CC BY
76
УДК 82-1/1 И. Ф. Герасимова
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2012. Вып. 2
«госпитальная» лирика периода первой мировой войны
Лирика периода первой мировой войны нередко обращается к теме фронтовых и тыловых лазаретов, госпиталей. Произведения, посвященные воспеванию тихого подвига самоотречения и самопожертвования русской женщины, встречаются в обоих выпусках сборника «Современная война в русской поэзии» (Петроград), в «Кавказском журнале» (Пятигорск), в сборнике «Пленник-поэт» (Берлин) и многих других изданиях, в том числе периодических.
Документализм является основой стихотворения В. Гиляровского «Дворец» (1914) [1, с. 16-19]. Речь идет о дворце, построенном в честь победы в русско-турецкой войне 1868-1874 годов архитектором М. Казаковым по приказу Екатерины II как путевой дворец на въезде в Москву со стороны Петербурга; во время «священной войны» 1914-1918 годов он был превращен в госпиталь. Автор, явно повторяя пушкинскую интонацию, перелистывая страницы «биографии» своего героя, упоминает и о пышных балах, «гремевших» здесь в пышный век Екатерины II, и о том, что
здесь, пред Великою Державой Склонился сам Наполеон, Москвой пылавшей поражен. Видали каменные стены Судьбы нежданной перемены, И Бонапарта первый страх, И отступленья первый шаг [1, с. 16].
Именно об этом периоде писал А. С. Пушкин в романе «Евгений Онегин» [2, с. 287].
Славные победы русских в русско-турецкой и Отечественной войнах освещают дела современных В. Гиляровскому событий: во дворце врачуются телесные раны солдат первой мировой, в том числе выходцев «из дикой степи, из станицы». От имени такого героя повествуется о «деле 1-го Донского казачьего полка под Маркграбовом»1 и упоминается есаул И. А. Платонов, награжденный Георгиевским крестом за то, что, «будучи 4-го августа в бою у Марграбова2 начальником походной заставы в составе 25 казаков, стремительно атаковал эскадрон немецких гусар, своим примером увлек своих казаков, разбил эскадрон, после чего на месте было подобрано более 20 убитых гусар», впоследствии «умер от ран» [4, с. 13-17]. Лирический герой декларирует соединение в стенах дворца, ставшего лазаретом, двух миров — сильных мира сего и простолюдинов: по признанию одного из героев произведения — донского казака, «не будь я ранен — никогда // И не попал бы я сюда». И это является для лирического героя произведения доказательством всенародного характера современной ему войны, которую он называет «священной» [1, с. 17]:
1 Речь идет о так называемом «деле 1-го Донского казачьего полка под Маркграбовом» (Восточная Пруссия), первая сотня которого заняла город, что способствовало сокрытию информации о действительной рекогносцировке русских войск. См. подробнее: [3].
2 В разных источниках название населенного пункта написано по-разному. © И. Ф. Герасимова, 2012
И перед вражескою тучей Поднялся весь народ могучий — От светлых царственных палат Да закоптелых бедных хат [1, с. 17].
Таким образом, дворец, ставший госпиталем, является элементом не только предметно-образной, но и сюжетно-композиционной организации стихотворения, усиливает его патриотический пафос.
Образ лазарета как места единения народа (без социального расслоения) находим и в стихотворении Е. Хмельницкой «В лазарете»:
Нет разницы — чин высший иль солдат. Отчизны доблестные силы Все сердцу русскому так милы, — Помочь бегут из хижин и палат [5, с. 18].
