CC BY
86Заза ПИРАЛИШВИЛИ
Доктор философских наук, профессор Тбилисского государственного университета
им. Иванэ Джавахишвили (Тбилиси, Грузия).
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ГРУЗИНСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ
Резюме
В статье рассматривается место Грузинской Православной Церкви в общественно-политической жизни независимой Грузии, анализируется изменение религиозности грузинского общества в переходный период, оценивается реакция религиозных общин страны на вызовы глобализации. Исследователь приходит к заключению,
что на современном этапе традиционные конфессиональные ценности остаются надежным способом сохранения национальной идентичности для большей части православного населения страны, а политическая нестабильность в государстве лишь увеличивает авторитет и влияние религиозных институтов.
В в е д е н и е
Вначале в общих чертах рассмотрим характер религиозной жизни Грузии. Если посмотреть на нее в ретроспективе последних двух-трех десятилетий, то ее можно определить как процесс освоения конфессиональными организациями нового исторического и социального контекста. Последние постепенно освобождались от наследия советской эпохи и осваивали рыночные технологии или, как это происходит с самой многочислен-
ной и влиятельной организацией — Грузинской Православной Церковью, пытались воспрепятствовать тотальному господству религиозного рынка и диктовать в современных реалиях свои условия. Перед каждым вероисповеданием глобальный мир выдвинул весьма непростые задачи, являющиеся важным последствием того геополитического контекста, в котором развивалась и ныне развивается страна.
В соответствии с основным характером процессов в данной сфере были созданы две основные стратегии, и по сей день полностью или частично определяющие религиозную жизнь республики. С одной стороны, отчетливо проявляется намерение религиозных меньшинств утвердить в стране либеральный религиозный рынок, что дало бы им возможность свободной деятельности, а с другой — налицо попытка Грузинской Православной Церкви не допустить полной и всеобъемлющей либерализации религиозной жизни и сохранить в ней свою традиционную роль и преимущество. Конечно, обе стратегии имеют свои различные проявления и скрытые подтексты, но вместе с тем ощущается наличие этих двух тенденций и противостояния, возникшего на их основе.
Ситуация до распада СССР
У нас нет фактических данных о точной географии распространения и численности религиозных организаций в Советском Союзе. В то время подобную статистику вели лишь для компетентных органов и не афишировали. По официальной версии, религиозная жизнь являлась угасающим пережитком прошлого и ее изучение не было актуальным.
Опираясь на классификацию Р. Старка и У. Бейнбриджа1, можно сказать, что религиозные организации, притесняемые государством, имели характер клиентарных культов. У них были организационные структуры, а отношения с верующими носили скорее характер консультант — клиент и не выходили (кроме редких случаев) за эти рамки. К тому же в советскую эпоху верующие были лишены возможности создавать социально артикулированные религиозные движения. Более того, их активность тут же привлекала внимание КГБ, сотрудники которого, как правило, оповещали соответствующие учреждения и училища о «нездоровых» религиозных интересах их представителей. Советский режим всеми способами противодействовал распространению новых религиозных движений, а от традиционных требовал безоговорочной лояльности и ограничения масштабов деятельности.
В таких условиях отношения между конфессиями были необходимым условием спасения религиозной жизни. Поэтому на фоне нынешней ситуации может оказаться непонятным характер скрытой солидарности, связывающей различные христианские, мусульманские и другие организации. Инициатором взаимоотношений между христианскими церквями, как правило, являлась Грузинская Православная Церковь. Приведем следующие факты. В 1962 году Грузинская Православная Церковь вступила во Всемирный совет церквей и в Европейскую конференцию церквей, в 1979—1981 годах Патриархия республики руководила теологическими дискуссиями между грузинскими баптистами и православными, в 1983-м Патриарх причастил в Сионском соборе двух католических священников (немца Целестина Патока и австрийца Эрнста Зутнера), а в 1989-м — группу молодых грузинских католиков. Тогда он путешествовал по одному из грузинских регионов,
1 Cm.: Stark R., Bainbridge W.S. The Future of Religion: Secularization, Revival and Cult Formation. Berkeley, Calif.: University of California Press, 1985. P. 26.
населенному католиками, и заявил, что раскол произошел лишь между Римом и Константинополем, а Грузинская Церковь не прерывала связь с Римом.
