CC BY
59
НАУЧНЫЙ ПРОФИЛЬ
Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств» открывает новую рубрику «Научный профиль» - интервью с ведущими учеными, мнения, комментарии.
В этом номере вниманию читателей представлена беседа поэтессы Нины Александровны Ягодинцевой с Салимом Галимовичем Фатыховым, археологом, этнографом, журналистом, кандидатом культурологии, членом Союза писателей, российским общественным деятелем, заслуженным работником культуры РФ, автором книги «Мировая история женщины».
The bulletin of the Chelyabinsk State Academy of Culture and Arts starts a new column of «Scientific profile» - interviews with leading scientists, opinions and comments.
This issue contains interview of Salim Fatykhov, an archeologist, an ethnographer, a journalist, a candidate of Culture Science, a member of the Writers’ Union of Russia, a public figure, an Honored Worker of Arts of RF, the author of the book «World History of Woman» given to Nina Yagodintseva, a poetess.
ГЕНЕТИЧЕСКИЙ КОД ПОЭЗИИ (САЛИМ ФАТЫХОВ О СМЫСЛАХ И СЛОВАХ)
- Салим Галимович, в Вашем творческом багаже не только колоссальное культурологическое исследование «Мировая история женщины»1, но и поэзия, проза, переводы... Я сердечно поздравляю Вас с недавним событием в Нижневартовске, где на конференции АСПУР Вам была вручена медаль «За служение литературе», и Вы стали лауреатом премии «Урал промышленный - Урал полярный». Хотелось бы, чтобы наш диалог был посвящен глубинному, сущностному смыслу литературы, поэзии, жизни.
Мы с Вами земляки, оба родились в удивительном городе Магнитогорске. Это город-легенда, город, обладающий мощным духовным полем и - в противоположность ему - очень жестким бытом: металлургия, работа, на которой люди горят. Город поэзии, космической энергии духа и материи...
1 Фатыхов, С. Г. Мировая история женщины: опыт сравнительной фактографии / С. Г. Фатыхов. -Екатеринбург: Банк культур. информации, 2008. - 943 с.
104
- Возможно, это сочетание несочетаемого и сделало Магнитогорск тем городом, который как в люльке лелеет таланты и характеры. Почему это произошло? Во-первых, потому, что его строили люди, несправедливо пострадавшие за то, что они родились с хозяйственной жилкой, с цельным взглядом на жизнь, и даже в условиях царской России и первых лет советской власти сумевшие адаптироваться к сущностным смыслам своего бытия... Именно по этой причине они и были использованы властью и сосланы на эту великую стройку.
А во-вторых, великая стройка, великая идея, которую культивировали большевики, как-то, видимо, совпали с извечной мечтой российского человека превратить свою страну в великую державу. И понимание того, что надо уходить от лапотной России буквально пронизывало сознание и умы грамотных и неграмотных, романтизировало быт Магнитки, породило столько восторженных воспоминаний, стихов и т. д. и т. п. Но, с другой стороны, это же воинствующее желание породило и казарменнокомендантскую коммуналку, которая впо-
следствии воспринималась эталоном советской жизни.
Была ли она таковой, не могу определенно сказать. Я родился и жил в бараке, который назывался «почтовым», и туда селили передовиков производства. Родители мои были репрессированы, этот же статус теперь у меня. Кроме барака помню комендатуру, помню кипятильник, помню заводские гудки, но все это, конечно же, в детстве не воспринималось трагически, не подавляло наивно-восторженных впечатлений от великой стройки, которые, возможно, и у Вас были в детстве, и, возможно, остались. Ваши стихи именно эту глубину и проецируют. Одна наша гора чего стоит! Одни дымы, которых мы наглотались в детстве! Вся это индустриально-экологическое
пиршество удивительно въелось в наше сознание, выплавилось, вгрызлось в романтику жесткого коммунального быта.
Детство практически всегда воспринимается глотком неизбывного счастья, и даже голодное детство, сейчас я об этом так и думаю. У нас напротив барака стояли каланча и суетилась невзрачными лицами пожарная, кажется, контора. У входа простирался деревянный настил, на котором не было грязи, может быть, его скребли, не помню. Но мы там всегда играли, а пожарники выезжали на лошадях и с бочками, машин тогда еще не было. Когда они кормили лошадей жмыхом, то иногда тайком от начальства вываливали жмых на настил и для нас. Жмых - это отжимки подсолнечника. Мы набирали его и жадно, жадно ели, грызли беззубыми ртами, а оставшееся приносили в свои жалкие комнатушки (про запас)...
