CC BY
56
СТАТЬИ
ГРАНИ ВОСПРИЯТИЯ ГЕРМАНИИ В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ «ПУТЕШЕСТВИЙ»
Н.Г. Морозова
Ключевые слова: травелог, литература «путешествий», ольфактор-ный локус, кинестетический локус, германский локус, образ Герма -нии.
Keywords: travelogue, travelling literature, kinaesthetic locus, olfactury locus, description of Germany; locus of Germany.
Исследованию исторически устойчивых русско-немецких взаимодействий посвящено на сегодняшний день значительное количество работ. Многоаспектность диалога двух культур обусловливает значительность данной темы и, соответственно, неизменный интерес к ней со стороны литературоведов, лингвистов, философов, культурологов.
Начиная с XVIII века Германия становится одним из трех основных направлений (наряду с Францией и Италией) европейских путешествий русских. Путевые письма и тексты-путешествия Д.И. Фонвизина, Н.М. Карамзина, В.К. Кюхельбекера, Н.И. Греча, В.А. Жуковского, Н.В. Гоголя, обладая культурно-исторической и художественной ценностью, позволяют реконструировать образ Германии в русском воспринимающем сознании конца XVIII - первой половины XIX веков. В отношении всей разнородной, полижанровой литературы «путешествий» в современном литературоведении используется термин травелог. Несмотря на еще недостаточную освоенность в отечественной науке данного термина, можно сослаться на некоторые методологически важные работы - исследования русского травелога А. Эткинда [Эткинд 2001],
О.Б. Лебедевой и А.С. Янушкевича [Лебедева, Янушкевич 2000]. Понятие «травелог» объединяет собой путевые письма, очерки, дневники, художественные произведения - тексты, запечатлевшие процесс открытия и освоения нового мира, пространства иной культуры автором или героем-путешественником. Степень достоверности путешествия, его цели при этом могут быть различными.
Среди особенностей репрезентации германского локуса в русском травелоге данного периода можно выделить обилие ольфакторных, тактильных, вкусовых характеристик, придающих описаниям путешественников экспрессивность и, учитывая личный перцептивный опыт читателя, доходчивость. Подобные кинестетические образы, на первый взгляд, есть факт, принадлежащий к затекстовой области психологии восприятия, при более внимательном рассмотрении - отражение эстетических, аксиологических культурных ориентаций. Кинестетические мотивы в письмах и дневниках русских путешественников эксплицируют процесс чувствования, осмысления и дифференциации двух культурнобытовых пространств - своего и чужого.
Интерес к подобным образам и мотивам в современном литературоведении нельзя назвать устойчивым. Тем не менее можно указать на ряд работ, посвященных исследованию художественного воплощения способов чувственного восприятия в аспекте проблем культурноэстетической интеграции: статьи Х.Д. Риндисбахера [Риндисбахер 2000], Л.П. Якимовой [Якимова 2002], А. Левинсона [Левинсон 2000] и др. Названные авторы отдают предпочтение анализу ольфакторного мотива, однако формулируемые ими положения можно распространить и на материал тактильно-кинестетический. Так, Х.Д. Риндисбахер пишет о том, что обоняние может стать объектом изысканий в самых разных областях: биологии, медицины, химии, физики, психологии, массовой культуры, лингвистики (проблема лексикона). В этот список попадает и литература, «где многие или даже все вышеперечисленные стороны проблемы собраны воедино в рамках всеобъемлющих вопросов репрезентации, интерпретации, риторических стратегий и эстетики» [Риндисбахер 2000, с. 87]. Л.П. Якимова, говоря о художественном воспроизведении обонятельных ощущений, указывает: «Следует иметь в виду, что в литературоведении речь должна идти прежде всего о разных путях и формах включения этого способа чувственного восприятия в эстетический дискурс <...>» [Якимова 2002, с. 215]. Для этого необходимо исследование ольфакторных, кинестетических мотивов в контексте определенной литературной эпохи, направления, творчества конкретного автора.
Целью данной работы является выявление культурно-семиотического потенциала и функций кинестетических мотивов в русско-германском травелоге конца XVIII - первой половины XIX века.