Тут уместно вспомнить один весьма интересный, с нашей точки зрения, случай, связанный с жизнью мусульман: в 1950-х годах по указанию правительства Советского Союза в Тбилиси была разрушена синяя шиитская мечеть. Сунниты, проживавшие в городе, предоставили возможность шиитам проводить богослужение в их храме, и две группы мусульман молились одновременно, разделенные занавеской. Примерно 10 лет назад ее убрали, и сегодня шииты и сунниты молятся вместе, что весьма важно в контексте существующего между ними противостояния, принявшего, например в Ираке, форму гражданской войны.
Ситуация после распада Советского Союза
Определить точные данные по религиозному разделению населения Грузии — занятие довольно сложное. Мы попытались сопоставить различные показатели и получили следующую картину: православных — 80,0%; мусульман — 11,0%; паствы Армянской Апостольской Церкви — 5%; иудеев — 0,5%; остальных — 2,5%; не принадлежащих к какой-либо конфессии — 1,0%. При этом православная, католическая и армянская церкви вместе с иудейской и мусульманской общинами рассматриваются как традиционные религиозные группы.
С образованием в начале 1990-х годов упомянутого выше религиозного рынка, в который включилась и Грузия, появились религиозные организации с сильной финансовой поддержкой из-за рубежа, хорошо адаптированные к свободной мировоззренческой среде и обладающие соответствующими миссионерскими технологиями. Для Православной Церкви (в некотором смысле и для большинства других традиционных для Грузии религиозных организаций) понятия «вера» и «спасение души» изначально исключали категории рынка и конкуренции. В этом есть своя логика и требующая учета серьезная религиозная мотивация, но, по Марку Юргенсмайеру, такая позиция иногда может послужить импульсом для возникновения религиозного национализма и религиозных конфликтов2. Действительно, с определенного момента для отдельных православных священнослужителей стало возможным скрытое или явное санкционирование религиозного насилия.
Что касается иных традиционных религиозных организаций, то они относились к проникновению в Грузию глобального религиозного рынка более сдержанно. С одной стороны, их беспокоила агрессивная миссионерская практика новых религиозных движений, с другой — либерализация религиозного рынка являлась условием их защиты от нарастающих агрессивных проявлений религиозного национализма.
Отдельно следует рассмотреть отношения Грузинской Православной Церкви с мусульманской и иудейской общинами, которые и по сей день определяются продолжительной исторической практикой. Благодаря этому указанные религиозные движения ныне, как и всегда, могут мирно сосуществовать, а в критических ситуациях — сотрудничать.
Если в первой половине 1990-х годов этнокультурному национализму так или иначе удавалось объять религиозный национализм, то со второй половины 1990-х годов он обретает характер независимой идеологии. Причина тому — в первую очередь общественный заказ, вызванный адаптационным кризисом.
2 Cm.: Juergensmeyer M. The new Cold War? Religious Nationalism Confronts the Secular State. Berkeley: University of California Press, 1993. P. 178.
Можно назвать два основных фактора, связанных с адаптационным кризисом и определяющих создание нынешней религиозной панорамы.
Первый. Грузинское общество, как и большая часть населения бывшего Советского государства, 70 лет находилось в замкнутом историческом пространстве, имея лишь весьма приблизительное представление о глобальных процессах без какой-либо возможности принимать в них участие. После обретения независимости оно оказалось в мире, к условиям которого не было приспособлено. Мировоззренческие и культурные парадигмы не отвечали ожиданиям подавляющего большинства рядовых членов нашего общества; более того, иногда они были в корне противоположны им. Пользующиеся в советское время, особенно в кругах интеллигенции, большой популярностью либеральные и демократические идеи теперь для многих оказались довольно чуждыми по причине несхожести исторической ситуации, а в некоторых случаях воспринимались как нечто направленное против их культурной идентичности. Многие продукты глобализации, особенно те, которые требовали пересмотра традиционных культурных и религиозных ценностей, были неприемлемы для граждан республики. В церковных кругах начала зарождаться идеология, однозначно признававшая глобализацию и либерализм отрицательными феноменами.
