CC BY
126
ГЕРОИ «ПОДНЯТОЙ ЦЕЛИНЫ» КАК КОЛЛЕКТИВНАЯ И ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ
Р.П. Козлова
Kozlova R.P. The characters of “The Upturned Soil” as a collective and an individual ‘language person’ (towards the Sholokhov centenary). The article analyses specific features of Don Cossacks’ speech as representatives of a collective ‘language person’ as well as the main peculiarities of old man Shchukar’s speech as an individual ‘language person.’ Features are revealed in their speech, which are characteristic of all the Don Cossacks, whereas there is something individual in each speaker, which is stipulated by their nature.
Превосходное знание казачьего быта и характерных для него социальных противоречий, глубокое чувство уважения к трудовому народу, вера в его талантливость, внутреннюю красоту и достоинство, широкое использование выразительных возможностей народного слова - это и многое другое привлекает внимание читателей к творчеству выдающего художника слова Михаила Александровича Шолохова. В романе «Поднятая целина» множество действующих лиц, главных и второстепенных, в основном донских казаков, нарисованных так ярко и выразительно, что запоминается образ каждого [1].
М.А. Шолохов - большой художник, правдиво поведавший о жизни и нравах, поведении казаков в переломные моменты истории, мастер диалогов и монологов, передающих живые особенности речи каждого из персонажей. В романе «Поднятая целина» речь - одна из сторон характеристики донских казаков, дающая представление о них как о носителях общего национального языка и в то же время как о жителях определенной местности с отличающим их диалектом. При этом каждый из героев романа, являясь частью коллективной языковой личности, обладает индивидуальностью как в речи, так и в характере. Коллективная языковая личность - это отражение носителями национального языка всего набора специфических черт этого языка в своей речи. Специфические черты того или иного языка воплощаются в речи через индивидуальную языковую личность, то есть личность, выраженную в языке и через язык [2].
Если рассмотреть особенности речи донских казаков как коллективной языковой личности, то бросается в глаза необычайная образность речи, меткость, обилие в ней диалектных слов, пословиц и поговорок, своеоб-
разие сравнений и фразеологических выражений.
Герои «Поднятой целины» - донские казаки, поэтому их речь не обходится без диалектных и просторечных слов, свойственных донским говорам: «- Итъ это спектакля, а не работа! - Сымите меня с бригадиров, нету моего терпежу валандаться с такими подобными: они и меня-то стреножили своей работой» (Любишкин); «- За день десятину с гаком - это много делов... Загнул ты вчерасъ через край, товарищ Давыдов!»; «- Побили на клетки, ну, я и ушел от них, десять очек им дал, чертям!» (Кондрат Майданников); «.а Гремячий Лог вам, товарищ Давыдов, не Египта, тут надо дюже строго сроки сева выдерживать!» (Яков Лукич); «- Про погоду гутарили, - глазом не моргнув, отвечал Макар»; «- Это ты с ними тут демократизмы разводишь, уговариваешь, упрашиваешь» (Макар Нагульнов); «- Хотя и косоротится на старую жизню, а делает. А то он работает и на много тысячев пользы приносит» (Макар Нагульнов); «- Это - дюже верная мысля: всех собрать в колхоз» (Макар Нагульнов).
Речь казаков насыщена пословицами и поговорками: «- Давай, Давыдов, так: кто старое помянет - тому глаз вон!»; «- Но я-то, как видно, в урочный час зародился, иначе не кончилось бы мое дело с Половцевым так благополучно. Быть бы бычку на оборочке!»; «- Небольшие артели - тоже пользы от них, как от козла молока»; «- Так нельзя, чтобы - тяп-ляп, и вот тебе кляп, на - ешь, готово».
