Гражданин Сибири. Часть первая

Викторов Иван Кириллович

I. persulcatus генотипирована R. tarasevichiae. На юге Красноярского края (Каратузский район) в ареале клещей Н. сопстпа обнаружен уникальный по набору пяти патогенов сочетанный природный очаг клещевого энцефалита, клещевых риккетсиозов Щ. sibirica, R. heilongjiangebsis), иксодовых клещевых боррелиозов (В. afzelli) и туляремии. Накопленный большой опыт работы по мониторингу очагов КЭ в Западной Сибири и Красноярском крае позволил сформулировать предложения по оптимизации системы эпидемиологического надзора и профилактики КЭ на федеральном уровне (В. К. Ястребов, Т. Г. Хазова, 2011, 2012). Автором выполнена серия работ по исследованию современных нозоареалов КР и КЭ в Сибири и на Дальнем Востоке.

Часть первая

С первыми лучами рассвета дверь в тюремной камере заскрипела. Охранник приказал собираться. Арестант запахнул халат и вышел из душного каземата, куда его накануне доставили с гарнизонной гауптвахты. У дверей ожидала коляска. Конвоир уселся на облучок, другой разместился рядом. Путь лежал в полицейское управление неподалёку от церкви Святого Ильи. Здесь уже собрались офицеры. Дежурный грубо спросил у арестанта фамилию.

- Потанин Григорий Николаевич, - последовал ответ.

Тут же раздалась команда «Всем по местам!». На грудь Потанину повесили доску с надписью

Таковы кратко главные итоги более чем 25-ти экспедиций, проведённых на территории Сибири, Дальнего Востока и Сибирского Заполярья.

Обобщённые результаты исследований опубликованы в 220 научных статьях, доложены на научных конференциях различного уровня в Москве, Санкт-Петербурге, Алма-Ате, Баку, Душанбе, Минске, Омске, Новосибирске, Иркутске, Кемерово, Томске, Тюмени, Екатеринбурге, Барнауле, Нижнем Новгороде, Хабаровске, Владивостоке и других городах. Автором разработано в соавторстве 10 методических указаний и рекомендаций, утверждённых Минздравами СССР и РФ, Главным государственным санитарным врачом РФ, Федеральной службой по надзору в сфере защиты прав потребителей и благополучия человека.

Читаем книги

«Государственный преступник» и вывели из помещения. Высокая колесница, трясясь на ухабах и жалко поскрипывая, медленно тронулась под горку. По бокам телеги шли охранники, офицеры двигались позади. Процессия проследовала к базарной площади у моста через Омку. Здесь из грубых досок вокруг высокого столба был сооружён эшафот. Потанина привязали к позорному столбу. Палач делал это вяло, как-то неумело, руки его дрожали. Полицмейстер, красивый молодой человек, раздражённо бросил:

- Палач своего дела не знает.

Жандармский офицер громко зачитал конфирмацию. Арестант оглядел небольшую толпу собравшихся в три ряда у эшафота и, не найдя

Ястребов Владимир Константинович - доктор медицинских наук, заместитель директора по научной работе Омского НИИ природно-очаговых инфекций

Предлагаем вашему вниманию части из книги И. К. Викторова «Гражданин Сибири» о Григории Николаевиче Потанине, публикующиеся впервые. Автор книги Викторов Иван Кириллович - известный экономист-статистик, автор нескольких книг о людях Омского Прииртышья, член-корреспондент Петровской академии наук и искусств (ПАНИ).

И. К. Викторов

ГРАЖДАНИН СИБИРИ

среди зевак ни одного интеллигентного лица, ни одной дамской шляпки, подумал, что эти люди даже толком не понимают сути прочитанного. Огласив текст, жандарм сломал клинок шпаги над головой осуждённого. Гражданская казнь совершилась...

Портрет Г. Н. Потанина, выполненный Ч. Валихановым

В России казней было немало. Народ помнил, как расправились со Степаном Разиным и Емельяном Пугачёвым. Казнили жестоко, через отрубание головы или четвертование. Пётр I лично отсекал головы стрельцам и повесил за казнокрадство сибирского губернатора Матвея Гагарина. А XIX век запомнился казнью пятерых декабристов. Никто и никогда не считал умерших от наказания розгами и шпицрутенами, а таких были сотни.

В декабре 1849 года на Семёновский плац Петербурга из Петропавловской крепости (после восьми месяцев одиночного заключения) привезли членов кружка Петрашевского, приговорённых к расстрелу. Им зачитали смертный приговор, переломили шпаги над головами, надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться.

Но Николай I побоялся в глазах европейской общественности ещё раз запятнать себя новой расправой. Арестованным в последнюю минуту объявили монаршую милость, отправили на каторгу. Несмотря на это смягчение, петрашевцам пришлось выдержать, как с содроганием вспоминал Достоевский, «десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти, прощаться с жизнью и готовиться к переходу в другой мир». Осуждённый Григорьев, который и без того от одиночного заключения несколько повредился в уме, в эти минуты совсем его лишился.

Гражданская казнь в Российской империи и других странах существовала в основном

в XVШ-XIX веках как один из видов позорящего наказания для дворян. Унизительная процедура применялась к русскому поэту, переводчику и литератору, работавшему в «Современнике» и «Отечественных записках», Михаилу Илларионовичу Михайлову. В конце 1850-х - начале 1860-х годов он был одним из видных деятелей революционного подполья России. В 1861 году, по возвращении из-за границы, Михайлова арестовывают по делу о распространении революционных прокламаций в Петербурге, судят и приговаривают к каторжным работам на 12,5 лет, а перед ссылкой в Сибирь унижают у позорного столба. 19 мая 1864 года на Мытной площади в Петербурге произвели гражданскую казнь Н. Г. Чернышевского и отправили в Сибирь на семь лет каторги.

Декабристы, петрашевцы, польские повстанцы и иные государственные преступники обычно отправлялись в Сибирь. Потанину после процедуры ломания шпаги над головой зачитали приговор, по которому он получал семь лет каторги в крепости Свеаборг в Финляндии с последующей ссылкой в европейские губернии. Сибирь была его Отечеством и оттуда его выдворяли.

После обряда публичного унижения колесница вновь доставила Потанина в полицейское управление, где его дожидались остальные товарищи по процессу. Им ещё раз зачитали приговор. Известие о наказании Потанин принял со спокойствием, за которым крылась, как свидетельствовал Н. М. Ядринцев, большая нравственная сила. Сам же Николай Михайлович впал в апатию, хотя получил только ссылку в Архангельскую губернию. Вместе с ним отправлялся и Серафим Шашков - человек с сильным характером, но тоже испытавший нервный срыв при известии о ссылке. Невозмутимостью и спокойствием Потанин удивлял окружающих. Он, как ни в чём небывало, спокойно продолжал чтение какой-то немецкой книги. Это был последний день, когда друзья были вместе, ещё не зная, придётся ли встретиться вновь.

Вечером Потанина заковали в тяжёлые кандалы. Кузнец, одевая их, часто крестился, просил прощения, помня, что Потанин учил его сына грамоте. Генерал-губернатор Хрущёв, герой обороны Севастополя и участник подавления польского мятежа, проявляя благородство, прислал полицмейстера узнать: желает ли Потанин отправиться по этапу со всеми или с жандармами, и будут ли у арестованного какие-либо просьбы. Выбрав второе, Потанин просил разрешить взять с собой книги и выписки. Генерал позволил отправить книги казённой посылкой. Жандармам вручили пакет с документами, где, кроме прочих инструкций, давалось описание «преступника»

Потанина: «Глаза карие, волосы русые, нос обыкновенный»; в качестве особой приметы полицейский чиновник записал: «На носу шрам».

Многие ли сегодня помнят об этой гражданской казни в Омске? Возможно, лишь любители истории родного края. Хотя давно пора иметь в городе памятник Г. Н. Потанину на месте бывшей Базарной площади, там, где ныне в сквере у Дома художников громоздятся пивнушка и ларьки. Надеюсь, такое время наступит.

Про события, предшествующие этому беспрецедентному случаю, про личность Григория Николаевича Потанина, к которой многие годы не пропадает интерес историков, географов, ботаников, фольклористов, краеведов пойдёт мой дальнейший рассказ.

становление

В метрической книге Ямышевской трёх-престольной церкви за 1835 год имеется запись: «В сентябре 22 числа Баян Аульского округа обрядного начальника есаула Николая Ильича Потанина и законной жены его Варвары Филипповны родился сын Григорий». Варвара Филипповна приехала в гости к отцу, артиллерийскому офицеру Трунину, здесь и разрешилась сыном. Станица Ямышевская известна тем, что на местных озёрах добывали соль. В 1715 г. здесь остановился военный отряд подполковника Бухгольца, направленный на разведку «песошного золота». Зимой отряд подвергся нападению джунгар, выдержал тяжёлую осаду, потеряв две трети состава, и с первыми подвижками льда на Иртыше его остатки (около 760 человек) на шестнадцати дощаниках спустились вниз по Иртышу. В начале мая 1716 года отряд достиг устья Оми, где и основал военный лагерь. В год рождения Потанина Ямышевская была мелкой казачьей станицей.

В пять лет Григорий лишился матери, и его взяла к себе тётка Меланья, сестра отца. Её дочь Прасковья заменила ребёнку родную мать. Отец Николай Ильич отличался недюжим умом и энергией, выполнял ответственные поручения вышестоящих начальников, часто бывал в походах. Благодаря природной пытливости и наблюдательности пробовал писать. Его заметки публиковались в журнале Географического общества, их использовал в своей работе немецкий ученый-естествоиспытатель А. Гумбольт. Но вскоре у отца начались неприятности по службе. А тут засватали Прасковью, и мальчика отправили в семью родного брата отца - Дмитрия Ильича, командира казачьего полка в станице Семиярской. Дядя был богат, имел тысячу лошадей, да ещё выгодно женился на сестре томского золотопромышлен-

ника Философа Александровича Горохова Павле Александровне. Но дядя вскоре умер. Снова подростку пришлось переезжать. На этот раз в станицу Пресновскую, где размещался штаб казачьей бригады, которым командовал полковник Карл Эллизен, в его в полку служил отец Григория. Командир поручил Потанину-старшему надзор за постройкой деревянной церкви, а его сына взял к себе в семью, где тот прожил три года, бывая в отцовском доме только в воскресные дни.

В семье Эллизена говорили по-немецки, три дочери полковника изучали французский язык, музицировали, много читали. У них Гриша прочитал о необыкновенных приключениях Робинзона Крузо, сказки Пушкина, повести Гоголя. Полковник любил цветы, выращивал их множество, выписывая семена из-за границы, прививал любовь к природе свои детям и Григорию. Но сын казака должен оставаться казаком, и отец принял решение отправить его в Сибирский кадетский корпус, где сам когда-то учился. Так Потанин-младший на шесть лет связал свою судьбу с Омском. Здесь он подружился с Чоканом Валихановым. Чокан -сын султана Чингиза Валиева, внук хана Аблая,

Чокан Валиханов

подписавшего вердикт о вхождении степных киргизов в Россию, быстро сделался знаменитостью в кадетском корпусе как «принц крови», но отличался болезненностью и плохо говорил по-русски. Гриша, с детства общавшийся с киргизами, немного знал их язык. Их дружба и общение помогли Валиханову освоить русский, а Потанину совершенствовать язык казахов. Не обходилось и без пристального внимания к принцу со стороны преподавателей.

В те годы в кадетском корпусе собрались высококвалифицированные кадры. Словесность преподавал Н. Ф. Костылецкий, приобщая юношей к языкам и собиранию фольклора. Преподаватель истории Г. В. Гонсевский приглашал Чокана по воскресеньям к себе домой, учил его

европейским манерам и этикету. Он познакомил кадетов с историей Великой французской революции, а русскую историю изучали по Карамзину, читали книги о великих географических открытиях и даже мечтали отыскать древнюю столицу монголов Каракорум. Особенно любили воспитанники Ивана Викентьевича Ждан-Пушкина, обучавшего их математическим наукам. Высокообразованный педагог знал несколько языков, читал свой курс творчески и интересно.

В 1852 году семнадцатилетний хорунжий Григорий Потанин был направлен в 8-й казачий полк, контролирующий территорию от Семипалатинска до китайской границы. Вместе с ним к службе приступили однокашники Лаптев и Маслосов. Уже в первый год службы выпали тяжёлые испытания. С двумя сотнями казаков их направили в городишко Копал в семистах верстах от Семипалатинска. На всём этом огромном пространстве была лишь одна бедная казачья станица на берегу реки Аягуз, а вокруг пустынная и безлесная местность. В Копале казаки простояли месяц, откормили лошадей и набрались сил к дальнему переходу через западные предгорья Джунгарского Алатау к реке Или. Пушки перевозили на плотах, личный состав на лодках, лошади - вплавь. Через несколько дней перехода отряд остановился у выхода с гор реки Алма-Ата. Условия жизни в лагере были трудными. Построили землянки. Не хватало хлеба. Кони падали от бескормицы. Людей теряли в стычках с киргизами, но крепостицу, названную «Верный», заложили основательно. Вели переговоры с киргизами, решившими жить с русскими в мире, хотя некоторые продолжали вооружённую борьбу. По словам П. П. Семё-нова-Тян-Шанского этот «край был присоединён к России скромно и почти незаметно для петербургской власти».

Вернувшись из похода в Копал, Потанин по-прежнему живёт вместе с товарищами по корпусу. Они читают журнал «Современник», напечатанные там «Записки охотника» и «Асю» И. Тургенева, «Детство и Отрочество» Л. Толстого.

