Генеалогия четырех первых поколений советских/российских социологов Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Генеалогия четырех первых поколений советских/российских социологов

На основе большого числа биографических интервью рассматривается генеалогия первых поколений советских/российских социологов. Проведенный анализ трактуется как культурологический поиск, направленный на понимание особенностей макросреды, в которой формировалась значительная часть представителей современного российского социологического сообщества.

Настоящая статья базируется на серии биографических интервью с советскими/российскими социологами, проведенных мною в 2004-2012 годах. Большая часть собранного материала опубликована на страницах "Телескопа" в разделе "Современная история российской социологии", но многое впервые увидело свет в "Социологическом журнале" и журнале "Социальная реальность". В начале года все проведенные мною интервью и ряд биографических эссе были включены в трехтомник "Современная российская социология: Историко-биографические поиски" [1]; они составили содержание II и III томов. Названная книга расположена в Интернете, поэтому при цитировании фрагментов интервью я преимущественно ссылаюсь на это издание.

Подсказано собеседниками

Исходно изучение генеалогии социологов не формулировалось в качестве самостоятельной задачи моего историко-на-уковедческого проекта; она сама заявила о себе несколько позже, когда обнаружилось, что нередко воспоминания моих собеседников об их родительских семьях — достаточно пространны и детальны и, как следствие, могут стать объектом направленного исследования. И если сначала казалось, что информация о семьях опрошенных социологов может играть лишь вспомогательную роль, иллюстрируя особенности семейной социализации нескольких ученых, то затем раскрылась целесообразность поиска конструктивных путей изучения предбиографий социологов, и тогда воспоминания респондентов об их родных приобрели новое значение.

Мне не известны исследования в области генеалогии профессиональных групп, даже попытки очерчивания методологии таких поисков и их предметного насыщения. Поэтому, не претендуя на полноту рассмотрения возникающего в подобных генеалогических изысканиях комплекса проблем, назову два представляющихся мне особо важными направления в историко-социологическом изучении генеалогии нашего профессионального сообщества и — более широко — в социокультурных поколенческих исследованиях.

Во-первых, полученная при интервьюировании информация характеризует социокультурное и этическое пространство, из которого вышли социологи четырех первых поколений. Допускаю, что в будущем анализ факторов и характера изменчивости этого пространства позволит полнее понять ряд особенностей профессионального и непрофессионального поведения разных когорт социологов. Во-вторых, собранные данные могут дать представление об энергетике рода, семьи, особом социально-психологическом настрое, который передается от поколения к поколению отчасти генетически, отчасти — через воспитание. Помимо здоровья, что важно для любой деятельности человека, это: оптимизм, устойчивость к социальным и бытовым "возмущениям", установка на достижение, креативность. Революция, Гражданская война, массовые репрессии, Отечественная война, многодесятилетняя "прополка" интелли-

Ключевые слова: биографические интервью, поколения советских/российских социологов, генеалогия, история современной российской социологии

Борис Докторов

независимый исследователь

генции, коллективизация, индустриализация и сопровождавшая их массовая миграция, другие обстоятельства разрушили российскую семьи и всю систему межпоколенной внутрисемейной коммуникации. Соответственно, тема сохранения и передачи социокультурного опыта внутри многопоколенной семьи практически отсутствует в нашей социологической и социально-психологической литературе, а в педагогических исследованиях она трактуется крайне узко. Вместе с тем, западные биографические исследования показывают, что осознание себя представителем большой межпоколенной семьи, особенно, если ее представители достигали социально значимых позиций, особым образом формирует личность.

Я неоднократно писал, что в своем исследовании выделяю два системообразующих направления: история в биографиях и биографии в истории. История в биографиях — это то, каким в воспоминаниях социологов представляется прошлое российской социологии. Другими словами: что можно узнать о становлении и развитии социологии из рассказов очевидцев. Изучение биографий в истории ориентирует на рассмотрение того, каким образом история страны отражена, представлена в биографиях социологов, какие социально-политические и иные реалии определяли их жизнь, что формировало их гражданские установки и профессиональные воззрения [1, том I, Гл. 1].

Разработку исследовательского направления "биографии в истории" естественно начинать с рассмотрения характеристик родительских семей социологов, это автоматически погружает жизненные траектории социологов в разной глубины прошлое страны. Трудно сказать, каким образом эта тема может вписаться в историю социологии как социального института, но в рамках гуманистической методологии обращение к генеалогии социологов представляется теоретически обоснованным и отвечает задаче изучения предбиографий. Развиваемый историко-науковедческий подход можно трактовать как создание своего рода коллективных мемуаров, и тогда естественным оказывается обращение к прошлому семей, из которых вышли российские социологи. Релевантна эта исследовательская установка и концепции "толстого настоящего". Следование ей однозначно препятствует тому, чтобы анализ жизни человека начинал отсчитываться с момента его рождения. И, наоборот, отказ от попытки изучения генеалогических рядов "по умолчанию" выводит личность из того культурно-временного пространства, в котором протекала ее социализация [1, том III, С. 185-186].

