CC BY
37
Доктрина гражданского национализма исторически связана с развитием либеральных воззрений на государство, причем преимущественно на государство западноевропейского типа. Тем не менее гражданский (либеральный) национализм в настоящее время является одной из конвенциональных моделей, положенных еще в начале 90-х гг. XX в. в основу модернизации постсоветской государственности и нашедший свое отражение в Конституции РФ 1993 г. Его цели - формирование политической нации «россиян», которые составят фундамент нового «государства-нации». В сознание граждан России внедрялась формула «не русский, но россиянин». Как справедливо отмечает А. П. Паршев, сам термин «россияне» впервые применил выдающийся русский историк Н. М. Карамзин в качестве нарицательного имени для предателей Родины - пособников польских оккупантов: «А россияне... гнусные, малодушные молились за царя Владислава с иерархом, достойным такой паствы» [1, с. 405, 407]. В постсоветской России замена понятия «русские» на «россияне» произошла в самом начале 90-х гг. по инициативе советника Б. Н. Ельцина по национальным вопросам Э. А. Паина. Власть попыталась пойти по западному пути строительства «политической нации», в которой гражданско-государственная идентичность («российскость») превалирует над социокультурной и этнической, а, зачастую, и попросту отрицает. В этом смысле типологична цитата из статьи Р. Абдулатипова «Создание российской нации»: «В конечном счете и главным образом эффективность государства - это еще его способность обеспечить права и свободы гражданина, независимо от его национальной принадлежности, народа-этноса, независимо от его численности, обеспечивая таким образом на деле собирание многонационального народа Российской Федерации в единую общность, нацию-государство. Это самая перспективная линия развития российской государственности в XXI в. И от способности политической элиты и общества успешно решить эту задачу зависит наше будущее, будущее наших народов, а значит и каждого из нас, всей российской нации, нации-государства» [2].
Государство-нация исторически возникло в русле развития либеральных политико-правовых идей, которые всегда были направлены на ограничение бюрократической государственной системы, всевластия административного строя, сложившегося в централизованных государствах Западной Европы XVIII в. Поэтому изначально основной метод либерализма - «не творческая деятельность, не созидание, а устранение» [3]. Либеральная система ценностей как бы выстраивает противовес административной системе в виде контрсистемы конституционного строя с его обязательными атрибутами - разделение властей, парламентаризм, «диктатура закона», «система сдержек и противовесов», приоритет прав человека над правами общностей (национальной, культурной, религиозной, государственной природы), в коих видится угроза тоталитаризма и т. д. Европейская политическая мысль, уже начиная от Гоббса и Руссо, основывалась на факте, что человек - это индивид, лишенный каких бы то ни было предустановленных институциональных связей с себе подобными, определяемый лишь своими собственными интересами, изолированный и самодостаточный. В этом понятии нет идеи гражданских обязанностей, но зато есть «естественные права», ради которых традиционные устои государства могут быть подорваны, а теологическое обоснование государства отброшено. Именно в указанном контексте возникла и концепция либерального национализма, в котором виделся очередной «противовес» идее суверенного монарха [4]. Поэтому либеральная мысль требует от национализма, в первую очередь, сохранения свободного выбора индивидом своей национальности, обеспечения прав меньшинств и индивидуальных прав человека. Таким образом, либеральный национализм означает всего лишь консолидацию общества вокруг либеральных ценностей и готовность отстаивать политические интересы нации, понятой как простая сумма граждан [5, с. 604-624]. Продуктом такого гражданского (либерального) национализма и является понятие «государства-нации», «etat-nation» (фр.) или «nation-state» (англ.).
Государство-нация основывается на административном единстве и бюрократическом централизме, которые и формируют политическую общность, созданную государством и теснейшим образом связанную с ним. Впервые модель государства-нации сложилась в абсолютистской Франции, а потом была закреплена в якобинской революционной модели. «Государство-нация» изначально имело подчеркнуто светскую природу и представляло собой, в первую очередь, политическое единство. Термин «нация» понимался как «совокупность граждан», а не как «народ» или «народы» в
органическом смысле. Такой тип государства основан на этническом, конфессиональном и сословном нивелировании населения, на утверждении во всем обществе сходных юридических и процессуальных нормативов, не принимающих в расчет ни региональные, ни религиозные, ни расовые особенности. «Государство-нация» по своей природе сопряжено с доминацией профанических буржуазных ценностей, сводящих качественные социальные различия к упрощенной количественной административной структуре. «Государство-нация», как правило, управляется не какой-то сверхидеей, но «диктатурой закона» («номократией»), что дает огромную власть правоведам и юридической бюрократии. Фактически, «государство-нация» является наиболее удобной для управления и наиболее количественно упорядоченной политической реальностью. Нация в данном случае также имеет исключительно политический смысл, резко отличающийся от того, который вкладывают в это понятие националисты.