Начальник копальского отряда, казачий полковник Абакумов, ежегодно обязан был отправлять деньги в виде серебряных слитков русскому консулу в китайский город Кульджа. Обычно их отвозили офицеры, но обременённые семьями и хозяйственными заботами, они неохотно отправлялись в эту долгую командировку. Григорий предложил начальнику свои услуги. Не формальное исполнение миссии, а совершенно новый и малоизвестный мир интересовал офицера, его влекли далёкие края и необычная жизнь китайцев.

В декабре 1853 года группа Потанина в составе двух казаков и одного купца отправилась в Кульджу. Девять дней путники добирались до цели на сменных лошадях, которых брали в киргизских табунах. Ночевали в аулах или в юртах пастухов, в степи. Степные киргизы были опытными проводниками. В поисках ночлега они замечали, откуда пахнет дымом, а в темноте начинали выть по-волчьи и, услышав в ответ собачий лай, точно находили коше. Перевалив через хребет Алтын Имель, конвой попал из холодов в страну тепла.

Резиденция русского консула Захарова находилась на окраине Кульджи. Консул радушно принял молодого офицера. Вдвоём они гуляли, обедали, много разговаривали. Захаров хорошо владел маньчжурским и другими языками. Позднее он занял кафедру восточных языков Казанского университета.

Из окон консульства виднелись высокие стены с башнями, окружавшие город. Григорий упросил секретаря миссии показать ему Кульджу. Вместе с проводником они въехали в город через огромные ворота в одной из башен. По кривым улочкам добрались до центральной площади, забитой народом. Всюду шла бойкая торговля, все кричали, торгуясь. Острый глаз Потанина заметил обилие товаров, свежих овощей и фруктов, разных изделий ремесленников. Оригинальные одежды купцов, огромные двухколёсные повозки, запряжённые мулами, - всё было непривычно русскому человеку, а главное - город, в сравнении с русскими городами он казался чрезвычайно перенаселённым.

По возвращению в Семипалатинск Потанина назначают полковым казначеем. Должность обязывала не только хранить и разумно тратить казну, ему вменили в подчинение полковых мастеров, ремонтировавших оружие, сбрую, повозки и другой инвентарь. Мастера часто выпивали, не выполняли обязанности. Доброе слово на них не действовало, только крутые меры наказания. Обычно применяли плётку, но процедура наказания претила внутреннему настрою офицера. На этой почве даже произошла ссора с командиром полка Мессароше. Потанина перевели в 9-й полк под командование П. Н. Иванова и определили сотню, состоящую из казаков станиц Чарышской и Тулатинской. Полк контролировал территорию от Усть-Каменогорска до Бий-ска. В станице Чарышской жил отец командира Никифор Иванович, простой казак, но человек мудрый. Он полюбил Григория, пригласил к себе на постой и много открыл молодому хорунжему из жизни казаков предгорий Алтая. В молодости Никифор Иванович каждую зиму соболевал,

знал тонкости охоты на этого осторожного, хитрого и любопытного зверька. Любил охотиться на маралов, а летом держал пасеку. Народ в станицах был открытый, доброжелательный и значительно отличался от казаков с берегов Иртыша, которые зачастую стремились попасть в сборщики налогов, чтобы торговать и обманывать киргизов. В одном из номеров корреспондент гер-ценовского «Колокола» сообщал, что «наиболее нахапавшие казаки, как Карбышев или Волков, удалились на Линию и там занялись торговлей скотом, устройством разных заводов». Алтайские казаки жили своим трудом, строго соблюдая общинные порядки. Эти наблюдения легли в основу очерка Потанина «Полгода на Алтае».

На Алтае он занимался сбором гербария местной флоры, увлечённо записывал разные истории, сказки, поговорки. В горах он встретил селения староверов, пришедших сюда в допетровские времена, в период Раскола. Русские люди смогли мирно соседствовать с китайцами и алтайцами, взаимно учились друг у друга преодолевать трудности. Это был наглядный пример народной колонизации огромного края.

Прочитав книгу К. Д. Каверина, и ещё не зная, что жизнь подарит ему встречу с этим замечательным человеком, Григорий Николаевич заинтересовался наукой этнографией, стал выписывать и подробно изучать издания Императорского русского географического общества. Любимое занятие занимало всё свободное время от службы. И всё же захолустье тяготило молодого человека.

Адъютант сибирского казачьего атамана Панков помог устроить Потанину перевод в Омск. «Жалко было расставаться с этим блаженным краем, с этим милым алтайским людом, - писал в воспоминаниях Потанин, - но Омск меня тоже манил. В Омске было веселее, чем в каком-нибудь другом губернском городе: здесь были концерты, спектакли, балы и фейерверки».

В Омске Потанина направили служить в контрольный отдел войскового управления. Здесь он вновь встретил своего кадетского друга Чокана Валиханова, служившего адъютантом у генерал-губернатора. Они подолгу общались. Позднее Потанин признавался, что его взгляды и убеждения были монархическими, а Чокан более широко и глубоко смотрел на происходящие события в стране и давал им собственные оценки. Это было время, когда после поражения России в Крымской войне в журналах «Современник», «Русский вестник», «Отечественные записки» широко обсуждалась отсталость российской промышленности, сказавшаяся на качестве вооружения армии, необходимость отмены крепостного

права, злоупотребления чиновников всех рангов и так далее. Пользуясь положением адъютанта генерал-губернатора, Чокан познакомил Григория с поэтом Сергеем Фёдоровичем Дуровым, который вместе с Ф. М. Достоевским отбывал каторгу в Омском остроге. После освобождения Дуров служил солдатом, а позже - в областном управлении сибирских киргизов. Ф. М. Достоевский писал о Дурове: «Вошёл он /в острог/ вместе со мною ещё молодой, красивый, бодрый. А вышел полуразрушенный, седой, без ног, с одышкой». Но, ни каторга, ни солдатчина, ни изнуряющая канцелярщина не смогли сломить дух этого человека. До встречи с Дуровым Потанин почитал Николая I как продолжателя дела Петра Великого. Но после нескольких бесед понял пагубность николаевской политики, доведшей Россию до позорного поражения. Русская армия была вооружена устаревшими образцами артиллерии и стрелкового оружия, плохо снабжалась военными припасами. Флот не имел паровой тяги. Россия тонула в бездорожье, не могла быстро перебросить войска, тогда как Англия имела 16 тысяч километров железных дорог. Казачий патриотизм Потанина поколебался, его юношеский восторг перед царём был охлаждён. Валиханов контактировал с Дуровым более года, потому его взгляды отличались радикализмом.

Полковник К. К. Гудковский - душа омского образованного общества, возложил на Валихано-ва работу с архивными документами XVIII века. Чокану не хватало усидчивости, и он перепоручил эту работу другу, а тот с интересом принялся изучать документы о торговле Сибири с городами Восточного Туркестана и отношениях русских пограничных начальников с князьями Джунгарского ханства. В архиве он нашёл домовую летопись капитана Ивана Андреева. Эта уникальная история жизни омских обывателей и киргизов в XVIII веке. В журнале «Отечественные записки» ему попались статьи И. Н. Березина «О колониях» и Г. Г. Пей-зына «О ссылке и ссыльных колониях». Из первого источника он узнал, что колонии бывают торговые, земледельческие, и что последние часто добиваются отделения от метрополии. А в другой статье рассказывалось о протестах в штрафных колониях. А что собой представляла Сибирь? Потанин пришёл к выводу, что Сибирь - типичная земледельческая и штрафная колония. Он раздумывает, какие действия необходимо предпринять для привлечения внимания России-метрополии к бедственному положению Сибири. Пока его мысли не имели чётких границ, но червь сомнения в правильности политики центра и действий назначаемой им сибирской администрации, поселился в душе молодого человека.

В 1856 году в Омске находился известный исследователь-географ П. П. Семёнов, намеревавшийся совершить путешествие в неизведанные места Памира и Тянь-Шаня. От адъютанта генерал-губернатора Чокана Валиханова он узнал, что в местном гарнизоне есть офицер, служивший ранее на Алтае, интересующийся соседними с Россией территориями, увлечённо собирающий гербарии, жуков, горные породы и окаменелости и на свои скудные деньги получающий журнал «Вестник Географического общества». Семёнов просит Валиханова устроить им встречу. Они нашли Потанина в архиве, занятого выписками по истории Сибири. Семёнов с интересом посмотрел коллекции Потанина и поразил того своим безукоризненным знанием растений, называя каждое по-латыни. Учёный был старше Потанина всего на восемь лет, он выглядел мудрым человеком, а его эрудиция поражала окружающих. Взамен же путешественник получил ценные сведения о своём будущем маршруте, удивившись, что Потанин с казачьим полком уже прошёл по течению реки Аягуз Илийского Алатау до реки Чу.

В 1848 году П. П. Семёнов окончил естественное отделение Петербургского университета и на следующий год провёл экспедиционные работы на Русской равнине. Более двух лет он совершенствовал свои знания по геологии и географии в Германии, Франции, Швейцарии. Его кругозор отличался необычайной широтой. Он перевёл на русский язык «Землеведение Азии» К. Риттера. Прочитав именно эту книгу, Потанин загорелся идеей исследования неизвестной Азии. Видя неподдельный интерес к науке молодого казачьего офицера, Семёнов рекомендовал ему не медля поступать в университет, даже пообещал помощь с переводом в Петербург. Двоюродный брат Семёнова Я. И. Ростовцев командовал всеми кадетскими корпусами России и вскоре собирался с инспекцией в Омск. Но то ли Ростовцев не приехал, то ли забыл о просьбе Семёнова, словом, перевод не состоялся. Позднее Потанин вспоминал: «Я был казачий офицер, а казаки - это крепостные государства. Я привык совершенно мириться с мыслью, что буду собирать коллекции для ботанического сада и зоологического музея Академии наук только в том районе, в пределах которого совершаются походы и разъезды казаков Сибирского войска».

Вместе с Чоканом они мечтают об университете. Чокан мог выйти в отставку в любое время, а Потанину нужно было отслужить 25 лет. Таков был закон. Как-то Григорий Николаевич поведал казачьему атаману Кринскому о своей давней мечте учиться. Кринский слыл либералом. В своё

время он, выпускник Московского университета, увлёкся идеями Сен-Симона, Фурье. Но, поступив на военную службу, сделал неплохую карьеру. Атаман подсказал Потанину подать прошение об отставке по болезни, но молодой офицер был здоров как бык. Полковым доктором служил старый добрый поляк Войткевич. Услышав намёк генерала, он научил пожаловаться на грыжу и даже несколько раз повторил:

- Не забудьте, грыжа у Вас в левом боку, запомните - в левом!

Возможно, что и Валиханов как адъютант успел вовремя сказать кому-то и где-то нужное слово. Наконец генерал-губернатор Г. Х. Гасфорд подписал Потанину отставку.

Г. Х. Гасфорд был личностью противоречивой. По оценке Семёнова-Тян-Шанского, он не обладал выдающимися административными способностями, но зато не был бюрократом. Приступив к исполнению обязанностей сибирского генерал-губернатора, он решительно повёл борьбу с «гор-чаковской сволочью» - чиновниками своего предшественника, «шайкой хищников и взяточников». Но вскоре сам попал в сети обольстительного советника Почекунина, управителя генерал-губернаторской канцелярии. Когда-то генерал-губернатор Восточной Сибири уже выгонял Поче-кунина за взятки. В Омске он брал их открыто, нагло, не боясь никого и ничего. Все должности имели свою стоимость, наряды на казённые работы - определённые откаты. Потанин писал позднее: «Не только казаки страдали от власти, но и всё население губернии». Администрация жила припеваючи, а низы кое-как сводили концы с концами или голодали. В журналах «Искра», «Русский архив», «Колокол» часто появлялись сатирические заметки и анекдоты о Гасфорде и его чиновниках. Так, при посещении Семипалатинска Гасфорд устроил разнос местному священнику, что плохо звонили колокола в честь его приезда в город. На возражение, что особый звон положен по ритуалу только царским особам, Гас-форд изрёк: «Здесь Я - царь!» Губернатор пытался создать особую религию для степных киргизов, что-то промежуточное между исламом и христианством. Много пересудов вызвала женитьба шестидесятилетнего Гасфорда на молодой девушке Надежде Николаевне Львовой. Но всё же, Гасфорд терпеливо относился к ссыльным декабристам и петрашевцам, он не стал придираться к мнимой болезни Потанина, разрешив покинуть военную службу.

Теперь предстояло найти средства для поездки. Отец к этому времени разорился, истратив все деньги на взятки судебным чиновникам. Дядя Дмитрий Ильич умер, а его вдова вышла

замуж за барона Гильзена фон Мершенда, принеся ему в приданое золотой прииск в Мариин-ской тайге.

Весной 1858 года Григорий Потанин сопровождал атамана Кринского в поездке в Томск. На Онуфриевском прииске он надеялся получить денежную помощь. Однако за месяц до его приезда умерла Павла Александровна. Вдовец барон жил в роскошном доме, имел все барские привычки, пил дорогие вина, одевался изысканно, хотя вокруг была глушь, и оценить эти изыски было некому. В дела прииска он глубоко не вникал. По вечерам, принимая своего управляющего, обычно спрашивал: «Ну, сколько сегодня святой Онуфрий подсыпал нам золотишка?» Барон пообещал Григорию, что осенью обязательно возьмёт его с собой в столицу. На руднике трудилось более четырёхсот рабочих, находящихся в полной зависимости от управляющего, а тот воровал по-чёрному, уверяя хозяина, что золотые пески истощились. Вскоре оказалось, что платить рабочим нечем. Начались волнения. Барон превратился в банкрота и с ним случился удар. Ранее из разговоров Потанин узнал, что барон знаком с Бакуниным, который в это время проживал в Томске. Получив от барона рекомендательное письмо, он с волнением поспешил на встречу.

