CC BY
147
Вестник ПСТГУ
II: История. История Русской Православной Церкви. 2008. Вып. 11:4 (29). С. 84-105
Харбинская епархия в период распространения советского влияния в Китае (1923—1924 гг.)
С. Н. Баконина
Статья посвящена кризисным процессам в Харбинской епархии в период распространения советского влияния в Китае. Прежде всего, освещены события, связанные с формированием на Дальнем Востоке церковной оппозиции, представители которой пытались создать условия для организации в Харбине обновленческой епархии. Следствием их интриг стал конфликт в Харбинском Епархиальном совете.
После окончания Гражданской войны и поражения Белого движения центр церковной жизни на Дальнем Востоке переместился с канонической территории Русской Православной Церкви в эмиграцию. В 1922 г. с последней волной беженцев свою епархию покинул епископ Владивостокский и Приморский Михаил (Богданов), поначалу поселившийся в Японии. К тому времени в эмиграции в Китае уже проживали три дальневосточных архиерея-беженца — архиепископ Оренбургский и Тургайский Мефодий (Герасимов), епископ Забайкальский и Нерчинский Мелетий (Заборовский) и епископ Камчатский и Петропавловский Нестор (Анисимов). Все они нашли приют в Харбине, русском городе, основанном на китайской территории в начале XX в. как административно-хозяйственный центр КВЖД.
В период после Октябрьской революции и до конца 1940-х гг. Харбин оставался столицей русской диаспоры на Дальнем Востоке. Город состоял из семи районов, главными из которых были Пристань и Новый Город. Пристань стала торгово-промышленным и ремесленным районом, там находился речной порт и коммерческий центр. В 1903 г. в этом районе было открыто Харбинское подворье Пекинской миссии, и в течение четырех лет Благовещенская церковь подворья была единственным храмом на Пристани, затем появились Софийская и Ивер-ская церкви. В Новом городе располагались резиденции, иностранные консульства и клуб КВЖД, это была административно-чиновничья часть. На одной из площадей Нового города возвышался Свято-Николаевский собор, на другой находился центральный железнодорожный вокзал с огромной иконой святителя Николая на стене. Пять других районов Харбина выглядели скромнее, но в каждом из них также имелись православные храмы, приходы которых с начала 1920-х гг. сильно увеличились за счет русских эмигрантов, основная часть которых состояла из людей, оказавшихся в крайне бедственном положении. Если учесть, что
число жителей Харбина к 1917 г. составляло 100 тыс. человек, из них российских подданных было свыше 40 тыс.1, то к 1923 г. число представителей русской диаспоры возросло до цифры 165 857 человек2, т. е. более чем в четыре раза.
Устремившиеся в Харбин беженцы поначалу оказались нежелательным элементом как в глазах местных властей, так и соотечественников, которые привыкали к ним постепенно. Многочисленные полуголодные беженцы, вынужденные искать себе кров и работу, нарушали привычный уклад жизни харбинского общества, но, с другой стороны, зачастую они отличались более высоким культурным и образовательным уровнем, что давало им и больше возможностей. Экономическое положение проживавших в Харбине русских было в то время достаточно прочным, российскому капиталу принадлежало около 1200 различных предприятий и учреждений3. Кроме того, в Харбине беженцы оказались в атмосфере национальной и конфессиональной терпимости. Полоса отчуждения КВЖД представляла собой оазис русской жизни на китайской территории, а хорошие заработки привлекали на строительство дороги не только русских, но также представителей других национальностей Российской империи, что способствовало созданию в Харбине большого числа национальных общин4. В городе действовали три мечети, лютеранская кирха, армяно-григорианская церковь. Украинская община имела собственный «Украинский национальный дом», в котором с 1922 г. разместилась Покровская церковь.
С 23 сентября 1920 г. на основании декрета Китайского правительства о прекращении признания дипломатических и консульских представителей России в Китае и утвержденных 30 октября того же года Правил административного подчинения проживавших в Китае русских граждан, подданные бывшей Российской империи были приравнены к иностранцам, не имеющим прав экстерриториальности. Все русские административные учреждения перешли в китайскую юрисдикцию, в связи с чем полоса отчуждения КВЖД была переименована в Особый район Восточных провинций (ОВРП).
К 1923 г. внутриполитическая ситуация в Китае характеризовалась разгаром междоусобной борьбы различных милитаристских группировок. Распределение сил зависело от интересов основных империалистических держав, пытавшихся распространить свое влияние на Дальнем Востоке. Во внешнеполитическом отношении 1923 г. отмечен событиями, связанными с улучшением советско-китайских отношений. В этот период укрепляет свои позиции партия Гоминьдан, которая становится самой значительной национально-патриотической группировкой в стране. После заключения главой партии Сунь Ятсеном соглашения с III Интернационалом в Гоминьдан были допущены коминтерновские советники, следствием чего стала поддержка партии со стороны советской России. В феврале 1923 г. Сунь Ятсен сформировал новое южное правительство, которое
1 См.: Аблова Н. Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае. М., 2005. С. 66.
2 См.: Там же. С. 125.
3 См.: Мелихов Г. В. Российская эмиграция в международных отношениях на Дальнем Востоке, 1925-1932. М., 2007. С. 17; Аблова Н.Е. Указ. соч. С.65.
4 См.: Аблова. Н. Е. Указ. соч. С. 128-131; Балакшин.П. Финал в Китае. Сан-Франциско — Париж — Нью-Йорк, 1958. Т. 1. С. 105.
установило дружественные отношения с СССР. В 1924 г. по инструкции из Москвы в Гоминьдан начали вступать китайские коммунисты5.
Распространение советского влияния в Китае проводилось под руководством Коминтерна. Процесс образования первых групп сторонников коммунизма в стране был начат еще в 1920 г. При этом особое внимание уделялось коммунистической агитации и пропаганде, одним из главных направлений которой стало развернутое весной 1922 г. крупномасштабное антихристианское движение, опиравшееся на соцсомолы и коморганизации страны. Вся страна покрылась сетью антихристианских союзов. Идеологически организаторы кампании использовали движение национального протеста против иностранцев, поэтому основным лозунгом соцомолов и примыкавших к ним групп стал протест против христиан как агентов поработившего страну иностранного капитала. В рамках движения широкий размах получила легальная издательская и агитационная работа, под лозунгами борьбы с иностранцами-христианами развернулась открытая большевистская пропаганда.
Русская Православная Церковь в Маньчжурии была небогатой, но именно она осуществляла основную благотворительную работу и являлась источником моральной поддержки для беженцев из России. С 1907 по 1922 г. приходы Маньчжурии в административном отношении подчинялись Владивостокской епархии (храмы полосы отчуждения КВЖД) и Пекинской миссии (подворья в Харбине и пос. Маньчжурия). После 1917 г. положение миссии было крайне тяжелым ввиду прекращения притока средств из России и финансового кризиса. Миссия втянулась в большие долги, которые были погашены продажей ее имущества в Дайрене. Для спасения от банкротства начальник миссии епископ Пекинский Иннокентий (Фигуровский) решился на сокращение ее деятельности и переход на самоокупаемость. В таких условиях миссия начала принимать под свой покров сотни голодных и больных людей — беженцев из России. Большинство из них были православной паствой из Забайкальской, Томской и Оренбургской епархий, которыми в разное время управлял первый харбинский архиерей-беженец архиепископ Мефодий (Герасимов). После того, как в марте 1922 г. указом Высшего Церковного Управления за границей6 в Харбине «временно» была учреждена самостоятельная епархия, архиепископ Мефодий стал ее главой с титулом Харбинский и Маньчжурский7.
В этот период значительную часть прихожан православных харбинских приходов составляли беженцы, которые находились в крайней нужде, и, естественно, что на заботу о них были направлены основные усилия благотворительных организаций Русской Православной Церкви. В начале 1920-х гг. наибольшую известность в Харбине получил приют-убежище «Русский дом», открытый в январе 1921 г. Свято-Иверским Богородицким братством. Братство было основано по благословению епископа Владивостокского Михаила (Богданова), утвердившего его первоначальный устав 9 октября 1920 г. В первые годы число братчиков насчитывало до 600 человек. Помимо благотвори-
5 См.: Коммунистическая партия Китая (КПК) образована в 1921 г.
6 Указ № 205 от 16/29 марта 1922 г.
