CC BY
140
Ю. В. Доманский
ХОЛМ В РУССКОЙ ЛИРИКЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА (Л. АРОНЗОН «УТРО», Б. ГРЕБЕНЩИКОВ «СИДЯ НА КРАСИВОМ ХОЛМЕ»,
И. КОРМИЛЬЦЕВ «ЛЮДИ НА ХОЛМЕ»)
YURI V. DOMANSKI
THREE HILLS IN RUSSIAN POETRY OF THE SECOND HALF OF THE 20th CENTURY («UTRO» BY L. ARONZON, «SIDIA NA KRASIVOM KHOLME» BY B. GREBENSHCHIKOV,
AND «LIUDI NA KHOLME» BY I. KORMIL'TSEV)
Юрий Викторович Доманский
Доктор филологических наук, профессор кафедры теоретической и исторической поэтики Института филологии и истории
Российский государственный гуманитарный университет Миусская площадь, д. 6, Москва, ГСП-3, 125993, Россия ► domanskii@yandex.ru
Yuri V. Domanski
Russian State University for the Humanities
Miusskaya sq. 6, Moscow, GSP-3, 125993, Russia
В статье рассматривается мотив холма в трёх произведениях русской лирики второй половины прошлого века. Доказывается, что каждый из поэтов создаёт свой холм, но при этом у всех троих холм становится метафорой места обретения той счастливой гармонии, к которой стремится человек. Отмеченная общность позволяет говорить о единой линии в русской лирике, той линии, в которой важнейшим для жизни человека провозглашалось обретение личного Счастья.
Ключевые слова: русская лирика XX века; лирический субъект; мотив; песенная поэзия; Леонид Аронзон; Борис Гребенщиков; Илья Кормильцев.
This article examines the motif of the hill in three Russian poems written in the 2nd half of the 20th century. Each poet is seen as creating his own hill, but at the same time in all three texts the hill serves as a metaphor for the place where that happiness and harmony can be achieved that is the common objective of humanity. The commonality of purpose thus revealed can be seen as the overarching theme of Russian poetry, which proclaims that the most important thing in the life of man is the achievement of personal Happiness.
Keywords: twentieth-century Russian poetry; lyrical ego; motif; sung lyrics; Leonid Aronzon; Boris Grebenshchikov; Ilyia Kormil'tsev.
Сразу скажу, что не буду касаться никаких других холмов у других поэтов, ограничившись только теми тремя, что вынесены в название статьи. Хотя холмов в русской лирике второй половины прошлого века довольно много: можно вспомнить «Холмы» и »Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам...» Бродского, «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...» Рубцова, «БыЛо» Вени Д'ркина... в уже веке нынешнем появляются «Холмы» Дианы Арбениной (созданные, кстати, по мотивам уже упомянутого Бродского), «Вдалеке от высоких холмов» Макаревича... Список можно множить и множить. Однако я возьму лишь три примера — одно стихотворение и две песни. Стихотворение Аронзона создано в 1960-е годы, песня Гребенщикова в 1980-е, а песня Бутусова-Кормильцева в 1990-е. И в этих произведениях меня будет интересовать только одни мотив — холм. Начну с представляющего в заявленной системе 60-е годы «Утра» Леонида Аронзона.
Утро
Каждый лёгок и мал, кто взошел на вершину холма.
Как и лёгок и мал он, венчая вершину лесного холма!
Чей там взмах, чья душа или это молитва сама?
Нас в детей обращает вершина лесного холма!
Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях, и вершину холма украшает нагое дитя! Если это дитя, кто вознёс его так высоко? Детской кровью испачканы стебли песчаных осок. Собирая цветы, называй их: вот мальва! вот мак! Это память о рае венчает вершину холма! Не младенец, но ангел венчает вершину холма, то не кровь на осоке, а в травах разросшийся мак! Кто бы ни был, дитя или ангел, холмов этих пленник, нас вершина холма заставляет упасть на колени, на вершине холма опускаешься вдруг на колени! Не дитя там — душа, заключённая в детскую плоть, не младенец, но знак, знак о том,
что здесь рядом Господь. Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях, посмотри на вершины: на каждой играет дитя! Собирая цветы, называй их, вот мальва! вот мак! Это память о Боге венчает вершину холма!
