ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОЙ ПРИНЦИП СОТРУДНИЧЕСТВА В ДОКТРИНЕ КОНТИНЕНТАЛЬНОГО ПРАВА: РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЗА ПРЕДЕЛЫ ДОГОВОРНЫХ ПРАВООТНОШЕНИЙ Текст научной статьи по специальности «Право»

2021

PERM UNIVERSITY HERALD. JURIDICAL SCIENCES

Выпуск 52

Информация для цитирования:

Федосеев А. А. Гражданско-правовой принцип сотрудничества в доктрине континентального права: распространение за переделы договорных правоотношений // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2021. Вып. 52. C. 346-371. DOI: 10.17072/1995-4190-2021-52-346-371.

Fedoseev A. A. Grazhdansko-pravovoy printsip sotrudnichestva v doktrine kontinental'nogo prava: raspro-stranenie za predely dogovornykh pravootnosheniy [The Civil Law Principle of Cooperation in the Continental Law Doctrine: Extension Beyond Contractual Legal Relations]! Vestnik Permskogo universiteta. Juridicheskie nauki -Perm University Herald. Juridical Sciences. 2021. Issue 52. Pp. 346-371. (In Russ.). DOI: 10.17072/1995-41902021-52-346-371.

УДК 347.121.2

DOI: 10.17072/1995-4190-2021-52-346-371

ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОЙ ПРИНЦИП СОТРУДНИЧЕСТВА В ДОКТРИНЕ КОНТИНЕНТАЛЬНОГО ПРАВА: РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЗА ПРЕДЕЛЫ ДОГОВОРНЫХ ПРАВООТНОШЕНИЙ

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-311-90007 А. А. Федосеев

Пермский государственный национальный исследовательский университет

E-mail: aleksander-f1@yandex.ru

Поступила в редакцию 15.10.2020

Введение: в статье рассматривается гражданско-правовой принцип сотрудничества относительно возможностей его реализации в различных гражданско-правовых отношениях. Традиционно принцип сотрудничества рассматривается как в российской, так и в зарубежной литературе как принцип исполнения договорного обязательства либо как группа дополнительных обязанностей сторон договора, проистекающих из принципа добросовестности. Более детальное рассмотрение идеи сотрудничества позволяет сделать вывод о реализуемости данного принципа и в других видах гражданско-правовых отношений. Цель: обосновать возможность реализации принципа сотрудничества в иных, помимо договорных, гражданско-правовых отношениях, а именно: в вещных, преддоговорных правоотношениях и обязательствах из причинения вреда (охранительных правоотношениях). Методы: общенаучный диалектический метод; частнона-учные методы: метод сравнительного правоведения, формально-юридический метод, юридико-догматический метод, историко-правовой метод. Результаты: анализ содержания правового регулирования таких относительных правоотношений, как договорные, преддоговорные и охранительные, а также вещных правоотношений, как разновидности абсолютных правоотношений показал, что принцип сотрудничества успешно реализуется в данных видах правоотношений. Это позволяет говорить об отраслевом характере рассматриваемого принципа. Выводы: принцип сотрудничества выполняет две функции: во-первых, способствует более эффективному достижению цели гражданского правоотношения; во-вторых, служит механизмом преодоления непредвиденных обстоятельств, препятствующих достижению цели правоотношения. Данные функции реализуются во всех рассмотренных видах правоотношений: в договорных - когда возни-

© Федосеев А. А., 2021

кают препятствия к исполнению договора, не предусмотренные содержанием договора; в преддоговорных - когда возникают препятствия для достижения цели переговоров (заключения гражданско-правового договора); в охранительных - когда создается риск увеличения вреда или невозможности в полном объеме оперативно компенсировать ущерб; в вещных - когда происходит случайная утрата вещи обладателем права на нее.

Ключевые слова: принцип сотрудничества; принцип добросовестности; принцип содействия; обязанность сотрудничать; "duty to cooperate"; Treu und Glauben, bonne foi; bona fides;

преддоговорные правоотношения

THE CIVIL LA WPRINCIPLE OF COOPERATION IN THE CONTINENTAL LA WDOCTRINE: EXTENSION BEYOND CONTRACTUAL LEGAL RELATIONS

Acknowledgments: The reported study was funded by the Russian Foundation for Basic Research (RFBR),

project number 20-311-90007

A. A. Fedoseev

Perm State University

E-mail: aleksander-f1@yandex.ru

Received 15.10.2020

Introduction: the article analyzes the possibility of the civil law principle of cooperation being implemented in various types of relations under civil law. Traditionally, the cooperation principle is considered in both Russian and foreign literature as the principle offulfillment of a contractual obligation or as a group of additional duties imposed on the parties to a contract and arising from the goodfaith principle. A more detailed study of the idea of cooperation allows us to draw a conclusion about the feasibility of this principle in other types of relations under civil law. Purpose: to justify the possibility of the cooperation principle being implemented in civil law relations other than contractual relations, namely in legal relations in rem, pre-contractual legal relations, and obligations arising from the infliction of harm (i.e. obligations in tort, or protective legal relations). Methods: general scientific dialectical method; special scientific methods such as the method of comparative law, the technical method, the legal-dogmatic method, the historical-legal method. Results: analysis of legal regulation of such relative legal relations as contractual, pre-contractual, and protective, as well as legal relations in rem as a form of absolute legal relations, has shown that the cooperation principle is successfully implemented in these types of legal relations. Therefore, it is possible to consider this principle to pertain to the branch of civil law as a whole. Conclusions: the cooperation principle performs two functions: first, based on this principle, it is possible to achieve the purpose of civil law relations in a more efficient way; second, this principle serves as a mechanism to overcome unforeseen circumstances that prevent the purpose of legal relations from being achieved. These functions are carried out in all the types of legal relations considered: in contractual relations - when there arise obstacles to the performance of a contract not specified in the contractual provisions; in pre-contractual relations - when there arise obstacles to achieving the purpose of negotiations (i.e. conclusion of a civil law contract); in protective relations - when there is a risk of an increase in harm or a risk of inability to fully reimburse damage in a timely manner; in relations in rem - when there occurs an accidental loss of a thing by the right holder.

Keywords: cooperation principle; good faith; duty to cooperate; Treu und Glauben; bonne foi; bona fides; pre-contractual legal relations

Введение

Проблема реализации идеи социального сотрудничества в рамках частноправовых отношений актуальна для многих государств, включая страны континентальной Европы и Россию.

Долгое время считалось, что сотрудничество, как форма социального взаимодействия или модель построения регулируемых правом отношений, может быть использована только в рамках узкого круга договорных отношений. Однако в настоящее время обнаруживают себя развитие идеологии общественной солидарности и накопление социальных противоречий, что все больше обостряет необходимость в появлении универсального правового инструмента, который бы позволял реализовать концепцию социального сотрудничества не только в рамках гражданско-правовых договоров, но и в других регулируемых правом частных отношениях. Таким инструментом может быть то, что в Западной Европе принято называть «обязанность сотрудничать», а в России - «принцип сотрудничества».

Актуальность исследования. Ввиду отсутствия комплексных правовых исследований феномена сотрудничества применительно к иным, помимо договорных, правоотношениям изучение возможности реализации доктрины социального сотрудничества посредством правовых средств по-прежнему остается актуальным. Об этом свидетельствуют четыре аспекта: социальный, экономический, правоприменительный и правотворческий.

Социальный аспект демонстрирует важность поддержки отношений сотрудничества в обществе. Так, исследования социальных взаимодействий с применением методологии теории игр на примере игровых моделей «Дилемма заключенного» и «Повторяющаяся дилемма заключенного» показали, что социальное взаимодействие по модели сотрудничества является для человека желаемым и естественным способом построения отношений [20] даже в условиях ограниченности или отсутствия информации о контрагенте [30].

Те же исследования обнажили другую проблему: оказалось, что субъекты социального взаимодействия принимают решение о по-

строении своих отношений по модели сотрудничества только в том случае, если осознают, что отказ от сотрудничества сегодня поставит их в невыгодное положение завтра. Это приводит к двум возможным последствиям: 1) либо отношения по модели сотрудничества не развиваются; 2) либо динамика отношений по модели сотрудничества структурируется на два этапа - «ознакомительный» этап, когда контрагенты проверяют друг друга на возможность доверия и сотрудничества, и этап собственно сотрудничества. Первое последствие приводит к росту транзакционных издержек, так как требует от субъектов гражданского оборота прилагать больше усилий на проверку контрагентов. Второе последствие увеличивает время, необходимое для формирования эффективного взаимодействия по модели сотрудничества. Одним словом, оба варианта являются для общества и каждого его члена в отдельности менее выгодными, чем изначальное сотрудничество.

Для того чтобы такое «изначальное сотрудничество» возникло, необходимо создать соответствующие условия, при которых гражданский оборот представлял бы из себя аналог повторяющейся дилеммы заключенного. Это возможно только посредством стимулирования отношений сотрудничества со стороны третьего лица, авторитет которого признается участниками гражданского оборота. Из известных нам, на роль такого субъекта больше всего подходит государство, так как только государство имеет легитимную возможность принуждать участников гражданского оборота действовать определенным образом.

В связи с тем, что институциональным регулятором частноправовых отношений в странах континентального права, включая Западную Европу и Россию, является гражданское право, такое стимулирование должно быть реализовано посредством гражданско-правового регулирования на уровне принципов права или всеобщих абстрактных обязанностей, воздействующих на все регулируемые гражданским правом общественные отношения.

Экономический аспект демонстрирует востребованность идеи сотрудничества для бизнес-структур.

В экономической науке уже более тридцати лет развивается учение о конкурентном со-

трудничестве [21; 33], ознаменовавшее появление сетевой формы хозяйственной деятельности, предполагающей создание между независимыми хозяйствующими субъектами системы долгосрочных связей (межфирменных сетей), построенных на принципе единства конкуренции и сотрудничества.

В рамках антимонопольного права в последние годы все большее распространение получают идеи, допускающие одобрение горизонтальных соглашений между участниками одного товарного рынка. Такие соглашения традиционно квалифицировались антимонопольными органами как антиконкурентные, приводящие к созданию картелей и тем самым противоречащие интересам общества, и особенно потребителей [37]. Сегодня все больше укореняется идея о безвредности сотрудничества в отношениях между субъектами малого бизнеса, так как в этом случае создается возможность для конкурирования незащищенных субъектов с громадными корпорациями, поглощающими целые отрасли экономики и не замечающими при этом из-за масштабности целей деятельности потерь своей эффективности в сравнении с мелкими предприятиями.

Гражданское право, а также торговое право (в тех странах, где реализована идея дуализма частного права, например во Франции и Германии) как источники правового регулирования частноправовых, в т. ч. предпринимательских, отношений должны предоставлять участникам гражданского оборота правила ведения бизнеса, адекватные сложившейся экономической ситуации.

Правоприменительный аспект определяется особенностями применения законодательства для целей обеспечения отношений сотрудничества, что требует создания соответствующих правовых механизмов. В Западной Европе этим механизмом является комплекс вытекающих из понятия доброй совести обязанностей по сотрудничеству. Однако перечень таких обязанностей сложно признать нормативно определенным, что приводит к известной степени ситуационности правового регулирования. В свою очередь, это нарушает принцип правовой определенности и создает для участников гражданского оборота риски

привлечения к ответственности за нарушение неопределенной обязанности сотрудничать и увеличивает транзакционные издержки, снижению которых идея социального сотрудничества при построении отношений, регулируемых частным правом, должна способствовать. Иными словами, отсутствие целостного понимания концепции сотрудничества, а также не-раскрытость ее потенциала для всего частноправового регулирования приводят к обратному эффекту.

