CC BY
44
УДК 811.111'42:398.21
ВАРИАТИВНОСТЬ КАК УСЛОВИЕ ЭКСПЛИКАЦИИ КАТЕГОРИИ ЧУДЕСНОГО
В СКАЗОЧНОМ ДИСКУРСЕ
© 2014
О. А. Плахова, доктор филологических наук, доцент, доцент кафедры теории и методики преподавания иностранных языков и культур Тольяттинский государственный университет, Тольятти (Россия)
Аннотация: В статье рассматривается роль вариативности фольклорного произведения в сохранении спектра национальных мифологических представлений. Чудесное как эстетизированная форма сверхъестественного получает различную экспликацию в совокупности вариантов фольклорных текстов, составляющих сказочный дискурс. Тщательное изучение и интерпретация вариантов английских сказок позволяют детализировать мифологическую картину мира английского этноса.
Ключевые слова: фольклорная традиция, вариативность, мифологические представления, сказочный дискурс, чудесное, мифологическое сознание, лингвокультура.
Чудесное как важный атрибут сказки было отмечено еще А. И. Никифоровым, который, характеризуя сказку как «преимущественно прозаический художественный устный рассказ фантастического, авантюрного или бытового характера с установкой на вымысел», впервые определил необычайность не только как фантастическую, но и как авантюрную, бытовую. Это позволило отнести к сказочному жанру наряду с классическими волшебными сказками и новеллистические сказки [1, с. 24-26]. Ведущим жанроразличительным признаком в современной отечественной фольклористике остается фантастический характер повествования; установка, опора на вымысел. Лексические единицы «чудесный», «волшебный», «магический», «фантастический», используемые традиционно для обозначения фантастического характера повествования, составляют синонимический ряд с доминантой «чудесный», поскольку имеют в семантическом составе одно из следующих значений: «обладающий чудодейственной силой», «причудливый, волшебный, сверхъестественный» [2, с. 99, 336, 846], что делает их взаимозаменяемыми в определенных контекстах, в том числе и при характеристике жанровых особенностей народной сказки. Вместе с тем, предпочтительным видится использование лексемы «чудесный», которая в наиболее полной мере отражает описываемый атрибут сказки: ср. чудесный - «1 являющийся чудом, совершенно небывалый, необычайный 2 чудный, очень хороший» [2, с. 886]; «1 связанный с чудом 2 а) заключающий в себе чудо, волшебный б) имеющий волшебную силу в) преисполненный чудес» [3]. В зарубежной фольклористике фантастическое, чудесное также трактуется как релевантный параметр сказочности: cf. fairy tale - «wonder tale involving marvelous elements and occurrences, though not necessary about fairies» [4]; «something regarded as resembling a fairy story in being magical, idealized, or extremely happy» [5, с. 356]. Необычность сказочного повествования видится значимой характеристикой и для Ц. Тодорова, который рассматривает волшебную сказку как одну из разновидностей чудесного, в которой описываемые «сверхъестественные события не вызывают никакого удивления» [6].
Традиционно чудесное характеризуется как категория эстетическая, а сверхъестественное - как категория мировоззренческая. В частности, в энциклопедии «Культурология. XX век» под сверхъестественным понимается «важнейшая мировоззренческая категория, обозначающая области бытия и состояния сущего, воспринимаемые сознанием как принципиально отличные от фактов обычной реальности и в пределах "посюстороннего" каузального понимания необъяснимые. В своих онтологических характеристиках сверхъестественное — запредельное обыденной действительности; в гносеологических — непознанное; в феноменологических — необыкновенное; в психологических — опыт таинственного; в аксиологических — экзистенциально значимое. Область сверхъестественного составляют те феномены, природа которых еще не вполне освоена человеком в силу особенностей культурного состояния, и те, что на-Карельский научный журнал. 2014. № 2
делены культурой особым статусом "неотмирности"» [7, с. 193]. Соответственно, чудесное как признак сказочности может рассматриваться как сверхъестественное, преломленное через призму эстетической функции. Бесспорно, что фантастическое, хотя и связано с магическим и сакральным, тем не менее, не может полностью отождествляться с ним, поскольку «конкретно-этнографическая фантазия» превращается в сказке в «обобщенно-поэтическую», проявляющуюся в поэтизации образов мифических существ, магических превращений и колдовских действий [8, с. 442].
Представляется, что в сказочном дискурсе категория чудесного шире категории сверхъестественного, поскольку 1) распространяется на все составляющие сказочного дискурса (включая волшебные сказки, составляющие ядро сказочного дискурса, а также анималистические и новеллистические сказки, которым сверхъестественное свойственно в гораздо меньшей степени или вообще несвойственно) и 2) реализует эстетическое начало фольклорного произведения (хотя эстетическая функция может быть значительно ослаблена особенно в произведениях, относящихся к периферии сказочного дискурса - легендах и быличках).
