CC BY
18
необходимо создать единое арабо-еврейское государство. Он даже предложил его название — «Изтратина».
Поступок Каддафи практически никого не удивил. Было известно, что он согласился участвовать в конференции лишь после уговоров египетского президента. К тому же осенью 2003 г. лидер Ливийской джамахирийи заявил о своем разрыве с арабским миром, утверждая, что в современных условиях арабское единство невозможно. Наблюдатели связывали это заявление с негативным отношением ряда арабских столиц к решению Каддафи обнародовать данные о своей ядерной программе. Кроме Каддафи, саммит ЛАГ без всяких объяснений покинул и король Иордании Абдалла II. Генеральный секретарь Лиги арабских стран вынужден был сделать заявление, в котором он осудил «государства, которые действуют в одностороннем порядке, без учета интересов арабского мира». В заключительном слове Амр аль-Муса констатировал, что участники встречи, к сожалению, не смогли договориться по многим вопросам. В частности, целый ряд документов было решено отправить на доработку. «Однако, -сказал генеральный секретарь ЛАГ, - сама жизнь заставляет арабов искать новые пути и методы для достижения согласия. Откладывать эту работу больше нельзя, иначе арабский мир отстанет и останется за бортом мировой политики».
Специально для бюллетеня «Россия и мусульманский мир»,
12 июня 2004 г. Ташкент.
Евгений Рашковский,
доктор исторических наук ГЕНОМ ВОСТОКА
Прежде всего — о нестрогости и одновременно насущности названия конференции. Понятие генома в науках социогуманитарного круга — лишь метафора. Но метафора сильная и запоминающаяся. Условно говоря, геном есть совокупность в определенном порядке сочетающихся генов, определяющих собой структуру и содержание информации, на которой строятся специфика и облик данного орга-
низма8. Так что речь шла о тех принципах организации человеческого общежития, которые издревле пронизывают и продолжают пронизывать собой весь ход исторической жизни подавляющего большинства человечества и которые обнаружили в себе немалый запас прочности и — одновременно — внутренней недостаточности на протяжении последних двух-трех веков. И в разных ареалах земли, включая и Россию. И особенно — в нынешнюю эпоху основанных на современных знаниях, технологиях и формах общения глобальных связей.
К открытию конференции издательством «Гуманитарий» были опубликованы в виде 33 отдельных брошюр представленные к ней доклады. И сама работа конференции строилась не как последовательный пересказ участниками своих же собственных брошюр, но как живая дискуссия по поводу общего комплекса выдвинутых на обсуждение материалов. Так что источниками этих заметок, не претендующих «объять необъятное», служат не только тексты брошюр, но и мои конспективные записи двухдневных наших слушаний.
Труды конференции — в их печатной и устной части — оказались столь объемны и широки тематически, что в данном случае я смогу лишь прибегнуть к жанру субъективных заметок рядового участника.
Закат востоковедения?
Как известно, самому условному понятию востоковедения (или ориенталистики), как первоначально выросшей на филологической, религиоведческой и искусствоведческой основе области комплексного, междисциплинарного изучения множественности существо -вавших и продолжающих существовать на земле человеческих общностей с мощными архаическими традициями социальной и духовной организации9, в последнюю четверть прошлого века был брошен решительный вызов. Наиболее развернутое и аргументированное
8 Более детальная проблема гаплоидных (одинарных) и диплоидных (отцовско-материнских) генных сочетаний применительно к нашей конференции знаменовало бы следующий этап исследований и теоретического разговора, связанный с обобщающим анализом соотношения «восточных» и «западных» предпосылок национального, регионального и глобального становления нынешнего мира.
9 См.: Е.Б. Рашковский. Науковедение и Восток. - М.: Наука-ГРВЛ, 1980, с. 10-15, 72-127.
обоснование этого вызова было дано палестинским мыслителем Эдуардом Саидом. «Антиориенталистские» идеи Саида были подхвачены огромным количеством евро-американских, азиатских и африканских энтузиастов, так или иначе связанных с левыми, националистическими и антиглобалистскими движениями и с философскими исканиями постмодернистов.
Суть аргументации примерно такова. «Ориентализм» (т.е. исторически сложившиеся в условиях европейской культуры востоковедное знание и востоковедный дискурс) есть отражение европоцентрических, колониалистских и экспансионистских тенденций западного сознания, преднамеренно противопоставившего триумфалистскую буржуазную цивилизацию Европы и Северной Америки XIX — первой половины ХХ века всему остальному человечеству, тогда как история народов Запада и отчасти даже России (с их либерализмом, индустриализмом, пролетарскими движениями и т.д.) — всего лишь частный и аномальный, хотя и мощный по размаху, случай в общечеловеческой истории.
