CC BY
88
_Философия
Ю.И. БОРСЯКОВ,
доктор философских наук, профессор
(г. Воронеж)
ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ В ФИЛОСОФИИ М. ХАЙДЕГГЕРА
Статья рекомендована к печати доктором философских наук, профессором ПЛ. Карабущен-ко, доктором философских наук, профессором Г.Г. Зейналовым.
Аннотация. В статье показывается, что сущность нового времени М. Хайдеггеру виделась в скрещивании двух процессов: «превращения мира в картину, а человека в субъект». Современная наука проектирует свой мир-образ из эгоцентрически замкнутой перспективыг представляющего субъекта. Наука имеет характер картиныг мира, ибо субъект посредством науки и научной техники формирует мир в соответствии со своим собственныт образом. Основание такого редукционизма научного образа мира Хайдеггер видит в связи современный наук с декартовским новоевропейским понятием истины1, это приводит его к размышлению о сущности научной рациональности гуманитарного знания.
Ключееые слова: картина мира, субъект, наука, истина, гуманитарное знание, научная рациональность.
Y.i. BORSYAKOV,
PhD, professor (Voronezh)
HUMAN SCIENCES IN M. HEIDEGGER'S PHILOSOPHY
Abstract. The article demonstrates that M. Heidegger saw the essence of the new time as a combination of two processes: "transformation of the world into a view and of the man - into the subject". Modern science draws its worldview from an egocentrically limited perspective of the representing subject. Science is similar to the worldview, since the subject, with the help of science and technology, forms the world in accordance with its own view. Heidegger sees the reason for such a reductionalism of the scientific worldview in the interrelation of modern sciences with Cartesian new European notion of the truth, which leads him to discussion about the scientific rationality of the human science.
Key words: worldview, subject, science, truth, human knowledge, scientific rationality
Мир рассматривается Хайдеггером не как гических операций, привитых метафизическим универсум или мироздание, а как некая "субстан- мышлением, а на проникновение в потаенные ция существования", как "бытие внутри миро- структуры самого человеческого бытия, в его эк-вого сущего (Weltlichkeit der Welt)", как коррелят зистенциальные сплетения, первоначально за-человеческого бытия, явленного сознанию в не- данные в "бытии-в-мире" и представленные как разрывности, слитности субъекта и объекта - не обыденное человеческое сосуществование абстрактно, не созерцательно как "пустая объек- (Mitdasein), "бытие-с-другим" (Mitsein): человек тивность", не пассивно как "совокупность суще- заброшен в общественные и межличностные го", наличествующего в форме вещных образова- связи, которые закрывают пути к экзистенции, к ний, а заинтересованно, не в логических опос- подлинному существованию, его жизнь и функ-редованиях, а присутствующим в сознании в не- ционирование детерминированы внешней сре-посредственной данности как человеческое бы- дой и предметно-вещными отношениями, сковы-тие. Феноменологическое рассмотрение бытия вающими свободу человека. ориентировано в познании не на субъект-объек- Бытие, определяемое и понимаемое как
тные отношения, раскрываемые при помощи ло- "со-существование-в-мире-с-другим", предпо-
г 45
лагающее активность и противоборство, - это и есть экзистенция, выявляющая себя как некая возможность "быть" - быть "бытием в себе и для себя", утвердить себя в подлинном существовании. Под существование подводится онтологическое основание, ключ к познанию которого следует искать в "экзистенциальной аналитике" его феноменов; существование выявляет себя в "собственно фактическом бытии", т.е. в том, "чем" и "как" оно было явлено в своей данности и временности ("историчности"), в "прожитом" им способе существования. Феноменология предстает здесь как специфическая теория познания, в которой философское осмысление предмета исследования сосредотачивается прежде всего на том "как" и уже затем "чем" был явлен тот или иной феномен, - в устремленности мышления к исторической (временной) явленности и сущностному содержанию исследуемых феноменов, мысленно представляемых в форме созерцания. Онтология обретает статус реальности лишь как экзистенциальная феноменология, феноменология существования, фрагменты которой всегда альтернативны, даны как возможность.
