CC BY
64
М. А. Молокова
ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ И СОХРАНЕНИЯ СОЦИАЛЬНОГО КАПИТАЛА
Гражданское общество является тем пространством, в рамках которого происходит формирование и сохранение социального капитала, который цементирует страну «снизу». Именно это обеспечивает устойчивость общества, вне зависимости от политических перестановок «сверху». Социальный капитал в этом смысле формирует основы устойчивого социального и политического порядка. Обеспечивает возможность добровольного коллективного поведения. В конечном счете, социальный капитал, протягивая нити доверия и социальной солидарности, помогает упрочить каркас общества, содействуя его демократической, а не навязанной, гомогенной консолидации. Важную роль в этом процессе играет характер взаимодействия власти и гражданского общества. Очень важно, чтобы усилия по развитию социального капитала стали результатом совместных усилий этих субъектов. Совместные усилия этих сторон и поиск баланса их стратегических интересов могут развиваться только в рамках социального партнерства в области общественных отношений.
Ключевые слова: гражданское общество, социальный капитал, доверие, демократическая консолидация, взаимодействие.
Связующим фактором между инновационной модернизацией, инновационным типом развития и гражданским обществом является феномен «социального капитала» (СК). СК — это продукт организованного взаимодействия, имеющий общественную, а не индивидуальную природу. По мнению американского социолога А. Пор-теса, экономический капитал находится на банковских счетах, человеческий капитал — в головах людей, социальный же капитал присущ структуре человеческих отношений. Он включает в себя горизонтальные связи между людьми, социальные сети и соответствующие нормы, которые воздействуют на продуктивность и благосостояние различных сегментов сообщества.
В современной научной литературе по политологии, социологии исследователи всё чаще стали использовать понятие «социальный капитал» для анализа источников формирования и функционирования разного рода социальных связей, сетей, объединяющих людей и, вместе с тем, поддерживающих динамичное развитие общества. Кроме того, учёные выявили прямую зависимость объёма социального капитала в обществе от уровня доверия и общественной ак-
© М. А. Молокова, 2011
тивности граждан. Последние исследования 1990-х годов Р. Патнэма показали на существенную связь социального капитала с существованием гражданского общества. Исследуя взаимозависимость культуры и экономического благосостояния различных сообществ, он пришел к выводу, что материальное благосостояние не является причиной развития социального капитала, но, наоборот, экономический рост происходит в тех странах, где имеется развития гражданственность (Патнэм, 1995, с. 16-17). Почему? Распространенность многообразных локальных сетей и высокая степень доверия внутри них способствует быстрому и эффективному принятию коллективных решений и стимулирует действенные совместные действия. Отсюда СК «есть определенный потенциал общества или его части, возникающий как результат доверия между его членами» (Ф. Фукуяма), т. е. СК — это форма материализованного доверия. Сеть между родственными по интересам группам в обществе, между административными структурами и лидерами бизнеса, между бизнесом и профсоюзами является необходимой социальной платформой для создания правил и процедур контроля над их выполнением. Взлет японской экономики и других «азиатских тигров» не в последнюю очередь связан с традиционно высоким доверием граждан друг к другу и к институтам власти. Дефицит доверия частично восполняется жесткими вертикалями и жестким планированием.
Принято считать, что в научный оборот термин «социальный капитал» ввели учёные Л. Дж. Ханифан и Дж. Якобс (Hanifan, 1920; Jacobs, 1961). Однако развитие и широкое распространение в науке и глубокую концептуализацию концепция социального капитала получила лишь во второй половине ХХ в. Это связано с именами таких учёных как Н. Лин, П. Бурдье, Дж. Коулман, Г. С. Беккер, С. П. Бор-гатти, А. Портес, Р. Д. Патнем, Ф. Фукуяма и ряд других (Lin, 1986; Бурдье, 2002; Becker, 1964; Borgatti, Jones, Everett, 1998; Democracies in flux..., 2004; Portes, 1998; Putnam, 2000). С 1980-х годов концепция социального капитала стала широко применяться в экономике и социологии, но лишь недавно получила развитие в политической науке.
