Герцен и Крымская война Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Из архива русской мысли

УДК 1(091)

Е. Ю. Машукова * ГЕРЦЕН И КРЫМСКАЯ ВОЙНА

В статье представлена попытка на материалах произведений и писем Герцена, а также воспоминаний его современников, реконструировать отношение Герцена к Крымской войне. Автор показывает несостоятельность обвинений Герцена в русофобии и отсутствии патриотизма. Свою борьбу с николаевским режимом Герцен никогда не смешивал с поддержкой врагов России. И хотя взгляды Герцена в отношении Крымской войны подверглись значительной трансформации, необходимо отметить, что его основной мотивацией всегда была забота о благе России.

Ключевые слова: русофобия, патриотизм, Крымская война, славянская федерация, панславизм, Польша.

E. Yu. Mashukova HERZEN AND THE CRIMEAN WAR

The article presents an attempt to reconstruct the attitude of Herzen to the Crimean war on the materials of Herzen's works and letters, as well as the memoirs of his contemporaries. The author shows the failure of Herzen's accusations of Russophobia and lack of patriotism. Herzen never mixed the fight against the Nikolaev mode with support of enemies of Russia. Although Herzen's views on the Crimean war have undergone a significant transformation, it should be noted that his main motivation has always been concern for the good of Russia.

Keywords: Russophobia, patriotism, Crimean war, Slavic Federation, pan-Slavism, Poland.

В последнее время на страницах периодической печати, на просторах Интернета и даже в научных статьях появилась устойчивая тенденция поругивать Герцена: почему взял не тот псевдоним, зачем не освободил своих крестьян [3], зачем обратился к Ротшильду, чтобы спасти секвестированное Николаем I имущество [6], зачем звал Русь к топору (вообще-то не звал, а предупреждал, что если не провести реформы, то может случиться революция).

Но самые серьезные обвинения связаны с отсутствием патриотизма и русофобией, это и понятно: ситуация, которая сложилась сейчас в нашей стране

* Машукова Елена Юрьевна, кандидат философских наук, доцент, Военно-космическая академия имени А. Ф. Можайского.

и в мире, очень напоминает ситуацию в середине XIX в. и вопрос о патриотизме по-прежнему является больным вопросом нашего общества. Так, например, В. Багдасарян пишет:

Как в разгар Крымской компании, так и Чеченской, в ее среде (интеллигенции) обнаруживаются странные симпатии к врагам отчества. Олицетворявшего данные умонастроения Герцена, который активно пропагандировал поражение самодержавия в войне, можно оценивать как предтечу ряда журналистов современных СМИ [1, с. 167].

Есть в биографии Герцена события, которые, как правило, старательно обходятся его многочисленными биографами, дабы не бросить тень на прославленного общественного деятеля, но от этого только хуже, потому что эти события становятся объектом инсинуаций и домыслов, одним из таких событий была Крымская война.

К сожалению, самой обстоятельной работой, освещающей эту тему, по настоящее время остается статья видного советского историка Ш. М. Левина «Герцен и Крымская война», напечатанная в «Исторических записках» за 1949 г., и его же «Очерки истории русской общественной мысли XIX века» (1974).

Весь материал герценовских высказываний о войне складывается из трех частей: личных суждений в частной переписке, выступлений на европейской арене — устных и печатных, и некоторых обращений к русским в России. Средняя группа материалов является преобладающей, т. к. во время войны Герцен особенно стремился говорить с Европой о России, рассматривая себя как представителя русского народа перед лицом европейского общественного мнения: «Я не скрывал перед рассвирепевшим старым миром моего мнения и говорил его с варварской откровенностью в лицо, говорил и после...», Герцен имеет в виду произведения, написанные им в период Крымской войны, это прежде всего письма к редактору английской газеты, радикальному публицисту В. Линтону «Старый мир и Россия» (1854), «Народный сход в память февральской революции» (1855), «Русскому воинству в Польше» (1854), «Вперед! Вперед!» (1855).

