CC BY
101
О. В. Прокуденкова
ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ ФАКТОР В ИСТОРИИ РУССКО-ИНДИЙСКИХ КУЛЬТУРНЫХ СВЯЗЕЙ во второй половине XIX — начале ХХ века
Российскую цивилизацию, в отличие от Западной, необходимо рассматривать как географический центр глобальной системы (хартленд), как интеграционное ядро Евразии — своеобразный «мост» между Европой и Азией. Такое географическое положение естественно наложило свой отпечаток на ее историю и повлияло на характер и темпы развития, диктуя определенную политику и стратегию государства. Находясь между Западом и Востоком, являясь сердцем континентальной евразийской оси и будучи великой мировой державой, Россия всегда пыталась проводить мероприятия по защите своих геополитических интересов в глобальном масштабе, используя для этого различное по характеру и форме геополитическое противоборство.
У России не было заморских территорий, представлявших для метрополии конкретную экономическую категорию. Российская экспансия была обусловлена не жаждой наживы и частным интересом, а, прежде всего, инстинктом самосохранения, а историческое развитие страны характеризовалось постоянно расширяющимся пространством, устроением все новых и новых границ, которые упирались в естественные преграды в виде морей, океанов, гор и т. д., или в искусственные — в виде крупных, жизнеспособных государств.
Россия осваивала соседние земли, и отнюдь не обязательно — силой оружия. Зачастую населявшие их народы имели большой опыт мирного и дружеского — дипломатического, союзнического, торгового, культурного — общения с русскими. Избежать столкновений или смягчить их также помогала гибкая социальная политика Российского государства, основанная на этно- и веротерпимости, на стратегии сращивания местных политических элит с русским господствующим классом. Такая «российская» модель отношений с колонизуемыми территориями не была характерна для «классического» западного колониализма, главным принципом которого было «заставить мир работать на себя», что становилось основным секретом успеха, в частности одной из ведущих колониальных держав — Великобритании, которая наиболее ярко утвердила данный принцип в отношениях с Индией.
В отличие от Великобритании история взаимодействия России и Индии выступает образцом равноправного взаимообогащающего сотрудничества двух типологически различных цивилизаций. Это вызывает закономерный культурологический интерес к истории русско-индийских культурных связей, восходящей в своих истоках предположительно к IX в. н. э.
В связи с этим весьма значимым представляется диссертационное исследование, проведенное М. А. Корюкаевой, — «Русско-индийские культурные связи второй половины XIX — начала XX в.», в котором на основании изучения источников разработана периодизация истории русско-индийских культурных связей с IX по начало XX в. и выделены 4 основных периода этих взаимоотношений. Из хронологии видно, что интерес к Индии в истории русской культуры носил устойчивый характер, в первую очередь как к равноправному торговому и политическому партнеру, что подтверждается неоднократными попытками русских царей — Алексея Михайловича Романова, Петра I, Павла I установить прямые торговые и дипломатические отношения с Индией1.
Следует подчеркнуть, что Россия никогда не стремилась к приобретению колониальных владений в Южноазиатском регионе. Так, ещё в 1699 г. администратор герцогства Курляндского Фердинанд предлагал Петру I выкупить остров Тобаго, принадлежавший Курляндии, но это предложение было положено под сукно.
Более того, Русская корона последовательно уклонялась от участия в международных политических интригах, связанных с Индией. Об этом свидетельствует исторический сюжет 1734 г. о пребывании в Санкт-Петербурге индийского принца Гин-Магмета, правнука Аурангзеба. Гин-Магмет долгое время странствовал по Европе, будучи в изгнании вследствие внутридинастической борьбы за престол. Обучаясь в столичных европейских университетах, он приобрел обширные политические связи международного уровня и известность. Если бы российская администрация пожелала вступить в конкуренцию с Англией за колониальное доминирование в Индии, законный наследник Могольского престола пришелся бы весьма кстати.
Но у России не было колонизаторских амбиций такого рода, и Гин-Магмету пред-
2
ложили покинуть пределы страны .
Но именно российские устремления к установлению прямых дипломатических отношений с Индией привели к обострению геополитической конкуренции России и Великобритании в этой части света, так как Англия среди европейских колониальных держав в Индии претендовала на ведущую роль, добившись к XVIII в. полной гегемонии в регионе, и любые попытки проникновения в Южную и ЮгоВосточную Азию рассматривала как угрозу своим личным интересам.
