CC BY
261
Н.В. Варламова*
ГОСУДАРСТВО КАК ПРАВОПОРЯДОК И ПРАВОПОРЯДОК БЕЗ ГОСУДАРСТВА
В статье анализируется концепция государства как правопорядка, разработанная Г. Кельзеном, показаны ее преимущества по сравнению с традиционными социологическими трактовками государства. Автор подчеркивает, что Г. Кельзен предвидел многие современные тенденции развития права, в частности, стирание различий между международным и государственным правопорядками. Однако его представления об усилении централизации и организационного единства универсального мирового правопорядка оказались ошибочными. Современный правопорядок отличается гетерархичностью, имеет сетевую структуру и не обеспечивает единство и согласованность правового регулирования.
«-о Государство, правопорядок, глобализация, население, территория, суверенитет, международное право, Г. Кельзен, Л. С. Мамут.
Сборник статей, подготовленный в Институте государства и права РАН в честь 80-летия Л.С. Мамута, авторы назвали «Государство: многомерность восприятия»1, подчеркнув, таким образом, вариативность интерпретаций этого социального феномена. Современная наука исходит из того, что любая интерпретация не только отражает, но и задает параметры изучаемого объекта, в какой-то мере предопределяя его социальное бытие. Различные интерпретации государства конкурируют на протяжении веков, отражая сложность и адаптивность данного социального института, его способность трансформироваться и принимать новые очертания в ответ на вызовы времени.
Л.С. Мамут был приверженцем традиционного и, пожалуй, самого распространенного социологического подхода к пониманию государства, когда оно представляется как наиболее эффективная (суверенная) организация власти в обществе, действующая от его имени в целях упорядочения его функционирования и обладающая монополией на установление и поддержание правопорядка, в том
* Старший научный сотрудник Института государства и права РАН, кандидат юридических наук, доцент (e-mail: comparative_law@igpran.ru).
1 Государство: многомерность восприятия (к 80-летию профессора Л.С. Мамута). М., 2009.
числе и монополией на легальное применение насилия. Леонид Соломонович отстаивал наиболее демократическую версию данного подхода, фактически сводимую к формуле «государство - это мы» (государство как публично-правовой союз, ассоциация граждан). Причем его всегда интересовало именно человеческое измерение государства, люди, из которых оно состоит, чьими усилиями учреждается и живет. Население государства (государствообразующий народ) Л.С. Мамут рассматривал не просто как один из элементов государства2, а в качестве его субстанции, которая представляет собой «самостоятельно существующую и стабильную, постоянную основу различных модификаций» государства, «главный фактор, решающую причину происходящих в нем изменений, его динамики»3. Само государство Л.С. Мамут определял как «публично-властную форму организации народа, в своем экономическом и социокультурном развитии достигшего стадии цивилизации»4; как «публично-властную организацию социально стратифицированного обще-ства»5.
Такая трактовка государства, представляющая его как достояние народа (Цицерон), привлекает своей демократичностью и ценностной ориентацией6. Однако она (в своем развернутом виде) -продукт Нового времени, когда, собственно, и конституировались современные национальные государства в качестве формы социальной организации, адекватной тем историческим реалиям. Сегодня эти реалии стали другими, причем изменения затронули прежде всего сам субстрат государства (в терминологии Л.С. Мамута) -его население. Представляется, что в современном социокультурном контексте государство уже не может интерпретироваться социологически как политическая форма организации определенной социальной общности, поскольку население каждой страны качество единой общности постепенно утрачивает. Причина этого кроется в совокупности сложных и разноплановых процессов, которые принято называть глобализацией.
2 См.: ЕллинекГ. Общее учение о государстве. СПб., 2004. С. 394-413.
3 Мамут Л.С. Народ в правовом государстве. М., 1999. С. 17.
4 Там же. С. 18.
5 Мамут Л.С. Сетевое государство? // Государство и право. 2005. № 11. С. 11.
6 См.: Мамут Л.С. Государство в ценностном измерении. М., 1998.
Глобализация ведет к детерриторизации социальной, экономической и политической жизни7. Научно-технический прогресс обеспечил относительную легкость преодоления больших расстояний (как реального, так и виртуального), и территория постепенно перестает быть определяющим фактором социальной интеграции. Если в Новое время территориальный принцип формирования политического сообщества оказался гораздо эффективнее распадавшихся родовых и сословно-корпоративных связей, то сегодня объединяюще-разъединяющая роль территории уже не является столь безусловной.
Происходит транснационализация8 социального пространства, когда аннулируется привязка общности к определенному месту9. Постепенно «рушится структура основных принципов, на которых до сих пор организовывались и жили общества и государства, представляя собой территориальные, отграниченные друг от друга единства»110. Мир больше не является совокупностью сообществ, замкнутых в рамках того или иного пространства. Люди получают «возможность жить и действовать одновременно здесь и там»11. Миграция - наглядное тому подтверждение. Иммигранты «живут жиз-нью-в-двух-системах-координат и играют по соответствующим правилам. Они одновременно находятся здесь и там, пребывая внутри двух несовместимых систем социального неравенства и политических конфликтов и в то же время между ними»12. Причем «жить в одном и том же населенном пункте уже не значит жить сообща, а жить сообща уже не значит жить в одном и том же населенном пункте»13, и даже в одном государстве. Складывается все больше ситуаций, «когда люди, живущие изолированно от своих соседей, в то
7 См.: Бек У. Космополитическое общество и его враги // Журнал социологии и социальной антропологии. 2003. Т. VI. № 1. С. 36, 44.
8 «Слово "транснациональный" означает, что возникают формы жизни и деятельности, внутренняя логика которых объясняется той изобретательностью, с которой люди создают и поддерживают "не признающие расстояний" социальные жизненные миры и взаимосвязи действий» (Бек У. Что такое глобализация? М., 2001. С. 62).
9 См.: там же. С. 56.
10 Там же. С. 45.
11 Там же. С. 56.
12 Бек У. Космополитическое общество и его враги. С. 42.
13 Бек У. Что такое глобализация? С. 133.
же время включаются в развитые связи, простирающиеся через кон-тиненты»14.
В связи с этим принципиальным образом меняется характер социальной общности, выступающей в роли населения государства (государствообразующего народа). Это уже не только нация, реализовавшая свое право на самоопределение в рамках определенной территории (своей исторической родины), но и просто люди, волею судьбы оказавшиеся в пределах тех или иных государственных границ (под юрисдикцией того или иного государства). Причем в структуре населения едва ли не всех стран так называемого цивилизованного Запада доля последних постоянно возрастает. «Спустя 50 лет после начала трудовой миграции народы европейских государств из-за их растущего этнического, языкового и религиозного многообразия больше невозможно вообразить как культурно гомогенные единства»15.