В стихотворении «Елка в лазарете» [5, с. 19-20], описывая канун Рождества, Е. Хмельницкая, развивая тезис о лазарете как месте единения, высказывает мысль о нем как об обители мира: «Казалось, в эту Ночь Святую нет на свете // Вражды — в единый гимн мир слился стройно [5, с. 20]». По мнению лирической героини, иное положение дел противоестественно человеческой природе, поскольку все люди — дети Создателя, о чем они забывают и что все же проявляется в них в драматические периоды их жизни. Недаром, наряжая рождественскую ель, «как дети, воины у елки потешались, // Забыв свои невзгоды и печали [5, с. 20]». Таким образом, находим в стихотворении проявление архетипа дом — мира в восприятии лирической героини (во всех значениях данного слова). Характерно, что Е. Хмельницкая в стихотворении интерпретирует мысль о людях-детях, высказанную в статье М. И. Покровской «Самоистребление Европы» [6, с. 170-173], направленной на активизацию эмансипации в период первой мировой войны за сохранение человеческой цивилизации. Но если автор статьи понимает детскость как недостаток, требующий женского вмешательства, то поэтесса выстраивает свой мир в полном соответствии с православным мирочувствованием и русской ментальностью.
Героям лирических произведений периода первой мировой войны она является «жизнью под красным знаком, // Под милосердьем святым креста» [7, с. 166], о чем читаем в стихотворении Л. Афанасьева «Лежал я в поле средь трупов смрадных...».
«Они — любовь», — так говорит о сестрах милосердия Татьяна Берхман в стихотворении «Красивый вальс оттуда, с хор.» [7, с. 164], также подчеркивая божественное покровительство женщинам, посвятившим себя помощи страждущим. Заметим, что эта миссия воспринималась представительницами слабого пола не как вынужденная жертва, но как малая толика служения Богу. Именно так понимает ее лирическая героиня стихотворения Веры Рудич «Сестрам»:
Как угодников Божьих, страдальцев просите, Чтобы приняли ваше служенье они [7, с. 165].
В восприятии лирических героев многих произведений периода первой мировой войны сестра милосердия соотнесена с ангелом (см., например, триптихи Николая Ма-зуркевича «Милосердная сестра» с посвящением М. Гарковской [8, с. 11-12] и «Сестра милосердия» [9, с. 7-8]) и с Богом (триптих «Сестра милосердия» [9, с. 7-8]).
С «сонмом ангелов средь горних звонов» сравнивает сестер милосердия и Сергей Городецкий в стихотворении «Прибытие поезда», подчеркивая, что их присутствие среди страданий заставляет мужчин проявлять лучшие человеческие качества:
Хоть ноют раны, хоть от жажды, От жара изнывает грудь, Но каждому стремится каждый Помочь, а сам уж как-нибудь [10, с. 34].
И это — также следствие деятельности сестер милосердия. Недаром лирический герой стихотворного послания «Сестрам» С. Касаткина восклицает: «Вы ласкою своей свершили подвиг чудный, // И вас на небесах благословляет Бог!» [7, с. 170].
Герой стихотворения А. Воина «Сестра милосердия» от имени солдата наделяет ее особым даром — быть воплощением любимой женщины, а в конечном итоге, и дома, Родины [11, с. 143-144]. Тот же пафос пронизывает и стихотворение Ф. Сологуба «В лазарете» [12, с. 11], героиня которого, помогая раненому переносить «муку и зной», внушает ему волю к жизни. Схожие мотивы находим и в лирике поэтов-воинов ХХ века, например, в стихотворении В. Иванова «Сестра милосердия». Для лирического героя она «Ангел Хранитель», представший в образе Матери [13].
Заметим, что в большинстве стихотворений поэтов-пленников явлены те же самые человеческие качества и в германских сестрах милосердия. Таково стихотворение С. М-ва, «вольноопределяющегося, малограмотного» «Мой спаситель» [14, с. 101-102]. Однако известны и произведения, в которых повествуется о забывших Божьи заветы и клятву Гиппократа, таких как героиня стихотворения В. Жуковского «Германская сестра милосердия». Лирический герой называет эту женщину «мышью летучей», «злых преданий птицей», воспринимает как «безумную» и противопоставляет ее поведение действиям женского персонала русского госпиталя. В этом стихотворении находим проявление горней битвы между Богом и Сатаной, перенесенной на землю, а также протест против забвения христианских ценностей в угоду сиюминутным политическим устремлениям, заключенный, в том числе, и в финальном риторическом вопросе:
Кто сердце женщины мог камнем заменить, Кто символом креста удвоил преступленье И отучил ее и верить, и любить [8, с. 7]?
