CC BY
46
дискуссия
журнал научных публикаций
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Р. И. Барабаш, соискатель, кафедра русской литературы и журналистики ХХ-ХХ1 веков, Московский государственный педагогический университет, г. Москва, Россия, [email protected]
ГРАНИ КОМИЧЕСКОГО В ТВОРЧЕСТВЕ А. БЕЛОГО
Модус комического в творчестве А. Белого представляется неординарным явлением, существующим в координатах теургической эстетики и религиозного искусства. Следовательно, сатирический смех этого писателя нельзя полностью проецировать на классическую сатиру. М. М. Бахтин, всесторонне изучая проблему комизма, сделал категорический вывод: «История и теория сатиры разработаны очень слабо. Последовательному и строгому изучению подвергнут, в сущности, только жанр римской сатиры»1. В работах -современных исследователей, развивающих концепцию М. М. Бахтина, предложены определения качества смеха, учитывающие его мировоззренческий характер (это «миросозерцательно значимая эмоция», по В. Е. Хализеву) и те = изменения, которые внес в иерархию видов комического ХХ век. Так, А. Б. Есин и Т. А. Касаткина в работе «Система эмоционально--ценностных ориентаций»2 ряд понятий, и в том числе юмор, сатиру, иронию, рассматривают не только как эстетические категории или разновидности идейно-эмоционального пафоса, но прежде всего в качестве эмоционально-ценностных ориентаций. Каждая из них является типом глубинного отношения человека к миру, причем инвариантным к конкретным ценностям, могущим осуществиться в разные исторические эпохи, у разных народов, в разных социокультурных ситуациях.
Ирония, как миросозерцательно значимая эмоция тотального сомнения и отчуждения от комического осмысления мира, порождение рефлексии, -доминантная эмоционально-ценностная ориентация эпохи символизма.
Отличительной чертой тональности комизма А. Белого, находящегося в русле теургического канона, является его органичная связь не столько с рациональной мыслью, сколько с мифопоэтическим мировосприятием. Как пишет Н. С. Выгон, «амбивалентная разрушительно-созидающая основа архаического смеха в парадигме культурного сознания нового времени неизбежно дифференцировалась, образовав оппозицию сатира/юмор (смех отчуждения/смех единения)»3. Но у Белого это сочетание рационально выверенной иронии и архаического юмора четко прослеживается на примере его «симфоний». Ирония, как миросозерцательно значимая эмоция тотального сомнения и отчуждения от комического осмысления мира, порождение рефлексии, — доминантная эмоционально-ценностная ориентация эпохи символизма, о которой Блок писал в статье «Ирония» (1908): «Самые живые, самые чуткие дети нашего времени поражены болезнью, незнакомой телесным и земным врачам. Эта болезнь сродная — сродни душевным испугам и может быть названа "иронией". Ее проявления — приступы изнурительного смеха, который начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, кончается — буйством и кощунством... Не слушайте нашего смеха, слушайте ту боль, которая за ним. Не верьте никому из нас: верьте тому, что за нами»4.
№ 3 (21) МАРТ 2012
дискуссия |
журнал научных публикаций %
Образ поэта-юродивого в лирике Белого трагикомичен по своему характеру и затрагивает своей иронией онтологический уровень природы, снижая и отрицая уродливые явления распада и смерть как таковую. Например, в «Вакханалии» (1906) он описывает, как арлекины, хоронящие своего товарища, «... Крестились, наклонились оба — / И полумаску молотком / Приколотили к крышке гроба»5. Эта «полумаска на крышке гроба», по сути, упраздняет присутствие смерти и внушает торжество жизни.
Если карнавальный смех детерминирован бесконечным процессом смены жизни и смерти, где трагедия рассеивается в свете народного юмора всего лишь на определенный цикл, то ирония Белого, переходящая в юродство, призвана изобличить относительную силу смерти и упразднить почву иллюзии, имманентную мироощущению человека и человечества, скованного жизнью в ее условных проявлениях. Следовательно, позиция Белого предполагает индивидуальное мифотворчество, наделенное чертами диони-сийского экстаза и карнавального веселья, в свете которого осмеиваются и снижаются не только устоявшиеся нормы общества, но и такое исконно закономерное явление, как смерть. В. Рогачева отмечает, что «... карнавал Белого противоречиво ничего не затемняет, а, напротив, болезненно обнажает самые сокровенные стороны жизни героя и его автора. Он далек от настоящего карнавала, участнику которого, как древнему греку, доступно ощущение катарсиса, которому в рамках "Золота в лазури", несмотря на присущий ему оптимизм первой редакции, не легко найти место. Карнавал Белого — это карнавал в одиночку, лишенный исторической органики, истеричный карнавал начала века, экспансивная арлекиниада которых не имеет ничего общего со свои- текста впадает в юродство. Если учесть,
Цель поэзии - найти лик музы, выразив в этом лике мировое единство вселенской истины. Цель религии - воплотить это единство. Образ музы религий превращается в цельный лик Человечества.
ми безобидными предками из соттейа ёеП'айе, где были маски, которые ничего не маскировали, а характеризовали персо-наж»6.