Г. Кельзен, как бы предвидя нынешние реалии, характеризовал население государства следующим образом: «Население страны -это люди, принадлежащие к этому государству. На вопрос о том, почему какой-то человек вместе с другими людьми принадлежит к определенному государству, можно ответить, что эти люди подчиняются одному определенному, относительно централизованному порядку принуждения. Все попытки обнаружить какую-либо иную связь, объединяющую людей с разными языками и взглядами, принадлежащих к разным расам и религиям, разделенных взаимоисключающими интересами и классовыми противоречиями, обречены на неудачу. В особенности невозможно обнаружить какое-либо духовное взаимодействие, которое (независимо от всяких юридических связей) позволяло бы всех людей, принадлежащих к одному государству, противопоставить людям, принадлежащим к другому государству и объединенным аналогичной связью, как одну группу -другой. Совершенно очевидно, что нет такого взаимодействия, которое объединяло бы всех жителей одного государства и только их одних; точно так же очевидно, что реально жители разных государств могут быть духовно гораздо ближе друг другу, нежели люди,
14 Бек У. Космополитическое общество и его враги. С. 40.
15 Хабермас Ю. Кризис Европейского союза в свете конституционализации международного права. Эссе к Конституции Европы // Хабремас Ю. Эссе к конституции Европы. М., 2013. С. 82.
принадлежащие к одному и тому же государству. Ведь к одному государству они принадлежат только юридически. Конечно, они могут быть - как принято выражаться - духовно связаны со своим государством, могут любить его, даже обожествлять его и быть готовы за него умереть. Но они все равно принадлежат к нему, даже если ничего такого не испытывают, ненавидят его и даже предают или вообще совершенно равнодушны к нему. Вопрос о принадлежности человека к государству имеет не психологический, а юридический характер. Единство людей, образующих население одного государства, проявляется только в том, что для них действителен один и тот же правопорядок, что их поведение регулируется общим для них правопорядком»16.
В свое время кельзеновская характеристика населения государства отвергалась как чрезмерно радикальная и эпатажная. Сегодня она кажется вполне адекватной социальной действительности, поскольку население (народ) государства во многом утрачивает качество интегрированной общности. Этнические, культурные, языковые, религиозные и т.п. «скрепы» между отдельными его составляющими (этническими, культурными, языковыми, религиозными, социальными и т.п. группами) ослабевают, а внутри них -усиливаются. Не случайно всплески национализма и сепаратизма едва ли не во всех полиэтнических государствах сопровождают все усиливающиеся процессы «размывания» нациообразующих признаков. «В наше время, когда мир становится все более сплоченным и более космополитичным и, следовательно, исчезают границы и барьеры между нациями и этническими группами, этническая идентичность и этническая сегрегация вновь набирают силу. В любом уголке мира этнические группы борются за признание их "права на самоопределение"... И хотя проявления национализма, без сомнения, крайне разнообразны, встречаются в самых разных концах мира и различаются по значимости, тем не менее, в их основе лежат общие характеристики, и в особенности одна - метафизический эс-
17
сенциализм нации » .
16 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. / Пер. с нем. М.В. Антонова и С.В. Лезова. СПб., 2015. С. 352-353.
17 Бек У. Космополитическое общество и его враги. С. 48.
Ю. Хабермас подчеркивает двойственную природу нации, которая выступает и как политическая ассоциация граждан государства, и как естественно сложившееся сообщество соотечественников, имеющих общее происхождение, историю, язык и культуру. Самой природе национального государства, утверждает он, «присуща напряженность между универсализмом эгалитарной правовой общности и партикуляризмом общности исторической судьбы»18. По его мнению, сегодня национальное государство должно отвергнуть этот «амбивалентный потенциал»19. Однако этничность как некий атавизм кровно-родственных связей оказалась явлением крайне устойчивым, которое, вероятно, еще долго будет оказывать существенное влияние на все социальные процессы. «Сегодня, когда национальное государство во внутренних делах осознает вызов, исходящий от взрывных сил мультикультурности, а во внешних - давление со стороны проблем глобализации, встает вопрос, можно ли найти столь же функциональный эквивалент для того, чтобы связать воедино гражданскую и этническую нацию»20. Вопрос этот пока остается без ответа.
Этничность уже не кладется в основу государствообразования (и в силу развития миграционных процессов как одного из проявлений глобализации объективно не может выступать таковой), а иных форм ее социального опосредования пока не выработано. Политика мультукультурализма, казалось бы, претендующая на роль такой новой формы, привела к более чем неоднозначным последствиям, не столько способствуя сплочению граждан государства, сколько культивируя их этнокультурную разобщенность. «Согласно исходной посылке мультикультурализма, личности не существует вообще. Она просто эпифеномен своей культуры». Поэтому «мультикульту-рализм при всех своих притязаниях на создание мира многообразности и утверждения принципов плюралистичности, поддерживает коллективное представление о человечестве, в котором индивид по-прежнему остается привязанным к своей сфере культуры. Он (или она) является продуктом языка, традиций, убеждений, обычаев и, наконец, того природного ландшафта, в котором он родился и вырос,
18ХабермасЮ. Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб., 2001. С. 211.
19 Там же. С. 214.
20 Там же.
так что эта "родина" все равно рассматривается как закрытое, самодостаточное, священное и неприкосновенное единство, которое следует защищать от любой потенциальной угрозы. В том числе, разумеется, . от тех сил, которые подрывают национальный дух, таких, как смешение рас, интернационализация и космополитизм». Представление о том, что индивидуализация личности, сопровождающая процессы глобализации, «может развиться до такого момента, когда под знаменем демократии, признания прав человека и индивидуальной свободы национальный партикуляризм сойдет на нет и сменится всеобъемлющей и многообразной мировой цивилизацией»21, кажется чрезмерно оптимистичным.
Невозможность объяснить современное государство через действие различных социальных факторов, обеспечивающих интеграцию государствообразующего народа (поскольку едва ли не все они сегодня работают в обратном направлении), побуждает обратиться к кельзеновской нормологической интерпретации государства как относительно централизованного правопорядка, т.е. правопорядка, преодолевшего «примитивную стадию полной децентрали-зации»22. «Чтобы быть государством, - пояснял Г. Кельзен, -правопорядок должен. устанавливать органы, которые, функционируя по принципу разделения труда, создают и применяют нормы, образующие этот правопорядок»23. Именно централизация отличает государственный правопорядок от догосударственного (первобытного) и надгосударственного (международного), которые являются децентрализованными, т.е. не предусматривают создание специальных органов, уполномоченных устанавливать и применять правовые нормы, возлагая эти функции, в том числе и обеспечение реализации предусмотренных правопорядком санкций, на самих лиц, подчинен-
24
ных данному правопорядку .