Приводимые ниже данные о родительских семьях социологов упорядочены по поколениям, правила построения которых рассматривались мною во многих опубликованных работах. В итоге была разработана лестница поколений советских/российских социологов с постоянной, 12-ти летней, шириной "ступеней" [1, том I, Гл. 4].

Все поколения за исключением "странного" второго имеют свою особую временную нишу, см. Таблицу 1. Эта странность

Таблица 1. Данные об опрошенных социологах

ФИО Даты жизни или год рождения Ученая степень Место жительства

Поколение 1 (1923-1934 гг.)

Грушин Борис Андреевич 1929-2007 д.ф.н. Москва

Ельмеев Василий Яковлевич 1928-2010 Д.ф.н., д.э.н. С.-Петербург

Заславская Татьяна Ивановна 1927 д.э.н. Москва

Здравомыслов Андрей Григорьевич 1928-2009 д.ф.н. Москва

Левада Юрий Александрович 1930-2006 д.ф.н. Москва

Шляпентох Владимир Эммануилович 1926 д.э.н. East Lansing, штат Мичиган, США

Ядов Владимир Александрович 1928 д.ф.н. Москва

Поколение 2 (вторая половина 1920-х -1934 г.)

Алексеев Андрей Николаевич 1934 к.ф.н. С.-Петербург

Баранов Альберт Васильевич 1930 к.ф.н. С.-Петербург

Гилинский Яков Ильич 1934 д.ю.н. С.-Петербург

Максимов Борис Иванович 1934 к.ф.н. С.-Петербург

Русалинова Алла Александровна 1931 б/с С.-Петербург

Тощенко Жан Терентьевич 1935 д.ф.н. Москва

Тукумцев Будимир Гвидонович 1927 к.ф.н. С.-Петербург

Фирсов Борис Максимович 1929 д.ф.н. С.-Петербург

Поколение 3 (1935-1946 гг.)

Артемов Виктор Андреевич 1938 д.ф.н. Новосибирск

Башкирова Елена Ивановна 1946 к.ф.н. Москва

Беляев Эдуард Викторович 1936 к.ф.н. Нью-Йорк, США

Воронков Виктор Михайлович 1945 б/с С.-Петербург

Гофман Александр Бенционович 1945 д.с.н. Москва

Докторов Борис Зусманович 1941 д.ф.н. Foster City, Калифорния, США

Ионии Леонид Григорьевич 1945 д.ф.н. Москва

Кесельман Леонид Евсеевич 1944 б/с С.-Петербург

Константиновский Давид Львович 1937 д.с.н. Москва

Могилевский Роман Семенович 1938 к.ф.н. С.-Петербург

Панова Людмила Васильевна 1938 к.э.н. С.-Петербург

Петренко Елена Серафимовна 1940 к.ф.н. Москва

Протасенко Татьяна Захаровна 1946 б/с С.-Петербург

Саганенко Галина Иосифовна 1941 д.с.н. С.-Петербург

Смирнова Елена Эмильевна 1941 д.ф.н. С.-Петербург

Толстова Юлиана Николаевна 1942 д.с.н. Москва

Травин Виктор Иванович 1936 к.ф.н. С.-Петербург

Шереги Франц Эдмундович 1944 к.ф.н. Москва

Поколение 4 (1947-1958 гг.)

Беспалова Юлия Михайловна 1955 д.с.н. Тюмень

Давыдов Андрей Александрович 1954 д.ф.н. Москва

Здравомыслова Елена Андреевна 1953 к.с.н. С.-Петербург

Илле Михаил Евгеньевич 1952 б/с С.-Петербург

Ильин Владимир Иванович 1950 д.с.н. С.-Петербург

Козлова Лариса Алексеевна 1956 к.ф.н. Москва

Мягков Александр Юрьевич 1954 д.с.н. Иваново

Ослон Александр Анатольевич 1952 к.т.н. Москва

Семенова Виктория Владимировна 1950 д.с.н. Москва

Тарусин Михаил Аскольдович 1958 б/с Москва

Чирикова Алла Евгеньевна 1951 д.с.н. Москва

Ядов Николай Владимирович 1957 к.п.н. С.-Петербург

заключается в том, что его представители по возрасту в среднем лишь ненамного моложе ученых, образующих первую возрастную когорту, как личности "вторые" формировались в том же социальном пространстве, что и "первые". Однако в силу разных жизненных обстоятельств "вторые" пришли в социологию несколько позже "самых первых". Возникновение именно такого второго поколения — прямое следствие ненормальности развития социологии в стране. Аномалия заключается в том, что представители второго поколения, фактически будучи ровесниками "первых", одновременно были их первыми учениками.

