CC BY
214
ИСТОРИЯ: К 100-ЛЕТИЮ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
ГЕРМАНСКАЯ ПОЛИТИКА ПАРИЖА В 20-Е ГОДЫ XX ВЕКА В СВЕТЕ УРОКОВ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
И.Э. Магадеев
Московский государственный институт международных отношений (университет) МИД России. Россия, 119454, Москва, пр. Вернадского, 76.
В центре внимания статьи - вопрос о долгосрочных последствиях Первой мировой войны для Франции и влиянии, которое она оказала на германское направление её внешней политики в 1920-е гг. Основываясь на архивных и опубликованных французских дипломатических документах, проводится сравнительный анализ внешнеполитического курса Парижа после 1918 г. и 1945 г. В целом, сравнительный анализ германской политики Франции после 1918 г. и после 1945 г. демонстрирует, что, несмотря на различие международных условий, во внешнеполитическом курсе Парижа присутствовали важные элементы преемственности. Франция стремилась «уравновесить» экономическую мощь Германии преимуществами военно-политического характера. В условиях невозможности реализовать программу по резкому ослаблению Германии, она вынуждена была идти на сближение с «соседом по Рейну». Выбирая данный курс, Париж надеялся укрепить свои позиции в отношениях с США, а также предотвратить советско-германское сближение, последствия которого рассматривались как негативные.
Париж был упорен в попытках достичь своих стратегических целей, однако по большей части успех или неуспех в этом деле определялся не самой Францией, а международными условиями, нередко диктуемыми более сильными игроками. Этот вывод ещё раз подчёркивает: франко-германский тандем, несмотря на заложенную в самом названии «привилегированность» двусторонних отношений, стал возможен исторически и развивается поныне лишь в рамках определённой международной констелляции, Как Локарнские соглашения не стали бы реальностью без гарантией третьей по отношению к Франции и Германии стороне - Великобритании, так и Елисейский договор сложно представить вне контекста «холодной войны» и американских гарантий безопасности, которые были не только «щитом» против СССР, но и не давали разгореться «углям» франко-германских противоречий. Хотя идущее от времён де Голля стремление Франции казаться «влиятельнее», чем на самом деле, вполне понятно, о разумном балансе между целями и возможностями также не стоит забывать.
Ключевые слова: Франция, Германия, СССР, США, А. Бриан, Г. Штреземан, Ш. де Голль, К. Аденауэр.
Образ франко-германских отношений, доминирующий сегодня в сознании исследователей и более широкой общественности, это образ франко-германского тандема, чья история традиционно ведётся с Елисейского договора 1963 г. Он продолжает существовать поныне, хотя отнюдь не лишён внутренних разногласий и подчас противоречий [7]. Никто, тем не менее, не ставит сегодня вопроса о возможности вооружённого конфликта между Францией и Германией, широко распространённое до этого представление друг о друге как о «наследственном враге» рассматривается ныне как часть далёкого прошлого [11].
В развитии указанных процессов опыт Второй мировой войны и нежелание её повторения, наряду, безусловно, с более конкретными факторами военно-политического и экономического характера, сыграл свою немаловажную роль. Президент Франции Ф. Миттеран в 1992 г., во время одной из своих речей в преддверии референдума по Маастрихтскому договору, поставил вопрос так: «Выбор, который стоит перед нами, перед людьми, которые видели Европу разрушенной, потерявшей лидерство, рисковавшей даже материально (не говоря уже о том, что политически, духовно и культурно) утратить все свои достижения..., этот выбор таков: война или мир?» [34, р.101].
Как ни странно, подобные слова вполне можно было услышать и из уст французских политиков, прошедших (как в буквальном смысле, так и нет) через Первую мировую войну, «исключительную важность» 100-летнего юбилея которой недавно подчеркнул нынешний президент Франции Ф. Олланд [10]. В 1929 г. известный дипломат Ж. Камбон высказал мысль, приобретшую в последующем, в условиях обладания государствами ядерным оружием, ещё большую актуальность: «Идея разрешения европейских проблем с помощью войны, если её провозгласит сегодня любой человек, будет анахронизмом и скандалом» [13, р. 263].
В чем заключаются сходства и различия германской политики Франции после 1918 г. и после 1945 г.; имеются ли определенные константы во внешнеполитическом курсе Парижа в отношении Германии в XX в., проявившиеся уже после Первой мировой войны; можно ли выявить в межвоенный период нереализованные возможности франко-германского сближения, воплощенные на практике в дальнейшем? Таковы центральные вопросы, на которые призвана (хотя бы частично) ответить данная статья. Источниковой базой для подобного ответа стали архивные и опубликованные французские дипломатические документы, для характеристики некоторых «внешних» оценок франко-германских отношений использовались материалы из британских и российских архивов.
Первая мировая война одновременно усилила и ослабила позиции Франции в Европе и
мире. Вернув себе Эльзас-Лотарингию, ослабив Германию в территориальном и военно-политическом отношении, получив стратегический плацдарм в виде оккупированного левого берега Рейна, Франция, если учесть временную слабость Советского государства, заняла лидирующие позиции в континентальной Европе. К этому стоит добавить и максимальное расширение колониальной империи, традиционно являвшейся одним из «компенсирующих факторов могущества» [6, с. 3] Франции и рассматривавшейся как «резервуар» людских, природных и иных ресурсов метрополии. В целом, позиции Франции в мире выглядели настолько внушительно, что в декабре 1921 г. министр иностранных дел Великобритании Дж. Керзон счел возможным констатировать: «В результате войны осталось лишь две настоящие великие державы в Европе -Франция и мы.» [37, р. 120].