Правотворческий аспект раскрывается через проблему законодательного регулирования отношений сотрудничества. Концепция сотрудничества в европейском континентальном праве реализована или через обязанность сотрудничать ("duty to cooperate") (страны Европейского Союза), или через принцип сотрудничества (Россия). Согласно господствующему мнению, принцип сотрудничества (обязанность сотрудничать) реализуется исключительно в договорных правоотношениях. Представляется, что это противоречит генезису и содержанию концепции сотрудничества, проистекающей во всех юрисдикциях из принципа добросовестности, которому сегодня придается общеправовой характер. Опираясь на последнее обстоятельство, трудно считать логически непротиворечивым суждение о том, что проистекающая из общеправового принципа идея о сотрудничестве субъектов частного права не реализуется в иных, помимо договорных, отношениях. Анализ правового регулирования некоторых недоговорных правоотношений через призму классификации частноправовых отношений на относительные и абсолютные дает основания для вывода о реализуемости концепции сотрудничества и за пределами договорного права. Если это так, то правовые исследования концепции социального сотрудничества должны стать основанием для соответствующего реформирования законодательства стран континентальной Европы хотя бы в части признания за принципом сотрудничества или «обязанностью сотрудничества» значения всеобщей, универсальной идеи, определяющей характер осуществления участниками частноправовых отношений своих прав и исполнения обязанностей.

Принцип сотрудничества (обязанность сотрудничать) как проявление принципа добросовестности

В западноевропейской континентальной традиции концепция сотрудничества находит свое выражение в понятии «обязанность сотрудничать» ("duty to cooperate") и рассматривается в контексте принципа добросовестности [23, p. 17; 29; 31, p. 5].

В России, правовая система которой относится к романо-германской правовой семье, сотрудничество рассматривается в качестве самостоятельного принципа права, являющегося составной частью более общего принципа добросовестности [14, с. 91].

Таким образом, взгляды на концепцию сотрудничества в Западной Европе и в России различаются. Вместе с тем существенных отличий между «обязанностью сотрудничать» и принципом сотрудничества все же не обнаруживается: можно считать, что единственным серьезным отличием двух подходов является разное наименование института. Думается, это обусловлено разным пониманием такого явления, как принцип права.

По общему признанию, принцип права представляет собой универсальную, всеобщую идею, определяющую характер правового регулирования. По-другому принцип можно определить как наиболее абстрактную норму, регулирующую определенные (и не всегда однородные) общественные отношения. Изучение западноевропейской литературы о принципах права обнаруживает, что у европейских исследователей непопулярной является идея о субординации принципов права. Более востребованной методологией остается выделение отдельных групп обязанностей в рамках традиционно признанных принципов права. «Обязанность сотрудничать» является тому примером -авторы выделяют ее как элемент принципа добросовестности, не определяя при этом как самостоятельный принцип.

Совсем другая тенденция наблюдается в российской цивилистике. Здесь главенствует подход, прямо допускающий «пересечение» разных принципов права и даже их субординацию по отношению друг к другу [5, с. 70], не лишая при этом субординированный принцип общеправового характера, присущего и

субординирующему принципу. По этой причине в российском праве возможно существование сложной системы субординированных и скоординированных друг с другом принципов права.

Поскольку принцип сотрудничества является проявлением принципа добросовестности, в рамках настоящей статьи нами был избран следующий порядок рассуждения: сначала рассмотрим особенности понимания добросовестности как правового принципа и проявление в нем идеи сотрудничества, а затем обратимся к детальному рассмотрению сотрудничества как элемента принципа добросовестности. Принцип сотрудничества рассмотрим в контексте деления гражданско-правовых отношений на относительные и абсолютные. Для наглядности в качестве относительных рассмотрим договорные, преддоговорные обязательства и обязательства из причинения вреда. В качестве абсолютных - вещные правоотношения.

Здесь, однако, следует заметить: для европейской юридической науки соотношение добросовестности и сотрудничества может выглядеть и по-другому. Например, французские Ассоциация Анри Капитана и Общество сравнительного правоведения предложили три ключевых принципа европейского договорного права: «договорная свобода» (contractual freedom), «договорная безопасность» (contractual security) и «договорная лояльность» (contractual "loyalty"). При этом в содержание последнего были включены такие категории, как «добросовестность», «справедливость» и «сотрудничество» в договорных отношениях [32, pp. 11-12]. В этой структуре принцип сотрудничества представлен наравне с принципом добросовестности как субпринцип, который включается в принцип лояльности.

Принимая во внимание вышеизложенные рассуждения, полагаем, что решение вопроса о соотношении принципа добросовестности и категории сотрудничества имеет по большей части конвенциональную природу. Рассмотрение принципа сотрудничества в содержании принципа добросовестности или наравне с ним в составе принципа лояльности, как представляется, на результаты исследования принципа сотрудничества не влияет. По этой причине и далее мы будем придерживаться общепризнан-

ной и привычной для нас концепции включения принципа сотрудничества в содержание принципа добросовестности.

Принцип добросовестности рассматривается как в западноевропейской континентальной, так и в российской доктринах в качестве общеправового принципа, определяющего правовое регулирование всех гражданско-правовых отношений.

В западной континентальной Европе существуют два разных и вместе с тем очень весомых подхода к пониманию принципа добросовестности, ярко отражающих проявление идеи сотрудничества. Эти подходы приняты в Германии (Treu und Glauben) и во Франции (bonne foi).

Обе идеи уходят своими корнями в древнеримскую юриспруденцию, к институту bona fides, служившему критерием определения характера исполнения должником своего обязательства. Согласно bona fides, должник должен был осуществлять исполнение обязательства с учетом не только формальных норм, но и общепризнанных этических правил и нравственных начал поведения членов общества. Критерий bona fides применялся при толковании договоров, оценке действий участников отношений: на предмет возможного наличия в них признаков недобросовестного поведения; при формулировании дополнительных обязанностей на основе обычаев; как основание для возникновения обязанности по возмещению убытков, причиненных поведением, которое противоречило требованиям честного оборота или взаимного сотрудничества [12, с. 99].

Критерий bona fides диктовал: обязанность по раскрытию всей известной информации, необходимой для построения взаимных отношений; требование ясности, четкости и недвусмысленности условий договора; необходимость предоставления дополнительных сведений, имеющих значение для стабильности договорного правоотношения, хоть стороны об этом изначально и не договаривались; исключение притворства, проявление заботливости и т.д. [17, с. 116].

Во французском праве концепция bona fides получила свое развитие намного раньше, чем в германском или российском. Так, первые нормы о добросовестности (bonne foi) были

еще в 1804 году закреплены в статье 1134 ФГК, определяющей, что договоры, заключенные надлежащим образом, должны исполняться их сторонами добросовестно.

Характеризуя указанное требование, французский ученый Р. Демог отмечал: «Контрагенты образуют некий микромир. Это небольшая компания, в которой каждый должен работать ради общей цели, которая является суммой индивидуальных целей, преследуемых каждым, как в гражданском или коммерческом обществе. Тогда противостояние между правом кредитора и интересами должника имеет тенденцию заменяться определенным союзом» («Les contractants forment une sorte de microcosme. C'est une petite societe ou chacun doit travailler dans un but commun qui est la somme des buts individuels poursuivis par chacun, absolument comme dans la societe civile ou commerciale. Alors a l'opposition entre le droit du creancier et l'interet du debiteur tend a se substituer une certaine union») [23, p. 9].

Таким образом, принцип добросовестности в континентальной Европе стал рассматриваться как принцип исполнения договора, участники которого стремятся достичь общей цели, представляющей собой совокупность личных целей каждого. Сотрудничество же становится механизмом достижения общей цели.

В последующем принцип добросовестности в европейских юрисдикциях стал признаваться общеправовым принципом. Соответствующая норма была впервые закреплена в статье 2 швейцарского Гражданского кодекса [27, p. 13]. Затем постепенно аналогичное правило нашло свое отражение и в других европейских странах или в текстах нормативно-правовых актов, или на уровне судебной практики. В России принцип добросовестности был закреплен как отраслевой гражданско-правовой принцип в пункте 3 статьи 1 ГК РФ только в 2012 году с принятием Федерального закона «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»1.

1 О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации: Федер. закон от 30 дек. 2012 г. № 302-ФЗ (ред. от 04.03.2013) // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2012. № 53, ч. 1, ст. 7627.

Во Франции принцип добросовестности признается в настоящее время общим принципом права [24, p. 23-39]. 16 февраля 2016 года Правительством Франции на основании специальных полномочий, предоставленных парламентом Франции законом № 3 2015-177 от 16 февраля 2016 «О модернизации и упрощении законодательства и процедур в области правосудия и внутренних дел» был принят ордонанс № 2016-131 «О реформе договорного права, общего режима и оснований обязательств», которым внесены масштабные изменения в ФГК.

Ключевыми для принципа добросовестности стали два положения. Во-первых, в статье 6 ФГК был сформулирован общий порядок применения принципа добросовестности: закреплена норма, предусматривающая запрет отступать в договорах от норм закона, касающихся общественного порядка и нравственности. Данное правило фактически наделило нормы, касающиеся принципа добросовестности, характером императивных. Во-вторых, в результате реформы произошло полное изменение текста статьи 1134. В действующей ныне редакции данная норма предусматривает последствия ошибки в существенных качествах контрагента и более не закрепляет ни принцип добросовестности, ни обязанность сотрудничать («L'erreur sur les qualités essentielles du cocon-tractant n'est une cause de nullité que dans les contrats conclus en considération de la personne»). Норма о добросовестности при исполнении договоров была перенесена в отдельную статью 1104, предусмотревшую распространение принципа добросовестности не только на этап исполнения договора, но и на преддоговорную стадию («Les contrats doivent être négociés, formés et exécutés de bonne foi. Cette disposition est d'ordre public»).

Как можно заметить, несмотря на признание за принципом добросовестности общеправового значения, ФГК даже в новой редакции закрепляет его лишь в нормах, адресованных сторонам договорных и в некоторых случаях преддоговорных правоотношений. Это означает, что обязанность сотрудничества по-прежнему рассматривается французами как атрибут договорного права.

В Германии принцип доброй совести (Treu und Glauben) нашел свое применение позже, чем во Франции. Реализацию принципа Treu und Glauben современные исследователи обнаруживают не только в договорном, но и в вещном, семейном, трудовом и даже публичном праве [12, с. 97-98; 36, p. 17; 28, S. 127; 22].

Характеризуя принцип добросовестности, немецкие исследователи отмечают его конкретизирующую, дополняющую, ограничительную и корректирующую функции [26].

Конкретизирующая функция определяет то, каким образом реализуются права и выполняются обязанности. Ограничительная функция служит способом установления границ действия субъективного права, поведение за пределами которых подлежит квалификации в качестве злоупотребления правом. Корректирующая функция позволяет с помощью принципа добросовестности изменить содержание правоотношения в тех случаях, когда, например, формальное исполнение обязанностей будет приводить к явным нарушениям целей правового регулирования1. Дополняющая функция предполагает обоснование через содержание принципа добросовестности дополнительных обязанностей, не вытекающих из непосредственного содержания правоотношения [12].

В ходе интеграционных процессов в Европе принцип добросовестности получил признание в проектах по гармонизации частного права стран Европейского Союза. Например, принцип добросовестности упоминается в статье 1 («...a contract can also be created by conclusive behaviours, following a previous statement of intent or according to usage or good faith» [курсив наш. - А. Ф.]), статье 6 («Each of the parties is free to undertake negotiations with a view to concluding a contract without being held at all responsible if said contract is not drawn up, unless his behaviour is contrary to good faith» [курсив наш. - А. Ф.]), статье 7 («In the event of information being omitted or falsely or partially declared, if the contract has not been made or is null, that party who has acted contrary to good faith [курсив

1 Примером реализации корректирующей функции принципа добросовестности следует признать запрет кредитору настаивать на исполнении обязательства должником в месте, хоть и соответствующем условиям договора, но обременительно неудобном для должника.

наш. - А. Ф.] is responsible to the other party...») проекта Европейского Гражданского кодекса.

Большой интерес для понимания обязанности сотрудничать в западноевропейском континентальном праве представляют Модельные правила европейского частного права, являющиеся составной частью документа под названием «Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of reference (DCFR)». Данный документ представляет собой акт кодификации общеевропейских подходов к регулированию частноправовых отношений, воплощающий современную модель гражданского права, созданную с учетом практики ведущих государств - членов Европейского Союза.

Сотрудничество упоминается в Модельных правилах европейского частного права сразу в нескольких статьях. Статья III.-1:104 так и называется: «Co-operation». В ней закрепляется генеральная обязанность должника и кредитора сотрудничать друг с другом в тех случаях и в том объеме, когда это можно разумно ожидать в связи с исполнением обязанности должника. Примерно такое же правило установлено статьей IV.E.-2:201 («The parties to a contract within the scope of this Part of Book IV must collaborate actively and loyally and co-ordinate their respective [курсив наш. - А. Ф.] efforts in order to achieve the objectives of the contract»).

