CC BY
41УДК 323; 140.8; 327 Екатерина НАРОЧНИЦКАЯ
Государство и вызов сепаратизма: между сецессией, автономией и новым регионализмом
Аннотация. В статье обращается внимание на появление нового теоретико-идеологического измерения темы сепаратизма, связанного с разногласиями вокруг перспектив института государства и будущего мироустройства в целом. Рассматриваются дискуссионные аспекты политического термина «сепаратизм», а также амбивалентные соотношения между сепаратизмом, сецессионизмом, автономизмом и евроре-гионализмом. Проводится сравнительный анализ сходств и принципиальных различий автономизма и сепаратизма как двух альтернативных стратегий решения сходных конфликтов.
Ключевые слова: сепаратизм, сецессионизм, автономизм, сецессия, автономия, легальный сепаратизм, законный сепаратизм, незаконный сепаратизм, европейский регионализм.
Тема сепаратизма не только политически остра, конфликтогенна и эмоционально нагружена. В наше время она приобрела теоретико-идеологическое измерение, которого у нее не было или почти не было прежде. Политическая карта мира менялась во все эпохи, возникали сепаратистские притязания, порождавшие споры и вооруженную борьбу. Но речь шла в основном об отделении конкретных территорий от конкретных государств. Нормативный компонент в этих конфликтах стал более заметен с появлением сталкивающихся принципов «права на самоопределение» и «территориальной целостности». Но на общий теоретический и идеологический уровень проблема отношения к сепаратизму по-настоящему вышла лишь совсем недавно, в конце ХХ — начале ХХ! вв.
Произошло это в результате взрывного распространения дискурса о глобализации, прежде всего в его ультралиберальной (а также левой) версиях, теорий отмирания государства, сетевого общества и иных взаимосвязанных идейно-ценностных сдвигов, ассоциируемых с понятием «постмодерн». В русле этого мегатренда в мировоззрении и общественных исследованиях немало политологов поддержало, среди прочего, тезис о неодолимой тенденции к государственному дроблению. По подобным прогнозам, уже в обозримом будущем число государств, если и не достигнет 1000, как предрекал
Информация об авторе: НАРОЧНИЦКАЯ Екатерина Алексеевна — ведущий научный сотрудник ИНИОН РАН, директор Центра исследований и аналитики Фонда исторической перспективы, кандидат исторических наук, главный редактор портала «Перспективы» и сетевого научного журнала «Перспективы. Электронный журнал»; [email protected].
еще в 1982 г. футуролог Дж. Нейсбит [1], то как минимум удвоится либо утроится. Притом их номинальному умножению должна сопутствовать все большая эрозия самих государственных институтов и делений. Одновременно в политической философии начал разрабатываться не существовавший до 1990-х годов концепт «права на сецессию».
В логике мировоззрения и проекта постмодерна сепаратизм «реинтерпретируется» и предстает в по-новому двойственном парадоксальном образе. По отдельности любое такое движение считается анахронизмом на фоне движения к «глобальному сетевому будущему». Но отдельные из них могут встречать сочувствие, особенно те, которые ослабляют крупные державы, воспринимаемые, как Россия или Китай, оплотами этатизма, суверенитета и других «традиционных ценностей». В совокупности же все всплески сепаратизма могут трактоваться как веление времени — инструмент, выполняющий роль, далекую от собственных целей сепаратистов. В сепаратизме с его дестабилизирующим потенциалом видят — и не без оснований — одну из движущих сил разрушения (в постмодернистской терминологии деконструкции) «изживающих себя» государств, наций, крупных культурно-ценностных систем, других исторически преемственных социальных структур и опирающейся на них мировой политической архитектуры. На этой почве возникла новая, полагающая себя интеллектуальным авангардом категория сторонников сепаратизма как глобального явления. Некоторые из них называют его даже «главным сюжетом» наступившего столетия, сулящим вывести на новую ступень прогресса общественное устройство [2].
Полемика с таким видением векторов мирового развития — идеологически заданным и, на наш взгляд, в любом случае во многом ошибочным — не относится к теме данной статьи. Отметим лишь, что подход к сепаратизму в целом и его конкретным случаям в частности отныне глубоко вплетен в общий контекст мировоззренческих противоречий, разногласий в отношении будущего государства и борьбы вокруг моделей мироустройства.
Сказанное выше имеет отношение и к базовым понятийным проблемам, возникающим при анализе сепаратизма. Рассматривая это явление в современном мире, стоит начать именно с обсуждения того, что есть сепаратизм и что им не является. Актуальным этот вопрос делают некоторые спорные моменты и разноголосица в употреблении термина.
О терминах и определениях
Большинство словарей и энциклопедий определяют сепаратизм максимально широко — как взгляды, действия или стремления, направленные на «обособление от кого-либо или чего-либо». Основания к тому дает этимология слова — от латинского separare (отделять/ся). Сложнее обстоит дело с его эволюцией в ходе истории и восприятием в общественном сознании.
Наименование «сепаратисты» получило хождение в XVI-XVII вв. в Англии, где так назвали пуритан, отколовшихся от официальной церкви. Именно такие сепаратисты
создали за океаном первые поселения Новой Англии, которая стала колыбелью США и неслучайно считается корневым символом американской идентичности. Слово «сепаратисты» как обозначение «отцов-пилигримов», а также разных протестантских общин широко употребляется в англо-американской литературе. В других языках, за исключением религиоведения, оно в этом частном значении не распространено.
И все же ассоциация понятия «сепаратизм» с областью религии — и хронологически в первую очередь именно с ней — была характерна для всего европейского (в широком смысле) культурного пространства. Например, в русских дореволюционных изданиях сепаратизм определялся как «желание отпасть от церкви или от государства для образования отдельного общества, религиозного или политического» (энциклопедический словарь Ф.Ф. Павленкова [3]); «стремление отделяться от большинства; отщепенство в делах веры или политических, раскол, ересь» (словарь иностранных слов А.Н. Чудинова [4]).