Западноевропейская доктрина «государства-нации» в «восточном», т. е. неевропейском, контексте либо неприменима вообще, либо понимается совершенно иначе. Проблема состоит в том, что понятие государства-нации в такой интерпретации «не ложится» на российскую действительность. Когда говорят о «российской нации», то, как правило, некритично используют всю ту же западноевропейскую концепцию без учета процесса национального становления в России. В русской истории «государства-нации» так и не возникло. Когда в Европе, начиная с XVIII века, стала укореняться именно эта модель, Россия упорно сопротивлялась данным тенденциям. Как было продемонстрировано в предыдущем параграфе, царский режим стремился сохранить максимально нетронутым именно имперскую структуру, хотя некоторые уступки европейскому образцу делались постоянно. Несмотря на проевропейские петровские реформы Российская империя сохраняла и теократические элементы, и аристократический принцип. Национальная стихия противилась трансформации империи в «государство-нацию», что порождало регулярно всплески спонтанной или сознательной реакции как со стороны народа, так и со стороны элиты. Лишь в конце XIX - начале XX вв. Россия вплотную подошла к реализации «государства-нации» по европейскому образцу, чему предшествовало модернизационное изменение внутренней этнополитики в сторону большей ассимиляции. В рамках новой стратегии сочетались два подхода: во-первых, этнический -принудительная русификация России через использование механизмов институционально-административной интеграции и этнокультурной ассимиляции и, во-вторых, гражданский, т. е. социально-политическая модернизация российского общества по либерально-демократическим образцам, построение гражданского общества. Это непоследовательное и внутренне противоречивое движение было направлено на превращение русских в суперэтнос, который бы ассимилировал большинство нерусских этнических групп и сообществ: «Подобная гипотетическая российская нация могла стать аналогом европейских политических наций, знаменуя превращение Российской империи в де-факто национальное государство» [6].
Однако и на этот раз данный сценарий был «сорван» революцией 1917 г., по мнению ряда авторов, вобравшей в себя (пусть неосознанно) глубинный национальный протест против такого типа государственного устройства, в котором не было бы места проявлению духовной народной миссии. Советское государство воспринималось народом как строительство «новой империи», «царства Света», «обители духа», а не как создание наиболее рационального устройства администрирования и управления количественными единицами. СССР не стал «государством-нацией», он был продолжателем сугубо имперских национальных традиций, облеченных в экстравагантные внешние формы и противопоставленных позднейшей царистской модели, скатывающейся к обычному буржуазному обществу, к «диктатуре закона».
«Советская империя», в терминологии шпенглеровской школы, знала три этапа: «революционный этап» построения уникальной системы (Ленин, юность), стабильный этап укрепления и расширения державы (Сталин, зрелость) и этап развала и одряхления (Брежнев, старость). Причем именно позднебрежневский период породил политико-административную структуру, ближе всего напоминающую бюрократический централизм типичного «государства-нации». За этим стояла убежденность в том, что в СССР уже сформировалась некая политическая общность, вынудившая граждан забыть о своих родовых корнях:
«За ритуальными акциями, демонстрировавшими "нерушимую дружбу народов СССР", фактически скрывалась все та же политика культурной унификации, в результате которой народы СССР (и прежде всего русский) постепенно трансформировались в "новую историческую общность -советский народ"» [7, с. 151].