19661
Из особенностей организации этого стихотворения Аронзона стоит отметить двукратную экспликацию субъекта; да и то это коллективный субъект. Однако важно, что в обоих случаях экспликации субъект появляется тогда, когда появляется пространственный мотив вершины холма: «Нас в детей обращает вершина лесного холма!» и »Кто бы ни был, дитя или ангел, холмов этих пленник, // нас вершина холма заставляет упасть на колени, // на вершине холма опускаешься вдруг на колени!»
Другая особенность организации стихотворения Аронзона — экспликация адресата при помощи глаголов второго лица: «Собирая цветы, называй их: вот мальва! вот мак!» и »Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях, // посмотри на вершины: на каждой играет дитя! // Собирая цветы, называй их, вот мальва! вот мак!». Этим эксплицированным адресатом может быть и читатель, и некий «персонаж», к которому стихотворение обращено. В той же степени и эксплицированным субъектом может быть и лирический герой (в данном случае — герои), и тот, кто читает стихотворение — безграничное множество его реципиентов, то есть тот (те), кто читает (читают) стихотворение, может (могут) включать себя в множественного субъекта. Во многом это слияние субъекта и адресата явлено через начальное слово первого стиха — «Каждый», то есть каждый, всякий участвует в лирическом сюжете.
И такое слияние актуализируется как раз через развёртывание ведущего пространственного мотива стихотворения.
А ведущим пространственным мотивом является не просто холм, а вершина холма, то есть самое высокое место на высоком локусе. Слово «вершина» встречается в состоящем из двадцати одного стиха тексте Аронзона 10 раз. С этим мотивом связано и то, что можно обозначить как центральную проблему — лирическое выяснение того, что всё-таки находится на вершине холма, то есть что оказывается в пространстве самым высоким. И композиционно стихотворение Аронзона выстроено так, что ответ на ключевой вопрос по ходу текста в точке зрения коллективного субъекта не только не звучит прямо и однозначно, но и постоянно меняется, эволюционирует. Все, достигшие вершины лесного холма, обращаются в детей, а потому неудивительно, что «вершину холма украшает нагое дитя». Но потом ответ на вопрос, что же всё-таки там находится, начинает звучать иначе: «память о рае», «не младенец, но ангел». Однако с какого-то момента становится не важно, кто там, на вершине холма; важно же то, что:
нас вершина холма заставляет упасть на колени,
на вершине холма опускаешься вдруг на колени!
Получается, что то ли там находится объект поклонения, то ли сама вершина холма таким объектом поклонения становится. Но как бы там ни было, человек на вершине холма представлен своей душой: «Не дитя там — душа, заключённая в детскую плоть». А в итоге самая высокая точка в пространстве — вершина холма — становится местом, где человек приближается к Богу: «не младенец, но знак, знак о том, что здесь рядом Господь». В самом же финале сближение с Богом на вершине холма оказывается ещё более отчётливым: «Это память о Боге венчает вершину холма!»
Таким образом, вершина холма в стихотворении «Утро» Леонида Аронзона оказывается той точкой земного пространства, достигнув которой каждый из нас способен приблизиться к Богу, обрести Бога в душе. Можно, наверное, сказать, что это своего рода локус высшей формы человеческого Счастья.
Менее двадцати лет отделяет стихотворение Аронзона от песни Б.Г. «Сидя на красивом холме», песни, открывающей альбом «Аквариума» 1984 года «День Серебра».