Это все отчетливее проявлялось во второй половине 1990-х годов. Если в 1990-м, согласно результатам опроса общественного мнения, проведенного группой студентов, абсолютное большинство респондентов (приблизительно 58,4%, 16,1% воздержались от ответа, 25,5% не имели собственного мнения) поддерживало либеральное и демократическое развитие страны, то уже в 1992-м довольно существенная часть (14%) опрошенных рассматривала либеральную демократию и национальные интересы в качестве альтернативы, отдавая преимущество последним. По данным мониторинга общественного мнения, проведенного Философским обществом Грузии, в 1998 году глобализация и либерализм более или менее являлись альтернативой культурной идентичности для 17%. Численные показатели, конечно, невелики, но, думаю, они указывают на определенные тенденции.
В этом, несомненно, большую роль сыграли ошибки, допущенные идеологами либерализма, который (как альтернатива традиционным национальным ценностям) был одним из слоганов, к которым они часто неосторожно обращались, тем самым невольно обостряя проблему культурной идентичности. Его идеологи не предусмотрели такой поворот событий: противопоставление либерализма традиционным национальным формам идентичности (а православие занимает одно из центральных мест в этом ряду) изначально ставило его в положение ненадежности. Логическим продолжением этого процесса явилась концепция идентичности грузинского общества, которая сформировалась в начале нового века, в частности после «революции роз», и вызвала еще большее обострение реакции определенной части социума на процессы глобализации.
Второй фактор — очень тяжелое социальное положение населения. На фоне отсутствия соответствующих социальных навыков и малоразвитой системы социальной защиты свободная рыночная экономика для большей части населения трансформировалась в синоним экономического бедствия. Крайняя нищета была и остается ежедневной проблемой жителей страны. В особо сложном положении оказались регионы, часто абсолютно обделенные вниманием центральной власти.
Остановимся на данной проблеме более подробно. В результате опроса, проведенного Философским обществом Грузии в 1998 году, выявился весьма интересный факт: среди представителей православной паствы, ведущих активную религиозную жизнь, довольно значительную часть (приблизительно 29%) составляли те, кто по причине массовой безработицы не мог найти работу, соответствующую уровню образования и квалификации, либо оценивал получаемый от своей профессиональной деятельности доход как низкий или очень низкий. Следовательно, для них проблема социальной идентичности
приобрела острый характер. Мы не имеем данных о том, какую роль сыграл этот фактор в увеличении количества новых религиозных организаций, особенно «Свидетелей Иеговы». Их число резко возросло в конце XX — начале XXI веков. Кроме того, можно предположить, что утрата социального статуса также сыграла в этом немаловажную роль. Значение последней причины особенно возросло после «революции роз», когда большая часть населения старше 40—45 лет лишилась надежды и шансов найти работу в государственных учреждениях.
В любом случае можно с уверенностью сказать: резкий рост количества воцерков-ленных (верующих, которые активно ведут религиозную жизнь) всего за несколько лет — важный показатель, указывающий на усиление религиозных интенций. Конечно, этот факт невозможно объяснить лишь социальными и культурными причинами. Естественно, процесс подпитывался чисто личностными, религиозными мотивациями, но и названными выше причинами пренебрегать не следует. В общем можно сказать, что социальные и культурные факторы создали плодотворную почву для экзистенциальных причин активизации религиозной жизни.
Итак, ответ Православной Церкви на вызовы глобального мира на первом этапе носил в основном фундаменталистский характер. С середины 1990-х годов все чаще стали появляться церковные и мирские публикации, в которых процессы демократизации и становления либеральных ценностей рассматривались в качестве заговора против православия как истинной религии. Причем подобные интерпретации преподносились в апокалипсических терминах. Начали проявляться теории альтернативного исторического развития, на что решающее влияние оказывали некоторые русские православные идеологи.
С того времени наблюдается противостояние между консерватизмом правого крыла Православной Церкви с ее часто архаичной социальной лингвистикой и миссионерской активностью новых для Грузии религиозных групп, хорошо адаптированных к современным историческим реалиям и носящих в своих крайних проявлениях характер «новой евангелизации» страны. Факты насилия, направленные против них, привлекли внимание авторитетных правозащитных организаций.
Под давлением фундаменталистских кругов Грузинская Православная Церковь 20 мая 1997 года вышла из Всемирного совета церквей и Европейской конференции церквей. В ходе визита Папы Римского Иоанна Павла II в Грузию (8—9 ноября 1999 г.) Патриархия распространила заявление, в котором она запрещала православным присутствовать на его богослужении.