В рамках негосударственного правопорядка отсутствует различие между государственными органами (чиновниками, наделенными указанными полномочиями) и подданными (лицами, не обла-
21 Бек У. Космополитическое общество и его враги. С. 46.
22 Кельзен Г. Чистое учение о праве: введение в проблематику науки о праве // Ганс Кельзен: чистое учение о праве, справедливость и естественное право. СПб., 2015. С. 212.
23 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 351.
24 См.: там же. С. 351-352.
дающими данными полномочиями, но подчиненными государственному правопорядку)25. Однако понимание государственного органа как «состоящего на службе функционера» и соответствующее понятие государства в узком смысле как системы государственных органов, состоящих из чиновников, противопоставляемое государству в широком смысле, включающему в себя и подданных, казалось Г. Кельзену «несколько наивным». По его мнению, «с точки зрения строго структурного анализа кажущееся очевидным (поскольку связано с персонификацией), но от этого не становящееся корректным понятие государства-органа (как органа-лица) должно быть заменено понятием органа-функции. Орган-функция фактически есть особая квалификация осуществляющих функцию людей, так называемых носителей организационных полномочий... Если понятие государственного органа заменить понятием государственной функции, то государство (которое обозначают через общее понятие состоящих из чиновников государственных органов, чиновничьего аппарата) будет представлять собой систему четко юридически определенных функций, а именно тех функций, которые должны быть выполнены теми индивидами, которые в данном правопорядке особым образом квалифицированы как государственные чиновники»26. Иными словами, государство, равно как и право, - это «регламенти-
" "27
рующий человеческое поведение принудительный порядок» .
Таким образом, Г. Кельзен преодолевал дуализм государства и права и отказывался от примитивного анимизма, присущего объяснению государства с помощью «антропоморфных образов»28 в виде авторитета (authority), сообщества или власти, стоящих над правом29. Не сообщество людей, обладающих общими интересами, образует государство, которое, в свою очередь, создает право, напротив, общий правопорядок конституирует сообщество. «Именно этот порядок - то общее, что есть у индивидов, относящихся к сообществу. Социальный порядок и конституируемое им сообщество - это
25 См.: Кельзен Г. Чистое учение о праве: введение в проблематику науки о праве. С. 213.
26 Там же. С. 214.
27 Там же. С. 217.
28 См.: Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 386.
29 См.: Кельзен Г. Право, государство и справедливость в чистом учении о праве // Правоведение. 2013. № 2. С. 232.
не две разные вещи. Индивид, наряду с другими индивидами, принадлежит определенному порядку лишь постольку, поскольку его поведение по отношению к другим индивидам регулируется данным порядком. Быть членом сообщества означает не что иное, как быть подчиненным данному порядку. Чтобы избежать вводящего в заблуждение появления дуализма общественного порядка и государства, корректнее было бы сказать, что общественный порядок - это сообщество, а не что общественный порядок конституирует сообщество»30. Поэтому когда мы говорим, что государство - это сообщество, то фактически это означает, что государство - это правопорядок. Говорить о государстве «как о предмете, отличном от "его" правового порядка» - это, по мнению Г. Кельзена, «остаток анимизма
31
в юриспруденции и политической теории» .
В таком контексте государственной власти приписывается также сугубо нормативный характер: «государственно-властные отношения отличаются от других властных отношений тем, что люди, осуществляющие государственную власть в качестве правительства, уполномочены правопорядком делать это посредством создания и применения правовых норм... Так называемая государственная власть есть действительность эффективного государственного правопорядка»32. Г. Кельзен подчеркивал, что государственная власть - «это не какая-то таинственная сила или инстанция, скрывающаяся за государством или его правом; это не что иное, как дей-
33
ственность государственного правопорядка» .
Суверенитет государственной власти означает лишь отсутствие юридической связи данного правопорядка с каким-либо другим государственным правопорядком; «государственный правопорядок, если вообще может быть чему-либо подчинен, то одному лишь международному правопорядку»34. «Если же государства, т.е. государственные правопорядки, - уточнял Г. Кельзен, - все же называются "суверенными", то этот "суверенитет" может означать только то, что государственные правопорядки подчиняются одному
30 Кельзен Г. Право, государство и справедливость в чистом учении о праве. С. 231.
31 Там же. С. 232.
32 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 354.
33 Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сборник переводов. Вып. 2. М., 1988. С. 116.
34 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 354.
лишь международному правопорядку»35. При этом сам признак суверенности не казался Г. Кельзену значимым. Конечной целью «реального правового развития, направленного на все усиливающуюся централизацию», ему виделось «организационное единство универсального мирового правового сообщества, т.е. образование некоего мирового государства»36. В связи с этим международное право в совокупности с отдельными государственными правопорядками он
37
предлагал рассматривать в качестве единой системы норм .
Г. Кельзен полагал, что ответ на вопрос о том, является ли государство суверенным, нельзя найти «путем исследования природной реальности»; «суверенитет не является чувственно воспринимаемым или иным образом доступным для объективной констатации качеством некоего реального предмета - это лишь предпосылка: постулирование некоего нормативного порядка как высшего порядка, действительность которого не выводится из какого-либо иного вышестоящего порядка»38. Таким образом, государственный суверенитет для Г. Кельзена - это лишь признание примата внутреннего правопорядка по отношению к международному праву, когда «международное право рассматривается не как правопорядок, стоящий над государственным правопорядком, а как делегируемый этим послед-
39
ним» ; иными словами, когда «международное право рассматривается как обязывающее государство лишь постольку, поскольку оно признано этим государством»40. Если исходить из обратного - примата международного права, то суверенным оказывается международный правопорядок, а государство является относительно централизованным частным правопорядком, пределы действия которого
41
определены международным правом .
Причем различие между этими двумя подходами к определению соотношения международного и внутреннего права (международного и государственного правопорядков) не имело для Г. Кель-зена принципиального значения, поскольку «и в том и в другом случае международное право имеет одно и то же содержание и
35 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 273.
36 Там же. С. 397.
37 См.: там же. С. 398.
38 Там же. С. 405.
39 Там же.
40 Там же. С. 405-406.
41 См.: там же. С. 411.