7 Титул был утвержден 1.09.1922 г.
тельной работы деятельность братства состояла в проведении народных чтений на религиозно-нравственные и исторические темы8. В 1922 г. братством стал издаваться журнал «Сеятель», основанный священником-миссионером Василием Демидовым.
9 мая 1924 г. архиепископ Харбинский Мефодий утвердил новый устав братства, в котором говорилось, что братство «имеет целью утверждение членов в истинах православной веры и христианской жизни, служение нуждам Православной Церкви и устроение приходской жизни; заботу об украшении и поддержании благолепия Свято-Иверского и других храмов; оказание взаимной духовной и материальной помощи как членам, так и призреваемым братством. <...> Для достижения означенной цели братство устраивает собрания, чтения, беседы, лекции, учреждает приюты, школы для детей и убежища, мастерские для братчиков и т. п.»9.
Почетным председателем Иверского братства стал епископ Камчатский Нестор (Анисимов). Он неоднократно выступал с беседами и лекциями, организованными при братстве. Доклады владыки собирали множество слушателей. Обычно после выступлений по предложению епископа проводились сборы в пользу «Русского дома» и других благотворительных начинаний. Нередко на таких собраниях проходили беседы о положении Церкви в России, содержание которых передавали харбинские газеты «Свет» и «Русский голос». Беседы и лекции проходили в помещении продовольственного пункта, о теме собрания заранее оповещали газеты. Так, 7 и 11 февраля 1923 г. выступления епископа Нестора были посвящены памяти Киевского митрополита священномученика Владимира (Богоявленского), убиенного в 1918 г., и митрополита Крутицкого Евсевия (Никольского) — первого Владивостокского архипастыря.
15 февраля состоялось выступление епископа Нестора, посвященное чествованию памяти архиепископа Николая10, просветителя Японии. Как и на всех выступлениях владыки, помещение в этот день было переполнено. Присутствовало более 1500 человек, среди которых было много православных японцев. В зале были вывешены дореволюционные российские и японские национальные флаги, на стене висел портрет архиепископа. Вторым докладчиком после епископа Нестора выступал ученик архиепископа Николая, священник-японец Г. Судзуки. В перерыве между докладами пел хор регента Иверской церкви В. С. Лукши на русском и японском языках. Неожиданно к концу выступлений в зале появился наряд китайской полиции. Полицейские потребовали предъявить разрешение на устройство собрания, и оно было им сразу предъявлено. Тогда от устроителей потребовали объяснений, почему вывешены иностранные флаги. Объяснение, по-видимому, удовлетворило полицию, и она удалилась. Собрание закончилось благополучно.
На следующий день, 16 февраля 1923 г., почитатели просветителя Японии собрались в Иверской церкви на панихиду по архиепископу Николаю, но к этому времени вновь прибыл наряд полиции, представители которой запретили
8 См.: Хисамутдинов А. А. Следующая остановка — Китай. Владивосток, 2003. С. 202.
9 ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 233. Л. 8.
10 Св. равноапостольный Николай, архиепископ Японский, скончался в 1912 г.
служение. Тогда епископ Нестор и несколько православных японцев обратились за разъяснениями к комиссару по иностранным делам Цицикарского бюро генералу Ма Чжун-цзюню, пообещавшему выяснить причины запрещения панихиды. Генерал, однако, прибавил, что, по некоторым сведениям, докладчики, выступавшие накануне в Иверском братстве, будто бы касались политических вопросов. Епископ Нестор объяснил генералу, что это недоразумение, так как в собрании не было сказано ни одного слова о политике.
Вскоре в газете «Свет» появилась заметка о том, что епископ Нестор обратился к главе Харбинской епархии архиепископу Мефодию с просьбой принять меры к выяснению причин этого происшествия и восстановить права свободного выполнения религиозных обрядов в Православной Церкви11. По мнению автора заметки, инцидент с запрещением панихиды был вызван одной из попыток антихристианских сил расстроить церковную жизнь в Харбине, поскольку в настоящем случае имел место донос с извращением фактов, адресованный китайской полиции. Попытки вмешательства в жизнь Церкви случались и раньше. Так, еще в июле 1922 г. в газете «Рупор» появилось сообщение о предстоящем созыве Дальневосточного Церковного Собора, на котором, по утверждению корреспондента, епископ Нестор якобы предлагал возбудить обвинение в ереси епископа Мефодия. Глава епархии обвинялся в том, что по приглашению местного костела принимал участие в похоронной мессе по случаю смерти папы Бонифация XIV. В ответ на это сообщение в газете «Свет» появилось опровержение: «Из кругов, близко стоящих к епископу Нестору, ныне находящемуся в отъезде, нам достоверно известно, что вопрос этот не только не обсуждался, но никогда и не поднимался епископом Нестором, относящимся с исключительным уважением к владыке Мефодию. Самое наименование участия в похоронной мессе «ересью» указывает на то, что заметка составлена лицом очень плохо разбирающимся в вопросах религии и православной веры, и желающим в то же время внести раскол в среду верующих людей, возбудить в них чувство недоброжелательности к тому или другому владыке. Заметка эта представляет собою обычный социалистический прием внесения розни в неугодную социалистам среду»12.
Попытки внести разлад в церковную жизнь Харбина делались не только извне, но, главным образом, предпринимались церковной оппозицией, теми, кто по тем или иным причинам поддерживали обновленческое движение в России. С помощью представителей этого раскольнического движения, которое его главный инициатор Л. Д. Троцкий обозначил как «сменовеховское советское», коммунистическая власть предполагала ликвидировать Русскую Православную Церковь как контрреволюционную силу13. На Дальнем Востоке за пределами России глашатаями новых веяний стали две исключительно яркие скандальные личности.
В июле 1922 г. в Харбин из Японии приехал заштатный священник Иннокентий Серышев, один из представителей революционно настроенного духовенства. Свою деятельность в Харбинской епархии он смог развернуть благода-
11 Свет (Харбин). 1923. 22 февр.
12 Свет. Харбин. 1922. 26 июля.
13 Мазырин А., иер. Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви в 1920—1930-х годах. М., 2006. С. 9-10.
ря поддержке архиепископа Харбинского Мефодия (Герасимова), хорошо знавшего семью Серышевых еще до революции.
Иннокентий Николаевич Серышев родился 15 августа 1883 г. в Забайкалье, в станице Большая Кудара. Он был сыном священника Николая Дмитриевича Серышева, о котором впоследствии подробно написал в своей первой автобиографии. Отец мало повлиял на воспитание сына, поэтому их характеры были столь различны. По воспоминаниям отца Иннокентия, Николай Дмитриевич с детства отличался религиозностью, по натуре был человеком мягкосердечным, отзывчивым на все доброе и полный бессребреник. Будучи учеником реального училища в г. Троицкосавске (недалеко от слободы Кяхта), он своим поведением привлек внимание церковного начальства. Серышев отмечает такую черту его характера в эти годы: когда товарищи его колотили, то он, прижавшись в угол, говорил: «Потерплю, Христа ради».
По окончании курса Николаю Серышеву было предложено принять священнический сан. Он согласился, и в 19 лет от роду получил огромный казачий приход Большая Кудара в 40 верстах от Кяхты. Женат был отец Николай на купеческой дочери Елизавете Семеновне Сибиряковой, имел сына и двух дочерей. В 1898 г., когда Иннокентий учился в 6 классе реального училища, отец Николай Серышев был назначен членом консистории и переехал в Читу, оставив сына в Троицкосавске на попечение дяди Сибирякова. Как пишет отец Иннокентий, «дядя был холостой охотник забулдыга, и я пользовался у него свободой. Научился рано курить и пить»14. В 1900 г. Иннокентий Серышев окончил училище с правом безконкурсного поступления в только что открывшийся Томский политехнический институт. Легко перешел на второй курс и вскоре женился. Запустив занятия, Иннокентий был вынужден остаться на 2-м курсе на второй год. Затем, сдав половину экзаменов на 3-й курс, вдруг решил оставить институт, поскольку утратил всякий интерес к дальнейшему изучению технических наук.