Американский учёный, профессор Гарвардского университета Р. Д. Патнем был первым, кто применил концепцию социального капитала для изучения проблем демократии (Putnam, Leonardi, Nanetti, 1993, p. 65-78). По его мнению, социальный капитал «представляет собой элементы социальной организации, таких как взаимное доверие, моральные нормы, взаимопомощь, которые способствуют взаимодействию и сотрудничеству членов общества к их взаимной выгоде» (Putnam, 1995, p. 68). Р. Д. Патнем выдвинул и обосновал положение о том, что социальный капитал накапливает-
ся в процессе участия граждан в организациях и ассоциациях гражданского общества и, в конечном счёте, приводит к активизации общественной жизни страны в целом. Вовлекаясь в работу ассоциаций, люди повышают личную гражданскую компетентность, учатся сотрудничать друг с другом, добиваться коллективных целей, артикулировать и агрегировать социальные интересы. Данная ассоциативная активность способствует укреплению во взаимоотношениях людей норм взаимной поддержки, солидарности и создаёт условия для возникновения общественного доверия.
Известный американский социолог и экономист, один из главных разработчиков концепции социального капитала, Дж. Коулман в своих рассуждениях также исходил из того, что социальный капитал «представляет собой ценность аспектов социальной структуры для акторов как ресурсы, которые они могут использовать для достижения своих целей» (Коулман, 2001, с. 126). Он был одним из первых, кто указал на наличие взаимосвязи между социальным капиталом и доверием. Социальный капитал способен повысить эффективность общества благодаря консолидации действий людей. Такого рода эффективность порождает доверие, измеряемое, во-первых, с точки зрения норм взаимности на основе обоюдной поддержки (доверие к общественным и политическим институтам) и, во-вторых, на основе тесно связанных систем гражданских обязательств, способствующих «всеобщему доверию» (межличностный уровень). Таким образом, Дж. Коулман вслед за Р. Д. Патнемом делал особый акцент на том, что социальный капитал нельзя «накопить» без высокой степени доверия среди членов группы, поскольку оно является одним из важнейших элементов, без которого невозможно функционирование социального капитала. С Дж. Коулманом солидарен американский политолог Ф. Фукуяма, считающий, что доверие применяется в качестве «смазки», позволяющей группе или организации функционировать более эффективно.
Сегодня большинство учёных при анализе социального капитала ведущую роль отводят доверию (Mishler, Rose, 2001, p. 30-62). Важнейшим операциональным преимуществом доверия, в сравнении с социальным капиталом, является возможность его количественной оценки. Как показывает практика, качественные и количественные характеристики социального капитала, доверия, их внутреннее содержание и функции претерпевают серьёзные изменения особенно в период глубоких социально-экономических и политических трансформаций. Необходимо отметить, что мы предлагаем «социальный капитал» понимать как сознательную деятельность отдельных индивидов, организаций, социальных групп и общест-
ва в целом в рамках социальных сетей и солидарных связей на основе доверия, общих норм, формальных и/или неформальных правил и убеждений для достижения определенных целей. При этом будем учитывать, что социальный капитал пронизывает весь спектр горизонтальных и вертикальных связей, существующих в обществе, координируя совместную деятельность людей.
Россия, как и многие посткоммунистические страны, отличается низким качеством и уровнем развития социального капитала. Так, в своём исследовании Т. Николс делает вывод о том, что современная Россия представляет собой страну, «испытывающую практически полное отсутствие социального капитала, и что в этом дефиците заключается наиболее исчерпывающее объяснение её проблем» (Nicols, 1996, p. 634). «Систематическая эрозия» социального капитала «в период до 1991 г. во многом объясняет серьёзные проблемы, возникающие в процессе постсоветской демократической консолидации» (Ibid.). В этом утверждении его поддерживает Р. Пат-нем, считая, что не только Россия, а «почти все бывшие коммунистические страны имели слабые традиции гражданского общества до прихода коммунизма, а тоталитарное правление свело на нет даже этот ограниченный запас социального капитала» (Putnam, Leonardi, Nanetti, 1993, p. 183). Отказывает России в наличии свойств социальной солидарности и сплоченности Ф. Фукуяма, полагая, что Россия, как и многие посткоммунистические страны относятся к числу подлинно индивидуалистических обществ, члены которых не умеют объединяться друг с другом (Фукуяма, 2004).
