CC BY
382
Гурова О. Советское нижнее белье: между идеологией и повседневностью. М.: Новое литературное обозрение, 2008. 288 с.
Катриона Келли (Catriona Kelly)
Оксфордский университет,
Великобритания
catriona.kelly@new.ox.ac.uk
«Каждая девушка просто обязана иметь в гардеробе парочку комплектов сексуального белья», — заявлял украинский сайт в 2009 г. Далее следует констатация, вероятность которой обратно пропорциональна ее уверенности: «Те женщины, которые часто меняют белье, реже страдают от мужских измен»1. Этос принудительного гламура2 и желанности (хотя трудно согласиться с тем, что нечто обязательное, даже секс, может быть источником желания) соседствует, однако, с совершенно другим это-сом, представленным другим набором столь же категоричных рекомендаций постсоветских медиа: «Интимная гигиена — это и выбор нижнего белья: его нужно менять каждый день, а также желательно выбирать трусики из натуральных материалов (хлопок, лен, шелк). Если возникло неприятное ощущение в паху, чем-то напоминающее жжение в груди, то следует первым делом снять синтетическое белье, ведь это может быть банальная аллергия на синтетику»3.
<http://meha.kiev.ua/rulez-nijnee-belje-404.html>.
Это представление является широко распространенным в постсоветской культуре. Например, дискуссия в номере питерского «Метро» от 11 сентября 2009 г., возникшая благодаря широко разошедшейся фотографии из журнала "Glamour", где изображена молодая американская модель Лизи Милли, чей слегка выступающий живот не был убран с помощью фотошопа, спровоцировала суровый отклик человека, представленного как «стилист, руководитель имидж-студии "28"»: «У человека есть право на несовершенство, но нет права махнуть на себя рукой и позиционировать устранимые недостатки как признак естественной красоты».
<http://ladystory.ru/?p=770/>.
Здесь заметен контраст между двумя фундаментально различающимися концепциями основной функции нижнего белья или, если быть точным, переход от концепции «гигиены» — преобладавшей в ранний советский период — к идее «сексуальной привлекательности», которая начала доминировать в 1970-е гг. Именно этот контраст и является предметом исследования Ольги Гуровой.
Осевым моментом этого эволюционного повествования является популярный фильм Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука» (1968), в котором соблазнительница Анна Сергеевна в исполнении блондинистой красотки Светланы Светличной, как пишет Гурова, «в самый ответственный момент неожиданно оказывается в купальнике, верхняя часть которого позже спадает» (С. 103).
Сам по себе этот набор бинарных оппозиций между женственностью как биологией и женственностью как перформансом, между физической красотой и утилитаризмом выстраивает абсолютно связную, хотя и не очень новаторскую систему координат для исследования советской истории1. Однако Гурова обратилась к особенно поразительной (если не сказать сенсационной) теме, обладающей к тому же сложными взаимоотношениями с самой идеей «советской идентичности». Однозначная уродливость советского нижнего белья была предметом изумления посещавших страну иностранцев (см. высказывание французского актера Жерара Филиппа на с. 77) и принималась в качестве естественной самими советскими гражданами. Между тем представление о том, что определяющей чертой этой культуры являлось «скверное нижнее белье», выглядит комически легкомысленным. Поэтому Гурова оказывается перед необходимостью продемонстрировать то, что эта тема может прояснить в более общих проблемах, вроде отношения к телу, взаимоотношений с материальными объектами, потребления, моды, самоэкпонирования и т.д.
Соответственно в некоторых отношениях работа оказывается более амбициозной, хотя и менее отчетливо сфокусированной, чем могло бы показаться, если смотреть на центральный монтаж «гламура» и «гигиены». Вводная глава «Советское общество в гуманитарных науках» начинается с утверждения о том, что вплоть до недавнего времени темы, связанные с «частной жизнью», в академических дискуссиях оставались маргинальными. Ситуация, как полагает Гурова, изменилась благодаря
1 Ср. противопоставление «материнства» и «гламура», ставшее предметом исследования в недавно опубликованной диссертации Юлии Градсковой [Gradskova 2007] — см. рецензию в данной руб-
рике.