■рГг-- Ж' * 4

щ - С- " "

Автопортрет М. А. Бакунина

О Михаиле Бакунине рассказывал Чокан Валиханов. Когда революционера везли в ссылку в Томск, Гасфорд решил встретиться с ним лично. Бакунина доставили в сопровождении вооруженного конвоя, он вошёл в резиденцию губернатора в медвежьей шубе, пышной шапке и выглядел, как былинный богатырь. Разговаривая с Гасфор-дом, Бакунин держался с достоинством. Собеседники вспомнили сражения, в которых оба участвовали, но каждый с противоположной стороны. Гасфорд руководил солдатами, подавлявшими мятежников - участников Венгерской революции 1848 года, а Бакунин защищался и в том сражении одержал победу.

Михаил Александрович Бакунин - потомок старинного дворянского рода. Его в 15 лет отдали в артиллерийскую школу, после неё он служил в Минске, пережил Польское восстание 1830 года и ушёл в отставку, чтобы поступить в Московский университет, где сдружился с Белинским и Станкевичем, они часто гостили в имении Бакунина Прямухино. Увлёкшись философией Гегеля, уехал в Германию, учился в университете, общался со многими политическими деятелями, в том числе с Карлом Марксом, Арнольдом Рунге, Георгом Гервегом. Во Франции он познакомился с Жорж Санд, сблизился с теоретиком анархизма Пьером Прудоном, учение которого всецело его захватило. За идею освобождения всех славян и создание свободной федерации славянских народов Маркс назвал Бакунина сентиментальным идеалистом. В 1849 году Бакунин организовал восстание рабочих в Дрездене. Восстание подавили, Бакунин бежал, был арестован пруссаками, его судили и приговорили к отсечению головы. Но казнь заменили пожизненным заключением. Продержав узника несколько месяцев в крепости Оломоуц прикованным на цепь к стене, в ножных и ручных кандалах, выдали России по требованию императора Николая I. Сначала арестанта держали в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, потом перевели в Шлиссельбург. Допрашивал его сам царь, требуя покаяния, но Бакунин не сдался: «Моя честь и совесть никогда не дозволяют мне изменить, кому бы то ни было, доверившемуся мне, и поэтому я не сообщу Вам каких-либо имён». Александр II помиловал Бакунина и сослал на жительство в Томск, где он поселился в семье мещанина Бардакова. Старики полюбили квартиранта: «Вот ума палата, был бы генералом!» - говаривали они о нём. Через год Бакунин купил себе дом, решив жениться на дочери Ксаверия Квятковского Антонине. Бакунину шёл сорок четвёртый год. Антонине было восемнадцать лет. Её отец не хотел выдавать дочь за ссыльного. Но в это время граф Муравьёв-Амурский проездом из Иркутска в Петербург, решил навестить своего племянника в Томске.

Граф Николай Николаевич Муравьёв-Амурский был личностью незаурядной. Писатель Иван Александрович Гончаров встретился с ним в устье Амура, где генерал-губернатор Восточной Сибири приветствовал русскую эскадру во главе с фрегатом «Паллада», на его шхуне они вместе проплыли до Аяна, на побережье Охотского моря. «В беседах с ним я успел вглядеться в него, наслушаться его мыслей, намерений, целей. Какая энергия! Какая широта горизонтов, быстрота соображений, неугасающий огонь во всей его организации, воля, боровшаяся с препятствиями,

с палками в колёсах , как он выражался, которыми тормозили его ретивый пыл! Да это отважный, предприимчивый янки! Небольшого роста, нервный, подвижный. Ни усталого взгляда, ни вялого движения я ни разу не видел у него. Это и боевой отважный борец, полный внутреннего огня и кипучести в речи, в движениях», - характеризовал его Гончаров.

Узнав о сердечных делах племянника и неудачах, он со свойственной ему энергией подключил высоких чинов Томска, нанёс визит Квят-ковскому и убедил того в блестящем будущем Бакунина. Упорство отца было сломлено. Быстро провели венчание. На свадьбе граф был поса-жённым отцом, а посажённой матерью Бакунин избрал старушку Бардакову. Граф, мещанка, революционер, чиновник-поляк, высокие губернские гости - вот такая разноликая публика, пёстрая картина. Бакунины зажили открыто, часто принимали гостей, среди которых бывал и барон Гильзен.

Бакунин принял молодого сибиряка настороженно, да и Потанин держался робко. На первом свидании Бакунин не откровенничал, возможно, потому, что считал «неосторожным давать советы молодому человеку, стойкость которого ещё не была испытана». Со временем они прониклись доверием друг к другу, Бакунин одобрил желание Потанина учиться в столице, давал читать книги из своей библиотеки, которую купил у вдовы декабриста Батенькова. Представляя Потанина томским чиновникам, он говорил, что молодой человек из Омска следует в Петербург учиться. «Как это из Омска через Томск? - недоумевали те. - «Ничего удивительного, отвечал Михаил Александрович, - я, например, попал в Томск через Париж и Дрезден».

Ежегодно серебро и золото с рудников Алтая собирали в Барнауле и большим обозом под усиленной охраной отправляли в столицу. На сей раз ответственным за доставку металла назначили инженера Г. Б. Пранга. Приятель Бакунина Н. И. Ананьин выхлопотал у Пранга разрешение Потанину ехать с золотым обозом. Бакунин занял у томского богатея И. Д. Асташова сто рублей (этих денег Потанину должно было хватить на первое время), написал рекомендательные письма, в том числе к своему московскому приятелю Каткову.

М. Н. Катков в своё время окончил словесное отделение Московского университета и в числе его лучших выпускников вместе с М. А. Бакуниным отправился в Германию познавать немецкую философию. Вернувшись в Россию, Катков познакомил с основами современной европейской философской мысли, прежде всего, В. Г. Белинского.

А тот ввёл Каткова в журналистику, видя в нём «надежду русской науки и литературы». Возглавив журнал «Русский вестник», Катков одним из первых начал широкое общественное обсуждение проблем крепостного права, выдвинул требования освобождения крестьян с землёй. К моменту встречи с Потаниным, Катков прослыл либералом и англоманом, пропагандистом введения в стране общественных и государственных форм правления по типу английских. Он чрезвычайно обрадовался весточке из Сибири, пригласил Григория Николаевича к себе на обед, собрав самых близких знакомых. Все с интересом расспрашивали о «сибирском сидельце»: «Что Бакунин, такой же крепкий духом и телом? Что у него такая же, как у льва, грива?» Потанин отвечал: «Нет, теперь у него лысина до половины головы, а дух он сохранил боевой».

Бакунин и Катков - замечательные личности, каждый оставил свой след в истории. Катков стал известным издателем, идеологом «русской партии», демократической монархии, за что его позднее отнесли к реакционерам. А Бакунина -к бунтарям, разрушителям любой государственности, проповедником вселенского бунта.

Вскоре после свадьбы Бакунин переехал в Иркутск и поступил на службу в золотопромышленное предприятие и Амурскую торговую компанию, зажил широко и с надеждой на скорое освобождение. Но в 1861 году Н. Н. Муравьёва назначили членом Государственного Совета, и Бакунин понял, что без влиятельного родственника ему придётся нелегко. Воспользовавшись служебной поездкой по Амуру, он добрался до Николаевска, куда в это время прибыл американский торговый корабль. Чиновники города отмечали это событие недельными банкетами. Бакунин близко познакомился с капитаном. Знание английского языка пригодилось. В ответ на русское гостеприимство капитан корабля заявил, что из-за тесноты он сможет принять лишь одного высокопоставленного чиновника. Как только Бакунин вошёл на корабль, капитан, не мешкая, приказал поднять паруса. Через Йокогаму Бакунин попал в Сан-Франциско. Его встречали как борца за свободу, помня боевое прошлое. Американские железнодорожные компании даже обеспечили бесплатный проезд до Нью-йорка. Из Америки Бакунин переехал в Лондон, к Герцену. О Потанине он не забыл и слал приветы через общих знакомых.

До Петербурга Потанин добрался зимой 1858 года. Рекомендательные письма Бакунина к сёстрам пригодились. «Посылаю и рекомендую вам сибирского Ломоносова, казака, отставного поручика Потанина Григория Николаевича,

оставившего службу для того, чтобы учиться и горящего непобедимым желанием слушать лекции в Петербургском университете. Он - молодой человек, дикий, наивный, иногда странный и ещё очень юный, но одарён самостоятельным, хотя ещё и не развитым умом, любовью к правде, доходящей иногда до непристойного донкихотства, - вообще он не успел ещё жить на свете, вследствие чего говорит и делает странные дикости, но со временем оботрётся. Главное, у него есть ум и сердце. Он всё отдаёт старому отцу, который со своей стороны не держит его эгоистически при себе, а желает только, чтобы он сделался человеком. Потанин так горд, что ни за что в мире не хотел бы жить за счёт другого. Но в нём три качества редкие между нашими русскими: упорное постоянство, любовь к труду, и способности неутомимо работать, наконец, полное равнодушие ко всему, что называется удобствами и наслаждениями материальной жизни. Поэтому я надеюсь, что он не пропадёт в Петербурге и в самом деле станет человеком. Приласкайте его, милые сёстры, и в случае нужды не откажите ему в совете, ни в рекомендации...». Сёстры Бакунина встретили Потанина не просто вежливо и любезно, а даже представили его своему знакомому профессору университета Константину Дмитриевичу Каверину, книги которого Потанин перечитал ещё в Сибири.

К. Д. Каверин - историк, публицист. В Московском университете, в кружке Станкевича и Белинского, он познакомился с М. Бакуниным. Судьба революционера не была ему безразлична, он понимал, если Бакунин рекомендует человека, то в него верит. Каверин радушно принял сибирского гостя и ввёл в университетскую среду. На одном из журфиксов профессор представил Потанина студентам как их будущего коллегу и просил одного из них - Л. Ф. Пантелеева - взять над новичком шефство, помочь найти квартиру недорого, а также дешёвый и здоровый обед. Вскоре, перезнакомившись, Потанин узнал, что сибиряки образовали Землячество. В него вошли не только студенты университета, но и слушатели духовной, военной и медицинской академий, Горного института, Морского корпуса и Академии художеств. Еженедельно земляки собирались на квартире Николая Щукина, студента пединститута, сына директора гимназии из Иркутска, который дружил с Сидоровым - студентом математического факультета, казаком из Новокузнецка. Сюда хаживали сибиряки, будущие юристы В. И. Перфильев, братья Лосевы, Крюков и Е. М. Павлинов - с рафаэлевской головой, И. В. Фёдоров-Омулевский - весёлый розовощёкий юноша, будущий технолог Шеста-

ков, появлялся бурят Пирожников - джентльмен в цилиндре, увлекавшийся философией Гегеля, и будущие медики братья Черемшанские. Компания была весёлая, пели песни, пили пиво, читали стихи, обменивались книгами. Большинство Землячества состояло из «беспечных в гражданском отношении буршей». Л. Ф. Пантелеев в своих воспоминаниях отмечал, что «Потанин выгодно выделялся серьёзным отношением к науке природоведения и этнографии и упорным стремлением пополнить своё недостаточное персональное образование».

Николай Семёнович щукин - однокашник Н. Добролюбова по пединституту, высокий, от этого немного сутулый, с быстрым взглядом, в очках, с чуть заметной бородкой - олицетворял тип настоящего студента, но учился небрежно, больше бегал, раздавая книги по знакомым, набираясь разных политических идей. Не окончив института, решил ехать учительствовать в Ачинск. Причина внезапного отъезда крылась в его любви к красивой девушке, что жила в их доме гражданским браком с молодым юношей. Когда на свет у них появился ребенок, отец отказался его крестить. Крёстным отцом стал Щукин. А вскоре молодые люди полюбили друг друга и обвенчались. Для содержания семьи Щукин и отправился учительствовать. По пути к месту службы он остановился в Томске и снял комнату у вдовы Ядринцевой. У той был сын гимназист Коля. Они сдружились.

От него Коля Ядринцев узнал об идеях Дидро, Руссо, Вольтера, о человеческом братстве и прогрессе, впервые услышал имена Белинского, Грановского. Даже ранняя смерть Пушкина и Лермонтова в пересказе Щукина приобретала новый смысл. Рассказы гостя о Петербурге, землячестве сибиряков побудили пытливого юношу отправиться на учёбу в столицу. На следующий год в Петербурге Ядринцев знакомится с Потаниным. «В беседах с Потаниным я не только сходился, но и увлекался его умом, его планами, он был для меня первым ментором, наставником, он же определил моё призвание. Я фанатично последовал его патриотической идее, и мы стали развивать мысль среди товарищей о необходимости группирования».

Потанин пытается собрать друзей. В письме к Ф. Н. Усову от 5 февраля 1860 г. он зовёт его учиться в университете: «Великие политические события готовятся! Нужно и нам приготовиться к их встрече. Я знаю, что Вы сознаётесь в пустоте и бесплодности дальнейшего пребывания в Омске и только указывали на себя, как на печальный пример позднего сознания этой бесплодности. Выезжайте же! Пойдём об руку». Вскоре Усов поступил в военную академию.

В землячество вошёл иркутянин Серафим Шашков, хотя и девятнадцатилетний, но очень энергичный, с уже сложившимся характером борца. Происходил он из семьи бедного иркутского священника, а мать его - из рода купцов Сиби-ряковых. Ранее, обучаясь в Казанской духовной академии, он дружил с профессором Щаповым, тоже иркутянином. Во время студенческого протеста против расстрела крестьян из села Бездна Казанской губернии, требовавших вернуть землю, захваченную помещиком, Шашков выступил с горячей речью и был исключён из академии. Профессора Щапова тоже уволили из университета, он перебрался в Петербург, и Шашков поселился у него.