По мере утверждения секуляризма именно «политические дела» отодвигали религиозные и становились основными сферами применения понятия «сепаратизм». Центральное место заняло измерение, связанное с государственностью, с политическим контролем территориального пространства. В основе этого лежали планетарные явления, характерные для большей части ХХ столетия (так называемого «короткого ХХ века»). Прежде всего — беспрецедентное расширение роли государства в жизни общества; подъем национальной идеи и идеологии национализма; невиданное по масштабам столкновение конфликтующих проектов — национальных и блоковых, геополитических и идеологических; глобальные перекройки политической карты в результате двух мировых войн и деколонизации; интенсивное развитие международного права, причем как права преимущественно межгосударственного. Все это актуализировало и кристаллизовало главное значение понятия «сепаратизм» в политическом языке, привычное и общеизвестное. Говоря кратко, это движение за отделение от государства его части.
С конца ХХ в. в понятие «сепаратизм» все чаще стало вкладываться гораздо более множественное содержание. Само слово вошло в моду (соответствуя, очевидно, духу постмодерна с его посылом к дроблению и индивидуализации) и начало употребляться в любых контекстах, в том числе не свойственных ему ранее. В разных дисциплинах и соответствующих словарях появились свои прикладные определения термина — социологическое, экономическое и т.д.
Возникли и всевозможные новые «сепаратизмы с прилагательными»: «гендерный сепаратизм», «социальный сепаратизм», «правовой сепаратизм», «административный сепаратизм», «электоральный сепаратизм», «парламентский» и «межпарламентский», «системный сепаратизм», «внутренний сепаратизм», а также земельный, финансовый, бюджетный, торгово-продовольственный, лесной, рыбный и проч. Весь этот набор неологизмов, как утвердившихся, так и «пробных», требует прежде всего дифференциации и соотнесения их смысла. Многие из них являются не более чем вольными метафорами. И хотя метафоры в социально-гуманитарной мысли иногда выполняют ценную аналитическую функцию, это не всегда так. Те «сепаратизмы с прилагательными», ко-
торые даже не подразумевают сколько-нибудь внятных критериев применения, лишь затемняют реальный характер описываемых явлений.
Другие, например, «феминистический сепаратизм», «социальный сепаратизм» или «этнический сепаратизм» в непривычном значении отдельного этнического самоопределения могут быть логически корректны. Но важно понимать, что если внешне схожие термины относятся к разным, тем более разнородным, аспектам социальной действительности, то и обозначаемые ими явления надо рассматривать соответственно (избегая, например, ассоциации «сепаратного» этнического самоопределения казаков или русин с политическим сепаратизмом на этнической почве).
Данная статья посвящена сепаратизму в главном и общепонятном политическом значении этого слова — сепаратизму, оспаривающему суверенитет государства над частью его территории изнутри, или сепаратизму территориально-политическому.
Универсально принятого международно-правового определения сепаратизма не существует. Нет в международном праве и корпуса положений, прямо говорящих об этом явлении. Одним из первых международных документов, использующих понятие «сепаратизм», является Шанхайская конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом, подписанная в 2001 г. 6 странами-участницами ШОС. Но приведенная в ней дефиниция носит подчеркнуто рабочий, прикладной характер — «для целей данной конвенции». Под сепаратизмом в данном случае понимается его вооруженная разновидность: «деяние, направленное на нарушение территориальной целостности государства, в том числе на отделение от него части его территории, или дезинтеграцию государства», причем «совершаемое насильственным путем» [5].
Одним из примеров научного определения может служить формулировка американского профессора Дональда Горовица: обособление группы «населения, главным образом на этнической и религиозной основе, выход этой группы и ее территории из-под юрисдикции более крупного государства, частью которого она является, с последующим образованием нового государства» [6]. В варианте директора Института этнологии РАН академика Валерия Тишкова «сепаратизм — это требование суверенитета и независимости для этнически обозначенной территории, и это требование направлено против государственной власти страны проживания» [7].
Уточним, что этнический либо конфессиональный элемент и тем более мотив не обязателен для стремления к сецессии — в прошлом и настоящем можно найти достаточно примеров иного рода. Но он действительно наиболее типичен для сепаратистских движений новейшего времени. Еще один важный нюанс, который подразумевается, но часто выпадает из формулировок: сепаратизм подразумевает импульс к отделению, исходящий изнутри государства, а не извне.
Между тем есть и иная довольно давняя традиция употребления термина «сепаратизм» в территориально-политическом смысле, которая в последнее время переживает ренессанс.
Современные словари (особенно онлайновые) и многие авторы научных публикаций, ориентируясь, в частности, на стандарт, принятый в англоязычной политологии, предпочитают определять сепаратизм (в территориально-политической сфере) двойственно — как совокупность любых движений и за отделение от государства, и за предоставление части страны автономии, причем необязательно даже «очень широкой автономии» [8]. Именно ссылаясь на эту тенденцию и следуя ей, политический географ Федор Попов, автор содержательной монографии «География сецессионизма в современном мире», тоже называет сепаратизмом любое «стремление к обособлению части территории государства». Одновременно сам он совершенно справедливо проводит четкую грань между двумя вариантами «стремления к обособлению» — автономизмом и сецессионизмом. (Последний в свою очередь распадается на индепендизм, подразумевающий образование отдельного государства, и ирредентизм, с присоединением к другому государству) [9].
Исходя из потребности в отдельном обозначении движений за смену суверенитета, Ф. Попов призывает к введению в широкий оборот слова «сецессионизм», поскольку оно, на его взгляд, в отличие от «сепаратизма», лишено двусмысленности. Однако «сецессионизм» — всего лишь синоним «сепаратизма», давно и хорошо известный, во всяком случае аудитории, знакомой с европейскими языками, только гораздо менее распространенный. Он вполне имеет право на существование, но хотя бы из-за трудно-произносимости едва ли предпочтительнее своего общепринятого аналога в его привычном и общепонятном смысле.
Притом аналогично «сепаратизму», «сецессионизм» и «сецессия» издавна имеют иные значения, производные от этимологического корня Бесе^ («ухожу»). Точно так же эти термины традиционно применяются к религиозным схизмам, прежде всего к размежеванию течений внутри протестантизма. Есть у них и свои специфические частные значения (например, в историографии античности «сецессии» — это массовые уходы плебса из древнего Рима; в Германии и Австрии так принято именовать венскую школу арт-нуво и т.д.).