Тем не менее, следует признать, что это произведение только подтверждает тенденцию, выявленную в стихах, воспевающих каждодневный скромный подвиг сестер милосердия. Более того, лирический герой стихотворения «Сестра милосердия», русский военнопленный А. Ф. П-в, рисует ее обобщенный — вненациональный — образ. Для него она «подвижница дела святого», «апостол терпенья». Она «служит для дела святого, // Участь друзей и врагов облегчая. // Нет для нее ни врага, ни чужого.» [14, с. 20-21]. В подобной трактовке образа героини сливаются православное миропонимание и реальные события, участником или свидетелем которых был автор упомянутого выше стихотворения.
В стихотворении же русского военнопленного П. К-ва «Как нежны были вы к врагу (Посвящается германской сестре милосердия)» она является символом мирного будущего враждующих ныне народов:
Но близок час, невольной муки Пройдет конец, гроза пройдет: Враги пожмут друг другу руки, И солнце ясное взойдет [15, с. 18].
Следует заметить, что и в лирике непрофессиональных поэтов доминирует отражение реальных событий также и в духовной сфере.
Фактологическая основа стихотворений позволяет включить их в корпус произведений русской литературы «лирической документалистики», в которых находим образ самоотверженной сестры милосердия, известный в русской литературе с XIX в. В этом ряду — лирическая миниатюра Я. П. Полонского «Под Красным Крестом» [16, с. 5356] и стихотворение в прозе И. С. Тургенева «Памяти Ю. П. Вревской» [17, с. 31-32]. И поэт, и писатель посвятили свои произведения баронессе Ю. П. Вревской, которая «в 1877 году... продала орловское имение Старицы, чтобы собрать на эти деньги отряд из 22 медицинских сестер для участия в войне за освобождение Болгарии» [18], сама стала сестрой милосердия и умерла от сыпного тифа в 1878 г. в период русско-турецкой войны 1877-1878 годов в болгарском городе Бяла.
В стихотворении Я. П. Полонского, написанном 6 марта 1878 г., вскоре после получения автором известия о гибели его приятельницы, образ сестры милосердия нарисован героем — простым солдатом, от лица которого ведется повествование. Ее образ дан в восприятии раненого солдата на фоне повседневной жизни госпиталя с его тяжелым моральным климатом: первым пробуждением героя, доставленного туда в обозе, едва прикрытым «тряпкой, пропитанной кровью», стало желание не видеть ее юную прелесть и «прядь волнистой косы». Однако «кроткий и строгий» взгляд молодой женщины заставил раненого согласиться на перевязку и дать «ей волю и раны промыть. и бинты наложить». Кульминацией стихотворения является эпизод, повествующий о том, как, за неимением в госпитале чистого белья, сестра сняла с себя рубашку и одела ее на раненого, потерявшего надежду на исцеление и в бреду просящего о последней, по его мнению, милости — возможности умереть по-христиански в чистой одежде. Поступок сестры милосердия оставил в душе солдата, выжившего благодаря ее неусыпным бдениям, неизгладимый отпечаток: «Любовь мне сказалась под Красным Крестом» [16, с. 56], — утверждает он.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что и в лирическом произведении Я. П. Полонского, и в стихотворении в прозе И. С. Тургенева, и в процитированных выше стихотворениях поэтов периода первой мировой войны женский образ спасительницы и охранительницы, известный в русской литературе со времен «Слова о полку Игореве», приобретает конкретно-исторические очертания: это образ сестры милосердия, врачующей телесные и душевные раны солдат на полях реальных сражений. Кроме того, женщина выступает «как олицетворение судьбы» [19, с. 146], существо «верхнего мира, женское божество» [19, с. 146], что характерно для мифопоэтической традиции. Находим в этом образе и сопряжение с образом Спасителя, соотносимого в «Православном молитвослове» с одним из его имен: Любовь. Подчеркнутое Я. П. Полонским в стихотворении «Под Красным Крестом», оно нашло свое воплощение в тех лирических произведениях периода первой мировой войны, основной темой которых является жертвенный подвиг сестры милосердия.