Поэтому основная задача философии состоит именно в опознании, постижении этих альтернативных возможностей, из которых в процессе мышления можно определить ту или иную из них, обнаруживающуюся при "проверке" как искомая необходимость. Фрагментарная разбросанность экзистенциальных возможностей, данных в созерцании, сводится к методологической цельности не посредством логических операций (как в научном и хрестоматийно-метафизическом познании, имеющем объектом своего изучения сущее, отражаемое в явлениях), а посредством нормативов понимания и созерцательной интуиции и последующей герменевтической "обработки". Истина, открывается в этом герменевтическом поиске, суть и значение которого определяются как "интерпретация существования в его временности и времени - как трансцендентального феномена бытия"[1]. Истина в этом поиске обнаруживает себя непосредственно, как "открытость бытия", его "не
потаенность", т.е. феноменологически. Поэтому, констатирует Хайдеггер, "феноменология человеческого бытия есть герменевтика", мыслимая как методология гуманитарного знания.
Таким образом, в отличие от естественных наук, ограничивающих свои функции исследованием явлений, гуманитарные науки и философия имеет своим назначением описание, постижение и интерпретацию феноменов бытия или тех явлений человеческого существования, которые могут быть сведены к феноменам, т.е. к тому изначальному содержанию, отражением которого они являются, и в этом образе служат предметом феноменологического постижения. В герменевтическом поиске истины бытия Хайдеггер идет по стопам В. Дильтея, продолжая и развивая его герменевтические изыскания. Огромная роль при этом отводится художественному творчеству, наследованию его приемов и стиля и лингвистическому анализу феноменов существования.
Хайдеггер впервые в истории мышления предпринимает "необходимую" попытку мыслить бытие без сущего, т.е. не как совокупность вещных, материальных образований или их спекулятивное тождество с сознанием, а как нечто фактичное, историчное, временно обусловленное, слитое с человеческим существованием в его временной определенности, с человеком как носителем и хранителем ("пастырем") бытия. У каждой вещи, - рассуждает он, - свое время. Но бытие не вещь, оно - присутствие и как таковое оно также определяется временем: оно преходяще, пребывает в границах времени и определяется им, сливается с ним, и пребывая во времени, "остается в качестве времени"; оно не исчезает, а если оно не исчезает - это значит: присутствует [2]. Присутствует во времени и, следовательно, время, будучи атрибутом бытия, определяется бытием. Присутствие как раз и выражает нерасторжимость бытия и времени.
Бытие, в интерпретации Хайдеггера, сращено с человеком, это - человеческое бытие, извещающее о себе голосом потаенности. Только внимая этому голосу, прислушиваясь к нему, "вопрошая бытие", философское мышление мо-
жет выйти на путь, ведущий его "в отношение истины бытия и к существу человека", и обрести предпосылки "собственным образом продумать самобытие в его истине". Бытие, исчезая в событии, "впадает в забвение". Из опыта забвения бытия мышление призвано извлекать уроки познания, с тем чтобы, возвращаясь мыслью к преданным забвению истокам, привести человека к осознанию своей исторической индивидуальной судьбы. "Забота об опыте забвения бытия, - пишет Хайдеггер, - делает необходимым осмысление сущности человека, потому что этот невысказанный, еще даже не проясненный опыт включает на себе несущую догадку, что отношение бытия к человеческому существу принадлежит, в меру не потаенно-сти бытия, к самому же бытию" [3].
Бытие представляет собой ту способность и ту силу, которой человек не может располагать по своему усмотрению. Напротив, оно располагает человеком, но располагает таким образом, что дарует ему его собственную сущность. "Все, что философия говорит о бытии, есть высказывание об особенностях человеческого существования" [4]. Лишь поскольку человек, экзистируя в истине бытия, послушен ему, то лишь постольку могут прийти к нему от самого бытия знамения тех предначертаний, которые должны стать законом и правилом для людей. "Иначе всякий закон остается просто поделкой человеческого разума. Существеннее всякого установления правил, чтобы человек нашелся в истине бытия как в своем местопребывании" [5]. Человек понимается Хайдегге-ром как "деятельная субъективность", постоянно реализующая свои возможности, осуществляющая свой свободный (и ответственный) выбор в пределах уясняемой им истины бытия. Эта актуальная открытость человека выводит его за пределы самого себя и поэтому он никогда не представляется самому себе как стабильное существование, завершенное бытие, он всегда в поиске, устремленном к познанию и реализации своих возможностей.