Сидя на красивом холме
Сидя на красивом холме Я часто вижу сны, и вот что кажется мне: Что дело не в деньгах, и не в количестве женщин, И не в старом фольклоре, и не в Новой Волне — Но мы идём вслепую в странных местах, И всё, что есть у нас — это радость и страх. Страх, что мы хуже, чем можем, И радость того, что всё в надёжных руках; И в каждом сне Я никак не могу отказаться, И куда-то бегу, но когда я проснусь, Я надеюсь, ты будешь со мной...2
Однако первый стих этой песни, как и её заглавие, тождественное первому стиху, является автоцитатой. Двумя годами раньше альбома «День Серебра», в 1982 году записывается альбом «Аквариума» «Табу». И в этом альбоме, в песне «Игра наверняка» один из рефренов звучит так:
Сидя на красивом холме Видишь ли ты, что видно мне?3
И, конечно, холм и человек на холме в песне, открывающей альбом «День Серебра», должны быть рассмотрены с учётом этого претекста с более раннего альбома. Вопрос из рефрена песни «Игра наверняка» обращён к эксплицированному адресату. Для песни таковым может быть и каждый слушатель, и кто-то вполне конкретный, и абстрактный реципиент — не будем пытаться как-то определить, кто же этот «ты» в «Игре наверняка». Тут важно другое — важно отношение эксплицированного субъекта к этому адресату. И отношение это вряд ли может быть истолковано как однозначное противопоставление или же как однозначное сближение. Тут синтезированы обе эти крайности: субъекту, сидящему на холме, открывается что-то такое, что видит или же не видит адресат, тоже, кстати говоря, сидящий на холме: «Видишь ли ты, что видно мне?» Мы так и не знаем, видит ли адресат то, что увидел субъект; вероятно, это зависит от того, кем всё-таки адресат является. Другое дело — что же видит субъект, сидя на красивом холме? Ответ на этот вопрос находит-
ся не в песне «Игра наверняка», а в песне «Сидя на красивом холме». И ответ прям и прост:
Сидя на красивом холме
Я часто вижу сны...
Сон — явление индивидуальное. Следовательно, кем бы ни был адресат, видеть то, что видит субъект, он не может (хотя категорически утверждать это нельзя — мало ли кем является субъект). Впрочем, не узнаём мы и того, что субъект видит во сне; узнаём только то, что субъекту кажется: «И вот что кажется мне». А точнее сказать, и этого не узнаём — ведь далее следует сразу несколько отрицаний:
...дело не в деньгах, и не в количестве женщин,
И не в старом фольклоре, и не в Новой Волне...
По началу песни можно заключить, что холм — такое место, где можно абстрагироваться от суеты житейской в самых её разных проявлениях — деньги, женщины, искусство старое и новое. Чем это можно заменить, правда, не говорится. Более того, сразу же следом на смену статике приходит движение. Союз «но» противопоставляет движение предшествующему состоянию. Это вторая (средняя) часть песни, строки с 5-й по 8-ю. Тут буквально всё противоположно созерцательному сну сидящего на холме: вместо сидения — «мы идём»; вместо «вижу» — «вслепую»; места оказываются «странными» (у этого слова есть и значение, связанное с передвижением в пространстве, — «странствовать»). И вместе с движением «вслепую в странных местах» субъект (обратим внимание, что в этой части песни субъект эксплицируется во множественном числе) оставляет в себе только лишь крайние относительно друг друга эмоциональные проявления: «И всё, что есть у нас — это радость и страх». Да, в 7-м и 8-м стихах обе эти эмоции — страх и радость — несколько конкретизируются:
Страх, что мы хуже, чем можем,
И радость того, что всё в надёжных руках...
Однако это не отменяет того, что при движении только эмоции и остаются. Между тем из завершающей части, из стихов с 9-го по 12-й, выясняется, что и движение «вслепую в странных местах» тоже происходило во сне, а значит, субъект не покидал красивого холма:
И в каждом сне Я никак не могу отказаться, И куда-то бегу, но когда я проснусь, Я надеюсь, ты будешь со мной...