Более того, современный бум образных неологизмов в социальных науках и аналитике уже породил, как и в случае с «сепаратизмом», длинный ряд метафорических «се-цессий с прилагательными», среди которых социальная, экономическая, административная, электоральная и прочие. Наконец, даже просто «сецессию» и «сецессионизм» (без всяких прилагательных) тоже иногда ассоциируют не только с отделением от государства, но и с получением автономии, как это делает, например, Д. Горовиц [10].
Следовательно, проблему четкости и однозначности даже в сугубо территориально-политическом контексте термин «сецессионизм», к сожалению, решить едва ли способен. Вместе с тем «сепаратизм» как таковой, без пояснительных слов, отождествляется в этой сфере, что бы ни писали словари, в целом с претензией на выход из состава государства и не иначе. Именно так воспринимается это понятие (отнюдь не только в России, а повсюду) в общественном сознании и политическом языке, а это невозможно и неправильно игнорировать. Но главное состоит не в выборе «лучшего» из двух взаи-
мозаменяемых синонимов (сецессионизм и сепаратизм). В конце концов подавляющее большинство общественно-научных категорий далеки от кристальной четкости и трактуются отчасти по-разному.
Суть в другом: насколько правомерно объединять движения за отделение с автономистскими проектами в одно явление, почему это происходит и что из этого следует? Мы специально остановились на терминологических изменениях именно потому, что они подводят к этим вопросам. Ответ на них не столь прост, как может показаться на первый взгляд. Между тем с ним тесно связана политическая, юридическая, моральная оценка сепаратизма и понимание политико-философского аспекта этой проблематики.
Сецессия и автономия
Отметим сразу, что под автономией здесь условно понимается весь спектр возможных (формальных и фактических) автономных статусов в рамках единого государства, как унитарного, так и федеративного.
На какие же доводы или логические посылки опирается и может опираться расширительное толкование сепаратизма и его частичное отождествление с автономизмом?
Во-первых, сепаратистские и автономистские движения в современном мире обычно оперируют близкими идеями этнонационализма или этнорегионализма. Конечно, причины, мотивы, обоснования этих движений многообразны и в каждом случае образуют уникальную комбинацию. Это отдельная дискуссионная тема, которую мы здесь не затрагиваем. Но, независимо от «драйверов», сепаратизм и автономизм обычно оказываются двумя альтернативными стратегиями решения одних и тех же либо однотипных противоречий и конфликтов). В этом смысле они имеют единую почву и единый контекст.
Во-вторых, основанием для стирания грани между автономизмом и собственно сепаратизмом (сецессионизмом) кажется то, что в реальной общественной жизни эта грань подвижна и размыта. В действительности, подвижность и даже ситуативность нередко наблюдается в позициях политических субъектов (акторов) — носителей таких идей. Большинство движений, кроме совсем мелких или ультрарадикальных, не монолитны, а состоят из фракций разной ориентации, влияние которых меняется, как меняются со временем их собственные взгляды и общеполитический контекст. Автономистские стремления перерастают в планы отделения и наоборот.
Примеров таких трансформаций достаточно — и растянутых во времени, и скорых. Партия Уэльса, возникшая в 1920-х годах, в то время не претендовала даже на самоуправление, ограничиваясь задачей уберечь от исчезновения валлийский язык. С 2003 г. среди декларируемых ею целей — превращение «со временем в независимую страну», «независимый Уэльс как полноправный член Европейского союза» и т.п. [11]. (Впрочем, с главной страницы партийного сайта лозунг «независимость Уэльса в составе Европы, с получением членства в ООН» исчез сразу после неудачи шотландского референдума 2014 г.)
Баскская националистическая партия (БНП), наоборот, создавалась в конце XIX в. для борьбы за воссоединение и независимость всех населенных басками земель. Затем в ее руководстве надолго возобладали сторонники курса на автономию. В послефран-кистской Испании БНП стала главной правящей партией в автономной Стране Басков и в течение десятилетий не выходила за рамки умеренной программы, в согласии с испанской Конституцией. Новый разворот наметился в 1998 г., когда БНП подписала пакт с более радикальными баскскими организациями и поддержала стратегическую установку на «достижение суверенитета».
Лига Севера, возникнув как автономистское, регионалистское движение, в 1996 г. выступила с призывами к отделению северных регионов, организовала референдум, символически провозгласила «независимую Паданию» и даже провела неофициальные выборы в ее «парламент». Все это не имело реальных последствий и не помешало лидерам Лиги Умберто Босси и Роберто Кальдероли в 2000-х годах занимать в кабинетах С. Берлускони пост министра по вопросам институциональной реформы и деволюции (с 2008 г. — по вопросам реформы федерализма). Большая часть входящих в Лигу Севера региональных лиг и неформальных фракций не разделяет сепаратистских идей. А вот Лига Венето стала одним из инициаторов состоявшегося в марте 2014 г. электронного референдума о независимости региона. (По данным организаторов, в референдуме приняли участие 63 % имеющих право голоса жителей региона, и почти 90% из них высказались «за создание независимой, суверенной, федеративной Республики Венето» [12].)
В-третьих, сами организации, ратующие за отделение, не применяют к себе понятие «сепаратизм» или даже прямо отвергают его, как негативное, акцентирующее идею разделения и подход с позиций «материнского» государства. На своих сайтах, в документах и деятельности они идентифицируют себя и себе подобных исключительно с помощью позитивно окрашенных понятий: «индепендисты», «борцы за свободу», «суверенисты», «выступающие за самоопределение» и т.п.
Самоназвание «суверенисты»/«суверенистское движение» (как и понятие «самоопределение») в принципе амбивалентно, поскольку концепт суверенитета эволюционирует и трактуется по-разному. Отсылка к нему неизбежно оставляет открытым вопрос о форматах реализации суверенитета, который, согласно некоторым, довольно широко принятым представлениям, может и делиться, и делегироваться. Такая самоидентификация смягчает конфликт с центральным правительством и во многих отношениях облегчает участие в политическом процессе.