- То, что Вы говорите о Магнитогорске, очень точно совпадает с моим ощущением, хотя я родилась в 60-е годы, но ведь дух города остался, он есть и сейчас. Об этом Ваши стихи «Был в нашем бараке непуганый мрак ... // У нас за бараком стояла гора. // Магнитная вся - от
ребра до ребра...» Это и есть та самая ткань жизни, и всегда интересен момент, когда вспыхивает осознание какой-то безусловной необходимости обращения к слову. Думаю, Ваше обращение к литературе, к поэзии, совершенно не было случайным.
- Видимо, да, атмосфера порождала некий идеализм, но что могло стать толчком? Помню смерть Сталина, гудки - и паровозные и заводские. Я стоял у барака голодный, ждал до вечера маму, но ее все не было и не было, да и людей-то не было -все вымерло. А когда мама пришла, заплаканная вся, с большими печальными глазами, я спросил у нее: «Почему, мама, ты плачешь?» - «Сталин умер, наш вождь великий», - «А почему он умер?» - «Отстань, сыночка, мне не до тебя»... - ответила мама. Но я пристал: «Почему, почему?» -«Потому что он думал. Обо всех нас, о вас, о детях, о трудящихся». - «А разве от этого умирают?»
Вопрос этот повис. Вечером я лег на свой сундучок и до утра не мог уснуть. Я пытался остановить себя просьбами к себе самому: «Не думай, не думай!». Но все думал и думал (я потом написал об этом новеллу «Неизлечимый больной»). Мать к утру встрепенулась, испугалась: «А что это с тобой», а потом сбегала за доктором Кузнецовым, бывшем дворянином, правда, доктором он был ветеринарных наук, но все обращались к нему. Доктор Кузнецов пришел, температуру мою померил - у меня все нормально. «Так что это с тобой, мальчик?» Я говорю: «Я задумал...» - «Ну,
- посмотрел он на меня, - Вы неизлечимый больной, эта болезнь неизлечима... »
Видимо, ситуация эта, наложенная на романтику барачного быта, действительно как-то подтолкнула к осмыслению жизни уже другими смыслами, другим языком. Тогда же звучала в нашем сознании и поэзия этой великой стройки. Было радио, были бытовые агитки, жестокость комен-
105
дантов, в непогоду выгонявших беременных женщин на разные работы, и прочее было. Но, начиная с первых ученических лет, мы уже знали стихи о Магнитке. Власть тогдашняя умела это делать, а иначе подвигнуть на такой подвиг полуграмотный народ было невозможно. Мы знали произведения Ручьёва, Люгарина, Авдеенко, и даже фельетониста Нариньяни, который приезжал в Магнитку - да кто только не приезжал! Потрясающая была картина - как можно в степи построить великий город!
Но о таком степном конгломерате, видимо, давно мечтал человек евразийских просторов. Не только в двадцатом веке, а еще, может быть, пять тысяч лет тому назад... Ведь гора-то необычная. На Магнитогорском пенеплене (понижении) эта пятиглавая вершина единственная, она была доминирующей, и руды были тяжелые -уникальные камни, они бросались в глаза.
В прошлом году я побывал на Магнит-горе, но не на самой вершине Атача -там в детстве я почти еженедельно лазил, и вспоминаю рассказы родственников - обходчиков железнодорожных о том, что когда-то на вершине были каменные блоки, плиты. Я, конечно, их не видел, я просто камушки собирал «золотые»: пирит, халькопирит, и это подвигло меня к геологии.
А в прошлом году я был на Берёзовой, на соседней вершине, буквально в пятистах метрах от Атача. Я увидел там остатки -возможно, храмовые, называются они «Зиа-рат аулиё» (аулиё - ‘святой’, зиарат - ’зик-курат шумерский’), но в нашем обыденном исламском разговорном поле это называется могила, а так - зиккурат. Рядом я еще глазом полевика увидел небольшой жертвенник. Конечно, там нужно делать раскопки...
Я ведь дал в своей книге расшифровку названия Атач. Романтики-журналисты 30-х годов говорили, что якобы приехали первостроители, спросили у башкирского всадника, что это такое, он не понял, ответил: «Ат ач» - лошадь голодная, степь го-
лодная; так и назвали гору. Другие говорят, что это «петух» с тюркского. На самом деле это Аташ.