Поступив на службу в контроль железной дороги в Томске, Иннокентий Серышев вскоре угодил в тюрьму за антивоенную пропаганду среди солдат во время русско-японской войны. Просидев 17 дней в одиночке, он первый раз в жизни полностью прочитал Евангелие и, как пишет Серышев в своей автобиографии, «сделал полную переоценку ценностей, критически отнесся к своему поведению». Говоря о себе, он утверждает, что политикой не занимался и не был атеистом, хотя «и в церковь ходить перестал и много либеральничал». В тюрьме Серышев дал своеобразный обет: в случае освобождения из заключения он обещал «бросить пить и курить, и идти в народ служить в качестве священника». После освобождения, случившегося благодаря хлопотам жены, которая взяла его на поруки за 400 рублей, он отправился к архиепископу Алтайскому Макарию (Невскому)15 и поведал ему свою историю. Представившись студентом, отсидевшим в тюрьме по ложному обвинению и пережившим там душевный переворот, Серышев рассказал о своем обете «стать иереем и служить народу не на словах, а на деле». Святитель Макарий ответил: «3 года прослужите селучителем,
14 ГА РФ. Ф. Р-6964. Оп.1. Д.1. Л. 17а.
15 Святитель Макарий (Невский), митрополит Московский и Коломенский, апостол Алтая. Причислен к лику святых на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 г.
3 года псаломщиком, 3 года дьяконом, а затем и священство». Тогда Серышев, которого такая перспектива не устраивала, обратился к отцу с просьбой поговорить с епископом Мефодием (Герасимовым), возглавлявшим тогда Читинскую епархию, и владыка Мефодий согласился рукоположить Иннокентия сначала в диаконы (в январе 1906 г.), а через неделю — в священника.
Прослужив три года в большом Доронинском приходе, что на реке Ингода в 200 верстах от Читы, отец Иннокентий, несмотря на свое обещание не заниматься политикой, начал писать статьи против «Союза Русского Народа» и «Союза Архангела Михаила». Епископ Мефодий вынужден был потребовать от него выйти за штат, поскольку это была единственная возможность защитить молодого священника от более строгого наказания — лишения сана16. Сам же владыка Мефодий, будущий Харбинский архиерей, вспоминая об этом, признавался, что в период революции 1905 г. вставал на защиту некоторых священников, обвиненных в политической неблагонадежности, за что его сочли недостаточно твердым и «держали в залоге»17. В 1917 г. во время развала Российской империи и «демократизации общества», когда под руководством обер-прокурора Святейшего Синода В. Н. Львова началось «обновление» церковного строя, либералы из духовенства, подобные Иннокентию Серышеву, составляли основную силу, стремившуюся ограничить власть православной иерархии и в конечном итоге разрушить церковные устои. Но владыка Мефодий, защищая революционеров, видел в этом исполнение своего христианского долга. Сыграло роль и отношение архиерея к семье Серышева, желание поддержать уважаемого в епархии и преданного Церкви пастыря, каким был отец Николай.
Дальнейшие сведения из биографии Иннокентия Серышева говорят о том, что его интересы по-прежнему были далеки от Церкви. В 1910 г. он съездил с больной женой в Славянск и Крым и, вернувшись в Читу, получил место учителя в двухклассной церковноприходской школе. В Славянске он впервые познакомился с языком эсперанто и написал на нем несколько писем за границу. Через несколько месяцев отец Иннокентий получил ответ из Австралии, и с тех пор началась его обширная переписка с эсперантистами.
За очередную статью в журнале «Красный звон» священник Серышев, опять же в качестве наказания, попадает в Селенгинский монастырь на месячное безо-чередное служение, после чего снова получает приход, теперь уже далеко в глубинке, в селении Шергольджин на границе с Монголией, где числился 3 года. Прибыв в Шергольджин, он упросил своего отца, который приехал туда вслед за ним, «заменить» его на приходе, а сам отправился «в отпуск» за границу вместе с одной из своих сестер, тоже эсперантисткой. Во время этого четырехмесячного путешествия они посетили Германию, Бельгию, Англию, Францию, Италию, Швейцарию, Австро-Венгрию, Константинополь. Побывал отец Иннокентий даже на Афоне. По его словам во время поездки он активно пользовался языком эсперанто.
В 1914 г. умер отец Николай Серышев, и его сын, священник Иннокентий Серышев, оказался в Томской епархии, куда в декабре 1912 г. был переведен епископ Мефодий (с августа 1914 г. покровитель семьи Серышевых уже епископ
16 См.: ГА РФ. Ф. Р-6964. Оп. 1. Д. 1. Л. 17а.
17 Мученики и исповедники Оренбургской епархии XX века. Оренбург, 2000. Кн. 3. С. 363.
Оренбургский и Тургайский). До 1917 г. отец Иннокентий сменил три прихода: недолго пробыв в Петухово под Томском, почти два года служил в Терешкинс-ком приходе барнаульского уезда, затем в Романьково, недалеко от Барнаула.
После Февральской революции Серышев снова вышел за штат и по приглашению барнаульских кооператоров устроился секретарем в Культурно-просветительный отдел при Кредитном и Потребительном кооперативных союзах, впоследствии преобразованном в самостоятельный Культурно-просветительный союз Алтайского края. Летом 1918 г. по приглашению приват-доцента Добрынина он становится секретарем при внешкольном Отделе народного образования Каракорум-Алтайского уездного земства. В сентябре 1919 г. эвакуировался в Бийск и затем выехал в Томск, оставив семью в Алтайской глубинке. По его личным воспоминаниям, в это время в Томск прибыл из Омска «кое-кто из министров», благодаря которому он смог получить от Министерства народного просвещения «безденежную командировку в Японию и Америку для ознакомления с постановкой там дела наробразования».
Прибыв в Японию в декабре 1920 г., Серышев сразу же направился в общество эсперантистов. Среди японцев он уже имел много знакомых по переписке. С первых дней пребывания русского эсперантиста в Токио японцы постоянно сопровождали его в поездках по городу, особенно при посещении школ и музеев, пока он постепенно не освоился с японским языком. В Токио Серышев прожил два с половиной года — учил язык, ходил по школам, знакомясь со школьным делом сначала с помощью японских эсперантистов, а позже и самостоятельно. 200 верст прошел пешком один по селам и городам Японии, собирая «материал по школьному делу» (в основном это были детские рисунки), читал в японских эсперобществах лекции на эсперанто18.
Начальник миссии, епископ Японский Сергий (Тихомиров), поначалу принял Серышева так же, как принимал других священников-беженцев, т. е., по словам самого отца Иннокентия, довольно хорошо. При первой же встрече Серышев передал епископу письмо от своего попечителя — архиепископа Оренбургского и Тургайского Мефодия, который испрашивал о возможности устроиться временно в Токио. В разговоре владыка Сергий, по мнению Серышева, осудил епископов-беженцев, сказав: «Я бы не побежал»19.
Поселился отец Иннокентий, по упорному своему настоянию, в сторожке при Токийском соборе, т. е. на территории Русской Православной миссии, однако одеваться и жить стал по-японски. В церкви почти не бывал. Однажды в японской газете «Дзи-дзи» появилась статья под названием «Не красная ли пропаганда!», в которой описывалось, как какой-то русский в японском кимоно, с распущенными волосами посетил одного из лидеров коммунистов, проживавшего в Яма-ноте. Странный русский был арестован и взят на допрос в полицию. При обыске японские полицейские заметили в рукаве задержанного эсперантскую листовку с изображением зеленой пятиконечной звезды20. Решив, что это красная пропаганда, они немедленно обратились за инструкцией в иностранный отдел кена.
18 См.: ГА РФ. Ф. Р-6964. Оп. 1. Д. 1. Л. 17б.
19 ГА РФ. Ф. Р-10143. Оп. 71. Кат. 1.
20 Зеленая пятиконечная звезда — эсперантский знак.
Помощь отцу Иннокентию в Японии стал оказывать настоятель посольской церкви в Токио протоиерей Петр Иванович Булгаков, также доставлявший начальнику миссии немало хлопот. Позднее, в ответ на клеветнические нападки Булгакова и его жалобы в Зарубежный Синод, архиепископ Сергий писал главе Синода митрополиту Антонию (Храповицкому):
«Знаете ли Вы, дорогой владыка, Булгакова? В Посольстве его никто никогда не уважал. Жил он в треугольнике: “дом — посольство — военное училище”. Дома он преподавал единицам русский язык, вязал на машине чулки и сдавал комнаты жильцам, выгоняя 2-е жалованье.