Как эстетизированная форма категории сверхъестественного чудесное включает в себя систему мифологических представлений об универсуме и месте человека в нем, аккумулированных в сказочной картине мира, что делает изучение способов ее экспликации в сказочном дискурсе актуальным. Восстановление системы архаических представлений возможно лишь при условии обращения к существующим вариантам фольклорных произведений, формирующих ядерную и периферийную области сказочного дискурса. Данное положение и обусловило цель настоящей публикации - изучить возможности реконструкции элементов мифологической картины мира как средств, через которые проявляет себя категория чудесного в англоязычном сказочном дискурсе, опираясь на традицию и вариативность как базовые стилевые черты фольклорного текста.
Традиционность обеспечивает устойчивость народной культуры, поэтому народная культура в большей степени ориентирована на «воспроизведение предшествующих структур, а не на их модификацию или смену» [9]. Связь категории вариативности с категорией устойчивости проявляется, прежде всего, в том, что «варьировать может нечто обладающее устойчивыми характеристиками... По справедливому замечанию И. И. Немцовского, "всякая вариативность - это не только изменение, но и повтор, причем повтор в большей степени, чем изменение. Фактор повторяемости для варианта - важнейший фактор, в то время как точность повтора - второстепенный... Суть вариативности... в динамической коррелятивности этих двух сторон одного явления"» [10, с. 190].
Исследователи фольклора единодушны в признании неразрывного единства традиции (устойчивости) и вариативности, в котором первый элемент являет в себе смысл (содержательную, идейно-художественную со-
ставляющую), а второй - разнообразные формы реализации этого смысла. В частности, характеризуя целостность двух сторон фольклорного текста, В. П. Аникин ограничивал свободу совокупности вариантов отдельно взятого произведения реализацией замысла [11, с. 11]. Б. Н. Путилов также называл первичным элементом вербального текста смысл, семантическое ядро, представляющее собой «определенным образом организованную семантику со своими сюжетными контурами», «готовую для многократного вербального / вербально-музыкаль-ного кодирования, для включения в невербальный контекст. Замысел - это скорее предтекстовое состояние, из которого могут рождаться (да фактически и рождаются) пучки текстов» [10, с. 194]. Соответственно речь идет о некоем метатекстовом образовании с определенным набором содержательных и формальных характеристик, которые с разной степенью полноты реализуются в гипотетически неограниченном количестве текстовых вариантов. Таким образом, исследователи фольклора сходятся во мнении, что основное свойство традиции -не абстрактность, а конкретность, поскольку речь идет о воплощении идейно-художественного содержания конкретными языковыми средствами во множестве конкретных текстов одного жанра.
Для изучения системы мифологических представлений были отобраны варианты английских фольклорных сказок «The History of Tom Thumb», «Jack and the Bean-Stalk», «Jack the Giant-Killer» из сборников, опубликованных во второй половине 19 - начале 20 вв. Поскольку объединяющая варианты идея получает свое развитие в композиции произведения, которую, как и «определенный порядок в развертывании сюжета или последовательность мотивов» [11, с. 59], можно объективно установить, отбор вариаций сказки проводился на основании общности сюжетно-композиционного строения, системы персонажей и идейно-художественного смысла. Вместе с тем, в отобранных вариантах следует отметить целый ряд языковых, художественных и композиционных особенностей. Проиллюстрируем некоторые из них на примере вариантов сказки «Jack the Giant-Killer» («Джек - победитель великанов»).
1. Сказочное повествование сопровождается разной степенью языковой детализации, которая проявляется во введении в сказочный дискурс личных имен - мифологических или легендарных (Guinevere his Queen), названий объектов физической географии, призванных конкретизировать место происходящих событий (the Mount of St. Michael), эпитетов и интенсификаторов (a huge and monstrous giant; full eighteen feet in height), синонимов (huge - hugeous; in compass - about his middle; countenance - face), в том числе взаимозаменяемых в тождественных контекстах, и т.д. Использованные в вариантах сказки синонимы, как правило, различаются стилистической окраской, представляя собой нейтральные единицы и единицы высокого регистра (например, нейтральная лексическая единица (ЛЕ) face и лексема countenance - выражение (лица, глаз), сопровождающаяся в словарях пометой formal, или нейтральная ЛЕ huge - громадный, огромный и вышедший на сегодняшний день из употребления архаизм hugeous). В отдельных случаях разговорные языковые единицы (middle - разг. талия) заменяемы контекстуальными синонимами с возвышенной стилистической окраской, к числу которых относится и compass - окружность (in compass), контекстуальное значение «талия» у которого основывается на метафорическом переносе. Ср.:
In the reign of King Arthur, there lived in the county of Cornwall, near the Land's End of England, a wealthy farmer who had one only son called Jack. He was brisk and of a ready lively wit, so that whatever he could not perform by force and strength he completed by ingenious wit and policy. Never was any person heard of that could worst him, and he very often even baffled the learned by his sharp and ready invention. In those days the Mount of Cornwall
was kept by a huge and monstrous giant of eighteen feet in height, and about three yards in compass, of a fierce and grim countenance, the terror of all the neighbouring towns and villages (В царствование короля Артура в Корнуолле на мысе Лэндсэнд жил зажиточный крестьянин, у которого был сын по имени Джек. Джек был ловкий малый и обладал живым умом: то, что не мог взять силой, он получал благодаря своей находчивости и проницательности. Из любого поединка он выходил победителем, ставя в тупик даже людей ученых. В те времена на Корнуэллской горе обитал огромный великан свирепой наружности. Был он восемнадцати футов в высоту и около трех ярдов в обхвате и наводил ужас на все близлежащие города и села.) [12].