Более детально механизм сотрудничества раскрывается в статье IV.C.-2:103 («Obligation to co-operate») применительно к договорам оказания услуг. В ней, в частности, раскрываются следующие атрибуты обязанности сотрудничать: а) заказчик обязан отвечать на разумные запросы исполнителя о предоставлении информации в той мере, в которой она может разумно рассматриваться как необходимая для выполнения исполнителем обязанностей по договору; б) заказчик обязан давать указания по поводу оказания услуги в той мере, в какой такие указания могут разумно рассматриваться как необходимые для выполнения исполнителем обязанностей, предусмотренных договором; в) заказчик, если на нем лежит обязанность получить какие-либо разрешения или лицензии, должен их своевременно получить, если данное обстоятельство может разумно рассматриваться как

необходимое для выполнения исполнителем обязанностей, предусмотренных договором; г) исполнитель обязан предоставить заказчику разумную возможность контролировать выполнение исполнителем обязанностей, предусмотренных договором; д) стороны обязаны координировать свои усилия в той мере, в какой это может разумно рассматриваться как необходимое условие выполнения ими своих обязанностей, предусмотренных договором.

В определенной степени аналогичное регулирование применяется в строительном подряде (ст. IV.C.-3:102), в других договорах по переработке вещей (ст. IV.C.-4:102), в договорах поручения применительно к обязанностям принципала (ст. IV.D.-2:101), в договорах франчайзинга (ст. IV.E.-4:103) и т.д.

Нетрудно заметить, что во всех перечисленных случаях обязанность сотрудничать признается лишь в договорных отношениях. Вероятно, это является результатом компромисса, достижение которого было целью авторов DCFR, и Модельных правил европейского частного права в частности. Такое положение дел совсем не означает, что европейская обязанность сотрудничать не может быть реализована за пределами договорного права. Забегая вперед, отметим, что мы придерживаемся универсального характера принципа сотрудничества, что дозволяется общеправовым характером принципа добросовестности, в содержании которого существует принцип сотрудничества.

Для того чтобы убедиться в правильности такого подхода, необходимо рассмотреть обязанность сотрудничать через учение об абсолютных и относительных правоотношениях. Это учение формулировалось немецким профессором права О. Вендтом еще в XIX веке. Характеризуя относительные права, О. Вендт отмечал, что они исчерпываются отношениями между конкретными субъектами и приводят к action in personam, абсолютные же, наоборот, не зависят от отношений конкретных субъектов, противостоят каждому и приводят к action in rem [38, pp. 18-19].

В XIX веке уже российский ученый В. К. Райхер [16] обобщил теоретический материал по проблеме деления частных прав на относительные и абсолютные, что стало предпосылкой современного понимания теории отно-

сительных и абсолютных прав. С современных позиций можно сформулировать их следующие ключевые признаки.

Во-первых, субъекту относительного права (правоотношения) всегда противостоит конкретный, заранее определенный другой субъект, являющийся второй стороной этого же правоотношения. Например, кредитору всегда противостоит должник, а должнику - кредитор. При этом за относительным правоотношением признается способность воздействовать на права и интересы третьих лиц, которые стороной правоотношения не являются.

Субъекту абсолютного права (правоотношения), являющемуся обладателем права (упра-вомоченным лицом), противостоят все другие субъекты гражданского права, личности и даже количество которых не определены. Это означает, что каждое абсолютное правоотношение охватывает собой всех правосубъектных членов общества.

Во-вторых, относительное право реализуется, главным образом, в совершении стороной относительного правоотношения действий в интересах другой стороны. Например, обязательственное правоотношение реализуется путем совершения должником действий, составляющих предмет обязательства, в интересах кредитора. Но из данного правила могут быть и исключения, одним из которых можно назвать правоотношение из договора простого товарищества, общая модель которого предполагает обязанность участников договора самостоятельно совершать действия для достижения целей совместной деятельности.

Абсолютное право реализуется в обеспечении управомоченному лицу (правообладателю) возможности осуществлять с принадлежащим ему объектом права (вещью, произведением, изобретением, товарным знаком и т. д.) любые действия, не запрещенные законом, в т. ч. разрешать или запрещать использование объекта третьими лицами.

В-третьих, относительные права защищаются личными исками, предметом которых является, как правило, обязание второй стороны относительного правоотношения совершить определенные действия. При этом удовлетворение требований истца иногда невозможно без совершения другой стороной правоотношения

определенных действий, несмотря на наличие соответствующего решения суда.

Абсолютные права защищаются абсолютно правовыми способами защиты, предусматривающими возврат истцу господства над принадлежащим ему объектом права.

Относительных правоотношений большинство. К их числу относятся: обязательственные правоотношения, включая договорные, охранительные (из причинения вреда) и преддоговорные; корпоративные правоотношения; семейно-правовые отношения (при отнесении семейного права в структуру гражданского права) и др.

Перечень абсолютных прав строго ограничен законом и подчинен принципу numerus clausus, что обусловлено неопределенностью субъектного состава правоотношения и вытекающим из этого требованием нормативной определенности объема и содержания абсолютных прав. К абсолютным можно отнести вещные права (право собственности, сервиту-ты, право залога, право застройки и т. д.), интеллектуальные права (исключительные права на произведения, неимущественные права авторов произведений, патентные права и т. д.), права на средства индивидуализации бизнеса (товарные знаки, фирменные наименования и т. д.), некоторые разновидности корпоративных прав (например, абсолютный характер имеет право участника корпорации на долю в капитале корпорации, противостоящее неопределенному кругу субъектов права, обязанных не нарушать право участника на долю).

Описанные характеристики ряда гражданских прав, как относительных и абсолютных, позволяют по-другому взглянуть на реализацию в соответствующих правоотношениях принципа сотрудничества и обнаружить возможность распространения действия этого принципа за пределы договорных правоотношений, в чем мы убедимся далее.

Реализация принципа сотрудничества (обязанности сотрудничать) в договорных правоотношениях

Договорные правоотношения являются самой распространенной разновидностью относительных гражданско-правовых отношений. Поскольку принцип сотрудничества при-

менительно к договорным правоотношениям, как было отмечено выше, уже неоднократно попадал в фокус внимания исследователей, реализация принципа сотрудничества в договорных правоотношениях является достаточно (и, в общем-то, единственно) изученным аспектом концепции сотрудничества субъектов частного права. Подтверждение правильности этого вывода можно также обнаружить в процитированных нами ранее текстах нормативно-правовых актов, регулирующих обязательственное право на территории европейских государств. Тот же вывод вытекает и из содержания приведенных выше норм Модельных правил европейского частного права и проекта Европейского Гражданского кодекса.

Договорное правоотношение (обязательство) само по себе является актом взаимного согласия субъектов гражданского права. Как было отмечено, еще в первой половине XIX века французский ученый Р. Демог сравнивал договор с микрокосмом, небольшой компанией, где каждый должен работать ради общей цели, которая является суммой индивидуальных целей каждого участника договора. Такой подход привел к тому, что отношения кредитора и должника в договорном обязательстве стали рассматриваться не как противостояние, а как союз сторон имеющих помимо основных обязанностей, предусмотренных договором, еще и обязанность сотрудничать друг другом. Новая теория получила название теории договорной солидарности, в рамках которой были сформулированы две концепции сотрудничества: 1) альтруистическое сотрудничество и 2) «кооперативный индивидуализм». Первая отсылает к моральным ценностям (уважение, доверие, бескорыстие) и самоотречению и предполагает обязательство должника исполнять договор в интересах кредитора. Вторая концепция, наоборот, не требует от сторон договора отказа от личных интересов, но предполагает возможность удовлетворения личных интересов только через сотрудничество, развитию которого должно способствовать правовое регулирование [2]. Нет оснований не согласиться со вторым подходом.

В немецкой правовой доктрине обязанности по сотрудничеству, основой для которых стал принцип доброй совести (Treu und

Glauben), включаются в содержание договорного правоотношения в качестве групп дополнительных (вспомогательных) обязанностей, как связанных, так и не связанных с предметом обязательства [13].

Связанными с предметом обязательства признаются обязанности по сотрудничеству. К их числу относятся обязанности по информированию, разъяснению, предоставлению отчета, консультированию, по обеспечению действительности заключенного договора, предоставлению требуемых документов, подаче необходимых заявлений в компетентные органы, получению разрешений со стороны третьих лиц и т. д. [13].

Не связанными с предметом обязательства считаются охранительные обязанности. Формально они не называются обязанностями по сотрудничеству, однако и в них можно усмотреть признаки сотрудничества. Охранительные обязанности предполагают обязанность сторон учитывать и охранять права и интересы друг друга, что обусловлено особым доверительным характером отношений сторон договора, которые делают права и интересы сторон более уязвимыми [13].

Все договорные правоотношения по степени реализации в них идеи сотрудничества можно распределить на две группы: дискретные договоры (discrete contracts) и реляционные договоры (relation contracts). Такой классификации придерживался английский судья Г. Легат-та в деле Yam Seng Pte Limited v International Trade Corporation Limited [31]. Данный подход представляется удачным, так как позволяет классифицировать гражданско-правовые договоры по критерию реализации в них принципа сотрудничества независимо от юрисдикции, в которой находится субъект, осуществляющий классификацию.

Дискретными можно считать договоры, в которых степень доверия сторон и требуемой взаимопомощи не имеет существенного значения. Здесь принцип сотрудничества проявляется наименьшим образом. К этой группе относятся «разовые» договоры, не предполагающие длительного взаимодействия [19, p. 409]. В таких договорах целью взаимодействия субъектов права является цель конкретного договора (например, возмездно передать вещь из собст-

венности продавца в собственность покупателя, перевести груз из пункта «А» в пункт «Б» за плату и т. д.).

Примером реализации принципа сотрудничества в дискретных договорах будет являться обязанность продавца обеспечить сохранность товара до его передачи покупателю даже в том случае, если риск случайной гибели товара в силу положений договора переходит к покупателю до момента фактической передачи (например, с момента оплаты, со дня заключения договора и т.д.)1. Предваряя возможные возражения, необходимо отметить, что данная обязанность ни в коей мере не блокирует положение договора, устанавливающее более ранний момент перехода риска гибели товара. При применении принципа сотрудничества покупатель, к которому риск случайной гибели товара перешел до момента передачи товара, по-прежнему будет лишен возможности взыскать размер ущерба с продавца, но за одним исключением: если только продавец не нарушил императивов принципа сотрудничества и «попустительски» отнесся к условиям хранения проданного товара, т. е. действовал недобросовестно, чем создал препятствия к достижению цели сторон договора - возмездной передаче товара в собственность покупателя.

Реляционные договоры предполагают длительное взаимодействие, в силу чего содержат «подразумеваемые» условия, которые могут быть прямо не оговорены в тексте договора [19, р. 409; 31, р. 3]. Такие «подразумеваемые» условия могут возникать на основе принципа сотрудничества в течение всего периода действия договора. Например, в ходе исполнения договора может возникнуть необходимость изменить порядок расчетов, место оказания услуг и т. д. Нет сомнений, что в силу принципа сотрудничества стороны такого договора могут даже не заключать дополнительных соглаше-

1 Данная обязанность следует из того, что при исполнении любого договора купли-продажи, продаваемый по которому товар на момент заключения договора находится у продавца, существует «временной лаг» между моментами заключения и оплаты договора и моментом получения товара покупателем. В такой ситуации покупатель объективно не может обеспечить сохранность имущества, несмотря на наличие на нем риска случайной гибели. В то же время продавцу, осуществлявшему хранение товара до его продажи, обеспечить сохранность имущества не будет столь обременительно.

ний к договору, но внести в свои договоренности изменения, которых они обязаны придер-живаться2.

Длительность взаимоотношений сторон реляционного договора может быть основанием для существования у субъектов договора при заключении реляционного договора более глобальных целей, чем это допускает содержание конкретного договора. Такая цель может охватываться целой системой взаимосвязанных договоров. Убедительным примером этого служит система договоров, формируемая в целях капитального строительства. В данных отношениях одинаково важное значение имеют и заказчик, и инвесторы, и генеральный подрядчик, и субподрядчики, и даже органы государственной власти, осуществляющие государственный надзор за процессом строительства. При этом для всех перечисленных субъектов существует общая цель - окончить строительство: только в этом случае участники получат максимальное удовлетворение своих личных целей (заказчик - право на оставление за собой прибыли от строительства, инвесторы - право собственности на помещения в здании, подрядчики -вознаграждение за произведенные работы).