Одним из признаков выразительности речи, свойственных всем казакам, является образность сравнений, которые носят своеобразный характер, так как в них обязательно присутствует элемент, связанный с повсе-
дневной жизнью казаков: «...у других-то старухам радость да утеха, я одна, как суслик в норе (мать Разметнова)»; «- Вас ВКП пихает на новую жизнь, а вы как слепой телок.»; «.этот Хопров, как бык, сильный (Тимофей)»; «- Рубашка на тебе - шашкой не прорубишь, и потом разит, как от мореного коня (Разметнов)»; «- Ты - как железный аршин-складень (Нагульнов)»; «- Пойдем, пойдем, дедок, ...- Ну, чего стал, как врытая соха?.»; «- Ну, чего ты, Никита, привязался ко мне, как орепей к овечьему курдюку?»; «- Глянь на себя в зеркалу - и ужаснешься: морда пухлая, глаза как у бешеной собаки... (Разметнов)»; «- Закрутилась, гада, как ужина под вилами! - не вытерпел Демка Ушаков»; «- Всем она улыбается, вроде посулы делает, ну и дерутся за нее, как молодые кочета» (Агафон Дубцов); «- Послали тебя, так ты не копайся, как жук в навозе, а езжай скорее».
Отличительной стороной казачьей речи является обилие в ней фразеологических оборотов: общеязыковых, а чаще модифицированных. Общеязыковые фразеологизмы -наиболее многочисленная группа, использование которой в тексте романа одно из свидетельств причастности донского казачества к русскому слову, к русской национальной культуре: «- Прижмут вас коммунисты, в бараний рог скрутят»; «- Бог с ним и с про-летарьятом, а ежели не будут на трудодни давать мясца или, скажем, сала, чтобы щи затолочь, то я к зиме очень даже просто могу протянуть ноги» (дед Щукарь); «- Ну, чего ты мне очки втираешь?» (Разметнов);
«- Грех на душу берешь! - Демка подмигивал в толпу, выжимая у баб и казаков улыбки»; «- Яков Лукич начислит, держи карман шире.» (Ипполит Шалый).
В романе общеязыковые фразеологизмы часто модифицируются казаками, вследствие чего более точно и образно отражают всевозможные жизненные коллизии: «- Хорошо, что брухливой корове бог рог не дает, а то если б Макару дать власть, что бы он мог наделать!».
Следует отметить, что названные группы фразеологизмов не отделены в романе друг от друга непреодолимой стеной, в речи разных героев наряду с общеязыковыми, параллельно функционируют по смыслу те же самые, но так или иначе преобразованные фра-
зеологические единицы: «- Ты, имей в виду, палки нам в колеса вставляешь, вот чем ты занимаешься!»; «- Это опять кулак нам палку в колеса».
Модифицированные фразеологизмы, то есть измененные внешне и сохранившие свое значение общеязыковые, представляют наибольший интерес. Именно через них особенно ярко передается выразительность речи казаков, ее своеобразие, точность, ее ситуативная обусловленность, умение метко ответить на реплику собеседника, дать краткую, но очень точную характеристику себе и другому человеку.
Преобразования общеязыковых фразеологических единиц связаны в романе с разными сторонами их плана выражения. В них заменяются «родные» компоненты на «неродные», но литературные, таким компонентом может быть, например, субстантив: «- Клевета на нас, - старый прием врага. А мы ему иногда козырь в руки даем, вот как с птицей» (карты в руки); «- Давай скажи про все это попу, а то он окрутит нас людям на смех» (курам на смех); «- Ты о чем говоришь, дед? Ты что это несешь и с Дона и с моря?» (нести околесицу); «.он нас кормил, одевал и обувал, из-за нас с весны до осени в поле хрип гнул» (гнуть горб, спину, хребет);
или глагол: «- Анафемы кочета целый день отражаются, от ног отстал, за ними преследуя» (с ног сбился); «- Так ему дьяволу, козлу бородатому, и надо! Сыпанули жару под подхвостницу!» (поддали жару); «- Ты! Дубина, дьявол!.. Тебя за эти разговоры в другом месте из партии вышибли бы!.. Ты с ума свихнулся, что ли?» (с ума сошел); «- От радости язык заглотнул?» (язык проглотил); «- Нет, ты нам зубы не лечи!» (зубы не заговаривай).