When good King Arthur reigned with Guinevere his Queen, there lived, near the Land's End in Cornwall, a farmer who had one only son called Jack. Now Jack was brisk and ready; of such a lively wit that none nor nothing could worst him. In those days, the Mount of St. Michael in Cornwall was the fastness of a hugeous giant whose name was Cormoran. He was full eighteen feet in height, some three yards about his middle, of a grim fierce face, and he was the terror of all the countryside (В царствование короля Артура и королевы Гиневры в Корнуолле на мысе Лэндсэнд жил крестьянин, у которого был сын по имени Джек. Джек был ловкий малый и обладал таким живым умом, что из любого поединка он выходил победителем. В те времена на горе Святого Михаила в Корнуолле стоял замок огромного великана по имени Корморан. Он был свирепой наружности, восемнадцати футов в высоту и около трех ярдов в обхвате и наводил ужас на все близлежащие поселения.) [13].
2. Вариативность проявляется в номинациях сказочных персонажей: имена великанов Thunderdell (giant Thunderdell) и Galligantua (a giant named Galligantua) соответствуют онимам Thundel (очевидно, искаженная форма ЛЕ Thunderdell) и Galligantus (the Giant Galligantus) в варианте «The Story of Jack and the Giants» (1851); а традиционное Cormoran замещается ЛЕ Cormelian. Ср.:
Here's the valiant Cornishman, / Who slew the giant Cormoran (Сей корнуэллский отрок смел - он Корморана одолел) [13].
Here's the right valiant Cornish man, / Who slew the giant Cormelian (Сей корнуэллский отрок смел - он Кормелиана одолел) [12].
3. В отдельных вариантах наблюдается расширенная система образов; в сюжетное повествование вводятся дополнительные персонажи, обладающих набором типизированных характеристик. Так, для иллюстрации бесчинств, творимых великанами в Корнуолле, в системе сказочных образов появляется новый персонаж, не получающий в сказочном дискурсе индивидуализации. Вкрапление средств его прямой характеристики в повествование призвано усилить функцию эмоционального воздействия на реципиентов. Это происходит за счет акцентуации его невероятно огромного роста посредством числительных, теряющих конкретность значения (thirty-five feet high), и его невероятной физической силы посредством сравнительного оборота as if they had been a pair of gloves, в котором перчаткам уподобляются рыцарь и его дама:
On a sudden he heard piercing shrieks. He forced his way through the trees, and saw a huge Giant, thirty-five feet high, dragging along by the hair of their heads a Knight and his beautiful Lady, one in each hand, with as much ease as if they had been a pair of gloves (Внезапно он [Джек] услышал пронзительные крики. Он бросился вперед и увидел огромного великана тридцати пяти футов росту, который с легкостью, будто пару перчаток, тащил за волосы рыцаря и его прекрасную даму.) [14, с. 32 - 35].
4. К сюжетной линии конкретного варианта присоединяются дополнительные эпизоды. В частности, введение дополнительного персонажа-великана в варианте
«The Story of Jack and the Giants» (1851) логически детерминирует добавочный эпизод битвы Джека с врагом-великаном, отсутствующий во всех остальных вариантах сказки: When he came up to the Giant, he made many strokes at him, but could not reach his body, on account of his great height. Still, he wounded his ankles in many places: at last, putting both hands to his sword, and aiming with all his might, he cut off both the Giant's legs below the garter; so that his body tumbled to the ground (Он [Джек] набросился на великана, осыпая его ударами, которые не могли причинить ему серьезного вреда. Тем не менее, он повредил великану лодыжку в нескольких местах. Схватив меч обеими руками, Джек со всей силы размахнулся и ударил по ногам великана, отрубив их, так что тот ничком упал на землю.) [14, с. 35].
5. В отдельных вариантах сохранение и воспроизведение стереотипного эпизода предполагает использование рассказчиком различных дискурсивных техник его экспликации. Например, разговор Джека с членами городского магистрата относительно причитающейся награды победителю великана, который раскрывает мотивацию всех последующих подвигов героя, представлен либо в форме повествования, содержащего элементы косвенной речи, либо в форме диалога, воссоздающего живость и эмоциональность реального общения. Непосредственность общения достигается за счет активного использования эллиптических конструкций, гиперболы, контекстуальных синонимов с целью осуществления запроса, уточнения и подтверждения информации. Ср.:
One day Jack, happening to be present at the town hall when the magistrates were sitting in council about the giant, asked what reward would be given to the person who destroyed him. The giant's treasure, they said, was the recompense. Quoth Jack, «Then let me undertake it» (Однажды Джек зашел в ратушу, когда члены городского магистрата держали совет, что им делать с великаном. Джек поинтересовался, какая награда будет выдана победителю великана. - «Все сокровища великана». - «Тогда поручите это дело мне», - ответил Джек.) [12].