«В любом травелоге место отправления и место назначения находятся в отношениях непрерывного, хоть и неравного, риторического обмена» [Эткинд 2001, с. 16]. Кинестетические мотивы актуализируются при описании пересечения границы прусско-немецких земель -знаковый момент, характеризующийся состоянием эмоционального напряжения и ожидания путешественника: «Море да песок, песок да море, и это в продолжение 14 часов езды с проклятыми немецкими по-чталионами, которые даже не сердятся, когда ругаешь их всеми возможными доннерветтерами <...> Какой же песок! В точном, самом точнейшем смысле слова: песчаное море! Ни травки, ни муравки, ни куста, ни дерева! Конечно бы я умер с тоски, ежели бы голод не умилосердился надо мною и не вздумал разнообразить чувств моих <...>» [Кюхельбекер 1979, с. 10]; «Вечером переехали мы чрез границу, и в час ночи прибыли в первый немецкий городок Саарбрик, доставшийся Пруссии в 1815 году. Нас отвели в самую жалкую харчевню, где мы едва могли утолить голод. Постели были нечисты и жестки, а на другой день счет подан преогромный» [Греч 1838б, с. 119]. Чувство голода обостряет реакцию путешественника и критичность его оценок. Запахи, температурные, вкусовые ощущения - все эти результаты «ближнего взаимодействия» - есть своеобразные барьеры в восприятии Германии и одновременно способы непосредственного выражения эмоций автора-путешественника - искреннего удивления или негодования: «Лишь только вышли мы на улицу, я должен был зажать себе нос от дурного запаха: здешние каналы наполнены всякою нечистотою. Для чего бы их не чистить? Неужели нет у берлинцев обоняния? - Д* повел меня через славную Липовую улицу, которая в самом деле прекрасна. <...> Чище ли здесь живут, или испарения лип истребляют нечистоту в воздухе, -только в сей улице не чувствовал я никакого неприятного запаха» [Карамзин 1984, с. 90]. Ольфакторный мотив в «Письмах русского путешественника» Карамзина не просто дань чувствительности героя, но естественное звено творимой тематически многоликой картины, один из репрезентантов ее семиотической многомерности.
Несколько ранее Д.И. Фонвизин составил неблагоприятный и острый отзыв о Кенигсберге. Виной стали все те же неприятные запахи: «Всего же больше не понравилось мне их (немцев. - Н.М.) обыкновение: ввечеру в восемь часов садятся ужинать и ввечеру же в восемь часов
вывозят нечистоту из города. Сей обычай дает ясное понятие как об обонянии, так и о вкусе Кенигсбергских жителей» [Фонвизин 1852, с. 403]. Запах становится индикатором национально-бытовой (обиходной) культуры Германии. Обычаи, наблюдаемые Фонвизиным и Карамзиным, через посредство ольфакторных образов предстают противоречащими здравому смыслу. Запахи, которые «гораздо чаще оказываются отталкивающими, нежели привлекательными» [Зиммель 2000, с. 12], обретают в контексте путешествия знаковую функцию. Автор «Экскурса о социологии чувств» Г. Зиммель указывает: «Обонятельные ощущения не сравнятся с восприятиями других чувств по описуемости словами, их невозможно спроецировать на уровень абстракции. Тем меньше сопротивления со стороны сознания и воли встречают инстинктивные антипатии и симпатии, которые связаны с окружающей человека сферой запаха и которые наверняка имеют зачастую большие последствия для социологических отношений, например, между двумя расами, живущими на общей территории» [Зиммель 2000, с. 11]. Вследствие этого обоняние «может быть названо диссоциирующим чувством. Не только потому, что оно опосредует гораздо больше антипатий, чем симпатий; не только потому, что его решения имеют в себе нечто радикальное и безапелляционное <...>» [Зиммель 2000, с. 13]. Ольфакторный мотив, выполняя характеризующую функцию по отношению к конкретному локусу, отражает ценностно-эстетические представления и приоритеты представителя русской культуры. Разумные основания жизнеустройства и вкус (сообразность со вкусом) - два взаимодополняющих критерия оценки у Фонвизина и Карамзина. У Фонвизина немецкое пространство оказывается исключительно нежизнепригодным. Жалобы звучат в каждом письме: «Дороги адские, пища скверная, постели осыпаны клопами и блохами» [Фонвизин 1852, с. 407]. В письме из Нюренберга Фонвизин, оценивая весь проделанный путь, заявляет: «Здесь во всем генерально хуже нашего: люди, лошади, земля, изобилие в нужных съестных припасах, словом, у нас все лучше и мы больше люди, нежели немцы» [Фонвизин 1852, с. 407]. Подобная критичность в эпистолярной прозе Фонвизина, видимо, есть логическое продолжение остро сатирической направленности его художественных произведений и, таким образом, является особенностью писательского видения, общей манеры повествования.
