ГРАНИЦА МЕЖДУ СПЕЦИАЛЬНЫМИ И ОБЩИМИ ОСНОВАНИЯМИ ОСПАРИВАНИЯ СДЕЛОК В БАНКРОТСТВЕ: ВОПРОСЫ ТЕОРИИ Текст научной статьи по специальности «Право»



УДК 343.535

Бирклей Вячеслав Евгеньевич Южно-Уральский государственный университет

Юридический институт Россия, Челябинск

[email protected] Birklei Viacheslav

South Ural State University

Institute of Law Russia, Chelyabinsk

ГРАНИЦА МЕЖДУ СПЕЦИАЛЬНЫМИ И ОБЩИМИ ОСНОВАНИЯМИ

ОСПАРИВАНИЯ СДЕЛОК В БАНКРОТСТВЕ: ВОПРОСЫ ТЕОРИИ Аннотация: в статье рассматривается соотношение общих оснований, прежде всего статья 10 и 168 ГК РФ, и специальных оснований, прежде всего норма о подозрительных сделках - п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве для целей оспаривания сделок должника. Автором сформулирована важная проблема, которая сводится к смешению данных понятий и их затруднительному разграничению, что имеет недопустимые с точки зрения права как стабилизатора и регулятора общественных отношений последствия. Делается вывод о том, что главным критерием разграничения оснований для оспаривания является установление факта вопиющего несоответствия действий должника и ответчика по оспариванию нормам морали, справедливости.

Ключевые слова: оспаривание сделок, банкротство, основания для оспаривания, недействительность сделок, фраудаторные сделки.

THE BOUNDARY BETWEEN SPECIAL AND GENERAL GROUNDS FOR CHALLENGING TRANSACTIONS IN BANKRUPTCY: THEORETICAL

ISSUES

Annotation: the article deals with the correlation of general grounds, especially art. 10 and 168 of Civil Code of RF and special grounds, first of all, norm about suspicious deals - item 2, art. 61.2 of Bankruptcy Law for the purposes of debtor's deals contestation. The author formulates an important problem which boils down to the confusion of these concepts and their difficult distinction which has unacceptable from the point of view of law as a stabilizer and regulator of social relations. The author concludes that the main criterion for distinguishing the grounds for contestation is to establish the fact of blatant non-compliance of the actions of the debtor and the contesting defendant with the norms of morality and justice.

Key words: contestation of transactions, bankruptcy, grounds for contestation, invalidity of transactions, fraudatory transactions.

Известно, что несостоятельность, независимо от статуса должника -юридическое или физическое лицо, представляет собой финансовое состояние субъекта, при котором имущественной массы недостаточно для покрытия всех долгов перед кредиторами, о чем писал еще виднейший дореволюционный юрист Г.Ф. Шершеневич [11, с. 74].

Очевидно, что в таких условиях, где с одной стороны имеется недостаток имущества для покрытия долгов, а с другой стороны - наличие одного или стечения нескольких кредиторов, которые «эгоистично» хотят получить максимально возможное удовлетворение своих требований, праву необходимо обеспечить наличие средств-регуляторов и механизмов, которые смогли бы поддерживать баланс интересов должника и его кредиторов.

Одним из таких средств является выработанный римскими юристами особый иск - Actio Pauliana, который предоставлял возможность кредиторам

должника оспорить подозрительную сделку, совершенную должником in fraudem creditorum (т.е. во вред кредиторам), вследствие которой выбыло потенциально ликвидное имущество, либо наоборот, произошел отказ от ликвидного имущества (в случае непринятия наследственной массы) [9, с. 256].

В настоящее время возможность оспаривания сделок должника, совершенных во вред кредиторам предусмотрена главой Ш.1 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ (далее - Закон о банкротстве) [2]. В указанную главу, помимо прочих, включены две статьи (61.2 и 61.3), позволяющие признавать недействительными сделки, которые каким-либо образом причинили вред имущественным правам кредиторов должника.

В данной работе нас прежде всего будет интересовать норма п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве, которая закрепляет юридический состав для оспаривания подозрительной сделки должника. Согласно данной норме, сделка, совершенная должником может быть оспорена в случае, если: 1) она совершена в течение трех лет до или после принятия заявления о признании должника несостоятельным; 2) в результате ее совершения был причинен вред имущественным правам кредиторов; 3) если контрагент по сделке знал об указанной цели должника в момент ее совершения.

На первый взгляд кажется, что все достаточно просто: имеется необходимая совокупность фактов - можно оспаривать. Однако это не совсем так: имеется ряд неразрешенных до настоящего момента вопросов, причем не разрешены они ни на уровне судебной практики, ни на уровне юридической науки [10, с. 55].