С конца 40-х годов XIX в. в центре внешней политики России находился так называемый восточный вопрос — Крымская война 1854-1856 гг., в которой на стороне Турции против России выступили Великобритания и Франция. Это был сложный конгломерат острейших международных противоречий, от разрешения которых зависели безопасность границ империи, дальнейшие перспективы развития черноморской торговли и экономическое состояние южных губерний. Поражение Российской империи в этой войне заставило царскую администрацию сменить свои прежние ориентиры развития геостратегической активности со средиземноморского направления на Среднюю Азию. В этот период Российская империя начинает активно действовать на среднеазиатском направлении внешней политики и стре-
мится укрепить свое культурное влияние в сопредельных странах и колониальных владениях Великобритании, в частности в Индии.
Внешнеполитический (британский) фактор был для Петербурга важным, но не единственным и не всегда главным стимулом к продвижению в Среднюю Азию. Его не могло не волновать соседство с территориями, где жили беспокойные кочевые племена без государственной организации, которые приносили России много хлопот набегами на русские земли, ограблением русских торговых караванов. Южнее располагались более организованные политические образования — Коканд, Бухара, Хива. Но их раздирали междоусобицы, внутрисоциальные конфликты и анархия, чем успешно пользовались британские агенты в своих целях. Для Российской империи среднеазиатский вопрос, как и другие (южнорусский, польский, крымский, кавказский, дальневосточный и т. д.), был, прежде всего, геополитическим вопросом о прочной границе — ему подчинялись и экономические, и престижные соображения. Решался он, смотря по обстоятельствам, разными способами. Так, Военное министерство России настаивало на силовых методах, руководствуясь идеей целесообразности, как оно ее понимало. Внешнеполитическое ведомство предлагало соблюдать осторожность, ссылаясь на необходимость воздерживаться от прямых конфликтов с Англией и сосредоточиться на внутренних делах. Мало энтузиазма вызывала перспектива приобретения территорий в Средней Азии и у российского общественного мнения, полагавшего, что реванш за поражение в Крымской войне нужно брать не таким способом. Между тем Петербург интересовал не столько реванш, сколько надежное обустройство уязвимой имперской периферии.
Парижский мирный договор 1856 г. положил начало улучшению отношений Российской империи с Францией, однако русско-английские отношения оставались крайне напряженными: поддержка царской администрацией претензий Ирана на Гератский оазис привела к англо-иранской (англо-афганской) войне 1856-1857 гг., итоги которой оказались для Британской короны контрпродуктивными. В 1857 г. в Индии началось народное восстание (Восстание сипаев), приведшее к упразднению Ост-Индской компании и введению в 1858 г. прямого правления Британской короны. Непосредственные экономические, торговые и дипломатические контакты российской стороны с регионами Индии становятся невозможными, и русско-индийское взаимодействие сдвигается в сферу культурных связей.
В этот период в России на уровне Военного министерства и Министерства иностранных дел при участии Александра II рассматривались угрозы вооруженного конфликта с Англией в Среднеазиатском регионе и проекты отправки русской военной экспедиции в Индию. Главнокомандующий войсками и царский наместник на Кавказе князь А. И. Барятинский в феврале 1857 г. написал военному министру о необходимости подготовки русской военной экспедиции в Индию из-за неизбежного, по его мнению, нового вооруженного конфликта с Англией. А. И. Барятинский знал, что его письмо будет представлено министром государю. Действительно, Александр II прочел его, но не склонный к поспешным решениям, приказал обсудить вопрос на уровне министерств — Военного и Иностранных дел с участием Департамента Генерального штаба. Так впервые проблема русского проникновения в Индию стала предметом серьезного обсуждения высшего военного руководства России. Однако в результате аналитической работы, проделанной русскими военными стратегами — А. А. Неверовским, Е. И. Чириковым, военным министром
Н.О. Сухозанетом и министром иностранных дел А.М. Горчаковым, эти проекты были отвергнуты как заведомо проигрышные для России.
В частности, начальник Кавказского отделения Департамента Генерального штаба генерал А. А. Неверовский (1832-1864), высокообразованный офицер, в течение нескольких лет участвовавший в войне на Кавказе, являвшийся автором нескольких военно-исторических трудов по кавказской тематике, дал отрицательный отзыв на проект А. И. Барятинского .