Как справедливо отмечает О.Г. Егоров, «своеобразие путевого дневника состояло еще и в том, что он, в отличие от других жанровых разновидностей, заключал в себе подобие сюжета» [Егоров 2003, с. 151]. Процессы мышления и чувствования в письмах демонстрируют
внимание к конкретным деталям пребывания за границей, из описания и осмысления которых в конечном счете и составляется сюжет путешествия. Сама жизнь определяет содержание, этапы путешествия, которые могут «рассматриваться как аналоги элементов сюжета» [Егоров 2003, с. 152]. Показательным примером служит описание поездки по Майну и Рейну в путевых письмах Греча 1817 года: «В каюте было множество разного народа и незнакомых лиц. Жар, духота и запах несносные (разрядка моя. - Н.М.). На палубе или крыше ни скамьи, ни стула. Должно было стоять или лежать» [Греч 1838б, с. 136]. Постепенно внимание Греча с ощущений, ольфакторных и тактильных неудобств переносится на восприятие и воссоздание красоты момента. Описание переходит в восторженно-поэтический план: «Мы вошли в долину Рейна (Rheingau), которая красотою местоположения и разнообразием видов славится во всей Германии. И в самом деле, на каждом, так сказать, шагу представлялись нам новые картины - одна прелестнее другой. Погода была тихая и приятная. Мы расположились на крыше каюты; читали Шрей-берово описание берегов Рейна, и сообщали друг другу чувства и мысли свои. Прекрасный день, которого я ввек не забуду!» [Греч 1838б, с. 140]. Судно причаливает к берегу - остановка для обеда, и между прочим появляется фраза: «Не знаю отчего, сегодня мне все нравилось: стол обыкновенный казался мне превкусным, вино прекрасным» [Греч 1838б, с. 145]. Негативный заряд кинестетических мотивов в начале плавания сменяется позитивным в конце. Изменение полярности - изменение эмоционального состояния повествователя и чувственной окраски образов окружающего мира. Привлекательность живописных мест, связанных с ними историй и народных преданий распространяется на оценку бытовых деталей поездки. Описание плавания по Рейну есть один из этапов путешествия, одно из звеньев сюжетной конструкции. Однако это и самостоятельная история, имеющая завязку, сюжетное развитие и развязку - окрашенное романтическими тонами прощание Греча со своей юной спутницей: «Путешествие мое лишилось бы всей поэзии своей, если б мне надлежало умолчать о вашем обществе. Позвольте мне украсить вашим именем мое описание» [Греч 1838б, с. 162]. Оль-факторные и кинестетические мотивы обрамляют повествование, придавая ему рефлексивный характер.
По прибытии в Эмс Греч с удовольствием отмечает: «Местоположение целительного источника Эмского самое дикое, романическое» [Греч 1838б, с. 165]. Описание природы дополняется описанием действия знаменитой эмской воды: «Здешняя вода имеет до 30 градусов
теплоты по Реомюру. Вкусом она довольно приятна, особенно с сахаром. Достойно примечания, что она не сытит, как другая вода: можно пить без всякого принуждения по большому стакану чрез каждые четверть часа. Купаться в сей воде весьма приятно. Теплота ея сообщается и атмосфере в купальне, и потому, выходя из ванны, не чувствуешь обыкновенного озноба» [Греч 1838б, с. 168]. Если «эпистолярная обработка путешествия мотивирует свободный переход в нем от темы к теме» [Роболи 1926, с. 44], то кинестетические мотивы, являясь следствием этой свободы, связывают все зримые, осмысляемые культурные, национально-бытовые, живописно-архитектурные черты, климатические особенности Германии, акцентируя основные моменты путешествия. Описание своего физического состояния, собственных ощущений, некоторые приемы разговорной речи обусловливают лич-ностность, непосредственность высказываний и, следовательно, некую открытость писем. (Здесь есть доля условности, так как путевые письма с их сознательной литературной установкой не являются зеркалом авторских мыслей.) Подобная искренность авторских мнений повышает эмоционально-образный потенциал путевых заметок, усиливает эффект воздействия на адресата. В связи с этим важны не только и не столько сами факты в характеристиках городов, в описании и оценке политической, экономической, образовательной сферы, жизнеустройства, но и особенности их репрезентации в текстах-путешествиях. Тактильные, ольфакторные мотивы формируют конкретный бытовой образ Германии. Эта «обыденная» Германия - чужая русскому человеку. Путешественники восхищаются монументами, архитектурой и ремесленным производством, природой и научными достижениями немецких