Во фразеологизме может одновременно изменяться и субстантивный и глагольный компоненты: «- Нет уж, мы тут с своей властью как-нибудь сами помиримся, а сор из куреня нечего таскать» (сор из избы выметать), а также возможна контаминация компонентов нескольких фразеологических единиц в одной: «- Не стели объедьев. Правильно! А мы ему завтра хвост наломаем! - пообещал Давыдов» (хвост накрутить, наломать бока); «- Ты по существу говори, Макар! Что ты в такое дорогое время разводишь волынку? Время не терпит» {разводить раз-
воды, бодягу; тянуть волынку); «- Мы им рога посвернем! Все будут в колхозе» (рога обломать, свернуть шею); «- Больно уж ты что-то разговорчив стал. Смотри, поджимай язык, а то его и прищемить недолго!» (поджимать хвост, прищемить хвост, придерживать язык).
Модификация фразеологической единицы может осуществляться за счет изменения грамматической формы одного из компонентов, например, вида глагола: «- Некуда деваться, потому и решаю. Все-таки дайте кинуть умом» (раскинуть умом); «- Я сейчас локоть бы себе укусил» (кусать локти); «Яков Лукич захлебнулся от радости, с плеч у него будто гору сняли» (гора с плеч свалилась); «- Это я только с твоего дворца, а там на улице меня ожидает собственный автомобиль, - пошутил духа не сронивший поручик» (падать духом).
В модифицированном фразеологизме литературный компонент может заменяться просторечным: «- Да ты не только на язык востер, но и на дело. Хорош помощничек у меня!» (остер на язык); «- А как же ты останешься без оружия? - Не беспокойся, у меня в запасе второй есть. Этот был расхожий, а тот я блюду как зеницу ока» (хранить как зеницу ока); «- На мне от обиды волосья дыбом поднялись!»; «- На мне ажник волос ворохнулся» (волосы поднялись дыбом); «- Выговор он в другом месте заработает, если будет ходить опустя рукава» (работать спустя рукава).
Общеязыковой фразеологизм может сокращаться: «- Мы зараз тоже ученые стали, на кривой не объедешь!» (на кривой козе, на вороных, на саврасых); «Поручая ему двух больших кулацких жеребцов, Яков Лукич говорил: - Блюди их, как порох в глазу!» (синь порох в глазу); «- Прибыл, служивый? Ну, теперь у меня гора с плеч!» (гора с плеч свалилась); «- Пойдем, Давыдов. Ты, хвороба! Ружейного масла с солью намешай и выпей. Рукой сымет» (как рукой снимет), а в некоторых случаях, наоборот, расширяться: «- Такие дела разве зараз решают? Тут голову под топор кладешь!» (голову кладешь); «- Взяли бы они верх над коммунистами -вот тогда и мне можно было бы к ним пристать на готовенькое, а так - очень даже просто подведут они меня, как слепого, под монастырь» (подведут под монастырь); «- Ну,
это не твоего телячьего ума дело! - вспылил Яков Лукич. - Сказано тебе - выйди, значит, выйди!» (не твоего ума дело); «Нет, никогда и ни при каких обстоятельствах она не терялась и за хлестким словом в карман юбки не лазила... » (за словом в карман не лазила).
