CC BY
146
УДК 398.2
ГЕРОЙ СКАЗОЧНОГО ВРЕМЕНИ И ВРЕМЯ СКАЗОЧНОГО ГЕРОЯ
© 2015
М.А. Мищерикова, соискатель ученой степени кандидата наук Кубанский государственный университет, Краснодар (Россия)
Аннотация. Данная статья рассматривает специфику временного пласта сказки и его непосредственную связь со сказочными персонажами. Сама по себе категория времени в рамках данной работы имет мало общего с описанием временного компонента художественного произведения, так как время в сказке становится в противовес бытовому времени и времени как философской субстанции. Основой данного утверждения можно считать парадокс субъективности, нерегулярности и нехронологичности фольклорного времени. В ходе исследования были проанализированы художественные особенности самих сказочных текстов, а также сопоставлены результаты работ фольклористов по данному вопросу. Наиболее важной частью анализа текстов стала выборка и рассмотрение лексических единиц с семой «время», исследование контекста этих единиц, а также выборка и анализ именований персонажей, большей частью онимов, имеющих архетипичные импликации. В результате было установлено, что художественные характеристики фольклорных сказок, существенные в контексте времени, представлены оппозицией сюжета и фабулы, а также следующими признаками: универсальностью-архетипичностью, ирреальностью и дескриптивным характером. В процессе анализа онимов, представляющих архетипичных героев сказок, автором было установлено, что временной пласт как характеристика персонажа чаще всего представлен имплицитно, в том числе и через собственные имена персонажей. Немаловажно также, что данная работа позволила посмотреть на временной элемент фольклорного повествования с другого ракурса и установить еще одну функцию темпоса: зачастую он сам выступает в роли сказочного героя, полноправного персонажа.
Ключевые слова: русская сказка; английская сказка; фольклор; время; персонаж; архетип.
Время и пространство - формы объективного существования человека. Их проявление на языковом уровне формирует необходимость одной из неотъемлемых частей анализа любого художественного текста: определения границ, функций и природы его пространственно-временного пласта. Эта проблема представляет еще больший интерес в рамках анализа фольклорного текста. И если пространственные характеристики сказки как художественной единицы фольклорной словесности полностью объясняются природой вымысла и во многом формируют сказочную фантастичность, то временной пласт сказки пока оставляет больше вопросов, чем ответов.
Сама проблема времени и пространства как характеристик текста по праву занимает много места в лингвистических исследованиях. Говоря о работе с хо-дожественными текстами, необходимо упомянуть такого автора, как Н.К. Гей [1]. Многие же исследователи в рамках данного вопроса обратились к сказочным текстам. Среди них Т.В. Матвеичева, рассмотревшая языковое выражение пространственно-временных координат в фольклорных текстах [2]; Е.М. Китаева, проанализировавшая английскую сказку [3]; Г.А. Соколова, взявшая за основу немецкий фольклор [4]. Нельзя не упомянуть также труды такого крупного фольклориства как С.Ю. Неклюдова, рассматривающего, помимо всего прочего, время и пространство в былинных формах фольклора [5]. Существует несколько предположений о природе времени в сказке. Выдвигая их, исследователи не раз приходили к полярным точкам зрения. Так, Д.С. Лихачев в «Поэтике древнерусской литературы» отзывался о проблеме довольно категорично: «Время в сказке всегда последовательно движется в одном направлении и никогда не возвращается назад. Рассказ всегда подвигает его вперед». [6, с. 226]. Однако В.А. Бахтина, посвятившая часть своего исследования под названием «Проблемы фольклора» именно времени в волшебной сказке, утверждает, что временная линия полностью сопровождает героя или героев повествования, а, следовательно, может забегать вперед с главным героем, может представать в форме петли, повторяя уже описанные события. При этом, как поясняет сама исследователь, время в таком случае логично охарактеризовать как субъективное, предложенное с позиций всезнающего сказителя, который ведет нас по тексту так, чтоб максимально приближать к сюжетномудействию [7, с. 157-163]. Согласно такой модели определения, временной слой, очерченный Д.С. Лихачевым, является объективным, или хронологическим. Представляется,
что анализируемые источники наглядно демонстрируют различия того, что в литературоведении обозначено терминами «сюжет» и «фабула».