земель, размышляют по поводу языка и современного состояния словесности, но при этом не забывают всех дорожных неприятностей, фиксируют мелкие и, на первый взгляд, незначащие детали. Описывая приграничный прусский городок Мемель, герой Карамзина сообщает: «За обедом ели мы живую, вкусную рыбу...» [Карамзин 1984, с. 67]. Эльбинг запоминается юному путешественнику чистотой трактира и неопрятно одетыми посетителями, а также «сильным волнением в крови от кофе и от тряского движения почтовой коляски» [Карамзин 1984, с. 80]. Греч жалуется на тесноту и темноту некоторых улиц Франкфурта, на неприятный выговор немецкого языка в Майнце; особо отмечая «сытный гамбургский стол» [Греч 1838а, с. 250], с недовольством сообщает и другую подробность: «Мне отвели на ночь какое-то стойло» [Греч 1838а, с. 250]. Кюхельбекер с неприятием описывает
фарфоровую фабрику - одну из достопримечательностей Берлина: «Механические работы, махины, горны и проч., предметы для многих очень занимательные, не только не возбуждают во мне любопытства, они для меня отвратительны; посему иногда по природной мне уступчивости бываю в обществе других в мастерских и фабриках; но нечистота и духота, господствующие в них, стесняют, стук оглушает меня, пыль приводит в отчаяние, а сравнение ничтожных, но столь тяжелых трудов человеческих с бессмертными усилиями Природы будит во мне какое-то смутное негодование» [Кюхельбекер 1979, с. 11]. От тягостных впечатлений Кюхельбекер спасается в новом берлинском театре и на лоне природы: «Чувствую себя счастливым даже под завываньем бурь и грохотом грома: он оглушает меня, но своими полными звуками возвышает душу» [Кюхельбекер 1979, с. 12]. Грубая действительность отталкивает, раздражает, природа в эстетическом отношении совершенна, так как проникнута духом поэзии. Поэзия и природа облагораживают все вокруг: «Как бы то ни было, только в другой раз рассудил я за благо обедать один в своей комнате, растворив окна в сад, откуда лились в мой немецкий суп ароматические испарения сочной зелени» [Карамзин 1984, с. 73].
Инвективы в путевых письмах из Германии звучат в адрес непривычного климата. Так, в «Путешествии» Кюхельбекера описание Лейпцига прерывается негодованием: «Я никогда в С.-Петербурге так не мерзнул, как здесь! Проклятые здешние печи не греют, двойных окон нет, а между тем на дворе бесподобнейший снег и мороз, какого лучше нельзя желать и в России» [Кюхельбекер 1979, с. 26]. Жителю «холодной Ингрии» [Кюхельбекер 1979, с. 57] неуютно в саксонском климате: «Я здесь в холодном тесном углу, где нас трое и где у меня окостенели пальцы!» [Кюхельбекер 1979, с. 25]. В письме Гоголя Н.М. Языкову от 4 ноября 1843 находим следующий отзыв: «Дюссельдорфя оставляю. Зима в Италии для меня необходима. В Германии она просто мерзость и не стоит подметки нашей русской зимы» [Гоголь 1994, с. 217].
На восприятии Германии Гоголем стоит остановиться особо. Разрозненные высказывания в его письмах свидетельствуют об общем неприятии страны. 30 мая 1839 года Гоголь пишет из Рима М.П. Бала-биной: «Летом еду в Мариенбад на один месяц. Вы не поверите, как грустно оставить на один месяц Рим и мои ясные, мои чистые небеса <... > Опять я увижу эту подлую Германию, гадкую, запачканную и закопченную табачищем <... > Или, может быть, для этого нужно жить в Петербурге, чтобы почувствовать, что Германия хороша?»
[Гоголь 1994, с. 127]. Для Гоголя важно чутье. Ольфакторное начало выводится на первый план в письме из Эмса от 20 июня 1843: «Да виноват ли я в том, что у меня точно нет теперь никаких впечатлений и что мне все равно, в Италии ли я, или в дрянном немецком городке, или хоть в Лапландии? Что ж делать? Я бы от души рад восхищаться свежим запахом весны, видом нового места, да если нет на это теперь у меня чутья» [Гоголь 1994, с. 203]. Отсутствие чутья приводит к отсутствию впечатлений. Ощущение немецкого пространства у Гоголя всегда негативно окрашено. По мере удаления и, наоборот, приближения к Германии меняется его самочувствие. Так, отдавая должное Франкфурту, который «есть пуп Европы, куда сходятся все дороги» [Гоголь 1994, с. 302], Гоголь не перестает жаловаться на свое здоровье, улучшающееся сразу после отъезда из города: «В Париж я ездил единственно затем, чтобы сделать куды-нибудь дорогу, и покаместь был в дороге, по тех пор чувствовал себя лучше, чем во Франкфурте» [Гоголь 1994, с. 309]. И далее: «Дорогой из Парижа во Франкфурт я опять чувствовал себя хорошо, а приехавши во Франкфурт, вновь дурно» [Гоголь 1994, с. 309].