От чего отказаться? Возможно, от соблазнов мира. Субъект, сидя на красивом холме, понимает, что дело не в них — не в деньгах, не в женщинах (точнее — не в их количестве, это важно в связи с последним стихом песни), не в искусстве. Но вот, даже поняв это, отказаться от всего этого субъект не может, не может полностью отдаться сидению на красивом холме и созерцанию снов. Вместо этого он куда-то бежит. Однако и бежит тоже во сне. И что же остаётся? Только надежда: «...но когда я проснусь, // Я надеюсь, ты будешь со мной...» Надежда присутствует во сне, но связывается с перспективой пробуждения. Так что же такое холм в мире Б.Г., если судить по рассматриваемой песне? Место, сидя на котором понимаешь всю суетность того, чем живёт мир. Однако и понимая это, мы не остаёмся на месте, а движемся, тем самым давая волю проявлениям эмоциональных крайностей; но при этом в ожидании пробуждения сохраняем надежду на любовь. Итак, гребенщи-ковский красивый холм — место сна, в процессе которого осознаются ценностные ориентиры жизни, важнейший из коих — Любовь. В ней, в Любви человеческое Счастье.
И теперь третий холм, холм из 1990-х годов. Это песня «Люди на холме» (В. Бутусов — И. Кормильцев), открывающая альбом группы «Nautilus Pompilius» «Яблокитай» (1997) и завершающая — на последних кадрах и титрах — фильм Алексея Балабанова «Брат» (1997).
Люди на холме
мы лежим под одуванчиковым солнцем и под нами крутится земля она больше чем моя голова в ней хватит места для тебя и меня
мы лежим на склоне холма кверху ногами на склоне холма
люди на холме кричат и сходят с ума о том кто сидит
на вершине холма но у холма нет вершины — он круглый как эта земля
иногда мне кажется что я должен встать
и отнести тебя как дитя
броситься вместе с вершины холма
так будет лучше
для тебя и меня
но мы лежим на склоне холма
и мне кажется
что это всё ерунда
люди на холме
кричат и сходят с ума
разбиваются
падая с вершины холма -
но у холма нет вершины
об этом знаем ты и я
я люблю тебя4
В этой песне очень необычная субъектная организация. Кроме первого и второго лиц в песне есть ещё третьи лица: есть люди на холме и есть тот, кто сидит на вершине холма. Впрочем, того, кто сидит на вершине холма, возможно, и нет, ведь у холма нет вершины. А может быть, тот, кто сидит на вершине холма, находится среди людей на холме. То есть люди на холме кричат и сходят с ума об одном из них самих — о том, кто (возможно, по их мнению) достиг вершины. То есть тут, как и в стихотворении Аронзона, важным пространственным мотивом становится не просто холм, а вершина холма. В оппозицию же к этому локу-су, к локусу вершины становится другой элемент холма — склон. У Аронзона склона холма не было, у Б.Г. холм не делился на элементы. То есть холм Ильи Кормильцева относительно предшественников в большей степени структурирован. Однако и у этого холма, как было уже с холмом у »Аквариума», есть в поэтическом творчестве Кормильцева предшественник: написанный целиком на кормильцевские тексты альбом «15» группы «Урфин Джюс» (одной из старейших рок-групп Свердловска) завершается песней «Другая сторона холма» (музыка Александра Пантыкина). И этот альбом был записан в 1982 году — том самом году, когда, напомню, появился альбом «Аквариума» «Табу» с песней «Игра наверняка», где рефреном шла фраза «Сидя на красивом холме», через
два года ставшая начальной в одноимённой песне. Текст песни «Другая сторона холма» приведу полностью:
Эй, вы там,
На другой стороне холма! Как вы там
На другой стороне холма? Я кричу, словно камни, кидая слова. Знаю я, что мне не докричаться До другой стороны холма.
Хлебное поле затянул плевел, Жаркое пламя гасит ветер, Раковая опухоль меня встретит На другой стороне холма. Коварный разум возводит стены, На тело и дух установлены цены, Холодный приказ и насилия сцены На другой стороне холма.