Интервью проводились среди ученых, входящих в первые четыре генерации современного российского социологического сообщества, полученные данные и анализируются ниже. Материалы о семьях социологов отражают воспоминания семи ученых первого поколения, восьми — второго, 18 — третьего и 12 — четвертого. Базовая информация о них представлена в Таблице 1.

Семьи социологов первого поколения: 1923-1934 гг.

Годы рождения представителей первого поколения социологов расположены в очень узком временном интервале, и все же начну с цитирования воспоминаний о семьях двух старших: Т.И. Заславской и В.Э. Шляпентоха.

Биографический сюжет № 1.

Татьяна Ивановна Заславская

Мой дед с материнской стороны, Георгий Георгиевич де Метц (сын бельгийского подданного и русской дворянки) бъш профессором по кафедре физики в Киевском университете Св. Владимира. В1889 г. он женился на дочери высокопоставленного офицера Сарре Карловне Крафт, и они счастливо прожили вместе всю оставшуюся жизнь. В соответствии со ступенями академической карьеры дед в 1906 г. получил личное, а в 1913 г. — потомственное дворянство. Таким образом, сам он бът дворянином 12 лет, а члены его семьи — всего 4 года. Тем не менее, это негативно отразилось на их последующей жизни.

Мама — Татьяна Георгиевна, родилась в 1895 г. в Киеве. В1919 г.,учась на филологическом факультете Киевского университета, она вышла замуж за Ивана Васильевича Карпова, моего отца. Мама владела рядом европейских языков, знала греческий и латынь, успешно училась музыке. Но реализовать свой творческий и квалификационный потенциал в силу своего происхождения и семейных обстоятельств не смогла. Мама погибла 21 июля 1941 г. во время первой бомбежки Москвы.

Папа — Иван Васильевич Карпов, родился в 1893 г. в крестьянской семье, и свое образование он начал с церковно-приходской школы. В августе 1914 г. он быт призван в армию, сражался на фронтах Империалистической войны, был ранен и награжден "Георгием" 4й степени. В дальнейшем папа окончил философско-педагогический факультет Киевского университета, а в 1941 г. стал профессором Московского педагогического института иностранных языков [1, том II, С. 1819].

Много больше сведений о родительской семье Т.И. Заславской представлено в ее мемуарах [2]. Ее дедушка Де Метц несколько лет до революции был деканом физико-математического факультета Киевского университета, свыше десяти лет редактировал общероссийский журнал для педагогов "Физическое обозрение", среди его учеников было три будущих академика и много видных профессоров. После окончания Гражданской войны он был арестован, ему угрожал расстрел, но "тучи прошли", он остался жив и был полностью оправдан. Бабушка Заславской училась в Сорбонне в консерватории по

классу рояля, но из-за замужества не завершила образование. В доме дедушки был установлен порядок: в один день все говорили на русском языке, второй — на французском, а третий — на немецком.

Отец Заславской вышел из старообрядческой семьи среднего достатка, в которой было 12 детей. Семья жила в Московской губернии, окончив городское училище, он перебрался в Киев: работал конторщиком и готовился к сдаче экзаменов на аттестат зрелости экстерном. Но полностью сдать экзамены за курс гимназии он смог уже после возвращения с войны. После окончания университета он стал стал работать в учреждениях педагогического профиля. В начале 30-х перебрался в Москву, из-за разгрома педологии часто был без работы, но потом осел в Московском педагогическом институте иностранных языков.

Теперь приведу некоторые сведения о родительской семье Шляпентоха:

Биографический сюжет № 2.

Владимир Эммануилович Шляпентох Мой дедушка, несмотря на ограничения в дореволюционной России для образования евреев, сумел окончить Киевский университет. В нашей семье был культ литературы, в особенности русской, и, конечно, музыки. Моя мама, окончив Киевскую консерваторию, стала преподавателем фортепиано, а дядя — известным пианистом. И еще. В семье был культ иностранных языков. Начиная с девяти лет у меня были частные преподаватели французского и немецкого языков. И это при том, что материальный уровень жизни быш очень скромен. Наверно, мы принадлежали к "среднему" классу городского населения: покупка мне пирожного бы1ло неким событием. <...> К тому же мой дед по материнской линии до революции владел несколькими аптеками, а родители отца быши домовладельцами и богатыми людьми. Революция быт для них катастрофой, и это я знал" [1, том II, С. 128-129].