В связи с этим Хайдеггер решительно не приемлет ни одностороннего биологического,
ни "чисто" рационалистического подхода к сущности человека. Сущность человека нельзя свести к животной органике, так же как невозможно устранить или компенсировать недостаточность этого определения, наделяя человека разумом, бессмертной душой или личностными чертами. Критикуя увлеченность философии жизни телесностью, биологизмом, Хайдеггер замечает, что человеческое тело есть нечто принципиально другое, чем животный организм и что заблуждения этой философии вовсе не преодолеваются тем, что она "надстраивает над телесностью человека душу, над душой дух, а над духом - экзистенциальность и громче прежнего проповедуют великую ценность духа, чтобы потом, однако, все снова утопить в жизненном переживании, с предостерегающим утверждением, что мысль разрушает своими одеревенелыми понятиями жизненный поток, а осмысление бытия искажает экзистенцию" [6]. Требование отречения от строгости мышления, предупреждает Хайдеггер, когда вместо нее внедряется произвол инстинктов и страстей, ведет к тому, что истина опрокидывается в иррационализм.
Итак, можно констатировать: Хайдеггер не приемлет ни абстрактного ("чистого", классического) рационализма, полагающего разум "владыкой философии", философию - "истинной управительницей разума", а чувства и эмоции - чем-то иррациональным, не достойным философского внимания; ни философских концепций, увлеченных иррационализмом, отсылающих "философию в область иррационального": те, кто склонны рассматривать философию в этом аспекте, не ведают того, что такое разум, принижают его познавательные возможности и, апеллируя преимущественно к чувствам и аффектам, забывают о том, что "аффектация не имеет ничего общего с тем, что обычно называют ... иррациональным". И далее: Хайдеггер не отторгает философию от науки, от научного знания, не отрицает их взаимосвязанности. "Внутренний исторический процесс на Западе, - пишет он, - изначально носит философский характер. Об этом свидетельствует возникновение и господство наук. Так как науки
обязаны своим происхождением внутреннему историческому развитию, характерному для Западной Европы, именно философскому процессу развития, то они и теперь накладывают специфический отпечаток на всю историю человечества ... Ведь наук никогда не было бы, если бы им не предшествовала и их не возглавляла философия" [7]. Хайдеггер направленно развертывает систему экзистенциально-феноменологических воззрений при параллельном критическом рассмотрении метафизических философских представлений о мире, бытии, сущности сущего, о человеке, его существе и призвании и т.д. и предпринимает в связи с этим энциклопедически широкое и глубоко оригинальное обозрение всей предшествующей философии, заинтересованное переосмысление историко-философского процесса и взглядов его отдельных крупных представителей, начиная с первых проблесков античной философской мысли и кончая ее современным достоянием, - от досократиков до Ницше, выделяя при этом узловые этапы данного процесса и имена мыслителей, обозначающих его определяющие.
Философские учения и школы постсократовской эпохи Хайдеггер пытается синтезировать в объемной дефиниции "метафизика", основные гносеологические принципы и нормы которой, как известно, были сформулированы и понятийно обозначены Аристотелем, а затем опубликованы его учениками в собрании его сочинений после естественнонаучных изысканий, после физики (те^а-рИузука) как итоговое, философское, завершение его воззрений. Метафизика, упрощенно говоря, была заявлена как учение о первопричинах бытия и сущности сущего. Однако в последующих перипатетических, томистских и иных трансформациях она упустила, как полагает Хайдеггер, из арсенала своего мышления самое главное в философском содержании - размышления о бытии как таковом, "забыла бытие", ограничив свои исследования преимущественно сущностью сущего и тем самым заслонила себе перспективу к достижению главной цели философского поиска - к познанию бытия как субстанции экзистенции,
человеческого существования и, следовательно, сущности самого человека, закрыла от него мир, в котором он живет и действует, реализуя свою самость и определяя самого себя в сращенности с этим миром, явленным в его экзистенциальной данности.