На основании проведенного исследования правомочны следующие выводы:
1. Модус комического у Белого, осуществленный в координатах теургического действа, представляется попыткой радикальной нейтрализации вселенского хаоса, разрушительных сил в природе и даже самой смерти. Юный Борис Бугаев, испытав экстаз преображения, принимает новое имя — Андрей Белый — и входит в пространство новой жизни, где уже нет жесткой границы между творческим воображением и эмпирической действительностью. Свет этой инициации переносится по инерции в его художественный мир, где стирается водораздел между творческой индивидуальностью и персонажами. Так подготавливается реализация концепта пробуждения лика в теургическом творчестве и воспроизводится христианское чаяние о тотальной победе над смертью. Так, Белый утверждает: «Цель поэзии — найти лик музы, выразив в этом лике мировое единство вселенской истины. Цель религии — воплотить это единство. Образ музы религий превращается в цельный лик Человечества, лик Жены, облаченной в солнце». — (курсив мой. — Р. Б.)7. Необходимо признать, что обратной стороной упразднения смерти (на что и нацелен дионисийский экстаз), как это представляется в символистском мировосприятии, является именно пробуждение лика — подлинно божественного образа во внутреннем мире человека, разбивающего последнюю цитадель иллюзии. Согласно такого рода теургическому мышлению, нивелируется граница между лирическим субъектом и миром персонажей, а повествователь
дискуссия
журнал научных публикаций
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
что в доисторические времена бог Дионис, главный инспиратор трагедии, находился в одном измерении с другими участниками мистерии (Дионис — прямой участник трагического действа), то согласно закону «возврата», божественный Лик, минуя кризис художественного мышления, должен вновь проясниться в экстазе творчества, возрождая в контексте нового мифотворчества уровень мистериального духа. Именно такой путь наметил и завещал художникам Ф. Ницше. Белый откликнулся на этот призыв, окунувшись в пучину творческих экспериментов. Действительно, образ Автора в «Петербурге» во многом совпадает с позицией Диониса в лоне древних мистерий. Первая глава этого романа заканчивается авторской рефлексией и утверждением его творческого кредо:
«Мы увидели в этой главе сенатора Аблеухова; увидели мы и праздные мысли сенатора в виде дома сенатора, в виде сына сенатора, тоже носящего в голове своей праздные мысли; видели мы, наконец, еще праздную тень незнакомца. Эта тень случайно возникла в сознании сенатора Аблеухова, получила там свое эфемерное бытие; но сознание Аполлона Аполлоновича есть теневое сознание, потому что и он — обладатель эфемерного бытия и порождение фантазии Автора: ненужная праздная мозговая игра.
Мозговая игра — только маска; под этой маской совершается вторжение в мозг неизвестных нам сил: и пусть Аполлон Апол-лонович соткан из нашего мозга, он сумеет все-таки напугать иным, потрясающим бытием, наподдающим ночью. Атрибутами этого бытия наделена вся мозговая игра.»8;
2. Сатирический смех Белого реализуется посредством образа трагического арлекина. Шут, обреченный на трагедию, — распространенный образ в лирике Белого (наиболее яркие примеры образа трагического арлекина прослеживаются в цикле «Город», хотя мотив пророка-изгоя (отверженного юродивого) является одним из приоритетных в лирике Белого.
Специфика модуса комического у Белого, как и у других младосимволистов, уникальна в силу амбивалентного сочетания религиозно-мифотворческого экстаза, пре-
Шут, обреченный на трагедию, -распространенный образ в лирике Белого.
допределяющего природу творчества русских символистов «второй волны», и доминантного в этот период характера иронии — миросозерцательно значимой эмоции тотального сомнения и отчуждения от комически осмысленного мира. В текстах А. Белого «реализовалось новое качество сатирического смеха ХХ в.: его разящие стрелы направлены не в человека, даже сгибающегося под тяжестью онтологического и социального абсурда, но в самый абсурд»9. Сатира и ирония утратили однозначность оценок, карательную функцию и продемонстрировали тенденцию взаимодействия с другими видами комического. «Если трагедия сошла с котурнов, то сатира отбросила "Ювеналов бич": процесс деидеологизации и демократизации художественного сознания был общим для обоих мироощущений»10. '
1. Бахтин М. Сатира // Собр. соч. Т 5. М.: «Русские словари», 1997. С. 12.
2. Есин А. Б., Касаткина Т А. Система эмоционально-ценностных ориентаций // Филологические науки. 1994. № 5-6. С. 10-18.
3. Выгон Н. С. Категория комического и проблема несатирического комизма в эстетике и литературоведении // Выгон Н. С. Юмористическое мироощущение в русской прозе: проблемы генезиса и поэтики, 2000. С. 50.
4. Блок А. Ирония // Блок А. Собрание сочинений в 8 т. М.-Л., 1962. Т 5. С. 345-349.
5. Белый А. Стихотворения и поэмы / Вступ. ст., сост., подготовка текста и примеч. А. В. Лаврова и Джона Малмстада. СПб., М.: «Прогресс-Плеяда», 2006. Т. 1. С. 245.
6. Рогачева И. В. Сборник стихов «Золото в лазури» (1923). Новые формы синтеза // В поисках утраченного. М.: Эко Пресс-2000, 2002. С. 161-163.
7. Белый А. Апокалипсис в русской литературе // Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 411.
8. Белый А. Петербург. СПб.: Наука, 2004. С. 56.
9. Выгон Н. С. Категория комического и проблема несатирического комизма в эстетике и литературоведении // Выгон Н. С. Юмористическое мироощущение в русской прозе: проблемы генезиса и поэтики, 2000. С. 56.
10. Там же. С. 57.