тому, что исследователи начали все больше и больше обращаться к материальной культуре как историческому источнику («исследование вещей как улик», с. 2). Выставка «Память тела: нижнее белье советской эпохи», проходившая в 2000—2001 гг., упоминается в качестве инспирировавшей интерес исследовательницы к данной теме.
Гурова переходит к разграничению идеологии и повседневных практик в советской культуре, а затем упоминает три различных подхода к советской культуре:
— «тоталитарный» (в котором, как она утверждает, нет различий между идеологией и частной жизнью: «согласно мнению исследователей, придерживающихся этого подхода, в советском идеологическом обществе была уничтожена личная жизнь и стерты границы между индивидом и коллективом», с. 8);
— «ревизионистский» (представленный книгами [Dunham 1979; Fitzpatrick 1999; Kharkhordin 1999; Лебина, Чистиков 2003]);
— подход «третьего поколения» (примеров не приведено), представители которого интересуются такими темами, как национализм и гендер, и обращаются к таким методам, как дискурсивный анализ и устная история, а также «медленное чтение» текстов и изучение ритуалов.
Очерк Гуровой является весьма приблизительным. Ученые, принадлежащие к т.н. «тоталитарной» школе (например, Роберт Конквест), наоборот, нередко стремились представить советскую идеологию и публичные практики как искажение приватных мыслей и переживаний значительных слоев советского населения, причем интерес к национализму был характерен и для ученых «тоталитарной» ориентации. В 1970-е и начале 1980-х гг. проведена масса исследований, посвященных тендерным проблемам и ритуалу (работы Гейл Лапидус, Дороти Аткинсон и Элизабет Уотерс, с одной стороны, и Христел Лейн и Каролайн Хамфри — с другой, и это лишь малое количество того, что можно упомянуть).
Описание «третьего поколения» также сглаживает важные моменты концептуальных разногласий (в особенности между «аналитиками дискурса», такими как Йохен Хеллбек и Игал Халфин, и социальными историками) и не учитывает тот факт, что, например, устная история может использоваться очень по-разному. Полезнее было бы дать более глубокий анализ новых направлений в историографии, которые являются наиболее существенными для данного исследования (просмотр сетевых журналов мог бы стать своего рода затравкой). Кроме того, поскольку соображения Гуровой в ее анализе советского ниж-
него белья часто инспирированы предшественниками, западными исследователями истории моды, было бы полезно дать обзор этих работ и их оснований, особенно учитывая, что на с. 10 «Введения» исследовательница подчеркивает свою приверженность исследованию советской культуры в ее «эмиче-ских категориях», а не с компаративной точки зрения.
На последних страницах «Введения» Гурова четко говорит об основных проблемах книги, которыми являются связь между запретами по поводу нижнего белья и советским этосом гигиены в более общем плане и «цивилизационным процессом» в СССР, а также взаимоотношения между «скрытой» или «тайной» сферой повседневности и регулированием личной идентичности. Книга на самом деле посвящена большему кругу тем, чем указано во «Введении» (другой важной линией является разговор о советском консюмеризме), но эти темы, безусловно, являются центральными. После заявления о «проблематике исследования» следуют краткие замечания об источниках (документах, визуальных текстах, материальных объектах, а также устной истории) и обзор глав.
Остальная часть книги организована не как повествовательная история, но как серия размышлений о конкретных проблемах эволюции советского нижнего белья. Первая глава включает терминологическую дискуссию, посвященную истории самого термина «белье», а также его лексическим альтернативам, вроде «исподнего», и названиям конкретных элементов нижнего белья, вроде «трусиков» (в данном случае Гурова принимает традиционную этимологию от французского trousses, «короткие штаны или шаровары» (С. 25)1; интересно, тем не менее, не является ли возможной также этимология, возводящая «трусики» к английскому trunks, которое использовалось в XIX в. для названия этой детали одежды). Глава завершается анализом выражений «копаться в грязном белье» и «своя рубашка ближе к телу» (хотя «рубашка», как относящаяся к сфере нижнего белья, больше нигде в книге не обсуждается).