Налагая печать метафизики на предшествующие философские доктрины, Хайдеггер отнюдь не перечеркивает их заслуги и достижения в развитии и обогащении человеческого мышления и всей европейской культуры, не нивелирует их под одним метафизическим знаменателем, а, напротив, ему элитарно присуще чувство дифференцирования, добросовестность оценочных суждений. В философских концепциях мыслителей он выделяет наиболее значимые имена, которыми отмечены межевые рубежи в истории философии, им он адресует свое уважение и признательность. Но в итоге своих размышлений о метафизических судьбах различных философских течений он приходит к неутешительному выводу: философия, сохраняя свою приверженность метафизическим догмам и постулатам, оказалась в кризисной ситуации и усилия некоторых мыслителей, прежде всего Ницше, перешагнуть порог метафизики, не смогли вывести философское мышление из кризиса, а лишь обозначили некоторые ориентиры выхода из него. Необходим более решительный прорыв из метафизического субъективизма за пределы хрестоматийной трансцендентальности, к новым методам и стилю научного знания, прологом которого должна стать экзистенциальная феноменология. Чтобы выявить ее истоки, Хайдеггер апеллирует к тому "стихийному" (дометафизи-ческому) реализму, которым отмечено раннее греческое мышление, которое, не отгораживаясь от бытия, полагало бытие таким, каково оно есть, как все то, что является сознанию в его еще непосредственной данности - "как присутствие присутствия", суть которого таится в первоначальном имени бытия, в слове быть [8]. Бытие, как воплощение всего того, что суть, становится таковым не потому, что человек его наблюдает, "но скорее оно глядит на челове-
48
ка, раскрывая себя и собирая себя для пребывания в себе" [9].
Отсюда, как полагает Хайдеггер, актуально возникает потребность "понять греческую философию по-гречески" и, следовательно, очистить ее "живую душу" от метафизических наростов, напластованных на ней в течение двух тысячелетий. Используя обращение к ее забытым истокам как точку отсчета, отталкиваясь от которой нужно сделать первый, но смелый шаг к новому стилю научного мышления, минуя метафизические преграды. Хайдеггер ставит перед собой задачу "преодоления метафизики", очищения философии и науки от сопутствующих им метафизических деформаций - с тем, чтобы, опираясь на ее бесспорные достижения, отбирая из ее мыслительных закромов плодоносные зерна, взрастить новые философские плоды и попытаться совершить поворот от метафизического (естественнонаучного) затмения мысли к феноменологическому просветлению экзистенциальной истины бытия.
Попытаемся проследить движение мысли Хайдеггера от "преодоления" естественнонаучного стиля мышления к истине бытия. Он пользуется и здесь присущим ему методом "вопрошания", но вопрошая, он не только ставит вопросы, побуждающие читателя к самостоятельным размышлениям, но и подвергает выдвигаемую им проблему всестороннему и скрупулезному рассмотрению, мастерски используя при этом приемы логики и диалектики, лингвистическую аргументацию, герменевтическую виртуозность, искусство изысканной полемики и т.д., начинает исследование с анализа корней и истоков обсуждаемой проблематики, прослеживает эволюцию, подъемы и спады, достижения и неудачи естественнонаучного мышления, акцентирует его узловые точки и, дискутируя с ним, погружаясь в его теоретические положения, в его специфику и нюансы, излагает - в деталях и подробностях - свое философское "я верую", выражает экзистенциальную аналитику бытия настоятельно, но не навязчиво, как бы давая фору инакомыслию.