В составе группы реляционных договоров обнаруживается самостоятельная группа фидуциарных сделок. Причиной отнесения их к реляционным договорам служит то, что доверие, свойственное в разной степени всем договорным обязательствам, играет здесь роль конститутивного признака. Если следовать из буквального толкования понятия фидуциарной сделки, т. е. сделки, основанной на доверии,

2 При этом, безусловно, такие договоренности не должны нарушать интересов третьих лиц. В противном случае по аналогии с договорами, требующими государственной регистрации (п. 3 ст. 433 ГК РФ), должен применяться принцип непротивопоставимости условий договора, не закрепленных в надлежащей форме, против третьих лиц. Возможность придания юридической силы договоренностям сторон, не зафиксированным в надлежащей форме, следует из толкования правовой позиции Пленума Верховного Суда РФ, изложенной в абзаце 3 пункта 43 постановления от 25 декабря 2018 г. № 49 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации о заключении и толковании договора». Данным абзацем предусмотрено, что условия договора подлежат толкованию таким образом, чтобы не позволить какой-либо стороне договора извлекать преимущество из незаконного или недобросовестного поведения; толкование договора не должно приводить к такому пониманию условия договора, которое стороны с очевидностью не могли иметь в виду.

можно предположить, что в данном виде обязательств принцип сотрудничества играет большую роль, чем в иных реляционных договорах. На самом деле это не так: большее значение в фидуциарных сделках имеет принцип надлежащего исполнения сторонами своих обязательств, чем принцип сотрудничества. Чтобы в этом убедиться, рассмотрим понятие фидуциарных сделок подробнее.

Ю. С. Гамбаров относил к фидуциарным сделки, которые «...сверх объявленных ими последствий, имеют целью произвести еще другие, уклоняющиеся от первых и остающиеся скрытыми для третьих лиц последствия» [3, с. 748].

О. С. Иоффе еще более конкретно определил понятие фидуциарной сделки как сделки, которая обусловливает несовпадение между внутренними отношениями участников и их внешним выражением. В качестве примера автор приводил договор комиссии [7].

Выходит, что фидуциарность как свойство сделки определяет характер внутренних отношений между субъектами договорного обязательства, заключающийся в предоставлении стороной договора другой стороне большего объема правомочий, чем это следует из формальных условий, открытых для третьих лиц. Вторым признаком фидуциарных сделок называют обязанность стороны сделки действовать не в своих интересах, а в интересах своего контрагента [7].

Пожалуй, самыми ярким из исследуемых в современной российской правовой науке примеров фидуциарных сделок является договор, предусматривающий передачу имущества в обеспечительную собственность кредитора (титульное обеспечение).

Титульное обеспечение - это непоименованный способ обеспечения исполнения обязательств. Оно реализуется в двух вариантах: 1) обеспечительное удержание права собственности и 2) обеспечительная передача права собственности [8, с. 423].

Обеспечительное удержание предполагает сохранение за кредитором права собственности на передаваемое должнику имущество до тех пор, пока должник не исполнит обеспечиваемое обязательство. Этот способ в России применяется в конструкциях выкупного ли-

зинга1, аренды с правом выкупа (ст. 624 ГК РФ), купли-продажи с условием об удержании права собственности за продавцом до момента полной оплаты товара (ст. 491 ГК РФ) [6, с. 98-99].

Обеспечительная передача собственности заключается в том, что должник в обеспечение исполнения обязательства перед кредитором передает свое имущество в собственность кредитора; при этом после исполнения обеспечиваемого обязательства кредитор обязан вернуть должнику предмет обеспечения обратно в собственность. Такая конструкция применяется в обеспечительном факторинге (ст. 824 ГК РФ), когда исполнение обязательств клиента обеспечивается уступкой фактору права требования к должнику клиента; в возвратном лизинге (абз. 4 п. 1 ст. 4 Федерального закона «О финансовой аренде (лизинге)»2), когда продавцом и лизингополучателем выступает одно лицо; в договорах репо (ст. 51.3 Федерального закона «О рынке ценных бумаг»3), но только в том случае, если удается установить, что целью договора является не получение прибыли, например, от изменения курса валюты платежа (спекулятивная цель), а именно предоставление финансирования под титульное обеспечение ценными бумагами [6, с. 100].

Проблема применения данного способа обеспечения исполнения обязательств кроется в коллизии норм российского гражданского права, а также крайне осторожном отношении российского правопорядка к институту расщепленной (доверительной) собственности, возникшему в Средние века в Англии, востребованность которого объяснялась необходимо-

1 Пленум ВАС РФ в постановлении от 14 марта 2014 г. № 17 дал следующую характеристику выкупного лизинга: «По общему правилу в договоре выкупного лизинга имущественный интерес лизингодателя заключается в размещении и последующем возврате с прибылью денежных средств, а имущественный интерес лизингополучателя -в приобретении предмета лизинга в собственность за счет средств, предоставленных лизингодателем, и при его содействии. Приобретение лизингодателем права собственности на предмет лизинга служит для него обеспечением обязательств лизингополучателя по уплате установленных договором платежей, а также гарантией возврата вложенного» [курсив наш. - А. Ф.].

2 О финансовой аренде (лизинге): Федер. закон от 29 окт. 1998 г. № 164-ФЗ (ред. от 16.10.2017) // Собр. законодательства Рос. Федерации. 1998. № 44, ст. 5394.

3 О рынке ценных бумаг: Федер. закон от 22 апр. 1996 г. № 39-ФЗ (ред. от. 31.07.2020) // Там же. 1996. № 17, ст. 1918.

стью обеспечить управление имуществом в отсутствие их реальных собственников (крестоносцев, исследователей-путешественников и т.д.). Для этого имущество как бы передавалось в собственность доверенных лиц (трастье), которые уже от своего имени, но в интересах учредителя и выгодоприобретателей траста осуществляли с имуществом необходимые фактические и юридические действия [27, рр. 9-10].

Коллизия норм российского гражданского права и института доверительной собственности состоит в том, что, с одной стороны, пункт 1 статьи 329 ГК РФ предусматривает открытый перечень способов обеспечения исполнения обязательств, допуская возможность предусмотреть договором любой способ обеспечения обязательств. С другой стороны, статья 209 ГК РФ закрепляет конструкцию унитарного права собственности, т. е. неделимого абсолютного права владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом, не допускающего существование двух абсолютных единоличных прав собственности на один объект.

Фидуциарность договора, предусматривающего передачу имущества должника в обеспечительную собственность кредитора, раскрывается в том, что кредитор получает имущество в собственность, что для российского гражданского оборота означает абсолютное право владеть, пользоваться и распоряжаться этим имуществом по своему усмотрению. Однако в силу содержания договора между таким кредитором и его должником правомочия кредитора как собственника ограничены. Вместе с тем действующее российское законодательство не содержит механизмов защиты прав должника, передавшего свое имущество в титульное обеспечение: в удовлетворении исковых требований должника о признании недействительной сделки по отчуждению обеспечивающего имущества кредитором в пользу третьего лица, являющегося добросовестным приобретателем, может быть отказано1 со ссылкой в том числе

1 Например, судебной коллегией по гражданским делам Саратовского областного суда рассматривалось дело по иску должника, передавшего квартиру в собственность кредитора в обеспечение исполнения обязательств по договору займа, к новому собственнику квартиры, который приобрел ее у кредитора до наступления оснований к оставлению кредитором квартиры в своей собственности. В рамках данного дела ответчиком был заявлен довод о

на постановление Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2003 г. № 6-П2.

Полагаем, что единственной гарантией защиты интересов стороны фидуциарного договора в России остается принцип надлежащего исполнения обязательств, который существует независимо от принципа сотрудничества. По этой причине приходится констатировать, что принцип сотрудничества в фидуциарных сделках реализуется так же, как и в иных реляционных договорах.

Как уже было отмечено, принцип сотрудничества является проявлением принципа добросовестности или, по терминологии российской правовой науки, императивом принципа добросовестности. Но чем же обусловлено выделение в содержании принципа добросовестности самостоятельного принципа сотрудничества? Ответ на этот вопрос следует из перечня функций, которые «выполняет» принцип сотрудничества для сторон договора.

Достижение общей цели сторон договора может осуществляться разными способами, одним из которых является взаимная помощь сторон договора друг другу в осуществлении субъективных прав и исполнении юридических обязанностей. При этом построение отношений с контрагентом на основе сотрудничества, скорее всего, не будет единственно достаточным для достижения цели договора. Иными словами, обязанность сотрудничать носит факультативный характер и имеет своей целью обеспечение не простого, а эффективного исполнения договора. Учитывая это, первой функцией

своей добросовестности, однако истцу удалось его опровергнуть: ответчик работал у кредитора и располагал сведениями об обстоятельствах предоставления займа (см. апелляционное определение Саратовского областного суда от 14.03.2018 по делу №33-1090/2018. URL: https://oblsud--sar.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv _num=1&name_op=doc&number= 1085096&delo_id=5&new =5 &text_number= 1.

Полагаем, что при доказанности добросовестности решение было бы противоположным, так как отечественное правовое регулирование не позволяет сформулировать презумпцию осведомленности приобретателя об обременении имущества титульным обеспечением.

2 По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан О. М. Мариниче-вой, А. В. Немировской, З. А. Скляновой, Р. М. Скляновой и В. М. Ширяева: постановление Конституц. Суда РФ от 21 апр. 2003 г. № 6-П // Вестник Конституционного Суда РФ. 2003. № 3.

принципа сотрудничества назовем повышение степени эффективности исполнения договора.

Практике известны случаи, когда просто формальное осуществление сторонами договора своих прав и исполнение обязанностей не позволяет достигнуть цели договора: в ходе исполнения договора могут возникнуть или обнаружиться обстоятельства, объективно препятствующие исполнению договора (полагаем, что законная цель любого договора достигается через его исполнение).

Очень иллюстративное дело было рассмотрено в Арбитражном суде Брянской области. В суд с иском к государственному автономному учреждению здравоохранения обратился индивидуальный предприниматель. Он просил признать недействительным односторонний отказ ответчика от исполнения договора поставки медицинского оборудования. Одновременно в тот же суд с иском обратился ответчик по иску предпринимателя (учреждение здравоохранения) к этому же предпринимателю. Предметом второго иска было признание недействительным одностороннего отказа предпринимателя от исполнения указанного договора поставки оборудования. Дела были объединены в одно производство.

В ходе рассмотрения дела установлено, что между сторонами заключен договор поставки оборудования, по которому предприниматель обязался поставить учреждению здравоохранения восемь коробов с оборудованием. В качестве места разгрузки был определен первый этаж поликлиники. В ходе исполнения договора предприниматель столкнулся с проблемой: габариты восьмого короба превышали размер дверного проема поликлиники, что делало невозможным исполнение договора в оставшейся части. Об этом обстоятельстве предприниматель сообщил руководству учреждения, которым меры по устранению препятствия предприняты не были. Тогда предприниматель направил в адрес заказчика уведомление об одностороннем отказе от исполнения договора по причине невозможности его исполнения.

Судом первой инстанции иск предпринимателя оставлен без удовлетворения, а иск учреждения удовлетворен, отказ предпринимателя признан недействительным. Суд апелляционной инстанции с таким решением согласился.

Арбитражным судом Центрального округа судебные постановления нижестоящих судов были отменены, дело направлено на новое рассмотрение в суд первой инстанции. Основанием для отмены судебных постановлений послужило то, что судами не была дана надлежащая оценка поведения руководства учреждения здравоохранения с точки зрения добросовестности и необходимости содействия исполнению обязательства: установлено, что учреждение не предпринимало мер по устранению непредвиденных и в связи с этим не учтенных при заключении договора обстоятельств1.

В описанном деле суд фактически признал, что принцип сотрудничества предполагает совместную деятельность сторон договора по устранению непредвиденных обстоятельств. В этом проявляется вторая функция принципа сотрудничества: устранение непредвиденных на момент заключения договора обстоятельств, препятствующих к достижению цели договора.