Один из неразрешенных на сегодняшний день вопросов можно сформулировать следующим образом: каково различие и где проходит тонкая грань между удостоверением сделки в качестве ничтожной по совокупности статей 10 и 168 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее - ГК РФ)

[1] и признание оспоримой сделки недействительной по основаниям, предусмотренным п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве?

Возникновение данного вопроса обусловлено содержащимся в абз. 4 п. 4 постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 23 декабря 2010 г. № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы Ш.1 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)» (далее -Постановление № 63) [3] разъяснениями о том, что наличие в Законе о банкротстве специальных оснований для оспаривания сделок не препятствует суду квалифицировать сделку, при совершении которой допущено злоупотребление правом, как ничтожную.

Данные разъяснения фактически сводятся к следующему: имеются специальные основания для оспаривания сделок должника в банкротстве, например, п. 2 ст. 61.2 с упомянутым ранее набором фактов, необходимых для ее оспаривания, но, вместе с тем, возможно оспаривание таких сделок и по общим основаниям - ст. 10 и ст. 168 ГК РФ в случае, если они совершены при злоупотреблении правом.

Несмотря на то, что с момента принятия данных разъяснения прошло более 10 лет, выше отмечалось, что арбитражными судами (в том числе и на уровне ВС РФ) не выработаны критерии разграничения общегражданских и специальных оснований оспаривания, а наука данным вопрос всерьез не занималась, о чем свидетельствует незначительное по меркам важности самой проблемы количество исследований.

Вместе с тем привнесение в правовую систему России таких критериев будет способствовать справедливому балансу интересов сторон и в целом направлено на достижение целей и задач Закона о банкротстве: с одной стороны интересы должника и кредитора в ряде случаев будут навсегда защищены, поскольку пройдет объективный срок для оспаривания действий, установленный п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве, а с другой стороны, в случае наличия

недопустимых с точки зрения добросовестности признаков в действиях должника, его действия можно будет признать ничтожными, что обусловлено субъективным сроком оспаривания, предусмотренного п. 1 ст. 181 ГК РФ [12, с.

Полагаем, что для того, чтобы хотя бы частично дать ответ на поставленный вопрос, необходимо обратиться к доктрине и разобраться с тем, что понимается под злоупотреблением гражданскими правами, выяснить, каковы критерии действия, совершенного со злоупотреблением права (насколько это возможно с учетом субъективной природы сущности злоупотребления) и соотнести это с критериями подозрительных сделок.

Вопрос о том, что следует понимать под добросовестным поведением, где тот самый порог, переступив который субъект считается злоупотребившим своим субъективным гражданским правом однозначно не разрешен до сих пор.

На это справедливо обращает внимание А.В. Егоров, цитируя И.Б. Новицкого в части его комментария к дореволюционному проекту Гражданского уложения о том, что разработчики затруднялись раскрыть это понятие и остановились на том, что «требования добросовестности составляют коренное начало договорно-обязательственных отношений» [13, с. 8]. Видно, что разработчики дореволюционного проекта Гражданского уложения опасались давать какое-либо определенное понятие добросовестности, как категории, безусловно оценочной и динамичной.

Вместе с тем известный немецкий цивилист Л. Эннекцерус попытался определить тот самый предел, за которым начинается не область добросовестного, но область недобросовестного: там, где право осуществляется во вред другим и переступает границы справедливости, нарушает добрую совесть либо не представляет собственного интереса для делинквента [14, с. 437].

50].

Однако самого по себе причинения вреда и наличие этой цели, по мнению ученого, недостаточно для признания действий делинквента недобросовестными. По его вполне обоснованному замечанию, необходимо доказать, что из обстоятельств дела следует отсутствие какой-либо иной цели для делинквента, кроме как причинение вреда третьим лицам либо общественным интересам [14, с. 437-438].

Как было отмечено, сам по себе принцип добросовестности не есть константа (статика), утвержденная единожды и на все времена. Развитие и применение принципа добросовестного осуществления гражданских прав и не злоупотребления ими различно от тех общественных отношений, где этот принцип реализуется; различно и от содержания права той страны, где существует этот принцип, а также других факторов.

Полагаем, что ввиду «неуловимой» под час природы принципа добросовестности ему невозможно дать какого-либо иного, кроме как абстрактного определения.

Абстрактное понятие принципа добросовестности с учетом сказанного может быть сформулировано следующим образом: «принцип добросовестности - основополагающее начало гражданского права, требующее от субъекта следовать общепринятым нормам морали и нравственности, в том числе не нарушать объективные ожидания остальных участников гражданского оборота, не совершать действий, умаляющих права и законные интересы остальных участников гражданского оборота».