Таким образом, середину 1990-х годов можно считать периодом становления религиозного национализма в Грузии. Тогда же в Православной Церкви появляются деятели либерального толка, которые, несмотря на их активность и частые публичные заявления о недостатках, имеющихся в церкви, не могут оказать серьезного влияния на процессы, происходящие в ней, и на формирование общественного мнения. Большая часть представителей церкви и верующих расценивает их деятельность скорее как акции, направленные против культурной и религиозной идентичности, а не как попытку исправить положение.
К тому же активность деятелей либерального крыла обусловила то, что в заявлениях официальных лиц Патриархии главное место заняла либеральная и демократическая терминология, а в мае 2005 года при Патриархии был создан Координационный центр межрелигиозных отношений в помощь государственному строительству. В нем объединились представители почти всех конфессий, существующих в Грузии. Полагаем, этот момент можно считать условной датой перехода на задний план фундаменталистской идеологии и начала адаптации к новым историческим условиям эпохи в адекватной форме.
Роль Православной Церкви в современной жизни страны
Резкое увеличение среди населения приверженцев православия в полной мере определяет характер религиозной (и не только) жизни страны. Большая часть жителей причисляет себя к Православной Церкви, учитывая культурно-исторические традиции, однако с годами наблюдается тенденция роста части считающих себя православным по сугубо религиозным мотивам.
Согласно данным социологического опроса, проведенного в 2006 году организацией «Business Consulting Group» (социолог Э. Джгереная), среди респондентов, считающих себя православными, 56,1% определяют религию очень важным фактором личной жизни, 32% — важным фактором, 8,5% — менее важным. Регулярной религиозной практике следуют 17,5% опрошенных, большинство же участвует лишь в особых религиозных праздниках. При этом (если вспомнить, что в 1998 г., согласно проведенному Философским обществом Грузии опросу, членами той или иной паствы, то есть воцерковленными считали себя лишь 5,67% опрошенных православных) налицо увеличение религиозной мотивации. Важным общественным фактором является также формирование хорошо организованных групп верующих, создающих автономное, а в некоторых случаях герметичное коммуникационное пространство.
Если к этому добавить, что с точки зрения доверия во всех известных нам опросах Православная Церковь постоянно занимает первое место, и даже после «революции роз» 2003 года она на несколько пунктов опережала институт президента, то становится понятным: определять роль религиозной жизни, опираясь лишь на количество участвующих в религиозной практике, было бы неправомерно. Очевидно, что уже с начала XXI века Православная Церковь выходит из положения некоего этнографическо-культурного феномена и становится важным общественным фактором. По указанным выше причинам это оказывает серьезное влияние на включение страны в глобальный контекст.
Проблемы, связанные с правовым статусом религиозных организаций
Все сказанное выше отразилось на проблеме правового обеспечения религиозной жизни. Согласно Конституции страны, государство признает особую роль Православной Церкви в истории Грузии, но вместе с тем провозглашает полную свободу вероисповедания, независимость церкви от государства (ст. 9). Во второй половине 1990-х годов возникает идея особого соглашения между государством и Православной Церковью. Окончательно документ был сформирован как конституционное соглашение. В Основной закон были внесены соответствующие изменения и приложения, принятые парламентом в марте 2001 года.
Конституционное соглашение было подписано 14 октября 2002 года, Синод Православной Церкви утвердил его 17 октября того же года, парламент — 22 октября. По данному соглашению церковь является исторически сформированным субъектом публичного права.
Конечно, такой юридический статус намного превышает положение других религиозных организаций. С правовой точки зрения они могут зарегистрироваться лишь в качестве субъектов частного права. Законодательством страны не предусмотрен такой осо-
бый юридический статус, как религиозное объединение, по причине чего складывается неприемлемая для многих религиозных групп ситуация. Ряд из них отказывается регистрироваться в юридическом статусе субъекта частного права.
Формированию нормального правового статуса мешают два фактора: во-первых, позиция большой части иерархов Православной Церкви, не довольствующихся признанием только прошлых заслуг. Они считают, что Грузия — каноническая территория Православной Церкви и ни одна другая конфессия не имеет права евангелиза-ции на ней.
Во-вторых, такому радикализму, к сожалению, часто противостоит не менее радикальная точка зрения, согласно которой Конституционное соглашение поставило религиозные организации в неравное положение, подобные соглашения необходимо-де заключить и с другими структурами. Когда в стране несколько десятков религиозных организаций, количество членов которых порой не превышает 10 человек, повторение прецедента Православной Церкви, мягко говоря, трудно себе представить.