Ситуация, однако, безусловно, не была лишь благоприятной для Парижа. Франция понесла существенные потери в годы войны: общее число погибших и пропавших без вести составило около 1,4 млн. чел., общие военные издержки - 143 млрд франков (для сравнения: национальный доход за 1913 г. - 42 млрд [26, р. 46]). Сама победа при подобных потерях для немалой части общественного мнения приобрела относительный характер. Уже в марте 1919 г. ведущая газета «Ле Тан» отмечала: «Счастье, которое мы надеялись заново обрести навсегда, отравлено памятью о тех, кто ушёл» [28]. Нередко те же факторы, которые усиливали французские позиции в мире, таили в себе и новые риски. Так, расширение колониальной империи усилило проблему борьбы с национальными движениями, ставя Францию перед выбором: сохранять силы в Европе либо отправлять их в колонии, что неизбежно ослабило бы французское присутствие на континенте? Осенью 1925 г., когда эта проблема была особенно актуальной (переговоры вокруг будущих Локарнских соглашений в Европе при мощных восстаниях в Марокко и Сирии), военный министр Э. Даладье так суммировал ситуацию: «Франция, великая колониальная держава, [находится] перед лицом огромной угрозы ... Колонии, которые могут стать основой колоссального богатства, одновременно делают её более уязвимой, поскольку имеется столько чувствительных точек, в которых те, кто этого желает, могут создать серьёзные проблемы, .на их решение страна может постепенно истратить свои жизненные силы, потерять людские и финансовые ресурсы» [23].
Говоря о положении Франции после 1918 г. и после 1945 г., можно выделить три общих фактора, которые стали предметом анализа французским руководством в качестве последствий войны. Именно по ним и будет проведено сравнение германской политики Парижа. Первый из данных факторов - двойственная ситуация экономической слабости и военно-политической силы Франции перед лицом Германии.
После 1918 г. в Париже были убеждены, что Германия, чья территория была слабо затронута войной, сохранила основу своей экономической мощи, которая со временем может быть быстро пущена «в ход». Видный правый французский политик А. Тардье писал в 1921 г.: «... Германия, побеждённая, но сохранившаяся в неприкосновенности, с незначительным внешним долгом ... с промышленностью, получившей ещё большее развитие [...] если для коммерческого соперничества победители и побежденные начнут свою деятельность одновременно и в одинаковых условиях, победа обеспечена Германии» [8, с. 271]. Министр иностранных дел А. Бриан, несмотря на свою последующую репутацию «паладина мира» и сторонника сближения с Германией, в ноябре 1921 г. был настроен в отношении Берлина намного более критично. Обращаясь к аудитории в ходе Вашингтонской конференции, он так обобщал уроки 1914-1918 гг.: «На протяжении войны Вы видели, с какой быстротой [нами] создавались огромные армии, как они обеспечивались военными материалами, как они прибывали на фронт, чтобы помогать нам на полях сражений. А ведь Германия является одним огромным заводом ... Вся её промышленность в годы войны работала на полную мощность, она стала еще более развитой ...» [30, р. 205]. Опасения французских политиков были не беспочвенны: доля Германии в мировом промышленном производстве превосходила долю Франции, составив в 1929 г. 9,2% (у Франции -около 8%) [3, с. 125].
Вместе с тем в 1920-е гг. Франция обладала явным военно-политическим превосходством над Германией. В сентябре 1921 г., в период разработки планов оккупации Рура, командующий оккупационными войсками Франции на левом береге Рейна генерал Ж. Дегутт констатировал: для оккупации «индустриального сердца Германии» будет достаточно контингентов действующей оккупационной армии, подкрепления могут понадобиться лишь в последующем [20, р. 284]. Хотя к концу десятилетия сами французские военные нередко выражали тревогу по поводу состояния обороноспособности Франции (прежде всего, в связи с сокращением срока службы до 1 года по закону 1928 г.), оценка британского Генштаба 1931 г. представляется адекватной: «Слабое место в системе французской обороны - это медленная мобилизация. Они боятся, что Германия может начать наступление своей армией, состоящей из военнослужащих с длительными сроками службы и полицейских частей, почти одновременно с объявлением войны ... [В случае реализации такого сценария] ситуация будет серьезной, но обратимой. Ничто не может помешать конечному поражению Германии, если она будет достаточно безумна, чтобы начать подобное наступление» [29].
Франция пыталась использовать свое военно-политическое превосходство, краткосрочное по характеру, для достижения долгосрочных це-
лей по ослаблению Германии. По метким словам сподвижника Бриана Ф. Бертело, сказанным в 1923 г., «не стоит забывать о том, что хотя мы являемся наиболее сильными сегодня и останемся таковыми на ближайшую дюжину лет, через двадцать или пятьдесят лет, семьдесят миллионов организованных, трудолюбивых немцев в конце концов перевесят тридцать восемь миллионов французов» [38, р. 429]. Главная попытка Франции переломить эту тенденцию - ввод войск в Рур (1923 г.), сопровождавшийся разработкой планов отделения от Германии Рейнской области, получения контроля над рурским углём и др. - потерпела неудачу. Именно выявившаяся слабость Франции и её неспособность самостоятельно (прежде всего, без поддержки Великобритании) получить стратегические преимущества стала стимулом для Парижа по достижению «примирения» с Берлином.
Локарнские соглашения 1925 г., символ подобного «примирения», открыли путь для целого ряда знаковых решений во франко-германских отношениях: от торгового договора 1927 г., активизировавшего товарооборот между двумя государствами, до досрочного вывода войск с левого берега Рейна в 1930 г. Базовые реалии, однако, не изменились кардинальным образом: Париж должен был решить для себя, каким образом в долгосрочной перспективе «балансировать» растущую экономическую мощь Германии.
Соперничать с Германией в экономическом плане было нелегко. Опыт 1914-1918 гг. ясно продемонстрировал французским политикам и военным роль природных ресурсов, прежде всего, угля и стали для ведения войны, которая все чаще характеризовалась как «тотальная». Во французских дипломатических документах не раз цитировалась фраза из меморандума германских промышленников декабря 1917 г. С точки зрения Парижа, Германия «открыто признала, что она смогла вести войну, лишь захватив, путем неожиданного нападения, французскую железную руду» [31, р. 27].