Во второй главе исследовательница обращается к ряду текстов из советских женских журналов и других похожих источников для разговора о возникновении связи «нижнее белье—гигиена»; напротив, третья глава начинается с наблюдений об этосе «гламура», представленном в таких источниках, как советская
1 Французские словари не оставляют сомнений в том, что это слово обладает ограниченным значением: "Les chausses que portaient autrefois les pages" — «Штаны, которые некогда носили пажи» (само слово chausses, штаны, при этом является гораздо более широко распространенным обозначением для того, что по-английски называется breeches). См., например: "Dictionnaire de L'Académie française", шестое издание (1832-1835), <http://www.LexiLogos.com/francais_Langue_diction-naires.htm>.
журнальная реклама, в то время как финальная часть главы посвящена исследованию парадокса «сокрытие уб. демонстрация», асексуальность уб. эротизм, гигиеническое тело уб. эсте-тизированное тело — парадокса, пронизывающего популярные представления о нижнем белье и «гранях стыда». Хотя в том, чтобы загорать в нижнем белье в общественном парке, и не было ничего «неприличного», даже в позднесоветский период в таких кассовых фильмах, как «Бриллиантовая рука», нижнее белье представлено в совсем ином ключе: ношение нижнего белья по необходимости совсем не то же самое, что его показное экспонирование. Глава завершается наблюдениями над поляризацией «советского» и «несоветского» нижнего белья. По словам одной из информанток Гуровой, иностранные фильмы заставляли задаться вопросом о том, что носят под своими элегантными платьями такие звезды, как Лолита Торрес: «Все ходили красиво одетые, и мы понимали, что у них нижнее белье тоже красивое. И когда мы сравнивали с тем чудовищным, которое у нас, оставались не самые приятные воспоминания» (С. 106). (Можно добавить, что сцена с бикини в «Бриллиантовой руке» является версией знаменитой сцены с Урсулой Анд-ресс, носящей сходное по стилистике, но иное по расцветке одеяние в фильме про Джеймса Бонда '^г N0" (1962) — то есть, даже у самых «гламурных» советских фильмов был «гламурный референт» за пределами советской культуры.)
Следующие три главы посвящены изучению нижнего белья с иной точки зрения — проблематики ткани (как с коммерческой точки зрения в четвертой и пятой главах, где речь идет о диверсификации техник и материалов на фоне разворачивания советской истории, так и с точки зрения самих потребителей в главе шестой). Другими вопросами, которые рассматривает исследовательница, являются торговля (как в магазинах, так и на «черном рынке»), а также этос «починки», продлевавший жизнь нижнего белья и даже наделявший его посмертным существованием (чулки превращались в тряпичные коврики, старые трусы в половые тряпки...). В трех заключительных главах речь идет о принципах классификации, применимых к нижнему белью (основой этой таксономии являются бинарные оппозиции, такие как старый / молодой, мужской / женский, элита / простые люди); об отношении нижнего белья к различию между публичным и частным (вопрос о том, допустимо ли демонстрировать бретельки лифчика, сосуществовал с совершенным отсутствием смущения по поводу хождений по коммунальной квартире в нижнем белье или развешивания его на просушку в «общественных» местах квартиры, например в ванной) и эмоциональном резонансе нижнего белья.
Опасность тематической структуры подобного типа, когда речь идет об авторе, который на определенном уровне анализирует именно историческое развитие, заключается в трудности четко ухватывать хронологию. Действительно, некоторые эпохи советской истории рассматриваются лишь вскользь. Например, ничего не сказано о том, как люди справлялись с лишениями военного времени, читателю остается только гадать о том, делали ли советские женщины нижнее белье из парашютного шелка, как это было кое-где в Европе, или нет. Важность нижнего белья в свадебном контексте (недавняя выставка «Топография счастья» в филиале Кремлевского музея в Царицыно включала талон на приобретение трусов) является другой темой, которая оказалась выпущенной1. Кроме того, текст Гуровой временами представляется не лишенным повторов — например, существует достаточно много пересечений между второй и восьмой главами, а материал, посвященный производству и торговле, мог бы стать яснее, если бы эти две темы обсуждались по отдельности. Приведу лишь один пример: по всей видимости, существовал рынок нижнего белья, сделанного дома или у портного, а также фабричного производства; можно предположить поэтому, что наиболее требовательные советские покупатели (конечно, в те времена, когда трудно было достать заграничную одежду) с большей вероятностью обратились бы к портнихе за крепшефино-выми панталонами или комбинацией, чем одевались в то, что продавали менее удачливым потребителям такие магазины, как ГУМ.