Она также открывает широкое поле для маневрирования между моделями автономии и сецессией. И речь не обязательно идет просто о тактической риторике. У идеологов этнорегиональных движений появляется возможность на самом деле уходить от выбора по самому чувствительному и ключевому вопросу об отделении. Нередко предлагается промежуточный вариант «конфедерации» либо изобретаются новые неопробованные статусы. Например, квебекские суверенисты, как они себя называют, в ходе обоих референдумов о статусе провинции (1980 и 1995 гг.) ставили на голосование не «отделение», не «создание независимого государства», а «суверенитет-ассоциацию»
и «суверенитет-партнерство». Балтийская республиканская партия (реорганизовавшаяся в 2005 г. в Калининградское региональное общественное движение «Республика») предлагала сделать Калининградскую область «ассоциированным» субъектом РФ. В проектах итальянской Лиги Севера фигурировала среди прочего «свободная ассоциация Севера, Центра и Юга». В каких случаях и в какой степени это всего лишь эвфемизмы, надо рассматривать конкретно.
Итак, многие территориально-политические движения в зависимости от обстоятельств либо избегают ясно формулировать свою цель, либо манипулируют той или иной риторикой, либо реально мутируют от автономизма к сепаратизму и обратно. Но стоит обратить внимание: данный факт также не доказывает, что нет принципиального различия между самими этими типами проектов. (Одни и те же субъекты (в любой сфере) могут переходить от одних состояний и действий к противоположным — скажем, от войны к миру, от преступления к соблюдению закона, от порядка к хаосу и т.д.; антитезы при этом остаются антитезами).
В-четвертых, в определениях, по-видимому, сказывается влияние давней словарной традиции ассоциировать сепаратизм с автономией. Но такая ассоциация относится к сепаратизму в самом широком значении «обособления вообще» и к философской категории «автономия», означающей «независимость», «самостоятельность», «отдельность». Правильно ли механически переносить эту традицию на сепаратизм в узком, политическом смысле — отделение от государства — и на автономию как субгосударственный статус, кардинально отличный от государственного, международно-субъектного? Не есть ли это смешение значений понятия, принадлежащих к разным сферам, об ошибочности которого упоминалось вначале?
Обратимся теперь к аргументам против смыслового и терминологического объединения сепаратизма (сецессионизма) с автономизмом. По существу, речь идет о том, насколько фундаментальной остается грань между сецессией и автономией в современном мире с его уровнем международных и транснациональных взаимосвязей.
Первое. В отличие от автономии, проект выхода из состава государства бросает капитальный и многоплановый вызов данному государственному образованию. Как отмечает В. Тишков, «сецессия (раздел) — всегда серьезное перераспределение ресурсов и власти» [13]. Стоит добавить, что перераспределение ресурсов затрагивает не только государственный аппарат и элитные группы, но и общество в целом. Оно распространяется, прямо и опосредованно, на самые разные сферы от экономики и безопасности до культуры, причем учитывать надо и краткосрочные, и долгосрочные, и кумулятивные эффекты. Отделение части территории, с ее населением, рынком, природными богатствами, инфраструктурой и т.д. неизбежно меняет конкурентные позиции разного рода общественных субъектов — от политических и экономических элит до этнокультурных групп. Изменение это всегда многоплановое, сложное, противоречивое — потери одних не означают автоматически приобретения других, выигрыш может доставаться третьим, внешним силам либо в проигрыше в итоге могут оказываться все, — но это уже иная тема.
Второе. В плане межэтнических/межнациональных отношений, с которыми так часто связан феномен сепаратизма, типичными следствиями сецессии являются дальнейшая актуализация этой сферы и нарастание напряженности. Как подчеркивает профессор Стокгольмской школы экономики Ян Тулберг, «отделение неизбежно обостряет межгрупповые различия» [14].
Этот эффект наблюдается и в новообразованных государствах, где часто встает проблема вторичной сецессии собственных меньшинств, и в «материнских», где из-за отпадения одних групп может нарушаться относительно гармоничный баланс между другими группами.
С распадом СССР не только 25 миллионов русских остались за пределами России, но и резко актуализировались внутренние межэтнические и региональные расколы в новых государствах. Именно таков был в главном алгоритм вооруженных конфликтов на постсоветском Кавказе и в Приднестровье. Подобное происходило и на Балканах, где в результате расчленения СФРЮ полтора миллиона сербов оказались на территории Боснии и Герцеговины и более 500 тыс. в Хорватии.
Большинство этноконфликтологов критически настроены к отделению как модели решения этнических конфликтов, предупреждая, что «сецессия почти никогда не решает этих проблем (этнического конфликта и насилия), но, напротив, может усугубить их» [15].
В жестком или мягком варианте, в большем или меньшем масштабе, воспроизведение этнических трений при отделении почти неизбежно. В Квебеке, например, в конце ХХ в. проживали (помимо индейских общин и иммигрантов) более 700 тыс. англоязычных канадцев. При этом 1 млн. франкоканадцев расселены в других провинциях Канады, и, по мнению многих, в случае отделения Квебека их статус, влияние и культурно-языковые гарантии скорее всего пострадали бы [16].
Сходные негативные эффекты потенциально содержит и автономия как модель решения этнических конфликтов — о ее плюсах и минусах в профессиональной литературе давно идет спор [17]. Однако выраженность подобных эффектов в случае сецессии бывает намного больше. Кроме того, в последнем случае изменение межэтнического и межконфессионального баланса может вызвать цепную реакцию уже на региональном, международном уровне. На все это неоднократно обращали внимание, помимо этноконфликтологов, специалисты по афро-азиатским странам, где особенно сильно выражены этнокультурные и конфессиональные разломы. Яркой иллюстрацией тут служит динамика нарастающей дестабилизации Ближнего и Среднего Востока.
Третье. Реконфигурация межгосударственных границ неизбежно меняет, иногда принципиально, международный баланс сил и геополитический расклад в окружающем регионе. В предельном варианте реализация сепаратистского проекта может иметь последствия планетарного масштаба, как это было с роспуском СССР.
Четвертое. Перспектива сецессии с высокой вероятностью отвергается центральной властью и остальной частью населения как неприемлемая, как правило порождая острый конфликт «с нулевой суммой». Лишь в единичных случаях государства соглашались на утрату части территории вне экстраординарного контекста. В основном же это происходило в ситуации либо военного поражения, либо крупных гео- и социопо-литических реконфигураций, таких как деколонизация, перекройка карты на исходе двух мировых войн или самоликвидация коммунизма.