Необходимо отметить, что взгляды Герцена в отношении Крымской войны подверглись значительной трансформации, и это естественно, изменение точки зрения — нормальный процесс для мыслителя, тем более когда речь идет об общественных процессах, но основной мотивацией Герцена всегда была забота о благе России. И если его представление о благе России не совпадало с другими представлениями о ее благе, то это не означает, что он русофоб. В словаре читаем: «Русофобия — это неприязнь к России и ко всему русскому». С какого момента начинается русофобия? Очевидно, что не с критики власти, тогда бы нужно было назвать русофобами Чаадаева, Хомякова, Погодина, Чернышевского и Добролюбова, критиковавших самодержавие и занимавших пораженческую позицию в войне. Крымская война была империалистической, велась в интересах самодержавия, о чем неоднократно писал Герцен, где же тут русофобия?

Стоит также напомнить, что Герцен последовательно отделяет свою ненависть к «чудовищному петербургскому правительству» от любви к русскому

народу. «Я страшно люблю Россию и русских», — повторяет он постоянно в своих сочинениях и письмах. Он верит в великую всемирную миссию своей страны и своего народа, «народа будущего»: «Судьба России колоссальна... Я вижу это помазание на нашем челе». Характерно, что, воюя с самодержавием, Герцен всячески стремится подчеркнуть его нерусскую, или даже антирусскую природу, оно для него — «татарско-немецкое». Постоянная мишень для его критических стрел — немецкое окружение Романовых.

Крымская война сопровождалась в западной печати массированной клеветой о России как стране «беспробудного раболепия, мракобесия и тирании». Война — время особого возбуждения национальных страстей. В одном из писем Герцен указывает на тот факт, что в атмосфере царившей тогда русофобии ни одна газета не сообщила о зверствах английских войск при нападении на Керчь, когда были убиты раненые русские солдаты.

Накануне войны Герцен предпринимает первые шаги для устройства Вольной русской типографии. Во время сильного возбуждения на Западе против России Герцен подает голос в защиту русского народа, подчеркивая противоположность правительственной России — России народной [2, т. 12., с. 254].

Вопреки распространенному мнению, Герцен никогда не занимал пораженческую позицию в Крымской войне, напротив, перед началом военных действий он, как и многие русские люди, был уверен в победе России. Известный беллетрист и публицист Д. Л. Мордовцев писал: «Крымская война начата была нами при почти полной поголовной уверенности, что мы не только Турцию, но и всю Европу и целый мир "шапками закидаем"» [4, с. 166]. Если война будет, русская армия, категорически утверждает в этот момент Герцен, «выйдет победительницей» [2, т. 6, с. 233]. Еще в 1848 г., 12 августа, в письме к московским друзьям Герцен восклицает: «Человек без земли, без капитала — работник спасет Францию, или дай Бог, чтоб русские взяли Париж! Пора кончить эту тухлую Европу, пора в ней расчистить место новому миру!» (Письма из Франции и Италии).

В письме к М. К. Рейхель 9 июля 1853 г. Герцен прямо пишет: «Россия вступает в полную диктатуру Европой. Вот видите, как я был прав, проповедуя с 48 года это.» [2, т. 25, с. 80].

Вместе с тем Герцен в конце 1849 г. выражал уверенность в том, что война за обладание Константинополем, увенчавшаяся успехом, привела бы к гибели самодержавия, которое, по его мнению, не имело никакой опоры в русском обществе. Взятие Константинополя было бы последним усилием этой власти. Оно было бы «началом новой России, началом славянской федерации — демократической и социальной» [2, т. 6, с. 238].

С другой стороны, «варварство скипетра» с его «кровавой саблей» выдвигалось Герценом в качестве одной из сил, которая, может быть, «покончит» невыносимое положение Европы, явится толчком к грядущему перевороту [2, т. 5, с. 211].

В начале 1854 г. Герценом было написано самое важное из его политических сочинений периода Восточной войны, в котором он обобщил эти идеи. Это письма Герцена к радикальному английскому публицисту В. Линтону под заглавием «Старый мир и Россия», в которых он высказывает идею о том, что

Европа неспособна к социальному перевороту и русские должны помочь ей в этом, сыграв роль «новых варваров».

