния с атмосферой духовного благополучия и христианской любви к ближнему.
Алексей выдвинут на первый план как сильная волевая натура. Он, как романтический герой, является носителем высшей истины и способен бросить вызов судьбе: «Я христианин, я могу и должен умолять Спасителя просветить разум и смягчить сердце Владимира; готов нетрепетно исповедовать пред ним моего господа; называть правду правдою, зло злом и говорить вслух и пред лицом его о том, о чем шепчут про себя его хулители; но никогда не восстану против того, кто свыше избран во владыки народа русского. Враждующий против своего государя враждует против самих небес: ибо «нет власти, аще не от господа...» [11, с. 47]. В этом эпизоде Алексей показан истинным патриотом и христианином, в нем сочетаются смиренное начало и статус просвещенного христианина. Религиозное мироощущение персонажа является одним из важнейших элементов художественной структуры романтического исторического романа эпохи М. Загоскина.
В диалоге Алексея с его антиподом Веремидом-Блудом, носителем демонического начала, раскрывается принципиальная авторская установка на сакрализацию монархической власти. В данном случае речь идет о том, что уже первые христиане в Киевской Руси были твердо убеждены в том, что всякая власть от Бога, и что каждый примерный христианин обязан укреплять эту власть и служить ей. По мнению многих отечественных мыслителей, литературных критиков и писателей первой половины XIX века, монархический уклад лежит у самых истоков русской истории. Здесь достаточно упомянуть такие произведения, как «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя, «История государства Российского» и «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Н.М. Карамзина. Одной из главных задач исторической прозы указанного периода стали поиски национальной идеи, способной объединить русское общество, упрочить основы государственности. В этом смысле обращение Загоскина к древнерусской эпохе в романе «Аскольдова могила» представляется закономерным. Идеология российского классического империализма с уваровской триадой «Православие, Самодержавие, Народность» лучше всего выразилась в следующей формуле: «Никакое другое направление не может лучше сообразить все преимущества, кроме монархического, где государь есть отец, а подданные его суть дети» [13, с. 95]. Будучи по своим идейным убеждениям консервативным монархистом, М.Н. Загоскин на протяжении всего творческого пути следует данной иерархической формуле жизни николаевской России. При этом согласно установке некоторых исследователей творчества М.Н. Загоскина, в частности М. Альтшуллера, следует признать, что именно «утверждение самодержавного принципа является основной идеей «Аскольдовой могилы» [13, с. 104].
В последней главе первой части романа происходит принципиальное перерождение структуры сознания Всеслава. В сюжете романа такая духовная метаморфоза оказывается возможной благодаря соприкосновению персонажа с церковно-христианской жизнью Надежды, его невесты и Алексея, ее отца. Если в первых главах романа Всеслав отдает предпочтение скорее языческим ценностям, не случайно его окружение в этот период - чаще всего дружинники великого князя, то впоследствии наблюдается явное смещение ценностных коллективных ориентиров в сторону индивидуальных, в результате чего происходит духовное перерождение Всеслава, влюбившегося в Надежду. Любовь, будучи самой важной нравственной категорией христианской этики помогает герою сделать самый сложный выбор в его жизни в сторону православной веры. Так, в романе через любовь Всеслава к Надежде и принятие им христианской веры актуализируется единство трех важнейших христианских добродетелей веры, надежды, любви.
Христианской образностью пронизаны буквально все детали сцены свидания Всеслава с Надеждой в доме Алексея: «В небольшой, но чистой светелке, которая отделялась низкими сенями от черной избы, стоял окруженный
скамьями стол; в переднем углу, перед двумя образами греческой живописи и медным распятием, горела лампада. Войдя в светлицу, старик поклонился святым иконам и, осенив трижды грудь свою знамением креста, сказал, обращаясь к Всеславу:
- Да благословит тебя господь, если ты без лести и лукавства, а с чистым сердцем посетил убогую хижину неимущего! Сядь, отдохни, и да будет мир с тобою!
- Со мной! - сказал Всеслав, покачав сомнительно головою; но в то же время какая-то тишина и душевный мир, не похожие на наше земное обманчивое спокойствие - это минутное усыпление страстей, всегда готовых пробудиться, - наполнили кротким веселием его сердце. Он взглянул в открытое окно хижины: светлые небеса, радостное щебетанье птичек, журчанье быстрого ручья, глубокая долина, зеленый, тенистый лес - казалось, все повторило ему вместе со старцем: «Да будет мир с тобою!» [11, с. 25].