Эта информация может быть дополнена рассказами о родственниках из небольшой биографической книге Шляпентоха [3, С. 22-26]. Революция сломала жизнь семьи его матери. Собственность была конфискована, в их четырехкомнатной квартире им оставили лишь две, но деду позволили работать директором одной из его бывших аптек. Но самым тяжелым для деда было то, что две из трех его дочерей оставили семью, стали комсомолками, делали неплохую карьеру и прервали с родителями почти всякую связь. Родители отца Шляпентоха были богаче маминых, они владели в Киеве многими домами, но умерли в нищете. Преодолевая огромные трудности, отец получил медицинское образование, но сначала мог найти работу лишь в глухом украинском селе.

Я провел несколько электронных бесед с В.А. Ядовым, но ниже приводимый его рассказ о родителях цитируется по уже называвшейся книге о российской социологии шестидесятых годов:

Биографический сюжет № 3.

Владимир Александрович Ядов [Отец] — один из первых комсомольцев в Тамбовской области. Из тамбовских крестьян, потом окончил рабфак. <...> ... он приехал в Ленинград в 26-м или 27-м г, после рабфака закончил Институт Крупской (сейчас это Институт культуры). Что-то вроде института коммунистического воспитания. Но вооб-ще-то по профессии он быш преподаватель марксизма-ленинизма. Конечно, прошел войну. Мать моя — инженер-химик — была заведующей лабораторией на крупном пищевом заводе, который производил шпроты. Никакого интеллектуального влияния на меня она, пожалуй, не оказала. Ее не интересовали социальные науки и вообще "большие" науки, хотя кое-что она писала, быши ее публикации по технологии произ-

водства. О работе она практически не говорила, а отец — очень много, потому что был политически активным. Мы всегда что-то обсуждали, уже с дет-скихлет. Весь класс иногда (ну, не весь, а многие) собирался у моего отца (это быт мужская школа) и мы в достаточно критическом плане обсуждали ситуацию в стране, в коммунистическом движении [4, С. 42].

А вот небольшой фрагмент из моего интервью с Ядовым: "Начало войны застало нас на даче. <...> Отец с утра пошел на озеро, а я — около 12 дня. Иду по селу, а там люди слушают уличный репродуктор, выступает Молотов. Бегу на озеро, где отец устроился на песке, коричневый от загара. Он вскочил и на весь пляж закричал: товарищи, война! Немедля уехал в город в белых штанах и белых парусиновых тапочках, что аккуратно освежал зубным порошком. Он был старшим лейтенантом запаса, связистом. Вернулся капитаном. Жив остался потому, что почти всю войну служил начштаба особого батальона связи на финском фронте, где боев практически не было. Воевал уже в Пруссии и Харбине" [1, том II, С. 227].

Глубокую историю своей семьи изложил А.Г. Здравомыс-лов, привожу лишь небольшую часть его воспоминаний: Биографический сюжет № 4.

Андрей Григорьевич Здравомыслов.

Я родился и вырос в русской интеллигентской семье. Мой отец быш третьим человеком в роду, получившим высшее образование, причем и он, и его отец были выпускниками Петербургского университета; этот же университет окончили и я, и моя дочь. Сама моя фамилия говорит о происхождении из духовного сословия и о незаурядных способностях моего прадеда, который получил эту фамилию по окончании Новгородской духовной академии. Среди моих предков и родственников есть герои обороны Севастополя и 18541855, и 1941-1942 годов. Многие из моей родни сложили головы на полях русско-японской, Первой мировой и Великой Отечественной войн. Среди моих предков были князья и дворяне, крестьяне, в том числе крепостные, военные, вплоть до генерал-майора, священнослужители и разночинцы — почти вся Россия. Не бы1ло лишь крупных политических деятелей и потомственных представителей рабочего класса. <...> Мои родители познакомились, будучи студентами Петроградского университета по историко-филологическому отделению. Отец, Григорий Иванович Здравомыслов, по окончании университета преподавал русскую литературу. Мама — Евдокия Васильевна, урожденная Красильникова, была учительницей русского языка и литературы в школе. Мама происходила из крестьянской семьи деревни Подберезье Новгородского уезда. [1, том II, С. 52-53].

В присланной мне Б.А.Грушиным в июле 2005 г. краткой биографической справке есть несколько абзацев об отце. В моих публикациях о Грушине я частично использовал этот материал, ниже он приводится полностью:

Биографический сюжет № 5.