Then Jack, blithe and gay, went up to the magistrates, and with a fine courtesy — for he was ever polite — asked them what reward would be given to him who killed the giant Cormoran?
«The treasures of the Giant's Cave,» quoth they.
«Every whit of it?» quoth Jack, who was never to be done.
«To the last farthing,» quoth they.
«Then will I undertake the task,» said Jack, and forthwith set about the business (Тогда беззаботный и жизнерадостный Джек подошел к членам городского магистрата и учтиво, поскольку он был вежлив, спросил их: «Какую награду получит тот, кто убьет великана?»
— «Сокровища из пещеры великана», - ответили они.
— «Все до последнего фартинга?» - не отступал Джек.
— «Все до последнего фартинга», - подтвердили члены магистрата. — «Тогда я возьмусь за это дело», - сказал Джек и приступил к работе.) [13].
Несмотря на столь многочисленные различия, все анализируемые варианты сказки, тем не менее, объединены инвариантной композиционной структурой; единым сюжетным стержнем, являющим собой некий устойчивый набор повторяющихся эпизодов; стабильной системой образов, получающей типизированную языковую манифестацию с достаточно узкими пределами варьирования.
Наблюдаемые различия позволяют на конкретных примерах продемонстрировать особенности экспликации мифологических представлений в условиях вариативности сказочного текста и дают возможность их систематизации в границах отдельного фрагмента мифологической картины мира. Например, обращение к вариантам фольклорных текстов позволяет уточнить формы покровительства фейри смертному. Функция фейри
предсказания и управления судьбой смертных зафиксирована во внутренней форме соответствующей лексемы: fairy - It. fatare, to charm as witches do, to bewitch; fata, a fairy, witch. — Sp. hado, fate, destiny; hada, one of the fates, witch, fortune-teller; hadar, to divine. Fr. fue, fatal, appointed, destined, enchanted; Jue, a fairy (fuerie, witchery); par fuerie, fatally, by destiny [15, с. 247]. В классической мифологии персонифицированные божества, управляющие судьбой человека, назывались фаты и парки. В европейском сказочном фольклоре феи появлялись в домах смертных поздравить родителей с рождением младенца и, принося дары, определяли дальнейшую судьбу ребенка. Фейри в англоязычном сказочном фольклоре, следуя европейской мифологической традиции, продолжают осуществлять функции защитников-покровителей, которые, однако, по-разному манифестированы в разных фольклорных вариантах. В сказке «The History of Tom Thumb» («Том - мальчик с пальчик») основная функция фейри-покровительницы эксплицирована лишь в одном варианте, поскольку во всех остальных случаях сцена наложения фейри заклинания-оберега, который выполняет охранительную функцию на протяжении всей жизни персонажа, лишь подразумевается, поскольку явно выражен лишь результат действия заклинания: мальчик с пальчик живым и невредимым выходит из множества переделок, в которые он вольно или невольно попадает по ходу повествования. Более того, в большинстве вариантов сказки все функции фейри сводятся к наречению младенца именем Tom Thumb и принесению даров крестнику. Ср.:
The fairy queen, wishing to see the little fellow thus born into the world, came in at the window while the mother was sitting up in the bed admiring him. The queen kissed the child, and, giving it the name of Tom Thumb, sent for some of the fairies, who dressed her little favourite according to the instructions she gave them (Королева фейри, желая взглянуть на только что родившегося младенца, влетела в окно, когда мать сидела на постели, любуясь малюткой. Королева поцеловала младенца, нарекла его именем Том - мальчик с пальчик, послала за другими фейри и приказала им нарядить своего любимца.) [12].
The fairy queen, wishing to see the little fellow thus born into the world, came in at the window while the mother was sitting up in bed admiring him. The queen kissed the child, and giving it the name of Tom Thumb, sentfor some of the fairies, who dressed her little favourite as she bade them
(Королева фейри, желая взглянуть на только что родившегося младенца, влетела в окно, когда мать сидела на постели, любуясь малюткой. Королева поцеловала младенца, нарекла его именем Том - мальчик с пальчик, послала за другими фейри и приказала им нарядить своего любимца.) [16, c. 89].
So behold the ploughman and his wife as happy as King and Queen over the tiniest of tiny babies; and all the happier because the Fairy Queen, anxious to see the little fellow, flew in at the window, bringing with her clothes fit for the wee mannikin to wear ... Dressed in this guise he looked the prettiest little fellow ever seen, and the Fairy Queen kissed him over and over again, and gave him the name of Tom Thumb (Крестьянин и его жена, подобно царственным особам, с восхищением смотрели на самого маленького из младенцев. Самой счастливой, однако, была королева фейри, которая, горя желанием увидеть младенца, влетела в окно, принеся с собой одежду для малютки. В ее наряде малыш был таким хорошеньким, что от него нельзя было оторвать взгляд. Королева фейри расцеловала его и нарекла его именем Том - мальчик с пальчик.) [13].