выполняет схожие функции: через свой принцип эффективности оно определяет основание действительности и пределы действия государственных правопорядков»42. Если исходить из примата государственного правопорядка, то признанное им международное право (а в противном случае сосуществование различных государств просто невозможно) является его составной частью и в этом качестве определяет государственный правопорядок. И «это тот же самый результат, к которому приводит примат международного права - эпистемологическое единство всего действующего права»43. Поскольку «если государство признает международное право и, следовательно, международное право начинает действовать по отношению к данному государству, то оно действует точно так же, как если бы международное право было надгосударственным правом. Поэтому действует и международно-правовая норма, согласно которой государства связаны заключенными договорами. .Тот факт, что государственный суверенитет не ограничен каким-либо стоящим над ним международным правом, вполне совместим с тем фактом, что признающее международное право государство (и тем самым делающее это право составной частью своего правопорядка) само ограничивает свой суверенитет (точнее, свою свободу действия) и за счет этого принимает на себя обязанности, устанавливаемые общим международным правом и заключаемыми этим государством дого-ворами»44. При этом «путем заключения международного договора может быть создана международная организация, которая будет настолько централизованна, что сама обретет характер государства, а заключившие такой договор государства утратят этот характер. Но вопрос о том, в какой степени свобода действия государства должна или может быть ограничена правительством этого государства, -это вопрос политики. Ответ на этот вопрос не может быть выведен ни из примата международного права, ни из примата государствен-
45
ного права» .
По мнению Г. Кельзена, различие двух подходов к соотношению международного и внутреннего права носит сугубо мировоз-
42 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 412.
43 Там же. С. 414.
44 Там же. С. 416.
45 Там же. С. 417.
зренческий характер. Так, «субъективистское и эгоцентричное истолкование мира ведет к солипсизму, т.е. к воззрению, согласно которому существует только собственное "Я" как суверенная сущность - все остальное существует в нем или для него, а претензия другой сущности на то, чтобы тоже стать суверенным "Я", не может быть удовлетворена»46. Из этого исходит конструкция примата внутригосударственного права. Объективистское мировоззрение признает реальность внешнего мира и рассматривает свое "Я" не как суверенную сущность и центр мира, но как его интегрированную часть. В таком контексте государства - это не «суверенные властные инстанции», а лишь «частичные правопорядки, входящие в международное право»47. Но противоположность данных идеологических конструкций «не оказывает какого-либо влияния на содержание права - ни международного, ни государственного», - еще раз подчеркивал Г. Кельзен.
Сведение государства к правопорядку и «теоретическое разрушение догмы суверенитета»48 было характерно для юридической и политической мысли первой половины XX в.49 Реалии современного глобализирующегося мира подтверждают по меньшей мере актуальность и правильность обозначенных проблем. В условиях глобального разделения труда и активной межгосударственной миграции населения все сложнее становится разделять вопросы, относящиеся к внутреннему делу того или иного государства, и вопросы, представляющие глобальный или региональный интерес. Международные отношения претерпевают коренные изменения; они более не сводятся к межгосударственным и приобретают диффузный характер. Сегодня на международной арене конкурируют и кооперируются друг с другом не только национальные государства, но и множество организаций самого разного толка - крупные транснациональные компании, ВТО, Всемирный банк, НАТО, Европейский
46 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 417.
47 Там же. С. 418.
48 Кельзен Г. Чистое учение о праве: введение в проблематику науки о праве. С. 239.
49 См., например: Krabbe H. Die Lehre der Rechtssouveränität. Beitrag zur Staatslehre. Groningen, 1906. S. 47; Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 2000. С. 178; ЛазерсонМ. Национальность и государственный строй (Юридико-политические очерки). Пг., 1918. С. 46-47, 116.
союз, Гринпис, Международная амнистия (Amnisty International) и т.п. Причем негосударственные транснациональные организации иногда действуют даже эффективнее государств и их объединений.
Одновременно глобализация существенным образом сказывается на социальных и политических отношениях внутри государств. Такая «глобализация изнутри», или «интернализированная глобализация», ведет к тому, что «национальное уже более не является национальным. Национальное теперь необходимо рассматривать как ин-тернализированное глобальное». Все большее число социальных процессов не может быть сегодня однозначно «привязано» к национальному или транснациональному уровню. То, что определенный процесс происходит на территории суверенного государства, не означает его национальный характер, и наоборот, нечто национальное по своему происхождению (компания, капитал, культура) все чаще функционирует за пределами государственных границ, как в реальном, так и в виртуальном пространстве. Такая локализация глобального и глобализация национального размывает оппозицию между национальным и интернациональным50. В правовой сфере это проявляется как отказ от жесткого разграничения национального и международно-правового регулирования.
Классические монистическая и дуалистическая концепции соотношения внутреннего и международного права, сложившиеся в XIX в., в современных условиях оказываются несостоятельными, так как не учитывают изменившиеся социальные реалии и не помогают разрешать проблемы, возникающие на практике. «Это - зомби из прошлого, которым настало время упокоиться»51. Международное и внутреннее право больше не являются закрытыми системами, их нормы тесно переплетаются и действуют в рамках одних и тех же отношений.
Г. Кельзен предвидел многие современные тенденции развития права: стирание пограничной линии между международным и государственным правопорядками; увеличение количества норм международного права, имеющих прямое действие во внутренних
50 См.: Бек У. Космополитическое общество и его враги. С. 31-32, 27.
51 Bogdandy von A. Pluralism, Direct Effect, and the Ultimate Say: On the Relationship between International and Domestic Constitutional Law // International Journal of Constitutional Law (ICON). 2008. Vol. 6. No. 3-4. P. 400.
правопорядках, т.е. непосредственно обязывающих или уполномочивающих отдельных лиц; все большую институционализацию международного правопорядка (централизация - в его терминологии) прежде всего через создание системы международной юстиции52. Но главном он ошибся. Г. Кельзен исходил из все усиливающейся централизации и организационного единства универсального миро-
53
вого правопорядка , в рамках которого «международное право в совокупности с отдельными государственными правопорядками можно понимать в качестве единой системы норм»54. По его мнению, «сосуществование множества правовых сообществ или право-порядков при отсутствии единого правопорядка, все их охватывающего и разграничивающего, а также конституирующего единое правовое сообщество, немыслимо»55.
Однако формирующийся сегодня «глобальный правовой уни-версум»56 отнюдь не отличается единством и согласованностью. Напротив, современное состояние правового регулирования может быть охарактеризовано как «глобальный беспорядок нормативных
57
порядков» .