Впрочем, успех распространения этого «антиориенталистско-го» взгляда подсказывался не только идеологической озабоченностью разноплеменной ученой или публицистической братии и не только размахом захватывающего оную братию «левого» (или даже «левоправого») политического дискурса, в котором Маркс и Фрейд перемешаны с Ницше и Хайдеггером.
Дело было не только в поверхностных интеллигентских брожениях. Дело в том, что и сам кризис востоковедения оказался следствием глубинных тектонических сдвигов в европейско-американском и глобальном культурно-историческом опыте последних десятилетий. Выделю, по крайней мере, три момента, связанные с этими сдвигами и подкрепившие взгляд на недостаточность востоковедного знания в том виде, в каком оно сложилось на протяжении XVIII — первой половины ХХ столетия.
Момент первый. Стоявшая во главе угла востоковедения старая европейская эпистема, восходящая к схоластике и картезианству,— эпистема, строившаяся на жестких дихотомиях объекта и субъекта, на аристотелианских логических альтернативах, на контрастах нормативного и эксцентрического (или, если угодно, экзотического), — эпистема, столь много сделавшая для становления европейской и мировой мысли и науки, для самооформления цивилизационного облика Европы, в значительной мере и России, в настоящее время
выглядит и методологически, и философски, и теологически устарелой. Однако в элементарных процедурах мышления и практики она остается не отмененной, но, скорее, скорректированной более сложными и современными мыслительными технологиями и философскими посылками. Соответственно, и прежняя культурно-историческая дихотомия «Запад-Восток» не отменена, не отброшена напрочь, но именно скорректирована новыми формами исторического и интеллектуального опыта.
Момент второй. Жесткость этой старой дихотомии во многом поставлена под вопрос новыми формами мышления, хозяйствования и социальности, а сама эта старая дихотомия, скорректированная опытом Японии и новых индустриальных стран Азии, отчасти приобрела форму дихотомии модерн-обществ и обществ традиционных.
Первые, зародившиеся в Западной Европе и вырвавшиеся на авансцену истории благодаря духовным, социальным и технологическим наработкам Средневековья и раннего Нового времени, исторически выстроили себя на трех, если угодно, антитрадиционалистских нормативных «китах»10:
- на началах рыночной экономики;
- на началах рационального и эгалитарного правосознания;
- на принципах безусловного внутреннего достоинства всех членов общества.
Принципы же организации традиционных обществ строятся на противоположной триаде:
- сакральная власть, именно по сакральному праву перераспределяющая в пользу собственную и, стало быть, в пользу своих клиентов и клевретов общественное богатство;
- строгая иерархическая корпоративность (включая и слагавшиеся веками принципы межобщинного и внутриобщинного подчинения и соподчинения);
- заведомо предписанный (как правило, прирожденный) статус
10 Ниже речь пойдет, разумеется, не о механических слепках с эмпирическимх социокультурных характеристик Европы или, тем паче, модернизированных обществ Латинской Америки или Азии, но о некоторой идеальной типологии, без обращения к которой невозможен и подход к социокультурной эмпирике.
всех членов общества11.
И все же, проницаемость культурных, цивилизационных и национальных границ, мощнейшие товарные, финансовые, информационные, этнодемографические, а с ними и духовные потоки реляти-визируют эту жесткую западно-восточную антитезу. Релятивизируют и в нашей нынешней, постиндустриальной реальности, а через нее — и в нашей исторической ретроспективе12. Ибо прошлое никогда не дается нам как нечто отчужденное и застылое. Оно, разумеется, непреложно. Но всякий раз оно открывается нам в богатстве новых ассоциаций, в новых познавательных ракурсах. И потому непрерывно собеседует с нами.
Собственно, и посттрадиционный Запад, и теснейшим образом связанный с наследием традиционных эпох Восток выработали свои специфические формы гнета и человеческого отчуждения, свои формы — если вспомнить терминологию нынешнего русского социального философа — «присвоения человека»13: Восток — через сложившиеся в традиционные эпохи системы «традиционного священнов-ластия»14, «царебожества»15; Запад — через системы сложившегося в индустриальных и рыночных условиях товарно-фетишистского (Маркс) и рационально-бюрократического (Вебер) регулирования социокультурных процессов.