С древнеперсидского, авестийского языка аташ - это ‘огонь’. Главная вершина Магнитной горы представлялась человеку ранней бронзы мифической горой Меру-Сумеру, т. е. Мировой горой, они уже тогда присматривались к этим рудам. Для той части протоарийских, индоиранских, индоевропейских племен, которая кочевала по Южному Уралу, а после максимума Стоун-бриджа, т. е. после резкой аридизации климата - начала откочевывать в Западную Европу и на полуостров Индостан, это был сакральный ландшафтный комплекс!
Наша с вами гора, где мы воспитали свой романтический характер, не одного, возможно, будоражила поэта, там, после принятия выжитой эфедры, возжигая огонь на Аташе, где, может быть, был и алтарь бога Агни, или на соседней Березовой горе (вспомните, авестийскую Хара Березайте!), пять тысяч лет назад пели авестийско-регведийские гимны гениальные поэты-риши. Пока никто не привязывает Авесту к конкретной географии, а почему бы не предположить, что ее древнейшие, дозороастрий-ские гимны слагались на Южном Урале?
В Авесте скалькированы чуть ли не буквально топонимы, гидронимы, оронимы нашего края. Пересеките степи на запад от Магнитной горы - и по двухсоткилометровому абрису вы встретите уйму авестийских названий. Сатка - небесное созвездие, благоволящее ариям, Аша - авестийская богиня Благой Истины, Иремель (Ирий) -мифическая гора в заоблачном море, где обитают ушедшие, хребет Аджигардак (Ажи-Дахак - авестийский Змей Горыныч), озеро Кундравы (Кундрав, Гандарва - кривой змей, казначей Ажи-Дахака). На юге от Магнитной горы открыто протоарийское городище Синташта, а в авестийском и североиндийском пантеоне есть Сантоши-ма, богиня Мать Умиротворения.
106
Степь магнитогорская, Уральские горы, а они - это единственная меридианная преграда на всем евразийском пространстве, по которому кочевали предки всех европейцев, генетически воспроизводят порывы смыслотворения, я это чувствую. Ландшафтная генетика Урала, а Магнитки -в особенности, вот она тайна, которой обязаны мы.
- Да, Магнитка удивительным образом сочетает поэтический магнит духа и мелкую пыль быта, в которой многие задыхаются, и это не только метафора -она и страшная реальность. Вы пишете: «Отец лежит под камнем серым. // Повинны силикоз и сера, // А в нём жила такая вера //В бессмертие своё!» С одной стороны, быт поглощает силы, с другой - постоянно провоцирует на поэтические, научные открытия. Наверное, эта двойственность характерна для энциклопедистов, ищущих объяснения глубокой взаимосвязи вещей бытовых и внебытовых.
- Философски подходя к быту, мы видим, что изначального человека провоцировал на объективацию сам окружающий мир, сама божеская природа. Именно благодаря тому, что человек начал смыслотво-рение, он естественно начал рефлексировать - до тех пор, пока практически не уничтожил этот божеский мир вокруг себя.
И теперь мы видим, что в отличие от нас, первобытный человек с помощью мифологии ощущал мир гораздо глубже, он все наделял смыслом, он матрицировал мир именами-метками.
Для нас природой стала культура, а культура наиболее мощно проявляется в жизненных технологиях, созданных самим человеком. Ведь это не обязательно шедевр какой-то, картина, стих - а все, что нас окружает, тот же бетон, который мы изобрели, та же панель, которую мы выстрогали, кресло, телевизор... Но этот чрезмерный
107
предметный быт отчуждает и осуждает, сегодня он нас подавляет и душит.
Мы пытаемся говорить с этим новым миром-бытом сердечно или пытаемся от него отвязаться, даже умоляем его оставить нас наедине с природой, с божеским бытом -ничего не получается и уже не получится. Нам никогда не отречься от того, что мы создали сами, начиная с пещерной дикости, начиная с тех ниш в глубине пещер, где женщины-матери пеленали своих детей, - кончая современными дворцами и Интернетом... А тем более добровольно не отречься от сегодняшнего быта нынешним олигархам. Все ведь у них воплощено в быте...
- Но обыденная жизнь и провоцирует на выход из обыденности, и где они - точки выхода в открытое пространство духа? Очень многим людям не удается найти их эти точки выхода, и их сущностные, природные способности остаются нераскрытыми...
