CC BY
56ГОНЧАРОВ Иван Александрович (1812-1891)
"Литература о Гончарове не богата, - писал критик И.Н.Голенищев-Кутузов. - Биографические сведения о нем до последнего времени были чрезвычайно скудны. Даже год рождения писателя (1812. 6 июля) долго не был точно известен. Быть может поэтому автора "Обломова" и "Обрыва" многие представляют себе человеком мирным и уравновешенным... Между тем, Гончаров был не раз на границе безумия, во власти навязчивых идей и повторных кошмаров" (Голенищев-Кутузов И.Н. Два Гончарова // В. 1932. 3 марта). "Едва ли читателям Гончарова приходит в голову мысль о том, что сдержанно - спокойные, эпические и такие как будто объективные и уравновешенные произведения писателя вышли из-под пера человека, душевно очень неуравновешенного, болезненно подозрительного, до крайности нервного и впечатлительного. Нужно сказать даже больше - человека душевно ненормального, подверженного упорной мании преследования" (Коптев Н. Новое о Гончарове и Тургеневе // Воля России. 1924. № 18/19. С.211). Р.Словцов отмечал: "Под внешностью солидного петербургского чиновника скрывалась тяжело больная душа, беспокойная и глубоко несчастная... Творчество было ... единственным светом жизни Гончарова, хотя и оно шло мучительно и трудно" (Словцов Р. "Миллион терзаний". Новое о Гончарове / / ПН. 1932. 7 янв.).
Ю.Айхенвальд описал следующий факт из жизни Г.: "Незадолго до смерти, называя себя "близким кандидатом в покойники", он задушевно просил, во имя своего честного служения перу, чтобы не нарушали его последней воли, не печатали его личной переписки и судили о нем только по его литературным произведениям. ...Он хотел, чтобы мерилом его оценки служили не мимолетные изъяснения случайных писем, а то, что он обдумывал целыми годами и во что вложил свою душу, свои творческие замыслы". Особой необходимости в том, чтобы не исполнить волю писателя, считал Ю.Айхенвальд, не было: "Умственная и нравственная физиономия Гончарова ясно отразилась в его художественных творениях, и нам вовсе не нужна его переписка, для того чтобы знать, кто он... Он смотрит на нас из своих произведений, так что мы можем прочесть не только их, но и его самого; он дает нам внутреннюю автобиографию" (Айхенвальд Ю.И. Гончаров // Силуэты русских писателей. Берлин, 1923. Т.2. Цит. по кн.:
Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. М., 1994. С.208). Е.Ляцкий подтверждал это: "Роман и жизнь тесно сплелись в развитии творческой личности Гончарова, и долгое время оставались неразгаданными своеобразные явления этой связи. Никто из писателей так заботливо не старался скрыть ее, и ни у кого она не выступала с такой поразительной отчетливостью, как у Гончарова. Тяжесть внешних условий проложила суровую бытовую колею его жизни, и колея эта многие годы тянулась горестно и трудно. Она
затерялась бы в бесчисленном множестве человеческих путей, если бы на нее не упали слишком яркие лучи поэтических озарений" (Ляцкий Е.А. Роман и жизнь. Развитие творческой личности И.А.Гончарова. 1812-1857. Биография Гончарова по новым данным. Прага, 1925. С.1).
Е.Ляцким была предпринята попытка создания историко-биог-рафического очерка на основе неизданных писем Г. (Ляцкий Е.А. Гончаров в кругосветном плавании. Критико-биографический очерк. Прага, 1922.). Критик М.Л.Слоним писал в своей рецензии на эту книгу: "Этот биографический подход является в то же время методом психологического исследования и раскрывает перед нами те интимные переживания творца "Фрегат Паллады", которые приближают критика к проникновению в тайну художественного творчества... Чрезвычайно интересно описание тех колебаний, которые испытал Гончаров, прежде чем решиться на далекое плавание. Они, очевидно, были впоследствии воспроизведены писателем в "Обломове" (сомнения Ильи Ильича, когда Штольц предложил ему поехать за границу). Но, пожалуй, любопытнее всего история внутренних переживаний Гончарова, постепенно развертывающаяся из его писем и не нашедшая своего отражения в полуофициальных записках "Фрегат Паллады". Из них ярко выступает процесс накопления образов в душе писателя, творческая тоска, отравляющая ему наслаждение миром тропиков и экзотики, первые, еще неясные контуры будущих воплощений" (Слоним М.Л. Новые материалы о Гончарове // Воля России. 1923. № 10. С.96).