Борис Андреевич Грушин

Родился в 1929 г. 2 августа в семьерабочего-пека-ря. Отец, как и дед, быши булочниками,работали в одной из московских пекарен, отец очень быстро продвигался там, поскольку был активистом комсомольским и партийным, и в качестве директора пекарни быш избран в Московский совет депутатов. Несмотря на то, что у него бы1ло очень низкое образование, он окончил всего пять классов, его в 35-36 гг. Моссовет направил в Московский репертуарный комитет, который утверждал спектакли во всех московских театрах, кроме трех: Большого, Малого и МХАТ, которые быши академическими и подчинялись не московскому на-

чальству. Отец очень маялся там, понимая свое несоответствие занимаемому месту, хотя приучил меня ходить в театр еще с малолетства, поскольку он должен был ходить на все премьеры и даже генеральные репетиции и выносить какое-то свое мнение по этому поводу. Затем непонятно как это произошло, но в 39 г. он попадает в Министерство финансов СССР в качестве работника секретно-шифровального отдела при министре Звереве. И 22 июня 41 г, в первый же день начала войны он записывается добровольцем на фронт, хотя имел одну почку, т.е. был абсолютно неармейским человеком, и в 43 г. в качестве инвалида войны он возвращается домой.

Биографический сюжет № 6.

Юрий Александрович Левада Ю. А. Левада родился в Виннице, его бабушка с материнской стороны была полькой, принадлежащей к польско-литовскому графскому роду Сангелло. В доме говорили по-польски, была литература на польском языке. Позже это дало возможность Леваде читать по-польски газеты, политическую и социологическую литературу, слушать радио "Свобода", которое не глушили. Украинский язык он всегда помнил, интересовался Украиной и часто там бывал.

В биографическом интервью на вопрос: ".. из какой вы семьи, кем были ваши родители?" ответил: "Мать журналист, отец литератор" [4, С. 82]. Речь шла об Александре Степановиче Косяк-Леваде — известном украинском литераторе. Он участвовал в Великой отечественной войне, а потом работал в Министерстве кинематографии и в Министерстве культуры Украинской ССР. Вместе с тем, в мемуарах И.С. Кона, многие годы дружившего с Ю.А. Левадой, сказано, что его родным отцом был историк-медиевист, одно время — декан исторического факультета Педагогического института им. Покровского Моисей Александрович Коган. Он был, по мнению Кона, замечательно, сказочно эрудированным и знал множество языков [5].

Как личность и ученый, В.Я. Ельмеев формировался в тот же период, когда происходила социализация социологов двух старших генераций. Он учился на философском факультете ЛГУ одновременно со Здравомысловым и Ядовым, а также с представителями второго поколения социологов (см. ниже)

А.В. Барановым и А.А. Русалиновой.

Биографический сюжет № 7.

Василий Яковлевич Ельмеев Ельмеев родился и вырос в мордовском селе, в семье колхозников, окончил в селе семилетнюю школу, а в 1942 г. поступил в Саранское педагогическое училище. В числе учеников-отличников после его окончания получил право на поступление в вуз без экзаменов и в 1945 г. стал студентом философского факультета Ленинградского университета [6].

Семьи социологов второго поколения: вторая половина 1920-х — 1934 г.

До прихода в социологию А.А. Русалинова и А.В. Баранов плодотворно работали в области социальной психологии. Биографический сюжет № 8.

Алла Александровна Русалинова Я родилась в Ленинграде 24 июня 1931 г. Отец мой, Шнирман Александр Львович, был врачом-психиато-ром, окончил Петроградский медицинский институт, работал с 1923 г. в Институте по изучению мозга и психической деятельности непосредственно подруко-водством В.М. Бехтерева, а после закрытия института руководил кафедрой психологии в Ленинградском педагогическом институте им. Покровского, одновременно работая с 1933 по 1938 г. главврачом 2-й психиатрической больницы. В период финской войны служил военным врачом, 23 июня 1941 г. был снова призван в армию, а после ранения на фронте работал в

системе Наркомздрава РСФСР. После войны вернулся в Ленинград в ин-т им. Покровского, с 1947 заведовал кафедрой психологии, но в 1951 г. во время кампании борьбы с космополитизмом был снят с должности заведующего и получил строгий выговор за то, что в период работы в институте мозга по согласию с дирекцией института вошел в состав редколлегии американского психологического журнала. В дальнейшем работал доцентом кафедры психологии ин-та им. Покровского, который впоследствии был объединен с Государственным педагогическим институтом им. АИ. Герцена. <...> Совершенно особую роль в моем становлении играл отец. Он был воспитан в лучших традициях российской интеллигенции конца 19-го — начала 20 века: владел тремя языками и прекрасно знал русскую литературу.

Мама, Галина Николаевна имела педагогическое образование, до войны работала сначала лаборантом в Институте мозга (где и познакомилась с отцом), затем до Великой Отечественной Войны преподавала в школе русский язык и литературу [1, том II, С. 423424].

Воспоминания А.В.Баранова о родных крайне скупы, но, судя по всему, — исчерпывающие. Жизнь их оказалась короткой, и он мало о них знает.

Биографический сюжет № 9.

Альберт Васильевич Баранов

Я родился в 1930 г. в городе Дзержинск, Горьковской, тогда и нынче — Нижегородской области. Это в 30 километрах от Нижнего Новгорода на запад. <...> Дзержинск создавался как центр химической промышленности. <...> Город — это три больших завода, территориально разведенных, но предполагалось, что между ними будет рабочий поселок, довольно большой.