Амбициозные проекты МИД начала 1920-х гг. (получение акций германских угольных компаний, достижение выгодного французам соглашения с промышленниками Германии и т.п. [19, р.732; 21, р.249-250, 308-310]) после Рурского кризиса 1923 г. постепенно «канули в Лету». В условиях, когда международная ситуация уже исключала резкое силовое давление Франции на Германию, французским промышленникам пришлось нелегко, что наглядно продемонстрировали переговоры 1925-1926 гг. по заключению Международного стального картеля (создан по соглашению от 30 сентября 1926 г.) [12]. По их итогам французы пошли на немаловажные уступки, что отразилось в распределении квот в картеле: Германии досталось 40,45% от общего производства, в то время как Франции - 31,89%; Бельгии - 12,57%; Люксембургу - 8,55%; Саару -6,54%.
Колебания французского руководства по вопросу «балансирования» германской экономической мощи хорошо отразились в двух программных заявлениях по проекту «Федерального европейского союза» в 1929-1930 гг. 5 сентября 1929 г. в Женеве Бриан произнес речь, в которой поставил вопрос о формировании «своего рода федеральных связей» между европейскими народами, подчеркнув приоритетность интеграции в сфере экономики, подчекнув это как «наиболее насущный вопрос» [39]. Через год акценты были существенно иными. В меморандуме МИД от 1 мая 1930 г., экономическая проблематика продолжала занимать значительное место, однако на первый план вышел тезис о прогрессе в сфере безопасности как критерии любой дальнейшей интеграции: «Всякая возможность прогресса на пути экономического союза строго определяется вопросом безопасности, а сам этот вопрос тесно связан с продвижением на пути к политическому союзу. Именно на политическом направлении необходимо предпринять конструктивные шаги для придания Европе её органической структуры» [33, р. 11].
Колебания европейской политики Бриана 1929-1930 гг. отражали не только международные изменения (начало «Великой депрессии» в США осенью 1929 г.), но и французские опасения перед лицом германской экономической мощи. В Париже полагали, что ускоренная либерализация торговли в Европе, неподкреп-ленная военно-политическими гарантиями безопасности и закреплением Версальского статус-кво, обернётся на деле усилением экономического влияния Германии в Восточной и Центральной Европе с вытекавшими отсюда возможностями по ревизии границ на европейском континенте.
После Второй мировой войны Париж встал перед схожими дилеммами. Американские концепции по быстрому экономическому восстановлению Бизонии, а затем ФРГ в рамках «плана Маршалла» вызывали у Парижа серьёзные опасения. В июле 1947 г. в разговоре с помощником госсекретаря США У Клейтоном министр иностранных дел Франции Ж. Бидо выразил обеспокоенность относительно намерений США и Великобритании. С его точки зрения, они стремятся использовать «план Маршалла», помощь по которому была важна и для самого Парижа, как средство преодолеть его политические возражения по быстрому экономическому восстановлению Западной Германии. Бидо настаивал на предварительном соглашении между союзниками по политическим по своей сути вопросам (о производстве угля и владении шахтами Рура), его необходимо было достичь до выработки каких-либо планов европейского экономического сотрудничества [24, р. 75]. Акцент Парижа на создании предварительных политических «рамок» западногерманского экономического восстановления и своем праве участвовать в этом процессе был налицо.
Сравнивая французские концепции европейской интеграции межвоенного периода с реальными процессами 1950-х гг., отмеченными созданием Европейского объединения угля и стали (1951 г.), Европейского Экономического Сообщества и Евратома (оба - в 1957 г.), исследователи отмечают следующее: «В 1930 г. три стадии [интеграции] должны были происходить в сфере политики, безопасности и экономики -последовательность, отличавшаяся от европейской интеграции 1950-х гг., хотя метод решения германского вопроса и был одинаковым» [25, р. 128]. Действительно, несмотря на различие международных условий до и после Второй мировой войны, Франция стояла перед схожей дилеммой: обеспечить «равновесие» в отношениях с Германией при том, что последняя была объективно сильнее в экономическом плане. В годы «холодной войны» Франции в целом удавалось достичь этой цели за счёт привилегированных, по сравнению с ФРГ, военно-политических позиций (обладание ядерным оружием, постоянное место в Совбезе ООН и др.).
Таким образом, в германской политике Франции после 1918 г. и после 1945 г. наблюдался континуитет по важному вопросу. В обоих случаях Париж, осознавая, прежде всего, экономическую мощь Германии, стремился «балансировать» её своими военно-политическими преимуществами, хотя и с разной степенью успеха.
Второе направление для сравнительного анализа - фактор США и его влияние на франко-германские отношения. Усиление американских позиций в результате Первой мировой войны (укрепление американской экономики, превращение США из должника европейских стран в кредитора и др.) достаточно остро ощущалось Парижем. В 1920 г. видный сенатор, директор французского Генерального комитета по топливу в годы войны А. Беранже настороженно писал тогдашнему председателю Совета министров А. Мильерану: «Хотел бы узнать, может ли французский флот, как военный, так и торговый рассчитывать на обеспечение его сырой нефтью и бензином в случае, если по стратегическим или финансовым причинам он не будет получать их из США в течение более или менее длительного времени» [17, р. 263]. В 1922 г., после во многом неудачной для Франции Вашингтонской конференции Бриан, вернувшийся из первой в своей жизни поездки в США, высказал ещё большую тревогу: «В скором времени мы окажемся зажатыми между двумя чудовищными державами -США и Россией. Вы видите, что необходимо создать Соединенные Штаты Европы» [цит. по: 2, с. 113].