Таким образом, в договорных правоотношениях (обязательствах) принцип сотрудничества проявляется всегда, но в разном объеме: большей степени сотрудничества требуется в реляционных договорах, меньшей - в дискретных. При этом принцип сотрудничества имеет две функции: 1) обеспечение наиболее эффективного достижения цели договора и 2) устранение непредвиденных на момент заключения договора обстоятельств, которые препятствуют достижению его цели. Так как принцип сотрудничества исторически сформировался в рамках договорного права, данные функции принципа могут быть применены и при рассмотрении принципа применительно к другим гражданско-правовым отношениям.

Реализация принципа сотрудничества

(обязанности сотрудничать) во внедоговорных обязательственных правоотношениях

Возможность реализации принципа сотрудничества мы наблюдаем и во внедоговор-ных обязательствах, т. е. относительных право-

1 Постановление Арбитражного суда Центрального округа Брянской обл. от 10.07.2019 по делу № А09-9792/2018 [Электронный ресурс]. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».

отношениях, в силу которых одно лицо (должник) обязано совершить в пользу другого лица (кредитора) определенные действия либо воздержаться от совершения каких-либо действий, юридическим фактом - основанием возникновения которых служит иное, помимо договора, явление реальной действительности.

Среди всех известных видов внедоговорных обязательств реализацию принципа сотрудничества можно обнаружить, как минимум, в двух случаях: в преддоговорных правоотношениях и обязательствах из причинения вреда.

Преддоговорные правоотношения мы рассматриваем как разновидность внедоговорных неимущественных обязательств, целью которых является подготовка к заключению гражданско-правового договора.

Юридическим фактом - основанием возникновения преддоговорного обязательства служит либо вступление в переговоры о заключении договора [4, с. 22], либо момент, когда поведение сторон, вступивших в переговоры, явно свидетельствует о намерении заключить договор или вести переговоры об их заключении (направление предложения делать оферты, подписание промежуточных протоколов, соглашений и меморандумов, осуществление согласованных расходов на подготовку к будущему договору, парафирование согласованного текста договора и т.п.) [1, с. 9], либо, как отмечают А. Шварц и Р. Е. Скотт, «...стороны согласовали все существенные условия и намерены увековечить это соглашение в официальном документе» («.the parties have agreed on all material terms and intend to memorialize this agreement in a formal document») [34, p. 664].

Рассмотрение преддоговорных правоотношений как разновидности внедоговорных обязательств оправдывается тем, что преддоговорное правоотношение по содержанию является обязательственным, поскольку соответствует определению обязательства, закрепленному в пункте 1 статьи 307 ГК РФ или параграфе 21 ГГУ, которое можно сформулировать так: «обязательство - это относительное правоотношение, в силу которого одно лицо (должник) обязано совершать в пользу другого лица (кредитора) определенные содержанием правоотношения действия; например, передать имущество, выполнить работу, оказать услугу, внести

вклад в совместную деятельность, уплатить деньги и т.п. либо воздержаться от определенного действия, а кредитор имеет право требовать от должника исполнения его обязанности». По назначению преддоговорное правоотношение является организационным, т. е. направленным на создание другого - организуемого - правоотношения, которым в этом случае будет выступать заключаемый посредством переговоров договор.

Относя организационные, т. е. неимущественные, преддоговорные правоотношения к категории обязательств, мы соглашаемся с возможностью существования самостоятельной группы обязательств, не опосредующих товарооборот (неимущественных обязательств). Такая точка зрения не является общепризнанной, поэтому требует пояснения.

Существуют два мнения относительно природы обязательства. Согласно первому подходу, одним из основных признаков обязательства является его функция - обеспечение динамики имущественного оборота [5, с. 29]. Такое понимание можно назвать классическим. Оно пришло в современную цивилистику из римского права: «.только то может быть предметом обязательства, что может быть выплачено деньгами...» [15, с. 114].

Основными аргументами сторонников этого подхода являются, во-первых, отсутствие возможности принудительного исполнения неимущественного обязательства, не обладающего имущественной санкцией, и, во-вторых, обращение неимущественного обязательства к личности должника, а не к его имуществу: по мнению сторонников классического подхода, обращение к личности означает ограничение правоспособности должника, а потому не допустимо [18, с. 24-25].

Сторонники данной точки зрения считают, что правоотношения, не являющиеся собственно обязательственными, т. е. не опосредующие товарооборот (например, предварительные договоры), «.непосредственно обслуживают имущественный оборот, неотделимы от него и в этом смысле не имеют самостоятельного значения...» [5, с. 26].

Последнее утверждение, особенно со ссылкой в качестве примера на предварительный договор, спорно. Чтобы в этом убедиться,

необходимо понять экономическую функцию данной договорной конструкции, ответив на вопрос о том, почему стороны предварительного договора, если они уже достигли соглашения о том, что между ними будет заключен основной договор, не могут сразу заключить основной договор, например, с условием об оплате в кредит (ст. 488 ГК РФ) или с условием о сохранении права собственности за продавцом до оплаты товара (ст. 491 ГК РФ), либо же с отме-нительными условиями, или прибегнуть к конструкции опционного договора.

По всей видимости, это объясняется тем, что предварительный договор предоставляет сторонам несколько большие возможности, чем просто гарантирование заключения основного договора. Например, заключая предварительный договор купли-продажи недвижимого имущества, стороны могут заранее предполагать возможность того, что основной договор все-таки не будет заключен (это объясняет выбор именно модели предварительного договора, а не опционного договора или основного договора). Мотивом такого подхода может служить стремление покупателя остановить процедуру продажи имущества, чтобы выиграть время на осмотр альтернативных объектов и не утратить при этом возможность купить объект, в отношении которого заключается предварительный договор. Для продавца такая конструкция может быть выгодна тем, что предварительный договор может предусматривать вознаграждение продавца в случае одностороннего отказа покупателя от исполнения предварительного договора (плату за выход из договора).

Кроме предварительного договора существуют и другие примеры организационных обязательств: например, обязательства из договора организации перевозки грузов, учредительный договор, договор простого товарищества, государственный контракт на поставку для государственных и муниципальных нужд, договоры между транспортными организациями [11].

Альтернативой классическому подходу является признание самостоятельного значения неимущественных обязательств. Одним из инициаторов такого подхода был немецкий ученый Рудольф фон Иеринг. Суть подхода заключается в том, что действия неимущест-

венного характера тоже могут быть предметом обязательства, что подтверждается наличием в пределах гражданского права «.областей неимущественного характера - прежде всего личных семейных отношений» [15, с. 115], а в современной юриспруденции и организационных отношений, в т. ч. преддоговорных.

Отказ от признания за организационными правоотношениями характера обязательств создает искусственную проблему квалификации преддоговорных правоотношений. Данные правоотношения невозможно отнести к договорным, так как отсутствует соответствующий юридический факт (договор). При этом в доктрине отсутствует учение о существующих за пределами обязательства самостоятельных организационных правоотношениях sui generis1. Учитывая это, преддоговорные правоотношения мы рассматриваем как разновидность вне-договорных организационных (неимущественных) обязательств. Этого же подхода придерживается германский законодатель: в силу подпункта 1 пункта 2 параграфа 311 ГГУ, вступление в переговоры о заключении договора является основанием для возникновения обязательства, содержащего обязанности согласно абзацу 2 параграфа 241 ГГУ; в соответствии с пунктом 3 параграфа 311 ГГУ, обязательство, содержащее обязанности согласно абзацу 2 параграфа 241 ГГУ, может также возникнуть в отношении лиц, которые сами не должны стать сторонами в договоре. Такое обязательство возникает, в частности, когда третье лицо пользуется особым доверием и таким образом оказывает значительное влияние на предварительные переговоры или на заключение договора.

Правовой науке известны две основных процедуры заключения договора: 1) классическая процедура с использованием акцепта и оферты и 2) заключение договора посредством переговоров. Помимо основных существуют еще специальные процедуры: заключение договора на торгах, заключение публичного договора, с помощью электронных сетей, с использованием писем о подтверждении и т. д. [10, с. 80].

1 Организационные правоотношения, как правило, рассматриваются в контексте обязательств: либо как самостоятельные неимущественные обязательства, либо как тесно связанные с обязательствами и потому несамостоятельные правоотношения.

Специальные процедуры в рамках настоящей статьи мы не рассматриваем, поскольку они существуют либо для какой-то определенной цели (например, торги) и регулируются в императивном порядке специальным законодательством, либо представляют собой частный случай договорного обязательства (предварительный договор, рамочный договор, опцион на заключение договора, опционный договор и т. д.).

В рамках классической процедуры принцип сотрудничества нереализуем. Причиной является то, что принцип сотрудничества определяет характер осуществления прав и исполнения обязанностей, уже существующих в рамках какого-то обязательства. В классической процедуре мы не можем установить наличие такого обязательства. Согласно ст. 435 ГК РФ, офертой признается адресованное одному или нескольким конкретным лицам предложение, которое достаточно определенно и выражает намерение лица, сделавшего предложение, считать себя заключившим договор с адресатом, которым будет принято предложение. Акцептом признается ответ лица, которому адресована оферта, о ее принятии (ст. 438 ГК РФ). Договор при таком способе считается заключенным с момента принятия акцепта (п. 1 ст. 433 ГК РФ). Как видно, до надлежащего акцепта стороны классических преддоговорных отно-шений1 не связаны преддоговорным правоотношением и могут действовать исходя из своих личных целей, не учитывая интересы отсутствующего пока контрагента.

Совсем иная ситуация наблюдается в процедуре заключения договоров посредством переговоров. Переговоры - более гибкий и неформальный способ. Ключевым достоинством переговоров является то, что при таком способе между субъектами гражданского права (сторонами переговоров) еще до заключения договора может возникнуть особое правоотношение, что приводит к связанности субъектов друг с другом. Последнее обстоятельство повышает степень обеспеченности интересов участников переговоров и в то же время налагает на них дополнительную ответственность за соблюдение

1 Эти отношения не регулируются правом, поэтому мы называем их преддоговорными отношениями, а не правоотношениями.

интересов контрагента. Поэтому основная норма, регулирующая порядок ведения переговоров, как в российском (п. 2 ст. 434.1 ГК РФ), так и в западноевропейских правопорядках [35; 39, pp. 171-198; 34, pp. 668-673], определяет, что при вступлении в переговоры о заключении договора, в ходе их проведения и по их завершении стороны обязаны действовать добросовестно.

Авторы компаративного исследования преддоговорной ответственности в странах англосаксонской и континентальной правовых семей И. Швенцер, П. Хачем и К. Ки отмечают, что во всех правовых системах, в которых закреплен принцип добросовестности, признается правило о том, что при ведении переговоров стороны принимают на себя определенную степень ответственности за защиту законных интересов другой стороны. В рамках преддоговорных правоотношений авторы обнаруживают три дополнительные группы обязанностей, содержательно раскрывающих императивы принципа добросовестности применительно к преддоговорным правоотношениям. Такие группы включают в себя: 1) информационные обязанности («information duties»); 2) требование честного поведения («.certain honest behavior...») и 3) требование по сохранению конфиденциальности информации («duties of confidentiality») [35].

Все три группы мы обнаруживаем в тексте статьи 434.1 ГК РФ, регулирующей порядок ведения переговоров. Так, согласно пункту 2, не допускается вступление в переговоры или их продолжение при заведомом отсутствии намерения достичь соглашения (требование честного поведения), недобросовестными действиями предполагаются предоставление неполной или недостоверной информации (информационные обязанности) и внезапное и неоправданное прекращение переговоров при обстоятельствах, когда другая сторона не могла разумно этого ожидать (требование честного поведения)2. Согласно пункту 4 статьи 434.1 ГК РФ, если в ходе переговоров сторона получает инфор-

2 Честное поведение предполагает открытое отношение к контрагенту. Внезапное и неоправданное прерывание переговоров, если контрагент действительно полагался на то, что договор все же будет заключен, свидетельствует о нарушении обязанности вести переговоры в открытую, т. е. является нарушением требования честного поведения.

мацию, которая передана ей в качестве конфиденциальной, она обязана не раскрывать эту информацию и не использовать ее ненадлежащим образом для своих целей независимо от того, будет ли заключен договор (требование по сохранению конфиденциальной информации).