Конечно, можно спорить с исходными посылками, аргументами и герменевтической обоснованностью предпринимаемых Хайдеггером историко-философских и лингвистических изысканий, а также и с итоговым выводом, утверждающим обще значимость открываемой им "истины бытия", но невозможно - при непредвзятом и беспристрастном рассмотрении - оспорить универсальность и неповторимость творческого замысла и оригинальность предложенной им экзистенциально-феноменологической системы (именно системы, ставящей под сомнение метафизическую системность во всех ее самых различных вариантах) интерпретации Хайдеггером истории философского мышления и ее межевых поворотов. Удалось ли ему в этом многотрудном и многовековом поиске вывести философскую мысль за пределы метафизики (естественнонаучного рационализма) и особенно - в аспекте заявленной здесь темы -за пределы тех ее иррационалистических тенденций, которые, начиная с Шеллинга и Шопенгауэра, постепенно расширяли свое воздействие на духовную жизнь Германии, в первой половине ХХ века захватили, можно, пожалуй, сказать, господствующие позиции в немецкой философии, поставив саму философскую мысль под угрозу вырождения? Кажется, на этот вопрос можно было бы дать положительный ответ, во всяком случае хайдеггеровскую аналитику бытия, таящую истину в самом бытии, а бытие укореняющую в человеческом существовании, нельзя рассматривать по естественнонаучному реестру: или ... или. Истина - характеристика самого бытия, логика бытия, и восстание против нее, утверждает Хайдеггер всем своим философским творчеством, ведет к катастрофе.
Таким образом, естественные науки обнажают свою односторонность, несостоятельность в подходах к бытию: абстрагируясь от ничто, они в то же время забывают и бытие, растворяют его в сущем: "кроме сущего ничего нет", тогда как "на самом деле не "нет" возникает в силу отрицания, а отрицание коренится в нет, проистекающем из ничтожения ничто". Отсюда делается вывод: могущество рассудка
(естественных наук, опирающихся на рассудочное мышление) "надламывается в области воп-рошания о ничто и о бытии", а тем самым решается и судьба господства логики в философии: философия погружается в метафизику, т.е. во-первых, следует в своих поисках методологическим нормам, устанавливаемым физикой (наукой о природе), идет за физикой и, во-вторых, берет в качестве основного объекта своего рассмотрения феномены бытия, выходящие за пределы физики, поставленные над (сверх) физикой, объемлющей сущее всего природных, предметно-вещных опосредованиях, в чувственных восприятиях и т.п., т.е. исследует сущее как таковое, в его вне (сверх) чувственных образованиях. "Метафизика, - пишет Хай-деггер, - это вопрошание за (сверх) сущее (имеется в виду предметно-вещное сущее, исследуемое физикой, науками о природе, за его пределы так, что получает после этого сущее для понимания как таковое в целом" [10]. Сущее в метафизике выступает как "самообразующийся образ, выступающий в качестве такового в зримой определенности как антипод ничто", вопрос который становится камнем преткновения для всей философии, вплоть до Гегеля, выдвинувшего принцип новой диалектической логики, в которой "чистое бытие" и "чистое ничто" суть одно и то же (Хайдеггер отмечает это как важнейшее обретение гегелевской философии).
Вирусом, поразившим в конце концов философию, погрузившуюся в метафизику, Хай-деггер считает техническое значение приставки meta (или роз^. Интерпретаторам Аристотеля некуда было разместить "само существо философии" и они поставили "собственно философию" за физикой, после физики, над физикой (meta ta physika), т.е. характеризовали философию "несодержательно, не по ее собственным проблемам, а по рубрикам". Содержательное обозначение и истолкование "первой философии" (первонауки) было сведено к учению о сверхчувственном, к познанию сверхчувственного, техническое meta становится теперь ее содержательным значением. За этим формально чисто "техническим" актом, замечает
Хайдеггер, "было решено нечто существенное - судьба самой философии в Западной Европе" [11], и мы бы сказали судьба естественных наук.
