CC BY
54
Известия Саратовского университета. 2010. Т. 10. Сер. Социология. Политология, вып. 1
6 Полонский Я.П. Письмо к А.П. Чехову, 8 января 1888 г. // Слово. Сборник второй. М., 1914. С. 224.
7 Полонский Я.П. Письмо к А. Фету, 29 марта 1888 г. // А. Фет и его литературное окружение: В 2 кн. М., 2008. Кн. 1.С. 637.
8 ЭйхенбаумБ.М. Я.П. Полонский // Полонский Я.П. Стихотворения. М.; Л., 1954. С. 35.
9 См. об этом: Строганов М.В. Человек и природа в русской литературе XIX века: к истории формирования экологической проблематики // Дары природы и плоды цивилизации: Экологический альманах. Тверь, 2003. С. 42-56.
10 Дружинин А.В. Литературная критика. М.,1983. С. 89.
11 Там же. С. 95.
12 Полонский Я.П. Письмо к А. Фету, 19 декабря 1890 г. // А. Фет и его литературное окружение: Кн. 1.С. 861.
13 Фет - Полонскому. 21 декабря 1890 г. // Там же. С. 864.
УДК 821.161.1.09 - 4+929 Битов
14 См.: Строганов М.В. А.А. Фет и его «маленький приятель граф С.Л. Толстой» (Вокруг «Первого зайца») // Друзья и гости Ясной Поляны: Материалы науч. конф., посвящ. 160-летию С.А. Толстой (1844-1919). Тула, 2006. С. 42.
15 Григорьев А.А. Литературная критика / Сост., вступ. ст. и примеч. Б.Ф. Егорова. М., 1967. С. 100.
16 Московские ведомости. 1889. 29 янв. № 29.
17 Строганов М.В. «Мир от красоты». Проза и поэзия Фета. Курск, 2005. С. 7.
18 Слово. Сборник второй. М., 1914. С. 232-233.
19 Я.П. Полонский в прозе // Вестник Европы. 1900. № 4. С. 643.
20 Садовской Б. А.А. Фет // Садовской Б. Ледоход. Статьи и заметки. Пг., 1916. С. 70.
21 Фет А.А. Дядюшка и двоюродный братец // Фет А.А. Соч. и письма: В 20 т. / Гл. ред. В.А. Кошелев. СПб.:, 2006. Т. 3. С. 41, 73, 74.
22 Фет А.А. Сочинения: В 2 т. М., 1982. Т. 2. С. 79.
«границы времени и пространства» в эссеистике а.г. битова
Э.Ф. Тугушева
Саратовский государственный университет E-mail: elfeja@mail.ru
В статье рассматривается эпистемологический характер времени и пространства в эссеистике А.Г. Битова, принцип вовлечения автором определенных текстов культуры в метапоэтический контекст собственного творчества. «Граница времени и пространства» определяется как мера духовного опыта, без которого невозможна ни отдельная судьба, ни культура. Ключевые слова: А.Г. Битов, эссе, метапоэтика.
«scopes of time and space» in A.G. Bitov's Essays
E.F. Tugusheva
The epistemological nature of time and space in Bitov's essays is na-lyzed, the principle of involvement of other cultural texts in Bitov's own meta-poetical contexts. «The scope of time and space» is defined as a measure of spiritual experience making possible individual fate and culture.
Key words: A.G. Bitov, essay, meta-poetics.
А.Г. Битов, размышляя об авторском начале в произведениях В.В. Набокова, отметил, что о самом Набокове из его текстов ничего нельзя узнать. В этом смысле Битов, напротив, не скрывает свою авторскую открытость в собственных текстах. И.Б. Роднянская пишет о постоянном присутствии в его произведениях бодрствующего самосознания, о том, что творчество автора воспринимается как «единый метатекст, открытый разнообразным способам членения». Более того, И.Б. Роднянская, связывая авторские «путеше-
ствия» с духовным началом, на наш взгляд, прослеживает четкую «ось» творчества Битова. Причем эта связь осуществляется не только на уровне игры с культурными символами, как предполагает, например, И. Клех, говоря о русском даосизме Битова. Исследовательница говорит о том, что мировоззренческие аспекты в творчестве писателя настолько сильны, в связи с чем происходит некое неизбежное, но все же естественное раздвоение. Однако И. Роднянская видит характер такого раздвоения в ином ракурсе, чем это было преподнесено в статьях других исследователей (В. Турбин, А. Марченко): «После «Уроков Армении», первого духовно значительного «путешествия» раздвоение эссеиста, пишущего от первого лица, и сюжетного повествователя, передоверяющего впечатления третьему лицу, авторскому герою (и «антигерою»), - раздвоение это стало для Битова существенным творческим актом»1. И далее: «... Битов - прозаик со своим «авторским героем». Это значит - с таким, чье сознание служит окном в реальность и чей внутренний мир всегда обнаруживается непосредственно (а у других персонажей - только косвенно, по данным, полученным от этого главного лица), ибо ценен для писателя как родственная душевная структура и как практическая модель самоанализа»2. Однако И.Б. Род-нянская недоговаривает о том, какие пути ведут к пониманию битовского мира, но дает, на наш
© Э.Ф. Тугушева, 2010
Э.Ф. Тугушева. «Границы времени и пространства» в эссеистике А.Г. Битова
взгляд, мощную предпосылку для дальнейших поисков, в том числе через эссеистику писателя.