Согласиться с этими выводами полностью не представляется возможным. Так, например, Н. Ор в своём исследовании, посвящённом анализу социального капитала в России, приходит к выводу, что он всё же не был полностью разрушен советским режимом. Причиной этого стало то обстоятельство, что главными формами существования социального капитала в России всегда были семья, тесные родственные и дружеские связи, а отнюдь не общественные организации. Как известно, взаимопомощь, взаимоподдержка являются прочной основой существования подобных отношений. Более того, они выступают источником развития данных связей. Поэтому, как справедливо отмечает Н. Ор, обращаясь к истории России, «те человеческие отношения, которые помогли людям выжить в условиях жёсткой принудительной экономической и политической системы, помогают им пережить сегодняшний хаос» (Ohr, 1997, p. 1). Подобной точки зрения придерживается и российский общественный деятель экономист А. А. Аузан, указывающий на то, что «в 1970-1980 гг. в СССР были созданы огромные запасы социального капитала, были многочисленные элементы гражданского общества —
от экономико-математической школы в МГУ до московских кухонь. Именно там производился социальный капитал» (Аузан, http://www/polit.ru/lectures/2005/01/11/auzan.html). Однако с начала 1990-х годов началось его систематическое разрушение. Одной из причин этого процесса стала резкая ломка советской системы ценностей, которые выступали в качестве системообразующих и консолидирующих общество. «Младолибералы», пришедшие к власти в стране в начале 1990-х годов, направили все усилия на дискредитацию данной системы ценностей. При этом они практически ничего не сделали для того, чтобы новая (западная лишь по названию!) система ценностей стала органичной частью современного российского общества, а не вступала бы в противоречие с нравственными установками и нормами большинства граждан. Обществу не было предложено цельной, непротиворечивой системы ценностей. Сегодня многие эксперты утверждают, что мы наблюдаем системную деградацию общества, в котором размыты социально-этические нормы и представления о том, что законно, справедливо и нравственно. Апатия, разочарование, нравственная дезориентация сознания ведут к тому, что происходит утрата ценностных ориентиров жизни. Вопрос стоит принципиально: сумеет ли российский народ помимо задач материально-технологического свойства выстроить и возродить духовную жизнеспособность нации?
Современная российская практика безнравственного, циничного обогащения коренится во взглядах постсоветских слоев партийной и государственной номенклатуры позднебрежневской эпохи. Многотысячная армия чиновников и их семей развилась в феномен мощной, хищной и своеобразной в субкультурном отношении клановой олигархии. Эта идеология безнравственного обогащения основывалась на рентоориентированном поведении, как правило, малокультурных людей, сколотивших свое состояние неправедным путем. Таким образом, традиционно российское недоверие к институтам власти в России усугубилось «социальными травмами» от насильственного и разрушительного по результатам внедрения в его тело неолиберальных ценностей. В российском обществе ещё полностью не завершён «реабилитационный период» после «травмы», полученной в 1990-е годы, а новая, объединяющая всех граждан система ценностей до сих пор не сформирована. Тотальный «кризис доверия» в стране обусловлен, с одной стороны, сильнейшим напряжением адаптационного индивидуализма, позволяющего населению справляться с тяжелыми проблемами выживания, с другой стороны, неумолимым действием закона социального сравнения, когда люди отчетливо видят, что их снижающееся благосостояние,
нарастающая бедность вполне сочетается с демонстративной роскошью и богатством «власть придержащих», живущих по законам «приятельского капитализма». Необходимо отметить, что данная тенденция способствовала формированию в современном российском обществе нового типа индивидуализма, в котором высокий уровень автономии по отношению к социуму и его институтам сочетается с противопоставлением им собственных правил и норм. По справедливому замечанию российского учёного В. В. Петухова, «российский индивидуализм — это индивидуализм людей, столкнувшихся с тяжелыми проблемами выживания, поэтому он и не дает пока импульсов к различным формам гражданской и профессиональной консолидации и солидаризма» (Петухов, 2002, с. 63).