А.П. Щапов

Потанин проявлял заботу о каждом сибиряке-студенте. Когда в столичный университет прибыл хорунжий Сибирского казачьего войска А. Д. Шайтанов, Григорий Николаевич написал своему товарищу по университету В. М. Березовскому: «Он будет Вам собратом по науке, ибо наиболее всего любит химию. Прошу его принять благосклонно по доброй памяти ко мне. Познакомьте его с лучшими сибиряками».

Весной 1860 года, вслед за Усовым, в столицу приехал Чокан Валиханов, который после своего успешного тайного посещения Кашгара, решил поступить на восточный факультет военной академии. Встреча друзей была радостной. Валиханов рассказал о своих приключениях. Итогом его поездки стал капитальный труд «О состоянии Ал-тышара или шести восточных городов китайской провинции Нан-Лу (Малой Бухарии)». Человек образованный, зная несколько восточных языков, имея широкий круг разносторонних научных интересов, он делал глубокие и далеко идущие выводы: «Средняя Азия в настоящем своём общественном устройстве представляет собой явление крайне печальное, какой-то патологический кризис развития. На развалинах многовратных городов стоят мазанки, и в них живёт дикое невежес-

твенное племя, развращённое исламом и забитое до идиотизма религиозным и монархическим деспотизмом туземных властей - с одной стороны, и полицейской властью китайцев - с другой. Библиотеки Самарканда, Ташкента, Ферганы, Хивы, Бухары, обсерватория в Самарканде безвозвратно погибли под беспощадной рукой татарского вандализма и бухарской инквизиции». В России видел Валиханов единственную защитницу и надежду на возрождение народов Средней Азии от полного политического, национального и культурного упадка, порабощения великоханским Китаем, считал, что Россия должна активизировать свою экспансию в эти районы. Это была первая научная работа по истории, географии, экономике и социальному строю народов Восточного Туркестана. Её высоко оценил канцлер А. М. Горчаков и Генеральный Штаб. Чокан получил орден Святого Владимира 4-й степени, 500 рублей серебром и очередное звание досрочно. В Петербурге Чокан дописал «Очерки Джунгарии», «Записки о киргизах» и ряд статей по фольклору казахов: «Песню об Аблае», «Песни Урака», но самое главное, со спеву кабызиста Джанака он создал знаменитую поэму «Козы Корпеш и Баян-Слу», а также открыл миру эпос киргизского народа «Ма-нас», хотя до конца даже не представлял всего размера этой грандиозной поэмы. После Валиха-нова академик В. В. Радлов продолжил собирать эпос. Даже неполная запись поэмы, сделанная им, составила 9500 стихов. Но первенство открытия осталось за Ч. Валихановым. Литературные успехи Чокана подтолкнули Потанина к творческой работе. В журнале «Колокол» он публикует статью «Характеристики Сибири». Сотрудничество с известным революционным изданием поднимало его в глазах окружающих. Потанин становится лидером землячества и всячески старается направить мысли своих товарищей на необходимость служения своей родине - Сибири, сделать из них патриотов.

Ядринцев рассказал Потанину о своём знакомом по Томску Н. И. Наумове. Николай Иванович Наумов родился в Тобольске в 1838 году. Отец его служил прокурором в Омске, затем советником Губернского Управления в Томске. Мать умерла, когда мальчику было семь лет, а отец ушёл в отставку по болезни и получал двадцать рублей пенсии. Семья голодала. Наумов уехал в Омск, где в пятнадцать лет поступил юнкером на военную службу. Под руководством офицера А. А. Зер-чанинова он занялся самообразованием. Наставник уловил необыкновенную память юноши. Тот знал наизусть почти все басни Крылова, многие поэмы Пушкина, почти дословно пересказывал «Трёх мушкетёров», «Королеву Марго» А. Дюма и

другое. Через два года он вернулся в Томск, где через своего товарища Паникоровского познакомился с Ядринцевым и Щукиным.

Наумов начал заниматься литературным трудом; первый рассказ «Случай из солдатской жизни» был напечатан в военном сборнике. Друзья искренне восхищались начинающим писателем, а молодой человек хотел учиться. Узнав от Ядринцева о Наумове, Потанин направил ему приглашение в университет. Прямо с вокзала Наумов явился к Потанину без копейки денег в кармане. Сам Потанин жил в общине. Студенты сняли дом на Васильевском острове. Одну комнату под лестницей занимали Григорий Потанин и Иван Куклин - студент из Иркутска, в другой размещались Ядринцев и Наумов, в третьей проживал Ф. Н. Усов. Образовав общий кошт, они питались в основном картошкой с маслом. А в четвёртой, маленькой комнате под лестницей, ютился И. А. Худяков. Как самый бедный, он питался только хлебом, по вечерам компания приглашала его на чай с сухариками. Обстановка была спартанская, но творческая. Главное внимание Потанин уделял учёбе, занимался с огромным интересом. Для овладения методикой определения растений П. П. Семёнов рекомендовал купить книгу Лебура «Русская флора». Четыре тома стоили очень дорого - 24 рубля. Экономя на продуктах, откладывал по копейке; к лету Потанин книгу купил и даже поехал в деревню близ Калуги, где два месяца увлечённо собирал и определял местные растения. Прочитав книгу А. Гумбольта «Центральная Азия» на французском, загорелся мечтой побывать там, посмотреть озеро Куку-нор, куда не ступала нога европейца.

К концу лета Потанин собрался в Рязанскую губернию к двоюродному дяде. У деда Потанина по матери, капитана Трунина, бывшего артиллериста, были братья, дослужившиеся до генеральских званий. Один из них женился на рязанской дворянке и, уйдя в отставку, в селе Веретейки-но вёл помещичью жизнь. Его сын, двоюродный дядя Григория, получил это село по наследству. В Сибири не было помещиков, поэтому Григорий хотел понять, что же представляет собой помещичий уклад жизни, да и в обществе велись бесконечные разговоры о крестьянской реформе; помещики ожидали перемены со страхом, а молодое поколение с надеждой, сочувствуя угнетённым крестьянам.

Студенческая жизнь в Петербурге отличалась насыщенностью событий, встреч, общений. Среди земляков оказались студенты Академии художеств Павел Джогин и талантливый, работоспособный художник Михаил Песков, который прославился историческими полотнами «Кулач-

ный бой при Иване Грозном», «Воззвание Минина к народу» и замечательным портретом историка Н. И. Костомарова. Через них Потанин познакомился с Иваном Шишкиным и Александром Гине, которые приобщали его к искусству, водили на выставки Лагорио, немецких художников-романтиков, в галерею М. Прянишникова и Эрмитаж. Для посещения Эрмитажа требовался фрак, а у Потанина был только длинный пиджак. Шишкин с помощью булавок умело подогнул ему полы, и Григорий стал выглядеть цивильно. В компанию художников входили Константин Маковский и Валерий Якоби. Они рассказали о А. Иванове и его знаменитой картине «Явление Христа народу», которую тот создавал всю жизнь в Италии, и то, как её холодно и равнодушно приняла официальная власть. Шишкин взял Потанина в поездку на остров Валаам, где у Ивана Ивановича был знакомый настоятель монастыря, а после поездки дал денег на самостоятельное путешествие Григория в Олонец, по итогам которого появился очерк «Путешествие в Олонец». В компании художников Потанин не раз ездил на ярмарки, по монастырям, вместе ходили в театры, смотрели представления в цирке, устраивали дружеские пирушки. Особенно запомнилась шумная встреча с друзьями после удачной публикации очерка «Полгода на Алтае», за который Потанин получил 185 рублей - огромный гонорар. В коммуне, за вечерним чаем, друзья обсуждали последние новости, делились прочитанным в литературных журналах, часто сравнивали Сибирь с остальной страной. Вся общественная, культурная, литературная жизнь Российской империи сосредоточилась в Петербурге и Москве. Какие-то островки общественной мысли теплились в университетских городах: Харькове, Киеве, Одессе, Варшаве, Казани, дальше - глушь и темнота.

В середине XIX века на просторах от Урала до Тихого океана проживало около полутора миллионов человек, из них в городах - 200 тысяч. Самым крупным городом был Иркутск с 25-ю тысячами населения. В Омске - 18 тысяч, Тобольске - 16 тысяч, Томске - 14 тысяч. И даже в Тюкалин-ске, который в то время считался городом, проживало 1371 человек. Городами эти поселения можно было назвать весьма условно, в большинстве своём они более походили на крупные сёла. В Омске, например, из двух тысяч городских усадеб в то время насчитывалось всего 30 кирпичных казённых зданий, один каменный купеческий дом. Население Омска содержало более трёх с половиной тысяч лошадей и около двух тысяч коров. Сибирские города не имели крупных архитектурных ансамблей, подобно городам центральной России. На всю Сибирь приходилось всего четыре

гимназии: В Тобольске, Томске, Иркутске и Красноярске. В них ежегодно обучалось до 600 человек. В Омске в 1813 году открылось училище Сибирского казачьего войска, с 1846 года преобразованное в кадетский корпус. В Барнауле Горное училище выпускало специалистов со средним техническим образованием. В Сибири действовали три духовных семинарии, в некоторых городах работали уездные училища, казачьи и церковно-приходские двухклассные школы. Из бюджета Западно-Сибирского генерал-губернаторства на систему образования расходовалось около двух процентов. Учителей повсюду не хватало, так как их в Сибири не готовили. Основная масса населения оставалась неграмотной, а инородцы не имели даже своей письменности. Единственный книжный магазин находился в Иркутске, и не было ни одной частной типографии. Потанин позднее заметил, что только трагедия под Севастополем заставила его и некоторых офицеров взяться за чтение газет, поступавших в Омск из столицы. Сибирское общество с равнодушием относилось к местным проблемам и не желало ими заниматься.

Развитию Сибири требовалась образованная местная молодёжь, поскольку чиновники и специалисты приезжали сюда только на время службы, подзаработать и уехать обратно. Среди землячества ходил анекдот: «Почему в России уезды, а в Сибири округа? - Потому, что чиновники из России уезжают, а в Сибири округляются». В народе их даже называли «навозными», т. е. завозными. В среде прогрессивной общественности и студенчества всё более вырисовывалась мысль необходимости создания сибирского университета. Мысль эта витала с начала века, но наступила его вторая половина, а вопрос не решался. Сибири требовались свои учителя, врачи, юристы, естественники - исследователи края, инженеры, языковеды-восточники, для изучения народов Степи, Алтая, Забайкалья, Дальнего Востока, где царили «дикость и полудикость». Вот почему Потанин призывал студентов-сибиряков возвращаться на родину и служить ей: «Наступит время, когда Сибирь должна подумать о своих интересах и своём будущем. Настанет время, когда она должна будет предъявить права свои на цивилизацию, доставшуюся в удел всему человечеству, без климатических различий и ограничений. Пусть сибирское общество соединится от Урала до Восточного океана, чтобы создать новую жизнь. Мы призываем в интересах страны нашей образовывающееся сибирское юношество в российских университетах, возвращаться на родину и служить ей. Ему принадлежит разработка и исследование девственной страны нашей,

ему принадлежит воспитание и образование своих земляков и создание того заветного будущего, в которое заживёт страна наша лучшей жизнью. Образованное сибирское юношество с горячей патриотической любовью, с гражданским самопожертвованием начнёт святой труд на благо своей родины».

Вглядываясь из столицы в далёкую сибирскую жизнь, прозорливые молодые люди понимали, что их родина превратилась в основного поставщика золота и серебра в государственную казну. Ежегодно в Сибири добывалось более тысячи пудов золота из тысячи четырехсот пудов общероссийской добычи, но жизнь сибиряков не становилась лучше, создавалась ложная ситуация процветания экономики: стоимость сибирской продукции росла, а натуральные показатели производства падали. Золотодобыча привела к упадку и так малоразвитой промышленности и торговли, практически все предприниматели стремились в тайгу, на прииски. В середине 60-х годов XIX века на приисках работало более 35 тысяч человек. Золотопромышленники, получая огромное богатство, не тратили прибыль на развитие производства, культуру и просвещение. Личное обогащение, кутежи, о которых ходили легенды, огромные откупы - вот главные расходы сибирских толстосумов. Люди же на приисках обитали в свинских условиях, голодали, подвергались жестокой эксплуатации. Их основу составляли ссыльные поселенцы, деревенская беднота и городской люмпен, бесправный контингент. Рабочий день продолжался почти шестнадцать часов. Из инструментов применялись кайло, лопата, лом. Медицинской помощи - никакой. На всю Восточную Сибирь имелось всего 62 врача неизвестной квалификации. Ограничить произвол золотопромышленников и дикую эксплуатацию было некому. Чиновников задаривали, а часть из них разными путями становилась компаньонами или владельцами рудников. В 1861 году из 1125 зарегистрированных золотопромышленников 621 были дворянами, большинство проживало в столицах. В Сибири добывали серебро, соль, выплавляли медь и олово, а разведанные богатейшие месторождения графита отдали в собственность французскому купцу Алиберу. Графит отправляли в Германию, где из него производили карандаши и выгодно продавали по всей Западной Европе. Из Сибири продолжали вывозить пушнину, рыбу, скот, шкуры и другое сырьё. Мелкие предприятия переработки: салотопные, свечные, мыловаренные, маслобойные едва выдерживали конкуренцию с московскими мануфактурами, поставлявшими в Сибирь обувь, ткани, кондитерские изделия, галантерею. Изделия

сибирских металлургических железоделательных заводов (Петровский - в Забайкалье, Гурь-евский - в Салаире, Николаевский - недалеко от Иркутска) выпускали до 30 тысяч пудов железа для производства примитивных товаров: лопат, гвоздей, ломов, полос для ободов колёс. Эксплуатация людей как на горных предприятиях, так и на рыболовных оброчных статьях в низовьях Оби и Иртыша, ужасала. Доходы, сравнимые с доходами от золотодобычи, получали дельцы от винокурения. По учтённым данным в Сибири в середине XIX века потреблялось в год до миллиона вёдер вина. Людей спаивали намеренно, особенно инородцев. Хотя ситуация в Центральной России была не лучшей. Пьянство грозило стать национальной проблемой. Винные отку-пы по каким-то неписанным законам, как правило, попадали в руки дельцов католического, лютеранского, иудейского вероисповеданий, для которых православный мужик значил не более чем скот. Спаивание и обдирание до последней нитки было для них не только высокоприбыльным делом, но и измывательством над коренным народом. Ради получения барыша никакие моральные принципы не действовали. Сибирь называли «мужицкое море». Крестьяне жили в глухих деревнях, без дорог, на больших расстояниях друг от друга, вели натуральное хозяйство. Излишки реализовались с трудом из-за неразвитости внутреннего рынка. Тем не менее, многие сибиряки жили более зажиточно, чем люди в европейской части России. Огромные площади земли, даже в таких благодатных местах, как Алтай, не были заселены. Земля ждала новых рабочих рук из перенаселённой России, но крепостное право не позволяло это сделать. Высказывались требования о необходимости соединения Сибири железной дорогой для вывоза сельхозпродукции на европейские рынки, но идея эта воплотилась только через полвека.