Их очень много, этих точек, и в то же время их трудно обнаружить. Это как Фридмоновы трубы: переход от макромира к микромиру и обратно. Их надо уметь видеть. Но часто такой поиск кончается трагически для ищущего, и вы в своей монографии «Принципы безопасности творческого развития2» говорите об этом и предупреждаете... Ведь если человек попадает не в тот коммуникативный канал, он погибает...
В моей судьбе, думаю, роль сыграла, во-первых, генетика: у меня мама писала стихи. Во-вторых, это среда, в том числе и географическая, та же Магнитка. И ответственность за окружающих, за близких. Ведь надо не просто ходить в потертых пиджаках с замусоленной тетрадкой, бить
2 Ягодинцева, Н. А. Принципы безопасности творческого развития / Н. А. Ягодинцева; Челяб. гос. акад. культуры и искусств. - Челябинск, 2008. - 120 с.
себя в грудь и говорить, что я гений, поэт, и меня никто не понимает... Надо и просто жить, потому что ведь Богом-то единожды дается нам жизнь, мы выбраны из миллионов и миллионов случаев, и как можно так просто этой жизнью разбрасываться?
- В словаре поэтических образов3, составленном челябинским исследователем В. Б. Феркелем, приводится анализ образной системы русской поэзии XX в. Образы предметного мира, созданного человеком, занимают в этой диаграмме 72 %, образы различных форм диалога с природой - 17 %, а формы и способы самоуничтожения (оружие и пр.) - 11 %. Запас прочности современной культуры, судя по этому анализу, не более 6 %. Что сегодня в этой ситуации, в этой системе вещей литература, наука, искусство?
- Это один из немногих коммуникативных каналов, который позволяет вырваться из быта, из пучин его, и хоть немножко возвращаться - а куда? Я и сам не знаю, но куда-то возвращаться, куда мы стремимся - может быть, туда, где и творится субстанция разума, о которой думал Тейяр де Шарден. Он говорил, что если разум разлит - а он разлит в таких существах, как мы, люди, - то значит, кто-то там его разливает (я утрирую его слова)...
Плутарх, кстати, почти то же самое сказал. И, видимо, литература, искусство, особенно музыка, помогают... Беда в том, что сегодня и этот канал разрушается, более того, он не то чтобы маргинализируется, но как-то брезгливо отодвигается современной культурой в сторону. Яркий пример: в ЕГЭ уже литературы не будет, не будет и других гуманитарных составляю-
3 Феркель, В. Б. Поэтические образы. Об Абажура до Яшмы: словарь / В. Б. Феркель. - Челябинск, 2002.
108
щих - они тем более не имеются в виду (живопись, музыка...).
Мне кажется, технический прогресс, Интернет чрезмерно и уродливо виртуали-зируют наше сознание. Но ведь закон выворачивания вывернутого должен нас обеспокоить! Мы достигли высот науки, техники, и природа будет нам за это мстить, и она мстит, по крайней мере, уже ухватилась за это - в киберпространстве она будет растить юношей, которые, как бельгийский юноша, без повода, накачанные образами Бэтмана и прочими, пойдут и начнут убивать детишек в детском садике.
Ребята-то наши, подростки, молодежь, они даже не понимают, что впереди стадии жизни - зрелость, старость, а потом смерть. Они не готовятся к смерти - а мы должны готовиться к смерти. Они думают, что уже бессмертны, эту иллюзию им дает Интернет, виртуализирующий реальность, создающий какую-то супер-реальность. Не сверхреальность - сверхреальность создал благодаря культуре сам человек. Но сегодня на его место встал Интернет, он создает супер-реальность. Это и есть действие закона выворачивания вывернутого, мы снова биологизируемся... Мы позабудем все, мы превратимся в каких-то биокиберов, которые забудут и этот быт, и прочее - я не знаю, что произойдет, но это будет месть природы за то, что мы чрезмерно преступаем божеские законы, и это страшно...
- То есть проблема заключается не в том, что человек, обретая новые возможности, не изменяется внутренне, а в том, что новые технологии разрушают человека?
- Да, ведь это действие второго закона термодинамики, только в гуманитарнотехническом воплощении. Мы всего лишь четыре поколения с небольшим, ну, пять поколений (если взять за поколение 25 лет), живем в условиях, например, электричества...