В посольстве он служил с 7 до 8 в субботы и с 10 до 11 в воскресенье. И венчал «браки», от коих миссия отпихивалась.
В военном училище преподавал русский язык офицерам, т.е. готовил знатоков русского языка на случай русско-японской войны.
От скуки проходил школу шоферов, но на экзаменах срезался.
Пастырства он здесь не проявил. Русских не объединил.
Мы с ним люди разных воззрений. Часто и помногу спорили. Но, в конце концов, я нашел секрет ладить с ним. <...> И у нас все шло хорошо. Но нас видимо разъединил стиль21. <...>
Написал о Булгакове подробнее, чем хотел. Но ведь он может появиться и у Вас; хотя, вернее, окажется у “обновленцев”»22.
Как показали дальнейшие события, в последнем своем предположении владыка Сергий не ошибся. В то же время, касаясь семейной жизни посольского протоиерея, владыка рассказал митрополиту Антонию о его жене, Софье Матвеевне, урожденной Позднеевой, сестре известного профессора А. М. Поздне-ева. По словам архиепископа Сергия, она была ангелом-хранителем мужа. «Из-за ней, — писал начальник миссии, — все-таки бывали у Булгакова в Рождество Христово и в Пасху. И из-за ней он, несмотря на все свои выходки, все-таки не сломил шею»23.
Настоятель посольской церкви постоянно вмешивался в дела миссии (особенно его привлекала должность заведующего библиотекой, находившаяся в ведении епископа), не раз по собственной инициативе отправлял требы в миссий-ском храме, присваивая себе весь доход. Это повлекло за собой новый конфликт между ним и владыкой Сергием. Кроме того, отец Петр всячески содействовал Серышеву в его попытке устроиться служить в какой-либо миссийской церкви, «не оставляя при этом эсперантской работы». Но владыка Сергий довольно скоро и не без оснований стал относиться к отцу Иннокентию, как к авантюристу, выдававшему себя за священника. В письме Серышеву от 16 декабря 1920 г. протоиерей Петр Булгаков сообщал выдержку из письма начальника миссии:
«Посторонним священникам в миссийских церквах служба будет разрешаема только в тех случаях, когда эти беженцы делают пастырские дела, и не находятся под надзором полиции, открытым и тайным»24.
21 В ноябре 1922 г. Булгаков самовольно начал служить по новому стилю.
22 ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 232. Л. 56 об.-57.
23 Там же.
24 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 118. Л. 10.
Вскоре Серышев, по требованию консистории, был выселен из сторожки, и на несколько месяцев его приютила буддийская семья, глава которой, адвокат Мназаки, был японским социалистом.
В январе 1921 г. протоиерей Петр Булгаков хлопотал об отправке отца Иннокентия в Америку, составив письмо о передаче документов по аттестации Серы-шева с приложением биографии и подробностей его жизни, но хлопоты эти не имели успеха. Он также обращался в посольство по вопросу о возможности въезда в Японию архиепископа Мефодия (Герасимова), который продолжал поддерживать связь с Серышевым, надеясь на его помощь в деле переезда из России. Архиепископ Мефодий так и не смог приехать в Японию и, согласно опубликованным источникам, в феврале 1920 г. эмигрировал в Харбин25. Однако записи Серышева26 и письмо протоиерея Петра Булгакова в ответ на просьбу архиерея, датированное 8 февраля 1921 г., свидетельствуют о том, что либо владыка оказался в Харбине не в 1920, а в 1921 г., либо им была предпринята попытка переезда из Харбина в Японию. Косвенное указание на это содержится также в одном из писем Булгакова Серышеву (от 6 июля 1924 г.), в котором отец Петр, обращаясь к описанию отмечаемого в Харбине юбилея в честь 30-летия служения владыки Мефодия, писал:
«В коллекции писем я нашел письмо ко мне Абрикосова с ответом посла на мой вопрос касательно приезда в Токио преосвященного, теперь высокопреосвященного] Мефодия. Помните наш проект вызвать его в Японию. Должен Вам признаться, что в этом моем деянии очень виновны Вы, ибо дали мне о преосвященном Мефодии самое наилучшее представление»27.
В этом же письме отец Петр поведал своему другу и о другой причине благосклонного отношения к архиепископу Мефодию. По его словам, находясь в Забайкалье в период потрясений 1905-1906 гг., он «имел счастье» быть знакомым с двумя представителями революционного движения — И. К. Окунцовым, директором Верхнеудинского реального училища, и эсером А. К. Кузнецовым, бывшим членом нечаевской организации «Народная расправа», лично участвовавшим в убийстве студента И. И. Иванова, обвиненого Нечаевым в предательстве. По этому делу Кузнецов был приговорен к 10 годам крепости, замененным каторжными работами, и затем поселением в Сибирь. В 1906 г., во время карательной экспедиции генерала П. К. Ренненкампфа, Окунцов и Кузнецов были арестованы за революционную пропаганду и приговорены к смертной казни, впоследствии замененной каторгой.
Об этих своих знакомых протоиерей Петр Булгаков писал:
«И Окунцов, и особенно Кузнецов произвели на меня самое хорошее впечатление. Про Кузнецова я прямо подумал: вот бы нам таких архиереев. <...> И
25 Один из харбинских священнослужителей протоиерей Аристарх Пономарев писал: «В феврале 1920 г. в Харбин прибыл архиепископ Оренбургский и Тургайский Мефодий (Герасимов), а в августе того же года епископ Читинский и Забайкальский Мелетий (Заборов-ский)» (см.: Ган С., свящ. Жизнеописание архиепископа Цицикарского Ювеналия (Килина) (http://www.pravoslavie.ra/cgi-Ыn/sykon/client/display.pl?sid=852&did=1439).
26 ГА РФ. Ф. Р-10143. Оп. 71. Кат. 1. «Открытое письмо» Серышева архиепископу Сергию, написанное им сразу после переезда в Сидней в 1925 г.
27 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 123. Л. 11.
вдруг, уже по приезде во Владивосток, я узнаю потрясающую весть о военно-полевом суде над этими двумя выдающимися деятелями и о смертном приговоре над ними. До слез мне стало жалко обоих: и молодого Окунцова, и престарелого Кузнецова. И вдруг весть об их помиловании, а затем и подробные рассказы о решительном поступке пр[еосвященно]го Мефодия, буквально вырвавшего обоих из объятий смерти»28.
В марте 1922 г. архиепископ Мефодий возглавил Харбинскую епархию. В начале июля в Харбин перебрался и отец Иннокентий Серышев. По прибытии он узнал от своего покровителя, что несколько дней назад «с разрешения сов-властей и в окупленном ею вагоне» в Харбин приехала с Алтая его жена с сыном, матерью и сестрой29. Владыка Мефодий поначалу поселил семью в бараке для беженцев, предоставив отцу Иннокентию должность законоучителя в 1-й начальной Новогородской железнодорожной школе. По словам самого Серышева, начальник Учебного отдела КВЖД Д. А. Дьяков устроил его на это место, сместив соборного протоиерея Леонтия Пекарского. Заведующим Церковным отделом при Управлении КВЖД состоял в то время протоиерей Александр Онипкин, благочинный церквей полосы отчуждения.
Иногда отец Иннокентий сослужил владыке Мефодию в соборе, но чаще получал выговоры за то, что по своей давней привычке пропускал службы. Затем Серышев занял место законоучителя в Коммерческом училище Бреева, и в свободное от законоучительства время при содействии нового начальника Учебного отдела КВЖД Н. И. Никифорова устроился набирать и печатать в «домашней» типографии Учебного отдела. Работал он, главным образом, для эсперанто. Являясь членом Правления Общества эсперантистов, отец Иннокентий писал и издавал листовки, которые эсперантисты распространяли по Харбину, публиковал статьи в харбинских газетах, читал лекции. По улицам Серышев ходил в светском костюме, носил эсперантский знак — зеленую звезду. «Все это вызывало немало толков, — пишет он, — но никаких вредных последствий для меня не имело. Владыка Мефодий защищал меня от атак некоторых духовных зилотов, сам сочувствуя делу эсперантизма»30. В то же время в архиве Серышева под изданной им в Харбине листовкой № 1 (несколько тысяч экземпляров которой эсперантисты расклеили по всему городу и разослали по почте как частным лицам, так и учреждениям, назвав это «массовой атакой») сохранилась такая приписка: «Глава миссионеров [...] свящ[енник] Демидов донес Владыке Мефодию, что
о. Серышев расклеивает по городу свою фамилию под 5-конечной “жидовской” звездой и просил о снятии с него сана, а умный Владыка ему ответил: ”Я знаю Серышева — не трогайте его!”»31
Статьи отца Иннокентия в газетах также были связаны либо с его эсперан-тистской деятельностью, либо представляли собой «критику» харбинского духовенства. Один из примеров — статья Серышева в харбинской газете «Новости жизни» от 4 августа 1923 г. об экспериментальной школе III Коминтерна в г. Бар-
28 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 123. Л. 11.