11 Традиционный Китай, в сущности, не знал принципа привилегий по крови (если не считать властного маньчжурского этносословия в период династии Цинь, 1644-1912). Но сам социокультурный барьер между конфуцианскими учеными - чиновниками и эстетами - носил несомненно сакральный характер. Да и внутри самого сословия служилых конфуцианцев человеческая жизнь становилась предметом строгой государственной и ритуальной регламентации. - См.: Н.И. Тяпкина. О специфике социально-правовой системы традиционного Китая (к проблеме восточного деспотизма). - М.: Гуманитарий, 2004.
12 См.: В.Н. Уляхин. Особенности синтеза архаики и модерна в рыночных структурах стран Востока. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 4 и сл.
13 См.: Г.С. Киселев. Стать человечеством (сознание Постмодерна). - М.: Гном и Д, 2004.
14 Термин, обоснованный в трудах автора настоящего обзора.
15 Термин, услышанный мною от востоковеда-вьетнамиста Д.В. Деопика. См. в этой связи доклады, освещавшие проблему ориентального священновластия и связанных с ней «царебожеских» практик и утопий: А.Н. Мещеряков. Японский тенно и русский царь: Формирование модели управления. - М.: Гуманитарий, 2004; С.В. Соплен-ков. О тезисе русской мысли «Восток как образец для подражания». - М.: Гуманитарий, 2004.
В нынешнюю же постмодерн-эпоху эта условная чистота теоретического разделения отчасти поставлена под большой знак вопроса. Тенденции гражданской эмансипации в сочетании с тенденциями рыночного отчуждения вырвались далеко за пределы своего изначального, Евро-североамериканского (и даже частично российского) лона; агрессивные же тенденции идеологического священновластия, в особенности, в исламистских его формах, наступают, что называется, по всем фронтам. Как подчеркивал на конференции синолог и религиовед Л.С. Васильев, в сегодняшних условиях активизация квазидуховных притязаний на распоряжение телами и душами людей во многих отношениях осуществляется благодаря новейшим технологическим и экономическим предпосылкам. В частности, и благодаря относительно нетрудной добыче высококачественного и дорогого углеводородного сырья, причем разрабатываемого подчас не только и даже не столько коренным населением «нефтяных» стран, сколько благодаря иностранным спецам и законтрактованным рабочим. Традиционалистская реакция наступает, утилизируя внешние и притом поверхностные достижения «национально-освободительного» и технологического «прогресса»16.
Однако и при подходе к пониманию истории Запада нельзя недооценивать традиционные, сквозь века и века прорастающие, предпосылки европейской, а за нею — и глобальной модернизации. Отошли в прошлое идеи абсолютной религиозной исключительности, своеволие государей, барская спесь и узость крестьянского местнического горизонта. Однако былая религиозная истовость превратилась в глубокое внутреннее благочестие среди заметной части западных обществ; суверенитет «благородных сословий» с его принципом noblesse oblige трансформировался в общегражданскую идею взаимосвязи обязанностей и прав, ограниченная психология сельского общинника обернулась самоотверженным трудолюбием и привязанностью к «малой родине». Вообще, как показал в своем докладе экономист-востоковед В.А.Мельянцев, наши нынешние востоковедные знания страдают от недостаточной глубины наших, условно говоря, западо-ведческих горизонтов. По мысли В.А.Мельянцева, новый количественный историко-экономический анализ исторической динамики
16 См.: Л.С. Васильев. Современный Восток идет в наступление. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 28-29. См. также: Г.И. Мирский. Исламизм - третья ступень ракеты деколонизации? - М.: Гуманитарий, 2004.
стран Запада и Японии, что определивший облик нынешнего, «глобального» мира индустриальный рывок этих стран (XIX — начало XX в.) носил более сбалансированный характер, чем это могло показаться позднее. Ибо рывок этот, согласно историко-статистическим исследованиям В.А.Мельянцева, был во многом связан с процессами не только подавления, но и интенсификации старой сельскохозяйственной базы экономического развития17, с процессами внутреннего содержательного обновления старого социокультурного наследия и т.д. Короче, технологические и социальные революции модерн-эпохи имели мощную социоэкономическую и социокультурную подоплеку18...
Во всяком случае, весь этот круг мыслей и исследований, опирающийся на интенсивные разработки в разных областях знаний о человеке и обществе, на взгляд нынешних российских ученых, не отменяет былых наработок и традиций востоковедения и западоведе-ния, славяноведения, русистики и т.д., — но полагает их в более сложный контекст тематического и междисциплинарного взаимодействия, которое может совершаться в разных и не всегда конвертируемых друг в друга научных парадигмах: формационной, цивилизационной или глобальной19. И это при том, что релятивизируются, не теряя своей исходной специфики, в общем-то, расплывчатые, но не-упразднимые понятия Запада и Востока, Севера и Юга, капитализма и социализма20. Тем более важно уяснить несходство, нерасторжимость и — притом — соотносительность этих понятий для тех, кто живет в России и внутренне связан с ее теоретической и жизненной проблематикой21.