Письма Герцена к Линтону были приняты большинством европейского общественного мнения резко враждебно. Герцена обвиняли в проповеди панславизма, в том, что «Письма» написаны по наущению русской полиции [2, т. 25, с. 173], в том, что его панслависткая пропаганда служит завоевательным планам царизма [2, т. 12, с. 216].

В начале 1855 г. Маркс, отклоняя предложение об участии в международном митинге в Лондоне, созывавшемся чартистами, объяснял это причастностью к этому делу Герцена: «...Я с Герценом, — писал он 13 февраля Энгельсу, — не хочу никогда и нигде фигурировать вместе, т. к. не держусь того мнения, будто "old Europe" может быть обновлена русской кровью» [5, т. 22, с. 86].

Известно, что Маркс требовал вывести Герцена из состава Международного комитета предстоящего митинга в Лондоне, это предложение Маркса было отклонено председателем комитета Э. Ч. Джонсом, который заявил, что Герцен примет участие в организованном международной демократией митинге, т. к. «Герцен стоит во главе русской демократической литературы, он является самым выдающимся из эмигрантов его страны, а как таковой — и представителем ее пролетарских миллионов» [2, т. 11, с. 419].

Тогда же появляется открытое письмо И. Г. Головина, с утверждением, что Герцен — немецкий еврей и не имеет права представлять радикальную Россию на интернациональном митинге [2, т. 11, с. 419]. Герцен пишет открытое письмо с опровержением заявления Головина:

Русский по рождению, русский по воспитанию и, позвольте прибавить, вопреки или скорее благодаря теперешнему положению дел, русский всем своим сердцем, я считаю своим долгом требовать в Европе признания моего русского происхождения, что никогда не ставилось под сомнение в России ни со стороны признававшей меня революционной партии, ни со стороны царя, преследовавшего меня [2, т. 12, с. 240].

Но был еще один документ, 25 марта 1854 г. был выпущен листок, от имени «Вольной русской общины в Лондоне», обращенный к «Русскому воинству в Польше»: «Царь наклинал, наконец, войну на Русь. он напросился на войну, додразнил их до того, что они пошли на него. Ему не жаль крови русской». Герцен говорил солдатам, что им приходится гибнуть «без пользы для своих, из-за царского упрямства» [2, т. 12, с. 201]. Герцен также опровергал выставляемые Николаем мотивы войны. Царь заявлял, что запрещают православную церковь, что турки держат православных христиан в черном теле. «Не лучше ли было бы начать с освобождения своих невольников, — ведь они тоже православные и единоверцы, да к тому же еще русские» [2, т. 12, с. 202].

Герцен осуждает войну как развязанную в интересах самодержавия, теперь он хотел бы, чтобы война сменилась революцией в России: «Николай начал войну, пусть же она падет на одну его голову, пусть она закончит печальный застой наш. За 1812 годом шло 14 декабря, что-то придет за 1854? Неужели мы пропустим случай, какого долго-долго не представится» [2, т. 12, с. 202]?

Обращаясь к русским офицерам, которые находились во время Крымской войны в Польше, Герцен писал:

Вы, — не русский народ защищаете в Польше. Вы в Польше защищаете правое царское притязание, вы защищаете царя, а не народ, царя, оставляющего пол-Руси в крепостном состоянии, берущего по девяти с тысячи рекрутов, гоняющего сквозь строй до смерти, позволяющего офицерам бить солдат, полицейским — бить мещан и всем не-крестьянам — бить крестьян [2, т. 12, с. 204].

«Ваша участь всех хуже. Товарищи ваши в Турции — солдаты, вы в Польше будете палачами». Допуская возможность нового восстания в Польше во время войны, Герцен предупреждал: «Ваши победы покроют вас позором». Герцен, однако, не ограничивался призывом не поднимать оружия против поляков: «.Этого мало, вам следует больше сделать. Пора вам стать за бедный народ русский так, как войско Царства Польского в 1830-1831 г. стало за свой народ» [2, т. 12, с. 203].