To make amends, a fairy gave him a charm that nothing should hurt him while it lasted (Фейри произнесла заклинание, оберегающее его от любых несчастий) [17, c. 6].
Вариативность экспликации патронажных функций фейри наблюдается и в вариантах сказки «Jack and the Bean-Stalk» («Джек и бобовый стебель»). Образ фейри может вообще отсутствовать в системе сказочных пер-
сонажей (например, в сборниках английских народных сказок Дж. Джекобса (1890) и Ф.Э. Стил (1918)): So he climbed, and he climbed, And he climbed. It was easy work, for the big beanstalk with the leaves growing out of each side was like a ladder; for all that he soon was out of breath. Then he got his second wind, and was just beginning to wonder if he had a third when he saw in front of him a wide, shining white road stretching away, and away, and away. So he took to walking, and he walked, and walked, and walked, till he came to a tall shining white house with a wide white doorstep (Он [Джек] лез и лез, лез и лез. Это было несложно, поскольку листья огромного бобового стебля служили ему лестницей. Вскоре он однако устал. Отдышавшись, он продолжил карабкаться вверх, размышляя, придется ли ему останавливаться для отдыха еще раз. Внезапно, прямо перед собой он увидел широкую белую дорогу, уходящую вдаль. Он пошел по этой дороге и все шел, шел и шел, пока не пришел к огромному белому дому с широкой белой дверью.) [13]. Однако достаточно многочисленны и случаи введения фейри в систему персонажей сказки: Suddenly he observed a beautiful young female at some distance. She was dressed in an elegant manner, and had a small white wand in her hand, on the top of which was a peacock of pure gold (Внезапно вдали он увидел красивую, элегантно одетую даму с маленькой белой палочкой в руке, верхушку которой украшал павлин из чистого золота.) [12]; But while he was resting he noticed that a rough path led away from near where he sat over a hill, and then he saw a beautiful lady walking along the path toward him (Когда он [Джек] отдыхал на вершине холма, он заметил ухабистую тропинку, уходящую вдаль, по которой к нему шла навстречу прекрасная дама.) [18, с. 37]; Presently a handsome young woman appeared at a distance. As she approached Jack could not help admiring how beautiful and lively she looked. She was dressed in the most elegant manner, and had a small white wand in her hand, on the top of which was a peacock ofpure gold (Некоторое время спустя красивая молодая дама появилась вдали. Чем ближе она подходила к нему, тем больше восхищался Джек ее красотой. Наряд ее был элегантен, а в руках она держала маленькую белую палочку, верхушку которой украшал павлин из чистого золота.) [19, с. 132]. В этом случае фейри выполняют роль медиатора между двумя мирами - реальным и волшебным; они первые, кого видит герой-человек, поднявшийся вверх по бобовому стеблю. Как посредники фейри выполняют преимущественно регулятивные функции, в их «обязанности» входит объяснение причины, по которой человек оказывается в чудесном мире и его мотивация к дальнейшим поступкам. Неслучайность появления главного героя сказки в волшебном мире есть поступательная реализация его судьбы, в которой активно участвуют фей-ри, что косвенно указывает на их основную, «генетически заложенную» в них функцию судьбоустроителей, чудесных покровителей смертных: It was I who secretly prompted you to take the beans in exchange for the cow. By my power the beanstalk grew to so great a height and formed a ladder. I need not add I inspired you with a strong desire to ascend the ladder (Именно я пробудила в тебе желание взять бобы в обмен на корову. В моей власти было вырастить огромный бобовый стебель, превратив его в лестницу. Не стоит говорить и о том, что именно я побудила тебя подняться по этой лестнице наверх.) [19, с. 136]. В эксплицитном виде патронаж фейри проявляется в требованиях безоговорочно следовать их указаниям, нарушение которых неизбежно приведет героя к потере своих покровителей. Категоричность высказываний фейри реализуется на текстовом уровне в совокупности предложений директивной семантики, содержащих глаголы command, direct, order, и набора предложений с придаточными условия, эксплицирующих формулу «нарушение приказа ^ жестокая расплата»:
She approached and said: «I will reveal to you a story your mother dare not. But before I begin, I require a solemn 24
promise on your part to do what I command. I am a fairy, and unless you perform exactly what I direct you to do, you will deprive me of the power to assist you; and there is little doubt but that you will die in the attempt». Jack was rather frightened at this caution, but promised to follow her directions. <... > «Go along the direct road; you will soon see the house where your cruel enemy lives. While you do as I order you, I will protect and guard you; but remember, if you disobey my commands, a dreadful punishment awaits you» (Она подошла к нему и сказала: «Я поведаю тебе историю, которую не решается рассказать тебе твоя матушка. Но прежде чем я начну свой рассказ, пообещай выполнить то, что я тебе скажу. Я - фейри, и если ты не будешь в точности следовать моим указаниям, у меня не будет силы помочь тебе, а без меня тебе не справиться». Джек был порядком напуган ее словами и пообещал исполнить все, что она скажет. <...> «Иди по этой дороге - она приведет тебя к дому, где живет твой заклятый враг. До тех пор пока ты повинуешься мне, я охраняю тебя, но при первом же ослушании тебя ждет страшное наказание».) [12].