В речи казаков слышны фразеологизмы, синонимичные общеязыковым: «- Кто вякнет середь чужой речи, того вот этой задвижкой так и потяну через темя, ей-богу! Чтоб и копыта на сторону откинул! - Лю-бишкин встал, потряс дубовым толстенным запором» (ноги протянул); «- Первые года сеял я пять десятин, потом, как оперился, начал дюжей хрип выгинать: по три, по пять, по семь кругов сеял, во как!» (гнуть горб, хребет, спину); «- Ты чего номера выкидываешь? - холодно спросил Давыдов» (откалываешь штуку, коленце); «- То она, курица то есть, вскочит в огород и рассаду выклюет, то глядишь, а она - трижды клятая - яйцо где-нибудь под амбаром потеряет, то хорь ей вязы отвернет» (свернет шею).
Как уже подчеркивалось, речь казаков изобилует диалектными словами, поэтому многие общеязыковые фразеологизмы изменяются за счет привнесения в них диалектизмов, в частности фразеологические единицы преобразуются при помощи введения в них лексических диалектизмов: «- И не потаю: страшно на такое дело идтить... Вязы враз скрутят» (шею); «- Ежели б вам погано жилось, вы бы теперича уже революцию сработали, а то, видно, ишо жареный кочет вас в зад не клюнул» (петух); «- Волосья на мне все наежинились и ажник кожа начала от тела отставать» (поднялись); «- Да брось ты с ним воловодиться!» (возиться); «- То-то орал, горемыка! Гудел, как паровоз, у меня ажник волос на голове в дыбки подымался!» (дыбом); «- Я сам видал, как полицейский в левой руке свисток держит, свистит в него, а правой артиста по шее ссланивает» (намыливает шею, бьет, колотит);
изменений рода имени существительного: «- Такая в мелком буржуе идет смятения, слов не найдешь, - забормотал он, поздоровавшись»; «- Махнет он зараз в окно, а я остануся, как рак на меле! Вот как влез!.. -думал Яков Лукич, ерзая по скамейке, глаз не сводя с Половцева»; «- Вот они тут, квитки об том, что сдавал в двадцать первом году: а сдавал и хлеб, и мясу, и маслу, и кожи, и
шерсть.»; «- Боюсь, за эти семь кругов посеву протянут меня в угольную ушку, обкула-чут»; «- У меня не старуха, а лютая тигра!»; «- Животная сама знает, когда ей шагом идти, а когда рысью бечь»;
числа имени существительного: «- Пил кровя из своих английских рабочих классов, из индейцев и разных других угнетенных нациев!»; «- Она ни в чьей жалости сроду не нуждалась, а вот насчет разных любовей Тимошка нас с тобой, брат, обштопал».
В модифицированных фразеологизмах отражаются фонетические особенности донских говоров: «- Господи боже ты мой! И всю-то жизню об куске хлеба насучного думаешь, о том, чем бы черево набить», а также словообразовательные черты южнорусского диалекта: «- На мне от обиды волосья дыбом поднялись»; «- Эти слова по всему миру коренья пустили, хошь не хошь, а приходится их говорить»; «- Вот когда выберут тебя секретарем ЦК, тогда уж ты будешь оп-рометь головы в атаку кидаться, а зараз - ты рядовой боец и ты строй соблюдай, а мы тебе прикорот сделаем»; «-.если б Макару дать власть, что бы он мог наделать? Он бы со своей ухваткой всю жизню кверху тормашками поставил!»; «- Выговор он в другом месте заработает, если будет ходить опустя рукава»; «Но люди отказались наотруб, никто не вписался».
В модицированных фразеологизмах возможно изменение формы одного из членов с одновременной заменой другой лексемы: «- А ну, Кондрат, прикинь мозгои, сколько часов пахать тебе за порватую рубаху?» (раскинь мозгами); «- Как бы он в горячности не отчебучил какое-нибудь колено» (отколол коленце).
Общеязыковой фразеологизм может расширяться за счет включения в него диалектного слова: «.чего же я с тобой буду без толку гутарить, воду в ступе толочь?», а также вследствие преобразования общеязыкового фразеологизма до уровня описательного оборота: «- Ох, мамаша, кровя вы мне замораживаете»! «Дед Щукарь снисходительно улыбнулся: - Пока неизвестно, у кого мозга круче замешана: у тебя или у меня» (контаминация фразеологизмов шевелить мозгами и вкручивать мозги).