Я не могу сказать, сколько тысяч жителей было, когда я родился, но три многолюдных завода уже полностью работали. <...> Город официально возникает первого апреля тридцатого года. На седьмой день творения я рождаюсь, чуть ли не первым ребенком в роддоме этого города. Мои родители — бывшие крестьяне, которые пришли на новостройки первой пятилетки. Отец из Ульяновской, или (Симбирской), а мать — из Нижегородской губернии. Отец был рабочим на заводе, он 1909 г. рождения, мать работала буфетчицей, домохозяйкой дома приезжих. Приезжие — это специалисты — инженеры из Европы, возможно, из Германии, из США, но в основном, из Германии.

30-е годы: коллективизация и голод по всей стране. Были введены хлебные карточки, они, по-моему, до 33-го года точно были. В 34-м,может быть, их отменили. Самое раннее воспоминание моей жизни сохранилось в памяти со слов матери. В три года я принес хлеб в дом. <...> Я нашел не до конца отоваренные хлебные карточки и принес матери. Таким образом, в три года я принес первый хлеб в дом. Это надо обязательно знать и учитывать как важнейший фактор жизни страны — недоедание, полуголодное существование населения. Я был голоден с рождения и до 49-го года. О Отец погиб на войне на Орловско-Курской дуге в 1943, мать умерла в 1953 [1, том II, С. 329-330].

На истории отца сфокусировано воспоминание Б.М. Фир-сова:

Биографический сюжет № 10.

Борис Максимович Фирсов

Родился в 1929 г. в Ростовской области и спустя шесть лет вместе с родителями переехал в Ленинград. Рано лишился отца. Его арестовали в 1938 г. по подозрению в том, что, попав в плен к белым во время

гражданской войны на Северном Кавказе, он якобы выдал своих товарищей по краснодарскому коммунистическому подполью. Случай,редкостный для сталинских времен, — <~> отца вскоре выпустили из тюрьмы за недоказанностью состава преступления. <... > Отец вышел из тюрьмы со следами побоев и скоротечным туберкулезом, от которого и скончался, прожив на свободе немногим более 30 дней. <...> в хрущевскую пору, краевые партийные историки объявили отца героем-подпольщиком. Я так и не смог спросить отца, какое из двух испытаний, выпавших на его долю, было самым тяжелым: пытки белогвардейских следователей, загонявших иголки под ногти, или допросы товарищей по революционной борьбе [7, С. 5].

На сайте российско-американского проекта "Международная биографическая инициатива" размещены не публиковавшиеся ранее заметки по истории семьи А.Н.Алексеева и о его целенаправленных поисках. Основываясь на этих материалах, приведу схему его генеалогического древа, уходящего корнями в конец XVIII века.

Биографический сюжет № 11.

Андрей Николаевич Алексеев Мать Алексеева, Варвара Петровна Пузанова, родилась в конце XIX, отец, Николай Николаевич Алексеев, в начале XX. О своем происхождении она писала "сословие — дворянство", отец — из крестьян илиме-щан. Оба они были инженерами-технологами, мать была кандидатом технических наук и автором ряда книг. О семье отца известно мало, но в процессе сложных поисков Алексееву удалось найти многое о предках со стороны матери. Ее отец, т.е. дед Алексеева, происходил от соединения двух дворянских родов: Пузано-вых (ударение на последнем слоге — ПузанОв) и Аносовых. Дед был- кем-то вроде инспектора железных дорог и инженером милостью Божьей. Сохранились две фотографии автомобилей, сконструированных им и собранных собственноручно. До самого зрелого возраста Алексеев полагал, что репрессии миновали его родительскую семью, но оказалось, что незадолго до смерти, в 1933-1934 гг. дед был арестован. Он был серьезно болен, но его дочери как-то сумели выхлопотать, чтобы его отпустили "помирать" домой. Так что скончался он на руках у детей, а не в заключении. Прадедом матери, т.е. прапрадедом АНАлексеева, был- Павел Петрович Аносов (1799-1851), известный русский металлург, в частности раскрывший утерянный в средние века секрет изготовления булатной стали. Информацию о нем можно найти во всех советских энциклопедиях, а в 1954 г. о нем вышла книга в серии "Жизнь замечательных людей" [8].

Интересно для биографического анализа прошлое семьи Б.Г.Тукумцева, родившегося в Ленинграде в 1927 г.. Он — ровесник представителей первого социологического поколения, но начал заниматься социологией много позже их. В его имени, отчестве и фамилии отражается многое из истории его семьи: Биографический сюжет № 12.

Будимир Гвидонович Тукумцев.