Эпистемологический характер времени и пространства в эссеистике А.Г. Битова подчеркивается прежде всего его идеями, взглядом на литературное творчество других писателей и поэтов, размышлениями о культуре в целом. Но неизменна в эссе Битова художественность, которая является не просто своеобразием стиля, авторского голоса, но и вовлечением автором определенных текстов культуры в метапоэтический контекст собственного творчества. Исходя из этого можно выявить те метапоэтические принципы, по которым эссеисти-ку Битова можно рассматривать не как отдельный жанр, но как продолжение темы границ, звучащей в художественных и поэтических произведениях автора. Граница текста для Битова открыта, и «неизбежность ненаписанного» возвращает его к уже изданным текстам. Границы в самом тексте, а именно, граница прозы и поэзии, времени и пространства, духовно-эстетические границы извлекаются из самой культуры, из основ человеческого существования и собственного духовного опыта. Для автора зафиксировать поток реальности в тексте, не зафиксировав себя в духе, оказывается невозможным, как невозможна культура без памяти. Поэтому Битову так важно, на каких границах времени и пространства культура осознает себя и какой урок получает.
Так, в преамбуле к книге «Пятое измерение: На границе времени и пространства» обозначено самое свойство «пятого измерения», причем свойство это неразрывно связано с творческим кредо писателя. Битов пишет: «Соединив принципиальную часть своих сочинений в прустовскую последовательность единой книги в «Империи в четырех измерениях» (1996), я неизбежно вышел на «Пятое», то есть на книгу о русской литературе, ибо если бы не она, мы бы уже забыли, что это такое как состояние - быть империей, не узнавая в обломках части целого. В классическом распределении параметров нашего мира время оказалось четвертым, связав воедино объем и его движение, но не учтя его изменение (развитие) в этом движении. Изменение это может быть запечатлено только памятью. Память как пятое измерение свойственна материи, но впервые была открыта нами как форма сознания, а лишь недавно как свойство кристалла, металла или жидкости. Литература оказалась знанием более древним, чем наука»3. Таким образом, Битова как писателя-мыслителя волнует скорее не то, что находится по ту сторону «классического распределения параметров нашего мира», но то, как на самом деле причудливо на границе времени и пространства осуществляет себя память. В этой связи можно предположить, что культурная память для Битова это далеко не багаж накопленных знаний, но само по себе знание, тождественное реальности - реальности, благодаря духовному опыту каждый раз неповторимой в своем про-
явлении. Процесс получения такого знания, образование — это увлекательное путешествие по рубежам культуры в поисках реальности. Очевидно, что эта творческая концепция послужила Битову неким фильтром, что обусловливается его обращением к определенным внутренним процессам русской литературы. Поскольку речь идет именно о литературной культуре, то наиболее верно, как нам представляется, исходить прежде всего из метапоэтических принципов Битова, а не ограничиваться только описанием авторских идей о том или ином явлении. Как в художественных текстах, так и в эссеистике Битова интересует время и пространство литературы не только вне идеологических установок, но и вне какой бы то ни было пропаганды. В эссе «ГУЛАГ и мемориал Шостаковича» Битов передает механизмы, опустошающие культуру: «Как бы мы ни казались себе независимыми или даже противостоящими после того, как нас перестали убивать, какими бы топорными ни казались методы идеологического воздействия на нас, — пропаганда делает свое дело. То, что она ниже любого интеллектуального уровня, — и есть ее сила. Лозунг работает тем, что надоедает. Никто никого никуда не призывает — утомить до апатии и есть конечная цель. Активной реакции нет — работает подсознание. И тогда задача еще проще — понизить уровень уже не сознания, которое у вас, естественно выше, а подсознания, то есть деморализовать. Ваш заведомый критицизм оплодотворяется пропагандой и порождает некрасивый и жизнестойкий плод
— пошлость. Вы прошли обработку» (с. 146). Таким образом, по Битову, не только невежество, но и бездуховная интеллектуальность по сути так же тоталитарны, как и идеологический строй. «Смелость художника, — пишет далее Битов, — это не бесстрашие человека. Все-таки у художника воображение будет побогаче, чем у палача, и он сам лучше знает, что и насколько он преступил» (с. 153). Следует заметить, что это перекликается с мыслями Набокова о том, что настоящий преступник не обладает подлинным воображением. Поскольку, по Набокову, воображение — это род памяти, то это в свою очередь возвращает нас к битовской идее «пятого измерения». Однако и тот, кто пишет о художнике, должен обладать не меньшей смелостью. Разумеется, смелость здесь равноценна таланту пишущего. В упомянутом эссе Битов не скрывает своего восхищения талантом Соломона Волкова, написавшего книгу о Шостаковиче: «Отдельность С. Волкова выражена хотя бы в его сносках; сноски выражают его иной раз даже больше, чем он того бы хотел. А книга