Момент третий. В своих обличениях «ориентализма» (механи-
17 Nota bene. Лишний повод поразмыслить о непоправимых последствиях коллективизации в отечественной истории.
18 См.: В.А. Мельянцев. Генезис современного (интенсивного) экономического роста и проблемы догоняющего развития в странах Запада, Востока и России. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 8-9.
19 См.: М.А. Чешков. Проблемы структуры востоковедческого знания (отечественные исследования второй половины ХХ века). - М.: Гуманитарий, 2004, с. 7 и сл.
20 См.: А. И. Неклесса. Новый Север и глубокий Юг: Судьбы дихотомии «Запад-Восток» в современном мире. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 34.
21 См.: Г.И. Чуфрин. Современный этап в развитии экономического сотрудничества в Восточной Азии и национальные интересы России. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 19-20.
чески ставя ему в вину все смертные грехи европоцентризма, колониализма, европейского мировоззренческого «логофаллоцентриз-ма»22, либерализма) мы подчас забываем, что, превознося цивилизационные специфики внезападных (да и внероссийских) ареалов, затаптываем и собственное цивилизационное наследие, затаптываем духовно-исторические предпосылки самих себя. Ибо, исторически, именно постреформационная и посткартезианская европейская эпи-стема - в лице Вико, аббата Рейналя, Гердера, философов и поэтов романтизма, лингвистов и антропологов — эпистема, исходящая из анализа истории и внутренних структур человеческой мысли и сознания, позволила поставить вопрос о структурном и содержательном своеобразии больших культурно-исторических массивов человечества. И более того — о ценности структурного и содержательного мно-гоединства человеческой истории.
Впрочем, и сама эта эпистема возникла не на пустом месте. Спорадические прорывы к пониманию иных, доевропейских или внеевропейских культурно-исторических массивов (античность, Израиль, христианский Восток, арабская философия и наука) были известны и схоластической мысли, и Ренессансу, и Реформации. Католические миссионеры ренессансных и постренессансных времен постигали языки и культуры множества ареалов Земли и, более того, способствовали развитию местных литератур, книгоиздания, словарного дела. Но, повторяю, новоевропейский интерес к субъектным аспектам мысли и сознания сумел обосновать правомерность «моно-плюралистического» (выражение Бердяева) представления о мире людей.
И что удивительно и печально: более всего торопятся на «отпевание» исторических наработок востоковедного знания не те, кто трудится над историческими источниками, над языками, над цифровым материалом, над структурами религиозной и философской мысли, но те, кто занят по преимуществу комбинаторикой современных поп-философий и идеологем (хотя и такие занятия подчас небесполезны).
Но — как показывает подавляющее большинство подготовленных к нашим слушаниям докладов — и за остро -современными глобализационными процессами угадываются сложнейшие сочетания раз-
22 Есть такой понятийный монстр, изобретенный Жаком Дерридой. Если угодно, историческая «страшилка» европейской культуры.
новременных, разнорегиональных и разнокультурных предпосылок,
23
прорастающие сквозь декады, века, тысячелетия23.
Порабощенность и свобода
Историографически проблема «генома» Востока во многом сопряжена с проблематикой «азиатского способа производства», получившего наиболее подробную проработку в трудах немецкого восто-коведа-марксиста Карла Августа Виттфогеля24.
Концепция «азиатского способа», не давая исчерпывающего ответа на вопрос о «геноме Востока» - вопрос столь актуальный в течение последнего столетия, ознаменованного глобальным усилением этатистских и тоталитарных тенденций на индустриальной, а ныне и постиндустриальной технологической базе25, — всё же проливает некоторый свет на дальние исторические предпосылки становления «генома».
Как раз этой проблеме и были посвящены брошюра-доклад, а также два кратких выступления пишущего эти строки. Причем за всеми изложенными мною соображениями — не только востоковедно-теоретические занятия последних тридцати с лишним лет, но и работа с оригиналами библейских, талмудических и восточнохристианских текстов (переводы, теология, литургика, экзегетика).
Итак, концепция «азиатского способа» - не слепок с индийской, персидской или китайской, или же с ассирийской или россий-ской26, или же египетской, ацтекской, кхмерской или какой еще
23 См.: М.А. Чешков, указ соч.; Н.А. Симония. Современный этап общественной трансформации стран Востока. - М.: Гуманитарий, 2004.