Имя Будимир восходит к сказанию об Илье Муромце, когда он победил на Киевской дороге Соловья — разбойника, то решил показать его Киевскому князю Владимиру. Однако ни сам князь, ни его бояре не поверили, что стоящий перед ними карлик и есть гроза киевских дорог. И тогда Илья, подняв разбойника за шиворот, скомандовал "А ну-ка. Соловей Будимирович, свистни!". Отсюда следует, что имя отца разбойника Соловья — было Будимир. Вот оно-то и привлекло к себе внимание родителей Тукумцева.

Теперь, по поводу фамилии. У моего отца была не-

мецкая фамилия — Мейер. Его предки по мужской линии были прибалтийскими немцами, выходцами из латышского города Тукум на Рижском побережье. Дед был известным в России, отмеченным государственными наградами, менеджером ряда крупных компаний <...>. Что касается моей мамы, то ее происхождение также имеет не одни национальные корни. Отец ее, офицер Российской армии В.И Назаревский, закончивший службу в чине подполковника, заслуживший личное дворянство и множество боевых наград за русско-турецкую кампанию 1877-1878 гг., был украинцем. Жена его, дочь белорусского фермера, быт полькой. Считали же они себя русскими, хотя в семейном быту сохранялся украинский фольклор, элементы польской национальной культуры.

Фамилия Тукумцев появилась в нашей семье незадолго до второй мировой войны в виде псевдонима моего отца. В 30-е годы редакторы печатных изданий стали намекать отцу на необходимость использования псевдонима в своих работах. Перестали печатать статьи под его официальной фамилией. <...>. Отец сделал попытку официально переменить фамилию, но она была безуспешной. Необходимые документы, которые хранились в церкви, быши к тому времени уничтожены. Поэтому всю оставшуюся жизнь он был- известен среди коллег лингвистов и своих учеников как Мейер-Тукумцев.

Я переменил фамилию в послевоенные годы. Уже после окончания института. <...>. Далее, Вы спрашиваете о происхождении имени отца. Семья, в которой он был рожден, относилась к лютеранской конфессии. В соответствии с сохраняющимися там традициями новорожденному дается несколько имен. В случае с моим отцом, одним из таких имен было имя Гвидо. Поскольку в семье любили русскую литературу и знали наизусть почти все поэмы Пушкина, имя Гвидо ко времени совершеннолетия отца трансформировалось в Гвидона и было закреплено официально [1, том II, С. 502-503].

Моя беседа с Ж.Т.Тощенко, биографию которого я немного знал, также началось с выяснения истории его имени: "Жан, расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, юности, школьных годах. Вы родились в 1935 г. в брянской деревне. Откуда такое нечастое в России имя?". И опять — дух времени.

Биографический сюжет № 13.

Жан Терентьевич Тощенко

В автобиографии я пишу "родился в семье сельских учителей". Отец, Терентий Сидорович, и мать, Полина Кирилловна (Макарова), быши выходцами из крестьянских семей. По родословной отца, сохранившейся в нашей семье, фамилия Тощенко берет начало с конца

XVIII века от некоего Трифона. Мой отец, потомок Трифона в седьмом поколении, заочно окончил педагогический техникум и стал первым интеллигентом в семье. Аналогичную историю имела и моя мать, родившаяся в семье крестьянина, у которого было 14 детей и 10 гектаров земли в Велижском районе ранее Витебской, ныне Смоленской области. Огромный надел земли чуть не привел деда к раскулачиванию — спасла огромная семья, работавшая, по словам матери, как батраки, — с утра до ночи <...>.

Родители <... > стремились построить новое общество и новую жизнь. Их желание быть провозвестниками нового привело к тому, что своих детей они называли иначе, чем бы1ло принято в крестьянских семьях. Мою сестру назвали Викторией, брата — Вячеславом, а мне досталось имя Жан. Мать впоследствии говорила, что отец серьезно увлекался историей

французской революции, французской литературой, и это сыграло роль в выборе моего имени [1, том II, С. 471].

Биографический сюжет № 14.

Яков Ильич Гилинский В рассказе Я.И.Гилинского о прошлом его семьи обнаруживаются те же, мотивы, что и в приведенных выше семейных хрониках. Это и есть — общность предбиографий, одновременно — общность биографий представителей первых двух поколений:

Моя мать — Редько Елена Львовна, не просто русская, арусско-украинка. Моя бабушка со стороны матери, урожденная Давыдова, принадлежала к довольно старому русскому роду <...>. Ее отец — мой прадед

— был- аж старший егерь Его Императорского Величества и проживал с семьей под Питером в Мариенбур-ге, где быши, как говорят, угодья царской охоты. Братья бабушки были частично "золотопогонниками", офицерами русской армии, а потому своевременно сбежали после Великого Октября. <...>. Один из "Редек" — Александр Мефодиевич — был архитектором, поэтом, переводчиком, похоронен в Петербурге на Волковском мемориальном кладбище, его могила "охраняется государством" [1, том II, С. 376-377].