Политика Франции по сближению с Германией во второй половине 1920-х гг. преследовала, в том числе, и цели обеспечения большей независимости от Вашингтона, прежде всего, в тех областях, где мощь Соединенных Штатов была наиболее ощутимой в то время - финансовой и торгово-экономической. Одно из знаковых со-
бытий - встреча Бриана с его германским коллегой Г. Штреземаном в Туари 17 сентября 1926 г., во время которой обсуждалась возможность раннего вывода оккупационных войск с левого берега Рейна и других политических уступок Франции в обмен на экономические уступки со стороны Германии, была напрямую связана с «фактором США». В условиях сложной финансовой ситуации (падение курса франка, сложности с восстановлением «золотого стандарта» и др.) Париж стремился, по словам главы управления торговых отношений МИД Ж. Сэйду, использовать германские деньги для ослабления тяжести «англо-американского финансового ярма» [15, р. 389].
Фактор «военных долгов», давивший на французские финансы, сложности с получением кредитов на американских биржах сказывались и на свободе внешнеполитического курса Парижа. Получение денежных компенсаций от Германии по «схеме Туари» (за счет размещения на рынке бон германских железных дорог, находившихся на хранении у Репарационной комиссии, выкупа у Франции саарских угольных копий) зависело, однако, от готовности все того же Вашингтона оказать поддержку. В обстоятельствах тех лет лишь американские финансисты, по большому счету, могли выкупить указанные боны, превратив их из кредитных обязательств в реальные деньги. Отказ США от подобного шага, по сути, наложил «вето» на возможность реализации «схемы Туари» в 1926 г.
Базовая идея - использовать сближение с Германией для расширения свободы маневра в отношении США - была характерна и для дипломатии Ш. де Голля в 1950 - 1960-е гг. Многие из его соображений о «сильной Европе», которая имела бы «вес» как в отношениях с США, так и с СССР, разделял и канцлер ФРГ К. Аденауэр. Это, безусловно, способствовало франко-германскому сближению, ознаменованному не только совместными шагами по европейской интеграции, но и двусторонним Елисейским договором от 22 января 1963 г. [9, р. 190]. Преемственности германской политике Франции (на концептуальном уровне) добавлял и тот факт, что де Голль, человек межвоенного времени, несмотря на свою критику парламентских режимов (в том числе Третьей республики), во внешней политике разделял ряд допущений, которыми Париж руководствовался и в 1920-е гг. Среди них: а) идея о роли экономической мощи Германии и её способности быстро восстановить свою мощь. «Да, сегодня Германия ампутирована на треть. Но это ненадолго. Необходимо доверять энергии этого народа», - заявлял де Голль [1, с. 190]); б) вера в способность Франции в рамках двустороннего сотрудничества с «привилегированным партнером» решать судьбы Европы: если раньше им была Великобритания, то теперь -ФРГ. «На самом деле будущее Европы зависит главным образом от наших двух стран, и мы с вами воодушевлены одной и той же верой в это»
[1, с. 189], - писал де Голль Аденауэру в начале 1960-х гг.
Общим для двух периодов было и иное: попытки Франции использовать «германскую карту» для балансирования мощи США принесли не самые значительные результаты. В 1920-е гг. Париж неоднократно мог убедиться в том, что Германия, упирая на свою роль торгово-экономического партнёра для США, стремится заручиться его поддержкой для решения своих политических проблем. Об этом, к примеру, свидетельствовал конфиденциальный разговор в январе 1925 г. между германским (Ф. Штамер) и американским (Ф. Келлог) послами в Лондоне. Немцы, акцентируя свою готовность следовать выгодному США репарационному «плану Дауэса» (1924 г.), пытались привлечь Вашингтон к решению совершенно иного, политического вопроса - ускоренного вывода оккупационных войск из Кёльнской зоны (одна из трёх оккупационных зон на левом берегу Рейна) [16]. Стоит отметить, что использовать США для «балансирования» Германии пытался и Париж. Наглядным примером была инициатива Бриана в июне 1927 г. о заключении двустороннего «пакта о вечной дружбе» между Францией и США [32, р. 5-6]. В итоге после негативной реакции Вашингтона на изначальный французский проект приведшая к подписанию многостороннего и абстрактного пакта Бриана-Келлога 1928 г. об отказе от войны как средстве национальной политики.
В целом попытки Франции углубить сотрудничество с Германией в рамках дискуссий о европейской интеграции в конце 1920-х гг. наталкивались, среди прочего, на нежелание Берлина чрезмерно портить отношения с Вашингтоном. На фоне различных французских инициатив, «Штреземан уже с 1928 г. делал оговорки по поводу следования политическому курсу, который мог нанести ущерб хорошим отношения Германии и США - последние должны были сыграть роль стимула экономического роста в Германии и помочь в благоприятном решении репарационного вопроса» [36, р. 194].
Де Голль в своё время натолкнулся на то же препятствие. Спустя всего лишь несколько месяцев после подписания Елисейского договора немалая часть его политического содержания была выхолощена. В июне 1963 г., в ходе ратификации договора в бундестаге, к договору была добавлена политическая преамбула, содержавшая идеи, явно контрастировавшие с концепцией французского президента (тесный военный союз с США и военная интеграция в НАТО как основы внешней политики ФРГ, желательность участия Великобритании в «Общем рынке» и др.). Уже в июле де Голль заявил: «Видите ли, договоры подобны девушкам и розам; и те и другие вянут. Если франко-германский договор не будет выполнен, то это не первый случай в истории» [5, с. 443].
Несмотря на то, что в политике Парижа применительно к «фактору США» и его роли
в отношениях с Германией прослеживалась преемственность, международные условия и само наполнение этого фактора кардинальным образом изменились. Если в 1920-е гг. Вашингтон проводил курс политического (но не экономического) изоляционизма в отношении Европы, то после Второй мировой войны речь шла уже совершенно о другом - о массивном военном присутствии на западе европейского континента. Разница заключалась и в ином. Если после 1945 г. отличительной чертой антигегемонизма во французской внешней политике была оппозиция именно США и тому, что во Франции называли советско-американским «кондоминиумом», то в 1920-е гг. объектом подобных настроениях был, скорее, не Вашингтон, а Лондон. В гневной ноте 1922 г. на имя президента Мильерана маршал Ю. Лиотэ писал: «Мы до сих пор говорим об Антанте с Англией, но это является лишь фикцией. В реальности мы одиноки, так как Англия, решившая в свою пользу военно-морской и колониальный вопросы, не опасающаяся больше Германии ..., считает, что мы находимся в ее власти ... Прежде всего, нам необходимо восстановить нашу независимость в отношениях с Англией, проводя собственную политику, политику наших интересов [подчеркнуто в оригинале - И.М.], перестать идти на ее буксире.» [35].