Если все преддоговорное отношение регулируется принципом добросовестности, то тогда справедлив вывод о том, что и принцип сотрудничества здесь также находит свою реализацию, что свидетельствует о возможности его применения за пределами договорных правоотношений.

Интересным представляется порассуждать над возможностью реализации идеи сотрудничества во внедоговорных обязательствах из причинения вреда (деликтных обязательствах).

В отличие от преддоговорных правоотношений и договоров, стороны деликтного обязательства вступают в правовую связь против своей воли (однако стоит предположить, что потерпевший, наверное, хотел бы избежать участи быть потерпевшим). Если учитывать хотя бы только это обстоятельство, можно подумать, что никакого сотрудничества здесь быть не может. По крайней мере, до тех пор пока между сторонами деликтного правоотношения не будет достигнуто соглашение о порядке возмещения ущерба.

Все же представляется, что ситуация не является столь однозначной. Если мы проанализируем положения ФГК, ГГУ, ГК РФ и Модельные правила европейского частного права, то обнаружим во всех актах одно и то же правило о том, что лицо, причинившее вред, обязано этот вред возместить (ст. 1382 ФГК; параграфы 249, 823 ГГУ; ст. 1064 ГК РФ; ст. VI.-1:101 Модельных правил европейского частного права). Таким образом, в силу факта причинения вреда личности или имуществу между сторонами возникает правоотношение, целью которого является возмещение потерпевшему причиненного вреда или, как точно выразился германский законодатель, восстановление положения, которое существовало бы, если обстоятельство, обязывающее к возмещению, не наступило бы (п. 1 параграфа 249 ГГУ).

Достижение указанной цели требует соблюдения двух условий: во-первых, проведения

сторонами обязательства из причинения вреда мероприятий, направленных на минимизацию размера вреда, а также на предотвращение дальнейшего увеличения размера вреда; во-вторых, принятия сторонами обязательства из причинения вреда (как причинителем вреда, так и самим потерпевшим) всех возможных мер по получению потерпевшим причитающегося ему возмещения.

Проведение мероприятий по минимизации вреда необходимо, поскольку с повышением подлежащих выплате сумм снижается вероятность того, что у причинителя вреда хватит финансовых возможностей для их выплаты. Примерами таких мероприятий могут быть своевременное обращение потерпевшего за медицинской помощью, консервация поврежденного имущества, предоставление причинителем вреда средств для оперативной помощи потерпевшему и т. д.

Если обязанность причинителя вреда по совершению действий, направленных на устранение вреда и его минимизацию вытекает из принципов неприкосновенности собственности и неприкосновенности личности, то в отношении аналогичной обязанности потерпевшего этот вывод однозначно не следует. Совершая действия по своевременному обращению за медицинской помощью или консервации поврежденного имущества, зная при этом, что делинквент будет в любом случае обязан возместить ущерб в полном объеме, потерпевший фактически помогает делинквенту, уменьшая степень (размер) его ответственности за совершенный деликт. Разве это не может считаться проявлением добросовестности в форме сотрудничества?

Принятие сторонами обязательства из причинения вреда всех возможных мер, направленных на получение потерпевшим причитающегося полного возмещения, позволяет расширить перечень источников, из которых потерпевший сможет получить удовлетворение. В этом случае источником обязанностей также является принцип сотрудничества. Как было отмечено ранее, причинитель вреда обязан возместить потерпевшему причиненный вред. С чисто практических целей это может означать, что причинитель вреда должен предоставить потерпевшему возмещение из соб-

ственных средств (стоимости собственного имущества), за исключением случаев, когда вред может быть возмещен за счет имущества иных лиц, например законных представителей, если вред причинен несовершеннолетним гражданином (ст. 1073, 1074 ГК РФ; параграф 832 ГГУ). В таком случае при недостаточности имущества причинитель вреда будет продолжать оставаться должником потерпевшего, как минимум, до истечения сроков давности взыскания долга (исковой давности, сроков принудительного исполнения решения о взыскании ущерба и т. д.). Очевидно, что такое положение дел не отвечает требованию соблюдения справедливости и добросовестности. Нарушение справедливости заключается в том, что нарушенный охраняемый законом интерес потерпевшего оказывается без надлежащей защиты, а нарушение добросовестности - в том, что виновник получает возможность не стремиться к возмещению ущерба со ссылкой на отсутствие у него имущества. Чтобы этого не происходило, обязанность причи-нителя вреда возместить причиненный ущерб необходимо толковать шире, используя для этого принцип добросовестности, детализируя его через принцип сотрудничества.

Реализация принципа сотрудничества применительно к обязанности делинквента возместить причиненный ущерб будет означать возникновение у последнего обязанности не только возместить вред за счет собственного имущества, но и предпринять меры по получению потерпевшим удовлетворения за счет иных источников. Таким «иным источником» может быть страховое возмещение, если ответственность причинителя вреда была застрахована [25], либо если застрахованными оказались жизнь, здоровье или имущество потерпевшего. Аналогичная обязанность по получению удовлетворения из иных источников должна налагаться и на потерпевшего. Так, например, если потерпевшим был застрахован риск причинения вреда его имуществу, обращение за возмещением только к делинквенту, игнорируя при этом возможность получить страховое возмещение, следует признать недобросовестным поведением, так как в этом случае потерпевший, если у него нет разумных мотивов не обращаться за выплатой страхового возмещения,

очевидно, реализует свое право на получение возмещения ущерба непосредственно от при-чинителя вреда не с целью восстановить свое имущественное положение, а с целью ухудшить имущественное положение причинителя вреда.

Подводя итог, необходимо признать, что перенесение взгляда с узкого круга договорных правоотношений на всю совокупность относительных правоотношений позволяет установить возможность реализации принципа сотрудничества не только в договорных обязательствах, но также и в обязательствах из причинения вреда и преддоговорных правоотношениях.

Реализация принципа сотрудничества (обязанности сотрудничать) в вещных правоотношениях

Как было отмечено выше, в западноевропейской науке высказывается два мнения насчет применения принципа добросовестности и обязанности сотрудничать за пределами договорных правоотношений. Французский подход не предполагает распространения обязанности сотрудничать на иные, помимо договорных, правоотношения. Немецкий подход допускает существование обязанности сотрудничать как дополнительной обязанности, входящей в содержание гражданского правоотношения и обосновываемой через действие принципа доброй совести. Общеевропейский компромиссный подход (DCFR) по своему содержанию оказывается ближе к французской модели.

В этой связи исходя из французского подхода рассмотреть реализацию обязанности сотрудничать и принципа сотрудничества в абсолютных правоотношениях невозможно. Однако с позиций немецкого и российского права ситуация представляется совершенно иной.

Для того чтобы понять механизм реализации принципа сотрудничества в вещных правоотношениях, являющихся абсолютными, необходимо определиться с основными положениями теории абсолютных правоотношений, которых придерживаемся мы и которые можно считать общепризнанными в континентальной юридической науке.

Во-первых, абсолютные правоотношения -это правоотношения между субъектом-правообладателем абсолютного права (права собст-

венности, сервитута, права залога, права застройки, исключительного права на результат интеллектуальной деятельности и т. д.) и всеми иными правосубъектными лицами, как юридическими, так и физическими, как знакомыми, так и незнакомыми обладателю абсолютного права и друг другу.

Во-вторых, объектом абсолютного правоотношения является поведение субъектов правоотношения, определяемое его содержанием. Объект права, по отношению к которому у обладателя абсолютного права (управомоченного лица, правообладателя) возникает абсолютное право, не стоит смешивать с объектом правоотношения. Чтобы не путаться в терминологии, для целей нашего исследования будем такие объекты (вещи, произведения, изобретения, средства индивидуализации и т. д.) именовать понятием «предмет правоотношения».

В-третьих, содержанием абсолютного правоотношения служит комплекс прав и обязанностей, которые в общем виде можно охарактеризовать как, с одной стороны, право обладателя абсолютного права (управомоченного лица, правообладателя) осуществлять с предметом правоотношения любые действия, если только они не нарушают прав и охраняемых законом интересов третьих лиц; и с другой стороны, обязанность каждого иного субъекта (обязанного лица) воздерживаться от любого поведения, которое может хоть как-то помешать обладателю абсолютного права (управомоченному лицу, правообладателю) в осуществлении им его абсолютного права на предмет правоотношения.

Теперь, когда мы определились с ключевыми категориями абсолютного правоотношения, перейдем к рассмотрению вопроса о возможности реализации принципа сотрудничества в вещных правоотношениях, являющихся классическим и достаточно наглядным примером абсолютного правоотношения.

Как показано выше, из содержания принципа сотрудничества выделяются дополнительные обязанности, вытекающие из представлений о добросовестности и расширяющие содержание гражданского правоотношения с целью обеспечить достижение его цели наиболее эффективным образом, а также предоставить субъектам правоотношений необхо-

димый для устранения непредвиденных препятствий к достижению цели правоотношения инструментарий.

Цель вещного правоотношения состоит в обеспечении управомоченному лицу господства над вещью, его исключительного права предпринимать с ней любые действия, не запрещенные законом и не нарушающие охраняемые законом интересы иных лиц. Исходя из этого принцип сотрудничества, как источник дополнительных обязанностей, должен вступать в действие тогда, когда происходит какое-то событие, в результате которого управомо-ченное лицо утрачивает господство над вещью. При этом такое «отложенное включение» принципа не означает, что в момент утраты господства над вещью происходит изменение содержания правоотношения и оно дополняется необходимостью осуществлять права и исполнять обязанности на основе сотрудничества. Вытекающие из принципа сотрудничества дополнительные обязанности наполняют содержание любого правоотношения, где такой принцип реализуем, в момент возникновения соответствующего правоотношения, а «включение» принципа - это всего лишь акт реализации содержания правоотношения.

Утрата господства может происходить двумя способами: во-первых, в результате действий обязанного лица (например, присвоение обязанным лицом вещи управомочен-ного лица), что является основанием для применения вещно-правовых способов защиты (негаторного или виндикационного иска, иска об исключении имущества из описи и т. д.) и не требует обращения к императивам принципа сотрудничества; во-вторых, в результате случайного стечения обстоятельств, когда правонарушение, как и правонарушитель, отсутствует, но управомоченное лицо все равно лишается господства над вещью. Наглядным примером является потеря вещи, влекущая за собой появление у обязанного лица, нашедшего вещь1, целого комплекса прав и обязанно-

1 Мы используем термин «обязанное лицо», определяя тем самым правовой статус субъекта гражданского права в данном абсолютном правоотношении. Когда субъект находит потерянную вещь, он продолжает оставаться обязанным лицом в абсолютном правоотношении собственности, но при этом его статус дополняется статусом лица,

стей по поводу находки, регулируемых в Германии параграфами 965-971 ГГУ, а в России статьями 227 и 230 ГК РФ.

Несмотря на различия в юрисдикциях, регулирование последствий находки в целом одинаково. Первое, что бросается в глаза при прочтении параграфа 965 ГГУ и статьи 227 ГК РФ, - это возникновение у лица, нашедшего вещь, обязанности сообщить о находке потерявшему, собственнику или другому управомо-ченному на получение вещи лицу, а при отсутствии сведений о таких лицах - компетентному учреждению (Германия) либо полиции или органу местного самоуправления (Россия).

Следующими обязанностями нашедшего находку лица в Германии становятся обязанности хранить вещь либо продать ее, если она является скоропортящейся (параграф 966 ГГУ), а также вернуть вещь либо выручку от ее продажи собственнику или иному лицу, управомоченно-му на получение вещи (параграф 969 ГГУ).

В России действуют схожие правила с той лишь разницей, что обязанное лицо, нашедшее вещь, не обязано, а имеет право хранить вещь. Если желания хранить вещь у нашедшего ее нет, он вправе сдать ее на хранение в органы полиции или орган местного самоуправления.

При квалификации правоотношения, возникающего между управомоченным лицом и обязанным лицом, нашедшим вещь, можно предположить, что между нашедшим вещь лицом и управомоченным лицом в силу факта находки возникает особое правоотношение, содержанием которого являются описанные выше права и обязанности нашедшего вещь лица, а также права и обязанности управомоченного лица. Однако, с нашей точки зрения, такой вывод был бы неправильным.

Бесспорно, что потеря вещи является юридическим фактом (событием). Юридический факт может служить основанием для возникновения гражданского правоотношения.