29 ГА РФ. Ф. Р-10143. Оп. 71. Кат. 1.
30 Там же.
31 ГА РФ. Ф. Р-6964. Оп. 1. Д. 1. Л.13 об.
науле Алтайской губернии, где учительствовали две его сестры, преподававшие там эсперанто. Автор статьи, комментируя сообщения педагогов и учеников школы о введении этого языка в программу 4, 5, 6, 7 и 8-х классов в 1922/23 учебном году и отмечая положительные результаты преподавания, писал: «Так как в пролетарских школах никакие иностранные языки не преподаются, что имеет место также и в школе III -го Коминтерна, так как, с другой стороны, нельзя оставлять пролетарий и его детей без орудия взаимообщения с товарищами других стран, то опыт введения эсперанто в программу этой школы является для всех весьма интересным и показательным»32.
Серышев по-прежнему переписывается со своим единомышленником, протоиереем Петром Булгаковым, высылает ему газеты, помогает в переправке писем в Россию и харбинским адресатам отца Петра. Петр Иванович Булгаков приходился родным дядей проживавшему в Москве писателю Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Основные сведения из биографии токийского протоиерея мало отличаются от послужных списков представителей российского духовенства. Родился в 1859 г. в Орловской губернии. В 1883 г. окончил Орловскую духовную семинарию, в 1888 г. — Санкт-Петербургскую духовную академию, где проучился на одном курсе с будущим св. Патриархом Тихоном. По окончании учебы преподавал в санкт-петербургских учебных заведениях греческий, латинский и русский языки, был законоучителем, певчим в Исаакиевском соборе. В 1890 г. назначен помощником смотрителя Белгородского духовного училища, затем законоучителем Восточного института во Владивостоке. Во иерея рукоположен в 1901 г. и в 1906 г. назначен священником посольской церкви в Токио. Шесть лет службы отца Петра пришлись на время служения равноапостольного архиепископа Николая Японского.
Протоиерей Петр Иванович Булгаков по праву может быть назван главой дальневосточной церковной оппозиции за границей. По собственному признанию отца Петра, его замыслы простирались до «великой церковной реформации», однако деятельность его носила полуподпольный характер и сводилась, главным образом, к интригам и клеветническим статьям в харбинских газетах против православного духовенства.
В конце ноября — начале декабря 1923 г. бывший настоятель посольской церкви в Токио протоиерей Петр Булгаков получил письмо из России о принятии его с 10 октября текущего года в ряды обновленческого духовенства. Этот документ является ответом на личное обращение отца Петра в обновленческий «синод» от 27 сентября того же года. На письме имеется штамп Сибирского областного «церковного управления» и приписка, сделанная обновленческим «епископом» Василием Смеловым о том, что протоиерей Булгаков «уже вступил на путь обновления церкви Божией» и является «надежным работником по оживлению церкви». В этом документе отцу Петру препровождалось благословение «синода» на его труды и выражалась просьба сообщить о положении миссии: какова она в настоящее время, кто и каковы ее работники, как они смотрят на оживление и обновление Церкви в России и, конечно, каковы средства мис-
32 ГА РФ. Ф. Р-6964. Оп. 1. Д. 1. Л. 11.
сии после пережитых бедствий33. Однако отец Петр по-прежнему не желал действовать открыто и в письме Серышеву от 4 декабря 1923 г. возмущенно писал: «Еп[ископ] Василий без моего ведома и согласия причислил меня к «лику» своих подчиненных, и уже прислал свое НАЧАЛЬСТВЕННОЕ распоряжение, притом довольно глупое. И если он не глуп, то во всяком случае скоропалительное. Так со свободными людьми обращаться нельзя, и я не буду ему писать»34.
Деятельность Булгакова по «обновлению» Церкви выражалась в этот период по-прежнему в нападках на православных архиереев и вмешательстве в церковную жизнь Харбина. В своих письмах к разным лицам он описывает события сентябрьского землетрясения в Японии35 и «поведение духовных лиц», т. е. архиепископа Сергия, епископа Михаила и епископа Нестора. По утверждению Булгакова, в эти трагические дни молились все — язычники, инославные христиане и сам отец Петр, только православные архиереи не молились. В одном из писем он признается, что у архиепископа Сергия «сгорело все», и он «благодушествует»; епископ Михаил, который находился в Иокогаме, также лишился всего. По воспоминаниям очевидцев, Иокогама рухнула в несколько секунд и была поглощена страшным пожаром, ее просто не стало. Пробыв в Японии чуть более месяца после землетрясения, владыка Михаил переехал в Харбин, где нашел пристанище при Софийской церкви.
В это же время в Харбине развивался конфликт архиепископа Мефодия с Епархиальным советом. Харбинский Епархиальный совет был учрежден после открытия Харбинской епархии в 1922 г. 15/28 сентября на первом Епархиальном собрании новая епархия была разделена на три благочиния — градо-харбинс-кое, с благочинным протоиереем А. Онипкиным, восточное — с протоиереем
В. Шапошниковым и западное — с протоиереем Е. Никитиным. В 1923 г. членами Епархиального совета во главе с председателем, которым в 1922 г. был избран ключарь Свято-Николаевского кафедрального собора протоиерей Петр Рождественский, были: от духовенства — протоиерей Михаил Филологов и священник Константин Лебедев, от мирян — профессор Н. И. Миролюбов, С. В. Кедров,
Н. Л. Гондатти как представитель от КВЖД.
25 октября 1923 г. архиепископ Мефодий неожиданно распустил прежний состав совета, издав распоряжение о прекращении его деятельности и сдаче дел протоиереям А. Онипкину и В. Борисоглебскому. Члены совета Н. Л. Гондатти и Н. И. Миролюбов опротестовали этот акт телеграммой в Заграничный Архиерейский Синод с просьбой отменить решение главы Харбинской епархии. Особым докладом Епархиальный совет указал архиепископу на невозможность исполнения его указания, как противоречащего церковным постановлениям. 31 октября 1923 г. архиепископ Мефодий другим распоряжением отменил свое решение и оставил совет действовать на прежних основаниях. В то же время он направил в Зарубежный Синод телеграмму о конфликте с Епархиальным сове-
33 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 121. Л. 28.
34 ГА РФ. Ф. Р-10143. Оп. 71. Кат. 18.
35 1 сентября 1923 г. на востоке Японии произошло разрушительное землетрясение, которое уничтожило две трети японской столицы, была разрушена Православная Духовная миссия.
том, который обвинил в растрате епархиальных денег, чего в действительности не было. В свою очередь профессор Н. И. Миролюбов послал в Синод жалобу на архиепископа, обвинив последнего в превышении власти, выразившейся в «самочинном закрытии Епархиального совета без законных к тому оснований, и других неправильных действиях». В конце ноября 1923 г. из Синода была получена телеграмма о поручении расследования по сему делу епископу Забайкальскому Мелетию.
Согласно определению Всероссийского поместного Собора 1917—1918 гг. о епархиальном управлении, Епархиальный совет должен был состоять из «пяти выборных штатных членов, из которых один — в пресвитерском сане — по избранию совета, с утверждения епархиального архиерея, состоит председателем». По соборному определению, председатель и члены Епархиального совета «не могут занимать в других епархиальных или иного ведомства учреждениях должностей, препятствующих надлежащему исполнению ими обязанностей по Епархиальному совету», в частности, не могут быть благочинными и членами благочиннических советов36. Исполнение обязанностей председателя нового Епархиального совета архиепископ Мефодий поручил протоиерею А. Онипки-ну, благочинному градо-харбинского округа. 5 ноября 1923 г. Онипкин получил письмо из Токио от протоиерея Петра Ивановича Булгакова, в котором тот излагал свои мысли о недостоинстве всего российского епископата и критиковал конкретных личностей: «Повторяю, — писал он Онипкину, — многих знал, но не видел ни одного такого, как еп[ископ] Михаил. Его жадность, корыстолюбие, себялюбие, лень и т. под. милые свойства, проявленные им в Екохаме, не выдерживают никакой конкуренции. Мы обязаны загладить свой грех пред православными, пребывающими в простодушном неведении. И представляю Вашему мудрому усмотрению доложить прилагаемое письмо в Совет или же уничтожить. Если мое писание бесполезно, то уничтожьте бумагу, а содержимое “сложите в Вашем сердце”»37.