Таким образом, как после 1918 г., так и после 1945 г., несмотря на кардинальное изменение международных условий, Париж в своей германской политике пытался проводить одну и ту же линию - использовать сближение с Германией как способ укрепить свои позиции по отношению к США. Общим было и то, что подобная политика в обоих случаях не принесла тех серьёзных результатов, на которые рассчитывало французское руководство.
Третьим направлением для сравнительного анализа германской политики Франции является оценка «советского фактора» и его роли для франко-германских отношений. Опыт Первой мировой войны стал основой для формирования у французского руководства двух ключевых идей, касавшихся Советской России (затем СССР). Одна из них имела военно-стратегический характер - «Восточный фронт» против Германии подтвердил своё значение, он будет необходим и в случае нового вооруженного конфликта. Сразу после 1918 г., в условиях надежд на поражение большевиков в Гражданской войне и восстановление Российской империи, подобные идеи выражались внутри правительственных кругов достаточно открыто. В январе 1919 г. маршал Ф. Фош отмечал: «На протяжении значительной части войны Россия с её многочисленными армиями удерживала крупные германские силы. Тем самым в 1915 г., 1916 г. и даже в течение большей части 1917 г. Антанта обладала численным превосходством на Западном фронте» [31, р. 10].
Вместе с тем события 1917-1918 гг. и прежде всего Брест-Литовский мирный договор
1918 г., стали одной из основ для появления соображений совсем иного порядка - идей об опасном для Парижа сближении (вплоть до союза) двух государств, неудовлетворенных результатами войны - Германии и СССР. В той или иной форме они были распространены на протяжении всех 1920-х гг., особенно в кругах политического руководства и МИД, чей подход к выстраиванию отношений с СССР нередко отличался большей идеологизированностью, по сравнению с военными. Среди первых нередко были распространены стереотипные и упрощённые представления о большевиках как людях, «желающих подчинить мир доктринам, которые приведут к недопустимому регрессу цивилизации» [23].
На начало десятилетия пришёлся пик подобных опасений, связанный с событиями советско-польской войны и наступлением Красной Армии лета 1920 г., а позже - Рапалльским договором 1922 г. Так, в августе 1920 г. Мильеран всерьёз опасался того, что Красная Армия может войти в Восточную Пруссию. Это повлекло бы за собой, с его точки зрения, колоссальные потрясения: требование Германии отменить военные постановления Версальского договора, что могло заставить Францию ввести войска на правый, неоккупированный берег Рейна. Мильеран всячески акцентировал возможные риски подобного сценария. Стремление Великобритании отстраниться от решения проблем (в разгар кризиса британские войска были выведены из ряда районов Восточной Пруссии), вызывало недовольство. Мильеран стремился указать Лондону на «огромную опасность дать Германии вступить в контакт с русскими» [18, р. 337]. Серьёзные опасения в Париже вызывали и военные контакты Москвы и Берлина, информация о которых по разведывательным каналам доходила до французов [27].
Стремление не допустить сближения Германии и СССР сохранялось и в последующем. В период франко-германского «примирения» в 1925 г. Бриан в целом был солидарен с логикой британского министра иностранных дел О. Чемберлена, говорившего о том, что «Англия и Россия борются за душу Германии» [22, р. 309-310]. Франция, наряду с Великобританией, делала ставку на то, что уступки в отношении Германии прочнее «свяжут» ее с Западом, усилив в Берлине сторонников подобной политики во главе со Штреземаном в противовес тем, кто ассоциировался с «восточным курсом» (президент П. фон Гинденбург, главнокомандующий рейхсвером Х. фон Сект и др.). Подобная логика франко-германского сближения сохранилась и в 1930 г. В январе посол в Варшаве Ж. Ларош писал Бриану: «Одним из наиболее сильных доводов в пользу франко-германского сближения и в пользу ослабления натянутости польско-германских взаимоотношений является именно необходимость призвать Германию к европейской солидарности, перед лицом большевистской опас-
ности, о чём ещё недавно говорили Вы, Ваше Превосходительство» [4].
Некоторые сотрудники Кэ д'Орсэ, как ни странно, совмещали два вышеуказанных представления об СССР: как о возможном «балансире» Германии и потенциальной угрозе. Сэйду, который ещё в начале 1920-х гг. предупреждал о необходимости рано или поздно восстановить нормальные отношения с Германией, уделял «советскому фактору» в своих размышлениях немаловажное место. В записке от февраля 1923 г. он подчёркивал: нормализация франко-германских отношений - «цель, которую мы должны достичь. Недостаток [Версальского] мирного договора как раз и заключается в том, что эти отношения не были восстановлены ... В реальности, каким бы солидным ни был защитный барьер, который мы возведём между нами и Германией, он не защитит от нас от активной политики с её стороны, особенно на Востоке (Orient). Существование Польши в нынешнем виде с трудом совместимо с ситуацией, когда Германия и Россия восстановят свои силы и мощь. Кроме того, [Версальский] мирный договор создал на юго-востоке Европы множество государств, слабо связанных друг с другом - они могут не выдержать совместного давления Германии и России. Какими отдалёнными ни были бы опасения, ... мы не можем следовать политике, которая бы постоянно настраивала Германию против нас. Мы должны подготовить почву для договорённостей, которые облегчат достижение согласия между двумя странами до того времени, когда мы могли бы восстановить отношения с Россией, дабы восстановить баланс между различными европейскими государствами» [21, p. 247].