Час наслажденья за годы мученья, Замысел грязный и осуществленье, Лишь огненный дождь принесет очищенье Другой стороне холма.
Ты все это знаешь, но в чём же причина Того, что порою тебя беспричинно Тянет в разверзнутую пучину Другой стороны холма?5
Относительно более поздней песни «Люди на холме» тут появляется и становится важнейшим ещё один элемент холма — его другая сторона. Там — те, до кого пытается, но не может докричаться субъект. А ещё там много всего страшного и ужасного, того, от чего очистить может лишь огненный дождь. Напомню, эта песня создана в 1982 году прошлого века, а потому напрашивается её актуальное для той поры политическое толкование: люди на другой стороне холма — соотечественники субъекта, он пытается докричаться до них, сознавая, насколько там, в их стране всё ужасно; впрочем, субъект понимает тщетность своих усилий; не может он только понять, что же всё-таки так тянет туда — «в разверзнутую пучину // Другой стороны холма». Конечно, такое толкование отнюдь не единственное. Столь же легко песню можно прочитывать как универсальную — воссоздающую общую ситуацию, при которой личность безуспешно пытается убедить общество в том, что это общество обретается там,
где ничего хорошего нет и не может быть. В любом случае, другая сторона холма — страшный мир. Но туда, как это часто бывает, человека почему-то тянет; почему именно — разумом понять нельзя.
Но что же стало с кормильцевским холмом спустя 15 лет после «Другой стороны холма» — в песне «Люди на холме»? Другой стороны холма со всеми её ужасами тут уже нет; наоборот — тут заявленный с самого начала коллективный субъект («мы») находится в состоянии благополучного покоя. Он даже не сидит, как субъект у »Аквариума», он лежит. Вернее — не он, а они: «мы лежим». И совсем не вершину холма мы выбрали для этого, а его склон. Согласно тексту — то место, которое разместилось между солнцем и землёй. Далее субъект разделяется на »я» и »ты», то есть на собственно единичного субъекта и на эксплицированного адресата. Лирическая ситуация начала песни довольно проста и хорошо представима визуально: двое влюблённых лежат кверху ногами на склоне холма, а сверху на них светит солнце (для визуализации особенно важно, что именно кверху ногами). Но лирический сюжет песни не стоит месте, из его движения узнаём о присутствии на холме третьих лиц («люди») и о том, что кто-то находится на вершине холма — он там, подобно гребенщиковско-му субъекту, «сидит». И всё уже не так спокойно и благополучно, как было в начале песни, теперь
люди на холме кричат и сходят с ума о том кто сидит на вершине холма
Так кто же там, на вершине холма, тот, о ком люди сходят с ума? Может, Господь, как у Аронзона, а может, это сам Борис Гребенщиков — как автор и исполнитель песни-предшественника относительно песни Бутусова-Кормильцева? Оказывается же, что и не важно, кто там сидит, потому что:
...у холма нет вершины — он круглый как эта земля
И ситуация с вершиной холма и людьми на холме отнюдь не завершается во второй строфе, она будет продолжена почти в самом финале.
Но ещё прежде, в третьей строфе будет продолжена линия отношений влюблённых — субъекта и адресата. И здесь наблюдаем перекличку с песней «Сидя на красивом холме» «Аквариума»; там, напомним, субъект во сне не мог оставаться на красивом холме и куда-то бежал. Похожие желания (кстати, как и в песне Б.Г., транслированные через слово «кажется») одолевают и кормильцевского субъекта:
иногда мне кажется что я должен встать и отнести тебя как дитя броситься вместе с вершины холма так будет лучше для тебя и меня
Вместо благополучного покоя на склоне холма субъект предлагает движение; надо сказать — довольно странное, странное тем, что оно ведёт к гибели. То есть вершина холма, бывшая у Аронзона местом, приближающим к Господу, у Кормильцева стала местом, откуда можно осуществить прыжок из жизни. Если вдуматься, то и это тоже путь к Богу — «так будет лучше». Однако ничего этого с нами не происходит — мы по-прежнему лежим на склоне холма. И только те »люди на холме», которые «кричат и сходят с ума», в итоге «разбиваются // падая с вершины холма».