24 K.A. Wittfogel Oriental Despotism. A Comparative Study of Total Power. - N. Ha-ven:Yale Univ. Press; L.: Oxf. Univ. Press, 1957. См. также: Е.Б. Рашковский. «Азиатский способ производства» как историографическая проблема // Источниковедение и историография в мире гуманитарного знания. В честь С.О. Шмидта. - М.: РГГУ, 2002, с. 403-405.
25 См. в этой связи: О.Е. Непомнин. Азиатская деспотия и бюроократический капитал в переходном обществе (на примере гоминьдановского Китая) // Московское востоковедение. Очерки, исследования, разработки. Памяти А.Н. Иванова. - М.: ВЛ РАН, 1997).
26 «Ассирийские» и «российские» этой концепции были высказаны Г. В. Плехановым в его кратком, но проблемно емком исследовании творчества нашего замечательного писателя-народника Глеба Успенского. Плеханов работал над текстом этого
угодно реальности. Эта концепция — не более, чем эвристическая модель востоковедного исторического познания, сама по себе ничего не решающая, но небесполезная в плане понимания некоторых основополагающих, «матричных» особенностей традиционных обществ Востока. Особенностей, отчасти воспроизводимых и поныне в категориях политического авангардизма. Пролетарского ли, почвеннического, — смотря по обстоятельствам места и времени. На это обстоятельство неоднократно указывал и Виттфогель, за что этот старый коминтерновец и антифашист заслужил такую лютую ненависть со стороны нашего конформистского, а также западного леворадикального и востоколюбивого научного истеблишмента.
У марксистской интеллектуальной традиции — особые заслуги в деле обоснования «азиатской» концепции. Однако сложность в том, что эта форма макроисторического дискурса воспринимается нами слишком обедненно — как прямолинейное выведение феномена «восточного деспотизма» из технологических и институциональных условий «гидравлического общества» и общинной организации сельскохозяйственного производства и — шире - деревенской жизни.
Слов нет: институциональные и культурно-исторические «матрицы», оформившиеся в зонах великих речных цивилизаций Древнего Востока, наложили свой несомненный отпечаток на всю последующую общечеловеческую историю.
Но еще Виттфогель предупреждал, что связь этих «матриц» с последующими цивилизационными и универсальными судьбами — далеко не прямолинейна и опосредуется множеством экологических, социальных, технологических и духовных факторов. Вплоть до того, что формы «восточного деспотизма» способны со временем отрываться от своих исходных технологических (то бишь «гидравлических») предпосылок. А кроме того — добавил бы я от себя — те высокие эстафеты человеческого духа, которые так или иначе полагают пределы властным поползновениям «восточных деспотизмов», так или иначе, прямо или опосредованно, повлияли на генезис либеральных ценностей Нового времени. Ибо уходящий в глубину тысячелетий генезис этих ценностей также многозначно связан с духовным и интеллектуальным наследием великих речных цивилизаций. Об этом
исследования на протяжении 1888-1905 гг. - См.: Г.В. Плеханов. Гл.И. Успенский. (Посвящается С.М. Кравчинскому) // Избр. филос. произв. в пяти томах. Т. 5. - М.: Соцэкгиз, 1958.
— труды К.Ясперса, А.Дж.Тойнби, Дж.Бернала, Шм.Н.Айзенштадта, Я.Ассмана, у нас — протоиерея А.Меня, Е.В.Завадской, Г.С.Померанца, а также — отчасти — и пишущего эти строки.
Длительные занятия библеистикой, иудаикой, восточнохристианскими сюжетами, кавказоведением, в какой-то мере и исла-моведением (т.е. теми комплексами знания, что содержат в себе огромные и восходящие к глубокой древности востоковедные пласты), заставили меня отчасти пересмотреть сложившиеся в востоковедной науке условные конструкты «азиатского способа производства».
На мой взгляд, весьма продуктивным может быть обращение не к привычному конструкту дихотомическому (земледельческая община, жизнедействующая на основе «гидравлического» землеустройства и землепользования, versus система патримониального священновла-стия), но к конструкту по формуле библейской числовой прогрессии 3+127.
Смысл этой, казалось бы, случайной формулы применительно к сюжету о «восточном геноме» примерно таков.
Судя по источникам по истории древнейших обществ великих речных цивилизаций (Египет, Месопотамия, Индия, Центральная Азия, Китай), общества эти складывались из взаимодействия трудно сочетаемых, но объективно присужденных к хозяйственному и культурному симбиозу элементов:
1) общинно-«гидравлического» земледелия;
2) торгово-ремесленных и культурных групп, исторически составлявших технологическую и социокультурную основу архаического городского общежития;
3) кочевой Степи, бравшей на себя не только функцию «тяжкого млата» (Пушкин) в отношении компактных или же распыленных средоточий оседлого населения, но и функцию налаживания караванных связей. И, стало быть, относительно дальних экономических, информационных и духовных коммуникаций.