Сэйду подводил французское руководство к идее о том, что «примирение» с Германией является в данных условиях наилучшим средством предотвратить опасный для Парижа советско-германский альянс. Позже, в новых, пост-локарнских условиях, речь даже заходила о совместной франко-германской политике в отношении СССР [14]. Базовая закономерность взаимодействия в треугольнике СССР - Франция - Германия осталась в силе и после 1945 г. Сближение Франции и ФРГ в форме Елисейско-го договора, как и в случае Локарно, де-факто было направлено на ослабление позиций СССР и воспринималось в Москве главным образом негативно. Вместе с тем, как демонстрируют недавние работы, реакция советского руководства была сложнее: помимо оценки договора как враждебного по отношению к СССР, высказывалась и иная точка зрения. Сближение Франции и ФРГ, как считалось, имело и определённые позитивные последствия в виде, прежде всего, некоторого ослабления американского доминирования в Европе [9, p. 210].
Действительно, даже в условиях холодной войны отношения в советско-франко-германском треугольнике не были статичны. Хотя между Францией и ФРГ сохранялись априорно
более прочные связи, чем у каждого из данных государств с Советским Союзом, тем не менее, и Париж и Бонн продолжали опасаться «чрезмерного» сближения своего партнёра с Москвой. Аденауэр еще в июне 1962 г. подчеркивал, что стремится «прочнее привязать Францию к Германии, дабы она не могла объединиться с русскими против нас» [9, р. 195]. В условиях разрядки 1960 - 1970-х гг. Франция и ФРГ стали своего рода конкурентами в процессе извлечения выгод из процесса нормализации отношений с Москвой. Если де Голль сделал в 1966 г. громкую заявку на лидерство (визит в Советский Союз вкупе с выходом из военной организации НАТО), то в последующем развитие «новой восточной политики» В. Брандта стало вызывать у Парижа опасения. В сентябре 1973 г. на пресс-конференции «наследник» де Голля, президент Ж. Помпиду, поставил вопрос достаточно остро: Ostpolitik может завести ФРГ слишком далеко, в поисках объединения Бонн может согласиться на нейтральный статус и даже «новое Рапалло» [25, р. 151].
Таким образом, «советский фактор» вносил дополнительную сложность в германскую политику Франции. Тем не менее, базовые принципы и допущения сохранялись: советско-германское сближение рассматривалось как угроза, средством предотвратить его являлась французская политика «примирения» с Германией. Хотя вариант советско-французской «антанты» нередко держали «в уме», приоритетом оставалось сотрудничество с «соседом по Рейну», де-факто направленное на ослабление позиций СССР в Европе.
В целом, сравнительный анализ германской политики Франции после 1918 г. и после 1945 г. демонстрирует, что, несмотря на различие международных условий, во внешнеполитическом курсе Парижа присутствовали важные элементы преемственности. Франция стремилась «уравновесить» экономическую мощь Германии преимуществами военно-политического характера, в условиях невозможности реализовать свою программу по резкому ослаблению Германии, она вынуждена была идти на сближение с «соседом по Рейну». Выбирая данный курс, Париж надеялся укрепить свои позиции в отношении США, а также предотвратить советско-германское сближение, последствия которого рассматривались как негативные.
Несмотря на подобный континуитет германской политики Франции, ее успехи были относительны: попытка «сдержать» Германию в межвоенный период не удалась, в годы холодной войны «балансирование» было более успешным. Кардинального ослабления связей Германии с США в результате франко-германского «примирения» не происходило, в отношениях с СССР Берлин (Бонн) нередко был более инициативен и получал больше дивидендов.
Учитывая вышесказанное, преемственность в германской политике Франции получает
несколько иное значение - Париж был упорен в попытках достичь своих стратегических целей, однако по большей части успех или неудача в этом деле определялся не самой Францией, а международными условиями, нередко диктуемыми более сильными игроками. Этот вывод ещё раз подчёркивает: франко-германский тандем, несмотря на заложенную в самом названии «привилегированность» двусторонних отношений, стал возможен исторически и развивается поныне лишь в рамках определённой международной констелляции. В конечном счете, как Ло-карнские соглашения не стали бы реальностью
без гарантией третьей по отношению к Франции и Германии стороне - Великобритании, так и Елисейский договор сложно представить вне контекста холодной войны и американских гарантий безопасности, которые были не только «щитом» против СССР, но и не давали разгореться «углям» франко-германских противоречий. Хотя идущее со времён де Голля стремление Франции казаться «более влиятельной», чем в реальности, вполне понятно, но о разумном балансе между целями и возможностями также не стоит забывать.
Список литературы
1. Арзаканян М.Ц. Де Голль. М., 2007. 268 с.
2. Барьети Ж. Советский Союз в европейской политике Аристида Бриана // Объединение Европы и Советский Союз, 1919-1932 / Отв. ред. М.М. Наринский. М., 1999. С. 111-128.
3. Горохов В.Н. История международных отношений 1918-1939. М., 2004. 288 с.
4. Ларош - Мининдел, 14 января 1930 г. // Российский государственный архив социально-политической истории, ф. 558, оп. 11, д. 184, л. 65-67.
5. Молчанов Н.Н. Генерал де Голль. М., 1980. 503 с.
6. Обичкина Е.О. Внешняя политика Франции: от де Голля до Саркози (1940-2012). М., 2012. 382 с.
7. Рубинский Ю.И. Розы и тернии франко-германского тандема [Электронный ресурс] // Россия в глобальной политике. 2011. Т. 11. URL: http://globalaffairs.ru/number/Rozy-i-ternii-franko-germanskogo-tandema-15997 (дата обращения - 02.06.2014).
8. Тардье А. Мир. М., 1943. 430 с.