Подавляющее большинство попыток сецессии встречало жесткое противодействие, будь то в автократиях или модельных странах либеральной демократии. В середине XIX в. силой было подавлено стремление нескольких кантонов выйти из состава Швейцарии. Аналогичное решение 11 южных штатов США, на легальности которого до сих пор периодически настаивают некоторые американские юристы и историки, вылилось в Гражданскую войну 1861-1865 гг. В 1868 г. Верховный суд окончательно закрепил принцип нерушимости Союза США.
В наше время готовность вести переговоры о реальной перспективе сецессии продемонстрировали лишь британские власти в случае с Шотландией и Канада по отношению к Квебеку. Но эта позиция является исключением и для Запада. Дания резко отрицательно отреагировала на активизацию в 2000-х годах фарерского сепаратизма. Политический класс Валлонии остается непреклонным противником отделения Фландрии. Жесткую позицию по каталонскому вопросу занимает Мадрид.
Пятое. Именно вопрос сецессии, с его высокой ценой, обладает максимальной мобилизующей способностью и мотивирует обе стороны конфликта на применение любых средств вплоть до вооруженного насилия. Казус борьбы с оружием в руках под лозунгами автономии нам отыскать не удалось ни в одной справочной базе по таким движениям. (Приходящий на ум украинский конфликт генетически имеет совсем иную природу [18]). Напротив, сепаратизм во второй половине XX в. был главным источником вооруженного противоборства: почти 70% из более чем 20 млн. жертв войн и восстаний после 1945 г. погибли конфликтах на этой почве. Неоднократно борьба центральных правительств с вооруженными сепаратистами сопровождалась гибелью сотен тысяч человек. Партизанская война «тамильских тигров» против властей Шри Ланки стоила жизни примерно 40 тыс. гражданских лиц. Самое большое число терактов до подъема исламского радикализма тоже совершалось под флагом борьбы за независимость. На счету нескольких десятков таких групп не менее 100 тыс. погибших и раненых; число жертв одной только Курдской рабочей партии до ее отказа от сепаратизма и насилия — более 35 тыс. [19]
Кроме того, сепаратизм, допускающий вооруженный путь реализации своей цели, всегда притягивает особую категорию людей, склонных к войне и насилию. В итоге, как отмечал Д. Горовиц, быстро происходит радикализация всего движения, а умеренных лидеров типа Ибрагима Руговы сменяют боевики и террористы типа создателя Освободительной Армии Косово Хашима Тачи [20].
Разумеется, сепаратизм может проявляться и достигать своих целей и в сугубо мирном русле. Но в целом по конфликтогенности и потенциальному дестабилизирующему эффекту он несравним с автономизмом.
Шестое. Все сказанное выше определяет несопоставимость сепаратистских и автономистских устремлений с точки зрения потенциально связанных с ними конфликтов в плане безопасности — локальной, региональной, международной.
Седьмое. Принципиально отличается правомочность автономизма и сепаратизма в рамках как национального, внутреннего, так и международного права. Требования о предоставлении или расширении автономии могут не удовлетворяться, но их выдвижение в современном мире не является и не может быть объектом законодательных запретов. Что касается проектов отделения территории, то ситуация здесь более сложная и во многом противоположная. Поскольку вопрос это столь же запутанный, сколь и дискуссионный, на нем стоит остановиться несколько подробнее.
Лишь три государства признают в конституциях право своих составных частей на се-цессию: Эфиопия, Узбекистан (в отношении Каракалпакстана) и карликовая островная Федерация Сент-Китс и Невис. Заметим, ни одно из них не причисляется к «лидерам» по уровню развития правового государства или демократии. Признание права на се-цессию во всех трех случаях обусловлено специфическими обстоятельствами принятия конституций. В целом же одностороннее отделение противоречит принципу территориальной целостности и неделимости, закрепленному повсеместно в конституциях и/ или других актах национального законодательства и в основополагающих международно-правовых актах.
В ряде стран есть специальные законы об ответственности за те или иные действия, направленные против территориальной целостности. В конце 2013 г. подобный закон был принят и в России [21]. В других отстаивание сепаратистских целей мирным политическим путем может прямым образом не запрещаться и в разных пределах допускаться на практике. На Западе за последние три десятилетия такой подход превратился в стандарт, способствуя развитию там и отдельных реальных проектов отделения, и «креативного» симуляционного сепаратизма [22], а также различных процессов дезинтеграции в остальном мире.
Однако даже то, что называют «легальным сепаратизмом» или «евросепаратиз-мом», соотносится с законностью противоречивым образом. Здесь мы ограничимся сугубо правовым аспектом, оставляя в стороне морально-политическую легитимность, не всегда совпадающую с формально-юридической легальностью [23].
Ключевое противоречие заключено в том, что даже если сами сепаратистские движения «по умолчанию» считаются законными, их цели вступают в конфликт если не с конституциями, то с другими актами законодательства. Все заключения высших судебных и других инстанций Канады, Дании, Великобритании, Испании, Италии, вынесенные уже в самый последний период (1998-2015 гг.) по поводу референдумов о не-
зависимости (либо таких актов, как новый Статут Каталонии) соответственно Квебека, Фарер, Шотландии, Каталонии и северных регионов Италии указывали на антиконституционность этих региональных инициатив.
Перспективу отделения при условии положительного результата референдума допустили лишь в Оттаве и Лондоне. Но и в этих единичных случаях такая возможность подчеркнуто трактовалась не как основанная на праве и на одностороннем волеизъявлении региона, а как результат договоренности, которую предстоит достичь. К примеру, Верховный суд Канады постановил, что односторонняя сецессия Квебека незаконна, но что в случае соответствующего голосования на референдуме у остальной Канады «не будет оснований отрицать право правительства Квебека добиваться отделения» и в этом случае должны будут последовать переговоры об условиях отделения [24]. Такая модель сецессии именуется процедурной в противовес нормативной.
Упоминания о территориальной целостности содержатся в законах любой страны. И они в принципе позволяют признать противоправной разную по характеру сепаратистскую деятельность (о примерах таких судебных решений в западных странах нам уже приходилось писать ранее [25]). Европейская конвенция по правам человека в Статье 10 также допускает определенные ограничения (и санкции) на свободу выражения и распространения мнений и идей, а именно такие, «которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка ...» [2б].
Таким образом, легальность даже мирного, политического сепаратизма повсюду остается проблематичной. Ее степень в каждом случае решающим образом зависит от правоприменения, которое в свою очередь определяется правосознанием, политической и правовой культурой, особенностями режима, актуальностью проблемы и ее восприятием, внутриполитическим и международным раскладом и др.