Вероятно, именно эти крайности мешают религиозному законодательству пойти путем, на который встали многие европейские страны (Австрия, Великобритания, республики Балтии и др.): исходя из культурных традиций страны, провести ранжирование религиозных организаций, их количественных показателей, срока существования того или иного религиозного движения в стране и т.п., и с учетом этого разработать соответствующее законодательство. Естественно, данный подход может оказаться неприемлемым для значительного ряда малых и новых религиозных групп, но, думаем, это единственная возможность регулировать сложившуюся в Грузии ситуацию адекватным законодательством.
Степень инкультурации той или иной религиозной организации в конкретной стране — очень важный показатель. Известно много случаев, когда конфессиональное движение, вполне адекватное культурным традициям той или иной страны, при других обстоятельствах проявляется совершенно иначе. Кроме того, неожиданные и негативные последствия возникновения новых религиозных движений в Японии, Бельгии, Соединенных Штатах Америки и других странах указывают, что к этой проблеме необходимо относиться с определенной долей осторожности.
Международные контакты Грузинской Православной Церкви
Из зарубежных религиозных центров самую интенсивную и в то же время амбивалентную связь Грузинская Православная Церковь имеет с Русской Православной Церковью (РПЦ). С одной стороны, Грузинская Церковь по возможности противостоит экспансии Русской Церкви в регионах, не подчиняющихся центральной власти: в Абхазии и Самачабло. К этому следует отнести и позицию, которую заняли некоторые представители Московской Патриархии в ходе своего рода «холодной войны», начавшейся в 2006 году между Россией и Грузией. Они оправдывали кампанию, направленную против грузинских и прочих трудовых мигрантов, повлекшую за собой нарушения прав человека, даже жертвы3. И хотя в своих заявлениях патриархи всея Руси и Грузии декларировали многовековое братство двух церквей, очевидно и то, что российский неоимпериализм отчетливо обрел черты русского православного мессианства. А это обстоятельство порождает совершенно определенное недоверие к Русской Церкви.
3 Например, епископ Саратовский и Вольский Всеволод Лонгин в заявлении, сделанном в октябре 2006 года.
Известно, что в Православной Церкви обозначились два подхода к современным реалиям. Первый, сравнительно либеральный, олицетворяет Константинопольское патриаршество. Для этой позиции характерен поиск путей адаптации к новым историческим условиям и признание высшего значения общечеловеческих ценностей. Это четко проявилось в ходе визита Папы Римского Бенедикта XVI в Турцию (ноябрь 2006 г.), когда он и Вселенский Патриарх Варфоломей I выразили готовность к сближению двух церквей. Встреча Папы с Варфоломеем I и упоминание последнего как Вселенского Патриарха вызвали раздражение Русской Церкви. По мнению ее идеологов, этим Папа подчеркнул, что не считает Русскую Церковь наследницей Византийской Церкви.
Еще до визита Папы в Турцию распространилась информация о заявлении, сделанном руководителем отдела внешних связей РПЦ, митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом, выразившим озабоченность тем, что Константинопольский патриарх имеет определенные претензии на исполнение в православном мире той же роли, которую в католическом мире выполняет Папа.
В русском православном глобалистическом проекте особое место отводится тем православным церквям (в том числе и грузинской), которые не отказались от юлианского календаря и не перешли на григорианский. Вследствие этого возникла группа церквей, продолжавших существовать в «альтернативной истории», лидером которых намеревается стать именно Русская Православная Церковь. В русских публикациях часто открыто противостоят первенству Константинопольского патриарха и вспоминают, что реально оно должно принадлежать Иерусалимской Церкви, как матери-церкви, а глобальные православные задачи выполняться Русской Церковью и государством.
В Грузинской Православной Церкви сторонники русского православного глобали-стического проекта не представляют значительную силу, так как к ним могут принадлежать лишь несколько духовных лиц. Зато очень сильно крыло, мыслящее категориями альтернативной истории и альтернативной (отличной от либеральной) эсхатологии, что превращает их в невольных союзников русской стратегии. Многие из них разделяют разработанный в русских православных кругах тезис о том, что так называемый «мундиа-лизм» является злом, направленным против православной веры.