Однако возвращаясь к произведениям Я. П. Полонского и И. С. Тургенева, заметим: посвящая свои произведения хорошо знакомой им женщине, они не только воспевают
совершенный ею самоотверженный подвиг, но и поднимают вопрос нравственного состояния современного им русского общества. «Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже ее трупу — хоть она сама и стыдилась, и чуждалась всякого спасибо» [17, с. 32], — пишет И. С. Тургенев, а в стихотворении Я. П. Полонского герой ролевой лирики вдруг начинает говорить голосом автора:
И вот, я на родине! — Те же невзгоды, Тщеславие бедности, праздный застой, И старые сплетни, и новые моды. [16, с. 56].
Но если русский поэт XIX в. верит, «что зло отзовется добром», то В. Воинов от имени героя своей маленькой поэмы «Упрямый стук» [7, с. 155-157] констатирует, что война по-разному воспринимается в различных слоях общества: для кого-то она безусловное зло, для кого-то — поприще для защиты Отечества, для кого-то — возможность самоутверждения любой ценой, а то и просто уклониться от выполнения долга перед Отечеством.
Но в русскую поэзию периода первой мировой войны входит огромный корпус произведений, посвященных людям, беззаветно преданным долгу. Показательно в этом плане стихотворение А. Мейснера «О-га А-на» [11, с. 142]. Посвящено оно родной сестре Николая II Ольге Александровне Куликовской-Романовой, которая находилась в действующей армии, исполняя обязанности сестры милосердия, и была «награждена Георгиевской медалью за храбрость» [20]. Образ героини так же, как и в стихотворениях Я. П. Полонского и упомянутых выше поэтов, ассоциируется с образом Спасителя:
В каждом слове ее — утешение, В каждом взгляде — не тень ли Христа [11, с. 142]?
Но за счет расширения художественного смысла образу героини придаются и богородичные черты: «Взор — печалей людских угашение, // А улыбка, как небо, чиста». В этих строках наблюдается уже явное соотнесение образа реальной женщины с образом Божьей Матери с иконы «Утоли мои печали», принесенной «в Москву казаками в 1640 году» [21].
Находим в стихотворении и реалистические подробности. Во-первых, это упоминание увлечения Ольги Александровны: известно, что великая княгиня хорошо рисовала (в «Канаде, где она провела последние годы жизни, Ольгу Александровну Кули-ковскую-Романову знают больше как художницу, классического мастера по акварели» [20]).
Та рука, что кистями и красками Жизнь умела кидать на холсты, День и ночь занята перевязками Вдалеке от мирской суеты [11, с. 142], —
пишет автор.
Во-вторых, в последней строфе находим сопоставление двух миров — мира сильных мира сего и мира простых людей, как и в проанализированных выше произведениях. Но если у В. Воинова эти миры резко противопоставлены, то здесь сопряжены под давлением трагических обстоятельств времени. Обыгрывая знаменитый афоризм «мир — хижинам, война — дворцам», автор находит зримый образ их примирения — лазарет:
Лазарет. но два мира в нем сближены В вихре бранных воинственных дней. Мудрено, если жертва от хижины, Но любовь от палат мудреней [11, с. 142].
Образ царственной сестры милосердия полифоничен, принадлежит миру горнему и миру земному, но он и пороговый, поскольку находится на границе жизни и смерти вверенного ее попечению раненого. Так автор подчеркивает значение благородной миссии героини, ее собственное смирение перед обстоятельствами и в то же время обличает войну, вырвавшую молодую женщину из привычного ей мира.