В России в «путинскую эпоху» утвердилась определенная культура недоверия, точнее, кризис доверия. Россияне почти не видят возможности добиться изменений с помощью гражданской активности, отсутствует важнейшая предпосылка для мотивации к гражданскому участию. Многие эксперты указывают на то, что доверие российских граждан внутри общества чрезвычайно мало, что российское общество индивидуализировано и атомизировано. Так, по оценкам Левада-Центра, только 26% из 2000 опрошенных заявили, что они доверяют своим согражданам; почти половина опрошенных отметила, что взаимное доверие с 2003 г. в российском обществе ощутимо уменьшилось (ЛЕВАДА-ЦЕНТР, 2008, с. 18). К этому виду недоверия добавилось слабое проявление доверия к политической системе и веры в возможность участвовать в принятии решений и формировании общезначимой повестки дня развития общества. Многие решения перестали приниматься с учетом мнения даже больших социально-значимых групп (например, 83-Ф3 — закон о коммерционализации бюджетной сферы, американская модель образования — ЕГЭ, «болонский процесс» и т. д.).
В условиях, когда социум находится в перманентном реформа-ционном состоянии, именно культурно-духовный фактор (система духовных ценностей, традиций, нравственных принципов и норм) приобретает особую важность, становится приоритетным во всей совокупности факторов экономического и политического развития. На практике вместо реального процесса формирования общего социокультурного «фундамента», национальной идеи, способной сплотить россиян, политиками выстраивается примитивная стратегия на «пиаровское» манипулирование общественным сознанием, которые вызывают отторжение в обществе и раздражает больше, чем откровенный авторитаризм (вспомним выступление Л. Парфенова при вручении премии им. Вл. Листьева). Как следствие, социальная атомизация российского общества не преодолена, а прира-
щение социального капитала в стране осуществляется крайне медленно. Данная ситуация не изменится в лучшую сторону, если, как отмечает российский учёный Н. М. Плискевич, власть на макроуровне будет замкнута на саму себя, если будет «решать свои проблемы в ущерб общественным, то и на микроуровне наиболее ярко будет проявляться адаптационный индивидуализм, не считающийся ни с чем, кроме собственной выгоды» (Плискевич, 2001, с. 59). Опасность распространения данного типа индивидуализма в обществе кроется в том, что он способствует усилению как межличностного, так и институционального недоверия. Как считает Р. Д. Пат-нем, «при отсутствии в обществе взаимности и структур гражданской вовлеченности вариант итальянского Юга — аморальная семейственность, клиентела, беззаконие, неэффективное управление и экономическая стагнация — представляется более вероятным исходом, чем успешная демократизация и экономический прогресс. В Палермо просматривается будущее Москвы» (Putnam, Leonardi, Nanetti, 1993, p. 228). В таких условиях говорить о «накоплении» национального, солидаризирующего общество социального капитала, не приходится, поскольку россияне не стремятся к объединению друг с другом ради решения общих проблем. Как следствие, они постепенно утрачивают способность к коллективному сопротивлению тем силам, которые грубо нарушают их права и свободы, не учитывают, не отстаивают их интересов.
Как показывает общемировая практика, пока проблема доверия не будет решена на уровне общностей, её невозможно решить на уровне институтов. В этом случае ставится под сомнение сама возможность перехода от межличностного доверия к институциональному. Доверие должно пройти, как отмечают современные американские социальные философы, стадию социального факта, на которой формируется коллективная интенция двух и более субъектов в горизонтальной плоскости общественных связей (см.: Searle, 2000). В основе данных отношений лежит рационально делегированное доверие. При этом субъекты этих отношений принимают на себя определённые обязательства по поддержанию и институционализации данной социальной сети и способствуют тем самым накоплению социального капитала.