Давая оценку нескольким работам о Гончарове: исследованиям А.Мазона, Е.А.Ляцкого, "Жизни Гончарова" Л.С.Утевского (М., 1931), И.Н.Голенищев-Кутузов привел еще ряд интересных сведений о писателе. "До сорока лет жизнь Гончарова
была довольно благополучна. Счастливое детство в Симбирске, скучные, но не обременительные годы, проведенные в коммерческом училище, яркие впечатления Московского университета, где Гончаров учился вместе с Константином Аксаковым и Лермонтовым и встречался с Герценым и Белинским, способствовали его духовному развитию. Известность после "Обыкновенной истории" пришла как-то сама собой. Под сорок лет Гончаров отправился неожиданно для самого себя в дальнейшее плавание. Он был назначен секретарем адмирала Путятина для описания нравов и обычаев в то время мало известного Дальнего Востока". И.Н.Голенищев-Кутузов утверждал, что "Фрегат Паллада" делит жизнь писателя на две половины, а произведение это, несмотря на "мастерские описания заморской природы и чужеземных нравов" является "наименее совершенным" произведением Г. (Голенищев-Кутузов И.Н. Два Гончарова // В. 1932. 3 марта).
По мнению Е.А.Ляцкого, "именно в годы ... плавания наступил решительный период в художественном развитии Гончарова: путем сравнений и сопоставлений с иноземным, его творческое влечение углубилось и оформилось на почве национального и культурно-бытового сознания. Однако, "путевые записки" могут казаться однообразными и подчас даже бледными, если читатель не видит за ними, не чувствует яркой индивидуальности их творца. ...Рукописные материалы... проливают свет на затушеванную в печатном тексте "записок" и наиболее для нас интересную сторону личных отношений и переживаний художника... Жадно наблюдая толпу... он схватывал все оттенки ее движения, ее ритма, постигая красоту ее переливчатой изменчивости и полной рукой черпал из нее контрасты к образам русской жизни. Обломовка не выходила из головы. ...Тайный
голос словно вел его по меже двух миров, взаимно оттененных и непримиримых - одного - деятельностного, размеренно-целесообраз-ного, зоркого, и другую - линию перебирающего сонные дни, бездеятельностного, бесполезного и для себя и для других, ничего впереди себя не видящего слепо раскрытыми, непроснувшимися очами" (Ляцкий Е.А. Гончаров в кругосветном плавании. С.16).
Ю.Мандельштам подчеркивал: "Гончаров сам считал себя реалистом и признавал "реальное" искусство единственно возможным. Но реализм он понимал не как фотографическое изображение действительности... "Стремление к идеалам, фантазия -это тоже органические свойства человеческой природы. Ведь правда в природе дается художнику только путем фантазии" (Гончаров). Не менее, чем "фантазию", т.е. вымысел, ценит Гончаров и юмор, учиться которому советует у Гоголя и Диккенса. Основное для него в искусстве, таким образом, не воспроизведение действительности, а ее преображение. Здесь он идет даже дальше, считая, что такова же цель и научного творчества и может быть даже жизни вообще" (Мандельштам Ю.В. Гончаров - критик // В. 1939. 6 янв.).
Р.Словцов критиковал Г., отказавшегося, по его мнению, от "чудес поэзии, огня, красок" во "Фрегате Паллады"... "Фрегат Паллада" есть, прежде всего, литературное произведение, сделанное в строго определенном художественном плане, а не простой отчет путешественника. Оно имеет много общего с задачами "Обломова" и "Обрыва", и путевые письма Гончарова показывают, как искал он художественные подходы к предстоявшему ему заданию: как и что рассказывать и описывать, что выбрать из развернувшейся перед ним колоссальной панорамы людей и природы, и как выбранное распределить." В результате, как отмечал Р.Словцов, "центральным образом "очерков" явился своего рода Штольц - английский купец. И само путешествие "Паллады" оказалось на страницах книги не героическим походом или тяжелой экспедицией, а рассказом об успехах мореплавания" (Словцов Р. Обломов на фрегате "Паллада". Путевые письма Гончарова / / ПН. 1936. 24 нояб.).