Однако сомнительная позиция РПЦ в отношении церквей сепаратистских регионов возымела свое действие. После войны 1991—1993 годов Цхум-Абхазская епархия Грузинской Православной Церкви оказалась оторванной от остальной Грузии. В данный момент делами Абхазской Православной Церкви ведает Временный епархиальный совет, состоящий из местных духовных лиц. Он не признает юрисдикцию Грузинской Православной Церкви, а она не признает его каноничность. Несмотря на попытки руководителя епархиального совета Виссариона Аплия, абхазские церкви и паства не смогли войти в юрисдикцию Московской патриархии, но определенный результат был достигнут: Русская Православная Церковь за границей (РПЦЗ) рассматривает Абхазскую Церковь как находящуюся под ее юрисдикцией, хотя канонически этот факт не оформлен. После принятия в мае 2007 года Акта о каноническом общении, согласно которому РПЦЗ была признана частью Русской Православной Церкви, ряд духовных лиц рассматривает Абхазскую Церковь как находящуюся под покровительством Русской Православной Церкви за границей, что воспринимается как попытка вторжения РПЦ на каноническую территорию Грузинской Православной Церкви. Аналогичные попытки экспансии имеют место и в отношении Осетинской Православной Церкви.
В конечном счете дипломатическим результатом всего произошедшего явилось то, что главным пунктом мероприятий, посвященных 30-летию интронизации Каталикоса-Патриарха Грузии Илии II, стал визит вечного объекта критики русских православных идеологов — Вселенского Патриарха Варфоломея I. В распространенной информации ничего не говорилось о визите представителей Русской Православной Церкви. К этому следует добавить, что в связи с данным юбилеем Каталикос-Патриарх Грузии получил
поздравление от президента США Дж. Буша и в ответном послании особо подчеркнул ту важную роль, которую Соединенные Штаты играют в формировании грузинской государственности. Надо учесть, что на протяжении всех прошедших лет в своих заявлениях Грузинская Православная Церковь редко касалась вопросов внешнеполитической ориентации, это вызывало подозрение у ее оппонентов и часто воспринималось как скрытая прорусская ориентация. Думается, в плане церковной дипломатии этот факт красноречив. Его можно рассмотреть и в ином аспекте, из чего следует вывод: Грузинская Православная Церковь не остается более вне процессов и рассматривает себя в контексте глобализации.
Последние события
По нашему мнению, последние события окончательно оформили Грузинскую Православную Церковь в институт, вызывающий самую высокую степень доверия. В ходе ноябрьского (2007 г.) политического кризиса православное патриаршество оказалось единственной силой, обладающей достаточным авторитетом, чтобы стать посредником между политическими противниками и внести рациональный элемент в разгар политических страстей. Интересно, что во время политических кризисов 1989, 1991 и 2003 годов церковь пыталась (но не смогла) выступить с той же миссией. Более того, призывы духовных лиц к миру и диалогу теми или иными политическими группами игнорировались или воспринимались отрицательно. На сей раз Православная Церковь не только смогла инициировать диалог между противостоящими сторонами, но и предложила общественности страны вполне конкретную модель государственного устройства — конституционную монархию, что поддержал ряд влиятельных политических партий. Очевидно, что если данная модель превратится в реальный проект и воплотится в жизнь, то усилится влияние церкви на грузинское общество.
Не следует однозначно утверждать, что подобное повредит демократическому развитию страны. В сложившейся ситуации рядовой гражданин ищет знакомые ему культурные формы и, думается, без них демократическое развитие будет иметь лишь внешний и формальный характер. На данном этапе, по нашему мнению, опасно как полное отрицание этих имманентных культурных форм, так и придание им слишком большого значения.
3 а к л ю ч е н и е
Можно сказать, что ответ нашей религиозной жизни на глобальные процессы и вызовы общечеловеческим ценностям не был однозначным. На данном этапе мы не можем охарактеризовать его как только демократический или как последовательно религиознонационалистический. Думается, это типичный ответ малочисленной нации, не имеющей комфортной исторической среды и пытающейся сохранить самобытность с помощью традиционных форм жизни. Возникшие в Грузинской Церкви две тенденции: с одной стороны, попытка сохранить религиозно-культурную идентичность, с другой — необходимость учитывать глобальные процессы — отражают основные проблемы, существующие в самом грузинском обществе.