Критики Герцена отождествляли Россию и царский режим, Герцен никогда этого не делал. Свою борьбу против николаевского режима он не хотел смешивать с какой бы то ни было формой поддержки врагов России. Здесь вполне уместно вспомнить историю с листовками Энгельсона. Владимир Аристович Энгельсон (1821-1857) вместе с Н. А. Спешневым учился в Царскосельском лицее, был чиновником иностранных дел, 4 августа 1849 г. был арестован за связи с петрашевцами. После следствия освобожден из крепости. В 1850 г. эмигрировал, в том же году познакомился с Герценом в Ницце и вскоре стал одним из сотрудников Вольной типографии (историю своих отношений с Эн-гельсоном Герцен подробно описывает в «Былом и думах»).

В 1854 г. Герцен печатает четыре прокламации В. А. Энгельсона по два выпуска каждая: «Видение св. отца Кондратия», «Емельян Пугачев честному казачеству и всему люду русскому шлет низкий поклон», они, кстати, были первым изданием, вышедшим из типографии, не принадлежащим перу Герцена. О первых трех прокламациях Герцен отозвался одобрительно, но с четвертой был категорически не согласен: «.из ненависти к Николаю и хористам французской революции он (Энгельсон) переходил во враждебный стан» [2, т. 13, с. 68]. Герцен понимал, что, печатая эту листовку, он бросает тень и на свою репутацию, но все равно печатает, почему?

Я не скрыл от него, что действие ее на русских будет прескверное и я не советую печатать. Энгельсон упрекнул меня в желании завести ценсуру и говорил, что я, вероятно, устроил типографию исключительно для моих «бессмертных творений». Я напечатал рукопись, но чутье мое оправдалось, она возбудила в России общее негодование [2, т. 13, с. 68].

В последнем воззвании Энгельсон касался вопроса об отношении, какое, с его точки зрения, народу следовало установить к неприятелю: «Царю плохо, нам хорошо. Чужеземные войска подходят к Русской земле проучить Николая», — писал он, — и находил, что русский народ должен себе сказать: «Враг моего врага — мне поневоле приятель». Нельзя рассчитывать, говорил Энгельсон, чтобы иностранные державы помогли народу деньгами или ору-

жием или даже просто подали прямой совет подняться против Николая: «.не в правах никакого правительства лелеять мятежников». Но, вместе с тем, он признавал и невозможным, чтобы иностранцы стали препятствовать против Николая и приглашал со своей стороны «не поперечить им» [7, с. 120]. Именно эта часть воззваний Энгельсона пришлась не по душе Герцену. Он доказывал Энгельсону, что «наше дело, наша сила — пропаганда и пропаганда, что мы падем нравственно, становясь по одну сторону с Наполеоном, и погубим себя в глазах России, делая общее дело с врагами ее» [2, т. 13, с. 612-613]. Известно также, что Энгельсон написал письмо французскому министру военных дел, в котором предлагал свой проект: «.он выдумал воздушную батарею, то есть шар, начиненный горючими веществами и вместе печатными воззваниями. и предлагал пускать такие шары с кораблей на балтийские берега» [2, т. 13, с. 613]. Герцен почувствовал авантюрный характер и внутреннюю фальшь тактики Энгельсона: «Я нашел все дурным, от пути к которому он обращался, до слога, мало сохранившего достоинство, и высказал это» [2, т. 13, с. 613].

Из типографии Герцена зимой 1854/55 г. вышла брошюра Николая Сазонова: «Родной голос на чужбине. Русским пленным во Франции». Доказывая необходимость свержения царской власти, Сазонов писал: «Не я посоветую вам, забыв веру и верность, поднять оружие против Отечества. Мы. умеем различать Отечество от царя, желая царю гибели, заслуженной его преступлениями, Отечеству желаем величия, счастья и свободы» [4, с. 191].