"Появление "Фрегата Паллады" способствовало не только литературным успехам писателя, но и упрочило служебное его положение. Он был произведен в статские советники и вскоре назначен на трудный и ответственный пост литературного цензора" (Голенищев-Кутузов И.Н. Два Гончарова). Литературный критик Ивелич (Берберова Н.Н.), говоря о взаимоотношениях Г. и Некрасова, отмечала, что несмотря на разность убеждений и службу Г. в цензуре, писатель активно сотрудничал в 40-50-е с некрасовским "Современником" и со всей так называемой "либеральной прессой". В журнале "Современник" были напечатаны "Обыкновенная история" и "Сон Обломова". "Когда журнал Некрасова стал подвергаться
особенно жестокому нападению, Гончаров делал попытки смягчить цензурный нажим. Вплоть до своей второй отставки, в 1867 г., он пользовался репутацией умеренного либерала. Главным для обоих была и осталась литература, в которой оба работали, и которую оба любили. .Как и все настоящие писатели и поэты, они были не только писателями - художниками, но и деятелями своего времени. Оба искали во враждебных лагерях "нужных людей". Гончарову нужен был Некрасов, ибо за ним были либеральные читательские массы; Некрасову был нужен Гончаров, ибо он искал связей в цензуре. Но и помимо этого обоих связывало взаимное понимание, уважение к творчеству, любовь к литературной работе, оба видели друг в друге, среди множества тогдашних знаменитостей... настоящих писателей" (Ивелич. Гончаров и Некрасов // В. 1928. 28 июня).
Совсем иные отношения складывались между Г. и Тургеневым. Н.Коптев описал впечатления Г. от первой встречи с Тургеневым: "Свое знакомство с Тургеневым Гончаров относит к 1847 году, когда они встретились на квартире Белинского. При первой же встрече Тургенев произвел на нашего автора впечатление позера, франта, рисующегося на манер Онегиных и Печориных. В дальнейшем он характеризуется как интриган, узкий эгоист, литературный Отрепьев, хитрый лжец, вся жизнь которого актерство и поза."
Почему же так суров Гончаров к Тургеневу? Ведь сам автор "Обломова" делился с Тургеневым своими творческими замыслами, значит ценил его мнение. Н.Коптев объяснял поведение Гончарова "болезненными сторонами психики" писателя, "наиболее явственно обнаруживающимися в его отношениях к Тургеневу, которого Гончаров чисто физически ненавидел, считая его плагиатором, похитителем его замыслов." После чтения "Дворянского гнезда" Тургенева "Гончаров заявил, что его роман не что иное, как слепок с "Обрыва". Два несомненно значительных художника, живших и творивших в одно время, оказались тесно связаны не дружбой, не сотрудничеством, а глубокой враждой: "чем деликатнее и терпимее был Тургенев, тем агрессивнее и бесцеремонней в своих выпадах против него становился его противник. Всегда замкнутый, необщительный человек, работавший медленно и урывками, на досуге от своих служебных занятий, он (Гончаров) не был, подобно своему более счастливому сопернику, баловнем жизни и судьбы. В
процессе своей литературной работы Гончаров шел путем Сальери, путем медленного и кропотливого труда" (Коптев Н. Новое о Гончарове и Тургеневе // Воля России. 1924. № 18/19. С.241-247). "В творчестве Гончарова было какое-то припадочное начало. Периоды усиленной писательской работы обыкновенно сопровождались длительными периодами духовного обморока. Гончарова охватывала тогда холодная скука и апатия. Болезненные состояния и приливы желчи переходили у Гончарова в общую душевную расслабленность, которая изредка побеждала порывы экстатической бодрости. Так в несколько месяцев, конечно после многолетней подготовки, были созданы за границей "Обломов" и "Обрыв" (Голенищев-Кутузов И.Н. Два Гончарова).
Критик В.Н.Ильин объяснял сложность натуры Г. тем, что тот "жил и творил в условиях диктатуры" и "литературной чеки" и "исключительностью дара" художника. Дар Г., по его словам, "заключается в том, что сам он в силу свойств своего темперамента не принадлежал ни к какому течению и скорее, подобно драматургу Островскому, даже любил то "темное царство", которое изобразил с таким несравненным техническим и артистическим совершенством. Это полное отсутствие политики и социального заказа в его трех романах - "Обыкновенная история", "Обломов", "Обрыв" - вызвало яростный наскок радикальщины, стремившейся так сказать замусолить эти шедевры, что ей и удалось. Холодный, размеренный, спокойный и лишь наделенный громадным талантом и умом, который "сам себе страсть", Гончаров был совершенно лишен каких бы то ни было внешних страстей. У него нет ни малейших признаков волнения. Кроме волнения безмерного авторского самолюбия, на которое он несомненно имел право и которое поглотило у него все прочие страсти" (Ильин В.Н. Продолжение "Мертвых душ" у Гончарова // В. 1963. № 139. С.45).
Г. порой сравнивают с Обломовым. Действительно, переживания автора и его героя несколько схожи: "Когда в светлые минуты, свободные от страхов и мрачных предчувствий, он обдумывал неожиданную возможность осуществить давнишнюю мечту, его охватывала безумная, обновляющая радость... Он ощущал в себе другую жизнь - она перевоплощала его в морехода и делала гражданином другого мира. Но близился день отъезда и возвращались прежние опасения. Радужные мечты бледнели,
путешествие казалось подвигом, для которого не хватит сил. "Пережитые страхи" Ивана Александровича и явились "материалом для изображения сомнений Обломова, охвативших Илью Ильича, когда Штольц предложил ему проехаться за границу" (Ляцкий Е.А. Гончаров в кругосветном плавании. С. 7).