9. A History of Franco-German Relations in Europe: From «Hereditary Enemies» to Partners / Ed. by C. Germond, H. Türk. N.Y., 2008. 286 p.
10. Allocution pour le lancement des commémorations du Centenaire de la Première guerre mondiale, 7 novembre 2013 [Электронный ресурс] // Официальный сайт Президента Франции. URL: http://www. elysee.fr/declarations/article/allocution-pour-le-lancement-des-commemorations-du-centenaire-de-la-premiere-guerre-mondiale-4/ (дата обращения - 15.06.2014).
11. Aslangul C. De la haine héréditaire à l'amitié indéfectible. Quelques images-symboles de la relation France-Allemagne, 1870-2009 // Revue historique des armées. 2009. No. 256. P. 3-13.
12. Barthel C. Entre la Belgique, la France et l'Allemagne. Emile Mayrisch et la question du contingent lorrain-luxembourgeois (1925) // Galerie. Revue culturelle et pédagogique. 2003. Vol. 23. No. 2. P. 211-256.
13. Cambon J. Security // Encyclopedia Britannica. Vol. 20. 14th ed. London, 1929. P. 261-264.
14. Carley M.J., Debo R.K. Always in Need of Credit: The USSR and Franco-German Economic Cooperation, 1926-1929 // French Historical Studies. 1997. Vol. 20. No. 3. P. 315-356.
15. Cohrs P.O. The Unfinished Peace After World War I: America, Britain and the Stabilisation of Europe, 19191932. Cambridge, 2006. 693 p.
16. Copie d'un télégramme de Londres, 2 janvier 1925 // Service historique de défense (SHD), 7 N 2794.
17. Documents diplomatiques français (DDF). 1920. T. I. Paris, 1997. 689 p.
18. DDF. 1920. T.II. Paris, 1999. 688 p.
19. DDF. 1921. T. I. Bruxelles, 2004. 843 p.
20. DDF. 1921. T. II. Bruxelles, 2005. 847 p.
21. DDF. 1923. T. I. Paris, 2010. 756 p.
22. Documents on British Foreign Policy, 1919-1939. Ser. Ia. Vol. III. London, 1970. 726 p.
23. Étude sur les lois militaries par Daladier, s.d. [novembre 1925] // Archives Nationales de la France (AN), Papiers Painlevé, 313 Archives privées (AP) 238.
24. Hitchcock W.I. France Restored: Cold War Diplomacy and the Quest for Leadership in Europe, 1944-1954. Chapel Hill, 1998. 291 p.
25. Keiger J.F.V. France and the World since 1870. London, 2001. 261 p.
26. La France de 1914 à nos jours / Sous la dir. de J.-F. Sirinelli. Paris, 1997. 504 p.
27. La Panouse à Maginot, 31 mai 1922 // SHD, 7 N 2794.
28. Le Temps. 8 mars 1919.
29. Military Appreciation of the Situation in Europe, March 1931, Memorandum by the Chief of Imperial General Staff // The National Archives of Great Britain, Cabinet Papers 24/220.
30. Ministère des Affaires Etrangères (MAE). Documents diplomatiques (DD). Conférence de Washington (juillet 1921 - février 1922). Paris, 1923. 208 p.
31. MAE. DD. Documents relatifs aux négociations concernant les garanties de sécurité contre une agression de l'Allemagne (10 janvier - 7 décembre 1923). Paris, 1924. 271 p.
32. MAE. DD. Pacte général de renonciation à la guerre comme instrument de politique nationale (6 avril 1927 -27 août 1928). Paris, 1928. 62 p.
33. MAE. Memorandum sur l'organisation d'un régime d'Union Fédérale Européenne. Paris, 1930. 16 p.
34. Mitterand F. Onze discours sur l'Europe (1982-1995). Napoli, 1996. 170 p.
35. Note de Lyautey, 20 janvier 1922 // AN, Papiers Millerand, 470 AP 82.
36. Saint-Gille A.-M. La «Paneurope»: un débat d'idées dans l'entre-deux-guerres. Paris, 2003. 389 p.
37. Sharp A., Jeffery K. «Après la guerre finit, soldat anglais partit.»: Anglo-French relations, 1918-25 // Diplomacy & Statecraft. 2003. Vol. 14. No. 2. P. 119-138.
38. Suarez G. Briand, sa vie, son œuvre. Vol. 5. Paris, 1941. 437 p.
39. Zorgbibe Ch. Histoire de la construction européenne. Paris, 1993. 376 p.
Об авторe
Магадеев Искандэр Эдуардович - к.и.н., преподаватель кафедры истории и политики стран Европы и Америки МГИМО(У) МИД России. E-mail: [email protected]
DEEP ROOTS OF FRANCO-GERMAN TANDEM? PARIS-BERLIN COUPLE IN THE 1920S IN THE LIGHT OF LESSONS AND CONSEQUENCES OF THE FIRST WORLD WAR
I. Magadeev
Moscow State Institute of International Relations (University), 76, Prospekt Vernadskogo, Moscow, 119454, Russia
Abstract: The central question of the article - how the long-term consequences of the First World War influenced the French foreign policy in relation to Germany in the 1920s. Basing on the archival and published French diplomatic sources the author analyses the French political course after 1918 and after 1945 in the comparative way with the attention to the elements of continuity and change in the Paris' conception relating to the over-Rhine neighbor.
Key words: France, Germany, USSR, USA, First World War, A. Briand, G. Stresemann, Ch. de Gaulle, K. Adenauer, Franco-German relations, lessons of war.
References
1. Arzakanian M.Ts. De Goll' [De Gaulle]. Moscow, 2007. 268 p.
2. Bar'eti Zh. Sovetskii Soiuz v evropeiskoi politike Aristida Briana [Soviet Union in the Aristide Briand's European Policy] // Ob''edinenie Evropy i Sovetskii Soiuz, 1919-1932 [European Integration and the Soviet Union, 1919-1932] / Ed. by. M.M. Narinskii. Moscow, 1999. P. 111-128.