В студенческих кругах Петербурга ходила история о графе Канкрине, министре финансов при Николае I, который полагал, что «медленность и затруднительность сообщения влечёт за собой невозможность управлять сим Колоссом, называемым Российской Империей, но с другой стороны - строительство железных дорог при таких пространствах - вещь нецелесообразная, да и нечего нам смотреть на Европу, пусть де себе тешатся, а нам надо развивать конно-почтовую связь». Другие чиновники считали, что отсутствие надёжных дорог из Сибири не позволяет ссыльным убежать. Положение Сибири напоминало колониальную провинцию, оно дополнялось сибирской каторгой и ссылкой. Ссыльные, особенно уголовные, создавали криминальную обстановку; не имея средств,

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

занимались грабежами, убийствами, конокрадством, поджогами.

Потанин помнил, как Бенджамин Франклин, автор Декларации о независимости США и Конституции, отзывался о штрафных колониях в Северной Америке, куда англичане ссылали «всяческую человеческую шваль», которая уничтожала местных аборигенов, как во времена Эр-нандо Кортеса: «Что бы вы, англичане, делали, если бы мы собрали со своей стороны всех наших змей и ядовитых животных и отправили бы на ваши берега?» Борьба против криминальной ссылки явилась одной из причин борьбы за независимость Америки. По аналогии Сибирь являлась и штрафной, и земледельческой колонией. Подобные ей страны поднимались на борьбу с засильем метрополий и добивались самостоятельности, как в Северной, так и Южной Америке, Австралии. Из этого следовал вывод, что нужно подниматься на борьбу, добиваться улучшения жизни людей, развивать своё земледелие и промышленность, пресекать разграбление богатств Сибири, прекратить ссылку и разрешить свободное переселение людей из европейской России.

Горячие споры среди студенчества по крестьянской реформе не утихали. В августе Ядрин-цев в письме сообщил щукину о нетерпении в обществе и всеобщем ожидании скорого разрешения крепостного вопроса, а в следующем, что «царь хочет покончить с проблемой к Новому году, и что в Сенате сочиняют Конституцию».

Потанин, стремясь разобраться в сложной внутриполитической ситуации, отправляется к Н. Г. Чернышевскому с надеждой на понимание и помощь. В «Современнике» пером Чернышевского поднимались самые острые проблемы страны. Его статьи «О поземельной собственности», «Критика философских предубеждений против общины», «Устройство быта помещичьих крестьян» были для студентов жгучим чтением, возможно, более чем чтением. Это были раздумья о будущем русского народа. После посещения поместья Веретейкино Григория постоянно мучил вопрос: освободят ли крестьян с землёй или без земли? Он понимал, что освобождение без земли равно грабежу и неизбежному бунту. А ещё его волновала тема становления Сибири на путь экономического и духовного развития как равной и суверенной территории России и стоило ли начинать борьбу за её самоопределение? Но знаменитого публициста совсем не тронула тема разговора о крестьянах и тем более, он не захотел вникнуть в проблему областничества. Григорий ушёл растерянным, не поняв, почему известный критик, статьями которого он восхищался, не разделил его взгляды. Как

народничество без участия высшей духовной и гражданской жизни в провинции собиралось поднимать народ на борьбу? На кого они смогут опереться? «Для столичника провинция -глушь, образец застоя, невежества, проявления грубых инстинктов. Провинциальная интелле-генция - мелочь, ничтожество», - записывает он свои переживания.

Значительное влияние на умонастроение Г. Н. Потанина оказал К. Д. Каверин. Разделив тревоги и чаяния молодых сибиряков, он подобно А. И. Герцену надеялся, что перемены жизни в стране произойдут в результате реформ сверху и с пониманием воспринял идею необходимости развития Сибири.

Но царские реформы оказались половинчатыми. Например, земская реформа на Сибирь не распространялась, как и судебная - наиболее радикальная и демократическая, якобы, из-за «отсутствия земских элементов». Впервые суд отделялся от администрации, вводился гласный состязательный процесс, создавалась адвокатура, обеспечивалось право обвиняемого на защиту, создавались мировые суды и суды присяжных, устанавливалась презумпция невиновности. Сибиряки активно включились в обсуждение основ городской реформы, но и она пришла с опозданием.

Российская политика по отношению к окраинам не отличалась последовательностью. В 1815 году Александр I подарил Польше Конституцию. Конечно, она не шла в сравнение с Американской, но был создан Сейм из двух палат. Верхняя палата Сената обладала правом законодательной инициативы. Польский язык стал вторым государственным языком наравне с русским. Крепостное право, отменённое Наполеоном, не восстанавливалось, полякам предоставлялась возможность занимать места на государственной и военной службе. Солдаты в польской армии служили восемь, а не двадцать пять лет, как в России. Ещё большие права предоставлялись Финляндии, где имелся четырёхсословный Сейм, принимавший решения по внутренним делам. Царь не мог без согласия Сейма отменить старые законы или ввести новые налоги, Финляндия создала свою таможню, а с 1860 года даже получила свою валюту. Финское княжество не отчисляло доходы в российскую казну, что стало предпосылкой для бурного экономического развития этой территории. Царь прирезал к нему Выборгскую губернию, из-за чего в ХХ веке разразилась советско-финская война. Естественно, напрашивался вопрос, почему одни территории имеют вольности, а другим нельзя. Хотелось бы и сибиряков уравнять в правах с другими автономиями.

Учась в кадетском корпусе, Григорий Потанин почувствовал некоторую предвзятость к сибирякам в русском обществе, особенно когда кадетов делили на казаков и пехотинцев. Казаки составляли эскадроны, а пехотинцы - роты. Пехотинцев обучали офицеры, прибывшие из России и постоянно подчёркивающие своё превосходство над местными «неотёсанными казаками». Выпускники корпуса пехотинцы получали по 250 рублей, а казаки по 72 рубля в год. Первых чаще награждали и продвигали по службе, давали льготы. Казакам отводилась черновая работа на границе и служба в 25 лет. Хотя в официальных кругах нередко отмечалась роль казачества в присоединении Сибири, исследовании и освоении территории до Тихого океана, но на деле словами всё и ограничивалось. Это вызывало у казаков чувство отторжения к пришельцам в сибирских администрациях. Для «навозных» чиновников было безразличным, получат ли сибиряки равные права с другими народами. Им было лучше, чтобы население оставалось бесправным - проще было управлять. А сами отслужат и уедут. Административное самодурство провоцировало лишь неприязнь и раздражение определённой части городского населения.

Историк Пётр Андреевич Словцов в труде «Историческое обозрение Сибири» показал не только этапы русской колонизации Сибири и её место в составе России, но и отметил, что терпению сибирского народа может быть предел. В одной из его проповедей в Тобольске были такие слова: «Тишина народная есть молчание принуждённое, продолжающееся дотоле, пока неудовольствия, постепенно раздражая общественное терпение, не прервут оное. Если не все граждане поставлены в одних и тех же законах; если в руках одной части захвачены преимущества, отличия и удовольствия, тогда как прочим оставлены труд, тяжесть законов или одни несчастья, то там спокойствие, которое считается залогом общего счастью, есть глубокий вздох, данный народу тяжким трудом». За вольнодумство П. А. Словцов был арестован, отправлен в столицу и заточён в Валаамов монастырь, откуда он обратился к своему другу по учению в Александро-Невской семинарии М. М. Сперанскому со стихотворными строками:

Сижу в стенах, где нет полдневного луча, Где тает вечная и тусклая свеча. Я болен весь, опух и силы ослабели, Сказать бы более, но слёзы одолели. Я часто жалуюсь, почто простой народ Забыл естественный и дикий жизни род? Почто он вымыслил гражданские законы

И утвердил почто правительство и троны?

Для счастья, говорят, да счастья только тех,

Которы рвут с нас дань для балов и потех.

Позднее историки причислят П. А. Словцова к основателям сибирского областничества.

Другой профессор, сибиряк по рождению, Афанасий Прокопьевич Щапов, принимая кафедру в Казанском университете, произнёс: «Скажу наперёд: не с мыслью о государственности, не с идеей централизации, а с идеей народности и областности я вступаю на кафедру русской истории», а потому:

Пора провинциям вставать,

Оковы, цепи вековые,

Централизации свергать

Сзывать советы областные.

А. П. Щапов рассматривал историю России как цепь взаимоотношений отдельных областей и выдвинул идею исторической закономерности развития русского народа с помощью естественнонаучных методов.

Член сибирского землячества С. С. Шашков, учившийся в Казани у профессора Щапова, искренне и горячо поддерживал слова и идеи учителя, убеждая земляков в необходимости объединения ради защиты интересов сибиряков.

Подогревал интерес сибиряков к федерализму экстраординарный профессор Петербургского университета Николай Иванович Костомаров, выступавший за широкую автономию Украины.

Так капля за каплей в молодые души проникало недовольство положением дел в стране и идея служения своей родине - Сибири. Впоследствии Потанин определил для себя и своих единомышленников значение трёх лет столичного периода «как, может быть, самого важного в нашей жизни», как времени политического воспитания, «когда определялась наша политическая индивидуальность, было дано направление нашим политическим взглядам и было указано нам особое место в общественной деятельности». Но какие организационные формы должна была принять эта политическая общественная деятельность, какая идеологическая платформа должна быть выработана для её проведения, они не знали.

В письме А. Д. Шайтанову Потанин развернул некую программу идейного воспитания областника: «Переворот умов (в Сибири) и пополнение пустоты в (сибирских) головах - вот роль предстоящая. А потому рядом с изучением материализма изучайте социальные доктрины и за-

нимайтесь чтением исторических и публицистических сочинений, изучайте законы революции и реакции и политических переворотов, клонящихся как к объединению народностей, так и к сепаратизму и главное при этом чтении - приравне-ние ко всему прочитанному судеб нашей родины - Сибири. Тогда Ваше чтение будет плодотворно и создаст из вас красного сепаратиста». Таковы поиски молодости. Самому старшему члену землячества Григорию Потанину исполнилось только 25 лет, остальные были ещё менее опытными, хотя зачастую и более горячими в спорах, но дальше пафосных слов дело не шло.

КРУТЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

Манифест от 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права всколыхнул русское общество. Разобравшись в его сути, люди поняли, что реформа проведена в интересах помещиков, крестьяне так и остались без земли и заволновались. За 1861 год в стране произошло 1176 крестьянских бунтов, некоторые даже с кровавым исходом. Реформа встретила ярое сопротивление и высшей бюрократии. Большинство помещичьих земель, которые предполагалось отдать крестьянам, были заложены и перезаложены под огромные проценты в банках. Большинство банков в России принадлежало иностранцам, да ещё еврейской национальности. Крестьяне попадали из кабалы русских помещиков в сети международного капитала. Теперь всё решали деньги.

А. И. Герцен в «Былом и думах» рассказывал, как Николай I, от одного имени которого трепетала Европа, вынужден был унизительно шаркать ножкой перед бароном Ротшильдом и заплатить ему огромные проценты за просроченные кредиты. Оказалось, у кого миллион, тот и император, ибо всё в буржуазном мире продаётся и покупается. На утверждение, что на банкирских миллионах якобы держится государство, кто-то из французов XVIII века верно заметил, что «банкиры поддерживают государство, как верёвка поддерживает повешенного».

Либеральные реформы ударили и по образованию. Министр просвещения граф Е. В. Путятин - адмирал, который с лёгкостью сменил адмиральскую каюту фрегата «Паллада» на министерский кабинет, принялся реформировать университетский устав, урезал студенческое самоуправление, ввёл жесткую цензуру на деятельность профессорско-преподавательского состава, повысил плату за обучение, что больно ударило по разночинной части студенчества. Действия министра подтолкнули студентов к забастовке, что дало повод властям закрыть университет на

неопределённое время. За активное выступление на студенческих сходках Григорий Потанин был арестован и помещён в отдельный каземат Петропавловской крепости, где пробыл со 2 октября по 7 декабря 1861 года. Его обвинили «в крайней дерзости против полиции, возбуждению толпы к неповиновению и подстрекательстве к беспорядкам».