Хотя А. А. Неверовский никогда не был в Индии и судил о ситуации в Южноазиатском регионе лишь по доступным ему печатным и рукописным материалам, находившимся в распоряжении Департамента, тем не менее он сумел составить глубокое аналитическое представление о положении дел в британских колониальных владениях. А. А. Неверовский подчеркивал чрезмерно значительные финансовые издержки, необходимые для освобождения народов Индии от колониальной зависимости, и ненадежность успеха подобного военного предприятия: «С удалением наших войск из Индии англичане, владея огромными морскими и денежными средствами, снова там утвердятся и разрушат вновь установленный Россией порядок, а вместе с тем опять приобретут огромные рынки сбыта своих произведений».
Кн. Александр Михайлович Горчаков указывал, что господство в Индии имеет для Англии исключительно важное значение и попытки ниспровергнуть его вызовут чрезвычайно бурную реакцию английского правительства, которое выступит в союзе с другими государствами против России, тогда как последняя вряд ли может рассчитывать на приобретение союзников4.
Все доводы — политические, военные, экономические — говорили о необходимости для господствующих кругов России не распылять своих сил в погоне за иллюзорными целями (Горчаков, например, заявлял о своем резко отрицательном отношении к каким бы то ни было планам всевозможных авантюристических походов на Индию), а сосредоточить их на осуществлении практически достижимой конкретной задачи — укреплении позиций в странах Востока и захвата Средней Азии, а с Индией призывал наладить тесные отношения. Именно поэтому в целях укрепления геополитической позиции России на восточных рубежах в период правления Александра II было решено расширить границы империи за счет присоединения Восточного Туркестана (Ташкента, Самарканда, Хивы, Коканда).
Также без последствий остались подававшиеся в последующие годы на высочайшее имя различные проекты организации «индийского похода» и обращения за помощью со стороны некоторых индийских князей. Впрочем, это не означало угасание интереса к Южноазиатскому региону со стороны царской администрации. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. и обострение в связи с этим восточного вопроса снова поставили Индию в центр внимания русской геостратегической мысли.
В условиях прямого Британского правления не могло быть и речи о непосредственных контактах с Индией, кроме того, царское правительство столкнулось с важной проблемой — нехваткой адекватной информации о положении дел в регионе. Кстати говоря, эта проблема имела историческую основу, примером чего может служить событие рубежа XVIII-XIX вв., когда император Павел I пошел на альянс с республиканской Францией в ущерб своим недавним союзникам-англичанам и встал вопрос об Индии в военном аспекте. Первый консул Наполеон Бонапарт предложил русскому императору проект совместного похода в Индию с целью изгнания оттуда англичан. Павел I с присущей ему импульсивностью, не до-
жидаясь французов, 12 января 1801 г. отдал приказ атаману Войска Донского В. П. Орлову подготовить отряд казаков для похода в Индию.
Императорский рескрипт служит яркой иллюстрацией сложившегося у Павла I образа Индии и степени его несоответствия реальной действительности. Предполагалось, что казачье войско отправится в Индию из Оренбурга по одному из трех торговых маршрутов. За три месяца казаки должны были достигнуть берегов Инда, на которых, по мнению императора, располагались «заведения» английские. Характерно, что в том же рескрипте подтверждался тезис о богатствах Индии, которые должны были послужить наградой казакам за трудный поход.
Павел I сетовал на то, что имеющиеся в его распоряжении карты охватывают территорию не дальше берегов Амударьи. Одновременно он обнаруживал явно недостаточный уровень своих знаний о государственном устройстве Индии, которая, как он ошибочно полагал, «управляется одним главным владельцем и многими малыми». В. П. Орлову предписывалось «лаской»5 склонять их к дружбе с Россией.
В последующих рескриптах император уточнял, что не в индийцах, а только в англичанах он видит своих врагов, искать которых следует не на Инде, а на берегах Ганга. Атаману Войска Донского была также послана карта Индии, вероятно, английская, так как русских карт Индостана еще не существовало. Насильственная кончина Павла I и династийные события 11 марта 1801 г. положили конец походу казаков в Индию.
Оценивая эту несостоявшуюся южноазиатскую авантюру с точки зрения культурологии, необходимо отметить, что степень реалистичности в российской политике, развивавшейся в регионе, напрямую зависела от историко-культурной информированности царской администрации. Явный дефицит адекватной информации о политическом укладе, географии и зонах английской колонизации Индии настоятельно требовал восполнения.