Практически каждый национальный правопорядок сегодня взаимодействует и конкурирует с целым рядом других национальных, наднациональных и международных правопорядков. Так, граждане большинства европейских стран одновременно являются субъектами данного национального правопорядка и правопорядков Европейского союза58 и Конвенции о защите прав человека и основных
52 См.: Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 396-397.
53 См.: Кельзен Г. Чистое учение о праве: введение в проблематику науки о праве. С. 223; он же. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 397.
54 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. С. 398.
55 Там же. С. 383.
56 RosenfeldM. Rethinking Constitutional Ordering in an Era of Legal and Ideological Pluralism // International Journal of Constitutional Law (I CON). 2008. Vol. 6. No. 3-4. P. 420.
57 Walker N. Beyond Boundary Disputes and Basic Grids: Mapping the Global Disorder of Normative Orders // Ibid. P. 373-396.
58 Сам Европейский союз интерпретируется как сеть из государств, институтов ЕС и негосударственных акторов. В нем отсутствует единый суверенный центр власти; правление осуществляется в рамках полицентричных многоуровневых сетей, которые объединяют и распределяют суверенитет, но не передают его на наднациональный уровень (см.: Czaputowicz J. Sovereignty in Theories of European Integration and the Perspective of the Polish Constitutional Tribunal // Yearbook
свобод, глобального миропорядка, в качестве конституции которого предлагается рассматривать Устав ООН59, а также ряда правовых режимов более частного характера, регулирующих отдельные сферы транснационального сотрудничества (право ВТО, lex mercatoria, различные кодексы поведения, разрабатываемые транснациональными компаниями и их ассоциациями, саморегулирующееся интернет-пространство и т.п.). Ранее национальные правопорядки также вбирали в себя нормы, созданные в рамках иных юрисдикций, прежде всего - международно-правовые. Однако они интериоризи-ровались посредством специальных процедур имплементации, установленных национальным правопорядком, и включались в его иерархическую структуру. Сегодня нормы других правопорядков имеют в пределах юрисдикции государства прямое действие и непосредственно создают права и обязанности как для самого государства, так и для лиц, находящихся под его юрисдикцией. Каждый субъект права (как сами государства, так и их граждане и юридические лица) постоянно подчинены множеству взаимодействующих и пересекающихся правовых порядков, причем права и обязанности, которыми они обладают в рамках данных правопорядков, могут существенным образом разниться и противоречить друг другу.
Рассогласованность отмечается как между различными уровнями регулирования, так и на одном уровне при пересечении сфер юрисдикций разных правопорядков и даже в рамках одного правопорядка, особенно если он является слишком широко объемлющим60. Например, универсальные международные стандарты в сфере обеспечения прав человека, установленные Всеобщей декларацией прав человека 1948 г., Международным пактом о гражданских и политических правах и Международным пактом об экономических, социальных и культурных правах 1966 г., которые ратифицированы большинством государств мира, получают различную интерпретацию и, соответственно, реализацию в правопорядках
of Polish European Studies. 2014. Vol. 17. P. 25). Отношения между Европейским союзом и национальными правопорядками являются «плюралистическими, а не монистическими; интерактивными, а не иерархическими» (MacCormick N. Questioning Sovereignty: Law, State and Nation in the European Commonwealth. Oxford; N.Y., 1999. P. 118).
59 См.: FassbenderB. The United Nations Charter as Constitution of the International Community // Columbia Journal of Transnational Law. 1998. Vol. 36. P. 529.
60 См.: Rosenfeld M. Op. cit. P. 420.
стран западной демократии и иных правовых традиций, в частности в странах исламского и обычного права. Но даже в рамках в целом однотипной европейской правовой культуры нередки коллизии между решениями Суда ЕС, Европейского суда по правам человека и национальных органов конституционного контроля61.
Причем конфликтность между правопорядками разных уровней имманентна самой тенденции интернационализации правового регулирования. Любой наднациональный или международный (универсальный или региональный) правопорядок потенциально может вступать в противоречие с интегрированными в его рамках национальными правопорядками, ведь, собственно, в целях гармонизации изначально различных национальных правовых систем данный наднациональный или международный правопорядок и создан.
Другая современная тенденция правового регулирования - денационализация права. Многие отношения сегодня упорядочиваются посредством самоорганизации их участников. Поскольку прежде всего это касается тех сфер деятельности, которые носят трансграничный характер (например, Интернет, транснациональные корпорации), соответствующее регулирование осуществляется на международном уровне (lex mercatoria, различные кодексы поведения и стандарты регулирования). Будучи формально подчинены национальным правопорядкам, субъекты такой деятельности сообразуют ее не только (и не столько) с внутригосударственным законодательством, но и (в большей мере) с транснациональным регулированием, представленным правилами, которые разработаны достаточно узким кругом экспертов и поддерживаются благодаря заинтересованности участников данных отношений. В глобальном масштабе формируется целая сеть таких «частных правопорядков». Национальные правопорядки вынуждены считаться с ними и в ряде случаев обеспечивают реализацию их правил мерами государственного принуждения.
Показательным примером является практика «удобного флага», когда государство предлагает услуги по регистрации морских судов, принадлежащих другим странам, под своим флагом в целях снижения издержек международного мореплавания. Фактически
61 cm.: GarlickiL. Cooperation of Courts: The Role of Supranational Jurisdictions in Europe // International Journal of Constitutional Law (ICON). 2008. Vol. 6. No. 34. P. 509-530.
регистрация судов осуществляется частными компаниями, обычно находящимися за пределами государства, предоставляющего флаг. Такие компании объединяются в международные ассоциации, которые вырабатывают общие правила регистрации судов и стандарты безопасности, согласовывают с международными объединениями профсоюзов моряков условия найма команды. Они также сотрудничают с администрациями портов различных государств и координируют с ними системы проверки соблюдения международно признанных стандартов, ведение компьютерных баз данных и применение санкций в виде задержания судов. Таким образом, мореходные качества судов и условия найма команды определяются различными регулирующими органами - публичными и частными, национальными и международными. Ни один из них не имеет безусловной юрисдикции, но администрация порта может применить за нарушение установленных правил санкцию в виде задержания судна62.
Такое саморегулирование, действующее наряду с государственным правопорядком (который становится все более фрагмен-тированным), образует так называемое мягкое право (soft law)63. Формально не являясь обязательными, нормы мягкого права оказывают на соответствующие отношения реальное (и часто и определяющее) регулятивное воздействие64.