Более существенная проблема — поскольку всегда можно найти конкретные темы, которые, с точки зрения рецензента, исследователь мог или должен был затронуть — заключается в том, что Гурова вообще не рассматривает проблему того, какие именно детали одежды следует классифицировать в качестве «нижнего белья». Ее репертуар включает колготки, чулки, ночные рубашки, пижамы, а также халаты, неглиже, все из которых обладают «экспонирующим» характером в гораздо большей степени, чем лифчики, панталоны или нижние рубашки и майки — и могут рассматриваться по-разному с точки зрения приличий. Хотя спортивные трусы обсуждаются детально, другие виды спортивной одежды, вроде трико, кимоно и спортивных костюмов (эта одежда была широко распространена в позднесоветский период как заместитель пижамы в некото-
1 Когда в середине моего годового пребывания в Воронеже в роли студента-стажера я возвращалась в феврале 1981 г. на три недели в Англию, две мои соседки по комнате попросили меня купить в качестве подарка по лифчику. Я выполнила эту просьбу в магазине "Marks and Spencer" (размер определялся на глаз). В ответ одна из моих соседок воскликнула: «Такой лифчик можно носить только на свадьбе!».
рых ситуациях, например во время путешествия в ночном поезде) более или менее выпадает из поля зрения автора.
Еще более удивительным является то, что целая область функциональности нижнего белья — его роль в поддержке и создании формы тела — остается незатронутой. Конечно, в тексте упоминается факт исчезновения из бытовой практики корсета, однако такие его заменители, как баски или «боди» (комбинирующие лифчик и обтягивающие панталоны), не стали предметом обсуждения. Возможно, конечно, проблема заключается в том, что таких вещей просто не было в советском гардеробе, но это не может быть причиной того, почему Гурова ни обмолвилась ни единым словом о суспензориях (jock straps). С интересом (хотя и не без ужаса) думаешь и о том, что эта культура, помешанная на гигиене и здоровье, делала с нижним бельем для тех категорий граждан, которые не вписывались в стереотип «идеального тела». Интересно, что предлагалось пациенткам, перенесшим масткетомию или страдавшим от грыжи или проблем со способностью регулировать мочеиспускание или дефекацию. Ужасное состояние санитарной защиты «нормальных» женщин во время менструации в советскую эпоху указывает на то, что люди, оказавшиеся в подобных «неприличных» ситуациях, также были предоставлены своей судьбе.
В известном смысле все это находится вне компетенции Гуровой, поскольку она, как было указано выше, по сути дела исследует напряжение (в официальных и народных представлениях о советском нижнем белье) между формой и функцией, гигиеной и гламуром, сокрытием и экспонированием, а также другими, похожими и несомненно важными, хотя, быть может, и несколько предсказуемыми оппозициями. Книга принадлежит к традиции культурологического анализа советской индустрии моды, основы которого были заложены в трудах таких ученых, как Ольга Вайнштейн, чьи работы упомянуты в библиографии Гуровой. Гурова разделяет с этими исследователями интерес к одежде как к тексту, к роли одежды как выражению индивидуальности, прежде всего среди горожанок, принадлежавших к тому слою, который можно с известной натяжкой назвать советским средним классом. В данной перспективе полное отсутствие разговора о том, что же носила под верхней одеждой большая часть населения этой (до конца 1950-х гг.) по преимуществу крестьянской страны, едва ли удивительно, а кроме того, не следует изумляться тому, что не представлено никаких свидетельств о том, какое именно нижнее белье производилось, когда, где и какими советскими фабриками. Относительная скудость информации о мужском нижнем белье опять-таки является побочным продуктом оппозиции гламур / гигиена (хотя, по всей видимости, оказавшись
на гастролях, модные актеры и балетные танцовщики приобретали трусы "Нот", так же как их коллеги-женщины — западные лифчики). Среди информантов Гуровой — что достаточно красноречиво — нет мужчин; можно лишь предполагать, что разговор с представителями противоположного пола предложил бы другую перспективу, где комфорт (параметр, не упоминаемый в книге) занимал бы гораздо более важное место.