27 См.: Притч. 30:15-23. Можно привести один из самых ярких примеров этой прогрессии:
От трех вещей содрогается земля, четырех она вынести не может: раба, воссевшего на царство, разъевшегося глупца,
продажной девки, что становится хозяйкою в дому,
служанки, что захватывает ложе госпожи своей... (там же, 30:22-23).
И вот над этой-то триадой и надстраивается четвертый элемент — жесткий элемент-медиатор, силовым, сакральным и информационно -культурным образом связывавший эти три «несовместные» элемента в относительное хозяйственное, институциональное и символическое единство28. Имя ему — традиционное священновла-стие. Таков употребляемый в моих статьях и книгах смягченный псевдоним закрепившегося в марксистской традиции жестко-
29
оценочного понятия восточного деспотизма29.
Одним из важнейших следствий «царебожеской» концентрации власти и собственности30 было разрастание самодовлеющей мощи, в конечном счете, самого на себя работающего распределительного и перераспределительного чиновнического аппарата, чей символически персонифицированный лик — священный монарх — подчас мог оказываться в положении безвольного заложника внешне раболепных и подобострастных бюрократов31. Да и ныне вождистски персонифицированная гипертрофия чиновничьей власти, присваивающей и подавляющей в обществе все горизонтальные связи и разъедаемой внутренней коррупцией, может оказываться предпосылкою регенерации самых «крутых» форм ориентализации в современных и
32
постсовременных условиях32.
Мне думается, что предложенная в моем докладе и изложенная выше структурная (и в сущности — либеральная) ревизия одной из
28 Многие исследователи, работающие над проблематикой истории традиционного Востока, имплицитно обосновывают в своих трудах эту формулу 3+1.
29 Скрупулезный доклад А.Н. Мещерякова показывает, что властные и ритуальные полномочия и - шире - весь символический статус «священного царя» могли иметь самые разные культурно-исторические и теологические акцентировки. Но в любом случае этот статус был важнейшим юридическим и символическим (и даже литургическим) интегратором ориентального или же ориентализированного общества (см.: А.Н. Мещеряков, указ. соч.).
30 О синкретическом единстве власти и собственности в процессах становления традиционных обществ Востока говорилось в устных выступлениях М.А. Чешкова и А.М.Петрова.
31 См. в этой связи: В.А. Тюрин. Типы социально-политической структуры обществ в Юго- Восточной Азии доколониальной эпохи. - М.: Гуманитарий, 2004.
32 См.: Н.А.Симония, указ. соч., с. 11-12; Л.В.Гевелинг. «Анархия». Размышления о власти, безвластии и «системной революции» в странах Западной Африки. - М.: Гуманитарий,2004.
ценнейших макроисторических интуиции марксистском мысли33 может помочь новому прочтению истории — не просто как истории дурной бесконечности форм перманентного гнета, но и как истории глубочайшим образом связанных со становлением сознания и — шире -с процессами антропогенеза эстафет самосознания, протестов, компромиссов и вечных чаяний Святыни, достоинства, примирения и свободы34. Чаяний, непрерывно отчуждающихся в эмпирическом ходе истории, но воспроизводящихся в ней и животворящих весь комплекс ее непрерывных и дискретных процессов.
Возможно, изложенный востоковедный дискурс менее детерминистичен, нежели те, которые, как правило, закрепляются строгими и выдержанными теориями «азиатского способа». Смею предполагать, что этот дискурс сможет как-то помочь в осмыслении многообразия и многозначности характерных для последних двух-трех столетий мучительных переходов от социальной архаики к отношениям более гибким и свободным. И, следовательно, к отношениям, более отвечающим понятиям о человеческом достоинстве. А ведь последнее предполагает за человеком не только право на отстаивание самого себя, но и на познание самого себя. Следовательно, право не только на будущее, но и на прошлое. А права эти, как мне думается, — взаимо-
35
связаны и взаимозависимы ...
С годами убеждаюсь: одну из важнейших проблем всемирной и глобальной истории можно было бы сформулировать так. Важно в изучении истории не только то, как строятся, транслируются и преобразуются во времени отношения власти и гнета, но и то, каким образом человеческий дух ухитряется сохранять и отстаивать в рамках
33 Марксистского жупела ревизии - не боюсь. Ревизия предшествующих концепций - нормальный и определяющий принцип научного знания как такового. Нет «ревизии» - значит, нет и науки.