Изменения компонентного состава фразеологических единиц и введение в них диа-
лектизмов помогает М.А. Шолохову наиболее ярко передать жизненные ситуации, индивидуальность и самобытный колорит речи донских казаков, подчеркнуть их острый ум, ироничное отношение друг к другу и к превратностям жизни, умение подметить и точно выразить увиденное и услышанное, одним словом, показать, что казаки за словом в карман не лезут.
Таким образом, в речи казаков отражаются особенности их социального происхождения, уровня образования, а также черты говора того места, в котором они проживают.
Все сказанное о речи донских казаков как коллективной языковой личности находит отражение и в речи каждого представителя донского казачества. Герои «Поднятой целины», кроме общих черт, обладают индивидуальными особенностями речи, отчего она у каждого казака своя, самобытная, в чем-то отличающаяся от речи других станичников.
М.А. Шолохов мастерски показывает индивидуальность речи и манеры говорить как казаков, так и Давыдова, «врагов», других приезжих в станицу.
В большом числе ярких и неповторимых персонажей романа особое место принадлежит деду Щукарю. Щукарь - хуторский чудак, по словам Макара Нагульнова, балабон. «- Твое дело - только языком балабонить, брехни рассказывать», - заявляет деду Щукарю Макар, когда тот надумал вступать в партию. Отличительной чертой характера деда Щукаря, как считают и другие станичники, является стремление прихвастнуть, соврать, но сам он о себе иного мнения: «- А я когда-нибудь брехал? Или, к придмеру, всякие разные сочинения сочинял? . Напролет, как есть всю свою жизню я одну правду-матку в глаза добрым людям режу, через это самое, Кондратушка, я кое-кому и есть на этом свете неугодный алимент».
Дед Щукарь, действительно, болтун и пустомеля, но в то же время это сложная, умная, противоречивая человеческая и языковая личность. Дед - веселый человек, несмотря на свою несчастную, вечно голодную жизнь, о которой он откровенно поведал Давыдову: «- Меня, кубыть, ветром несло всю жизнь, то скособочит, то вдарит об какой предмет, а то и вовсе к едрене матери ушибет». В другом месте романа Щукарь замеча-
ет: «- С малолетства моя жизнь пошла наперекосяк, да и так до последних времен». На вопрос казаков: «- Что, дедушка, главное по твоему разумению?» - дед Щукарь отвечает: «- Жратва! Фактически говорю, что только жратва, и больше ничего главнее нету».
Отношение хуторян к деду Щукарю разное, но, как подчеркивает писатель, «гремя-ченцы относились к нему очень тепло», потому что, будучи любителем поговорить, дед Щукарь умел и что-то хорошо делать. Марина Пояркова говорит Разметнову, что дед Щукарь лучше его кроет крышу. А запрягать, по словам автора, он научился столь быстро, что соперничал в быстроте с гремяченской пожарной командой. Он умен прагматическим крестьянским умом. Когда Макар Нагульнов, говоря о пении петухов, замечает, что «в голосах тоже надо разбираться с политической точки зрения», Щукарь уточняет: «- Макарушка, но ить петухов политика не затрагивает?».
Щукарь без ложной скромности о себе говорит как о мудром человеке: «.явилась сюда таких мудрых стариков, как я, уму-разуму учить.»; «- Ему, Макару-то, самому не грех у меня ума занять». Щукаря в разговоре трудно сбить с толку, а умение вставить слово к месту и не месту, вера в добро и в доброе отношение к людям помогают ему думать, что его слово мимо не пролетит: «- Да милый ты мой Антипушка! Ты поимей в виду, что Щукарь нигде не пропадет! Уж он слово мимо не пустит, а непременно влепит в точку, не таковский он, чтобы мимо пулять!». Замечая, что «- Хучь оно хорошее слово, как мое, и серебро, а молчание - золото», Щукарь, искренне считая себя мудрым, не может молчать, замечая, что он «человек отчаянный на слова». В каждой своей речи он непременно усматривает какой-то смысл: «- Так и пропала моя хорошая мысля ни за понюшку табаку.».