Потанин не признал себя виновным. Хладнокровие, настойчивость в отказе от предъявленных обвинений помогли ему снять с себя большинство подозрений. Как и другим задержанным сибирякам: Лосеву, Березовскому, ему было указано немедленно возвратиться в места прежнего проживания; все автоматически исключались из университета.

Денег на дорогу домой не было, чем теперь заниматься Григорий не знал, но на помощь снова пришёл П. П. Семёнов, предложивший принять участие в намечавшейся экспедиции К. В. Струве на границу между Алтаем и Джун-гарским Алатау. Григорий с радостью согласился. Но до начала экспедиции ещё было время.

Член землячества Л. Ф. Пантелеев не раз пытался привлечь Потанина к работе в организации «Земля и Воля». Характеризуя Г. Потанина А. Слепцову, члену центрального комитета, как человека «впитавшего идеи, горячо волнующие молодёжь» и как проверенного члена, он предлагал послать его в Уральский казачий край с целью создания отделений организации. Деньги на поездку обещал дать член ЦК «Земля и Воля» Утин, один из сыновей известного буржуа, откупщика-миллионщика Исаака Осиповича Утина, которого иначе как Ицской-Крёзом не звали. Но что-то настораживало Потанина в таких революционерах, как Утин, Лугин, Николадзе. Лугин открыто говорил, что обожает всё французское и с русскими ничего общего не желает иметь. Потанин понял, что этим революционерам давать воли нельзя, ибо они устроят такую революцию, наведут такой порядок, что от русского мужика ничего не останется, и Россия превратится в один большой откуп.

Узнав о предстоящей поездке на Урал, профессор Каверин предложил Потанину изучить состояние Уральской казачьей общины. Эта работа могла стать надёжным прикрытием задания Пантелеева. О том, как Потанин справился с поручениями Пантелеева, нам ничего неизвестно, но проехав от Уральска до Гурьева, он собрал богатейший материал по общинным отношениям и в деталях познакомился с работой администрации Уральского казачества.

Вскоре после отъезда Потанина на Урал, его товарищей Ядринцева и Наумова арестовы-

вают за якобы связь с «Землёй и Волей». При обысках у них не нашли никаких компрометирующих материалов и после допросов вынесли предписание возвратиться в Омск. После революции 1917 года в бумагах Третьего отделения собственной его величества канцелярии обнаружится фамилия осведомителя - Попов, станет понятно, почему полиция так хорошо знала о настроениях и делах революционного студенчества.

На Яике Потанин узнал, что командир Уральского казачьего войска генерал А. Д. Столыпин учредил комиссию для разработки нового положения «О казачьем войске». Помимо казачьих офицеров и гражданского юриста - знатока правоведения - он включил в её состав зоолога Н. А. Северцева, отца советского академика А. Н. Северцева, хорошо знавшего флору и фауну края и реки Урал. Такой состав участников комиссии успешно разрешал многие споры по рыбалке и сенокошению. По уральским станицам провели «казачий круг», выслушали замечания простых казаков по проекту нового документа.

Ожидая в Омске начало экспедиции, Потанин решает участвовать в разработке нового положения, поскольку этим здесь никто не занимался. Вместе с Фёдором Усовым они собирают молодых казачьих офицеров и предлагают вникнуть в суть документа. Став инициаторами обсуждения, обращаются к атаману Сибирского казачьего войска, но вскоре уходят от него «без веры в успех своего начинания». Неожиданную поддержку им оказывает начальник штаба казачьего войска полковник А. В. Гулькевич - «службист, не державший в руках книг, кроме Устава о пикетной службе». Оказалось, что в Военном министерстве служил его брат и вовремя подсказал, что на разработке нового положения можно отличиться.

Созданное в 1808 году линейное казачье войско предназначалось для охраны южных границ Западной Сибири. Со временем оно из вольницы перешло под командование местного военного начальства, сконцентрировав власть в руках полковых командиров. Служба сибирских казаков определялась как бессрочная, поголовная, бессменная, т. е. дети казаков автоматически становились казаками. Казаки должны были иметь собственное снаряжение, им выплачивалось мизерное жалование. Участие казаков в колонизации Южной Сибири увеличивало напряжение службы. Военно-административная реформа 1846 года окончательно закрепостила казаков. А переход к полному содержанию за счёт государства обусловил всецелую финансовую зависимость, привлёк к обязатель-

ному труду в войсковых заведениях, отвлекая от собственного хозяйства. Появилась даже особая категория - резервные казаки - нижние чины. Казачьи земли вошли в общий войсковой круг и выделялись из территории Западно-Сибирского генерал-губернаторства. Сокращение государственной поддержки казачьего войска привело к дополнительным нагрузкам по содержанию десяти казачьих полков. Снаряжение целиком перекладывалось на их плечи.

Молодые офицеры согласились участвовать в подготовке новой редакции Положения, особо определив своё отношение к замене поголовной службы казаков, разрешению выхода из казачьего сословия, порядку введения в казачьей среде частной земельной собственности. Они предложили сократить круг служебных обязанностей, упразднить команды казаков, выполнявших полицейские функции, потребовали сократить продолжительность полевой службы с 25 лет до 16 и увеличить срок внутренней службы с 5 до 15 лет. Вносилось предложение на получение казаками по окончанию высших гражданских учебных заведений права на офицерский чин и предоставление офицерам, отслужившим полный срок, пенсий.

Потанин подготовил необходимые документы к первому казачьему депутатскому собранию, которое созывалось через три месяца после начала обсуждения. В нём участвовали офицеры и наиболее активные толковые казаки, всего сорок человек. Председателем избрали А. В. Гуль-кевича, секретарями Г. Н. Потанина, Ф. Н. Усова, А. Н. Нестерова. На заседаниях много спорили, обсуждали права и обязанности казачьего войска, против каждого параграфа вписывали замечания и предложения. Депутаты и члены комитета разделились на два непримиримых лагеря. Гулькевич докладывал редакцию депутатов, а комитет, состоящий из верхушки казачьего войска, всячески пытался их опровергнуть. Гульке-вича, представлявшего офицерство, упрекали в защите простых казаков. Долго спорили, какие налоги подходят казакам - прямые или косвенные, передавать ли начальные школы из казачьей общины в министерские, ограничить ли продажу офицерам участков земли, которые они (по старому положению) получали и тут же продавали, делая это неоднократно. Офицеры рассмотрели порядок участия в создании торговых, промышленных, ремесленных заведений на территории казачьих поселений лицами не казачьего сословия.

Вспоминая работу над положением, Потанин назвал это предприятие нахальным: «Мы, с таким ничтожным юридическим образовани-

ем или, вернее сказать, совсем без него, взялись за такое ответственное дело, как реформа народного быта, но в то же время, я не могу обвинить ни себя, ни товарищей. Что же было делать молодым, хотя и неопытным людям, чувствовавшим всю необходимость общественной работы, между тем, как старшие поколения не имели ни малейшего желания действовать, погружаясь с головой в личные интересы». От себя лично Потанин предложил ввести войсковое территориальное земство. Окружные земские собрания должны были формироваться из лиц войскового сословия не моложе 21 года, избираемых на станичных сходах офицеров, казаков, разночинцев. Из своей среды депутаты от каждого округа выдвигали по шесть человек в войсковое земское собрание, кроме того, ещё трёх депутатов выдвигали чиновники войскового управления. Срок депутатских полномочий устанавливался на три года. Для бедных депутатов гарантировались суточные и путевые. Чтобы войсковое собрание работало продуктивно, Потанин предложил избирать депутатами лиц со средним образованием, а на окружное земское собрание предлагал возложить выборы членов окружной администрации, контроль за их деятельностью и отчёт чиновников перед собранием. Войсковое земское собрание должно было избирать всех членов высшей войсковой администрации, утверждать сметы расходов и доходов войска, распоряжаться войсковыми землями. В целом получалась бы стройная демократическая система.

Твёрдо отстаивая свои предложения, Потанин заслужил глубокое уважение рядовых казаков и младших офицеров, но его проект был принят в штыки на уровне высшего начальства, а атаман Кринский превратился из демократа в злобствующего консерватора. Утверждённое собранием положение полковник Гулькевич повёз в столицу, был представлен императору, получил за проведённую работу высокую оценку и орден, а вскоре возглавил Сибирское казачье войско.

Весной 1863 года экспедиция К. В. Струве, наконец, вышла из Омска и достигла озера Зай-сан. Обследовав водоём с севера, путешественники спустилась на Чёрный Иртыш, а потом перешли в Южный Алтай. Потанин был счастлив, он вновь занимался любимым делом, собирал гербарии, коллекции насекомых и одновременно богатый этнографический материал. Несмотря на некоторые трудности, путешествие завершилось успешно. В Омске учёные засели за обработку материалов и написание отчётов.

Зимой Потанин самостоятельно отправляется на Зайсан. Эта поездка была связана с желанием противодействовать вопиющему произволу

войсковых чиновников, увиденному летом. Например, казаки станицы Кокбектинской, имея под боком богатое рыбное озеро, не имели права ловить рыбу и жили впроголодь. Озеро принадлежало Сибирскому казачьему войску, но было передано в аренду богатому подрядчику. На встречах с народом Потанин разобрался в сути дела и написал обстоятельную записку высшему казачьему начальству, прося разрешения некоторые участки озера Зайсан отдать казакам. Атаман поддержал инициативу, а казаки в честь Григория Николаевича даже заказали молебен. Сам Потанин из всей этой бюрократической волокиты делает вывод: «Сибирское казачье войско есть средневековый пережиток, ненужное явление, обречённое на упразднение».

Весной 1864 года Омская экспедиция вновь принялась обследовать хребет Восточный Тар-багатай между озёрами Зайсан и Алаколь на границе с Китаем. Длина хребта составляла более 300 километров, высота местами превышала 3000 метров. У подножья обследовали пустыни, полупустыни, ущелья, карстовые пещеры. По итогам экспедиций исследователи подготовили книгу «Поездка по Восточному Тургаю летом 1864 года Карла Струве и Григория Потанина», которая публиковалась в «Записках Императорского Русского географического общества» в 1867 году. Этот труд Потанин дополнил произведениями фольклорного характера, опубликовав сказки, песни, загадки жителей обследованных районов, поведал об их быте. Исследования Потанина выдвинули его в число виднейших отечественных фольклористов.

В это же время в Омск приезжает Н. М. Яд-ринцев. Он работает преподавателем частных уроков, в том числе в семье штаб-офицера жандармерии В. П. Рыкачёва. По воспоминаниям Николая Михайловича, они часто спорили. Ры-качёв выступал против либеральных преобразований в обществе. Ядринцев наоборот одобрял реформы Александра II, за что Рыкачёв называл его истинным революционером. Впоследствии это негативно отразилось на судьбе просветителя и его друзей.

Зимой 1865 года в Омском Благородном собрании состоялся литературно-музыкальный вечер. Перед присутствующими с лекцией «Современный Яик» по итогам своей поездки по Южному Уралу выступил Г. Н. Потанин, а Н. М. Ядринцев прочитал лекцию «О необходимости создания Сибирского университета». Генерал Г. Е. Катанаев, тогда ещё молодой офицер, вспоминал, что Потанин рассказывал спокойно, без пафоса, но рассудительно: «Ни в одной русской общине вы не встретите такой солидарности

населения, как на Яике. Возрасты, общественное положение, чины - всё здесь объединено. Полковник, как простой рыболов, чувствует, что он всеми фибрами своего тела сросся с организацией, внутри которой родился. С одной стороны, в уральском населении воспитывается местный патриотизм, с другой - растёт отчуждённость от самарского и оренбургского крестьянства и киргизского населения. Не только отчуждённость, но и враждебность. И эта замкнутость может привести общину к застою. В казачьих общинах начинается резкое расслоение. Русский коллективный человек превращается в необузданного индивидуалиста, в результате от русской земельной общины может не остаться следа».

Наблюдение за хозяйственным укладом простых сибиряков, размышления о роли крестьянской общины приводят Потанина к пониманию того, что перед лицом коварной и суровой природы крестьяне могут выстоять лишь сообща, держась один за всех и все за одного. Традиционно вместе они корчевали лес под пашню, сообща строили дома, рыбачили, заготавливали орехи, всем народом выходили на волчьи облавы. Община решала сложные споры, помогала сбывать скот, зерно, совместно защищаться от перекупщиков и создавать резервы семенных фондов на случай недородов. Общинное земледелие в Сибири являлось суровой необходимостью для выживания людей, поэтому он всячески защищает эту формулу общественной жизни.

Выступление Ядринцева на вечере отличалось большей эмоциональностью: «Никакие реформы немыслимы в стране, если не будет в ней образованных людей, способствующих ей. Наш край нисколько не исследован и не разработан. Все сокровища нашей земли не приносят нам пользы. Кто знает, сколько богатств мы найдём в земле нашей? Нам нужны теперь и сельские хозяева для создания более рационального хлебопашества, нам нужны и минерологи и геологи для открытия минералогических богатств, нам нужны технологи для создания правильной заводской и фабричной промышленности, нам нужны географы, статистики, зоологи и ботаники! А где они у нас? Только образование создаст их. Ни политическое, ни экономическое процветание не будет достигнуто в стране, в особенности в стране молодой, как Сибирь, без умственного развития, без знаний - нет богатой страны. Всё это доказывает, что нам необходим университет!»

Николай Михайлович обрушился на чиновников, которых не интересует будущее Сибири. Брошенные им обвинения не остались без ответа, против Ядринцева начались интриги, вскоре ему было отказано в учительстве, и ничего не остава-

лось, как уехать из Омска. Да и потанинское выступление оказалось прощальным. Его активное участие в подготовке нового Положения, усилия по защите простых казаков, даже дело о бухтар-минской рыбалке, не дали должного общественного резонанса, но более всего угнетало почти всякое отсутствие общественной жизни в Омске.