В середине XIX в. задача систематического сбора информации о ситуации в Британской Индии решалась через военных агентов (атташе) в западноевропейских державах. Подчеркнем, что информация от военных агентов докладывалась непосредственно военному министру, а в тех случаях, когда речь шла о важных политических событиях, — государю. Сам институт военных агентов — легальных представителей военного ведомства одного государства на территории другого — возник впервые в начале XIX в. В 1830-1850-х годах этот военнодипломатический институт получил развитие на основе двусторонних соглашений между государствами, а в середине 1860-х годов был оформлен международными договорами. Уже после 1856 г. Россия имела своих военных агентов во всех столицах крупных европейских держав. Военный агент в Лондоне информировал министра о текущей ситуации в английских колониях, особенно в тех из них, которые были территориально приближены к границам России. Благодаря этому Военное министерство постоянно располагало информацией об Индии, причем полученной не только из легальных источников и научной литературы, но и от негласных информаторов, услугами которых в Великобритании пользовался русский военный агент.
О поездке в Индию русского военного агента в то время не могло быть и речи, поскольку визиты русских военно-дипломатических работников в Южную Азию стали возможными только в начале XX в., когда в русско-английских отношениях произошли позитивные изменения и было открыто Российское консульство в Бом-
бее (24 января 1900 г.). Соответственно российская сторона не была застрахована от неизбежных ошибок и домыслов о реальной ситуации в Индии.
Неудовлетворительное качество информации, доставлявшейся военными агентами, — приблизительность и фактические ошибки, ненадежность источников, заставило российское Военное министерство прибегнуть к сотрудничеству с учеными-востоковедами. У истоков этого сотрудничества стоял основатель отечественной индианистической школы И.П. Минаев (1840-1890), неоднократно посещавший Индию в исследовательских целях и параллельно проводивший сбор регионоведче-ской информации для Военного министерства.
Путешествие в Индию в 1885-1886 гг. И. П. Минаев совершил в сопровождении русских офицеров, приглашенных в качестве наблюдателей маневров англоиндийской армии. Отчеты И. П. Минаева о поездках в Индию, представлявшиеся в Военное министерство, оказали большое влияние на формирование в русских военных кругах адекватного представления о ситуации в регионе и, как следствие, на выработку более взвешенной политики России в индийском вопросе. Достаточно сказать, что свои письма ученый направлял лично генералу Н. Н. Обручеву, в 18811897 гг. начальнику Главного штаба и председателю Военно-ученого комитета, руководившему разработкой стратегических планов вооруженных сил Российской империи.
Ученому удалось выявить наличие искаженных представлений о России и отрицательного отношения к русским в среде индийской общественности, оппозиционно настроенной к английским колонизаторам, но одновременно находившейся под влиянием британской русофобской пропаганды. В результате трех экспедиций И. П. Минаева (1874-1876, 1879-1880, 1885-1886 гг.) на высшем российском государственном уровне была поставлена задача развития русско-индийских культурных связей в направлении всестороннего укрепления культурного имиджа России.
И. П. Минаев обращал внимание на то, какими методами и с какой целью формировался негативный образ России в наиболее просвещенной, а значит, и наиболее политически активной части индийского общества. Он описывает оппозиционный митинг, организованный по поводу, не имевшему отношения к России, на котором имели место антирусские лозунги, а в конце было разорвано на клочки бумажное изображение медведя. В записке подчеркивалось: «Мальчишеские выходки не только смешны; они не есть что-либо единичное в общественной жизни Индии и должны быть оценены по достоинству, как проявление целой системы действий». И. П. Минаев, как никто другой до него, придавал большое значение формированию взаимно адекватных культурно-исторических и политических образов Индии в России и России в Индии. В этом направлении он действовал, прежде всего, как культуролог, глубоко осознающий роль имиджа стран, участвующих в
6
межкультурной коммуникации .
В конце XIX в. в русско-индийских отношениях произошло примечательное событие: впервые в истории Индию посетил, совершая длительное морское путешествие 1890-1891 гг., наследник российского престола Николай Александрович Романов. Нет сомнения в том, что впечатления будущего императора от увиденных им восточных государств наложили определенный отпечаток на внешнюю политику России на рубеже веков, но реалистичность этих впечатлений выглядит весьма сомнительной. Даже в совершенно комплиментарной книге кн. Э. Э. Ухтомского о путешествии цесаревича мы читаем в главе, посвященной приему в Калькутте: «В
оправе восточного великолепия, среди неслышно скользящих бесчисленных слуг инородцев фактически правящая Индия чествует прибытие высокого гостя, почерпающего ежедневно на пути разностороннейшие данные об искусстве европейцев распоряжаться Азией, о ее великом прошлом и неопределенном будущем, о задачах истинной мировой культуры на Востоке»7. В приведенной цитате обращают на себя внимание слова о колониальном искусстве европейцев, неопределенности будущего стран Азии и «истинной мировой культуре», т. е. европейской цивилизации в понимании автора.