Термин «мягкое право» изначально возник для обозначения инструментов гармонизации законодательства государств - членов Европейского союза в тех областях сотрудничества, которые не
62 Подробнее см.: Picciotto S. Constitutionalizing Multilevel Governance? // International Journal of Constitutional Law (ICON). 2008. Vol. 6. No. 3-4. P. 463-465; Murphy D.D. The Structure of Regulatory Competition: Corporations and Public Policies in a Global Economy. Oxford, 2004. P. 45-71.
63 См.: Scott C. Private Regulation of the Public Sector: A Neglected Facet of Contemporary Governance // Journal of Law and Society. 2002. Vol. 29. P. 56; Moran V. The British Regulatory State: High Modernism and Hyper-Innovation. Oxford, 2003.
64 См. : Senden L. Soft Law in European Community Law. Oxford and Portland Oregon, 2004. P. 111-113; Snyder F. Soft Law and the Institutional Practice in the European Community // The Construction of Europe. Essays in Honour of Emile Noël / Ed. by M. Stephen. Dordrecht, 2010. P. 112, 198.
охватываются правом ЕС, имеющим прямое действие (так называемый открытый метод координации)65, а также ряда положений международного права, содержащихся в резолюциях, рекомендациях и коммюнике различных международных организаций, разнообразных стандартах надлежащего поведения, кодексах лучшей практики и т.п.66 Мягкое право известно как в международном публичном, так и международном частном праве67 (к нему принято относить lex mer-catoria68). Позднее данный термин стал использоваться и применительно к внутригосударственному регулированию. Следование нормам мягкого права обеспечивается благодаря взаимной заинтересованности в их соблюдении, а также за счет различных форм социального давления, осуществляемого участниками соответствующих отношений (например, мониторинг состояния дел, репутаци-онная ответственность и т.п.). Эти формы социального давления институционализированы (регулярное предоставление отчетов, формирование «черных списков»), но напрямую не сопряжены с государственным принуждением, хотя нередко оказываются не ме-
69
нее действенными, чем оно .
При этом нормы жесткого и мягкого, частного и публичного, национального и международного права часто оказываются тесно переплетены и в совокупности обеспечивают однонаправленное регулятивное воздействие. В данном отношении весьма показательна рассмотренная выше практика регистрации судов под «удобным флагом». Здесь государственную функцию осуществляют частные компании, они же и регулируют соответствующую деятельность на международном уровне посредством мягкого права (выработанных
65 См.: TrubekD.M., Trubek L.G. Hard and Soft Law in the Construction of Social Europe: The Role of the Open Method of Coordination // European Law Journal. 2005. Vol. 11. No. 3. P. 343-364.
66 См.: Mörth U. Introduction in Soft Law in Governance and Regulation. Cheltenham, 2004.
67 См.: Велижанина М.Ю. Мягкое право: его сущность и роль в регулировании международных отношений: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. М., 2007.
68 См.: DiRobilantA. Genealogies of Soft Law // The American Journal of Comparative Law. 2006. Vol. 54. No. 3. P. 500-501.
69 Подробнее см.: Фогельсон Ю.Б. Мягкое право в современном правовом дискурсе // Журнал российского права. 2013. № 9. С. 46-48.
экспертами и согласованных между компаниями и профсоюзами стандартов и правил), за нарушение которого власти различных государств применяют весьма жесткие санкции.
Дезинтеграция наблюдается и в рамках отдельных национальных правопорядков, являясь следствием более тесного и активного их взаимодействия. Восприятие институтов и норм других правопорядков порождает внутри национальных правовых систем «структурные напряженности». Особенно наглядно это проявляется в Европейском союзе. Право ЕС включается в правопорядки государств-членов, но во многом остается там «инородным телом», своего рода «островом» в традиционных отраслях права, которые становятся некогерентными из-за наличия норм, расходящихся по содержанию и направленности регулирования с принципами, изначально заложенными в их основу. В частности, многочисленные директивы и регламенты ЕС, направленные на защиту прав потребителей, во многих странах (прежде всего в Великобритании) соседствуют с традиционными институтами договорного права, базирующимися на принципах либерализма. Включение положений европейского права в национальные правопорядки часто носит формальный характер без каких-либо попыток интегрировать их с нормами национального
70
права в единое целое .
Таким образом, государственные правопорядки утрачивают свое единство, и приведенное выше кельзеновское определение населения государства как лиц, объединенных общим правопорядком, тоже оказывается не вполне адекватным новой действительности. В современных условиях правопорядок во многом перестает выполнять интегрирующую функцию. Причины этого кроются отчасти в политике мультикультурализма, которая в условиях глобализации стала использоваться в качестве инструмента обустройства мигрантов в принимающем обществе, позволяющего минимизировать для них необходимость интеграции в него. Усугубляет ситуацию и практика социальной государственности, которая проявляется прежде всего в беспрецедентных ограничениях действия принципа свободы
70 См.: Хук ван М. Европейские правовые культуры в контексте глобализации. В честь Андрея Полякова // Коммуникативная теория права и современные проблемы юриспруденции: к 60-летию Андрея Васильевича Полякова. В 2 т. Т. II. Актуальные проблемы философии права и юридической науки в связи с коммуникативной теорией права / Под ред. М.В. Антонова, И.Л. Честнова. СПб., 2014. С. 15-16.
договора во всех сферах правового регулирования и стирании граней между частным и публичным правом71. Законодательства, преследующие цели «всеобщего благоденствия», способствуют возрождению корпоративизма, заменяющего систему, базирующуюся на принципе «rule of law», обеспечивающем всеобщность правового регулирования, что подготавливает условия для возврата к системе обособления отдельных социальных групп как основы социального порядка72. Если Г. Мэйн в свое время характеризовал магистральное направление развития западного права как движение от статуса к договору73, то сегодня оно явно дает «обратный ход» - от договора как основы правового взаимодействия к новому закреплению статусных различий отдельных социальных групп в системе государственного перераспределения социальных благ и обременений.
В самом общем виде все те изменения, которые сегодня претерпевает правовое регулирование, могут быть описаны как «дестабилизация традиционной нормативной иерархии»74. Национальные правопорядки утрачивают свою специфику, автономность и целостность; они находятся в сложных отношениях взаимозависимости с другими национальными, наднациональными и международными правопорядками.