Современное представление о неких абстрактных «россиянах» является калькой так называемого «советского человека». На практике это проявилось, среди прочего, и в отмене графы «национальность» в новых общегражданских паспортах Российской Федерации. Однако сама жизнь убедительно доказывает, что отрицание и замалчивание «национального вопроса» ни к чему хорошему не ведет (симптоматично, всплеск этнонациональной конфликтности в позднем СССР и размежевание внутри Российской Федерации по национально-территориальному признаку). А. Вдовин справедливо обращает внимание на необходимость все-таки более четко сформулировать соотношение понятий «русский» и «российский» - двух атрибутов нации и государства, с тем чтобы роль русского народа была должным образом отражена в названии нашей государственности. Несмотря на то, что в современном словоупотреблении понятие «российский человек» в отличие от «русского» может включать и нерусского россиянина, нельзя трактовать российский как нерусский, или употреблять российский вместо русский. Российское в русском языке равно русскому и семантически, и функционально. «Русский, зри российский», - значится в «Лексиконе треязычном», составленным Ф. Поликарповым в 1704 г. «Россиянин - то же, что русский», - фиксируют многие современные словари русского языка. С этой точки зрения, официальное название нашего государства Российская Федерация равнозначно не только наименованию Россия, но также Великая Русь, Русское государство. Понятие «русский» здесь лишено узко этнического измерения, не направлено на ущемление других, нерусских народов, не может быть одним из элементов двусложного понятия «госудаорство-нация», но напротив подчеркивает особую, наднациональную природу самих русских. В этом смысле показательны такие выражения, как русский татарин, русский чеченец и т. д. Это в полной мере соответствует исторической государствообразующей роли русского народа и его положению как основной опоры современной российской государственности [8, с. 5].
Российская особенность состоит в том, что у нас национальное становление представляет собой перманентный процесс, не закончено. Русские существуют как непрерывно становящаяся нация, что подтверждается тысячелетним воспроизводством собственной государственности, меняющей свои политико-правовые формы, но остающееся верной своим субстанциональным признакам. Эта государственность не только все время подмывалась, разрушалась войнами и революциями, но и трансформировалась. Видимо, это как раз и мешает застыванию национального процесса в государстве-нации по западному образцу. А. Г. Дугин по этому поводу делает любопытное замечание: «Важно отметить, что в русской истории существует такая закономерность: когда дело доходит до превращения России в "государство-нацию", следуют катастрофы, и на новом витке нация находит очередной (подчас довольно экстравагантный) способ ускользнуть от казалось бы неминуемой трансформации. Русские стремятся любой ценой избежать такого поворота событий, поскольку их политическая воля несовместима с узкими нормативами рационального и усредненного количественного существования в рамках бюрократически эффективного механизма. Русские готовы идти на немыслимые жертвы и лишения, лишь бы реализовывалась и развивалась национальная идея, великая русская мечта» [9, с. 196].
Таким образом, доктрина «государства-нации» по отношению к «русскому-вопросу» в современной России носит нигилистический характер, т. к. фактически направлена на преодоление социокультурного единства русских («русскости»), их нивелирование в атомарных индивидов-россиян в духе либеральных политико-правовых воззрений. Идея «государства-нации» игнорирует такие важнейшие субстанциональные признаки русской нации, выделенные нами в предыдущем параграфе, как сверхисторическое предназначение русских и имперский, идеократический тип культурного и политического господства. Что касается геополитической ориентации, то она может быть как континентальной, так и проатлантической. Вместе с тем идеологи России как «государства-нации», как правило, настаивают на ее превращении из «второго полюса» «большой игры» в «региональную державу», что по сути означает отказ выполнения своей геополитической миссии
собирательницы евразийских земель. Кроме того, отрицание реальности этнокультурной гетерогенности России ведет не к гармонизации межэтнических взаимоотношений или выстраиванию новых этнических иерархий имперского образца, а к сепаратизму и резкому всплеску конфликтогенности на национал-государственной почве. Попытка же заменить понятие «русскость», и так критикуемое националистами за излишнюю надэтничность, на «россиянство» ведет лишь к увеличению дистанции между государством и народом, разрыву последних органических связей, сохранившихся в обществе, означает окончательный переход к профаническим, утилитарным, буржуазным социально-политическим моделям.
Литература
1. Паршев А. П. Почему Россия не Америка? Книга для тех, кто остается здесь. М., 2000.
2. Абдулатипов Р. Создание российской нации (проект для XXI в.) // Российская газета. 2003. 28 августа.
3. Леонтович В. В. История либерализма в России. М., 1995.
4. Дробижева Л. М. Возможность либерального этнонационализма // Реальность этнических мифов. М., 2000.
5. Кольев А. Н. Нация и государство. Опыт консервативной реконструкции. М., 2005.
6. Соловей В. Русские против империи // Свободная мысль. 2002. № 12.
7. Малыгина И. В. Национализм как форма культурной идентичности и его российская специфика // Общественные науки и современность. 2004. № 1.
8. Вдовин А. И. Русские в ХХ в. М., 2004.
9. Дугин А. Г. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. М., 1997.