Уровень доверия к политическим институтам в России на протяжении последних двух десятилетий остаётся стабильно невысоким. Уровень одобрения их деятельности с начала 1990-х годов был низким. Это объясняется тем, что с неэффективной деятельностью правительства и парламента граждане связывали издержки процессов трансформации политической системы, экономического
кризиса, что нашло отражение в их негативной оценке. Как следствие, за исключением символического доверия главе государства, традиционного для России, на сегодняшний день ни один государственный институт не имеет существенного ресурса доверия у населения. Однако стоит принять во внимание тот факт, что высокий уровень доверия к первым лицам государства (президенту и премьер-министру) не может полностью компенсировать недоверие к государственным институтам и бюрократии. Среди общественных институтов выделяется только Русская Православная Церковь, доверие к которой среди населения остаётся стабильно высоким независимо от происходящих в стране политических и социальноэкономических изменений.
Таким образом, «негативный фамилизм», фрагментация социальных отношений, недоверие к согражданам сопровождаются в современной России отсутствием доверия к государственным и политическим институтам, от которых люди ждут необходимой поддержки. Эти условия усиливают пассивность граждан. Большой коэффициент доверия президенту (на уровне 60-70%), Церкви (на уровне 40-50%), армии (30-40%) являются коррелятами системы, в которой от человека практически ничего не зависит. В таких условиях парадоксальная вера в президента при тотальном недоверии к патронируемому им государственному аппарату воспринимается как последний предел надежды и имеет в своей основе нечто нерациональное. Отсюда столь чтимая обществом система «ручного управления», которая иллюзорно компенсирует низкую эффективность всей политической системы, в первую очередь государственного управления. Самое главное, что несет с собой низкий уровень развития социального капитала и те особенности кризиса доверия в современной России, — это сохранение и укрепление персоналист-ского режима власти, при котором, «в отличие от дореволюционного прошлого, легитимность системы имеет не сакральную, а секу-лярную природу, хотя в представлении о верховном лице как народном заступнике можно усмотреть рудимент традиционных царистских иллюзий. В глазах населения верховное лицо, устанавливающее благодаря выраженному акту народного доверия нечто вроде прямых и личных связей между собой и каждым гражданином, минуя все промежуточные инстанции, является тем самым субститутом институциональных механизмов защиты и выражения народных прав и интересов. Пока эти отношения доверия существуют, все хорошее, что происходит в жизни общественного организма, приписывается ему. В то же время он (во всяком случае до поры, пока баланс плюсов и минусов не станет слишком проигрышным) не несет ответственности за ошибки и козни власти (и опре-
деляемое Конституцией положение над другими властями способствует этому) — наоборот, он по мере сил исправляет положение (как это было, например, в истории с “монетизацией льгот”)» (Хо-лодковский, 2008, с. 25). Все это формирует особый тип политической системы, который К. Г. Холодковский точно называет плебисцитарно-бюрократическим.
«Плебисцитом в исторической традиции обычно именуют всеобщее голосование, фактической целью которого является не решение каких-либо вопросов (подразумеваемое при референдуме) и не выбор представителей властвующей элиты, но подтверждение доверия тому или иному верховному лицу (или утвердившейся системе власти). Речь идет именно не о выдвижении народом своего представителя и даже не о шумпетерианском выборе между представителями властной элиты, а об одобрении, утверждении выбора, сделанного “наверху”. Таков и российский казус, когда утверждается выбор, сделанный узким кругом лиц, за отсутствием инструментов и каналов выдвижения кандидатур “снизу”» (Ципко, 2006, с. 211). Поэтому режим, основанный на безусловном, не структурированном (то есть не обусловленном выполнением тех или иных программ или достижением определенных целей) доверии такому олицетворению верховной власти, может быть назван плебисцитарным» (Там же, с. 27). Следовательно, при гипертрофии персоналистской системы принятия решений, провале рационально организованной институциональной структуры, которые бы позволяли формировать демократические основания для рационально действующих политических субъектов, происходит резкое усиление бюрократии как главного, опорного элемента режима, все больше играющего внутри него самостоятельную роль. В плебисцитарно-бюрократической системе, где важен не столько институт, сколько лицо, говорить об устойчивости тенденции на политическую модернизацию, на реконверсию гражданской инициативы и инновации в консолидацию демократии не приходится.