Россия проиграла Крымскую войну, но героическая оборона Севастополя осталась в народной памяти как подвиг огромной моральной силы, Герцен писал, что все безобразия Крымской войны, вся бездарность командования принадлежат царизму, а богатырская защита Севастополя — русскому народу.

Война вам стоила дорого, мир не принес славы, но кровь севастопольских воинов лилась не напрасно, если вы воспользуетесь ее грозным уроком. Дороги, усеянные трупами, солдаты, изнуренные прежде встречи с неприятелем, недостаток путей сообщения, беспорядок интендантства — ясно показали несовместимость мертвящего самодержавия не только с развитием, с народным благосостоянием, но даже с силой, с внешним порядком, с тем механическим благоустройством, которое составляет идеал деспотизма [2, т. 12, с. 306].

Необходимо отметить, что Герцен никогда не призывал русских солдат сдаваться и гордился их подвигами, в статье «Америка и Сибирь» (1858), напечатанной в «Колоколе», он пишет:

Будь мы какое-нибудь несчастное племя, без будущности, то вероятно сломились бы. Но события обличают зародыш сильный и мощный. Не в Петербурге — там умирала старая Россия, маловерная, потерявшая голову при первой неудаче. Нет, он двигался и заявил о себе в блиндажах Севастополя, на его стенах. Разве слабые народы дерутся так? [2, т. 13, с. 398].

В связи с этим можно также вспомнить статью «"День" и "Колокол"», которую написал И. Аксаков (под псевдонимом Касьянов), редактор славянофильской газеты «День», он вспоминал:

Мне случилось видеть его вскоре после Восточной войны, и он рассказывал мне, какой мучительный год он прожил один в Англии, вдали от России, осажденной со всех сторон сильнейшим неприятелем; с каким лихорадочным трепетом брался он каждое утро за газеты, боясь прочесть в них известия о взятии Севастополя, как гордился его мужественной обороной [2, т. 17, с. 195].

Известно, что Герцен разделял понятия «любовь к народу» и «патриотизм» и этим навлек на себя много обвинений, но сам объяснял это противоречие: «Я спокон веков любил народ русский и терпеть не мог патриотизма. Это самая злая, ненавистная добродетель из всех», т. к. «любовь к своим слишком сбивается на ненависть ко всем другим» [2, т. 17, с. 210]. Тем более, что в России патриотизм слишком часто имеет характер официального требования и выступает как государственная идеология, а не простое гуманное чувство любви к Родине.

Герцен предупреждал об опасности официального патриотизма, т. к. в этом качестве он имеет устойчивую тенденцию превращаться в национализм и шовинизм, что, в конце концов, и произошло во время польских событий. Кроме того, акцентируя внимание народа на борьбе с внешними врагами, правительство пытается отвлечь людей от осознания собственных проблем:

Отнимая все гражданские права у простого человека, у этого круглого раба, поддержали в нем кичливую мысль о непобедимости Российской империи, в силу которого у него развилось вместе с высокомерием относительно иностранцев, смиреннейшее раболепие перед непобедимыми своими властями [2, т. 17, с. 207].

Поэтому, когда был подписан Парижский мир, унизительный для России, Герцен написал: «Мы рады искренно миру, и тем более, что он приносит не блеск, а смирение», потому что «из железа победоносных мечей куются самые крепкие цепи» [2, т. 12, с. 308].

ЛИТЕРАТУРА

1. Багдасарян В. Крымская война // Наш современник. — 2008. — № 6.

2. Герцен А. И. Собр. соч.: в 30 т. — М., 1953-1966.

3. Кантор В. Изображая понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте. — М.; СПб., 2018. — 826 с.

4. Левин Ш. М. Герцен и Крымская война. Исторические записки. — М., 1949. — Т. 29. — С. 164-199.

5. Маркс К., Энгельс Ф. Полн. собр. соч. — М., 1955-1974. — Т. 22.

6. Стариков Н. Герцен — чужое сердце. — URL: https://nstarikov.ru/blog/735 (дата обращения: 04.06.2018).

7. Энгельсон В. А. Статьи, прокламации, письма. — М., 1934.