Из всего путешествия на Восток цесаревич Николай вынес не столько восхищение древней культурой, сколько впечатление о том жалком и подчиненном положении, в котором тогда находилось большинство восточных народов. Есть все основания полагать, что именно это наложило отпечаток на внешнюю политику России на Востоке и послужило одной из причин трагических событий Русско-японской войны 1904-1905 гг. Будучи уже императором, Николай II оказался не способен адекватно оценить военный и экономический потенциал Японии, представлявшей реальную угрозу интересам России на Дальнем Востоке.
Позиции профессора И. П. Минаева и кн. Э. Э. Ухтомского указывают на две противостоящие тенденции, влиявшие на формирование образа Индии и индийцев в русском обществе на исходе XIX в. Первая базировалась на реальной информации, полученной во время путешествий в Индию русских ученых и офицеров, и деятельность открытого в 1900 г. в Бомбее русского Генерального консульства. Благодаря свежему притоку достоверной информации образ Индии в русской военнополитической среде в начале ХХ в. очищался от мифологических наслоений и все более соответствовал реальному положению дел в регионе.
Вторая тенденция проявлялась в снобистском европоцентризме и колонизаторской солидарности, характерной для определенной консервативно-аристократической части общества. И обе они продолжали оказывать влияние на русско-индийские культурные связи в начале ХХ в.
Подводя итог, можно сделать следующие выводы: для Российской империи среднеазиатский вопрос был, прежде всего, геополитическим вопросом о прочной границе — ему подчинялись и экономические, и идеологические соображения, поэтому именно геополитический фактор во многом стимулировал развитие русско-индийских культурных связей второй половины XIX — начала XX в., которые выступали основным способом непосредственного взаимодействия между Россией и Индией, находившейся с 1858 г. (после расформирования Ост-Индской компании) под прямым правлением Британской короны. Развитие всесторонних отношений с Индией во второй половине XIX — начале XX в. имело особую значимость, когда русско-индийские культурные связи приобрели устойчивый, многомерный характер. Именно в этот период в их орбиту были вовлечены научно-исследовательские организации, высшие учебные заведения, музеи, научные общества, деятели художественной культуры, книгоиздательства, пресса и периодика, а также национальная интеллигенция обеих стран.
Русско-индийское взаимодействие имело мощную поддержку государства — российского императорского двора, Министерства иностранных дел, Министерства финансов, Военного министерства, правительственных комиссий и комитетов, Академии наук.
Также роль постоянно действующего канала русско-индийских научных связей выполняла отечественная индианистика, развивавшаяся в Санкт-Петербургском, Московском, Казанском, Новороссийском (г. Одесса), Харьковском, Львовском, Дерптском университетах, Ташкентской офицерской школе восточных языков и других (в том числе женских) высших учебных заведениях. Русскими учеными-индианистами были установлены прямые контакты с индийскими центрами высшего образования и науки — Бомбеем, Калькуттой, Пуной, Патной, Мадрасом и др.
Развитие многомерных культурных связей между Россией и Индией (в науке, художественной культуре, общественной мысли, гуманитарной деятельности) уже в ХХ в. позволило найти пути адекватного решения одной из важных геополитических задач для Российского государства — установления прочного мира на дальних рубежах своего Отечества.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См. подробнее: Корюкаева М. А. Русско-индийские культурные связи второй половины XIX — начала XX в.: Автореф. дис. ... канд. культурологии. СПб., 2007. 21 с.
2 См. подробнее об этом: Малиновский А. Ф. Известия об отправлении в Индию // История Индии. М., 2004. С. 547.
3 Докладная записка начальника Кавказского отделения Департамента генерального штаба генерал-майора А. А. Неверовского о невозможности осуществления русской военной экспедиции с целью завоевания Индии. Март 1857 г. // Русско-индийские отношения в XIX в.: Сборник архивных документов и материалов. М., 1997. С. 87.
24 марта 1857 г. — Письмо министра иностранных дел А. М. Горчакова военному министру Н. О. Сухозанету о нереальности проекта похода в Индию // Русско-индийские отношения в XIX в.
С. 93.
5 Об этом см.: Краснов П. Н. История донского казачества: очерки истории Войска Донского М., 2007.
6 Об этом подробнее см.: Русско-индийские отношения в XIX в.
7 Ухтомский Э. Э. Путешествие Государя императора Николая II на Восток (в 1890-1891). Лейпциг, 1895.