3. Gorokhov V.N. Istoriia mezhdunarodnykh otnoshenii 1918-1939 [History of International Relations, 1919-1939]. Moscow, 2004. P. 111-128.
4. Larosh - Minindel, 14 ianvaria 1930 g. [Laroche - Foreign Office, 14 January 1930] // Rossiiskii gosudarstvennyi arkhiv sotsial'no-politicheskoi istorii [Russian state archive of social and political history], f. 558, op. 11, d. 184, l. 65-67.
5. Molchanov N.N. General de Goll' [General de Gaulle]. Moscow, 1980. 503 p.
6. Obichkina E.O. Vneshniaia politika Frantsii: ot de Gollia do Sarkozi (1940-2012) [French Foreign Policy from de Gaulle to Sarkozy (1940-2012)]. Moscow, 2012. 382 p.
7. Rubinskii Iu.I. Roses and thorns of the Franco-German Tandem - Russia in the Global Politics, 2011, vol. 2. Available at: http://globalaffairs.ru/number/Rozy-i-ternii-franko-germanskogo-tandema-15997 (Accesed 2 June 2014) (in Russian)
8. Tardieu A. La Paix. Paris, 1921. 520 p. (Russ. ed.: Tard'e A. Mir. Moscow, 1943. 430 p.).
9. A History of Franco-German Relations in Europe: From «Hereditary Enemies» to Partners / Ed. by C. Germond, H. Türk. N.Y., 2008. 286 p.
10. Allocution pour le lancement des commémorations du Centenaire de la Première guerre mondiale, 7 novembre 2013. Available at: http://www.elysee.fr/declarations/article/allocution-pour-le-lancement-des-commemorations-du-centenaire-de-la-premiere-guerre-mondiale-4/ (Accessed 15 June 2014).
11. Aslangul C. De la haine héréditaire à l'amitié indéfectible. Quelques images-symboles de la relation France-Allemagne, 1870-2009 // Revue historique des armées. 2009. No. 256. P. 3-13.
12. Barthel C. Entre la Belgique, la France et l'Allemagne. Emile Mayrisch et la question du contingent lorrain-luxembourgeois (1925) // Galerie. Revue culturelle et pédagogique. 2003. Vol. 23. No. 2. P. 211-256.
13. Cambon J. Security // Encyclopedia Britannica. Vol. 20. 14th ed. London, 1929. P. 261-264.
14. Carley M.J., Debo R.K. Always in Need of Credit: The USSR and Franco-German Economic Cooperation, 1926-1929 // French Historical Studies. 1997. Vol. 20. No. 3. P. 315-356.
15. Cohrs P.O. The Unfinished Peace After World War I: America, Britain and the Stabilisation of Europe, 1919-1932. Cambridge, 2006. 693 p.
16. Copie d'un télégramme de Londres, 2 janvier 1925 // Service historique de défense (SHD), 7 N 2794.
17. Documents diplomatiques français (DDF). 1920. T. I. Paris, 1997. 689 p.
18. DDF. 1920. T. II. Paris, 1999. 688 p.
19. DDF. 1921. T. I. Bruxelles, 2004. 843 p.
20. DDF. 1921. T. II. Bruxelles, 2005. 847 p.
21. DDF. 1923. T. I. Paris, 2010. 756 p.
22. Documents on British Foreign Policy, 1919-1939. Ser. Ia. Vol. III. London, 1970. 726 p.
23. Étude sur les lois militaries par Daladier, s.d. [novembre 1925] // Archives Nationales de la France (AN), Papiers Painlevé, 313 Archives privées (AP) 238.
24. Hitchcock W.I. France Restored: Cold War Diplomacy and the Quest for Leadership in Europe, 1944-1954. Chapel Hill, 1998. 291 p.
25. Keiger J.F.V. France and the World since 1870. London, 2001. 261 p.
26. La France de 1914 à nos jours / Sous la dir. de J.-F. Sirinelli. Paris, 1997. 504 p.
27. La Panouse à Maginot, 31 mai 1922 // SHD, 7 N 2794.
28. Le Temps. 8 mars 1919.
29. Military Appreciation of the Situation in Europe, March 1931, Memorandum by the Chief of Imperial General Staff // The National Archives of Great Britain, Cabinet Papers 24/220.
30. Ministère des Affaires Etrangéres (MAE). Documents diplomatiques (DD). Conférence de Washington (juillet 1921 - février 1922). Paris, 1923. 208 p.
31. MAE. DD. Documents relatifs aux négociations concernant les garanties de sécurité contre une agression de l'Allemagne (10 janvier - 7 décembre 1923). Paris, 1924. 271 p.
32. MAE. DD. Pacte général de renonciation à la guerre comme instrument de politique nationale (6 avril 1927 - 27 août 1928). Paris, 1928. 62 p.
33. MAE. Memorandum sur l'organisation d'un régime d'Union Fédérale Européenne. Paris, 1930. 16 p.
34. Mitterand F. Onze discours sur l'Europe (1982-1995). Napoli, 1996. 170 p.
35. Note de Lyautey, 20 janvier 1922 // AN, Papiers Millerand, 470 AP 82.
36. Saint-Gille A.-M. La «Paneurope»: un débat d'idées dans l'entre-deux-guerres. Paris, 2003. 389 p.
37. Sharp A., Jeffery K. «Après la guerre finit, soldat anglais partit...»: Anglo-French relations, 1918-25 // Diplomacy & Statecraft. 2003. Vol. 14. No. 2. P. 119-138.
38. Suarez G. Briand, sa vie, son œuvre. Vol. 5. Paris, 1941. 437 p.
39. Zorgbibe Ch. Histoire de la construction européenne. Paris, 1993. 376 p.
About the author
Magadeev Iskander Eduardovich - Ph.D., lecturer, Department of International Relations, Moscow State Institute
of International Relations (University), 76, E-mail: [email protected]