Продемонстрировать специфику сказочного времени также можно, обратившись к характеристике мифа, на который многие исследователи ссылаются как на условно предшествовавший сказке тип фольклорного текста. По Е.М. Мелетинскому, признаки мифа и сказки эффективней всего представлять в оппозициях. Ключевыми являются ритуальность мифа - неритуальность сказки; сакральность мифа - несакральность сказки; сказочный, внеисторический или мифический временной пласт действия - доисторический пласт. [8]. Таким образом, хронологическое, или объективное, время сказки уходит на второй план, а рассмотрение его вместе с пространством в качестве реального хронотопа представляется безосновательным. В ходе исследования замечено также, что данную проблему можно сопоставить с типичными для лингвистики понятиями синхронии и диахронии. Как свидетельствуют примеры, синхроническое рассмотрение сказки как текста сводится лишь к истории самого жанра. Содержание же фольклорного текста не может быть объектом такого рода лингвистического исследования по двум причинам: во-первых, невозможно установить хронологическую последовательность, в которой были созданы сказки; во-вторых, даже при наличии у сказочных текстов общих признаков (как структурных, так и семантических) не представляется возможным проследить их развитие и изменение. Следовательно, можно предположить, что имеет смысл рассматривать сказку в диахронии, принимая время за универсальную категорию, не идентичную с временным измерением реальности.
Такие наблюдения убеждают нас в справедливости точки зрения, высказанной В.Я. Проппом: рассмотрение истории как непосредственного и прямого прототипа фольклорных сюжетов чревато ошибочным пониманием происхождения образов и мотивов сказки. Такое чисто эмпирическое рассмотрение проблемы, считает В.Я. Пропп, приводит нас к поиску реальных крылатых змеев или крылатых коней в истории к убеждению, что «.. .сказка сохранила воспоминание о них». На самом же деле такой подход в корне не верен: «Ни крылатых змеев, ни избушек на курьих ножках никогда не было» [9, с. 127]. Чтобы разобраться в этом вопросе, приведем ещё один пример: Баба Яга, которая собирается съесть героя, вовсе не является сказочным отражением каннибализма. Этот образ рождается из многих прошедших через время коллективных ассоциаций, из мыслительной де-
ятельности, перекодирующей бытовые образы в образы абстрактные. Таким образом, развитие сказки - это не развитие хронологического отражения действительности со временем, с ходом истории, а эволюция образов и ассоциаций в процессе становления национальной картины мира, коллективного и индивидуального мышления, и вербализация этих образов.
Рассматриваемые примеры и точки зрения наглядно демонстрируют тот факт, что сказочное действие совершается определенным персонажем в им эмпирически определяемом пространстве, при этом время не является ни объективным феноменом с точки зрения читателя или сказителя, ни даже категорией, логичной относительно того самого персонажа. Например, герои сказок часто становятся векторами, которые ломают даже ту предполагаемую стройность времени, открытое описание которой нивелируется за счет вышеупомянутого субъективизма: в русских народных сказках что-то грандиозное может случиться за преувеличенно короткое время как раз из-за неординарности персонажа. Например, в сказке «Волшебный конь» временные рамки нарушаются из-за необыкновенности дитя: «Начал этот Иван расти не по годам, а по часам — как пшеничное тесто на опаре подымается» [10, с. 16]. То же самое можно наблюдать на примере волшебных предметов или существ, так называемых «помощников» персонажей. В сказке «Байка о щуке зубастой» из того же сборника сказитель удивляется: «Экая щука родилась зубастая! И стала она расти не по дням, а по часам: что день, то на вершок прибавится...» [11, с. 296]. Еще одно распространенное явление: сказитель не находит нужным указать время как конкретную форму существования персонажа: «Прошло там сколько время - вести носятся, что невеста посылает жениха за подвенечным платьем или велит сшить такое же, како ей надо» [11, с. 729]. Последняя цитата взята из сказки «Кощей Бессмертный», в которой сам Кощей представляет собой классический пример девиации времени.
Такая тенденция к неоднозначности и необъяснимости временного сказочного пласта, судя по всему, объясняется спецификой жанра как такового. А.А. Суслов, например, считает, что «.сказка рождает феномен отсутствия привычных для нас пространственно-временных рамок. Замкнутость, цикличность, вечность идей и ценностей сказок - залог ее важности для любых поколений в любые исторические периоды времени» [12, с. 1].
Эту мысль продолжает сказанное Дж.Р.Р. Толкином: «С детства со мною остались красота и ужас гриммов-ского «Можжевельника» с его изысканным и трагическим началом, отвратительным каннибальским варевом, ужасными костями, веселой и мстительной душой птички ... И все же главное, что сохранила память от этой сказки, - не красота и не ужас, а отдаленность, огромная бездна времени...» [13, с. 206]. Следует подчеркнуть, что Дж. Толкином создан удивительно яркий образ, и, если задуматься о том, что в его центре концепт времени, становится очевидно: в данном случае время само является действующим лицом фольклора. Такое направление мысли приводит нас к еще одному ракурсу исследования временного пласта сказки.