Рассуждения о приоритете или верховенстве какого-либо из конкурирующих правопорядков сегодня непродуктивны. Современному правовому регулированию присущ «гетерархичный характер». Это означает, что «признание деятельности легитимной в соответствии с какой-либо одной системой норм редко является безусловным, оно может быть обойдено или поставлено под сомнение посредством обращения к другой системе норм. Различные виды наднационального и субнационального права создают сложные взаимосвязи между множеством правотворческих и правоприменительных институтов на различных уровнях. Это предполагает как конкуренцию, так и координацию. Между разными, но взаимосвязанными
71 См., например: Selznick Ph. Law, Society and Industrial Justice. N.Y., 1960. P. 244-255; UngerR.V. Law in Modern Society: Towards a Criticism in Social Theory. N.Y., 1976. P. 203.
72 См.: UngerR.V. Op. cit. P. 238.
73 Мэйн Г.С. Древнее право. Его связь с древней историей общества и его отношение к новейшим идеям. М., 2011. С. 134.
74 Picciotto S. Op. cit. P. 461.
регулятивными сетями возникают различные типы сцеплений, однако их калейдоскопический характер затрудняет достижение полной согласованности»75. Это дает частным лицам, как физическим, так и юридическим, возможность лавировать между разными юрисдикци-ями, выбирая наиболее удобную из них76.
Право все более приобретает циркулярную, сетевую структуру. Циркулярность - это взаимозависимость и взаимодействие «между лицами и органами внутри правовой системы в процессе производства и легитимации права»77. Современные правовые системы не имеют линейной структуры и четкой иерархии. Они представляют собой сложное единство «переплетающихся циркулярно-стей», «запутанной иерархии», «странных петель» и лучше описываются понятием сети78. Здесь упор делается на взаимодействии между различными уровнями правовой системы, «когда верхний уровень спускается к нижнему и воздействует на него, в то время как
79 г>
сам определяется этим самым нижним уровнем» . В рамках такой модели структура правовой системы не образует иерархию, «где высшие элементы определяют низшие. Ее следует рассматривать как сеть взаимоотношений, производящих значения с большей или меньшей вероятностью "истины"»80.
Формируется право, «индифферентное к суверенитету и территориальным границам»81, представляющее собой полицентрич-ную систему82. Пределы действия различных нормативных массивов и юрисдикция создающих и применяющих их институтов все чаще определяется не по территориальному принципу, а по сферам отношений, которые порой пересекаются. И следования соответствующим нормам обеспечивается прежде всего взаимной заинтересованностью в этом.
75 Picciotto S. Op. cit. P. 461.
76 См.: Braithwaite J., DrahosP. Forum-shifting and Contests of Principles // Global Business Relation. Cambridge, 2000. P. 564.
77Хук ванМ. Право как коммуникация. СПб., 2012. С. 153.
78 См.: там же. С. 156-157.
79 Kerchove M. van de, Ost F. Legal System Between Order and Disorder. Oxford, 1994. P. 69. Цит. по: Хук ван М. Право как коммуникация. С. 152.
80 Хук ван М. Право как коммуникация. С. 157.
81 Фогельсон Ю.Б. Указ. соч. С. 50.
82 См.: Bell T.W. Polycentric Law // Humane Studies Review. Winter 1991/92. Vol. 7. No. 1 // URL: http://osf1.gmu.edu/~ihs/w91issues.html (дата обращения: 30.01.2015).
Причем правопорядок больше не конституирует относительно замкнутое, обособленное и единое сообщество, он просто регулирует определенную сферу отношений, в поддержании которых заинтересованы их участники, будучи одновременно вовлечены и в другие отношения, и соответственно подчинены другим правопоряд-кам. Не случайно глобализацию называют «новым Средневековьем»83, когда (безусловно, на новом уровне развития) воспроизводятся некоторые черты средневекового общества и права. В Средние века «человек жил в условиях множественности правовых систем, каждая из которых управляла одним из частично пересекающихся друг с другом сообществ, членом которого был этот человек»84. Индивидуальная свобода заключалась главным образом в «мобильности, то есть способности передвигаться из одного сообщества в другое или обращаться к одному сообществу за защитой от другого»85. Чем больше было таких корпораций, к которым человек потенциально мог принадлежать, и чем проще становилось переходить из одной в другую и лавировать между ними, тем выше был уровень свободы в обществе.
Ситуация, складывающаяся сегодня, в чем-то аналогична средневековой. И в сложные сети современного правового регулирования все сложнее вписывать национальное государство в его традиционном социологическом понимании. Некоторые исследователи полагают, что организация политической жизни, основанная на суверенитете и территориальной обособленности, была возможна только на определенной стадии развития человечества86. Г. Морген-тау утверждает, что государство не является ни единственной, ни основной формой политического сообщества. Вполне вероятно, что национальное государство будет заменено более крупным объединением иной природы, которое окажется более адекватным современным условиям. Возможно, как ответ на вызовы глобализации
83 См.: Бек У. Что такое глобализация? С. 197; ФогельсонЮ.Б. Указ.соч. С. 50; он же. Мягкое право и верховенство права // Журнал российского права. 2014. № 11. С. 24, 31.
84 Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1998. С. 370.
85 Там же. С. 369.
86 См.:MurphyA.B. The Sovereign State System as Political-Territorial Ideal. Historical and Contemporary Considerations // State Sovereignty as Social Construct / Ed. by T.J. Biersteker and C. Weber. Cambridge, 1996. P. 91.
возникнет некоторая наднациональная организация в качестве всемирного правительства87. С точки зрения сторонников функционализма, государства в условиях глобализации не утрачивают суверенитет, понимаемый как наличие юридических полномочий осуществлять те или иные действия, просто государственный суверенитет становится все менее значим88. «Функционализм ориентирован на создание нового мирового порядка, в рамках которого суверенные государства занимают последнее место»89. Плотная сеть транснациональных организаций и действий постепенно преодолевает прежние политические границы и объединяет разные политические сообщества90. Более того, некоторые авторы полагают, что именно государственный суверенитет представляет основную угрозу международному сообществу, формируемому различными транснациональными акторами, действующими в целях осуществления функций, необходимых для его жизнедеятельности91. Конечной точкой развития в данном направлении явится «совершенно децен-трированное мировое сообщество, распадающееся на неупорядоченное множество самовоспроизводящихся и самоуправляемых функ-
92
циональных систем» .
Можно ли каждую из таких «самовоспроизводящихся и самоуправляемых функциональных систем», которая представляет собой «относительно централизованный правопорядок», рассматривать как государство, даже исключительно в его кельзеновском смысле? Или в эпоху глобализации вообще следует отказаться от понятия государства как от «полюбившегося нам, но утратившего функциональное назначение реликта старой Европы»93? Все эти вопросы вряд ли имеют однозначный ответ. И, к сожалению, их уже не удастся обсудить с Л.С. Мамутом. А ведь он живо интересовался новейшими интерпретациями государства, хорошо понимая, что в
87 См.: Morgenthau H.J. The Intellectual and Political Functions of Theory // International Theory. Critical Investigation / Ed. by J. Der Derian. Basingstoke, 1995. P. 50.