В международном праве существуют известные лакуны и спорные дилеммы, касающиеся ситуаций, связанных с сепаратизмом. Ни прямых запретов, ни права на отделение (вне контекста деколонизации) оно не содержит. Коллизия между основополагающими принципами территориальной целостности и суверенитета государств, с одной стороны, и права на самоопределение, с другой, оставляет поле для различных толкований сферы применения права на самоопределение, форм его реализации и субъекта, которому оно принадлежит.
Вопреки довольно распространенному заблуждению, право на самоопределение закреплено не за нациями, а за народами (в английском варианте Устава ООН — "nations", в остальных — "народов", "peuples", "pueblos", "Volker" и т.д.). И как неоднократно демонстрировалось в правоведческих исследованиях, под принципом самоопределения при его внесении в Устав ООН понималось самоуправление, а не право на отделение и независимость [27]. Право на самоопределение вплоть до отделения и право на независимость были признаны ООН позже, в ходе деколонизации, для народов колоний, то есть территорий с колониальным статусом. За рамками этого процесса государства,
включая западные демократии, не считали и не считают его применимым ни к отдельным этническим и национальным группам, ни к административно-территориальным единицам в своем составе, включая субъекты федераций. Норвежский правительственный комитет, например, анализируя норму права на самоопределение в связи с требованиями саамских организаций, официально заключил, что «саамское меньшинство в Норвегии не может ссылаться на какие-либо принципы, вытекающие из права всех народов на самоопределение» [28].
В международном праве не установлено также никаких критериев, процедур и правил, регламентирующих признание или непризнание сецессии и самопровозглашенных государств. По словам профессора права Лозаннского университета Этьенна Гри-зеля, «признание остается чисто политическим решением, которое принимает каждое государство», а полное международное признание обеспечивается признанием со стороны большинства членов ООН [29].
* * *
Сравнительный анализ сепаратизма (сецессионизма) и автономизма выявляет широкий спектр капитальных политических различий между этими двумя стратегиями территориально-политического обособления, несмотря на возможность смены одной на другую и на во многом общую почву, на которой они формируются.
Сепаратизм, при прочих равных, затрагивает гораздо более широкий спектр всевозможных интересов — индивидуальных, групповых, корпоративных, государственных, международных, чем автономистская стратегия. Можно сказать, что успешный сепаратизм создает новую политико-пространственную реальность, тогда как автономизм модифицирует существующую.
Общим ключевым фактором этих различий оказывается цена вопроса о государственных границах и государственной субъектности. И это лишний раз иллюстрирует базовую роль, которую в ХХ1 в. сохраняют государства, несмотря на серьезные изменения в их прерогативах и глобализационные процессы.
Сепаратизм и еврорегионализм
Новое измерение вносит в эту проблему современный европейский регионализм, во многих, если не большинстве случаев не связанный с классическим этнонациональ-ным сепаратизмом. Укрепление субгосударственных региональных единиц в странах Евросоюза выходит за рамки традиционного автономизма. Повышение роли и статуса регионов заложено вместе с принципом субсидиарности и некоторыми институциональными гарантиями в правовую основу ЕС. Поддерживаемое брюссельскими и страсбургскими наднациональными органами, оно является неотъемлемым элементом европейского проекта. В этом контексте регионализм является одной из сторон диффузии национально-государственной власти и организации в наднациональном, транснациональном и субнациональном направлениях.
Однако разворачивающаяся в Европе трансформация политико-пространственной архитектуры все же имеет различные потенциальные векторы. Перспективы и конфигурация будущей европейской системы отнюдь не безвариантны. Более того, сам характер ее модели и будущее национально-государственного начала остается предметом принципиальных, хотя и мало обсуждаемых публично, идейно-политических расхождений в европейских обществах и элитах (и еще больше между обществами и элитами), в том числе и внутри региональных сообществ.
С сепаратизмом — как стратегией дробления государств и/или изменения границ между ними — еврорегионализм соотносится довольно амбивалентным образом.
Прежде всего актуализация локально-региональных идентичностей и расширение компетенции регионов — тенденция внутренне неоднородная. В ней сливаются два качественно различных в своей логике подхода и процесса. В одном случае можно говорить о логике автономизма и децентрализации, которая ориентирована на оптимизацию и демократизацию управления, но не ставит под вопрос ценность национально-государственного объединения как такового. Во втором — о революционном гибриде локализма и европеизма, своего рода европейском аналоге «глокализма».
Второй подход взаимосвязан с мировоззрением постмодерна и подразумевает под «Европой регионов» не просто децентрализацию или «разукрупнение» государств, а прогрессирующую деконструкцию национально-государственных структур и наднациональный формат Евросоюза. Но это, так сказать, идеально-типическая конструкция, в чистом виде представленная не столько в политическом процессе, сколько на неформализованном уровне, в интеллектуальном пространстве. Разного плана представления и концепции, прямо и косвенно питающие это течение, имеют сильное влияние на медийном и идейно-политическом поле. Но повестка реальной политической активности региональных и местных сообществ определяется не ими. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно, например, зайти на сайты автономистских/ регионалистских партий и изучить их программы. Большинство из них носят умеренный характер и дальше лозунгов федерализма, адресуемых центральным властям своих государств, не идут.
Тем не менее идеология радикального еврорегионализма существует. И поскольку она ориентирована на дробление и растворение существующих национальных государств, ее можно рассматривать как одну из постмодернистских разновидностей сепаратизма или квазисепаратизма. Вместе с тем — и в этом состоит еще один аспект амбивалентности — в ценностном и политико-философском плане постмодернистский сепаратизм глубоко противоположен классическому. Последний оспаривает лишь конкретные границы, а не государственно-политическую модель как таковую, и даже,
напротив, возводит фактор государственности в абсолют.
* * *
Проблема интерпретации понятия «сепаратизм» и сопоставление сепаратизма (се-цессионизма) в узком смысле с движениями за автономию (как и разными типами ре-
гионализма) позволяет яснее представить многие параметры этих явлений. К тому же у этого вопроса есть, помимо теоретического, инструментальное измерение. Терминологические неясности и тенденции, о которых говорилось в первой части статьи, чем бы они ни объяснялись, сами по себе играют еще и инструментальную роль.