Второе письмо Булгаков направил в приходской совет Софийской церкви. В очередной раз он вопрошал: «Знает ли Приходской совет о работе в Японии почтенного советом еп[ископа] Михаила?», который «пальцем не шевельнул, чтобы помочь русским в Екохаме после землетрясения». Возвращаясь к событиям в Иокогаме, где отец Петр побывал вместе с архиепископом Сергием на 40-й день после землетрясения, он закончил письмо следующим образом: «И я не удивляюсь теперь (раньше удивлялся), как это викарий епископа Михаила еп[ископ] Нестор бросил свои прямые обязанности для того, чтобы кэйфовать в Японии. И если Приходскому совету безразлично взирать на иронию не-хрис-тиан, ядовито изображающих работу православного духовенства, то это совершенно не безразлично мне: я принужден работать в стране, где православие не пользуется доброю славою, несмотря на всю ложь, распространяемую оригинальными проповедниками, подобными епископу Нестору. И Приходской совет
36 См.: Определение Священного Собора Православной Российской Церкви об епархиальном управлении // Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917—1918 гг. М., 1994. Вып. 1. С. 26.
37 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 121. Л. 16.
поступит правильно, если обратиться с просьбою к главе Харбинской Церкви Высокочтимому архиепископу Мефодию с просьбою о рассмотрении действий:
1. Епископа Михаила, покинувшего вопреки заветам Христа свою паству в год бедствий.
2. Епископа Нестора, покинувшего свою паству для политической пропаганды и своею крикливо-политическою работою очернившего православное духовенство, так как выясняется, что эта «работа» епископа Нестора шла вопреки воле и велению Святейшего всея России Патриарха Тихона»38.
Копию письма он препровождает архиепископу Мефодию. Через несколько дней пишет некоему Павлу Николаевичу (Маклакову?)39.
В тот же день им было написано письмо митрополиту Антонию (Храповицкому) с выражением благодарности Архиерейскому Синоду за ходатайство денежного отпуска на содержание посольской церкви в 1923 г. и на 1924 г. и описанием положения дел в Японии после катастрофы. Булгаков обращал внимание митрополита на «отвратительное поведение епископа Михаила» и, снова восклицал: «Раньше я не понимал, как это епархиальный епископ Владивостокский Михаил позволил епископу викарному Нестору кэйфовать в Японии в то время, когда его присутствие на месте в епархии было безусловно необходимо?»40.
Доносил Булгаков и самому Патриарху. 12 января 1924 г. он сообщил Се-рышеву о получении письма № 660 с двумя приложениями, по получении которого он немедленно написал архиепископу Мефодию. Торопился отец Петр по причине отъезда в Харбин архиепископа Японского Сергия, которого он назвал «сборщиком». Булгаков благодарил Серышева за отправку своего письма св. Патриарху Тихону и присылку копии некоего документа, выражая при этом особую благодарность за передачу копии в Харбинский Епархиальный совет. «Великолепно, — писал отец Петр, обращаясь к Серышеву с вопросом: — Входит ли в состав оного удивительного учреждения (т. е. Епархиального совета) Онипкин? и вообще из кого оное учреждение состоит?». И далее: «И я ни в коем случае не писал бы Мефодию, если бы не просьба Нестора41 и не Ваше письмо. Имея два столь веских побуждения, я теперь имею право на выступление».
Конкретная программа действий у отца Петра тогда еще не оформилась, но в то же время он предупреждал Серышева: «Вы связали мне руки, дав скопировать письмо мое Онипкину. И я совершенно уверен, что Онипкин предаст мое письмо гласности, как только мое писание42 появится в такой газете, как “Новости жизни”. Я знаю какие газеты читает и ПОЧИТЫВАЕТ Онипкин. Не думаю, что он, как маньчжурец, смотрит на нее, по меньшей мере, косо. Было бы не лишне, если бы Вы ознакомили меня с сим»43. Следует отметить, что старейшая харбинская частная газета «Новости жизни», с которой сотрудничали
38 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 121. Л. 17-18.
39 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 121. Л. 13.
40 Там же. Л. 16-20.
41 Епископ Нестор просил протоиерея П. Булгакова прислать материалы о трудах св. равноапостольного Николая Японского.
42 Речь идет о клеветнической статье «Школа японских шпионов», направленной Булгаковым сразу нескольким адресатам.
43 ГА РФ. Ф. 10143. Оп. 71. Кат. 18.
Булгаков и Серышев, в начале 1920-х гг. поменяла свое прежнее сменовеховское направление на просоветское и с 1923 г. регулярно публиковала сведения о дальневосточной церковной жизни как на территории России, так и за границей, придерживаясь при этом открытой обновленческой ориентации.В дальнейших строках своего письма протоиерей Петр Булгаков, называя себя «царем» в проектируемой войне, объявил наступление уже не только на архиереев и духовенство, но и вообще на всех харбинских православных. Содержание писем Булгакова раскрывает не только своеобразие его личности, склонность к интригам и доносам. По ним можно видеть, что в своих выпадах против православных епископов он выдвигал аргументы, используемые ГПУ в антицерковной кампании и постоянно муссируемые советской прессой. Прежде всего это обвинение в политиканстве как светских, так и церковных представителей старой России, в числе которых оказывались не только отдельные иерархи, но и само Высшее Церковное Управление за границей44.
Из переписки Булгакова явствует, что глава Харбинской епархии архиепископ Мефодий, в силу особенностей своего характера, становился невольным соучастником обновленческих интриг. Продолжая покровительствовать либеральному священнику-эсперантисту Иннокентию Серышеву, в котором владыка видел не только гонимого представителя свободомыслия, но, главным образом, сына одного из лучших пастырей своей прежней епархии, каким был отец Николай, архиепископ Мефодий попадал под влияние тайных церковных оппозиционеров. Серышев, в свою очередь, пользуясь своим влиянием на владыку, содействовал выдвижению тех представителей харбинского духовенства, которые по своим личным качествам могли бы составить ядро будущей обновленческой епархии. Так, он сблизился с состоявшим в клире кафедрального собора протоиереем А. Онипкиным, также либерала по взглядам. С другой стороны, деятельность оппозиционеров, направленная против православных архипастырей и духовенства, выражалась в регулярных доносах и клеветнических выступлениях в прессе. Главными объектами их нападок были архиепископ Японский Сергий, епископ Владивостокский Михаил и епископ Камчатский Нестор.
В январе 1924 г. Харбин посетил архиепископ Японский Сергий, который был приглашен на проходившее в эти дни закрытое пастырское собрание. На собрании присутствовали все харбинские архиереи. По сообщениям газет, главным вопросом, обсуждавшимся на собрании, был вопрос об отношении Православной Церкви к инославным исповеданиям, прежде всего к католичеству. С сообщениями выступили архиепископ Мефодий и архиепископ Сергий. Никакого решения на собрании выработано не было, так как его задачей, как утверждали участники собрания, было выяснение взглядов харбинского духовенства на этот вопрос и определение тем для дальнейшего обмена мнений. Такова была официальная версия о причине пастырского совещания в период нестроений в Харбинской епархии.
28 января 1924 г. архиепископ Сергий выехал из Харбина, предполагая направиться в Америку, где он надеялся собрать больше средств на восстановление миссии. В это же время протоиерей Петр Булгаков готовился к переезду из То-
44 ГА РФ. Ф. 10143. Оп. 71. Кат. 18.