Дом Алексея - это особый идиллический мир, где гармония царит как внешне, так и на внутреннем духовном уровне. Персонифицированным идеалом такой модели жизнеустройства становится в романе сам Алексей, который имеет «...величественный и вместе кроткий вид старца. Он был высокого роста; как лунь, седая борода его опускалась до самого пояса; глубокая мудрость изображалась на открытом челе его, ясном и спокойном, как тихие осенние небеса; а взор, исполненный доброты и простосердечия, казалось, высказывал все, что было на душе его» [11, с. 24]. Алексей в романе - это идеализированный национально-религиозный характер русского человека. Он отец, христианин, пользующийся безграничной любовью и уважением в простонародной среде, несомненно, противопоставлен всем княжеским и боярским персонажам в обширной пространственной структуре романа «Аскольдова могила». Социальный, культурный, нравственный аспекты жизнеповедения Алексея обусловлены духовным самоопределением выбора модели судьбы, связанной с религиозным началом его жизни. Закономерно то, что любовная линия романа (Всеслав и Надежда) развивается в таких условиях, в которых нет власти великого князя и языческого варварства, которые широко представлены в столице Киевской Руси.
В заключительных сценах «Аскольдовой могилы» оппозиция язычество/ христианство достигает предельной степени противостояния в описании двух принципиально важных в поэтике романа пространственных центров. Всеслав и Надежда, спасаясь от преследователей, из Предиславина попадают на берег Днепра в Угорское урочище - место расположения Аскольдовой могилы на развалины христианского храма. Предиславино - потешный дворец князя Владимира - выступает как центр язычества. Здесь мрачный языческий характер эпохи обнажается до предела: во дворце Предиславино содержатся в рабстве девушки для удовлетворения низменных желаний правителя. Угорское место, по преданию, стало основой для собрания первых киевских христиан. Именно там, возле Аскольдовой могилы и развалин храма, христианских топонимов в романе, обретают духовную свободу Всеслав и Надежда, навсегда соединившись в другом мире....
Во второй половине романа происходит чудесная метаморфоза и в сознании правителя Руси великого князя Владимира. Жестокое языческое начало, столь характерное для него в начале произведения (.он вскочил со своего места. Невольный трепет пробежал по членам всех пирующих: все лица побледнели, и даже в бесстрашной груди Рохдая сердце замерло от ужаса. Острый
Библиографический список
меч сверкал уже в руке Владимира.) [11, с. 35]), постепенно уступает место всепрощению и любви к ближнему, качествам, которые проповедовали киевские первохристиане. Духовный перелом в персонаже показан в сцене, где, возможно, проявляется истинный лик Владимира. От верной гибели на охоте Владимира спасает пылкий, страстно убежденный в правоте христианской веры юноша по имени Дулеб. Смертельно раненный медведем, он в последние мгновения жизни произносит слова, навсегда изменившие душу и сознание великого князя: «Ты поймешь меня, Владимир, - продолжал Дулеб, - тогда, когда всевышний просветит твою душу; когда бог, которому я поклоняюсь, будет твоим богом; когда, озаренный истинною верою, ты смиришься перед господом, и на сем державном челе возляжет его святая благодать; когда узнаешь, что только тот, кто прощает здесь, будет прощен и там! Тогда, о, тогда ты поймешь слова мои! Но теперь... ты жесток, Владимир, - ты не умеешь прощать врагов своих. Возвеличенный перед всеми, сильный и мощный духом, ты владыка бесчисленных народов и раб буйных страстей своих...» [11, с. 57]). Именно в этот момент правитель Русского государства утрачивает репутацию человека, наделенного жестоким и мстительным характером, и проявляет себя, скорее, как христианин, а не язычник: он прощает врагов-мятежников, заботится о близких и принципиально меняет свое отношение к христианам. В данном случае сознание Владимира «перерождается» настолько, что он фактически отказывается от своего статуса язычника, а в структуре повествования приобретает статус ревнителя и защитника христиан: «.в нашем великом Киеве есть христиане: отыщи их, пусть они отправят тризну по обычаю своему над могилою этого юноши: он был их единоверцем. И с этого числа я повелеваю великокняжеским моим словом охранять христиан от всякого утеснения, зла и обиды. Я дозволяю им строить храмы и молиться в них по их закону о моем здравии и благоденствии всего царства Русского» [11, с. 58]. Так, психологический рисунок такого персонажа, как князь киевский, получает в романе христианско-философское наполнение (не случайно в отечественной истории он наделен высоким именным статусом: Владимир Святой, Владимир Великий, Красно Солнышко, Владимир Креститель), помноженное на консервативно-монархическую позицию писателя в жизнетворчестве.