Метафизика нового времени, по его убеждению, определена тем, что вся традиционная проблематика рассматривается в ней под углом зрения естественных наук, а воплощением научности становится математическое естествознание. Руководствуясь математической методологией познания, она выдвигает перед собой задачу исследовать всю традиционную проблематику в духе научной строгости и тем самым возвести математику также и по содержанию на формальный уровень абсолютной науки. Основным содержанием философии, начиная с Декарта, становится проблема абсолютной достоверности в ее метафизическом смысле, - как "наукоучение", опирающееся на естествознание и полагающее в основание познания субъективную деятельность я: самосознание, разум, дух; личность выдвигается в центр философского рассмотрения; я, сомосознание утверждаются в качестве самого надежного и бесспорного фундамента философского мышления. Метафизическое вопрошание "захватывает" вопрошающего таким негативным образом, что "само я становится фундаментом всякого дальнейшего вопрошания" и всей познавательной деятельности и -представленное в его абсолютизированной субъективности - ставится под вопрос.
Хайдеггер произносит суровый приговор современной научно-технологической цивилизации, естественнонаучному рационализму, однако он далек от того пессимистического отчаяния, которое зачастую приписывается его воззрениям. Он вынуждено осознает необходимость и неизбежность естественнонаучного этапа в истории человечества, но его философское прозрение, обретенное в экзистенциальной аналитике, прогнозирует "просвет бытия", поворот к новому витку истории, который он связывает с преодолением естественнонаучного стиля мышления, и следовательно, условий существования, обусловливаемых естественно-
научными методами мышления и (соответственно) человеческой деятельности, погруженной в суетность сущего, отчуждающей человека от его экзистенции и бытия.
Хайдеггер утверждает бытийно-историчес-кую необходимость метафизики как формы мышления и его практической реализации. Он исходит из того, что метафизика присуща природе человека. При первом приближении человек в метафизическом представлении есть сущее среди другого сущего, обладающее интеллектом и иными способностями. "Это таким образом устроенное существо, что его "природа", "что" и "как" его бытия сами по себе метафизичны: animale (чувственно-телесное) - irationale (вне-(сверх)чувственное, разумное) в нем слиты, и человек, пребывая внутри этой метафизической границы, привязан к непонятному для него различению между сущим и бытием. "Метафизический отчеканенный способ человеческого представления (сознание и самосознание) обнаруживает повсюду только метафизически устроенный мир" [12]. Метафизика - это бытийная неизбежность для Запада, его рок. "Рок в том строгом смысле, - поясняет Хайдеггер, - что она, будучи основной чертой западноевропейской истории, обрекает массы человечества на сущее без того, чтобы бытие сущего в качестве достоверности того и другого (бытия, сопричастного сущему, и сущего, которое в своем существе - неотрывно от бытия) могло, исходя из метафизики, когда-либо ею (метафизикой) замечено, осмыслено и воспринято в своей истине". Это рок, который надо мыслить бытийно-исторически, однако, он неизбежен потому, что бытие только тогда и может "просветлить в его истине хранимое им различие бытия и сущего, когда само это различие станет событием"[13], т.е. будет схвачено в философском мышлении.
Метафизика как бы призвана определить и осмыслить это различие с тем, чтобы осознание его наметило человеку (как субъекту познания) пути и способы овладения сущим, но она в своей устремленности к "объективации" сущего зашла настолько далеко, что забыла о бытии, оказалась онтологически несостоятельной.
Поэтому преодоление метафизики, пишет Хай-деггер, нужно "промыслить" так же бытийно-исторически, как "предвестие начального пре-возмогания забвения бытия". Это предвестие есть напоминание о том, что философское и научное мышление, заблудившееся в дебрях метафизики, должно возвратиться к своим истокам, к тому "изначальному свету", которым была озарена древнегреческая мысль, интуитивно приблизившаяся к истине бытия. Оно должно стать "мыслью-памятью", отсылающей себя к античному Логосу, мыслью, промысливающей "событие лишения сущего своей собственной сути", т.е. то забвение философией бытия, которое (бытие) просвечивает в античном мышлении и прощально озаряет "бедственное положение бытия в метафизике Нового времени" и, разумеется, отражает трагические коллизии современной цивилизации [14]. Бытие остается неспрошенным и очевидность этого обстоятельства говорит о том, что метафизика должна уйти с философского поля и уже ныне постепенно уступает его новым философским течениям, например, антропологии, но первопроходцем новых философских путей надлежит стать экзистенциальной аналитике и, видимо, прежде всего, фундаментальной онтологии. Признаки "последней оставленности бытием "в современной философии Хайдеггер усматривает в ее мировоззренческой отягощенности - в провозглашении "идей" и "ценностей", в навязчивых призывах к "делу" и к "непременной духовности", включаемых в процесс "упорядочения" сущности сущего, наличной действительности; в манипуляциях техники, средств массовой информации и т.д. Все это призвано создавать видимость бытия, хотя оно и пребывает в мире как некая субстанция, "но как таковое не правит в своей собственной области"[15], остается в забвении, его истина не находит просвета, остается потаенной.