Говоря о том, что недобросовестные действия (т.е. действия со злоупотреблениями) являются вредоносным для третьих лиц способом реализации субъективных прав и интересов [5, с. 14], нужно согласиться с Г.Т. Бекназар-Юзбашевым, который говорит о том, что запрет злоупотребления правом служит общей клаузлой, что само по себе предполагает при реализации этой нормы судами широкий ex post контроль с их стороны [6, с. 10].

И здесь мы возвращаемся к главному вопросу настоящей статьи: если функция нормы о добросовестности служит общей клаузлой, т.е. норма может быть применена к любым правоотношениям и на усмотрение суда, то что из себя представляет специальная норма ст. 61.2 Закона о банкротстве о подозрительных сделках? Каковы главные критерии разграничения указанных составов оспаривания? Может ли общая норма являться заменителем специальной в случаях отсутствия состава, предусмотренного специальной нормой в действиях должника?

Здесь необходимо сделать краткий вывод и подвести некоторые итоги того, что же такое «действие, совершенное со злоупотреблением» (ст. 10 ГК РФ). Во-первых, мы выяснили, что это действие делинквента, которое объективно не может иметь никакой цели (ни для него, ни для третьих лиц), кроме как причинение вреда третьим лицам. Во-вторых, более субъективный критерий злоупотребления правом сводится к тому, что эти действия не соответствуют нормам морали и нравственности, здоровым ожиданиям большинства участников гражданского оборота и противоречат принципам разумности [7, с.

Представляется, что именно таковы критерии недобросовестных действий, при этом в некоторой части они полностью соответствуют п. 1 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее - Постановление № 25) [4], а в некоторой они - шире.

Переходя к норме об оспаривании подозрительных сделок, следует отметить, что 1) правовая природа таких сделок не абстрактна и 2) норма п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве не является общей клаузлой: она предусматривает конкретные факты, совокупность которых необходима для признания сделки недействительной. К таким фактам, с учетом диспозиции самой нормы, а также разъяснений, содержащихся в п. 5 Постановления № 63, можно отнести:

10].

^^ ВОПРОСЫ РОССИЙСКОЙ юстиции

- наличие цели причинения вреда имущественным правам кредиторов;

- наступление негативных последствий, в виде действительного причинения вреда кредиторам от совершения сделки;

- наличие осведомленности другой стороны сделки о цели причинения вреда кредиторам.

Здесь следует от части согласиться с позицией А. Николаева, который говорит о том, что «отнесение сделки к числу совершенных в целях причинения вреда кредиторам основано на анализе субъективной стороны сделки» [8, с. 12]. Действительно, квалификация сделки в качестве подозрительной возможна исключительно по усмотрению суда, который должен исследовать и установить на основе представленных заявителем доказательств умысел должника и его противника по оспариванию сделки на причинение вреда независимым кредиторам (п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве).

Вместе с тем одного лишь умысла на причинение вреда кредиторам недостаточно для признания сделки недействительной: необходимо, помимо прочего, установить сам факт причинения вреда, что говорит также об объективной стороне сделки.

Следовательно, для признания сделки недействительной по основанию ее подозрительности (п. 2 ст. 61.2 Закона о банкротстве) необходим анализ как субъективной, так и объективной сторон.

Уже в этих трех критериях, необходимых для признания сделки недействительной по мотиву ее подозрительности мы можем наблюдать некоторое отождествление со злоупотреблением правом и недобросовестностью сторон такой сделки.

Такая смешанность приводит к путанице в разграничении общегражданских и специальных оснований для оспаривания и ученых-правоведов. В частности, С.В. Одинцов указывает, что возможность признания сделки недействительной путем предъявления Паулинова иска зависит от

недобросовестности второй стороны сделки, отождествляя тем самым специальные нормы Закона о банкротстве с общими нормами, предусмотренными ГК РФ [12, с. 54].

Тем более странно выглядит такое отождествление и потому, что подозрительная сделка - оспоримая, а сделка, совершенная со злоупотреблением, является ничтожной с момента ее совершения и не влечет никаких юридических последствий.

В литературе, в частности А. Васильева, в качестве отличительного признака общего основания (ст. 10 и ст. 168 ГК РФ) от специального основания оспаривания подозрительной сделки (п. 2 ст. 61.2) предлагает выделять наличие умысла на причинение вреда кредиторам у обеих сторон одновременно [10, с. 58]. Однако данный критерий едва-ли может служить надежным разграничивающим критерием, поскольку, как совершенно обоснованно замечает А.В. Егоров, доказать наличие умысла, или, хотя-бы знание о цели причинения вреда кредиторам второй стороной сделки крайне тяжело [13, с. 7].