Итак, исторические изыскания и историософские рефлексии М. Загоскина в полной мере реализуются в романе «Аскольдова могила». Активно внедряя в исторический сюжет романтические элементы и следуя вальтерскоттовским традициям, автор тем не менее актуализирует социальный и сословный мотивы в романе, а национально-религиозный характер произведения обусловлен как причинами историко-культурного характера, так и спецификой жанрового детерминизма. Роман, без сомнения, отвечает эстетическим установкам, о которых в свое время заметил Б.Г. Реизов: «.чрезвычайное, до того невиданное разнообразие национальных типов, разнообразие чувств и идей, связанными с национальными особенностями, традициями и условиями жизни; глубина исторического постижения характеров и идеологии, понимание исторического процесса в его общем движении» [14, с. 166]. На протяжении всего произведения декларируется стремление писателя выразить одну из главных черт романтического исторического романа - изображение переломного момента в судьбе народа (в данном случае - предстоящее введение на Руси христианства как государственной религии). Обращение к историческому прошлому России, связанному с принятием христианства, становится для писателя основанием для поисков национально-культурной идентичности.
1. Золотухина О.Ю. Проблема «христианство и русская литература» в современной филологии. Вестник Томского государственного университета. 2008; № 313: 13 - 16.
2. Лотман Ю.М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция. Избранные статьи: в 3 т. Таллинн: Александра, 1993; Т. 3: 127 - 137.
3. Панченко А.М. Эстетические аспекты христианизации Руси. Русская литература. 1988; № 1: 50 - 59.
4. Панченко А.М. Петр I и веротерпимость. Приложение к газете «Литератор». 1990; № 1: 21 - 32.
5. Панченко А.М. Пушкин и русское православие. Русская литература. 1990; № 2: 32 - 43.
6. Панченко А.М. Русский поэт, или мирская святость как религиозно-культурная проблема. О русской истории и культуре. Санкт-Петербург: Азбука, 2000: 303 - 318.
7. Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVII - ХХ вв. Москва: Издательский совет Русской Православной Церкви, 2002.
8. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета.
9. Линьков В.Д. Типы русского исторического романа 20 - 30-х годов XIX века. Диссертация, кандидата филологических наук. Горно-Алтайск, 2001.
10. Пушкин А.С. Статьи об искусстве. Москва, 1990;Т. 1.
11. Загоскин М.Н. Аскольдова могила. Москва, 1989.
12. Берковский Н.Я. Романтизм в германии. Ленинград, 1973.
13. Альтшуллер М.Г Эпоха Вальтера Скотта в России: Исторический роман 1830-х гг. Серия: Современная западная русистика. Москва: Академический проект, 1996.
14. Реизов Б.Г Творчество Вальтера Скотта. Москва - Ленинград, 1965.
References
1. Zolotuhina O.Yu. Problema «hristianstvo i russkaya literatura» v sovremennoj filologii. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. 2008; № 313: 13 - 16.
2. Lotman Yu.M. Russkaya literatura poslepetrovskoj 'epohi i hristianskaya tradiciya. Izbrannye stafi: v 3 t. Tallinn: Aleksandra, 1993; T. 3: 127 - 137.
3. Panchenko A.M. Esteticheskie aspekty hristianizacii Rusi. Russkaya literatura. 1988; № 1: 50 - 59.
4. Panchenko A.M. Petr I i veroterpimost'. Prilozhenie kgazete «Literator». 1990; № 1: 21 - 32.
5. Panchenko A.M. Pushkin i russkoe pravoslavie. Russkaya literatura. 1990; № 2: 32 - 43.
6. Panchenko A.M. Russkij po'et, ili mirskaya svyatost' kak religiozno-kul'turnaya problema. Orusskojistoriiikul'ture. Sankt-Peterburg: Azbuka, 2000: 303 - 318.