В условиях перехода к задачам политической модернизации многие исследователи стали чаще выносить в центр обсуждения те вопросы в понимании роли гражданского общества в этом процессе, которые указывают на то, что гражданское общество является единственным средством формирования человеческого капитала и главным «хранилищем» социального капитала, без чего невозможно вести речь об успешности реализации любых проектов серьезной модернизации общества (Аузан, http//www.polit.ru/lectures/2009). Важную роль в этом отношении играют сетевые структуры, значимыми элементами которых выступают, как правило, некоммерче-
ские организации (НКО). Еще раз повторим, что со второй половины ХХ в. структурным элементом, определяющим существование современного гражданского общества, практически всеми акторами были признаны некоммерческие, неправительственные организации — НКО. По мнению Ю. Хабермаса (Habermas, 1992), основная роль этих организаций заключалась в решении тех или иных социальных проблем путем их обнародования и привлечения внимания общественности. Благодаря этому сюжеты из частной сферы перемещались в политическую или общественную. Данные общественные организации реализуют потенциал социального капитала, который является «социальным клеем», скрепляющим обществом. Иными словами, НКО можно рассматривать как некий аккумулятор социального капитала, механизм, облегчающий людям обмен таким капиталом в их повседневной деятельности и упрощающий коммуникации между индивидами и властными структурами. Фактически неправительственные организации можно рассматривать как заполнение «структурных дыр» между уровнем межличностного взаимодействий и уровнем государства. Функционально НКО ни в коей мере не противоречат государственным интересам. Напротив, они обладают определенными полномочиями для выполнения своей структурной функции — ограничения произвола как управленческого аппарата, так и социальной безответственности бизнеса.
Как показывают последние исследования некоммерческого сообщества (Халий, Аксенова, 2010), в данном сегменте гражданского общества наблюдается тенденция к коалиционной активности и созданию коалиционных структур для достижения своих целей. происходит обмен информацией и опытом, выполнение совместных проектов, акций и кампаний и т. д. Но одним из самых главных свидетельств солидаризации внутри данного сообщества, по нашему мнению, можно считать крепнущую тенденцию на углубление гражданского образования, способствующего осознанию россиянами самих себя как граждан страны, формирующего у них гражданскую позицию, ответственное отношение к своей жизни и к развитию общества в целом, действенное восприятие реализующихся в современных условиях процессов (Там же, с. 248). Все это будет способствовать включению более широких слоев граждан в активность НКО и сплочению самих общественных организаций как части формирующегося гражданского общества. В прежние годы такой ярко выраженной и четко сформулированной установки, реализующейся в виде конкретной социальной технологии — гражданского образования — не фиксировалось. Кроме того, гораздо больше, чем прежде, НКО уделяют внимание развитию гражданского общества в России, выделяя это как значимую в ряду других проблему и пред-
лагая способы и методы действия в этом направлении. Настрой некоммерческого сообщества на решение повседневных социальных проблем закономерно подводит их к осознанию необходимости взаимодействия с органами власти всех уровней, что является одним из необходимых условий консолидации общества. Более того, они становятся инициаторами такого взаимодействия даже при отсутствии соответствующего стремления у представителей власти.