Воспевает представительниц царской семьи и С. А. Есенин в стихотворении «В багровом зареве закат шипуч и пенен.» (1916) [22, с. 145], также известном под названием «Царевнам» (1916) [22, с. 392]. Оно написано «по случаю посещения дочерьми Николая II лазарета при строительстве Федоровского собора в Царском Селе, где Есенин, призванный на военную службу, состоял писарем. Есть основания полагать, что оно было написано по требованию полковника Ломана, начальника Есенина» [22, с. 391], читал его поэт «в первом отделении концерта, состоявшегося в присутствии императрицы и ее дочерей»[22, с. 392]. Текст стихотворения вызвал внимание есениноведов, высказавших, по мнению Э. Мекша, «три аналитических версии» [23, с. 39]. Присоединимся к литературоведам П. Юшину, В. Кузнецовой, О. Е. Вороновой, Э. Мекшу, считающим, что стихотворение обращено не к раненым, а к царевнам, содержит трагическое пророчество о мученической смерти юных представительниц царской семьи и обладает несомненными художественными достоинствами. Последнее убедительно доказано известным есениноведом О. Е. Вороновой [24, с. 140-142], с чем также невозможно не согласиться.
В первой строфе стихотворного послания, написанного «по случаю», поэт метафорически рассказал о довоенной жизни своих героинь, подчеркивая ее «праздничность» (недаром закат у него «шипуч и пенен», как шампанское). Здесь голос молодого поэта находится в общем хоре собратьев по перу, которые обращались в своем поэтическом творчестве к образу сестры милосердия. И, на первый взгляд, героини стихотворения С. А. Есенина мало чем выделяются из многочисленной армии девушек, посвятивших себя заботам о раненых, о чем читаем, например, в стихотворении П. Вильде «Сестра» [11, с. 138-139]:
Породила вас невзгода, —
И богатых, и простых,
Все вы — дочери народа,
Все вы — сестры для своих [11, с. 139].
Поэт Д. Цензор в стихотворении «Сестра» [25, с. 19-21] также подчеркивает, что многие представительницы слабого пола ушли «светло и смело // От родимых мест», как, например, героиня его стихотворения, которую в мирное время называли «нежная Инка», любившая «тонкий яд духов, // Томный рокот пианино, // Мерный лад стихов». Война преобразила ее: «Ты сильна, сильна!» — восклицает лирический герой и преклоняется перед ее каждодневным подвигом:
Что в последний миг шептала, Как смотрела ты, —
Если смерть бойцу предстала В образе мечты [25, с. 21]?
Образ медицинской сестры в сознании лирического героя произведения становится символическим:
Пусть горят окрест Белый цвет твоей одежды И багряный крест [11, с. 141]3.
С. А. Есенин также определил особенности характера своих героинь, подчеркнув «кротость юную в их ласковых сердцах». Отсюда и белый цвет в одеянии березок — метонимическом наименовании царских дочерей [мы полностью разделяем мнение О. Е. Вороновой о том, что именно в этом образе явлены «прекрасные царевны» [24, с 141]. — И. Т.]. С одной стороны, это цветовое отличие одежды медицинского персонала, с другой — художественный символ: белый цвет «на мирском языке. символизирует чистоту, целомудрие, мир, девственность. невинность и правду» [26, с. 368]. Недаром девушки-березки у поэта «горят (стремлением помочь страждущим) в своих венцах». Образ горящего венца на белых березках может быть интерпретирован и как прямое указание на царское происхождение героинь, и как обозначение их мученического конца [24, с. 141], поскольку белый цвет — также «цвет, знаменующий собой неизвестность» [26, с. 368]. Она недвусмысленно выражена в двух последних стихах произведения, звучащих как некое предостережение, историческое пророчество, значение которого хорошо известно ныне: «О, помолись, святая Магдалина, // За их судьбу» [22, с. 145].
Во второй и третьей строфах стихотворного послания по сути разворачивается тезис о благотворительной деятельности сестер. С. Есенин не только констатирует исторический факт, но поэтически иллюстрирует и интерпретирует распространенное в Англии и Франции поверье о том, что руки короля способны исцелять [27], распространяя его и на женскую половину российского монаршего дома. Именуя царевен березками, поэт не оставляет сомнения в их русскости: известно, что у С. А. Есенина береза является символом России.