7. Dunaev M.M. Vera v gornile somnenij: Pravoslavie i russkaya literatura v XVII - ХХ vv. Moskva: Izdatel'skij sovet Russkoj Pravoslavnoj Cerkvi, 2002.
8. Esaulov I.A. Kategoriya sobornosti v russkojliterature. Petrozavodsk: Izdatel'stvo Petrozavodskogo universiteta.
9. Lin'kov V.D. Tipy russkogo istoricheskogo romana 20 - 30-h godov XIX veka. Dissertaciya... kandidata filologicheskih nauk. Gorno-Altajsk, 2001.
10. Pushkin A.S. Stat'i ob iskusstve. Moskva, 1990;T. 1.
11. Zagoskin M.N. Askol'dova mogila. Moskva, 1989.
12. Berkovskij N.Ya. Romantizm v germanii. Leningrad, 1973.
13. Al'tshuller M.G. 'Epoha Val'tera Skotta v Rossii: Istoricheskijroman 1830-h gg. Seriya: Sovremennaya zapadnaya rusistika. Moskva: Akademicheskij proekt, 1996.
14. Reizov B.G. Tvorchestvo Val'tera Skotta. Moskva - Leningrad, 1965.
Статья поступила в редакцию 28.01.20
УДК 81-2
Khayrullina R.Kh, Doctor of Sciences (Philology), Professor, Bashkir State Pedagogical University (Ufa, Russia), E-mail: rajhan@mail.ru
Berger V.P., Master of Arts, postgraduate, Bashkir State Pedagogical University (Ufa, Russia), E-mail: stripirella25@mail.ru
THE IMAGE OF MYSTICAL AND POWERFUL FORCES IN THE MYTHOLOGICAL WORLDVIEW (BASED ON RUSSIAN, KAZAKH AND ENGLISH LANGUAGES). The article discusses the study of the structure and ethnic interpretation of the somatic concept of ВОЛОСЫ/ШАШ/HAIR by referring to the mythological worldview based on Russian, Kazakh and English languages. The linguistic interpretation of hair as a part of the human body endowed with magical power has typological parallels in the studied languages and mythologies. The topicality of the study is due to the interest of linguists in reconstructing the image of a person in the mythological worldview, which stores people's naive knowledge about the world and reveals common and unique signs of different cultural phenomena. The novelty of the study lies in the fact that it was the first to carry out a comparative analysis of language units of different levels that represent the concept of HAIR in Russian, Kazakh and English linguistic cultures. For the first time, the concept of HAIR is considered through the study of thematic groups of words, which are characterized by various associative signs that reflect the worldview of a person from ancient times. The results of the study confirm the universality of the body code, and also determine the national-cultural features of the representation of the concept of HAIR. On the one hand, in each culture, hair symbolizes 'evil spirit, 'connection with evil spirits, negative mystical power', and on the other hand, it is associated with 'amulet', 'talisman' and 'protection'.
Key words: mythological worldview, linguistic culture, linguistic and cultural model, concept, cultural meaning, hair, associative criterion.
Р.Х. Хайруллина, д-р филол. наук, проф., Башкирский государственный педагогический университет имени М. Акмуллы, г. Уфа,
E-mail: rajhan@mail.ru
В.П. Бергер, аспирант, Башкирский государственный педагогический университет имени М. Акмуллы, г. Уфа, E-mail: stripirella25@mail.ru
ОБРАЗ МИСТИЧЕСКИХ И МОГУЩЕСТВЕННЫХ СИЛ В МИФОЛОГИЧЕСКОЙ КАРТИНЕ МИРА
(НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО, КАЗАХСКОГО И АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКОВ)
Публикация подготовлена в рамках поддержанного РФФИ научного проекта № 19-012-00430.