кио и тоже в Америку45. Он живо интересовался всем происходившим в Американской Церкви и одновременно продолжал свою деятельность по «оживлению церкви» в Харбине. В письме Серышеву от 27 февраля 1924 г. он писал: «Прилагаю послание Патриарху. Не откажите по бывшему примеру отправить заказным с обратной распиской. На основании Вашей рекомендации доверяю Онипкину. Но только прочтите, а копии не давайте. Равно и копию для Вас с моего письма Абрикосову также можете прочесть ему. Оба документа я бы не стал сообщать Мефодию. Но, впрочем, предоставляю это на Ваше благоусмотрение. О чем рассуждали и с каким результатом на тайном совещании архиереи и попове? ... Какое духовное заведение открывает еп. Михаил?»46
Серышев должен был ознакомить протоиерея Онипкина, входившего в число доверенных лиц архиепископа Мефодия и ставшего союзником оппозиционеров, с посланием протоиерея Булгакова св. Патриарху Тихону, в котором тот ликовал по поводу «восстановления правильных отношений» Патриарха с советской властью. В другом упомянутом документе, с которым предполагалось ознакомить Онипкина, письме Д. И. Абрикосову, отец Петр писал о том, что в России св. Патриарх Тихон находится «при самой ужасной обстановке» и поэтому русские православные, особенно зарубежные, должны облегчить его работу и избегать того, что может «вставить палки в колеса» работе Патриарха. Вред, по его мнению, приносили прежде всего молебны, которые устраивались «для рекламы», и «политические митинги», на которых упоминалось имя Патриарха. Не называя в письме напрямую имени епископа Камчатского Нестора, он припоминал его участие в Земском Соборе во Владивостоке47, называл владыку «неудавшимся эмиссаром вождя Земской рати» и «политиканствующим младенцем-епископом», который нарушил «запрещение Патриарха принимать участие духовенству в политике»48.
Аргументы протоиерея Петра Ивановича Булгакова, его желание дискредитировать дальневосточных епископов, организовать раскол и подготовить почву для будущей обновленческой епархии обнаруживали прежде всего его претензии на главенство в этой новой епархии. Однако он проявлял осторожность и скрывал свой переход в обновленчество до более благоприятного времени (несмотря на поддержку советской власти, положение обновленцев в России было непрочным, народ за ними не шел). А пока тайная деятельность Булгакова была направлена на «разложение» православного духовенства и внесение смуты в жизнь Харбинской епархии. Несомненна и его причастность к конфликту в Харбинском Епархиальном совете.
Дело о конфликте закончилось в 1924 г. 19 марта епископ Мелетий направил письмо председателю Зарубежного Синода митрополиту Антонию о положении
45 Протоиерей П. И. Булгаков эмигрировал в Америку в июле 1924 г.
46 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 123. Л. 38.
47 На Земском Соборе во Владивостоке, проходившем с 23 июля по 10 августа 1922 г., епископ Нестор был избран членом делегации в Западную Европу. Целью поездки было разрешение вопроса о назначении на Дальний Восток правителя из династии Дома Романовых, который должен был сменить временного правителя Земского края. Предполагалось, что им станет великий князь Николай Николаевич, и на епископа, как духовника великого князя, возлагалась миссия склонить его к согласию на приезд в Россию.
48 ГА РФ. Ф. Р-5973. Оп. 1. Д. 123. Л. 35.
дел в епархии с докладом о проведенном расследовании по жалобе архиепископа Мефодия на Епархиальный совет. В письме он сообщил, что расследование затянулось по причине ознакомления «с разными мелочными обстоятельствами, связанными с этим делом». К своему докладу епископ Мелетий приложил документы, которые, по его мнению, свидетельствовали в пользу главы епархии. Материал расследования касался, в основном, вопроса о реконструкции Епархиального совета. Епископ Мелетий писал, что по просьбе правящего архиерея совет необходимо сократить до трех членов в виду финансовых затруднений епархии, высказываясь при этом за переизбрание членов совета на Епархиальном собрании. Рассмотрев материал расследования, Заграничный Архиерейский Синод указом № 441 принял решение о роспуске Харбинского Епархиального совета и об избрании нового совета из трех членов под председательством правящего архиерея.
Получив указ, члены упраздненного совета Н. И. Миролюбов и Н. Л. Гон-датти обжаловали решение Синода св. Патриарху Тихону, направив доклад, составленный 4 сентября 1924 г. В докладе отмечалось, что с разрешения архиепископа Епархиальный совет уже сократил число своих членов до трех, кроме члена совета Н. Л. Гондатти, как назначенного от КВЖД. Причем сокращение это было вызвано финансовым затруднением кассы совета, а не епархии, от которой совет ничего на свое содержание не получал. В докладе указывалось на необходимость отмены указа Зарубежного Синода на основании того, что Синод превысил свою власть, совершив действия, которые противоречат постановлениям Собора 1917-1918 гг. По разъяснению авторов доклада, канонически правильная реконструкция церковных учреждений могла быть произведена только таким же соборным постановлением, каким эти учреждения создавались, либо, при определенных условиях, главой автокефальной Церкви, т. е. Патриархом, с последующим утверждением на ближайшем Соборе. Как на одно из серьезных нарушений указывалось на назначение правящего епископа председателем Епархиального совета, так как в этом случае исполнительно-административный и судебный орган, каким является Епархиальный совет, превращался в простую канцелярию правящего епископа49. В связи со срочностью дела 21 сентября 1924 г. Н. И. Миролюбов отправил Патриарху телеграмму с просьбой телеграфно отменить антиканонический указ Заграничного Синода, на что Патриарх Тихон ответил телеграммой от 23 сентября: «Держитесь постановлений Собора 1918 года»50.
На следующий день состоялось чрезвычайное Епархиальное собрание. О том, как оно проходило, рассказала газета «Русский Голос»51. Собрание открылось молебном, перед началом которого архиепископ Мефодий сказал краткое слово. Затем профессор Н. И. Миролюбов попросил разрешения сделать внеочередное заявление, но едва он начал говорить, как с места поднялся отец Борисоглебский, перебив профессора громкими репликами. Против внеочередных заявлений до выборов президиума выступил и епархиальный миссионер
49 Русский голос. Харбин, 1924. 27 сент.
50 Там же.
51 Там же. 26 сент.
священник Василий Демидов. Н. И. Миролюбов взволнованно пытался договорить: «Я получил слово от председателя и с места меня никто не вправе прерывать». Несколько минут продолжалась перепалка, и тогда архиепископ Мефодий предложил Миролюбову ограничиться в своем заявлении самым существенным. Тогда оратор зачитал свою телеграмму на имя св. Патриарха Тихона и ответ на нее Патриарха. После этого Н. И. Миролюбов и Н. Л. Гондатти покинули собрание, объявив его незаконным.
Во время выборов президиума священник Демидов выдвинул в товарищи председателя недавнего нарушителя порядка отца Борисоглебского, который по должности должен был теперь за этим порядком наблюдать. Выразив удовлетворение по поводу избрания Борисоглебского, архиепископ Мефодий заметил о нем: «По неопытности допустил ошибку». В секретари были избраны отец Сергий Русанов и Е. Н. Сумароков.
Первым выступил священник Василий Демидов, выразив в своей речи протест против некоторых представителей харбинской печати. Затем попросил слово священник Леонид Викторов. Касаясь выступления Н. И. Миролюбова, он отметил: «Не скажу, что это была провокация, но случилось что-то неладное». Закончил он предложением отправить телеграмму Патриарху Тихону, на что протоиерей Онипкин добавил: «И Заграничному Архиерейскому Синоду», после чего оба предложения были приняты.
С. П. Руднев в своем выступлении пытался выяснить, насколько законно настоящее Епархиальное собрание, и сделал следующее заключение: поскольку Харбинская епархия находится в каноническом подчинении Патриарху Тихону через Заграничный Синод, то, следовательно, Епархиальное собрание, созванное на основании указа Синода, должно почитаться законным. Уязвимыми местами могли быть, по мнению Руднева, только неправильные выборы делегатов на благочиннический съезд, поскольку в некоторых случаях они выбирались не на приходских собраниях, а приходскими советами. В связи с этим им был поставлен вопрос о том, что нужно сделать для легализации нелегальных выборов. По докладу Руднева собрание вынесло резолюцию: «Мы, представители православного населения, делегаты клира и мирян Харбинской епархии во главе со своим Архиепископом, свидетельствуем, что признаем своим духовным главою Святейшего Патриарха Московского и всея России Тихона, сохраняя каноническое общение с Православною Российскою Церковью и подчиняемся власти Патриарха чрез Заграничный Синод»52.