— от и до — слова Шостаковича и только его. С. Волков бы так не сказал. Но авторская его роль в этой книге с неизменным голосом Шостаковича исключительна и тоже наводит на мысль» (с. 151). Это в сущности есть метапоэтический принцип самого Битова. Книга С. Волкова называется «Показания». Битов акцентирует это лишь в конце
Филология
77
Известия Саратовского университета. 2010. Т. 10. Сер. Социология. Политология, вып. 1
своего эссе, показав бесценность самораскрытия человека, чувствующего себя частью истории и культуры, в котором «страх человека порождал все большую смелость в художнике». В целом «вдовствующая культура» - это особая тема битовской эссеистики. В этом контексте Битов обращается ко всей русской литературе, задаваясь вопросами об ее истоках, кризисах и особых зонах напряжения, в центре которых литература являла себя не только через великие тексты, но и великие личности. Так, по мысли Битова, Аввакум предшествовал Достоевскому с его «Записками из Мертвого дома», Толстому (роман «Воскресенье») и далее Солженицыну, Шаламову, Е. Гинзбург, Домбровскому. Многие другие имена не только писателей, но и ученых Битов неразрывно между собой связывает, создавая таким образом в своей эссеистике то самое «пятое измерение», которое однако уже не только измерение памяти, но также измерение отдельных судеб, запечатленных в слове. Следовательно, «граница времени и пространства» проходит насквозь через духовный опыт каждого, кто причастен к слову. Даже говоря о Шостаковиче, Битов искренне удивляется такому признанию композитора: «В последние годы я убедился, что слова эффективнее музыки. Когда я объединяю музыку со словами, меня становится труднее неправильно истолковать. Я обалдел, когда понял, что человек, который считает себя лучшим интерпретатором моей музыки, не понимает ее» (с. 153). Так, духовная природа слова - это еще одна ключевая тема эссеистики Битова. Этой теме посвящен цикл эссе под названием «Битва» (это «От «А» до «Ижицы»», «Экология слова», «Соображения прозаика о музе», «Размышления на границе поэзии и прозы», «Молчание слова», «Прямое вдохновение», «Проза и муза (перемирие)»). Данный цикл можно обозначить как концентрацию битовской метапоэтики, обращение к языку, словарю как «справедливому аналогу мира, взятого в статистическом сокращении». Битов определяет особое назначение слова: «В слове отнюдь не заключено раскрытие его смысла, в нем лишь координаты в пространстве материи и духа. (...) Выдумать слово можно, нельзя выдумать того, что оно обозначит. Как выводит язык эту общую заслугу предмета, понятия или имени, за которую принимает или не принимает в свои ряды, изгоняет или временно отравляется новым словом, - воистину тайна сия велика есть» (С. 365-366). На наш взгляд, такое отношение к слову не лишено религиозного смысла. С одной
стороны, язык в понимани Битова это словарь, с помощью которого моделируется мир, с другой стороны, язык есть «один единый текст, никому в полноте недоступный, непосильный, текст, который завтра изменится, которого не станет». В стихотворении Битова «Пасха» (с. 524-525) звучат такие строки:
И надо было встать на Землю. Ее безвидность с пустотой Видна мне стала. Не приемлю Я смерть. И свет планете той Включил Я, отделив сначала Лишь день от ночи. Чтоб отсчет Продолжить. Чтобы отличалась Твердь от земли, земля от вод.
Внушало, но не утешало Меня Творение. День за днем Творил, но смерть не исчезала,
А все присутствовала в нем. (...)
Таким образом, языку, как всему тварному, суждено изменяться и исчезать, если бы, говоря словами Битова, «не было обратной связи между словом и жизнью, если бы нельзя было каждый раз не только надеяться, но и верить, что слово -действенно, что, побужденное жизнью, оно само побуждает жизнь истинную.» (с. 375).
Распознавание «границы времени и пространства» имеет особое духовное предназначение для культуры. Можно заключить, что слово, задающее «координаты в пространстве материи и духа», в разных культурах действенно по-разному и мир состоит из множества пересекающихся пространств и времен. Однако Битова волнуют те границы, которые не разделяют, не разобщают или являются искусительным пределом. Битов определяет «границу времени и пространства» прежде всего как меру духовного опыта, без которого невозможна ни отдельная судьба, ни культура.