100-125 последних лет электричество стало субстанцией, которая везде нас окружает, а какое влияние это оказывает на наш организм, на генетическую нашу составляющую? Ведь на уровне спины, позвоночника, у нас розетка, поля электрические и что там происходит? Радио - телевидение - Внтернет - это непростая цепочка, и, возможно, не будет уже потомок древнеарийского риши слагать стихи и легенды в честь огня - божества Аташ - на склоне Магнитной горы. И может также случиться, нельзя этого исключать, погаснет потребность удивляться, любить и восхищаться...
- Думаю, с точки зрения угроз человеческому существованию ситуация на протяжении всей истории стабильно безнадежна. Риски уничтожения и самоуничтожения присутствуют всегда - они только меняют свой характер, а в связи с этим, наверное, изменяется и сверхзадача художника, ученого? Ведь поэтический код сохранился, он прошел через тысячелетия. Поэт в принципе ощущает себя частью мира как целого, Универсума, и, может быть, в этом и состоит его всемирная функция: осознание себя как частицы организованного максимально разумного целого. Изменилась ли сверхзадача художника? Каков, на Ваш взгляд, смысл в этой деятельности сегодня?
- Если честно, уже почти никакого смысла и нет. Но если попытаться хотя бы что-то сделать - сверхзадачей художника, поэта, писателя мне кажется сегодня -крик! Надо кричать, мы же ведь уходим в свои пещеры, мы же рефлексируем сами для себя и пишем сами для себя. Посмотрите «Литературку»: какие прекрасные стихи! Но ничего не меняется, никто их никогда не услышит, умрут эти поэты, умрут эти писатели, умрет эта газета, истлеет - ничего она никому не дает, она только нас тревожит, память нашу и всех, кто когда-то
был в этом поле. Но мы ворчим умиротворенно: ах, он еще жив, он еще печатается и даже издается, а за чей, интересно, счет? И - даже безразлично печалимся, читая некрологи и соболезнования...
Мы умираем, мы все в потертых пиджаках нашей литературы. На Западе это давно случилось, у нас - только что. Надо кричать, а не писать, надо снова восстанавливать площадку Политехнического, надо снова вирус поэтический, культурный, генетический внедрять в людскую среду, чтобы бегали не на поп-звезд, а на поэтов и на прозаиков.
Вот сейчас, может быть, этот этап формируется. Наступает экономический кризис - может быть, что-то случится, придет осознание, но я в этом не уверен, потому что Запад нам показал, что там, по крайней мере, это равнодушие сформировалось еще в конце XIX в., и начала погибать литература, и был кризис культуры, и были всплески любимого кем-то декаданса, да еще какие...
То есть сегодня надо кричать или надеть боксерские перчатки - разить, ведь это ситуация прямой открытой борьбы за выживание человека как существа духовного. Для этого у нас еще почва осталась - потому что православие, по крайней мере, хранит это, не отчуждает душу. В какой-то мере восточные религии - тоже, но протестантизм -он уже покусился давно на дух наш...
- Видимо, осмысление литературной работы как служения произошло в Ассоциации писателей Урала вполне закономерно. И ответственность писатель несет не только перед читателем, но и перед языком, который в течение тысячелетий корнями врастал в наше сознание...
- Для меня, выросшего в русской среде, одного родного языка быть не может. У меня татарский - родной на бытовом уровне, но и русский тоже родной. Как и
109
все, может быть, взращенные другой языковой культурой, я испытываю какое-то чувство ущербности, оказавшись и в стихии родного языка татарского, и в стихии родного языка русского.
Но мы же не знаем, когда татарский язык стал татарским для волжских булгар -может быть, до этого мы говорили на другом языке? Меня тянет к санскриту, я узнаю знакомые корни, занимаясь этимологией. Я узнаю татарские фонетические коленца в немецком языке, - я понимаю, что когда эти племена ариев возвращались в Европу, они обязательно прошли волжские просторы, переняли фонетические коленца... Во мне это вызывает глубокий восторг узнавания! Я не считаю, что защита родной культуры, родного языка заключается в лубочном карнавале: надеть тюбетейку, взять гармошку и... «Бас, кызым, апи-пя»... Нет, все это глубже...
- Но для «двуязычного» поэта бесценно владение языковым контекстом, возможность услышать перекличку корней
- ведь это колоссальное смысловое богатство! Те страницы в «Мировой истории женщины» где современное слово вдруг начинает «проваливаться» в вековую, тысячелетнюю глубину, завораживают...