88 См.: Czaputowicz J. Op. cit. P. 18.
89 Brown Ch. Understanding International Relations. N.Y., 2001. P. 136.
90 См.: Czaputowicz J. Op. cit. P. 18.
91 Ibid. P. 17.
92Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. С. 225.
93 Там же. С. 225.
условиях глобализации «возможно радикальное преображение способов организации, принципов структурирования публичной власти
94
и, соответственно, государственности» .
Библиография
Бек У. Космополитическое общество и его враги // Журнал социологии и социальной антропологии. 2003. Том VI. № 1.
Бек У. Что такое глобализация? М., 2001.
Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1998.
Велижанина М.Ю. Мягкое право: его сущность и роль в регулировании международных отношений: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. М., 2007.
Государство: многомерность восприятия (к 80-летию профессора Л.С. Мамута). М., 2009.
Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 2004.
Кельзен Г. Право, государство и справедливость в чистом учении о праве // Правоведение. 2013. № 2.
Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. / Пер с нем. М.В. Антонова и С.В. Лезова. СПб., 2015.
Кельзен Г. Чистое учение о праве: введение в проблематику науки о праве // Ганс Кельзен: чистое учение о праве, справедливость и естественное право. СПб., 2015.
Лазерсон М. Национальность и государственный строй. Юридико-поли-тические очерки. Пг., 1918.
Мамут Л.С. Государство в ценностном измерении. М., 1998.
Мамут Л.С. Народ в правовом государстве. М., 1999.
Мамут Л.С. Сетевое государство? // Государство и право. 2005. № 11.
Мэйн Г.С. Древнее право. Его связь с древней историей общества и его отношение к новейшим идеям. М., 2011.
Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 2000.
Фогельсон Ю.Б. Мягкое право в современном правовом дискурсе // Журнал российского права. 2013. № 9.
Фогельсон Ю.Б. Мягкое право и верховенство права // Журнал российского права. 2014. № 11.
Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб.,
2001.
Хабермас Ю. Кризис Европейского союза в свете конституционализации международного права. Эссе к конституции Европы // Хабремас Ю. Эссе к конституции Европы. М., 2013.
Хук ван М. Европейские правовые культуры в контексте глобализации. В честь Андрея Полякова // Коммуникативная теория права и современные проблемы юриспруденции: к 60-летию Андрея Васильевича Полякова. В 2 т. Т. II.
94 Мамут Л.С. Сетевое государство? С. 6.
Актуальные проблемы философии права и юридической науки в связи с коммуникативной теорией права / Под ред. М.В. Антонова, И.Л. Честнова. СПб., 2014.
Хук ван М. Право как коммуникация. СПб., 2012.
Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сборник переводов. Вып. 2. М.,
1988.
Bell T.W. Polycentric Law // Humane Studies Review. Winter 1991/92. Vol. 7. No. 1 // URL: http://osf1.gmu.edu/~ihs/w91issues.html.
Bogdandy von A. Pluralism, Direct Effect, and the Ultimate Say: On the Relationship between International and Domestic Constitutional Law // International Journal of Constitutional Law (ICON). 2008. Vol. 6. No. 3-4.
Braithwaite J., Drahos P. Forum-shifting and Contests of Principles // Global Business Relation. Cambridge, 2000.
Brown Ch. Understanding International Relations. N.Y., 2001.
Czaputowicz J. Sovereignty in Theories of European Integration and the Perspective of the Polish Constitutional Tribunal // Yearbook of Polish European Studies. 2014. Vol. 17.
Di Robilant A. Genealogies of Soft Law // The American Journal of Comparative Law. 2006. Vol. 54. No. 3.
Garlicki L. Cooperation of Courts: The Role of Supranational Jurisdictions in Europe // International Journal of Constitutional Law (I CON). 2008. Vol. 6. No. 3-4.
Fassbender B. The United Nations Charter as Constitution of the International Community // Columbia Journal of Transnational Law. 1998. Vol. 36. No. 3.
Kerchove M. van de, Ost F. Legal System Between Order and Disorder. Oxford, 1994.
Krabbe H. Die Lehre der Rechtssouveränität. Beitrag zur Staatslehre. Groningen, 1906.
MacCormickN. Questioning Sovereignty: Law, State and Nation in the European Commonwealth. Oxford, 1999.
Moran V. The British Regulatory State: High Modernism and Hyper-Innovation. Oxford, 2003.
Morgenthau H.J. The Intellectual and Political Functions of Theory // International Theory. Critical Investigation / Ed. by J. Der Derian. Basingstoke, 1995.
Mörth U. Introduction in Soft Law in Governance and Regulation. Cheltenham, 2004.
Murphy A.B. The Sovereign State System as Political-Territorial Ideal. Historical and Contemporary Considerations // State Sovereignty as Social Construct / Ed. by T.J. Biersteker and C. Weber. Cambridge, 1996.
Murphy D.D. The Structure of Regulatory Competition: Corporations and Public Policies in a Global Economy. Oxford, 2004.
Picciotto S. Constitutionalizing Multilevel Governance? // International Journal of Constitutional Law (ICON). 2008. Vol. 6. No. 3-4.
Rosenfeld M. Rethinking Constitutional Ordering in an Era of Legal and Ideological Pluralism // International Journal of Constitutional Law (ICON). 2008. Vol. 6. No. 3-4.
Scott C. Private Regulation of the Public Sector: A Neglected Facet of Contemporary Governance // Journal of Law and Society. 2002. Vol. 29. No. 1. Selznick Ph. Law, Society and Industrial Justice. N.Y., 1960. Senden L. Soft Law in European Community Law. Oxford, 2004. Snyder F. Soft Law and the Institutional Practice in the European Community // The Construction of Europe. Essays in Honour of Emile Noel / Ed. by M. Stephen. Dordrecht, 2010.
Trubek D. M., TrubekL.G. Hard and Soft Law in the Construction of Social Europe: The Role of the Open Method of Coordination // European Law Journal. 2005. Vol. 11. No. 3.
Unger R.V. Law in Modern Society: Towards a Criticism in Social Theory. N.Y., 1976.
Walker N. Beyond Boundary Disputes and Basic Grids: Mapping the Global Disorder of Normative Orders // International Journal of Constitutional Law (ICON). 2008. Vol. 6. No. 3-4.