Добролюбов, как известно, осудил "обломовщину", но есть и другой взгляд на роман Гончарова. Ю.П.Иваск, анализируя отклики о Г. на Западе, писал о мнении одного из английских критиков, "вжившихся" в русскую литературу - В.С.Притчетта. "Нельзя не любить "лунолицего" Обломова, этого "великого отсутствующего". Он не только русский: он живет и ... в "английской душе". ...Этот лежачий Обломов - обманчиво неподвижен. На самом деле, он живет и очень интенсивно, в нескольких планах: незамутненной душевности или сонной одури. А иногда он "оборачивается" беспощадным разоблачителем всех удачников-пошляков. Он вообще "огромный характер". Не есть ли вообще Обломов - самый монументальный герой русской литературы, "достигающий уровня" Дон-Кихота и Фауста?" (Иваск Ю.П. Отклики о Гончарове // Опыты. 1955. № 4. С.106-107). В.Н.Ильин соглашался, что "Гончарову удалось в лице Обломова нарисовать как бы общую формулу всей дворянско-помещичьей России, столь богатой талантами, но столь мало одаренной волевым упорством против мерзостного наскока Тарантьевых... Это символическая повесть - отмечал он дальше — о том, как взят был от человека его рай. Ибо идиллия "Обломовки" и "Сна Илюши Обломова" - это повесть о невозвратно утраченном рае, вырубленном, загаженном и сожженном Тарантьевыми, Лопахиными, Трофимовыми"
(Ильин В.Н. Продолжение "Мертвых душ" у Гончарова //В. 1963. № 139. С.55).
В.Сечкарев в своем отклике на монографию Милтона Эре "Обломов" и его создатель" жизнеутверждающе провозглашал: "Я не согласен с тем, что рай Обломова связан с поражением и смертью. Я не верю также тому, что Обломов обречен, так как не может жить в мире переменчивости и что время его главный враг; по-моему, он не хочет жить в таком мире, а это безусловно не обреченность" (Сечкарев В.М. Милтон Эре. Обломов и его создатель. Жизнь и творчество И.Гончарова // НЖ. 1974. № 116. С.303). "Прием "Обрыва" критикой больно ударил Гончарова - писал Р.Словцов. - Он жил
почти отшельником в маленькой квартире на Моховой, которую не менял в течении 30 лет, болел, потерял один глаз... В эти годы "дотягивания воза жизни", Гончаров несколько раз брался за перо и дал превосходные очерки "Слуги", воспоминания "На родине" и замечательную статью о "Горе от ума" - "Миллион терзаний"... Эти последние писания Гончарова обнаруживают, что в больном теле и больной душе оставался художественный талант" (Словцов Р. "Миллион терзаний". Новое о Гончарове // ПН. 1932. 7 янв.).
Г. писал главным образом романы. Как считал Ю.Мандельштам, писатель "едва ли не пристальнее, чем в романы, всматривался в драму. Его статья о "Горе от ума", набросок статьи об Островском и отдельные суждения о театре обнаруживают незаурядное театральное чутье. Замечательны его сознательное усилие превратить критику "театральную" в "драматическую", совмещающую требования литературы и сцены... Он прекрасно разбирался в технике стихописания и одновременно знал ее пределы, ибо предостерегал... от отождествления стихотворной виртуозности с подлинной поэзией" (Мандельштам Ю.В. Гончаров -критик // В. 1939. 6 янв.).
Ю.Айхенвальд отмечал, что от всех его произведений веет какою-то высокой порядочностью. Он с любовью нарисовал уютность и тишину быта. Полную чашу дома, сладость семейного очага; он не одолел в себе до конца силы инерции, платил большие дани внутренней косности; он не мог изжить слишком родной Обломовки; он близко знал идиллию, нежащее и усыпительное начало жизни, но сквозь это житейское, удобное и спокойное просвечивает, возвышаясь над ним, задумчивая печаль, пушкинская "светлая печаль". Ю.Айхенвальд рисует творческий облик Гончарова: "Осененный поэзией тихой мечтательности, выступает перед нами образ писателя, который тонко любил жизнь, любил ее всю, во всех ее мелочах и материальных подробностях, но и грустил над нею и тосковал неудовлетворимой тоскою избранников. Был он поэт, но только слишком искусно и удачно выдавал себя за прозаика" (Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. С.216).
Ж.И.Стрижекурова