Примечания
1 Роднянская И.Б. Движение литературы: В 2 т. М., 2006. Т. 1. С. 537.
2 Там же. С. 546.
3 Битов А. Пятое измерение: На границе времени и пространства. М., 2002. С. 8. Далее сноски даются на это издание. Страницы указываются в тексте.
78 Научный отдел
Е.И. Лучина. Концептуализация грецизмов религиозного дискурса в художественном тексте
удк 821.161.1.09 +929 кекова
концептуализация грецизмов религиозного дискурса в художественном тексте: грецизм «ангел» в поэзии с. кековой
Е.И. Лучина
Саратовский государственный университет E-mail: luchinae@mail.ru
Статья посвящена грецизмам православного дискурса в художественном тексте. на материале поэзии С. кековой дано типологическое определение концепта ангел и проведено его поуровневое исследование. При анализе концепта выделены предметный, понятийный, образно-символический, а также ценностно-оценочный уровни, особенности которых связаны с культурными и религиозно-мифологическими традициями и ассоциациями.
Ключевые слова: лексические грецизмы, дискурс, идиостиль, концептуализация.
Conceptualization of Greek Loan-Words of the orthodox Discourse in Literature: Greek Loan-Word angel in the Poetry by s. Kekova
E.I. Luchina
The article is focused on Greek loan-words from the Orthodox discourse in literature. On the material of poems by S. Kekova, we have defined the concept angel and analyzed its structure. Four levels of the concept are distinguished: objective, notional, imagery-symbolic, and evaluative. Their distinctive features are shown to be determined by cultural, mythological, and religious traditions and associations. Key words: Greek loan-words, discourse, idiostyle, linguistic conceptualization.
Несмотря на большое количество работ, изучение художественной модели мира или идиостиля писателя остается в фокусе внимания лингвистов1. Малоизученной, но важной при анализе идиостиля представляется проблема влияния на художественный дискурс других типов дискурса, в частности религиозного. Интересна в данном аспекте роль грецизма ангел в идиостиле современного поэта Светланы Васильевны Ке-ковой, чье творчество органично вписывается в православную традицию русской литературы с ее склонностью к метафизичности.
Являясь одним из ранних письменных заимствований из греческого Византийской поры, греческое 'ayysXo^ - «вестник» при переводе Священного Писания было освоено нашими предками в двух вариантах: ангел - «посланник Божий, ангел света» и аггел - «падший ангел, ангел тьмы». В последнем случае грецизм повторяет, при транслитерации, свою греческую орфографию, но не произношение, отражая,
таким образом, наиболее древнюю форму его бытования на славянской почве. Через посредство старославянского данный грецизм заимствовался и полностью ассимилировался русским языком, где в православном религиозном дискурсе он входит в лексико-тематическую группу грецизмов «Основные понятия православной религии», в подгруппу «Основные понятия вероисповедания и богословские понятия»2.
В результате анализа стихотворений С.В. Кековой разных лет зафиксировано более 130 прямых словоупотреблений грецизма ангел, а это 0,3% от общего количества слов, и около десятка описательных и ассоциативных конструкций. Уже сама частотность данного грецизма в поэзии С. Кековой указывает на его принадлежность к так называемым ключевым словам, представляющим лексические единицы, либо «особенно важные и показательные для отдельно взятой культуры»3, либо основополагающие для идиостиля отдельно взятого автора, где они воплощают в себе концепты, отражая индивидуально-авторскую поэтическую модель мира.
Анализ показывает, что грецизм ангел в поэзии С.В. Кековой реализует сразу несколько типов концептов. Основываясь на классификации концептов, разработанной в монографии И.А. Тарасовой4, дадим типологическую характеристику концепта ангел в поэтическом мире С.В. Кековой.
Это, во-первых, концепт - мыслительная картинка, характеризующаяся более или менее точным обликом, формой, размером, цветом и прочими объективными признаками. Согласно терминологии И.А. Тарасовой, это концепт с чувственно воспринимаемым ядром, однако в случае с концептом ангел о каком-либо чувственном восприятии можно говорить лишь условно, поэтому термин «мыслительная картинка» представляется более адекватным. Во-вторых, это образно-схематический концепт или концепт с сенсорно-моторной доминантой. Здесь подробно рассмотрим концепт ангел как мыслительную картинку.
Понятийный уровень концепта ангел у С.В. Кековой определяют в основном почитаемые христианами источники - различные книги Ветхого Завета и Евангелия, а также данные словарей. В христианском дискурсе ангелы - «существа сотворенные, бесплотные, не знающие человеческих страстей и слабостей, обладающие волей, <...> могущественные и наделенные
© Е.И. Лучина, 2010
79