Веселый нрав, умение подметить особенное в каждом человеке позволяют Щукарю делать о казаках очень меткие замечания: «- Ты, председатель сельсовета, важная личность, с тебя и старые и малые должны пример брать, а ты как ведешь себя? Дуешься на собрании от дурацкого смеха и синеешь, как индюк!», - говорит он Разметнову. Нагульнову он дает такую характеристику: «- Вот взять хотя бы Макарушку. Он с восемнадца-
того года как выпрямился, будто железный аршин проглотил, так и до нынче ходит сурьезный, прямой, важный, как журавль на болоте». Но о себе он предпочитает говорить только хорошее: «- С какого же это пятерика я сам на себя буду всякую всячину переть? И чего ради я сам на себя буду наговаривать?».
Редко кто из стариков Гремячьего Лога говорит так ласково, обращаясь к людям, как дед Щукарь: «- Макарушка, ты же не помнишь, соколик!»; «...Макарушка! Не стучи дюже, а то ладошку отобьешь».
Его иногда посещает жалость к самому себе: «- Господи боже ты мой! И всею-то жизню об куске хлеба насучного думаешь, о том, чем черево набить, а жизня протекает, как вода скрозь пальцев, и не приметишь, как она к концу подберется». Но и в печальных думах Щукарь остается верным своему характеру. Его мрачное настроение может изменить одна лишь мечта о сытном обеде. Долго он не умеет печалиться, ему мало надо, чтобы прийти в хорошее расположение духа - был бы хоть какой-нибудь ужин и возможность наговориться вволю: «- Поговорил я с вами в свое удовольствие», - заявляет он казакам.
Щукарь, замечая все и хорошо зная характер каждого из хуторян, по-доброму расположен ко всем. Доброе отношение к людям распространяется и на животных. Он искренне сожалеет об остриженной им собаке: «- С той поры я и порешил: ...сучонок не трогать, не лишать их верхней одежи и в женский стыд не вводить, а выбирать кого-нибудь из кобелей». Ему до слез жалко молодого жеребца: «- Он же, милый мой страдалец, отбег сажен десять, остановился и так жалостно заржал, что меня прямо за сердце схватило, и тут уже я заплакал от жалости к нему». Щукарь не понимает, как можно долго молчать и даже «неразговорчивость» жеребцов его возмущает: «.осточертела мне эта бессловесная тварь! Ты к нему, допустим, с добрым словом, а он молчком овес жрет и хвостом махает». Его всерьез волнует мнение о нем лошадей: «- А я весь от злости трясусь, соображаю, что же обо мне наши кобылки думают?». Особые отношения связывают деда Щукаря с козлом Трофимом: «- Тут дело смертоубивством пахнет: либо я его когда-нибудь жизни решу, либо он меня под
дыхало саданет рогами и поминай как звали дедушку Щукаря!». Но горько плачет старик, говоря: «- А вот зараз утоп, и мне его жалко, и жизня моя совсем обнищала». С взволнованной и негодующей речью он обращается к напугавшему его ужу, и тут не забывая «ученых» слов: «- Выползок проклятый! Холоднокровная сволочь! Чума в желтых очках! Подумаешь, адаптер какой нашелся! Да я с тобой разделаюсь так, что одни анфилады от тебя останутся, факт!».
Дед верит многому из того, что говорят ему казаки, так что легковерие его граничит с детскостью. Кондрат Майданников замечает: «- Он уже как малое дитя стал, всякому слову верит».