Последняя — четвертая — строфа связана, как указывалось выше, с Марией Магдалиной, в православной традиции почитаемой как одна из жен-мироносиц, которая до конца присутствовала при казни Спасителя и первой сподобилась лицезреть Его воскресшим. Аллюзия очевидна: присутствие царских дочерей в лазарете — обители боли и страдания — обещает раненым солдатам, исполнившим свой воинский долг, скорое исцеление. В свете же известной ныне трагической участи царевен образ Марии Магдалины в есенинском стихотворении может быть интерпретирован и как предсказание свершившегося ныне «воскрешения» в сознании россиян образов Ольги, Татьяны, Анастасии, Марии Романовых, канонизированных православной церковью десятилетия спустя в числе других царственных страстотерпцев.
Заметим также, что стихотворение С. А. Есенина находится в числе тех сочинений, которые поэтизируют тихий жертвенный подвиг сестер милосердия вообще и царственных особ в частности, хотя бытовало и иное мнение [28]. Так, В. Лебедев в сти-
3 Заметим, что в сборнике стихотворений Д. Цензора «Священный стяг. Стихи о войне 191415 г.» [25] процитированная строфа отсутствует.
хотворении «Сестра-волонтерка», характеризуя молодых подвижниц и различное отношение к ним общества, писал:
Молва злословия пустого, Ты светлый образ не порочь!
На эти злые небылицы С больничных коек, из палат — «Спасибо, милые сестрицы!» — Ответит раненый солдат. [7, с. 169].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что стихотворение молодого поэта С. А. Есенина, написанное «на случай», то есть имеющее ярко выраженную фактологическую основу, — многообразное полифоническое произведение, о чем свидетельствуют многочисленные его интерпретации; художественная онтология его являет присутствие в русской поэзии начала ХХ в. мастера слова.
Упомянем еще одну особенность, характерную для русской «госпитальной» лирики. В традициях освещения этой темы, заложенных в XIX в. и продолженных поэтами века XX, — воспевать душевную красоту и профессиональные умения медицинской сестры и обращать к ней искренние слова благодарности. Они присутствуют в произведениях Я. П. Полонского, И. С. Тургенева, С. А. Есенина; слышим их из уст лирического героя Н. Мазуркевича («Будь благословенна ты, сестра! [8, с. 12]) и многих других поэтов периода мировых и локальных войн ХХ в. Таковы, например, произведения многих авторов периода Великой Отечественной войны. Так, М. Французов во фронтовой балладе «Медсестра Анюта» (1942) [29], положенной на музыку М. Слоновым и вошедшей в репертуар эстрадного оркестра Черноморского флота в 1942 г., рассказал о спасении раненого на поле боя. И. Уткин в стихотворении «Сестра» (1943) соотнес образ медицинской сестры с образом России, утверждая от имени лирического героя своего произведения:
Меня как будто оросили Живой и мертвою водой. Как будто надо мной Россия Склонилась русой головой [30, с. 209].
«Навек» оставшаяся «фронтовой сестрой» Ю. Друнина, не единожды обращавшаяся в стихах к своей фронтовой юности, создала в лирических миниатюрах не только автопортрет, но и обобщенный портрет юных девушек-медиков («Пароль» [31, с. 488], «Из фронтового дневника» [31, с. 436-437] и др.), наградой для которых становилась жизнь спасенного воина («Четверть роты уже скосило.» [31, с. 436]). И именно Ю. Друнина в стихотворении «И опять мы поднимаем чарки.» высказала мысль об увековечении подвига медицинских сестер.
Традиции русской «госпитальной» лирики продолжены в произведениях участников афганской войны полковника запаса, поэта, барда Виктора Верстакова «В королевских конюшнях» (1982) и генерала Виктора Куценко «Над солдатом склонилась сестра.». Лирический герой первого просит дать ему возможность «пригодиться» [32] в будущем. Герой же второго — безрукий солдат — обещает подарить ухаживающей за ним медицинской сестре за ее «страданья и муки» миллион алых роз:
Но не так, как художник принцессе. Соберу их в букет, пусть достанет до звезд, Пусть рождается новая песня [33].