But before I begin I require a solemn promise on your part to do what I command. I am a fairy, and, if you do not perform exactly what I desire, you will be destroyed (Но прежде чем я начну свой рассказ, пообещай выполнить то, что я тебе скажу. Я - фейри, и если ты не будешь в точности следовать моим указаниям, дни твои сочтены.) [19, с. 133].
Введение фейри в ткань повествования может иметь рациональное объяснение и являться следствием исторического развития фольклорной сказки как жанра (от волшебной сказки к новеллистической). В частности, их появление обусловлено необходимостью «восстановления» морального облика главного героя, на протяжении сказочного повествования неоднократно предпринимавшего успешные попытки воровства чудесных предметов у великана, живущего в волшебной стране. Данный факт подтверждает О.А. Кирияк, проводившая изучение социокультурного концепта «воровство» в английской и русской лингвокультурах [20]. По ее мнению, отношение к воровству в английской лингвокультуре крайне отрицательное, воровство тесно связано с понятием нарушения приватности, соответственно, даже любое вмешательство в дела посторонних приравнивается к краже. Исходя из сказанного, становится понятным, почему в английской фольклорной сказке так настойчиво развивается идея воровства, совершаемого вынужденно. По своей сути оно вообще перестает быть воровством, превращаясь в средство восстановления социальной справедливости, способа возврата имущества, отобранного незаконным путем (All that he has is rightfully your; everything he has is yours), и фейри, как проводники человека по жизненному пути, призваны для разрешения социального и нравственного конфликтов. Таким образом, на архаические представления, с одной стороны, наслаиваются более поздние представления о нравственных ценностях и эталонах, выработанных обществом, и, с другой стороны, посредством мифологических представлений происходит сглаживание остроты конфликтной ситуации, ослабление социальной напряженности, оправдание порицаемых социумом поступков, обеление преступающих нравственный закон персонажей:
That giant lives in this country, and if you follow the path by which you saw me come you will find his castle over yonder hill. All that he has is rightfully your, and perhaps you can contrive some way to regain possession of what he stole from your father (Тот великан живет здесь, и если ты пойдешь по этой дороге, то вскоре доберешься до его замка вон за тем холмом. Все, что у него, по праву принадлежит тебе. Надеюсь, ты найдешь способ вернуть то, что раньше принадлежало твоему отцу и было у него украдено.) [18, с. 38].
As to the giant's possessions, you may seize on all you can, for everything he has is yours though now you are un-Карельский научный журнал. 2014. № 2
justly deprived of it (Забирай у великана все, что можешь, поскольку все это когда-то принадлежало тебе и было у тебя отобрано обманом.) [19, с. 137].
As to the giant's possessions, everything he has is yours, though you are deprived of it; you may take, therefore, what part of it you can (Все, чем владеет великан, было отобрано у тебя, поэтому забирай у него все, что сможешь.) [12].
Основным носителем зла и социальной несправедливости в анализируемых вариантах становится великан, противопоставляемый фейри как нарушитель нравственного равновесия в сказочной реальности. Сказочный дискурс зафиксировал процесс его постепенного превращения из мифологического персонажа с набором типизированных функций и свойств (огромный рост, прожорливость, огромная физическая сила, тонкий нюх, глупость, вредоносность по отношению к человеку, каннибализм) в социального антагониста главного персонажа. В новой для себя, несвойственной социальной роли великан приобретает особые характеристики, совершенно не связанные с системой мифологических представлений и несущие на себе отпечаток переоценки стереотипных ситуаций в соответствии с нравственными стандартами, появившимися как результат историко-культурного развития общества. В определенные моменты сказочного повествования великан перестает мыслиться как сверхъестественное существо, он становится воплощением человеческих пороков (жестокости, вероломства, предательства, жадности, зависти), приближаясь по способам языковой и художественной репрезентации к образам героев-злодеев английских романов, все более отдаляясь от образа волшебного персонажа, действующего по законам сказки.
Not many miles from your father's house lived a huge giant, who was the dread of the country around for cruelty and oppression. This creature was moreover of a very envious disposition, and disliked to hear others talked of for their goodness and humanity, and he vowed to do him a mischief, so that he might no longer hear his good actions made the subject of every one's conversation. Your father was too good a man to fear evil from others; consequently it was not long before the cruel giant found an opportunity to put his wicked threats into practice; for hearing that your parents were about passing a few days with a friend at some distance from home, he caused your father to be waylaid and murdered, and your mother to be seized on their way homeward. <...> Meantime he caused a will to be found making over all your father's property to him as your guardian, and as such he took open possession (В нескольких милях от дома твоего отца жил огромный великан, который наводил страх на окрестности своей жестокостью и притеснениями. Нрав был у него завистливый: ему невыносимо было даже слышать о чьей-то доброте и человечности, и он поклялся учинить расправу над каждым, у кого доброе имя, чтобы люди забыли о его добрых поступках. Твой отец был слишком великодушным, чтобы ожидать зла от других, так что коварному великану не стоило большого труда воплотить свои угрозы в жизнь. Узнав, что твои родители проезжали неподалеку, он приказал подстеречь и убить твоего отца, а мать захватить в плен. <...> Тем временем великан представил подложное завещание, по которому он, являясь твоим опекуном, получал полное право распоряжаться имуществом твоего отца.) [12].