А впрочем, как и раньше, «у холма нет вершины». И следовательно, ничего с этими людьми не происходит; и с нами тоже ничего не может произойти — мы с тобой так и останемся счастливо лежать на склоне холма кверху ногами под одуванчиковым солнцем. Потому что «я люблю тебя»; именно это звучит последним стихом в песне. И тогда всё встаёт на свои места: что бы там ни казалось человеку, как бы ни стремился он двигаться вверх, чтобы броситься вниз, как бы ни вели себя люди вокруг, всё равно самое важное и главное — это Любовь, а Любовь — это покой, обретаемый на склоне холма. Вершины же, вносящей суету в это состояние любовного покоя, у холма нет — «об этом знаем ты и я». И это знание становится для влюблённых гарантом сохранения вечного блаженства, Счастья, обретаемого в любовном покое.
Теперь осталось только соотнести в систему холмы Аронзона, Гребенщикова и Кормильцева. Итак, на вершине холма у Аронзона человек при-
ближался к Богу, обретал гармонию, а потому должен был стремиться туда. У Гребенщикова уже иное понимание холма — место, где осознаётся главная ценность жизни, а это Любовь. Впрочем, холмы Аронзона и Б.Г. сближаются через формулу «Бог есть Любовь». А к тому же в обоих случаях важна возможность осознания того, как человек может достичь Счастья. Кормильцев же, если соотносить оба его текста о холме, проходит путь от однозначно страшной, но в этом ужасе своём притягательной другой стороны холма к куда как более сложному склону холма, тому склону, на котором, как это было у Гребенщикова, обретается осознание Любви как покоя. Дисгармонию в эту картину вносит только вершина холма, с ней приходит суета и странно притягивающая жажда ухода, однако влюблённые знают то, чего, вероятно, не знают другие люди (те, которые «кричат и сходят с ума»), влюблённые знают, что «у холма нет вершины», а раз так, то и на вершине тоже никого нет. Холм — круглый. И на этом холме нет никого, кто бы был выше влюблённых. А это и есть Счастье.
Следовательно, все три рассмотренных холма являют собой локусы, на которых человек способен обрести Счастье. Можно сказать, что холм становится метафорой места обретения той счастливой гармонии, к которой стремится человек. Каждый поэт по-своему понимает эту гармонию, каждый преподносит её своими оригинальными способами, но каждый для этого выбирает мотив холма. И отмеченная общность между холмами трёх текстов позволяет говорить о своего рода единой линии, наметившейся в русской лирике второй половины прошлого века, той линии, в которой важнейшим для жизни человека провозглашалось обретение личного Счастья.
В начале мы предупредили, что не будем касаться других холмов кроме трёх. Однако же нам пришлось обратиться к холмам-предшественникам и у Б.Г., и у Кормильцева. Завершить же сказанное хотелось бы ещё одним холмом. Это холм из «Стихотворения, написанного в ожидании пробуждения» Леонида Аронзона. Приведем текст этого стихотворения, созданного, согласно авторской датировке, два года спустя после стихотворения «Утро».
Резвится фауна во флоре, топча ее и поедая, а на холме сидит Даная, и оттого вуаль во взоре, и оттого тоска кругом, что эта дева молодая прелюбодействует с холмом! май, утро 1968
Думаю, что после всего сказанного каждый сам в состоянии сделать вывод относительно места этого холма в описанной выше системе и, соответственно, обо всей системе холмов Аронзона, Гребенщикова и Кормильцева.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Русская поэзия 1960-х годов. Аронзон А. Утро. — URL: http://www.ruthenia.ru/60s/aronzon/ytro.htm
2 Б. Г. Песни. Тверь, 1996. С. 123.