Щукарь - натура противоречивая. С одной стороны, он, как все казаки верит в приметы, в бога, крестится, жертвует попу мелочишку, с другой, может к месту и не к месту поминать черта: «- Пойдемте, пойдемте от греха! А то ишо кого-нибудь черт занесет сюда, узрят нас с вами и наведут нам трубу»; «- Уж дюже приметы поганые. А в священном писании - забыл, какая глава от Матфея, - ну, да черт с ней, какая бы ни была.. Хрен с ними, с этими приметами, а в случае чего случится - пущай Давыдов отвечает.».
Язык деда Щукаря - это живая полнокровная народная стихия. Речь его не отличается от речи других казаков: она насыщена диалектными словами, она образна за счет пословиц, поговорок, сравнений, фразеологических выражений, но она во многом индивидуальна и является отражением его характера.
Дед Щукарь воспринимает буквально некоторые слова. В его понимании открытое собрание - это когда надо говорить открыто: «Раз у нас открытое собрание, то должон ты, Кондратушка, то же самое открыто сказать», - советует он Кондрату Майданнико-ву. Объясняет всем, что такое самокритика: «А что есть самокритика? По-русски сказать -это самочинная критика». На реплику Давыдова «отсталый ты человек, дедушка», Щукарь тут же находит неопровержимый, по его мнению, аргумент: «- Скорее всего ты отсталый, Семушка, потому что я на сорок лет раньше тебя родился, и ты тут приотстал».
Ночные посиделки с Макаром Нагульновым не проходят даром. Дед Щукарь узнал
много новых слов, значение которых он воспринимает по-своему и толкует, как умеет: адаптер - пустяковый человек, акварель -хорошая девка, бордюр - гулящая баба, монополия - кабак. У него свои представления о значении слов. Своей жене он заявляет: «- Ты начисто сдурела, старая астролябия! .Понятно тебе, старая апробация». А когда та возмущается, принимая «астролябию и апробацию» за ругательство, Щукарь тут же объясняет: «- Ну, будет, будет тебе, старая. И вовсе это не ругательные слова, а поученому вроде ласковые. Это все едино: что душенька, моя, что астролябия. По-простому сказать - «милушка ты моя», а по-книжному выходит «апробация». Макар Нагульнов иногда останавливает его: «- Стой, дед! Ты не искажай слова, как тебе вздумается!». Но дед Щукарь не был бы самим собой, если бы послушался чьего-то совета.
В разговоре с казаками о главном в жизни он употребляет слово ажиотаж, и на вопрос, что это такое за слово, тут же находится.
«- Ажиотаж-то? Ну, это когда кругом тебя красота. «Жи» означает живи, радуйся на белый свет, ни печали тебе, ни воздыханий». В этом еще одна особенность характера деда Щукаря: не сомневаться в своей правоте и радоваться жизни несмотря ни на что.
Некоторые новые, непривычные в казачьем обиходе слова дед Щукарь коверкает, но это его нимало не смущает, да и вряд ли он об этом догадывается. Так, слово религия он произносит как леригия, президиум - пре-зюдиум, хулиган - фулюган, револьвер - ле-вольверт, социализм - социлизм, эвакуировать - жуировать.
Речь Щукаря - это речь обычного, не очень грамотного казака. В ней постоянны диалектные, просторечные слова, но она не лишена образности, в ней не менее постоянны сравнительные обороты, пословицы, поговорки, фразеологизмы. Кроме непривычных в казачьем обиходе слов, произносимых на свой лад и понимаемых по-своему, ласкового обращения к односельчанам и к животным, еще одной отличительной чертой речи деда является изобилие пословиц, поговорок: «. согнут не паримши», «. сила солому ломит», «.тоже мне умник нашелся! И сам не «ам», и другому не дам», «. уж чья бы корова мычала, а его. молчала!», «.яйца курицу учат» и многие другие.