Если в отношениях по поводу находки участвуют два субъекта - управомоченное лицо и нашедшее вещь обязанное лицо, то такое правоотношение можно попытаться квалифицировать как относительное. Однако уже сами нормы ГГУ и ГК РФ предусматривают ситуа-

нашедшего вещь. Таким образом, субъект становится «обязанным лицом, нашедшим вещь».

цию, когда лицу, нашедшему вещь, сведения о личности управомоченного лица и его местонахождении неизвестны. Если учитывать случайный характер находки, можно с определенной долей уверенности сказать, что ситуаций, когда нашедшее вещь лицо не знает о личности управомоченного лица, большинство. Кроме того, из этого также справедливо весьма вероятное предположение о том, что стороны такого правоотношения не будут знать не только друг о друге, но и вообще о каком бы то ни было новом правоотношении. Справедливо ли будет признать существование относительного правоотношения, в котором стороны не знают друг друга и, скорее всего, даже не догадываются о возникновении самого правоотношения? Представляется, что существование такого типа относительных правоотношений невозможно хотя бы потому, что в них отсутствует возможность сформулировать с должной степенью определенности их содержание и субъектный состав.

Само по себе правило, предусматривающее обязанность нашедшего вещь вернуть ее упра-вомоченному лицу, подразумевает, что потеря вещи не прекращает вещного правоотношения. Следовательно, обязанное лицо, нашедшее чужую вещь, продолжает находиться в статусе обязанного субъекта абсолютного вещного правоотношения, существующего между упра-вомоченным лицом и всеми иными лицами, обязанными не нарушать вещное право. Говорить о возникновении в связи с находкой самостоятельного абсолютного правоотношения тоже вряд ли уместно, так как в этом случае не обеспечивается реализация такого признака абсолютного правоотношения, как участие в нем в качестве субъекта неопределенного круга лиц (всех правосубъектных лиц).

Если вещное правоотношение устанавливает принадлежность вещи определенному лицу, логичным является предположение о том, что ординарное развитие рассматриваемого вида правоотношения предполагает только такую модель, когда управомоченное лицо обладает вещью (на праве собственности либо ином вещном праве), а все иные лица не вмешиваются в дела управомоченного лица и не препятствуют ему делать с вещью все что угодно, если только это не выходит за пределы осуществления прав.

Предполагается ли на момент возникновения правоотношения, что управомоченное лицо потеряет вещь в будущем? Представляется, что нет, ведь потеря вещи - это событие случайное, не зависящее от воли субъектов вещного правоотношения. Если вещь выбывает из владения управомоченного лица по его воле, такое выбытие должно быть квалифицировано как распоряжение вещью, а не ее потеря. Если же вещь выбыла из владения управомоченного лица не по его воле, но по воле любого обязанного субъекта, который, например, решил украсть вещь, то такое выбытие следует признать основанием для возникновения у управомоченного лица права на защиту1. Из этого следует, что находка потерянной вещи, как юридический факт, не влечет за собой возникновение нового правоотношения.

В таком случае потеря, как случайная утрата обладателем вещного права владения вещью, раскрывается через два признака. Во-первых, она изначально не предусмотрена содержанием вещного правоотношения. Во-вторых, факт потери вещи служит объективным (т. е. не зависящим от воли субъектов правоотношения) препятствием для достижения цели правоотношения (обеспечить принадлежность вещи управомоченному лицу) и при этом не сопровождается нарушением вещного права, так как отсутствует событие правонарушения.

Полагаем, что отношения по поводу находки справедливо признавать элементом содержания абсолютного вещного правоотношения, вытекающего из содержания принципа сотрудничества. Это означает, что правовое регулирование последствий находки чужой вещи, которая была случайно утрачена управомо-ченным лицом, в действительности демонстрирует проявление вытекающих из принципа

1 Для целей настоящего исследования право на защиту мы рассматриваем как элемент содержания гражданского правоотношения, не разделяя это право с двумя другими известными правомочиями (право на собственные действия и право требовать совершения определенного поведения), составляющими субъективное право. Можно согласиться, что такой подход не лишен методологических противоречий, связанных с отсутствием в научной литературе единого понимания места права на защиту (либо это третье правомочие в составе субъективного права, либо самостоятельное субъективное право, либо право на собственные действия, созревшее для защиты). Полагаем, что отмеченные допущения и противоречия не влияют на обоснованность выводов исследования.

добросовестности, но нашедших свою самостоятельную позитивацию в содержании принципа сотрудничества дополнительных обязанностей субъектов вещного правоотношения по оказанию друг другу необходимого содействия (взаимопомощи) для достижения цели абсолютного вещного правоотношения - обеспечения обладателю права господства над вещью.

Заключение

Настоящее исследование посвящено проблеме реализации гражданско-правового принципа сотрудничества в иных, помимо договорных, гражданско-правовых отношениях. Данная проблема определила цель исследования: обосновать возможность реализации принципа сотрудничества в вещных, преддоговорных и охранительных (из причинения вреда) правоотношениях на основе норм ФГК, ГГУ, ГК РФ, проекта Европейского Гражданского кодекса и Модельных правил европейского частного права.

Для достижения данной цели договорные, преддоговорные, охранительные и вещные правоотношения были рассмотрены с применением критериев деления гражданских правоотношений на относительные и абсолютные. Это позволило структурировать рассматриваемые правоотношения и проанализировать их содержание применительно к содержанию принципа сотрудничества.

В результате применения описанной методологии цель исследования была достигнута, получены следующие результаты.

Во-первых, установлено, что обязанность сотрудничать рассматривается во всех трех рассмотренных юрисдикциях главным образом как проявление принципа добросовестности. Разница заключается лишь в определении природы самой обязанности: в Западной Европе ее рассматривают как общую обязанность, вытекающую из принципа добросовестности, в России - как самостоятельный принцип гражданского права, существующий в содержании принципа добросовестности.

Во-вторых, принцип сотрудничества имеет две функции: 1) обеспечение наиболее эффективного достижения цели договора; 2) устранение непредвиденных на момент заключения договора обстоятельств, которые препятствуют

достижению его цели. Данные функции обнаруживаются при анализе особенностей реализации принципа в договорных правоотношениях, но могут быть применены и к другим видам гражданских правоотношений.

В-третьих, в договорных правоотношениях принцип сотрудничества реализуется неравномерно - объем требуемого сотрудничества зависит от отнесения договора к категории дискретных либо реляционных договоров.

В-четвертых, принцип сотрудничества реализуется в преддоговорных правоотношениях так же, как и в договорных. Отличие заключается лишь в том, что преддоговорные правоотношения, не урегулированные соглашением сторон, требуют большей степени сотрудничества, так как регулирование таких правоотношений имеет большую неопределенность.

В-пятых, в охранительных обязательствах (из причинения вреда) принцип сотрудничества реализуется в двух правилах: 1) обязанность сторон обязательства из причинения вреда предпринять меры по минимизации причиненного делинквентом ущерба; 2) обязанность сторон обязательства из причинения вреда предпринять все возможные меры по обеспечению получения потерпевшим причитающегося ему возмещения ущерба.

В-шестых, реализация принципа сотрудничества в вещных правоотношениях наблюдается в нормах, регулирующих последствия факта находки. Имеющиеся теоретические конструкции не позволяют считать права и обязанности обладателя вещного права и обязанного лица, нашедшего чужую вещь, содержанием какого-то самостоятельного правоотношения. По этой причине обязанность нашедшего чужую вещь лица по уведомлению об этом управомоченно-го лица, а также возврату найденной вещи следует считать дополнительной обязанностью такого обязанного лица, вытекающей из принципа сотрудничества.

Полученные результаты в полной мере свидетельствуют о реализуемости гражданско-правового принципа сотрудничества за пределами договорных обязательств, что, в свою очередь, означает приобретение принципом сотрудничества характера общеотраслевого принципа гражданского права.

Библиографический список

1. Богданов В. В. Преддоговорные правоотношения в российском гражданском праве: дис. .канд. юрид. наук. М., 2011. 155 с.

2. Гайдаенко Шер Н. И. Альтернативные механизмы разрешения споров как инструмент формирования благоприятной среды для предпринимательской деятельности (опыт России и зарубежных стран): монография. М., 2016. 248 c.

3. Гамбаров Ю. С. Гражданское право. Общая часть. М., 2003. 816 с.

4. Гницевич К. В. Преддоговорная ответственность в гражданском праве (culpa in contrahendo): автореф. дис. .канд. юрид. наук. М., 2009. 26 c.

5. Гражданское право: учебник; в 4 т. / отв. ред. Е. А. Суханов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Статут, 2019. Т. 3. 480 с.

6. Заем, кредит, факторинг, вклад и счет: постатейный комментарий к статьям 807 -860.15 Гражданского кодекса Российской Федерации / В. В. Байбак, О. М. Иванов, А. Г. Карапетов и др.; отв. ред. А. Г. Карапетов. М.: Статут, 2019. 916 с.

7. Защита гражданских прав: избранные аспекты: сб. ст. / Ю. Н. Алферова, Ю. В. Бай-гушева, Ю. В. Виниченко и др.; рук. авт. кол. и отв. ред. М. А. Рожкова. М.: Статут, 2017. 432 с.

8. Кругликова Е. В. Титульное обеспечение как способ обеспечения исполнения обязательств // Вопросы российской юстиции. 2019. № 3. С.414-432.

9. Кузнецова О. А. Нормы-принципы российского гражданского права. М.: Статут, 2006. 269 с.

10. Кучер А. Н. Теория и практика преддоговорного этапа: юридический аспект. М.: Статут, 2005. 363 с.

11. Морозов С. Ю. Система транспортных организационных договоров. М.: Норма, 2011. 352 c.

12. Нам К. В. История принципа добросовестности (TREU UND GLAUBEN) до принятия Германского гражданского уложения // Lex Russica. 2018. № 5 (138). С. 97-108. DOI: 10.17803/1729-5920.2018.138.5.097-108.

13. Нам К. В. Развитие принципа добросовестности (Treu und Glauben). Современный этап. Внутренняя систематика // Вестник эко-

номического правосудия Российской Федерации. 2018. № 7. С. 83-114.

14. Панченко П. В. Принцип содействия сторон обязательства в российском гражданском праве: дис. .канд. юрид. наук. М., 2018. 188 с.

15. Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. Пг.: Изд. юрид. кн. склада «ПРАВО», 1917. 328 с.

16. Райхер В. К. Абсолютные и относительные права. (К проблеме деления хозяйственных прав). В особенности применительно к советскому праву // Вестник гражданского права. 2007. № 2, т. 7. С. 144-204.

17. Сорокина Е. А. Принцип добросовестности (BONNE FOI) в договорном праве Франции // Юридические записки. 2011. № 1.

C.114-123.

18. Шполтаков О. В. Правовое регулирование преддоговорных отношений в российском гражданском праве: дис. .канд. юрид. наук. М., 2016. 179 с.

19. Adar Y, Gelbard M. The Role of Remedies in The Relational Theory of Contract - A Preliminary Inquiry // European Review of Contract Law. 2011. Issue 7.

20. Axelrod R., Hamilton W. D. The Evolution of Cooperation // Science, New Series. 1981. Vol. 211, Issue 4489. Pp. 1390-1396.

21. Brandenburger A., Nalebuff B. Co-ope-tition: 1. A Revolutionary Mind-Set that Competition and Cooperation. 2. The Game Theory Strategy that's Changing the Game of Business. New York, 1996. 304 p.

22. Brox H., Walker W.-D. Allgemeines Schuldrecht. 41. Auflage, 2017. § 7. Rn. 1. 494 p.

23. Demogue R. Traité des obligations en general. 1931. T. VI. 756 p.

24. General clauses and standards in European contract law: comparative law, EC law and contract law codification; ed. by S. Grundmann,

D. Mazeaud. Kluwer Law International. 2006. 221 p.

25. Giles N. J. Rethinking the cooperation clause in standard liability insurance contracts // University of Pennsylvania Law Review. Jan. 2013. Vol. 161. Pp. 585-621.

26. Gruneberg Ch. Palandt Kommentar zum BGB. 75. Auflage, 2016. § 242. Rn. 15-16.

27. Huageng Xu. The trust mechanism in private law: fiduciary duty and good faith as ex-

amples // Renmin Chinese Law Review: Selected Papers of The Jurist. 2019. Vol. 7. Pp. 1-19.