Истина присуща бытию - вот тот порог, от которого начинается движение хайдеггеровской мысли. Истина изымается из сущего, которое в ходе и результате научного познания, опекаемого метафизическим мышлением, может быть
выяснено и обозначено лишь как правильное или неправильное. Хайдеггер проводит принципиальное различие между истиной как прибежищем бытия, и истинностью (правильностью) как принадлежностью сущего, метафизически выражаемой в идеях и ценностях (им проводится прямая линия от Платона до Ницше, что является свидетельством того, что современное философское мышление в значительной мере инфицировано платонизмом. Истина, пишет Хайдеггер, исходно означает "вырывание" из той или иной потаенности. Истинность же соответственно есть "такое "вырывание" путем преодоления потаенности" (т.е. путем метафизического отвлечения от бытия) -"через сия-тельность идей". Как правильность воззрения на то или иное сущее как таковое, она является "характеристикой человеческого отношения к существующему", причем в двояком смысле: описывая непотаенность этого существования, естественнонаучное мышление вместе с тем подменяет кажущееся раскрытие непотаеннос-ти логически выводимой правильностью, отсылающей рассмотрение к некой "высшей идее", якобы подтверждающей правильность рассмотрения. Познание сводится к обеспечению правильности (истинности) суждений разума, их соответствия предмету познания. Человек в процессе такого познания промысливается (как и все сущее) в соотнесенности с той или иной "высшей идеей", а его деятельность (как и все действительное) выверяется по определенной шкале ценностей [16].
Хайдеггер отнюдь не отрицает истинности (достоверности, правильности), добываемой естественнонаучным познанием, и речь у него идет не об "обуздании" науки при помощи искусства (как, например, у Ницше) или о принижении ее теоретической значимости по отношению к философии, объявляемой "царицей всех наук" (как у Гегеля), а, во-первых, о констатации ее метафизической односторонности, неполноты и однобокости, невыводящей исследование за пределы сущего в его конкретных проявлениях (составляющих предмет отдельных наук), и, во-вторых, о сущем как таковом, выражени-
ем, например, в общих понятиях математики, полагаемой Декартом методологическим содержанием философского и научного мышления. Истинность (правильность, достоверность) научного познания подтверждается практикой, но практически зачастую используется грубо утилитарно, в интересах выгоды, и т.д. Хайдеггер настаивает в связи с этим на необходимости отмежевания философии от науки по ее назначению, методологическим и гносеологическим функциям. Философия (в отличие от науки) должна стать феноменологией, имеющей в своем фундаменте осмысление бытия как такового в его соотнесенности с человеком как носителем и хранителем("пастырем") бытия, хотя он и не осознает этого своего назначения. Хайдеггеру чуждо иррационалистическое пренебрежение естественнонаучным познанием, метафизическим уделом которого всегда было и остается исследование сущего. Ему лишь отказывается в притязаниях говорить от имени Бытия. Бытие - исключительная прерогатива философии, а для того, чтобы найти подступы, пути к бытию, она, очевидно, должна стать фундаментальной онтологией и тем самым обеспечить онтологический подход к человеку и его существованию и показать, "каким человек является самим собой".