После прений по выступлению С. П. Руднева собрание перешло к выборам членов Епархиального совета. Вопреки соборному положению, согласно которому они избирались на шесть лет, собрание сократило этот срок на три года. По вопросу о том, должны ли члены Епархиального совета нести свои обязанности бесплатно или же нет, собрание постановило, что за свои труды они вправе получать определенное вознаграждение. Затем началась процедура выборов. От духовенства были представлены кандидатуры: от духовенства — священников Викторова, Онипкина, Борисоглебского, Вознесенского и Знаменского; от мирян — Сумарокова, Гейнсдорфа, Абрамова и Лякера. При опросе
52 Русский голос. Харбин, 1924. 26 сент.
о согласии на баллотировку все миряне отказались. Получившего больше всех голосов Е. Н. Сумарокова стали уговаривать, но он упорно отказывался, прося не возлагать «на малую ладью большое бремя». Наконец, после настойчивых просьб, крайне взволнованный и навзрыд рыдая, Сумароков заявил о своем подчинении желанию собрания. Баллотировка шарами дала следующие результаты: протоиерей Л. Викторов +24 -4, протоиерей А. Онипкин +16 -9, Е. Н. Сумароков +23 -4, после чего все три кандидата были объявлены избранными в члены Епархиального совета. Тем же порядком избрали остальных кандидатов: от духовенства — священников Борисоглебского, Знаменского и Стрелкова, от мирян — М. И. Гейнсдорфа.
Поблагодарив за избрание, протоиерей Леонид Викторов определил его «как крест, как послушание» и высказался за то, что задачами нового Епархиального совета должно быть «нахождение средних путей, споспешествование миру», который будет лишь тогда, когда пастыри и пасомые объединятся вокруг своего архипастыря. Недоразумения, по его мнению, необходимо было решать между собой и «не выносить на улицу».
После выборов выступил архиепископ Мефодий. Он выдвинул на обсуждение свой проект о закреплении положения Православной Церкви в Маньчжурии в условиях переживаемого момента. Для этого глава епархии предложил возбудить ходатайство перед китайскими властями: 1) о закреплении церквей и церковного имущества за приходами как юридическими лицами; 2) через генерала Чжу обратиться за содействием, чтобы священнослужителям дороги и правящему архиепископу было сохранено содержание, получаемое ими от дороги, и, наконец, 3) чтобы правящий архиепископ по своему положению был приравнен к высшему должностному лицу китайской администрации. Предложение архиепископа вызвало ряд возражений. Почти все выступавшие, отмечая, что закрепление положения Православной Церкви в Маньчжурии представляется насущным вопросом, выразили сомнение в целесообразности проекта архиепископа Мефодия. При обсуждении не обошлось без паники, когда кто-то из делегатов высказал опасение о возможности прихода большевиков чуть ли не завтра. В результате никакого решения по проекту архиепископа Мефодия так и не было принято. В конце заседаний, по настоянию отца Борисоглебского, было постановлено, что новый состав Епархиального совета должен приступить к приему дел на следующий же день. Собрание закончилось в двенадцатом часу ночи.
25 сентября от имени Харбинского чрезвычайного Епархиального собрания была направлена телеграмма св. Патриарху Тихону о том, что во исполнение указа Заграничного Архиерейского Синода, а также руководясь постановлениями Собора 1918 г. и Постановлением № 362 от 7/20 ноября 1920 г., на Епархиальном собрании были мирно совершены перевыборы членов Харбинского Епархиального совета53. Аналогичная телеграмма была послана Заграничному Синоду54.
В начале октября 1924 г. был сформирован новый Епархиальный совет. В его состав вошли: протоиерей А. Онипкин — как исполняющий обязанности пред-
53 См.: Мефодий (Герасимов), архиеп. По поводу церковных несогласий. Харбин, 1926. С. 26.
54 См.: Там же. С. 26-27.
седателя, протоиерей Леонид Викторов (с 1923 г. состоявший проповедником Градо-Харбинского кафедрального собора) — в качестве секретаря Епархиального совета и мирянин Е. Н. Сумароков. Канцелярию предполагалось сохранить в прежнем составе, однако делопроизводитель совета С. Е. Еварестов попросил освободить его от исполнения обязанностей с 7 октября 1924 г.55
О последствиях конфликта архиепископа Мефодия с Епархиальным советом Н. И. Миролюбов позднее писал, что он повлек за собой «падение церковной дисциплины, усиление сектантства (адвентистов, баптистов и др.) и проч.»56. Краткое упоминание о положении в епархии в этот период и проживавших в Харбине архиереях содержится также в письме епископа Мелетия митрополиту Антонию. «Преосвященные Михаил и Нестор пребывают во благодушии сравнительном», — сообщал он57.
Таким образом, в 1923-1924 гг. течение церковной жизнь Харбинской епархии нарушалось по двум основным причинам. С одной стороны, распространение советского влияния и антихристианское движение в Китае приводили к осложнениям в отношениях с властями, с другой — в церковное управление и жизнь вмешивались оппозиционно настроенные церковные реформаторы в лице проживавшего в Японии настоятеля посольской церкви в Токио протоиерея Петра Булгакова и проживавшего в Харбине священника Иннокентия Се-рышева. При этом следует отметить тот факт, что деятельность обеих, враждебно настроенных к Православной Церкви сторон, в большей или меньшей степени была связана с Коминтерном. Со стороны церковной оппозиции к такому сотрудничеству был напрямую причастен священник Иннокентий Серышев, занимавшийся пропагандой искусственного языка эсперанто, который он выдавал за язык Коминтерна. Свободу действий церковных либералов значительно облегчали личные связи Серышева с главой Харбинской епархии архиепископом Мефодием (Герасимовым).
Фактическим руководителем дальневосточных церковных оппозиционеров, ориентированных на союз с советской властью, был протоиерей Петр Булгаков. Принятый в обновленчество по собственному прошению, он, однако, не желал оглашать свою принадлежность к «Живой церкви» до более благоприятного времени и не подчинялся распоряжениям дальневосточного обновленческого церковного управления, находившегося на российской территории. Действуя самостоятельно, он вел переписку со св. Патриархом Тихоном и Архиерейским Синодом за границей. Основное содержание его писем — всевозможные доносы, направленные на дискредитацию православных архиереев, а также деятельности заграничного церковного управления. Булгаков вмешивался в дела Харбинской епархии, с помощью священника-эсперантиста Иннокентия Серышева оказывал влияние на события, связанные с конфликтом правящего
55 Постановление Харбинского Епархиального совета от 3 октября 1924 г. по вопросу о штате и расчете служащих Совета; копия заявления С. Е. Еварестова в Харбинский Епархиальный совет — документы из личного архива священника С. Е. Еварестова предоставлены Н. П. Зиминой (Уфа).
56 Хисамутдинов А. А. По странам рассеяния. Ч. 1: Русские в Китае. С. 291.
57 ГА РФ. Ф. Р-6343. Оп. 1. Д. 233. Л. 75 об.
архиерея с Харбинским Епархиальным советом. Невольно соучаствуя в обновленческих интригах, архиепископ Харбинский Мефодий назначил новый состав Епархиального совета, в числе членов которого, как исполняющий обязанности председателя, оказался сторонник обновленцев протоиерей А. Онипкин. Таким образом, управление епархией должно было перейти под обновленческий контроль и создать условия для организации будущей обновленческой епархии. Как показали дальнейшие события, эти планы не были реализованы, и Харбинская епархия, находившаяся в ведении Зарубежного Синода, преодолев напор либеральных сил, осталась неотъемлемой частью Русской Православной Церкви.
Ключевые слова: Русская Православная Церковь, Русская Православная Церковь за границей, русская эмиграция, Харбинская епархия, Японская Миссия, обновленческое движение (вопрос редактору — как правильно?).
The Harbin Diocese during the Period of Spreading of a Soviet influence in China (1923-1924)
S. Bakonina
The author studies crisis processes in the Harbin Diocese during spreading of the Soviet influence in China. The article describes the developments that were connected with the formation of the Church opposition in China. The members of the opposition attempted to prepare the conditions for arrangement of a renovationist diocese in Harbin. The conflict in the Harbin Diocese was the result of their intrigues.
Key words: the Russian Orthodox Church, the Russian Orthodox Church Outside of Russia, Russian emigration, the Japanese Orthodox mission, a renovationist movement