С 1839 года Омск - главный административный центр Сибири. Каждый четвёртый мужчина в городе носил военную форму. Каждый второй имел военный или штатский чин. До 70-х годов XIX века в городе сосредоточилась третья часть всех военных кадров Сибири. А где военные, там устав и чёткие исполнения команды начальника. Выполняй, а не думай! К высшему привилегированному сословию относилось и гражданское чиновничество. В городе проживало 14 штатских генералов. Чиновничья иерархия напоминала пирамиду, основание которой составляли канцелярские служащие. На вершине восседала тонким слоем бюрократия во главе с генерал-губернатором. «Омск - это не город, а какой-то лагерь; значительная часть населения состояла из солдат, офицеров, чиновников, торговля в Омске ничтожна, газеты в городе даже и официальной не издавалось; если у местной интеллигенции и замечались некоторые умственные интересы, то они были направлены в сторону Азии и Востока. Сибирскими общественными запросами омская интеллигенция почти не интересовалась», - сетует Потанин. Уровень образования чиновников был низок. Среди 720 омских классных чиновников высшее образование имело 87 человек, в том числе 15 коренных сибиряков. Поняв, что задачу просвещения Сибири в Омске не удастся реализовать, Потанин устремил свой взгляд на Томск.

После зайсанской экспедиции К. В. Струве проживал в Омске у близкого знакомого Г. К. Лер-хе, адъютанта генерал-губернатора А. О. Дюга-меля. Родной брат Лерхе служил губернатором Томска. Потанин попросил Струве похлопотать о должности секретаря губернского статистического комитета. Вскоре он получил согласие на перевод в Томск. Но предполагаемая должность к его приезду не была утверждена, и губернатор назначил Потанина столоначальником по крестьянским и инородческим вопросам. Новая служба позволила много ездить по краю и получать материалы о жизни населения и местной природе. Вскоре Григорий Николаевич знакомится с Дмитрием Львовичем Кузнецовым и его супругой Евдокией Яковлевной, дочерью Я. Ф. Капустина, служившего в Омске советником в Главном управлении Западной Сибири. Именно в доме Капустиных когда-то Чокан Валиханов познакомил Потанина с Семёновым, здесь в разное

время бывали Дуров, Достоевский, другие известные люди. Мать Евдокии Яковлевны, Екатерина Ивановна, приходилась родной сестрой Д. И. Менделееву. У Кузнецовых Потанин знакомится с директором томской гимназии Михаилом Логиновичем Поповым, женатым на второй сестре Менделеева Марии. Третья сестра великого химика Ольга Ивановна была замужем за декабристом Н. В. Басаргиным. Они воспитали дочь умершего товарища-декабриста Н. О. Мозгалев-ского Полину и выдали её замуж за Павла Ивановича Менделеева, младшего брата, чиновника Главного управления Западной Сибири. Наконец-то Потанин оказался в окружении интеллектуалов, близких по духу и мировоззрению. Кузнецов преподавал русский язык и литературу, редактировал приложение к газете «Томские губернские ведомости». В одном из писем Ядринце-ву Потанин требует, чтобы тот не медля, переезжал в Томск. «Для меня было большим счастьем встретиться с моим другом на моём жизненном пути. С этого момента я не был одинок в исполнении своих общественных планов. Кто знает, если бы его не было подле меня, если б всё время я чувствовал одиночество, я бы не выдержал, изменил бы заветам своей юности», - вспоминал Григорий Николаевич.

Н. М. Ядринцев

В Томске Ядринцев активно сотрудничает в газете. Первым делом он публикует текст своего омского выступления о необходимости создания университета в Сибири. А далее начинает полемику с публицистами Н. В. Шелгуновым и Б. А. Милютиным об особенностях сибирской жизни. Его статья «Общественная жизнь в Сибири», вышедшая в 1865 году, выдвинула 22-летнего Яд-ринцева в разряд первых защитников «огромного,

но бездыханного края» и сибирского народа от колониальной политики царизма. Потанин тоже печатает в томской газете статьи «Гражданское увлечение Сибири», «г. Шелгунов перед судом образованной Сибири», «Климат и люди Сибири». С появлением в городе новых умов местная пресса становится трибуной просвещения сибиряков.

Друзья интуитивно почувствовали необходимость печатного органа, где возможно свободно высказывать свои мысли и доводить их до определённой части сибирского общества. Они же старались привлечь в «Томские губернские ведомости» новых авторов. Зимой 1865 года через Томск проезжал однокашник Потанина по кадетскому корпусу отставной поручик Е. Я. Колосов. Они тепло встретились. «Мои рассказы о нашей томской жизни, о Ядринцеве, о культурном узелке, который мы тут завязали, об участии в газете так его увлекли, что расставаясь со мной, он объявил, что остаётся в Томске». Компания единомышленников пополнилась. Колосов организовал пансион для мальчиков и очень хорошо их учил и воспитывал.

Вскоре к группе Потанина присоединился приказчик Сапожников, энергичный организатор сбора средств для студентов-сибиряков. Их приятель С. С. Шашков открыл в Красноярске частную школу, но её вскоре закрыли, как «рассадник неблагонадёжности», и он был вынужден жить литературным трудом, читать курс лекций по истории Сибири в Красноярской женской гимназии. Потанин добился у губернатора разрешения прочесть Шашкову лекции в Томске. На лошадях, в мартовскую распутицу Шашков преодолевает пятьсот вёрст. В Благородном собрании Томска он читает пять лекций. Публика валила валом, особенно гимназическая молодёжь. Такая популярность лектора волновала городское начальство и заставляла опасаться «возмутительных действий».

М. Л. Попов предложил Потанину заменить уехавшего учителя естественной истории в мужской и женской гимназиях. Григорий Николаевич тщательно готовился к каждому занятию, давал уроки интересно, насыщал их разными сведениями из истории Сибири.

Работа столоначальника, изучение местных архивов, сотрудничество в газете и обширная переписка с друзьями из многих сибирских городов, преподавание в гимназии, организация просветительских лекций имеет целью поддержать в людях чувство местного патриотизма и занимают всё его время без остатка. Жизнь Потанина насыщена событиями и заботами, хотя время от времени она разочаровывает малой отдачей, но иногда всё же приносит долгожданные плоды на ниве просвещения.

испытания

В мае 1865 года в Омске случилось непоправимое. Банальное, на первый взгляд, событие обернулось для нашего героя переломом судьбы. А было всё так... Младший брат Николая Усова кадет Гавриил, разыскивая в столе у брата папиросы, наткнулся на плотно исписанный листок бумаги. Текст показался занятным. Юноша решил показать бумагу товарищам. Кадеты читали, но один из них, Самсонов, вдруг выхватил листок и потребовал от Усова за возврат папироску. Друзья спрятались в укромное место и закурили. Дежурный офицер, почуяв запах табака, обнаружил курильщиков, привёл их в дежурную комнату и обыскал. У Самсонова он изъял сложенный вчетверо листок, развернул его и обомлел. Перед ним была прокламация «Патриотам Сибири». В ней содержались требования самостоятельности Сибири и создания здесь Республики, состоящей из Штатов, подобно американским. Достичь цели предполагалось восстанием и войной за независимость. Прокламация призывала «начать воспитание молодого поколения в любви к своей Родине, сорганизоваться и подготовиться к решительному дню мести и освобождения!» Текст завершал лозунг: «Да здравствует свободный наш народ! Да здравствует независимость Сибири! Да здравствует наше славное будущее!» Офицер доложил начальству. Генерал-губернатор А. О. Дюгамель находился в Петербурге, когда ему донесли о случившемся. Он назначил комиссию во главе с членом Главного управления Западной Сибири статским советником Ю. П. Пелино. В комиссию вошёл жандармский штаб-офицер В. П. Рыкачёв, отличавшийся подозрительностью и непримиримостью к любой живой мысли. Он давно скучал по «живому делу» и принялся его энергично раскручивать. Жандармы произвели обыск у Ф. Н. Усова, нашли два литографических станка, о заведении которых упоминалось в прокламации, отобрали выписки из «Полярной звезды» за 1859 год и десять писем Потанина и Шайтанова. В письмах Потанина обнаружились «неодобрительные отзывы об особах царствующего дома». На допросе Усов признался, что прокламацию дал ему Ядрин-цев, о ней знали прапорщик Зимин, Шайтанов, Шашков, Щукин. Следователь тут же телеграфировал в Томск о немедленном аресте Потанина, Ядринцева, Колосова. Квартиру Потанина обыскали, но каких-либо «вредных» сочинений не нашли, кроме писем Щапова, Бакунина и Чернышевского. Потанин вовремя успел уничтожить часть бумаг. В Иркутске у Щукина нашли две прокламации. Он объяснил, что их дал ему воспитанник местного военного училища Золотин.

В итоге жандармам Иркутска так и не удалось доподлинно установить обстоятельства появления в городе прокламаций и их автора. Аресты состоялись в Красноярске, Тобольске, Ярославле и Петербурге. В Омск свезли 59 человек, а число привлечённых к дознанию превысило семь десятков. Непрерывные допросы, очные ставки, предложения сделать откровенные признания ничего существенного не дали. В камеру к Ядринцеву, Усову, Шайтанову подсадили провокатора, дворянина Люцинского, который дважды представлял письменные донесения. Использовали провокатора Лебедева, но и он не смог добыть нужных сведений. На арестованных оказывали мощное психологическое давление. Следствие узнало о составе Землячества в Петербурге, настроениях и разговорах, но ничего тайного в этих разговорах не было. Товарищескому знакомству Рыка-чёв придавал вид заговора.

В опубликованной в Новосибирске в 1931 году книге Г. Круссера «Сибирские областники» приводятся протоколы допросов Потанина, Ядринцева, Шашкова и других фигурантов дела. Из текстов видно, как, в общем-то, молодые люди, грамотно отвечали на каверзно поставленные вопросы следователей, производя впечатление умелых конспираторов, откровенно рассказывающих обо всём и ни о чём. Ядринцев на допросе утверждал, что прокламацию получил из Петербурга от бывшего студента Сидорова летом 1864 года. Написана она была неразборчиво, он её переписал и отдал почитать Усову. Сидорова жандармы не нашли. Щукин в Иркутске от своих слов отказался, заявив, что ранее оговорил А. П. щапова, многократно менял показания, потом впал в депрессию и чуть не тронулся умом. Рыкачёв «рвал и метал», с явным пристрастием и политической нечистоплотностью раскручивал идею сепаратизма, пытаясь доказать существование революционной организации с целью поднятия восстания. Уверовав, ещё со времён учительствования Ядринцева в его доме, что тот истинный революционер, усердно фабриковал на него дело.

Следствие проходило в основном на квартире у Рыкачёва. На вопрос о сепаратизме Потанин ответил, что его деятельность заключалась в «воспитании в сибирском юношестве местного патриотизма посредством идеи о будущей судьбе Сибири, как независимой республики и разработке этой же идеи в литературе и науке. Если желание лучшего Отечеству - вольнодумство, то в этом смысле, может быть, я - вольнодумец. В этом же смысле может быть назван каждый человек, который в глубине сердца своего чувствует себя вправе быть гражданином. Мною всегда руководила самая прекрасная и искренняя любовь к Отече-

ству, я желал многих улучшений и перемен, я сетовал о многих злоупотреблениях. Но вся основа моей политической мысли была ожиданием этих перемен от самодержавия. Всё, что хотел я, чтобы не был заглушен ничей голос, и чтобы выслушана была, по возможности, всякая нужда».

Шашков на допросе признался, что «идея самостоятельности Сибири возникла во мне в бытность мою в Казани, под влиянием господствующих в литературе толков о децентрализации и областном самоуправлении». Ядринцев утверждал, что «желания и проявления кружка были скорее юношеские мечты, и что отсутствие практического дела и одна теоретичность, выражавшаяся в надеждах и разговорах, не могла дать ему пищи и жизни». Однако следствие наприписыва-ло Ядринцеву, Шашкову, Усову и другим такого, что многие испугались и стали путаться в своих показаниях. Тогда Потанин, как самый старший, ему исполнилось 30 лет, вдруг заявил: «Я распространял сепаратистские идеи и убеждал своих товарищей разделить мои мысли, все причастные к этой идее, были увлечены мною». Но его откровение только «подлило масла в огонь». Многие исследователи того периода жизни Г. Н. Потанина не могут понять мотивов «чистосердечного признания», поскольку следствие фактически ничего не доказало. На склоне лет Григорий Николаевич вспоминал, что «друзья могли потерпеть больше меня, а между тем, я считал себя коноводом». Ему было жаль Ядринцева, который подавал блестящие надежды, Наумова - начинающего сибирского писателя, Усова - совсем юнца и Шашкова, который к своим 24 годам сложился как «зрелый агитатор, отстаивающий чётко сибирские проблемы».

Генерал-губернатор А. О. Дюгамель, явно не желая выносить сор из избы, докладывал военному министру, что не усматривает «никакой серьёзной опасности в тайных происках нескольких десятков молодых людей, которые не имели никакого корня внутри страны». Но Рыкачёва он побаивался, зная, что при службе в Иркутске тот своими доносами много крови попортил губернатору М. С. Корсакову.

Следствие по делу «О злонамеренных действиях некоторых молодых людей, стремившихся к ниспровержению существующего в Сибири порядка управления и к отделению её от Империи» завершилось в ноябре 1865 года. Рыкачёв лично повёз бумаги в столицу, где за усердие получил полковничьи погоны и премию в размере годового оклада. Однако окончательное решение по следствию никак не принималось властями, и обвиняемые более двух лет дожидались приговора, правда, не в тюрьме, а в Омской крепости.