Хайдеггер заявляет себя сторонником последовательного, радикального нигилизма, который находит удовлетворение в самом себе, встает на путь определения истины в ее сущности, вытекающей из сокровенных императивов бытия, и видит в этом "идеал высшей могущественности духа", образчик которого впервые показал Ницше, двинувший "научную философию конца Х1Х - начала ХХ веков" к новому рубежу, определенному его "феноменологией ценностей". Хайдеггер (в отличие от Ницше) мыслит нигилизм не как затяжной недуг, а как нормальное, "естественное" состояние западноевропейского человечества, стержневое направление истории Запада. Причины этого явления коренятся, с одной стороны, в атрибутах, свойствах самого бытия, а с другой - в содержательности естественнонаучного мышления, претендую-
щего на общезначимость, безусловную достоверность открываемых им истин, не способного (и не стремящегося) проникнуть в имманентную потаенность бытия. Нигилизм есть обесценивание ныне существующих ценностей суть не что иное, как "падение прежней истины о сущем как таковом в целом".
Значительная вина в этом адресуется классическому рационализму, который открывает двери одностороннему, инструментально-прагматическому способу мышления, удостоверяющему посредством рационально обоснованной морали императивные правила и нормы нравственности, обыденно-практические потребности, ангажированные как интересы и идеалы истинного и доброго, истины и добра [17]. Вместе с тем Хайдеггер никак не перечеркивает заслуги и обретения западноевропейского рационалистического мышления, основания которого заложены Декартом, подчеркивает историческую обусловленность и необходимость рационализма в осмыслении сущего, его методологическую значимость для становления и развития науки и техники, культуры и духовного обогащения европейского человечества.
Хайдеггеровский анализ (аналитический строй хайдеггеровского мышления, мастерское владение нормами логики и приемами герменевтики) современного рационализма, причин его кризиса (прежде всего критически невы-веренной приверженности метафизике, естественнонаучному стилю мышления), а также кризисной ситуации, сложившейся в западноевропейской цивилизации в результате утилитарно-прагматической ангажированности естественнонаучной и философской мысли (равно как и всей совокупности ее универсального философского вопрошания), открывает новую ступень в движении и обогащении современного философского мышления, в расширении его проблематики и углублении его содержательности. Экзистенциальное вопрошание Хайдегге-ра, его онтологическая аналитика настолько органично своеобразны и оригинальны, глубоки и многогранны, непривычно усложнены и
трудны для неискушенного в философии ума, несмотря на многочисленные исследования, посвященные его творчеству и его имени, глубинный смысл его философских размышлений во многом и многом остается "потаенным".
Таким образом, заключает Хайдеггер, "Точность точных наук оказывается неточной, то есть не математически точной, но лишь онтологически определяемой, а также и род истины, соответствующей "науке" в смысле строгой естественной науки. Ее истина оказывается лишь пригодной для эффективности науки. Когда же этот научный способ мышления определяет представление о человеке и таковое, как сейчас это происходит в кибернетике, "исследуется" по модели правильного круга (Regelkreises), разрушение человека оказывается совершенным. Поэтому я выступаю против науки, однако не против науки как науки, но лишь против абсолютизации естественной науки [18].
Примечания:
1. Heidegger, M. Sein und Zeit. 1957. Idid. - S.38.
2. Idid. - S.50.
3. Хайдеггер M. Время и бытие. - M., 1993. - С. 30.
4. Там же. - С. 141.
5. Там же. - С. 218.
6. Там же. - С. 257.
7. Хайдеггер, M. Что такое философия?- M. 1957. - С. 7.
8. Хайдеггер, M. Время и бытие. - M.,1993. - С.37.
9. Там же. - С. 50.
10. Там же. - С.24.
11. Хайдеггер, M. Основные понятия метафизики //Вопросы философии. 1989. N9. - С. 144.
12. Хайдеггер, M. Время и бытие. M. 1993. - С. 178.
13. Там же. - С. 180.
14. Там же. - С. 181.
15. Там же. - С. 188.
16. Там же. - С. 357-359.
17. Heidegger, M. Nitzsche. B.II. - S. 70.
18. Хайдеггер, M. Цолликонеровские семинары //Ло-гос,1992. № 3. - С. 89-90.
г 53