3 Там же. С. 81.
4 NAUTILUS POMPILIUS: Введение в наутилосоведение. М., 1997. С. 313-314.
5 Текст песни «Урфин Джюс» — «Другая сторона холма». — URL: http://www.megalyrics.ru/lyric/urfin-dzhius/ drughaia-storona-kholma.htm
REFERENCES
1. NAUTILUS POMPILIUS: Vvedenie v nautilosovedenie (1997). Moscow, p. 313-314. (in Russian)
[ хроника]
НЕДЕЛЯ РУССКОГО ЯЗЫКА ВО ВЬЕТНАМЕ
(Начало на с. 83)
туациях, которые должны быть актуальны с учетом местной специфики учащихся, многие из которых никогда не поедут учиться в Россию.
Проблема мотивации обучения актуальна на всех уровнях изучения языка, поэтому необходимо учитывать все условия процесса познания иностранного языка вне языковой среды, решать вопрос о компенсации ее отсутствия. Такой компенсацией становится формирование социокультурной компетенции.
Социокультурная компетенция — это «совокупность знаний о стране изучаемого языка, национально-культурных особенностях социального и речевого поведения носителей языка и способность пользоваться такими знаниями в процессе общения, следуя обычаям, правилам поведения, нормам этикета, социальным условиям и стереотипам поведения носителей языка» [1: 286-287]. Обращение к культуре становится необходимым условием поддержания интереса к языку: «Чтобы заинтересовать студента нашей аудитории, обучение должно идти не от языка к культуре, а, наоборот, от культуры к языку. Культура и есть тот крюк, на который они цепляются своим любопытством» [2: 472]. В связи с этим на семинарах активно обсуждали использование на уроках аутентичных материалов: художественных и документальных фильмов, телепередач, просмотр новостей, использование песен, обращение к интернет-ресурсам и т. д. Особый интерес у преподавателей вьетнамских школ вызвали разработанные уроки на базе отечественных мультфильмов.
В конце «Недели русского языка» российским преподавателям предлагалось организовать так называемые творческие лаборатории. Все слушатели делились на группы и расходились по аудиториям, где одновременно преподаватели — члены делегации проводили занятия по одной и той же теме: «Речевые ситуации в обучении спонтанной речи» (А1-А2). Российским преподавателям ещё перед приездом
во Вьетнам было предложено сделать методическую разработку одной разговорной темы и показать все этапы и методические приемы работы при обучении разговорной речи. После этого вьетнамские коллеги должны были разработать другие речевые ситуации, используя изученные методические приемы. Для этого слушателей делили на небольшие подгруппы, каждой из которых давались различные речевые ситуации. В ходе данной работы происходил своеобразный обмен опытом: вьетнамские преподаватели использовали разные методы работы с одним речевым материалом, а российские преподаватели наблюдали, как предложенная ситуация в разработке вьетнамскими коллегами обретает национально-обусловленную специфику (лексика, определенный алгоритм поведения и т. д.).
Проведенная в Ханое «Неделя русского языка» дала возможность не только обменяться опытом преподавания, но и обсудить актуальные проблемы методики и содержания обучения русскому языку вне языковой среды, взглянуть на трудности процесса обучения в другой стране, а следовательно, сделать необходимые выводы о перспективах и направлениях дальнейшего сотрудничества.
ЛИТЕРАТУРА
1. Азимов Э.Г., Щукин А. Н. Новый словарь методических терминов и понятий (теория и практика обучения языкам). М., 2009.
2. Быкова О.П. К вопросу о принципиальных различиях в преподавании РКИ в российских и зарубежных учебных заведениях // I Междунар. науч.-практ. Интернет-конф. «Русский язык @ Литература @ Культура: актуальные проблемы изучения и преподавания в России и за рубежом». Тр. и матер. М., 2010. С. 470-480.
М. Ю. Доценко, доц. ИМОП СПбПУ