34 Сама биогенетическая программа человека так или иначе включает в себя мучительные моменты осмысленного переобучения, выбора, самоопределения, самопознания. Если угодно - присужденности к некоторой доле свободы. Причем не только в плане индивидуальных существований, но и в плане коммуникационного опыта. На мой взгляд, в истории естественных наук особенно близко подошла к этой идее тесно связанная с отечественной философской и обществоведческой традицией школа популяционной генетики (труды Н.Н.Воронина, Ф.Г.Добжанского, Н.К.Кольцова, Н.В.Тимофеева-Ресовского, В.П.Эфроимсона и др.).
35См.: Е.Б.Рашковский. Шифрограмма истории: К востоковедному прочтению ветхозаветных текстов. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 15-16.
этих отношений, а подчас и, перерастая эти рамки, поддерживать и создавать в истории (если вспомнить терминологию нынешнего русского философа М.А. Розова) некие эстафеты свободы, которые, по сути дела, являются и эстафетами выживания. Или — если вспомнить терминологию нынешних западных теологов — хлебом выживания.
Важно, на мой взгляд, также и то, что востоковедные занятия дают некоторый урок по части изучения не только предпосылок и эстафет духовной свободы, пробивающихся сквозь толщи истории, но и некоторых элементарных эстафет общественного достоинства человека, без учета которого все разговоры о свободе рискуют остаться пустым звуком. Так («очевидное — невероятное»!) сквозь изучение экономической истории восточных обществ просматриваются и некоторые экономические корреляции проблемы свободы: пусть крайне ограниченная, придавленная, но все же инициатива в малом производстве и торговле отчасти компенсирует разъедаемую безответственностью и воровством государственную мегаломанию36; веками сохраняемые — пусть даже в урезанном и приниженном виде — гетерогенные социокультурные вкрапления и анклавы подчас способны воспроизводиться и продуктивно действовать в качественно новых
37
социоэкономических, технологических и культурных условиях37.
Всё это — некий глобально-исторический упрек тоталитаристским увлечениям европейских, а за ними — и многих иных народов в прошлом, ХХ веке. А также — и объективный вековой упрек набравшей в нынешние дни особый оборот исламистской идеологии религиозного террора, которая опирается на параноидальную программную ненависть к исторически сложившимся именно среди народов Европейского ареала понятиям о человеческой свободе и о правовых гарантиях свободы как одной из непреходящих родовых человеческих ценностей38.
36 См.: Е.А.Брагина. Мелкое производство в развивающихся странах Афроазиатского региона. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 1-2.
37 См.: А.М.Петров. Азиатский способ производства и XXI век. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 10 -11. Nota bene. На мой взгляд, один из продуктивных подходов к этой макроисторической проблеме дается в концепции «посреднических меньшинств», развиваемой в трудах сибирского востоковеда В. И. Дятлова.
38 См.: Г.С.Померанц. Шесть подступов к глобальному террору. - М.: Гуманитарий, 2004. См. в этой связи также и доклады Л.С.Васильева и Г.И.Мирского.
Эти уроки можно было бы свести, казалось бы, к банальности. Однако никакое развитие мысли невозможно без учета банальностей. Восточный «геном» воспроизводится в самых различных обстоятельствах и в самых несхожих пространствах сегодняшней истории. Но — в условиях качественно новых. В условиях, когда очевидна историческая изжитость и традиционализма, и одностороннего прогрессизма, когда впереди — некий новый и далеко не идиллический путь интеллектуально -духовных и социальных исканий, когда мысль и деятельность обречены на взаимное соотнесение трудно примиримых понятий и жизненных практик. Не смешение, но именно соотнесение39.
Но всё это возможно, лишь преодолев пренебрежение востоко-
40
ведными знаниями40, так и тенденции столь модного в последние годы антизападнического нигилизма. Нигилизма, — не побоюсь сказать, — щедро финансируемого из нефтяных, наркомафиозных и криминальных зон нынешнего мира. Нигилизма, на который падки ныне многие среди интеллектуалов, по тем или иным преходящим социокультурным обстоятельствам «обкушавшиеся» благополучием и внешней свободой.
Однако общественная свобода не может строиться на духовной и метафизической пустоте. Но, к сожалению, многие среди мирового интеллектуального сообщества не вполне отдают себе отчет в том, что духовная и метафизическая насыщенность истории Европы, Северной Америки, да и во многих отношениях России, оказалась одной из непреложных не только экзистенциальных, но и институциональных предпосылок свободы41.