Здесь образ сестры милосердия (медицинской сестры) приобретает символические черты (действенного сострадания и самоотречения), расширяя тем самым границы женского образа спасительницы и охранительницы, в том числе за счет творения песенной реальности.
Как видим, «госпитальная» тема, столь ярко появившаяся как составная часть батальной лирики первой мировой войны, актуальна для тех периодов русской истории, которые пронизаны войнами.
Стихотворения написаны на фактологической основе (либо его участником под непосредственным впечатлением от события, в некоторых случаях — как отклик на рассказ очевидцев), представляют собой своеобразные записи в «лирическом дневнике» эпохи мировых и локальных войн XIX-XX столетий.
В произведениях «госпитальной» тематики мы находим также и отражение социальных противоречий, характерных для периода первой мировой войны. Поэтов волнует, например, нравственный уровень сограждан, отношение различных слоев общества к проблемам эмансипации, к деятельности на медицинском поприще представительниц царской фамилии, рассматриваемой, в том числе, и как проявление идеологического противостояния воюющих держав.
Разнообразна жанровая палитра «госпитальной» лирики: стихотворения — зарисовки с натуры, лирические послания и др.
Образ сестры милосердия, созданный в лирике «госпитальной» тематики, несомненно, полифоничен, свидетельствует о поэтизации авторами-мужчинами женщины, проявившей в тяжелое для своей страны время черты патриотизма и христианского милосердия.
Проведенный анализ позволяет также сделать вывод о том, что образ царственной сестры милосердия является штрихом к «портрету» персонифицированной русской монаршей власти, а образ сестры милосердия в целом — составной частью образа мужества, столь характерного для поэзии военного времени.
Наблюдаемая преемственность в освещении «госпитальной» темы подчеркивает проявление ментальных основ и черт русского национального характера, православного мирочувствования авторов, позволяет говорить о включенности произведений в контекст русской литературы.
литература
1. Гиляровский В. Год войны: думы и песни. М.: Улей, 1915. 48 с.
2. Пушкин А. С. Евгений Онегин. Роман в стихах. СПб.: тип. Александра Смирдина, 1833. 287 с.
3. Русская армия в Великой войне. Восточно-Прусская операция. Август 1914 г. URL: http:// www.grwar.ru/library/EastPrussiaVin/EPO_31.html (дата обращения: 09.09.2011).
4. Бастунов В. К справке М. Бугураева «Первый Георгиевский кавалер войны 1914-1917 гг.» // Военная Быль. 1974. Март. № 127. С. 13-17.
5. Хмельницкая Е. Ф. Вперед смелее! Сб. стихотворений. Пг.: Издание состоящего под Высочайшим Его Императорского Величества Государя императора покровительством Скобелевско-го комитета для выдачи пособий потерявшим на войне трудоспособность воинам, 1915. 40 с.
6. Покровская М. И. Самоистребление Европы // Женский вестник. 1914. № 9. С. 170-173.
7. Современная война в русской поэзии. Вып. 1-2 / сост. Б. Глинский. Пг.: тип. т-ва А. С. Суворина, 1915. Вып. 2. 252 с.
8. Кавказский журнал (Отклики мировой войны). Литературно-художественный и общественно-политический журнал. 1915. № 7 (Февраль).
9. Мазуркевич Н. И. Календарь войны. Вып. 6. Стихотворения, рассказы от очевидцев, военный обзор, статьи о современной войне народов и проч. Пятигорск: Издательство Кавказского Кружка «Молодых авторов», 1915. 30 с.
10. Городецкий С. Четырнадцатый год. Пг.: Лукоморье, 1915. 60 с.
11. Современная война в русской поэзии. Вып. 1-2 / сост. Б. Глинский. Пг.: тип. т-ва А. С. Суворина, 1915. Вып. 1. 276 с.
12. В тылу. Литературно-художественный альманах кассы «Взаимопомощь» студентов Рижского политехнического института. Пг.: Книгоиздательство бывш. М. В. Попова, 1915. 230 с.