28. Larenz K. Lehrbuch des Schuldrechts. Erster Band: Allgemeiner Teil. München, 1987. 668 S.

29. Mekki M. The General Principles of Contract Law in the 'Ordonnance' on the Reform of Contract Law // Louisiana Law Review. 2016. LXXVI. Pp. 1193-1211.

30. Parikshit G., Debraj R. Cooperation in Community Interaction without Information Flows // The Review of Economic Studies. 1996. Vol. 63, Issue 3. Pp. 491-519. DOI: 10.2307/2297892.

31. Pedamon C., Vassileva R. The Duty to Cooperate in English and French Contract Law. One Channel, Two Distinct Views // Forthcoming in the Journal of Comparative Law. 2019. Vol. XIV, Issue 1. Pp. 1-25.

32. Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition. Vol. I. Munich: sellier, 2009. 1604 p.

33. Rothschild M. Bionomics: Economy as Ecosystem. New York: Henry Holt, 1992.

34. Schwartz A., Scott R. E. Precontractual liability and preliminary agreements // Harvard Law Review. 2007. Vol. 120, Issue 3. DOI: 10.7916/D8T440MF.

35. Schwenzer I., Hachem P., Kee C. Global Sales and contract law. New York: Oxford University Press Inc., 2012.

36. Strätz H.-W. Treu und Glauben. Band 1: Beiträge und Materialien zur Entwicklung von Treu und Glauben in deutschen Privatrechtsquellen vom 13. bis zur Mitte 17. Jahrhunderts. Paderborn, Schöningh, 1997.

37. Vaheesan S. Privileging Consolidation and Proscribing Cooperation: The Perversity of Contemporary Anti private law Law // Journal of Law and Political Economy. 2020. Issue 1. Pp. 28-45.

38. Wendt O. Lehrbuch der Pandekten. 1888. 922 p.

39. Yildirim A. E. The concept of pre-contractual duties and a comparison between The Draft Common Frame of Reference, English and Turkish legal systems // Ankara Avrupa Calismala-ri Dergisi. 2017. Issue 16(2). DOI: 10.1501/ Avra-ras 0000000257.

0edoceee A. A.

References

1. Bogdanov V. V. Preddogovornye pravo-otnosheniya v rossiyskom grazhdanskom prave: dis. ... kand. jurid. nauk [Pre-Contractual Legal Relations in Russian Civil Law: Cand. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2011. 155 p. (In Russ.).

2. Gaydaenko Sher N. I. Al'ternativnye mekhanizmy razresheniya sporov kak instrument formirovaniya blagopriyatnoy sredy dlya predpri-nimatel'skoy deyatel'nosti (opyt Rossii i zarubezh-nykh stran): monografiya [Alternative Mechanisms of Dispute Resolution as a Tool for Creating a Favorable Environment for Entrepreneurial Activity (Experience of Russia and Foreign Countries): Monograph]. Moscow, 2016. 248 p. (In Russ.).

3. Gambarov Yu. S. Grazhdanskoe pravo. Obshhaya chast' [Civil Law. General Part]. Moscow, 2003. 816 p. (In Russ.).

4. Gnitsevich K. V. Preddogovornaya ot-vetstvennost' v grazhdanskom prave (culpa in contrahendo): avtoref. dis. ... kand. jurid. nauk [Pre-Contractual Liability in Civil Law (culpa in contrahendo): Synopsis of Cand. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2009. 26 p. (In Russ.).

5. Grazhdanskoe pravo: uchebnik: v 4 t. [Civil Law: Textbook: in 4 vols.]. Ed. by E. A. Sukhanov. 2nd ed., revised and expanded]. Moscow, 2019. Vol. III. 480 p. (In Russ.).

6. Zaem, kredit, faktoring, vklad i schet: postateynyy kommentariy k stat'yam 807 - 860.15 Grazhdanskogo kodeksa Rossiyskoy Federatsii [Loan, Credit, Factoring, Deposit and Account: Article-by-Article Commentary on Articles 807 -860.15 of the Civil Code of the Russian Federation]. V. V. Baybak, O. M. Ivanov, A. G. Karape-tov et al.; ed. by A. G. Karapetov. Moscow, 2019. 916 p. (In Russ.).

7. Zashhita grazhdanskikh prav: izbrannye aspekty: sbornik statey [Protection of Civil Rights: Selected Aspects: Collection of Articles]. Yu. N. Alferova, Yu. V. Baygusheva, Yu. V. Vini-chenko et al.; ed. by M. A. Rozhkova. Moscow, 2017. 432 p. (In Russ.).

8. Kruglikova E. V. Titul'noe obespechenie kak sposob obespecheniya ispolneniya obyazatel'stv [Title Security as a Method of Securing Obligations]. Voprosy rossiyskoy yustitsii - Issues of Russian Justice. 2019. Issue 3. Pp. 414-432. (In Russ.).

9. Kuznetsova O. A. Normy-printsipy ros-siyskogo grazhdanskogo prava [Norms-Principles of Russian Civil Law]. Moscow, 2006. 269 p. (In Russ.).

10. Kucher A. N. Teoriya i praktika preddo-govornogo etapa: yuridicheskiy aspekt [Theory and Practice of the Pre-Contractual Stage: the Legal Aspect]. Moscow, 2005. 363 p. (In Russ.).

11. Morozov S. Yu. Sistema transportnykh organizatsionnykh dogovorov [System of Transport Organizational Contracts]. Moscow, 2011. 352 p. (In Russ.).

12. Nam K. V. Istoriya printsipa dobroso-vestnosti (TREU UND GLAUBEN) do prinyatiya Germanskogo grazhdanskogo ulozheniya [History of the Good Faith Principle (TREU UND GLAUBEN) prior to the Adoption of the German Civil Code]. Lex Russica. 2018. Issue 5 (138). Pp. 97108. DOI: 10.17803/1729-5920.2018.138.5.097108. (In Russ.).

13. Nam K. V. Razvitie printsipa dobroso-vestnosti (Treu und Glauben). Sovremennyy etap. Vnutrennyaya sistematika [Development of the Good Faith Principle (Treu und Glauben). Modern Stage. Internal Systematics]. Vestnik ekonomi-cheskogo pravosudiya Rossiyskoy Federatsii - Herald of Economic Justice. 2018. Issue 7. Pp. 83114. (In Russ.).

14. Panchenko P. V. Printsip sodeystviya storon obyazatel'stva v rossiyskom grazhdanskom prave: dis. ... kand. jurid. nauk [The Principle of Cooperation of the Parties to an Obligation in Russian Civil Law: Cand. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2018. 188 p. (In Russ.).

15. Pokrovskiy I. A. Osnovnye problemy grazhdanskogo prava [Main Problems of Civil Law]. Petrograd, 1917. 328 p. (In Russ.).

16. Raykher V. K. Absolyutnye i otnositel'nye prava. (K probleme deleniya khozyaystvennykh prav). V osobennosti primenitel'no k sovetskomu pravu [Absolute and Relative Rights. (On the Problem of Economic Rights Division). Particularly with Regard to Soviet Law]. Vestnik grazhdans-kogo prava - Civil Law Review. 2007. Issue 2. Vol. 7. Pp. 144-204. (In Russ.).

17. Sorokina E. A. Printsip dobrosovestnosti (BONNE FOI) v dogovornom prave Frantsii [Good Faith Principle (BONNE FOI) in French Contract Law]. Yuridicheskie zapiski - Legal Notes. 2011. Issue 1. Pp. 114-123. (In Russ.).

18. Shpoltakov O. V. Pravovoe regulirovanie preddogovornykh otnosheniy v rossiyskom grazh-danskom prave: dis. ... kand. jurid. nauk [Legal Regulation of Pre-Contractual Relations in Russian Civil Law: Cand. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2016. 179 p. (In Russ.).

19. Adar Y., Gelbard M. The Role of Remedies in the Relational Theory of Contract - A Preliminary Inquiry. European Review of Contract Law. 2011. Issue 7. (In Eng.).

20. Axelrod R., Hamilton W. D. The Evolution of Cooperation. Science, New Series. 1981. Vol. 211. Issue 4489. Pp. 1390-1396. (In Eng.).

21. Brandenburger A., Nalebuff B. Co-Opetition: 1. A Revolutionary Mindset That Combines Competition and Cooperation. 2. The Game Theory Strategy That's Changing the Game of Business. New York, 1996. 304 p. (In Eng.).

22. Br ox H., Walker W.-D. Allgemeines Schuldrecht. 41st ed. 2017. § 7. Rn. 1. 494 p. (In Germ.).

23. Demogue R. Traité des Obligations en General. 1931. Vol. VI. 756 p. (In Fr.).

24. General Clauses and Standards in European Contract Law: Comparative Law, EC Law and Contract Law Codification. Ed. by S. Grundmann, D. Mazeaud. Kluwer Law International, 2006. 221 p. (In Fr.).

25. Giles N. J. Rethinking the Cooperation Clause in Standard Liability Insurance Contracts. University of Pennsylvania Law Review. January 2013. Vol. 161. Pp. 585-621. (In Eng.).

26. Gruneberg Ch. Palandt Kommentar zum BGB. 75th ed. 2016. § 242. Rn. 15-16. (In Germ.).

27. Huageng Xu. The Trust Mechanism in Private Law: Fiduciary Duty and Good Faith as Examples. Renmin Chinese Law Review: Selected Papers of The Jurist. 2019. Vol. 7. Pp. 1-19. (In Eng.).

28. Larenz K. Lehrbuch des Schuldrechts. Vol. 1: Allgemeiner Teil. Munich, 1987. 668 p. (In Germ.).

29. Mekki M. The General Principles of Contract Law in the 'Ordonnance' on the Reform of Contract Law. Louisiana Law Review. 2016. Vol. LXXVI. Pp. 1193-1211. (In Eng.).

30. Parikshit G., Debraj R. Cooperation in Community Interaction without Information

Информация об авторе:

А. А. Федосеев, аспирант кафедры предпринимательского права, гражданского и арбитражного процесса Пермский государственный национальный исследовательский университет 614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15 ORCID: 0000-0003-1301-827X ResearcherID: AAO-2672-2021

Flows. The Review of Economic Studies. 1996. Vol. 63. Issue 3. Pp. 491-519. DOI: 10.2307/ 2297892. (In Eng.).

31. Pedamon C., Vassileva R. The Duty to Cooperate in English and French Contract Law. One Channel, Two Distinct Views. Journal of Comparative Law. 2019. Vol. XIV. Issue 1. Pp. 1-25. (In Eng.).

32. Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Full edition. Munich: Sellier. European Law Publishers GmbH, 2009. Vol. I. 1604 p. (In Eng.).

33. Rothschild M. Bionomics: Economy as Ecosystem. New York: Henry Holt, 1992. 423 p. (In Eng.).

34. Schwartz A., Scott R. E. Precontractual Liability and Preliminary Agreements. Harward Law Review. 2007. Vol. 120. Issue 3. DOI: 10.7916/D8T440MF. (In Eng.).

35. Schwenzer I., Hachem P., Kee C. Global Sales and Contract Law. New York: Oxford University Press Inc., 2012. (In Eng.).

36. Strätz H.-W. Treu und Glauben. Vol. 1: Beiträge und Materialien zur Entwicklung von Treu und Glauben in deutschen Privatrechtsquellen vom 13. bis zur Mitte 17. Jahrhunderts. Paderborn: Schöningh, 1997. (In Germ.).

37. Vaheesan S. Privileging Consolidation and Proscribing Cooperation: The Perversity of Contemporary Anti Private Law. Journal of Law and Political Economy. 2020. Issue 1. Pp. 28-45. (In Eng.).

38. Wendt O. Lehrbuch der Pandekten. 1888. 922 p. (In Germ.).

39. Yildirim A. E. The Concept of Pre-Contractual Duties and a Comparison between the Draft Common Frame of Reference, English and Turkish Legal Systems. Ankara Avrupa Calismala-ri Dergisi. 2017. Issue 16(2). Pp. 171-198. DOI: 10.1501/Avraras_0000000257. (In Eng.).

About the author:

A. A. Fedoseev

Perm State University

15, Bukireva st., Perm, 614990, Russia

ORCID: 0000-0003-1301-827X ResearcherID: AAO-2672-2021