Полуотождествление сепаратизма с не имеющими негативной окраски понятиями «автономия» и «регионализм» выполняет вполне практические функции в политическом процессе. Сепаратистам и квазисепаратистам оно позволяет свободнее маневрировать, находить общий язык с оппонентами в собственных рядах, легитимироваться в глазах остальной части общества и центральной власти. Но есть и оборотная сторона. Двусмысленность в этом вопросе может давать повод демонизировать автономистские (федералистские) инициативы и внутриполитических или идейных оппонентов. Пример последнего показали украинские события. Как только в феврале-марте 2014 г. на Юго-Востоке страны на волне протеста против нелегитимной смены власти в Киеве и нового курса прозвучали идеи федерализации, они были не просто отвергнуты, но и квалифицированы как «антигосударственный сепаратизм», что лишь способствовало разгоранию гражданской войны.
Кроме того, объединение понятий сепаратизм, сецессионизм, автономизм, регионализм в плохо расчлененном ряду сегодня работает на эволюцию сознания в определенном направлении. Логический подтекст и идейный месседж такого подхода — в том, что фактор государственных границ вообще непринципиален, ибо сами эти границы обречены исчезнуть. В этой логике самоутверждение регионов и распад государств через проекты сецессии представляются двумя сторонами одного и того же процесса перехода к глобальному постнациональному «сетевому обществу».
Полемика вокруг сепаратизма и его конкретных случаев в современном мире, как уже отмечалось, неразрывно связана не только с сугубо геополитическим соперничеством, но и с неотрывным от геополитики противостоянием ценностей и концепций мироустройства. И в этом состоит кардинально важный новый мировоззренческий аспект этой проблематики, без учета которого ее научный анализ едва ли возможен.
Примечания:
1. Нейсбит Дж. Мегатренды. М. 2003.
2. Коцюбинский Д. Глобальный сепаратизм — главный сюжет ХХ1 века. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2013.
3. Павленков Ф.Ф. Энциклопедический словарь. 2-е изд. СПб., 1905. — С.2187.
4. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка / Под ред. А.Н. Чуди-нова. СПб., 1910. — 1004 с.
5. Шанхайская конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://archive.mid.rU/bdomp/ns-rasia.nsf/3 a0108443c964002432569e7004199c0/d160d59ec0ac159043256b560053735a!OpenDoc ите^ (дата обращения: 23.10.2015)
6. Горовиц Д. Ирредентизм, сепаратизм и самоопределение // Национальная политика в Российской Федерации. М., 1993. С. 147.
7. См. напр. Юридический словарь и др. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http:// enc-dic.com/legal/Separatizm-16923.html (дата обращения: 23.10.2015)
8. Тишков В.А. Моральность сепаратизма [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.valerytishkov.rU/cntnt/publikacii3/lekcii2/lekcii/n61_moralno.html# (дата обращения: 23.10.2015)
9. Попов Ф.А. География сецессионизма в современном мире. М., 2012.
10. Horowitz D. Patterns of Ethnic Separatism // Comparative Studies in Society and History. 1981. Vol. 23, N 2. P. 165-195.
11. What of Wales? Putting Wales at the heart of the constitutional debate in Britain. Speech given by Leanne Wood AM at UCL, June 11th 2014. — Mode of access: http://www. partyofwales.org/the-slate/2014/06/12/what-of-wales-putting-wales-at-the-heart-of-the-constitutional-debate-in-britain/ (date of access: 23.10.2015); Plaid Cymru — Party of Wales. — Mode of access: http://www.partyofwales.org/ (date of access: 23.10.2015)
12. Veneto Libero, Indipendente (nella Nato in Europa e con l'Euro.... Il Problema e lo STATO ITALIANO) // Rischio Calcolato. URL: http://www.rischiocalcolato.it/2014/03/veneto-libero-indipendente-nato-in-europa-leuro-problema-italiano.html (date of access 23.10.2015).
13. Тишков В.А. Моральность сепаратизма [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.valerytishkov.ru/cntnt/publikacii3/lekcii2/lekcii/n61_moralno.html# (дата обращения: 23.10.2015)
14. Tullberg J., Tullberg B. Separation or Unity? A Model for Solving Ethnic Conflicts. // Politics and the Life Sciences. Vol. 16. № 2. P. 237-248. — Mode of access: http://tullberg. org/wp-content/uploads/2013/03/CivDiv.PLS_.pdf (date of access: 23.10.2015)
15. Горовиц Д. Разрушенные основания права сецессии // Власть. 2013. № 11. C. 189191. URL: http://www.isras.ru/files/File/Vlast/2013/11/Horowitz.pdf (дата обращения: 23.10.2015)
16. Gurr T. Minorities at risk: A gtabal view of ethno-political conflicts. — Wash. 1993. — P. 162
17. См. напр. Cornell S. Autonomy as a Source of Conflict: Caucasian Conflicts in Theoretical Perspective // World Politics. 2002. Vol. 54, N. 2. P. 245-276; Нарочницкая Е.А. Этнона-циональные конфликты и их разрешение (политические теории и опыт Запада). М., 2000. С. 62-64.
18. Украинский конфликт генетически не относится к таким случаям: он порожден не автономизмом и не сепаратизмом, а неприятием «майданной революции» населением Юго-Востока и глубокими противоречиями вокруг фундаментальных параметров украинского государства в целом. Фактическая сецессия и автономизм стали здесь побочным продуктом гражданского раскола и гражданской войны.
19. Нарочницкая Е.А. Терроризм и демократия // Европа и США перед вызовом терроризма. М., 2003. С. 27-59; Forsberg O. On the classification of ethnic groups as proto-terrorist. P. 1. — Mode of access: http://www.kvasaheim.com/docs/oceg.pdf (date of access 23.10.2015)
20. Горовиц Д. Разрушенные основания права сецессии // Власть. 2013. № 11. C. 189191. URL: http://www.isras.ru/files/File/Vlast/2013/11/Horowitz.pdf (дата обращения: 23.10.2015)
21. Федеральный закон Российской Федерации от 28 декабря 2013 г. № 433-Ф3 «О внесении изменения в Уголовный кодекс Российской Федерации» // Российская газета. 30.12.2013. URL: http://www.rg.ru/2013/12/30/uk-izm-dok.html (дата обращения: 23.10.2015)
22. Подробнее см. Нарочницкая Е.А. Многообразный сепаратизм: проблема типологии и европейские реальности // Актуальные проблемы Европы. М., 2015. №1. С. 32-55.