- Я понимаю тюркские языки, например, переводил Алишера Навои. Тюркские языки так же бездонны и метафоричны, как языки славянские. Я только что закончил читать «Поэтические воззрения славян на природу» Афанасьева4, и для меня каждый день был праздником: я утопал в этимологии, которую он дает, пусть иногда и ошибочно; я невольно проецировал это на свой родной язык, на санскрит, искал и безумно блаженствовал...
4 Афанасьев, А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. I А. Н. Афанасьев. - М., 1865-1869.
Глубина тюркских и славянских языков заключается в том, что они сохранили свою первобытность. Еще Алишер Навои в трактате об узбекском языке писал о тюркском, о его глубине, и приводил в пример новоперсидский, таджикский, которые уже утеряли все это - там, как в английском, больше развита терминология, унификация смыслов, развиты сокращения и упрощения.
Кажется, Гомулка (или Гумилла?) -чешский исследователь - приводил пример: опросив только одного туземца, который жил в ареале 12 племен, он составил словарь из несколько тысяч наименований растений, сразу же! Человек-то начинался с того, что он, как я уже сказал, творил метки, поименовывал мир. Это поименование было бесконечным, и во многих языках все еще сохранилось. А в современном мире началась стремительная унификация, рафинирование смыслов...
Это опасный процесс. И великороссы начали его раньше, чем малороссы и белорусы. А как, например, прекрасно и глубоко звучит сербский, потому что он сохранился почти в первозданной оболочке славянских языков, в оболочке очень и очень близкой к санскриту.
- С 80-90-х унификация смыслов явно и ощутимо происходит в русском языке... К тому же множество технологий в этот период пришло к нам, сразу оборудованное иностранной терминологией. И даже литературный язык, опосредованно связанный с новыми технологиями и терминами, в полной мере испытал на себе это разрушающее влияние. Но давайте вернемся к Вашему литературному творчеству, к прозаическим произведениям.
Я написал несколько рассказов, новелл, но ведь проза - это колоссальный труд, а у меня не было на это времени. Произошло переслоение интересов, пришла наука - этнография, археология. Но напе-
чатаны «Дедушка и Алим», «Красный Меджнун»... Несколько лет я собирал колоссальный материал для романа о XIII в., но так и не сел за него.
Я знал даже такие факты: в 1237 г. селедка в Европе подешевела настолько, что купцы не знали, что с ней делать, выбрасывали кучами, и она загнивала, а почему? Да потому, что с британских островов они боялись спускаться, там к Европе Батый шел, он у Киева уже был, он Венгрии угрожал, и т. д., и т. д.
Я все это знал и хотел написать роман, потому что XIII в. был поворотным для всей истории цивилизации... А сейчас я опять переписываю «Мировую историю женщины»... Материал бездонный, но он в большей степени лег на страницы техническим массивом. Постоянно будоражат идеи: как с ним обращаться, чего там еще не хватает? Да, систематизирован, да, осмыслен, да, колоссальный поиск, труд до слез, до беспамятства, до кровавого пота, но ведь надо сделать так, чтобы это было на долгие-долгие годы каким-то памятником для будущих рефлексий - научных, исторических, по истории человечества.
Не должно же быть простое перечисление, как у Момзена о Римской империи -колоссальная работа, но в ней не видно мира римского, и у меня еще не видно мира -может, только в первой части матриархата.
Для тех, кто хочет посмотреть, как протекает научный процесс, можно сравнить три вышедшие книги. Я продолжаю думать даже над иллюстрациями. Для чего я дал этих танцующих львят из ущелья Сар-мыш? Чтобы просто показать сакральность данного ландшафта. Я привязал это к тотемизму, ведь тотемизм - проекция матриар-хальности. Мать обезличена, мы все похожи друг на друга, и отсюда набор тотемов -представителей животного, растительного мира... А теперь я понял, что петроглиф отражает митраистскую седьмую степень посвящения, когда на семилетних ребят наде-
вают львиные маски... Новые знание дают новое понимание своего проекта.
Вернемся к нашим. нет, не к баранам, конечно, а к баракам, с которых начался разговор. Ведь их название также на пять тысяч лет проецируется! «Барак» имеет санскритские корни. У нас ведь есть разные культуры - катакомбная, ямная, срубная. На этапе срубной культуры возникли первые коммунальные жилища, прототипы которых мы видим на Аркаиме. По сути, Аркаим -это радиально размещенные бараки, окруженные рвом и оборонительной стеной.
