CC BY
8
Х.Фогель
ПОЛИТИКА РОССИИ: ОКОЛЬНЫЙ ПУТЬ ИЛИ ВОЗВРАТ К СТАРОМУ?
H.Vogel. Umweg oder Rü ckfall? // Osteuropa. - Stuttgart, 2004. -H. 8. - S. 42-49.
Х.Фогель - профессор, член Президиума Фонда экономики и политики (Берлин) анализирует политическое развитие России в новом веке, опираясь на высказывания и оценки западных специалистов.
В последние годы российская политика вызывает у зарубежных наблюдателей возрастающее ощущение «уже виденного». Закрытый характер принимаемых решений, выстраивание вертикали власти без парламентского контроля, ограничения свободы печати и история с ЮКОСом свидетельствуют, по мнению Х.Фогеля, о том, что Россия движется в направлении нового авторитарного режима. Блестящий имидж В.Путина и его демонстрация дипломатических успехов не могут скрыть серьезные проблемы структурного характера, а также возрождение принципов централизованного правления.
В связи с этим советология, некогда осмеянная как псевдонаучная кремлевская астрология, снова входит в моду. Все чаще используемая российскими политиками терминология прежних времен вызывает на Западе чувство фру-
страции и опасения. Хотя Путин стремится к стабилизации положения, «вместе с тем дело ЮКОСа и банковский кризис, продолжающийся государственный террор в Чечне и фальсификации Кремля на последних президентских выборах являются признаками латентной нестабильности» (с. 42). Подобные оценки вызывают реакцию Москвы в форме традиционной рефлексии, т.е. в обвинении Запада в «возврате русофобии». Президент России считает обвинения в авторитаризме следствием жесткого международного противостояния и результатом целенаправленной дискредитации его страны. Он подчеркивает, что истинной целью политики российского руководства является «свободное общество экономически и политически свободных граждан».
При желании Путину можно приписать выбор обходного пути к демократии, но тогда остается открытым вопрос: выбран ли этот путь добровольно, или это вынужденный шаг, обусловленный «трудностями маршрута»? То же самое можно сказать о проблеме информирования общественности со стороны правительства, которое не желает терять время на разъяснение своих решений. Определенный вклад внесли в создавшуюся ситуацию и кремлевские полит-технологи, которые не видят другого смысла кроме «бесконечного вращения системы власти без институциональных тормозов». Одним словом, западным наблюдателям позволяют видеть только то, что они должны видеть.
Так и остается, по мнению Фогеля, непонятным, избрало ли российское руководство курс на традиционные пред-демократические формы правления, несмотря на все признаки демократии на
словах, или оно само вынуждено становиться на позиции авторитаризма под давлением тяжелых экономических и политических проблем страны.
Семантические упражнения по вопросу о том, «заполнен ли стакан реформ наполовину или еще наполовину пуст», не дают ответа, помогающего понять готовность России к демократии. Точно так же характеристика политической системы России как «смешанной» или описание конституционной практики с помощью терминов «управляемая» или «имитированная» демократия ничего не проясняют в плане тенденций развития.
Действительно существуют в корне неразрешимые методические вопросы, о чем говорят западные исследователи. Ричард Саква, оценивая власть в России как «легитимный недемократический режим», связывает, тем не менее, ее будущее с движением в сторону демократии. При этом критерием для него служит «прорыв к многопартийной системе». Маргарет Моммзен утверждает, что демократические устремления Путина реализуются не в соответствии с Конституцией, поскольку не партии и не правительство имеют определяющее значение, а борьба за власть между группами влияния за кремлевской стеной. Патрик Армстронг, в свою очередь, бичует склонность «кремлеологов» возводить неподтвержденную информацию в ранг гипотез. «Никто не может определенно утверждать, кем является Путин: верховным судьей в борьбе противостоящих групп или марионеткой в руках лишь одной фракции» (с. 43). Его основной аргумент заключается в том, что нет правдивой информации о действительном исполнении решений.
Безусловно, кремлевское руководство при Путине, начиная с 2000 г., добилось больших результатов, предотвратив развал российской государственности. В конечном счете, такие важные проекты, как налоговая реформа и новый Земельный кодекс, были реализованы, а неожиданно высокие показатели роста ВВП подтверждают наличие реальной консолидации, даже если она произошла за счет высоких цен на нефть и заниженного курса рубля.
Сокращение внешнего долга и рост реальных доходов населения могут быть, безусловно, причислены к успехам президентской политики. Да и западные страны, в конечном счете, не забудут активную поддержку России в борьбе против международного терроризма. Это была демонстрация четко выраженной западной внешнеполитической ориентации президента.