But after a time a wicked giant came to your father's castle and killed him, and carried off all the wonderful things the fairies had given him. At the same time the giant carried off your mother and you, who were then a little boy. He shut you both up in one of his dungeons, but at last he offered to restore your mother and you to liberty on condition that she should never speak about her wrongs to any one (Спустя некоторое время злобный великан пришел в замок твоего отца и убил его. С собой он забрал все диковинные предметы, которые фейри подарили твоему
отцу, твою матушку и тебя, тогда еще совсем малыша. Он запер вас обоих в подземелье и согласился освободить вас только при условии, что твоя матушка сохранит в тайне его злодеяние.) [18, с. 37 - 38].
Таким образом, анализ вариантов отобранных английских фольклорных сказок демонстрирует многочисленные случаи вариативности, наблюдающиеся на фонетико-графическом, грамматическом и лексическом уровнях и проявляющиеся в языковой детализации сказочного повествования, в неустойчивости номинаций сказочных персонажей, в различных дискурсивных техниках экспликации эпизодов. Устойчивая композиционная структура и стабильная система образов вариантов сказок характеризуется достаточно узкими пределами варьирования, допускающими в отдельных случаях введение дополнительных персонажей и эпизодов в повествование с сохранением общей сюжетной линии.
Обращение к вариантам фольклорных произведений, формирующих сказочный дискурс, позволяет систематизировать мифологические представления в рамках конкретного фрагмента мифологической картины мира. Архаические представления об окружающем мире получают разную степень языковой детализации в англоязычном сказочном дискурсе; соответственно, тщательный сравнительно-сопоставительный анализ существующих вариантов отдельно взятого фольклорного произведения сказочного жанра является одним из важнейших методов комплексного описания представлений о сверхъестественном разной интенсивности. Традиционность и вариативность, будучи неотъемлемыми свойствами фольклорного произведения, видятся непременным условием реализации в сказочной картине мира категории чудесного как приобретших эстетическую форму архаических знаний о сверхчувственной реальности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Пропп В. Я. Русская сказка. М.: Лабиринт, 2000. 416 с.
2. Ожегов С. И. Словарь русского языка: 70000 слов / Под ред. Н. Ю. Шведовой. М.: Русский язык, 1990. 921 с.
3. Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. М.: Русский язык, 2000. Т. 2: П - Я. 1088 с. (Б-ка словарей рус. яз.)
4. Encyclopaedia Britannica 2003 Ultimate Reference Suite CD-ROM.
5. The Oxford Dictionary of Phrase and Fable / Ed. by Elizabeth Knowles. Oxford: Oxford University Press, 2000. 1223 p.
6. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М.: Дом интеллектуальной книги, 1997. URL: http:// www.newlibrary. ru/book/ todorov_cvetan/vvedenie_v_fan-tasticheskuyu_literaturu. html.
7. Культурология. XX век. Энциклопедия в 2-х тт. / Гл. ред. С. Левит. СПб.: Университетская книга; OOO «Алетейя», 1998. Т. 2.
8. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т. / Гл. ред. С. А. Токарев. М: Советская энциклопедия, 1992. Т. 2.
9. Неклюдов С. Ю. Фольклор: типологический и коммуникативный аспекты // Традиционная культура. 2002. № 3. С. 3-7. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/ nekludov15.htm.
10. Путилов Б. Н. Фольклор и народная культура / Отв. ред. А. С. Мыльников. СПб.: Наука, 1994. 328 с.
11. Аникин В. П. Теория фольклора. Курс лекций. 2-е изд., доп. М.: КДУ, 2004. 432 с.
12. Hartland E. S. English Fairy and Other Folk Tales. London: Walter Scott, 24 Warwick Lane, Paternoster Row, 1890. URL: www.sacred-texts.com/neu/eng/efft/index.htm.
13. Steel F. A. English Fairy Tales. London: Macmillan and Co. Ltd, 1918. URL: http://www.mainlesson.com/dis-play.php?author=steel&book= english&story=_contents.
14. The Story of Jack and the Giants. London: Cundall & Addey, 1851. 56 p._
15. Wedgwood H. A Dictionary of English Etymology. London: Trtbner & Co., 1872. 744 p.
16. Rhys E. Fairy Gold: A Book of Old English Fairy Tales. London: J.M. Dent & Co., s.a. 305 p.
17. The Pretty and Entertaining History of Tom Thumb, with His wonderful Escape from the Cow's Belly. Otley: W. Walker, s.a. 16 p.