На Аркаиме, который чуть южнее нашей с Вами Магнитки, доменные печки были почти в каждом бараке. 4 тысячи лет спустя Магнитка построила подобные же бараки, но доменные печи, только уже огромных размеров и несравнимых по мощности, вынесла за их пределы - вот и все! И там, в Аркаиме, и здесь, в Магнитке, бараки означали практически все достижения коммунального быта.
Технология строительства барака проста, как ясный день: на метр-полтора снимается грунт, по периметру строятся узкие клети под шлаковую засыпку, ставятся бревна-стояки, балки-распорки. Изначально барак - это засыпное помещение, при засыпке клетей шлак, песок или гравий шуршит: шу-у-у. Потом этот звук фонетически изменяется на пу, значит пуршит -это ономатопоэтическое, т. е. по природе своей звукоподражательное слово. Аркаим -это пур, засыпной укрепленный город, засыпная крепость. В Индии немало городов-пуров (например, Брахмапур). В древней Согдиане была Варахша (вар от корня пур, т. е. - Пурах-ша) - шахский город с засыпными стенами.
Этимологией слова пур занимались переводчик Ригведы Татьяна Елизаренкова и открыватель Аркаима Геннадий Зданович. Я беседовал с Геннадием Борисовичем, предложил свои этимологические трансформации корня пур. От него и слова пурга,
пуран-буран, от него и древнеперсидский па-радаг - огороженный сад, и греческий пара-дасис - райский сад. От него порт, и портфель, древнеславянская Варна, авестийский Вар, Варок-варак, который построил Йима, чтобы спастись от потопа. А Варок, Варак со временем превратились в барак.
Вот откуда наш магнитогорский барак. Его защитительный смысл, образ были намолены с эпохи бронзы, в условиях дикости они вдохновляли на гимны протоа-рийских поэтов-риши. И эта намоленность, эта поэтическая генетика впитана бараками Магнитки, не только матери, но и они рожали писателей и поэтов современной Магнитки, всех славных советских городов эпохи индустриализации.
Такая метафизика получается, почему-то я верю в нее. Структура нашего мышления одинакова, мы же люди. Какие бы ни менялись культуры на данной земле, сохраняются особенности бытия, технологии быта, культурные артефакты, генетика образов и пространства. Нужно только присмотреться - в настоящем есть и прошлое, и будущее.
- И ведь именно такой взгляд на мир делает человека более устойчивым, более жизнеспособным! Эта вертикаль памяти играет роль фундамента...
- Это делает человека счастливым. У меня маленький домашний музей, я окружил себя артефактами: есть пальма окаменевшая из Кызылкумов, каменные топоры, скульптурка Анахиты, кружечка той эпохи - я продлеваю этим свою жизнь, и у меня много в стихах об этом говорится.
- «Во мне ещё живут инстинкты диких джунглей, // Волнение морей, паренье странных птиц. // И тлеют по ночам сырых стоянок угли, // И пробегают тени неповторимых лиц...»
- Начиная с австралопитека, я знаю каждый шаг человека, как он приручал речную гальку, что он делал, как он охотился... Я знаю, когда человек сделал йеменский переход, какие генетические дрейфы были, как ветвились две главные генетические линии... Я переношусь туда, разговариваю с теми племенами, сидя у себя в кабинете. Да, я оттуда, моя материальная субстанция оттуда, и я-то сам живу столько, насколько знаю историю - а это сотни тысяч лет в прошлое...
- Салим Галимович, позвольте завершить нашу беседу строками из Вашего стихотворения:
Я плакал у старинной сардобы.
Здесь нет воды. Зловоние и сырость. Истории доверчивой на милость Все титулы и почести сданы.
А жизнь была. Пусть лет пятьсот назад. Об купол бился ропот земледельца,
И кто-нибудь в восточные глаза В часы любви не чаял наглядеться.
О, время, ты жестоко! Мы порой Тебя неумно, суетливо тратим. Остановилось посреди тетради Моё неискушённое перо...
Уходит всё. А слёзы ни при чём -Святая сила в этой светлой грусти.
О, сколько счастья нам ещё отпустит То время, что когда-то утечет!
Интервью подготовила Нина Ягодинцева, Челябинск, 2009 г.
112