«Но внутренний мир Кремля остается черным ящиком, а личность президента - секретным шифром для любой попытки систематического анализа» (с. 44). По поводу политических убеждений президента существует много спекуляций, поскольку в его выступлениях каждому из избирателей предлагается что-то свое. Авторитет спасителя России, выразителя чаяний об идеальном государстве Путин завоевал не благодаря своим действиям в критических ситуациях. Магическая формула успеха объясняется тем, что худшие ожидания в обществе после его первых выборов не подтвердились. Это обеспечило ему популярность, хотя особой смелости в его политике и не было. Стратегические решения принимались откровенно в узком кругу избранных политиков и влиятельного экономического лобби.
То, что объединило «питерских юристов», «силовиков» и «управляющих природными монополиями» - так это забота о неприкосновенности системы, которую представлял президент. В условиях закулисного принятия политических решений рейтинг служит барометром внутриполитического климата, на него можно опереться при выборе приоритетов и зон влияния. Не в последнюю очередь он служит аргументом для отпора критики из-за рубежа: не может быть российская демократия в плохом состоянии, если от 60 до 80% граждан последовательно выражают доверие своему президенту.
После кампании против руководства ЮКОСа нельзя недооценивать влияние представителей крупного бизнеса (Абрамовича, Алекперова, Дерипаски, Фридмана, Потанина, Прохорова и Чубайса). То же относится и к руководству вооруженных сил, которое успешно противостоит попыткам серьезного реформирования и использует пребывание войск в Чечне прежде всего как источник доходов. Наряду с этим представители спецслужб занимают 2/3 всех постов заместителей министров и 1/3 общего числа штатных должностей в органах федерального правительства.
Провозглашенные Путиным в начале его президентского срока цели - «сильное государство», «национальное достоинство», «традиционные ценности», «величие России» и «общественная солидарность» - не давали четкого представления о формируемой политической системе или иерархии ценностей. Требования удвоить социальный продукт к 2010 г. и ввести «диктатуру закона» указывают в лучшем случае на принцип государственно регулируемой моби-
лизации, как это уже не раз бывало в российской истории. Во все времена политические реформаторы России ожидали результата скорее от импортирования новой техники, чем от заимствования и внедрения соответствующих общественных норм. «Модернизация, предусмотрительно"кастрированная"в интересах сохранения власти, не позволила ни в один из периодов развить ту общественную и инновационную силу, которая помогла подъему западных промышленных стран в XIX и ХХ вв.» (с. 45-46).
Характерно, что в политической лексике современной России все чаще встречаются слова «власть», «органы». Во многом это объясняется пониманием демократии, которое нынешние элиты приобрели еще в период социализации в условиях «демократического централизма». Отсюда и установление «вертикали власти» без парламентского контроля, последовательное ограничение свободы слова, дублирование государственных институтов с целью надзора со стороны Кремля и самосознание, с которым все это провозглашается как демократия.
Значительную роль в формировании такого политического курса сыграли кремлевские политтехнологи, в понимании которых оппозиция должна быть «конструктивной», а плюрализм являться чуждым словом. Какие-либо сомнения относительно методов управления государством считаются оскорблением правителя. Кроме того, это может повлечь за собой санкции в отношении критически настроенных СМИ и общественных организаций.
С точки зрения Кремля, вполне логично, что в политических дебатах нака-
нуне президентских выборов в марте 2004 г. ставился вопрос о преемнике Путина в 2008 г. Хотя он отклонил инициативу новой Думы о продлении срока полномочий президента до семи лет, но вместе с тем высказался за право называть своего преемника.
«Тем самым предусмотренное ельцинской Конституцией ограничение президентского срока лишилось своего политического прикрытия, поскольку выбор сам по себе сводится к акту одобрения желанного наследника трона. Система официально провозгласила себя несменяемой» (с. 46).
Команда Путина за короткий срок обеспечила контроль над распадающимся государством. Это можно понять, если воспринимать российское общество и дожившие до сегодняшнего дня политические партии и общественные организации как послушную политическую массу. Обратная сторона «управляемой демократии» - послушное общество.
Такая легитимность в отсутствии конкурентной борьбы позволяет политическому классу «демонтировать оставшиеся институциональные тормоза власти». Политические альтернативы больше не обсуждаются, а с проявлениями авторитаризма просто мирятся. Примечательно, что слово «плюрализм» вычеркнуто из политического словаря современной России, а термин «управляемая демократия» не является больше полемической категорией.