18. Johnson C. The Oak-Tree Fairy Book. Boston: Little, Brown & Co., 1905. 365 p.
19. Tibbits Ch. J. English Fairy Tales: Folklore and Legends. London: Gibbins and Co., 1904. 198 p.
20. Кирияк О. А. Социокультурный концепт «воровство» в русском и английском языковом сознании: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Белгород, 2009. 25 с.
VARIABILITY AS A CONDITION OF EXPLICATION OF THE MIRACULOUS
IN FOLK TALE DISCOURSE
© 2014
O. A. Plakhova, doctor of philological sciences, associate professor, associate professor of theory and methods of teaching of foreign languages and cultures department
Togliatti State University, Togliatti (Russia)
Annotation: The artide forases on the role of folklore work variability in preservation of the s^pe of national mytho-logkal notions. The miraoulous as an aesthetirized form of the supernatural be^mes explirit in the aggregate of folklore texts ^ns^Ming folk tale disburse. A saupulous study and interpretation of English folk tale variants allow to detail the mythologkal world view of the English ethnos.
Keywords: folklore tradition, variability, mythology notions, folk tale disburse, the miraculous, mythology топ-sriousness, linguists raltee.
УДК 821.161.2-94.09"19"
ЭВОЛЮЦИОННЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ УКРАИНСКИХ АВТОБИОГРАФИЧЕСКИХ
МЕМУАРОВ ХХ ВЕКА
© 2014
Т. Ю. Черкашина, кандидат филологических наук, доцент, докторант Луганский национальный университет имени Тараса Шевченко, Луганск (Украина)
Аннотация: Украинские автобиографические мемуары ХХ века были представлены многочисленными жанровыми модификациями, первые образцы которых появились в начале прошлого столетия. В течение века усложнялась структура повествования, мемуары синтезировались с другими жанрами, возникали новые структурно-типологические виды.
Ключевые слова: автобиографические мемуары, мемуарно-автобиографические воспоминания, эволюция, жанровая разновидность, модификация, структура, повествование, циклизация новелл, метажанр.
Постановка проблемы в общем виде и ее связь с важными научными и практическими задачами. Интерес к мемуаротворчеству, как правило, возникают в переломные этапы жизни общества и конкретно взятого человека, у которого появляется потребность правдиво рассказать о том, свидетелем, участником либо очевидцем чего он был лично. При этом объектом внимания мемуариста может быть эпоха, в которую он жил и творил, люди, которые встречались на его пути, различные жизненные впечатления и эмоции.
Говоря о типологии мемуарного письма, чаще всего мемуаристы обращаются к трем основным разновидностям жанра мемуаров - историческим, биографическим и автобиографическим мемуарам.
В исторических мемуарах мемуарист с позиции хроникера рассказывает, прежде всего, про определенные события и явления, которые прошли перед глазами автора. Наиболее часто они изучаются историками из-за своей большой информативной составляющей и наличие тех непосредственных «живых» свидетельств, которые нельзя получить из официальных документальных источников.
Биографические мемуары представляют собою воспоминания про внешний и внутренний мир хорошо знакомого человека и основное внимание к ним обращено со стороны литературоведов.
Автобиографические мемуары обращены к описанию жизни автора, событий, участником которых он был лично, своего жизненного опыта, впечатлений и наблюдений и т. п.
Автобиографические мемуары в большинстве случаев не выделяются в особую разновидность, хотя и имеют ряд отличительных типологических черт.
Анализ последних исследований и публикаций. Говоря об их литературоведческом изучении, следует отметить, что чаще всего речь идет об исследовании конкретных мемуарно-автобиографических произведений, в то вре-
мя как комплексный анализ данного вида мемуаристики все еще находится на маргинесах теоретических и историко-литературных научных работ.
В полной мере это утверждение относится и к украинской автобиографической мемуаристике, отдельные произведения которой были объектом рассмотрения А. Галича [1], Г. Маслюченко [2], Т. Гажой [3], А. Цяпы [4], Е. Скнариной [5] и других ученых, обративших внимание на идейно-содержательное и тематическое многообразие конкретных автобиографических мемуаров, специфику выражения авторской идентичности, синтез документального и личностного. Однако и сегодня недостаточно изученной остается поэтика украинских автобиографических мемуаров, их структурные и нарративные особенности и другое.
Формирование целей статьи. Целью нашего исследования мы избрали рассмотрение эволюционных изменений украинских автобиографических мемуаров ХХ века на текстовом уровне.
Изложение основного материала исследования с обоснованием полученных научных результатов. Жанр мемуаров был одним из наиболее продуктивных жанров документального письма в украинской литературе ХХ века. Автобиографические мемуары как одна из его жанровых разновидностей была представлена многочисленными жанровыми модификациями, различными по структурно-типологическим характеристикам, степени документальности и художественности, полнотой подачи мемуарного материала и др.
Рубеж Х1Х-ХХ веков, отмеченный на Украине кардинальными общественно-политическими изменениями, вызвал усиленный интерес к историко-аналитиче-скому мемуаротворчеству известных украинских общественных и политических деятелей.
Так, в течение 1910-1920-х годов появляется значительное количество автобиографических мемуаров (в частности «Воспоминания» («Спогади») [6] Евгения