23. О разделении легитимного и нелегитимного сепаратизма см., в частн.: Нарочниц-кая Е.А. Многообразный сепаратизм...
24. Hanna R. Right to Self-Determination in In Re Secession of Quebec // Maryland journ. of intern. law. 1999. Vol. 23. Issue 1/ 9. P. 213-246. — Mode of access: http://digitalcommons. law.umaryland.edu/mjil/vol23/iss1/9 (date of access: 23.10.2015)
25. Нарочницкая Е.А. Терроризм и демократия // Европа и США перед вызовом терроризма. М., 2003. С. 27-59.
26. Европейская конвенция по правам человека [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.echr.coe.int/Documents/Convention_RUS.pdf (дата обращения: (23.10.2015)
27. Это подтверждает юридический и исторический анализ документации ООН (Heintze H.-J. On the Legal Understanding of Autonomy //Autonomy: Applications and Implications /Ed. by Suksi M. Hague etc., 1998. P. 7-32.
28. Цит. по: Thuen T. Saami peoplehood and ethnopolitics in Norway // The ethnic identities of European minorities / Ed. by Synak B. Gdansk, 1995. P. 101.
29. Grisel E. Séparatismes en Europe: l'heure des référendums? — Mode of access : http:// www.rts.ch/emissions/geopolitis/4577479-separatismes-en-europe-l-heure-des-referendums.html (Дата обращения: 12.10.2014).
Список литературы:
Горовиц Д. Ирредентизм, сепаратизм и самоопределение // Национальная политика в Российской Федерации. М., 1993. С. 145-164.
Горовиц Д. Разрушенные основания права сецессии // Власть. 2013. № 11. C. 189-191. URL: http://www.isras.ru/files/File/Vlast/2013/11/Horowitz.pdf (дата обращения: 23.10.2015)
Европейская конвенция по правам человека [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http:// www.echr.coe.int/Documents/Convention_RUS.pdf (дата обращения: 23.10.2015)
Коцюбинский Д. Глобальный сепаратизм — главный сюжет XXI века. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2013. —132 с.
Нарочницкая Е.А. Многообразный сепаратизм: проблема типологии и европейские реальности // Актуальные проблемы Европы. М., 2015. №1. С. 32-55.
Нарочницкая Е.А. Терроризм и демократия. (На примере этнического терроризма в странах Запада) // Европа и США перед вызовом терроризма. — М., 2003 (Актуальные проблемы Европы, 2003, № 1.). С.27-59.
Нарочницкая Е.А. Этнонациональные конфликты и их разрешение (политические теории и опыт Запада). М., 2000.
Нейсбит Дж. Мегатренды. М. 2003.
Попов Ф.А. География сецессионизма в современном мире. М., 2012.
Тишков В.А. Моральность сепаратизма [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http:// www.valerytishkov.ru/cntnt/publikacii3/lekcii2/lekcii/n61_moralno.html# (дата обращения: 23.10.2015)
Федеральный закон Российской Федерации от 28 декабря 2013 г. № 433-Ф3 «О внесении изменения в Уголовный кодекс Российской Федерации» // Российская газета. 30.12.2013. URL: http://www.rg.ru/2013/12/30/uk-izm-dok.html (дата обращения: 23.10.2015)
Шанхайская конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом [Электронный ресур^. — Режим доступа: http://archive.mid.ru/bdomp/ns-rasia.nsf/3a0108443c964002 432569e7004199c0/d160d59ec0ac159043256b560053735a!0penDocument (дата обращения: 23.10.2015)
Cornell S. Autonomy as a Source of Conflict: Caucasian Conflicts in Theoretical Perspective // World Politics. 2002. Vol. 54, N. 2. P. 245-276
Forsberg 0. On the classification of ethnic groups as proto-terrorist. — P. 1. — Mode of access: http://www.kvasaheim.com/docs/oceg.pdf ( date of access 23.10.2015)
Grisel E. Séparatismes en Europe: l'heure des référendums? — Mode of access: http://www.rts.ch/ emissions/geopolitis/4577479-separatismes-en-europe-l-heure-des-referendums.html (Дата обращения: 12.10.2014).
Hanna R. Right to Self-Determination in In Re Secession of Quebec // Maryland journ. of intern. law. 1999. Vol. 23. Issue 1/ 9. P. 213-246. — Mode of access: http://digitalcommons.law.umaryland. edu/mjil/vol23/iss1/9 (date of access: 23.10.2015)
Heintze H.-J. On the Legal Understanding of Autonomy //Autonomy: Applications and Implications /Ed. by Suksi M. Hague etc., 1998. P. 7-32.
Horowitz D. Patterns of Ethnic Separatism // Comparative Studies in Society and History. 1981. Vol. 23, N 2. P. 165-195.
Plaid Cymru — Party of Wales. — Mode of access: http://www.partyofwales.org/ (date of access: 23.10.2015)
Thuen T. Saami peoplehood and ethnopolitics in Norway // The ethnic identities of European minorities / Ed. by Synak B. Gdansk, 1995. P. 101.
Tullberg J., Tullberg B. Separation or Unity? A Model for Solving Ethnic Conflicts. // Politics and the Life Sciences. Vol. 16. № 2. P. 237-248. — Mode of access: http://tullberg.org/wp-content/ uploads/2013/03/CivDiv.PLS_.pdf (date of access: 23.10.2015)
Veneto Libero, Indipendente (nella Nato in Europa e con l'Euro.... Il Problema è lo STATO ITALIANO) // Rischio Calcolato. URL: http://www.rischiocalcolato.it/2014/03/veneto-libero-indipendente-nato-in-europa-leuro-problema-italiano.html (date of access 23.10.2015).
What of Wales? Putting Wales at the heart of the constitutional debate in Britain. Speech given by Leanne Wood AM at UCL, June 11th 2014. — Mode of access: http://www.partyofwales. org/the-slate/2014/06/12/what-of-wales-putting-wales-at-the-heart-of-the-constitutional-debate-in-britain/ (date of access: 23.10.2015)