Данная научная статья посвящена изучению структуры и этнической интерпретации соматического концепта «волосы» (шаш /hair) посредством обращения к мифологической картине мира на материале русского, казахского и английского языков. Языковая интерпретация волос как части тела человека, наделенной магической силой, имеет типологические параллели в исследуемых языках и мифологиях. Актуальность исследования обусловлена интересом лингвистов к воссозданию образа человека в мифологической картине мира, которая хранит наивные знания людей о мире и раскрывает общие и уникальные признаки разных культурных феноменов. Новизна исследования заключается в том, что в нем впервые выполнен сопоставительный анализ языковых единиц разных уровней, которые репрезентируют концепт «волосы» в русской, казахской и английской лингвокультурах. Впервые данный концепт рассматривается через исследование тематических групп слов, которые характеризуются различными ассоциативными признаками, отражающими миропонимание человека с древнейших времен. Результаты исследования подтверждают универсальность телесного кода, а также детерминируют национально-культурные особенности репрезентации концепта «волосы». В каждой культуре волосы символизируют, с одной стороны, 'нечистую силу', 'связь с нечистью', 'негативную мистическую силу', а с другой, ассоциируются с 'оберегом', 'талисманом' и 'защитой'.
Ключевые слова: мифологическая картина мира, лингвокультура, лингвокультурная модель, концепт, культурный смысл, волосы, ассоциативный признак.
Современная наука ставит человека и все, что с ним связано, на первое место. Наиболее важной составляющей в данной парадигме является язык и культура. Исследованием актуальных проблем взаимодействия языка и культуры в тесной взаимосвязи с человеком занимается лингвокультурология. С. Попов в своей работе уточняет, что данная наука изучает явления культуры, которые обусловлены человеческими когнициями, и напрямую коррелирует с когнитивной лингвистикой [1, с. 1002]. Лингвокультурология также рассматривает менталь-ность народа через ее отражение в языке. Язык в большинстве случаев является единственным ключом к пониманию истории и духа народа. Именно языковая система детерминирует природу человека, окружающую действительность и способ ее членения представителями разных этнокультурных коллективов, создавая уникальную картину мира каждого народа.
Специфика языкового выражения конкретного типа картины мира строится на ориентации определенных регуляторов человека - мифология, религия, искусство, наука и др. Как упоминает С.А. Кошарная, понимание языковой картины мира строится на «изучении представлений человека о мире» и «вопросах культурной семантики слова... моделировании концептуальных фрагментов национально-языковой картины мира» [2, с. 19].
Самым древним способом концептуализации действительности признается мифологическая картина мира (МКМ), где миф выступает самой древней формой мировоззрения. Интерес к мифу отмечается и на сегодняшний день, в связи с тем, что он через «мифо-семиотическую проблематику» передает «состояние культуры этнических общностей» [3, с. 8]. Необходимо отметить, что с самого начала «язык и миф находятся в неразрывной связи» [4, с. 12]. Французский исследователь Barthes R. рассматривал миф как «слово, высказывание» и «метаязык» и определял его как «вторичную семиологическую систему» [5, с. 72 - 98].
Язык, материальная и духовная культура народа, его ценности, климат, природные условия и общий духовный мир определяют своеобразие мифологической картины мира в рамках конкретной культуры. В связи с этим МКМ является неотъемлемым явлением в бытии любого народа. Специфические черты мифологического мышления оказывают влияние на «универсум» [6, с. 93]. Л.З. Ибятова сравнивает мифы с зеркалом, отражающим «перемены в жизни человека», и в то же время как «некую постоянную базу в виде ментальных структур общества» [7, c. 91].
Исследователи определяют МКМ феноменом «ранней истории», которая является отображением «традиционной этнической культуры» [8, с. 79]. Мифологический мир не базируется на логической и рассудочной деятельности, а элементы МКМ соединены в образное преставление о реальности [9, с. 8]. В МКМ природные явления подвергаются очеловечиванию, и, наоборот, человеческие способности отожествляются с природными силами и объектами. Помимо антропоморфизма, МКМ характеризуется определенной мистичностью. Каждый объект в мифологическом пространстве имеет свой мистический контекст.
МКМ состоит из множества концептов, которые отражают национальное сознание каждого народа. Мифологический концепт - это «форма лингвокультур-ного концепта» [10, c. 29] и «структурирующий элемент наивной картины мира» [11, с. 54].
Исследование концептов через МКМ, их репрезентации с помощью различных языковых средств способствует пониманию мировоззрения и менталитета народа. В нашей работе исследуется соматический концепт «волосы» (каз. шаш и англ. hair) на материале русского, казахского и английского языков. Телесный код культуры является древнейшим существующим кодом [12, с. 6], а части человеческого тела рассматриваются как первичная (исходная) основа концептуализации мира. Особое значение в соматическом коде