Полагаем, что каких-либо четких критериев их разграничения выделить нельзя, что обусловлено строением самих норм: норма о недопустимости злоупотребления правом, являясь по сути, общей клаузлой, заведомо включает в себя содержание специальной нормы о подозрительных сделках.

Верным решением рассматриваемой проблемы на наш взгляд является анализ каждого конкретного случая на предмет вопиющего несоответствия сделки должника и противника по оспариванию нормам морали, справедливости.

В заключение стоит сказать о том, что судам следует тщательно подходить к изучению оспариваемой сделки, устанавливать полным образом все обстоятельства, свидетельствующие о недобросовестном поведением, либо об отсутствии такового. В конечном итоге неосмотрительность в данном вопросе может сыграть злую шутку и привести к подрыву гражданского оборота: там, где

нет злоупотребления, суд может обнаружить его и допустить применение последствий недействительности ничтожной сделки за пределами периода подозрительности.

Вместе с тем стоит отметить, что в настоящий момент современная практика свидетельствует об ином подходе: суды повально отклоняют заявления заинтересованных лиц (арбитражных управляющих, кредиторов) об оспаривании сделки должника в случае пропуска периода подозрительности по мотиву отсутствия злоупотребления правом со стороны последнего.

При этом судебные органы чаще всего видят в оспариваемой сделке злоупотребление лишь в исключительных случаях, вопиюще несоответствующих нормам морали, справедливости и т.д.

Несмотря на то, что установление таких исключительных случаев -прерогатива судов, видится, что в целом это соответствует концепции допустимости разделения оспаривания сделок по общегражданским и специальным основаниям: применение норм ГК РФ является субсидиарной мерой по отношению к нормам банкротным, допустимость применения которых введена высшей судебной инстанцией как механизм, направленный на поддержание баланса интересов участников дела о банкротстве. Если допустить ситуацию, при которой возможно ничем неоправданное использование норм ГК РФ для оспаривания сделок в банкротстве, произойдет существенный перевес этих интересов в одну сторону, и, в конечном счете, право в данных правоотношениях уже не будет способным выполнять роль регулятора общественных отношений.

1. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая) от 30.09.1994

Список литературы:

№ 51-ФЗ // СЗ РФ. 1994. № 32. Ст. 3301.

2. Федеральный закон № 127-ФЗ от 26.10.2002 «О несостоятельности (банкротстве)» // СЗ РФ. № 43. Ст. 4190.

3. Постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 23.12.2010 № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III. 1 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)» // Вестник ВАС. 2011. № 3.

4. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» // Российская газета. 2015. № 140.

5. Бармина О.А. Злоупотребление правом как общеправовая категория: теоретико-правовой анализ: автореф. дис. канд. юрид. наук. Москва, 2015. 29 с.

6. Бекнзар-Юзбашев Г.Т. Злоупотребление правом и принцип доброй совести в гражданском праве России и Германии: автореф. дис. канд. юрид. наук. Москва, 2010. 26 с.

7. Дурново Н.А. Злоупотребление правом как особый вид правового поведения: автореф. дис. канд. юрид. наук. Нижний Новгород, 2006. 28 с.

8. Николаев А. Срок исковой давности для оспаривания сделок должника // ЭЖ-Юрист. 2016. № 8. С. 8-14.

9. Телюкина М.В. Механизм Actio pauliana как конкурсно-правовой способ защиты интересов кредиторов // Правовое регулирование осуществления и защиты прав физических и юридических лиц: материалы Междунар. науч.-практ. конф., посвященной 90-летию профессора В.Ф. Чигира (Минск, 4-5 ноября 2014 г.). Минск, 2014.

10. Васильева А. Соотношение общегражданских и банкротных оснований недействительности сделок: суды в поисках баланса // Юридическая работа в кредитной организации. 2020. № 2 (64). С. 54-64.

11. Шершеневич Г.Ф. Конкурсный процесс / Г.Ф. Шершеневич. М.: Статут,

2000. 453 с.

12. Одинцов С.В. Оспаривание сделок должника: сравнительно-правовые аспекты, доктринальное толкование и правоприменительная практика // Имущественные отношения в РФ. 2013. № 12. С. 49-56.

13. Егоров А.В. Принцип добросовестности в Гражданском кодексе РФ: первые шаги реформы // Legal Insight. 2013. № 2. С. 4-10.

14. Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. I, полутом 2: Введение и общая часть / Л. Эннекцерус. М.: Вольф, 1950. 483 с.