Государственные мифы путинской эры привязываются к достижениям и эмоциональным интеграционным символам советского периода. В школах вновь вводится военное воспитание, преступления сталинизма стираются из
учебников, идеализируется образ «идола КГБ» - Андропова.
Все вышесказанное приводит к следующему выводу: «Вначале незначительные, а позже коренные изменения в балансе власти, как это было предусмотрено еще в президентской Конституции 1993 г., достигли критической массы и в ретроспективе могут быть довольно убедительно интерпретированы как систематический демонтаж институциональных гарантий на пути к демократии» (с. 47).
После переизбрания Путина его окружение все чаще использует тезис о том, что «консолидация центральной власти - не что иное, как необходимая предпосылка успеха заявленных реформ». По мнению Фогеля, современная конституционная практика в России - это вовсе не замаскированный бюрократический авторитаризм. Под углом зрения идеала правового либерального государства она является неверной конструкцией. «Трудно себе представить, чтобы она возникла только по ошибке» (с. 47).
Сопоставительный анализ развития российского государства с новыми демократическими государствами в Центрально-Восточной Европе показывает, как прочно сохраняются в России преддемократические представления и структуры. Сила инерции этих традиций вызывает споры об открытости российской истории.
Автор ссылается на С.Хедлунда, который пытается объяснить особенности развития России с помощью теории «путевой зависимости» и приходит к заключению, что доставшееся в наследство от истории бремя провалившихся и теперь мешает построению демократичес-
кого правового государства. Но он все же не выносит окончательный вердикт исторической судьбе России, считая возможным для нее прорыв «из исторически предначертанного туннеля традиционных предпочтений». В долгосрочной перспективе рост среднего класса может стимулировать движение общества к демократии. Разумеется, при условии экономического роста и соответствующими позитивными последствиями, прежде всего, для этого слоя. Можно ли сегодня говорить о политическом среднем классе применительно к России? Видимо, нет, до тех пор, пока эта социальная категория определяется лишь размерами среднего дохода, а не тем набором признаков, которые приняты в международных расчетах.
Еще одним аргументом, подтверждающим позитивные изменения в России, называют смену поколений, рост числа молодежи в составе населения, что повлечет за собой открытость миру и скепсис в отношении всякой идеологии. Однако эмпирические исследования не показывают заметных различий в отношении поколений к центристской системе власти. Нельзя переоценивать также ожидаемый эффект от внедрения информационных технологий: ведь только 5% населения России имеет доступ к Интернету, а в то же время органы безопасности имеют технические возможности вмешательства в базы данных провайдеров.
Описанные рамочные условия и опыт не позволяют говорить о том, что российская политика в обозримом времени сможет вырваться из гравитационного поля своей преддемократической истории и освободиться от авторитаризма. Удобная для руководства деполитиза-
ция населения не может просуществовать долго. При низком уровне жизни и угрозе террора внутри страны общество переходит в психологическое состояние осадного положения, что определяет его политическую ориентацию. Политизация под лозунгами правопопулистских и националистических партий означает, прежде всего, укрепление авторитарных, а отнюдь не демократических тенденций. Было бы наивно мерить политическое развитие России масштабами европейской парламентской демократии, а каждое отклонение от книжного идеала оценивать как доказательство безнадежности. Но все же остается открытым вопрос о том, добиваются ли политические элиты прозрачности политики и соблюдения государственно-правовых норм, и готово ли общество защищать завоеванные с таким трудом демократические институты. В противном случае следует рассчитывать на дальнейшее укрепление такой системы, которая лишь частично заслуживает своей внутренней и внешней легитимности из-за стремления к реформированию, но развила способность скрывать отягчающие структурные проблемы, а также фактическую власть коррумпированных чиновников «за блеском отполированного потемкинского имиджа и демонстрации больших дипломатических успехов».
Возводимый в государственную идеологию великорусский национализм может уже вскоре иначе оценить «западную ориентацию» российской внешней политики, трактуя ее как оппортунистическое отступление. «Политика и экономика западных государств-партнеров все еще колеблются между напрасной надеждой на демократа Путина и тактичным ожиданием убытков в дол-
госрочном экономическом развитии от грубых действий Москвы. Явная критика предполагаемых симптомов российской политики относится, несмотря на новое единение в борьбе против террора и активное политическое сотрудничество, к рискованному делу, во всяком случае, это плохо отражается на бизнесе. Распространенное представление о
том, что обеспеченная авторитарными методами рыночная экономика все же лучше, чем ее отсутствие, недооценивает динамику связей между правовыми стандартами, политической стабильностью и экономическим прогрессом. Внешнеполитические последствия нового авторитаризма в России в любом случае нельзя вовсе не предвидеть» (с. 49).