И тем не менее, учитывая интерес исследовательницы к дискурсивному анализу, наиболее важным пропуском является, конечно, отсутствие подробного разговора о выставке «Память тела» — инспирировавшей книгу — самой по себе. Гурова использовала выставку для сбора первичного материала, однако интересно было бы поговорить об интеллектуальных основаниях выставки, принципах отбора, а также реакции российской прессы, не говоря уже о записях в книге посетителей. И этот материал, и интервью, собранные Гуровой, ставят интригующие вопросы о функции советского нижнего белья в практиках памяти постсоветского периода. Такие одеяния, как семейные трусы, провоцируют смущенные смешки, а не лирические откровения относительно того, насколько все было тогда более привлекательным и подлинным. Советскому нижнему белью решительно не удалось спровоцировать что-то вроде ретроспективных мечтаний, порожденных конфетами, старыми радиоузлами и антикварными «Волгами». Однако в то же самое время участники разговора нередко уходят в сторону — от менее обещающей территории «нижнего белья» самого по себе к более комфортной сфере воспоминаний о нравственном превосходстве прошлого. По словам одного из участников дискуссии на радио «Свобода», цитируемым Гуровой на с. 239, «но в постели мужчин женщины того периода по-другому заводили, не бельем, а так... Брали невинностью, неопытностью». В контексте убежденности в том, что в Советском Союзе «секса» (в смысле коммерциализированных интимных отношений) не было — коррелятом чего, естественно, являлось представление о том, что только в Советском Союзе люди на самом деле понимали, что такое любовь — привлекательное нижнее белье, как сейчас помнят, могло быть знаком несерьезности. На с. 239 одна из информанток Гуровой вспоминает, что ее коллеги по работе отрицательно реагировали при виде комбинации, отороченной черными кружевами, которую она купила на свадьбу: «Одна мне сказала, а как же вы будете раздеваться, у вас же муж есть, ведь стыдно! А я говорю, а что стыдно-то? Такая красивая комбинация. Она говорит, о нет, я бы не смогла... Она, наверно, в этих, в семейных трико смогла бы». Хотя в данном случае, как и во многих других местах книги, можно задаться вопросом о том, насколько то, что описывает Гурова, является
специфически советским — городские мужчины и женщины в других индустриальных модернизирующихся культурах середины — конца XX в. сталкивались с такими же практическими проблемами и конфликтами между разными нравственными императивами, как и их советские коллеги — Гуровой действительно удается продемонстрировать, что стремление «не выделяться» и убежденность в том, что отношение к приличиям являлось фундаментальным для статуса человека как полноправного члена общества, были даже в относительно кон-сьюмеристскую брежневскую эпоху центральными для отношения многих к культуре, в которой они жили.
Библиография
Лебина Н., Чистиков А. Обыватель и реформы. СПб.: Дмитрий Була-нин, 2003.
Dunham V. In Stalin's Time: Middleclass Values in Soviet Fiction. Cambridge: Cambridge University Press, 1979. Fitzpatrick Sh. Everyday Stalinism. New York: Oxford University Press, 1999.
Gradskova Yu. Soviet People with Female Bodies. Performing Beauty and Maternity in Soviet Russia the mid 1930s—1960s. Stockholm: Stockholm University Press, 2007. Kharkhordin O. The Collective and the Individual in Russia. Berkeley: University of California Press, 1999.
Катриона Келли Пер. с англ. Аркадия Блюмбаума