Особое место в инициирующемся НКО процессе взаимодействия с властями занимает налаживание диалога в формате переговоров, консультаций, «круглых столов» и прочих согласительных процедур. В результате появляются определенные механизмы и институты взаимодействия в виде совместных рабочих групп, экспертных советов, общественных палат, договоров о сотрудничестве, что свидетельствует о крепнущей тенденции углубления различных технологий межсекторного социального партнерства. Исследования показали, что даже протестную активность НКО можно интерпретировать как их стремление к консолидации (Там же, с. 249). Вскрывая назревшие проблемы, НКО привлекают к их решению заинтересованные стороны, способствуют формирования и манифестации позиций представителей власти и заинтересованных субъектов, предрасполагают к новой расстановки социальных сил общества. Это приводит к установлению контактов между противоборствующими сторонами, развитию переговорного процесса, достижению согласия. Данные тенденции в свое время были зафиксированы исследованиями Л. И. Никовской и В. Н. Якимца (Никовская, Якимец, 2003, с. 25). Ученые выявили, что в ряде регионов (Санкт-Петербург, Пермь, Новосибирск) и сотрудники НКО, и госслужащие отметили, что в их взаимоотношениях присутствуют и негативные, и позитивные моменты, хотя доминируют все-таки позитивные. Был выявлен интересный феномен: для определенного типа регионов характерно бимодальное распределение оценок характера взаимодействия с разными масштабами «пиков» в негативной и позитивной частях шкалы, характеризующей взаимодействие. Это такие регионы, где у НКО имеется четко выраженная позиция по ключевым вопросам социальной политики, которая не совпадает с позицией власти. И поэтому наряду с разными формами сотрудничества, существуют противоречия (в виде конфронтации, разногласий, столкновений позиций и др.). Таким образом, подтверждается одна из важных закономерностей формирования представителями некоммерческого сообщества демократической консолидации общества, ориентированная на создание конкурентной среды во всех сферах жизнедеятельности общества при формулировании, про___________________________________________________________ 239
движении и поддержании общих базовых ценностей (в отличие от унифицирующей консолидации, направленной на создание гомогенного социально-политического и идеологического порядка, который базируется на монополизме власти и социальнопатерналистских ориентациях населения и его основных общностей) (см.: Условия и возможности..., 2010, с. 5). Эта консолидация, которая основывается на реальном проявлении социального капитала, вырастает «снизу» из совместной кооперативной деятельности, в которой складывается базовая солидарность и проявляется в действии социальный капитал как устойчивая форма социальных сетевых взаимодействий на основании норм взаимности и доверия. Как правильно подметил А. В. Дмитриев, при таком типе консолидации общества «напряженность не всегда должна сниматься, а враждебные чувства, иногда и действия, канализироваться или подавляться. Конечно, конфликтность часто затрагивает основы единения, но может быть и орудием их упрочения, если участие а нем имеет локальный, частный, а не тотальный характер. Недовольство, которое довольно быстро разрешается или удовлетворяется, а не накапливается, способствует выживанию социума и системы» (Дмитриев, 2010, с. 221).
Проведенный анализ приводит к выводу, что гражданское общество следует рассматривать не как противовес, а как цемент, базис и фундамент завтрашнего российского государства. Гражданское общество должно работать, обеспечивая сплоченность общества «снизу». Гражданские инициативы создают поводы для привлечения все большего количества граждан страны к общественному полю деятельности, развивая гражданскую самоорганизацию и повышая включенность населения в контекст государственной управляемости, но не навязанной гомогенной, а плюралистичной, приучающей жить в единстве многообразия интересов. Всегда есть определенный уровень потребности в выражении общественной активности. Если в ее реализации не примет участие государство, этим займется кто-то еще — как в конструктивном, так и в протест-ном направлении. Развитие общественных организаций создает замкнутый цикл — они повышают причастность каждого гражданина к изменениям в своей стране. По мере накопления опыта общественной работы вероятность участия населения в этой сфере в дальнейшем увеличивается. Следует согласиться с выводами Г. Г. Дили-генского, что «социальный и культурный капитал создает весомые потенции дальнейшего развития гражданского общества. Ключевым моментом, определяющим вектор этого развития, являются отношения гражданских организаций с властью» (Дилигенский, 1997, с 15).
Гражданское общество является тем пространством, в рамках
которого происходит формирование и сохранение социального капитала. Именно это обеспечивает устойчивость общества вне зависимости от перестановок во власти. Социальный капитал формирует основы устойчивого социального и политического порядка, обеспечивает возможность добровольного коллективного поведения. Именно он, протягивая нити доверия и социальной солидарности, помогает упрочить каркас общества, содействуя его демократической консолидации. Важную роль в этом процессе, как было, показано, играет характер взаимодействия власти и гражданского общества. Очень важно, чтобы усилия по развитию социального капитала стали результатом совместных усилий этих субъектов, что возможно только в рамках социального партнерства в области общественных отношений.