Несмотря на полуголодное существование, режим их содержания был весьма либеральным. Караульные офицеры, если не с сочувствием, то с любопытством относились к арестованным, так как дело имело широкий общественный резонанс в стране, да и интерес сибиряков к идеям сепаратизма возрос многократно, люди вникали в темы статей, обсуждали социальные проблемы. В крепость даже наведывались желающие лично познакомиться с известными узниками. В архивах сохранились имена некоторых посетителей, казачьих офицеров Г. Е. Катанаева, И. Ф. Соколова, А. А. Тахтарова. Заключённым позволили получать документы и книги из омского архива, а некоторым удавалось вечерами украдкой сходить в город. За это время Потанин подготовил «Материалы для истории Сибири», привёл в удобопечатный вид книгу капитана Андреева об омском быте и торговле с Джунгарией. Шашков работал над статьями «Очерки русских нравов в старинной Сибири» и «Сибирские инородцы в XIX столетии». Ядринцев оформил этнографическую статью «Женщины в Сибири в XVII и XVIII веках» по выпискам Д. Л. Кузнецова и собрал материал для будущей книги «Русская община в тюрьме и ссылке». В крепости Потанин познакомился с участником польского восстания И. Д. Черским, который после ссылки служил солдатом омского батальона, а в свободное время штудировал естественную историю, увлёкся геологией. Потанин предложил ему изучать коренные берега Иртыша, и Черский собрал на речных обрывах южнее Омска большую коллекцию древних окаменелостей. Молодому Катанаеву Потанин советовал поступать в Петровскую академию.

Арестантам порой казалось, что их дело закончится простой отсидкой, но накалённая политическая обстановка в стране, вызванная польским восстанием и покушением Дмитрия Каракозова на Александра II вызвали реакционную истерию властей. Рассматривая «Дело», состряпанное Рыкачёвым, Сенат принимает суровое решение: «Потанину - семь лет каторги, с последующей ссылкой, Ядринцев, Шашков, Шайтанов, Щукин лишались прав состояния и отправлялись в ссылку в Архангельскую губернию, туда же отправлялись Золотин, Ушаров, Ф. Усов и Г. Усов, последний только лишь за то, что принёс неизвестную ему бумагу в кадетский корпус.

И вот 15 мая 1868 года в городе Омске над Потаниным учиняется гражданская казнь.

Через семнадцать дней арестанта доставили в Свеаборг. Тяжёлые кандалы заменили на более лёгкие и поместили в камеру на 20 человек

вместе с убийцами, насильниками и грабителями. Напускное спокойствие, о котором писал Яд-ринцев, исчезло, он, наконец, понял, что предстоит прожить более полутора тысяч дней в аду. Требовалось собрать все силы воли и вынести непосильный труд, голод, издевательства, не сломиться, не сойти с ума. Нужно было стать осторожным, хитрым и отстоять собственную жизнь, которая в этой среде ничего не стоила, научиться терпению - этой великой спасительной силе, сберечь и не растерять внутренний мир сознания и сердца, которые делают человека человеком, вытерпеть, а там - свобода!

Днём, при непосильной работе он не мог думать, лишь ночью вспоминал события жизни, трезво анализируя свои утопические мысли, иллюзии о переустройстве российской жизни на разумных началах. Утешало лишь, что страдает один, без семьи и родных. Так шёл день за днём, год за годом. «Жил шекером, и не получал ни от кого писем, с офицерами не знакомился, потому что армейские - гораздо необразованнее наших сибирских. Первые полтора года работал на площадях, бил молотком щебень, возил таратайки с камнем, колол лёд, пилил дрова, пел "Дубинушку", сиживал в гребях и проч. Наконец, начальство в виде улучшения моего положения назначило меня в собакобои, и целое лето я был собачьим Аттилой и ужас насаждал в собачьи сердца. Потом меня повысили в дроваразделате-ли, потом в огородники. Кормили овсом, что прилично было для животных, возивших таратайки. Три года не пил чая, не ел говядины. Наконец попал в разряд исправляющихся».

В конце 1871 года Потанину сократили срок каторжных работ и отправили в ссылку в Вологодскую губернию. Путь его проходил через Петербург, где состоялась короткая встреча с прозаиком и поэтом И. В. Фёдоровым-Омулевским, писателем-народником П. В. Засодимским, приказчиком Битмандом из книжного магазина, где покупал когда-то книгу «Флора России». Товарищи снабдили деньгами, книгами, адресами. От Петербурга до Москвы ехал поездом, от Москвы до Ярославля и от Ярославля до Никольска добирался пешком более шестисот вёрст.

Никольск - уездный городок, менее двух тысяч населения - произвёл впечатление более бедного селения, чем Колывань. Исправник устроил Потанина на жительство к городовому Демиден-кову, в кухоньку. Супруги часто ссорились, и Григорий Николаевич их мирил. Незаметно он снискал их доверие. Белья, одежды он не имел, лишь одну шинель. Городовой определил его к местному лесничему писать прошения для крестьян, брал по полтиннику за прошение. «Я складывал

их на своём столе стопочками и вскоре очутился во власти человеческой страсти, к скоплению той страсти, которой политэкономы приписывают возникновение культуры и образование капитала. Эти деревенские копейки позволили лучше питаться и купить бельё».

Получив относительную свободу, Потанин всё свободное время отдаёт переписке с друзьями и восстановлению прежних связей с Географическим обществом, пишет барону Ф. Р. Ос-тен-Сакену, графу К. Ф. Литке, Л. Н. Майкову, А. С. Гацискому. Узнаёт и печальную весть: пока он сидел в тюрьме, в далёкой степи умер Чокан Валиханов. Потанин вспомнил, что однажды видел сон, как старый друг приехал к нему, сидят они за полночь и разговаривают, разговаривают. Проснувшись, Григорий заплакал, как ребёнок.

Реально в ссылке его навестил только А. Н. Нестеров, возвращавшийся из столицы на Амур, не испугался мытарств и просёлочных дорог, привёз бельё, одежду и более ста рублей денег. Потанин радовался свежим новостям столичной жизни.

Особенно интенсивно он общается с Н. М. Яд-ринцевым. Из перечня тем их переписки особо выделялась колониальная. В письме Ядринце-ву от 21 марта 1872 года Потанин пишет: «Вопрос о колониальной политике для меня самый первый, и в нём я совершенный профан, и брожу всегда не при свете европейской науки, а при свете масляной лампы, которая чадит в моём собственном мозгу». Список западных авторов, на чьи имена он ссылается в письмах, весьма внушителен. Это П.-Ж. Прудон, Луи Блан, А. Сен-Симон, Г.-Ч. Кэри, К. Маркс, В. Рошер и П. Леруа-Болье Интерес к западным идеям диктовался необходимостью научно обосновать «сибирский вопрос».

Он просит друзей присылать ему книги, вскоре получает труды Дарвина, Радлова, Завалиши-на, «Известия Географического общества», «Азиатский вестник», литературные журналы. Круг интересов его по-прежнему очень широк. В письмах друзьям он обсуждает актуальные вопросы истории, географии, экономики, статистики, искусства, этнографии.

Постепенно жизнь в Никольске налаживается, но местное начальство для сокращения расходов на охрану решает всех ссыльных поляков содержать в Устюге, а русских в Тотьме. Но собрав их вместе, власти вдруг поняли, что сами создали «критическую массу», готовую созреть к взрыву, и срочно разогнали всех на прежние места. Переход в Тотьму и обратно ссыльным кроме физического страдания ничего не принёс. Однако в дороге Потанин внимательно приглядывается к быту и хозяйству местных крестьян, обращает

внимание на местные порядки и особенности рыночных отношений. Вскоре он подготовил статью «Этнографические заметки на пути от Николь-ска до г. Тотьмы» и отсылает материал в Петербург Л. Н. Майкову, в Географическое общество, куда отправил ещё и составленную на основе своих выписок из Томского архива карту расселения аборигенов Томской губернии в конце XVIII века. В ответ получает положительный отзыв секретаря Географического общества графа К. Ф. Литке и сто рублей на доработку карты. Граф прислал термометр и дождемер для проведения метеорологических наблюдений.

Вернувшись в Никольск зимой, Потанин снова видит улицы, засыпанные снегом и две тропинки: одну в кабак, другую в церковь. В это же время Ядринцев подал прошение о помиловании и, получив его, выехал из Шенкурска в Петербург. Ранее Шашков добился перевода из Шенкурска в город Бобров Воронежской губернии. Потанин же оставался запертым в тесном мирке никольских обывателей. Но за время его отсутствия в городке появился новый поселенец, студент Казанского университета Константин Викторович Лаврский, сотрудничавший в «Камско-Волжской газете». Наконец-то появилась возможность общаться с близким по духу человеком. Да и в личной жизни вскоре наметились перемены.

Летом 1873 года из Нижнего Новгорода к Лаврскому приезжали мать и сестра Саша. Они познакомились с Потаниным. Семья Лаврских происходила из духовного сословия. Отец - священник в Нижнем Новгороде, а Александра Викторовна работала в епархиальном училище. Образование она получила не только в гимназии, многому её научили братья Валериан и Константин. Первый - выпускник Казанской духовной академии, второй - Казанского университета. Лицо тридцатилетней худощавой блондинки носило печать интеллигентной женщины. Её молчаливость сочеталась с острой наблюдательностью, а мнения и суждения отличались оригинальностью, самобытным и тонким остроумием. Она обладала жизненной практичностью и легко могла дополнить Потанина, целиком погружённого в науку и мало ведавшего в перипетиях домашнего хозяйства и быта. Он сделал девушке предложение, и 11 января 1874 года состоялось венчание 38-летнего Григория Николаевича Потанина с Александрой Викторовной Лаврской. Это был не романтический брак двух влюблённых и не брак по расчёту, поскольку Потанин не имел состояния и был лишён всех гражданских прав. Это был союз зрелых и духовно одарённых людей, решивших строить совместную жизнь вопреки всем трудностям.

Н. М. Ядринцев после ссылки поселился в Петербурге. Потанин просит друга походатайствовать за него в Географическом обществе. На одном из докладов императору Александру II шеф жандармов граф П. А. Шувалов сообщил, что получил прошение от П. П. Семёнова, председателя Императорского Русского географического общества помиловать Г. Н. Потанина, поскольку «хорошо его знает как честного и талантливого учёного». В конце июня 1874 года помилование состоялось, и чета Потаниных уехала в Нижний Новгород, где их нашло приглашение П. П. Семёнова участвовать в экспедиции на Амударью и Сырдарью. Потанин, не медля, выехал в Петербург, но, к сожалению, опоздал. По поручению П. П. Семёнова он трудится над дополнениями к «Землеведению» Карла Литера, куда включает собственные материалы по Алтаю. Эта работа объёмом 748 страниц принесла неплохие средства для жизни.

В столице, после долгой разлуки, он, наконец, встретился с Н. М. Ядринцевым. Ещё в ссылке Потанин сотрудничал с «Камско-Волжской газетой», печатался под псевдонимами «Авесов» и «Карымов», поднимал близкие его сердцу сибирские темы. Он призывает Ядринцева сотрудничать с изданием. Тот откликнулся и завязал тесные связи, блистая своими публицистическими фельетонами-обозрениями. Участие новых сотрудников делает газету заметной в стране, но острая политическая направленность приводит к скорому закрытию издания.

В это время в Географическом обществе формируется новая научная экспедиция для изучения Северо-Западной Монголии. Возглавить её попросили Георгия Николаевича. Он с волнением и радостью принимает руководство. Как никогда близка его заветная мечта «заглянуть на юг, за Алтай», только в экспедиции он будет полностью свободен, поскольку, получив помилование, всё ещё считался неблагонадёжным и оставался под негласным надзором полиции. К поездке го-

товится обстоятельно, подбирает надёжных помощников, работоспособных и совместимых по характерам, лично следит за приобретением необходимого оборудования и вещей: от иголки до ружья, от одежды до лекарств, возобновляет занятия ботаникой в ботаническом саду, изучает геологию под руководством профессора А. А. Иноземцева, сопровождая его летом в поездке по Крыму. Старого друга художника И. И. Шишкина просит «подобрать краски и позаниматься с Александрой Викторовной на предмет зарисовок пейзажей и этнографических материалов».

На экспедицию отпустили три тысячи рублей - сумма скромная. Потанин экономит каждую копейку, даже самостоятельно перетаскивает тяжёлые мешки с оборудованием на склад, чтобы не платить грузчикам. Спасло поступление дополнительных средств из министерства финансов на изучение монгольского рынка, это позволило полностью завершить экипировку.

Традиционно все экспедиции в Степь, на Памир, Тянь-Шань начинались из Омска. Прибыв в город, где не был более десяти лет, Потанин встречает старых знакомых, наносит визиты и замечает в дневнике: «Вот город строится и перестраивается, а всё же лучше не становится. Мне всегда Омск казался, а теперь ещё больше кажется похожим на старую шинель Акакия Акакиевича». Так много в городе было отставных военных и гражданских чиновников.

Здесь к экспедиции присоединился специалист по восточным языкам студент А. М. Поз-днеев, топограф П. А. Рафаилов, охотник-токсе-дермист М. Н. Березовский, ещё один охотник Коломийцев и два казака в помощь Рафаилову. Александра Викторовна в состав экспедиции официально не была включена и поехала с мужем по собственному желанию на свой страх и риск.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Из Омска до Зайсана шли знакомой дорогой, а дальше вступили в мир неизвестности.

Окончание в следующем номере

Гражданин Сибири. Часть первая Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Викторов Иван Кириллович

Похожие темы научных работ по истории и археологии , автор научной работы — Викторов Иван Кириллович

Текст научной работы на тему «Гражданин Сибири. Часть первая»