Если время и не полноправный герой фольклорного текста, то, во всяком случае, детальный анализ функциональной составляющей временных идентификаторов подводит нас к мысли, что время в сказке - по крайней мере компонент характеристики персонажа. Оно течет из точки завязки, медленно обтекая экспозицию, постепенно ускоряясь с развитием сюжета и становлением персонажа. Принимая за аксиому, что любой герой занимает свое место в структурной модели сказочного текста, необходимо обратиться к понятию этой самой структуры, сформулированному В.Я. Проппом: модель состоит из функций, например, «.один из членов семьи отлучается из дома, к герою обращаются с запретом, запрет нарушается, . герой вновь подвергается действи-
ям, ведущим к получению им волшебного средства, ... герою предлагается трудная задача; задача решается, ложный герой или антагонист изобличается; герою дается новый облик; враг наказывается; герой вступает в брак и воцаряется» [14, с. 46-47]. В контексте такого развития сюжета и образа персонажа и функционирует в сказке время. Конечная его точка - это последняя функция, концовка сюжета, конец развития самого героя в качестве сказочного образа.
Синтез всего, к чему мы пришли в процессе анализа временной природы и восприятия времени как характеристики персонажа, снова может быть наглядно представлен с помощью фольклорного текста, на этот раз английских сказок, славящихся среди исследователей большим процентным содержанием архетипных персонажей. Представляется, что такие герои в данном контексте представляют особый интерес при том, что само время любой сказки как необъективную реальность, которую можно спроецировать на каждого читателя, погружающегося в текст посредством персонажа, приходится представлять как временной архетип.
Обратимся к образам английских сказок, представленным наиболее частотным именем собственным Jack. Анализ пяти оригинальных фольклорных сборников на английском языке, содержащих 270 сказочных текстов, содержит 19 образов, идентифицированных данным онимом. Среди самых очевидных типичных коннотаций, присущих персонажу с именем Jack, можно выделить несколько содержащих в себе пресловутую «характеристику сказочным универсальным временем», или архетипичность:
1. Архетип личности, обозначение любого человека, незнакомца: «Jack. er... not Jack... but - whatever - we'll call him Jack anyhow. Don't make a matter as I know for» [15, с. 362]. («Джек... Ммм... Или не Джек... Ну да не важно, будем называть его Джеком»; перевод наш -М.М.).
2. Собирательный, обобщенный образ (народа, крестьянства): «One day he (the giant) captured on Pilmoor a lad named Jack» [16, с. 249]. («Однажды в Пилмуре он (великан) схватил парнишку по имени Джек»; перевод наш - М.М.). Общеизвестно, что великан в английских сказках является собирательным образом врагов английского народа, судя по всему, враждебных кочевых племен, ведь в сказках он неизменно желает навредить не просто человеку, но британцу, что очевидно в присказке-рефрене, часто использующейся в фольклорных текстах: «Fee-fi-fo-fum, I smell the blood of an Englishman, Be he alive, or be he dead I'll have his bones to grind my bread» [17, с.55]. («Фи-фай-фо-фут, дух британца чую тут, Мертвый он или живой, Попадет на завтрак мой» -перевод Н.В. Шерешевская) [18, с. 193].
3. Архетип глупца, недалекого человека: «There lived formerly in the County of Cumberland a nobleman who had three sons, two of whom were comely and clever youths, but the other a natural fool, named Jack» [16, с. 329]. («В графстве Камберленд жил-был один дворянин. И было у него три сына, двое - пригожие и умные, а третий - дурак, и звали его Джеком»; перевод наш - М.М.).
4. Архетип обездоленного, бедного человека: «So Valentine took the right, and Oliver went straight on, and poor Jack took the left" [16, с. 278]. (Итак, Валентин свернул направо, Оливер направился прямо, а бедняге Джеку пришлось идти налево»; перевод наш - М.М.).
Такой же анализ можно провести и в отношении женских образов с идентификатором-онимом Mary, который зафиксирован в указанном количестве текстов 6 раз. Типичные коннотации этого онима следующие:
1. Архетип женщины, символ женского начала: «She beckoned to him to come a bit nearer to her, and she said her name was... Mary» [19, с. 211]. («Она поманила его к себе поближе и сказала, что имя ее... Мэри»; перевод наш -М.М.).
2. Архетип женской красоты, молодой женщины, невесты: «Lady Mary was young, and Lady Mary was Fair»
[20, с. 109]. («Леди Мэри была молода, леди Мэри была прекрасна»; перевод наш -М.М.).
Таким образом, временной пласт как характеристика персонажа чаще всего представлен имплицитно, в том числе и через собственные имена персонажей. Сказочное время так же далеко от категории времени, к которой мы привыкли в жизни, как и архетипные герои сказок далеки от реальных людей. Своеобразным посредником между фольклором и реальной жизнью можно считать литературную, или авторскую сказку, в которой персонажи получат фамилии и прорисованные черты характера, а стрелки на часах займут конкретную позицию, ускоряясь или замедляясь только для создания волшебного эффекта, предусмотренного фантастичным сюжетом.