Кинестетические и ольфакторные мотивы в русско-германском травелоге конца XVIII - начала XIX века - одно из средств выражения осознанно критического отношения ко всему немецкому. Осязание, обоняние направляет движение мысли путешественника, дополняет складывающийся образ Германии. В «Действительной поездке» 1835 года Греча есть момент обратной связи - пример «взаимовосприятия», своеобразного диалога двух культур: «Вообще хотите ли знать, по каким приметам узнают нас в Германии? - Во-первых, не скроется наше произношение. Как ни старайся выговаривать; майн, дайн, а русский пръ непременно изменит. Во-вторых, узнают нас по запаху. Вы не верите! По запаху русской кожи на наших сапогах. Вот что значит - Русью пахнет! - В-третьих, по нашей манере пить вино. Немец понемногу прихлебывает из рюмки, и старается продлить удовольствие. Француз процеживает вино сквозь зубы, чтоб насладиться букетом; у нас, в России, опоражнивают стакан залпом. Когда я сегодня, от всеусер-дия, по-нашему хватил бокал шампанского за любезный нам тост, Мас (приятель, бывший ученик Греча. - Н.М.) с восторгом бросился ко мне на шею, и воскликнул: Россия не изменилась!» [Греч 1838а, с. 259]. Артикуляционные, ольфакторные особенности, манера пития - культурные идентификаторы, описываемые Гречем со свойственным ему чувством юмора.
Таким образом, исследование кинестетических мотивов в текстах писем и дневников именитых путешественников открывает выход на проблему культурной идентичности - исторически последовательного формирования «образа других» в самосознании русского человека. Анализ данных мотивов позволяет выявить круг ценностных и эстетических предпочтений, отражающих особенности русского национального мышления на определенном этапе его развития. Одной из ближайших перспектив дальнейших изысканий в этом направлении может быть выявление принципиальных различий и моментов сходства трех ведущих разновидностей русского травелога - русско-германского, русско-французского, русско-итальянского, - их тематических, культурно-семиотических составляющих.
Литература
Гоголь Н.В. Письма // Гоголь Н.В. Собр. соч. в 9 т. - М., 1994. - Т. 9.
Греч Н.И. Действительная поездка в Германию в 1835 году // Греч Н.И. Путевые письма. 1817 и 1835. - СПб., 1838а.
Греч Н.И. Поездка во Францию, Германию и Швейцарию в 1817 году // Греч Н.И. Путевые письма. 1817 и 1835. - СПб., 1838б.
Егоров О.Г. Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра: Исследование. - М., 2003.
Зиммель Г. Из «Экскурса о социологии чувств» // Новое литературное обозрение.
- 2000. - № 43.
Карамзин Н.М. Письма русского путешественника // Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. - Л., 1984. - Т. 1.
Кюхельбекер В.К. Путешествие // Кюхельбекер В.К. Путешествие. Дневник. Статьи.
- Л., 1979.
Лебедева О.Б., Янушкевич А.С. Германия в зеркале русской словесной культуры XIX - начала ХХ века. - Кельн; Вена, 2000.
Левинсон А. Пять писем о запахе // Новое литературное обозрение. - 2000.
- № 43.
Риндисбахер Х. Д. От запаха к слову. Моделирование значений в романе Патрика Зюскинда «Парфюмер» // Новое литературное обозрение. - 2000. - № 43.
Роболи ТА. Литература «путешествий» // Русская проза. - Л., 1926.
Фонвизин Д.И. Письма к сестре из второго путешествия // Фонвизин Д.И. Сочинения Фон-Визина. - СПб., 1852.
Эткинд А. Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах.
- М., 2001.
Якимова Л.П. Ольфакторный мотив в произведениях Леонида Леонова // Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы. - Вып. 5: Сюжеты и мотивы русской литературы. - Новосибирск, 2002.