Из признания, по сути дела, прирожденного челловеческогоо
39 См.: С.М. Иванов. Турецкая модель развития. Запад на Востоке и Восток на Западе. - М.: Гуманитарий, 2004, с. 17 и сл.; Т.П.Григорьева. Дао мира и человека. -М.: Гуманитарий, 2004, с. 24-25, 49.
40 То же самое - хотя и со множеством уточнений и поправок - мог бы сказать о славяноведении и о русистике.
41 Проблема ценности российских духовных и интеллектуальных исканий в становлении нынешней проблематики общественной свободы наиболее глубоко и систематично исследована в трудах польского историка философии Анджея Валицко-го. К сожалению, эта сторона наследия Достоевского, Соловьева, Бердяева, Сергея Гессена, Бахтина и др. оказалась более востребованной на Западе, нежели в собственном отечестве. Вот уж воистину, несть пророка.
права на внутреннюю жизнь, на субъективное время (бергсоновскую ^гее) не могут разворачиваться и институциональные гарантии сво-боды42. И особенно в нынешний период, когда демократические общества, отчасти провоцируемые мировым терроризмом, рискуют свертыванием, инволюцией в «государства национальной безопасно-
43
сти»43.
А опыт жизни грозно свидетельствует нам: вместе с эрозией духовных предпосылок свободы этого, по сути дела, общего, не до конца выговариваемого кроссцивилизационного «надтекста» человеческой истории, вместе с перерождением свободы в ублажение собственных капризов и похотей, в одержимость эстетскими или оккультными играми — умирают и предпосылки институциональные. Как мысль, культура или любовь, свобода не может передаваться автоматически от человека к человеку, от поколения к поколению, от народа к народу. Она требует от каждого сознательного труда возобновления, и притом — сообразуясь со своей собственной внутренней структурой.
И посему так важно, когда в условиях экспансии технологической постмодернистской постцивилизации, на нынешнем информационном витке истории, набирают такую мощь антирациональные, архаические, ориентально-«геномные» тенденции взаимного отождествления власти и собственности, в ответ набирали силу интенсивные занятия историей народов Востока и востоковедной культурологи-
44
ей44.
Востоковедные занятия — во всей их нынешней познавательной новизне, да к тому же и в нынешнюю эпоху проницаемых структур мысли, информации и власти — часть не только смыслового обогащения нашей эпохи и не только, к сожалению, неизбежная часть порождаемых интенсивностью нынешних контактов тенденций «сме-
45
сительного упрощения»45, но и часть универсально-человеческой гигиены свободы. Критичность, совестливость и глубина востоковедных
42 Кстати сказать, это отчетливо понимали великие мыслители Индийского «ренессанса» - от Раммохан Роя до Махатмы Ганди.
43 См..: С.Бенхабиб. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в гло-балльную эру. Пер. с англ. Под ред. В.Л.Иноземцева. - М.: Логос, 2003.
44 Вновь отсылаю читателя к текстам докладов Т.П.Григорьевой и Г.С.Померанца.
45 Выражение русского мыслителя К.Н. Леонтьева.
и сравнительно-исторических занятий объективно противостоит сегодняшней мировой, да и нашей российской тенденции «бегства от свободы»46 ради власти, комфорта, безопасности, возможности прибиться к начальству и т.д.
Тоталитарно-террористическое зомбирование человека, в самых разных его формах, характерных для истории ХХ — начала XXI столетия, есть вольное или невольное следствие растворения человеческого сознания в соблазнах передоверения себя бесчинной власти и в соблазнах информационных шумов. Здесь — родовая угроза и Западу, и Востоку, и — в нынешней глобальной развертке — Северу и Югу, не говоря об обществах, которые пытаются найти свой нелегкий и многозначный статус в тысячелетних и доселе не исчерпанных коллизиях Запада и Востока47.
Впрочем, погруженность в эти коллизии характерна и для нынешнего, пронизанного массовыми восточными диаспорами Запада, и для нынешнего Востока, с его неизбежными попытками встроиться в мир западоцентрических понятий, хозяйственных практик, технологий и институтов. Эта погруженность характерна и для нас, россиян, в нашей перманентной исторической ситуации витязей на распутьях.
И еще: last, but not least. При всех вопиющих трудностях последней четверти века (постепенное обнищание науки, эмиграция, уход значительной части талантливой молодежи в политику, чиновничество и бизнес-структуры) — всё же не умирает востоковедное знание и не умирают теоретические интересы и искания в России.
07.05.04.
46 “Escape from Freedom” - название одноименной книги Эриха Фромма (1942).
47 См.: С.В.Сопленков, указ. соч.