Проведенное исследование демонстрирует уникальность временного пласта в сказочном тексте, характеризуя его в рамках универсальности, ирреальности, его дескриптивной функции и даже полноправной роли сказочного персонажа. Сказочное, фольклорное время развертывается независимо от бытийного времени, в одном архетипном или нескольких субъективных пластах, противореча первичному значению слова «время». Учитывая тот факт, что фольклор по определению уходит в старину и ассоциируется с ней, время в сказке нельзя не признать парадоксальным и уникальным явлением.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Гей Н.К. Время и пространство в структуре произведения // Контекст - 1974: Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1975. 278 с.
2. Матвеичева Т.В. Специфика языковой экспликации пространственно-временных координат в сказочной модели мира: автореф. дис. ...канд. филол. наук. Ставрополь, 2011. 29 с.
3. Китаева Е.В. Художественное время и художественное пространство в текстах английской детской литературной сказки: автореф. дис. ...канд. филол. наук. СПб., 1992. 16 с.
4. Соколова Г.А. Время как концепт в немецкой литературной сказке: власть «часов» над сказочными
персонажами// Язык в мире дискурсов. Лингвистика. Лингводидактика. Методика. М: ИПК МГЛУ Рема, 2011. С. 218-300.
5. Неклюдов С.Ю. Время и пространство в былине // Славянский фольклор. Отв. ред. Б.Н. Путилов, В.К. Соколова. М.: Наука, 1972. С. 18-45.
6. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979. 360 с.
7. Бахтина В.А. Время в волшебной сказке // Проблемы фольклора. М.: Наука, 1975. С. 157-163.
8. Мелетинский Е.М. Миф и сказка // Фольклор и этнография. Л.: Наука, 1970. С. 139-148.
9. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1986. 187 с.
10. Афанасьев А.В. Народные русские сказки: в 5 т. Том 2. М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2008. 320 с.
11. Афанасьев А.В. Народные русские сказки: в 3 т. Том 1. М.: Государственное Издательство Художественной литературы, 1957-1958. 1029 с.
12. Суслов А.А. Темпос русской волшебной сказки // Теория и практика общественного развития [Электронный ресурс]/ 2013. №1. Режим доступа: http:// teoria-practica.ru/vipusk-1-2013/.
13. Толкин Дж. Р.Р. О волшебных сказках // Приключения Тома Бомбадила и другие стихи из Алой Книги: Стихи и повести. М.: ИнВектор, 1992. 253 с.
14. Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998. 111 с.
15. Folktales of Newfoundland/ed. M. Lovelace, J. Widdowson. N.Y., 1996. 533 p.
16. More English Fairy Tales/ed. J. Jacobs. L.: D. Nutt, 1894. 156 p.
17. English Fairy Tales/ed. J. Jacobs. L.: D. Nutt, 1890. 178 p.
18. Харитонов В. Сказки англов, бриттов и скоттов / пер. с англ. Н. Шерешевской, М. Клягиной-Кондратьевой, М. Литвиновой. М.: АСТ Моска: Хранитель, 2008. 560 с.
19. Celtic Fairy Tales/ ed. J. Jacobs. L.: D. Nutt, 1892. 567 p.
20. More Celtic Fairy Tales/ ed. J. Jacobs. L.: D. Nutt, 1894. 234 p.
THE CHARACTER OF FAIRY TALE TIME AND THE TIME OF A FAIRY TALE CHARACTER
© 2015
M.A. Mishcherikova, post-graduate student
Kuban State University, Krasnodar (Russia)
Abstract. The article informs on the specifics of fairy tales time layer directly related with tale characters. The category of time itself has little in common with the time category description of any literary text. The reason is that fairy tale time is opposed to everyday time or time as a philosophical substance. The basis for this statement is the paradox of folklore time subjective and occasional character as well as certain absence of chronology. This research analyzed imagery and other peculiarities of fairy tales as well as compared the results of related studies pursued by the folklorists. The most essential part of texts analysis is the selection of lexical items with "time"-component as well as their context; another analysed item is the body of characters' nomination elements, mostly proper names, possessing certain archetype implications. As a result folklore tales artistic properties essential in time context are presented though plot and storyline opposition. In addition ot this there are other characteristics as universalism, irreality and tales descriptive nature. As a result of this analysis it has been stated that time layer of folklore as character description element is predominantly implicit, with characters proper names as one of the expression means. Of certain importance is the fact that the article shows the temporal aspect of folklore from a completely different angle and pinpoints one more function of it, which is ythe role of an independent fairy tale character.
Key words: Russian fairy tale; English fairy tale; folklore; time; character; archetype.