13. Иванов В. И. Сестра милосердия // Art and War. URL: http://artofwar.ru/i/iwanow_w_i/ text_0120.shtml (дата обращения: 09.10.2011).
14. Пленник-поэт: сб. стихотворений русских пленных в Германии и Австро-Венгрии. Berlin: Издание редакции «Русского вестника, 1918. 134 с.
15. Пленник-поэт: сб. стихотворений русских пленных в Германии и Австро-Венгрии. Berlin: Издание редакции «Русского вестника», 1917. 110 с.
16. Полонский Я. П. На закате: стихотворения. 1877-1880 / изд. К. Т. Солдатикова. М.: Тип. Мартынова, 1881. 188 с.
17. Тургенев И. С. Собр. соч.: в 10 т. М.: ГИХЛ, 1962. Т. 10. Стихотворения в прозе. Литературные и житейские воспоминания. Избранные статьи и речи. 344 с.
18. Головкова Т. Две светлые повести // Губерная. URL: http://www.stapravda.ru/projects/his-tory/people/22.shtml (дата обращения: 01.10.2011).
19. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифопоэтической символики в индоевропейских языках: образ мира и миры образов. М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 1996. 416 с.
20. Штрэлер Л. Мысли по прочитанному // Ковыляев Николай Васильевич. [Персональный сайт]. URL: http://www.helium1.narod.ru/duty/canadianreader/index.html (дата обращения: 27.06.2011).
21. Икона Божией Матери, именуемая «Утоли мои печали» // Православие^^ URL: http:// days.pravoslavie.ru/Life/life310.htm (дата обращения: 28.07.2011).
22. Есенин С. А. Полн. собр. соч.: в 7 т. М.: Наука: Голос, 1996. Т. 4. Стихотворения, не вошедшие в «Собрание стихотворений». 544 с.
23. Мекш. Э. Есенин в Царском Селе // Современное есениноведение. 2004. № 1. С. 34-42.
24. Воронова О. Е. Сергей Есенин и русская духовная культура. Рязань: Узорочье, 2002. 520 с.
25. Цензор Д. Священный стяг. Стихи о войне 1914-1915 г. Пг.: Издание состоящего под Высочайшим Его Императорского Величества Государя императора покровительством Скобелев-ского комитета, 1915. 53 с.
26. Зигуненко С. Н. Знаки и символы. М.: АСТ: Астрель: Транзиткнига, 2004. 464 с.
27. Блок М. Короли-чудотворцы: очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии / пер. с фр. В. А. Мильчиной; предисл. Ж. Ле Гоффа; науч. ред. и послесл. А. Я. Гуревича. М.: Языки русской культуры, 1998. 712 с.
28. Колоницкий Б. И. Слухи об императрице Александре Федоровне и массовая культура (1914-1917) // Вестник истории, литературы, искусства. Отделение ист.-филол. наук РАН. М.: Собрание: Наука, 2005. С. 362-378.
29. Французов М. Медсестра Анюта // Песни Великой Отечественной войны [Сайт]. URL: http://lib.thewalls.ru/pesni/vov/songsvov.htm 85 (дата обращения: 09.09.2011).
30. Венок славы. Антология художественных произведений о Великой Отечественной войне: в 12 т. М.: Современник, 1988. Т. 5. Курская дуга / сост. В. Васильев. 591 с.
31. Друнина Ю. Избранное: в 2 т. М.: Художественная литература, 1989. Т. 1. Стихотворения 1942-1978. 654 с.
32. Верстаков В. Королевские конюшни // Виктор Верстаков [Сайт]. URL: http://www. viktorverstakov.narod.ru/pilaet-gorod-Kandagar-text.html (дата обращения: 15.10.2011).
33. Куценко В. Над солдатом склонилась сестра. // Автомат и гитара. Стихи и песни из солдатских блокнотов. [Сайт]. URL: http://avtomat2000.com/kucenko.html (дата обращения: 10.11.2011).
Статья поступила в редакцию 16 апреля 2012 г.