Дед Щукарь в речи часто употребляет сравнения. Их особенность та же, что у всех казаков - в них обязательно присутствует какой-то известный в крестьянской жизни элемент: «. я буду возле тебя смирно сидеть, как мышь в норе»; «- Вы послухайте, как бабы гудут, как шершня»; «. а от ревматизьмы я вылечился и целый месяц ходил с переплясом, как молодой кочет возле курицы»; «- Пойду к казакам в будку, а то тут выдрог-нешь, как щенок на морозе»; «- Грехи наши тяжкие, с такой неустроенной жизней! Все идет по-новому да все с какой-то непоняти-ной, с вывертами, как у хорошего плясуна»; «Вот божий глаз, прости меня, господи, и под кустом от него не схоронишься! Заста-вил-таки, как зайца, крутиться вокруг куста целых полдня»; «- Ну, а толечко сопит и глазами лупит, как баран на новые ворота»; «- Семушка, жаль ты моя! Повынай ты из глаз иголки! У тебя глаза зараз стали, как у цепного кобеля, злые и вострые».
В речи деда часто слышны фразеологические обороты. Причем модифицированные фразеологизмы функционируют параллельно с общеязыковыми: «- Ты, Макарушка, завсегда на трибун лезешь, либо из презюдиума рассуждаешь и несешь оттуда всякую околесицу...»; «- Душа с телом от страха расстается. А что поделаешь? Выше кое-чего не прыгнешь.»; «- Ну, - говорю сам себе, -пропадешь ты, Щукарь, ни за понюшку табака»; «- Будь на моем месте другой, трусо-го десятка парень, энтот в один секунд мог бы окочуриться от разрыва сердца и внутренностей»; «- Говорил же этому моему ду-ролому Давыдову, что не надо нынче рыско-вать и ехать в станицу, так нет, загорелось ему, вынь да положь, а поезжай»; «- Ты, Макарушка, на Первое мая об мировой революции с полден до закату солнца в школе говорил. Скучно говорил, слов нет, то же да одно же толок»; «- Казак он неглупой, а вроде дурачка, али, нежнее сказать, как бы с придурью, что ли, али бы вроде мешком из-под угла вдаренный»; «- Меня, старого воробья, на пустой мякине не проведешь.»; «- Од-
ним словом, добром у нас с этим рогатым чертом дело не кончится».
Характерной чертой высказываний деда Щукаря являются изменения одного и того же фразеологизма, например, фразеологизм кричать во всю ивановскую он употребляет и по отношению к цветению растений: «- Тогда терны цвели во всю ивановскую, белой кипенью вся балка взялась!», и по отношению к своим действиям: «- Он с радостью согласился, помог мне на своей ехалке угнездиться, поддерживает меня, а я ногами изо всей силы кручу, стараюсь во всю ивановскую», и даже по отношению к рождению людей: «- Их (дураков) и при Советской власти не сеют, а они сами, как жито-падалица, родятся во всю ивановскую, никакого удержу на этот урожай нету!».
Дед Щукарь - чудак, но, по словам одного из казаков, Ивана Аржанова, любой человек без чудинки голый и жалкий. И характер, и речь старого казака свидетельствуют не только о его веселом нраве и необычайной разговорчивости, но и о природном уме, добром отношении к людям, к родной природе, к животным, о житейской мудрости, помогающих ему, как и всему донскому казачеству, достойно переживать и преодолевать многообразные жизненные трудности.
Роман М. Шолохова «Поднятая целина» -это не только отражение исторических событий в жизни нашей страны, а также характеров и поведения людей в определенный период истории, это яркое отражение особенностей речи донских казаков как коллективной языковой личности, речи своеобразной, но неизменно образной, точной, выразительной.
1. Шолохов М. Собрание сочинений: в 9 т. М., 1965-1969. Т. 6 (М., 1966); 7 (М., 1967).
2. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.
Поступила в редакцию 23.03.2005 г.