Литература
1. Аузан А. А. Общественный договор и гражданское общество // http://www/polit.ru/lectures/2005/01/11/auzan.html
2. Аузан А. Национальная формула модернизации. Полит.ру. Публичные лекции // http//www.polit.ru /lectures/2009
3. Бурдье П. Формы капитала // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 5. Ноябрь.
4. Дилигенский Г. Г. Что мы знаем о демократии и гражданском обществе? // Pro et Contra. 1997. Т. 2. № 4.
5. Дмитриев А. В. Деэскалация конфликтов как путь стабилизации региональных социумов // Социальные факторы консолидации российского общества: социологическое измерение. М.: ИС РАН, 2010.
6. Коулман Дж. Капитал социальный и человеческий // Общественные науки и современность. 2001. № 3.
7. ЛЕВАДА-ЦЕНТР 2008 // Общественное мнение- 2008. М.: 2008.
8. Никовская Л. И., Якимец В. Н. От конфликта к межсекторному партнерству // Журнал социологии и социальной антропологи. 2003. Т. IV. № 1(21).
9. Патнэм Р. Процветающие комьюнити, социальный капитал и общественная жизнь // МЭиМО. 1995. № 4.
10. Петухов В. В. Политическая активность и гражданская самоорганизация россиян // Общественные науки и современность. 2002. № 6.
11. Плискевич Н. М. Экономика - язык - культура. К итогам дискуссии // Общественные науки и современность. 2001. № 6.
12. Условия и возможности консолидации российского общества. Сборник научных трудов СИ РАН / Отв. ред. А. В. Дука, И. И. Елисеева. СПб, Нестор-История, 2010.
13. Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию. М., 2004.
14. Халий И. А., Аксенова О. В. Активность структур гражданского общества: ориентация на взаимодействие социальных субъектов // Социальные факторы консолидации российского общества: социологическое измерение. М.: ИС РАН, 2010.
15. Холодковский К. Г. К вопросу о политической системе современной России // Полис. 2008. № 5.
16. Ципко А. Русский XXI век: грядущее, которое нам не дано увидеть // Вестник аналитики. 2006. № 3 (25).
17. Becker G. S. Human capital. New York,1964.
18. Borgatti S. P., Jones C, Everett M. G. Network measures of social capital // Connections. 1998. N 21 (2).
19. Democracies in flux: the evolution of social capital in contemporary society / Ed. by R. D. Putnam. Oxford, 2004.
20. Habermas J. The structural transformation of the public sphere: an inquiry into a category of bourgeois society / Trans. by T. Burger, F. Lawrence. Cambridge: Polity Press, 1992.
21. Hanifan L. J. The community center. Boston, 1920.
22. Jacobs J. The death and life of great American cities. New York, 1961.
23. Lin N. Conceptualizing social support // Social support, life events and depression / Ed. by N. Lin, A. Dean, W. Ensel. Orlando, 1986.
24. Mishler W., Rose R. What ate otigins of political trust? Testing institutional and cultural theories in Post-Communist societies // Comparative political studies. 2001. Vol. 34. N 1. February.
25. Nicols T. Russian democracy and social capital // Social science information. 1996. Vol. 35. N 4.
26. Ohr N. Social capital in Rural Russia: legacies of the soviet era. The Kennan' Institute for advanced Russian studies. Washington, 1997. 26-27 September.
27. Portes A. Socil capital: its origins and application in modern sociology // Annual review of sociology. 1998. Vol. 24.
28. Putnam R. D. Bowling alone: America's declining social capital // Journal of democracy. 1995. Vol. 6. N 1. January. P. 65-78.
29. Putnam R. D. Bowling alone: the collapse and revival of American community. New York, 2000.
30. Putnam R. D., Leonardi R., Nanetti R. Y. Making democracy work: civic traditions in modern Italy. Princeton: Princeton University Press; New York, 1993.
31. Searle J. R. Mind, language and society: philosophy in the real world. New York, 2000.