Отцовская линия была иной; 1952 г. известен в истории СССР как время "убийц в белых халатах" и "пятого пункта". Его отец, Илья Яковлевич Гилинский, был и с "пятым пунктом", и в белом халате (врач-невропатолог и научный сотрудник института физиологии АН СССР, канд. мед. наук). Двоюродный брат отца, нарком Пищепрома СССР Абрам Лазаревич Гилинский, был обвинен в шпионаже и участии в конт-революционной организации и расстрелян как "враг народа" в 1939 г. Реабилитация пришла лишь в 1955 г..

Прочитав все это, было естественным узнать у Гилинского, когда он прикоснулся к истории своей семьи. Его ответ был коротким: "До "оттепели" дома никто никогда, разумеется, о "врагах народа", беглых "белых офицерах", егерях Его Величества и т.п. не говорил". Лишь после войны началось его постепенное знакомство с "тайнами" семьи. Но и сейчас, по его мнению, он многого не знает.

При всем различии семей Алексева, Гилинского, Заславской, Здравомыслова, Тощенко Тукумцева и Шляпентоха их роднит высокая культура, интеллигентность, стремление служить стране и народу, и драматическое ухудшение жизни, вызванное революцией 1917 г., Гражданской войной и послевоенной политикой Сталина. 20-30-е годы негативно отразились не только на "буржуазных" элементах этих семей, но и на тех, кого, казалось бы новая власть должна была поддерживать: отца Заславской, имевшего крестьянско-пролетарское происхождение, теток Шляпентоха, ставших коммунистами, дядю Гилин-ского, вступившего в РСДРП(б) в 1915 г., проведшего три года в Иркутской ссылке и освобожденного Февральской революцией, активно участвовавшего в революции, депутата Верховного Совета СССР 1-го созыва.

Воспоминания Б.И.Максимова переносят нас в одну из деревень Ленинградской области. По своей краткости и драматичности этот рассказ пересекается с историей, рассказанной Барановым.

Биографический сюжет № 15.

Борис Иванович Максимов

Происхождение мое самое рабоче-крестьянское. Родители в момент моего появления на этот прекрасный белый свет жили в селе в Ленинградской области и быши колхозниками. Отец, поработав "за палочки", ушел "в кадры", как тогда говорили, сталрабо-чим, работал на лесозаготовках, с индивидуальной ручной пилой, называемой тогда "стахановкой". В то время лес, древесину гнали за рубеж, как сейчас гонят

нефть, газ. Отец зарабатывал живые деньги и, появляясь раз в неделю в семье, приносил гостинцы: конфеты "подушечки", черный хлеб, соленую салаку; банку салаки у нас даже как-то украли — настолько она была деликатесом. Отец окончил церковно-приходскую школу и бъш грамотным, мама же не умела даже расписаться. Ни он, ни она и помыслить не могли, что их сын станет социологом, да и их сын не помышлял об этом. Потом — война... Как и у миллионов других семей она забрала отца; мама осталась со мной и моей сестрой. Как и другие бабы, оставшиеся без мужей, работала она от зари до зари, растила детей и рано умерла [9, С. 7].

Семьи социологов третьего поколения:

1935— 1946 гг

Воспоминания представителей третьего поколения российских социологов дополняют и детализируют описание социально-культурного пространства, границы которого уже проступили в приведенных выше сюжетах. Есть в этих семейных хрониках то, о чем писали их старшие коллеги, но появились и новые "сюжетные линии, которых в повествованиях старших не могло быть.

Биографический сюжет № 16.

Эдуард Викторович Беляев Мой дед по материнской линии привез свою семью в тогдашний Петроград в начале Первой мировой войны из г. Александровски, что находится в Латвии. <.>. Моя мать была тогда еще ребенком четырех лет. <...>. Дед быт евреем и портным — классическое сочетание!

С тех пор как его семья поселилась в Петрограде в

1914 г, она все время, и я в том числе, жила в одном и том же доме и в той же квартире вплоть до 1972 г.. <...>. В квартире первоначально бышо четыре комнаты и большая кухня. Народу бышо много: у деда бышо девять детей, мои дядья и тетки. <...>. После войны стало даже хуже, потому что одну комнату город у нас отнял, отдав ее совершенно чужим людям. <...> в этой тесноте (одно время в пяти комнатах квартиры жило 17 человек!) прошло 35 лет моей жизни, включая блокаду Ленинграда. <...>. Отец,русский,родом из Тверской губернии, по-видимому, из крестьян, но это только моя догадка. Отца я не знал: его арестовали, когда мне бышо несколько месяцев, и сослали куда-то в Центральную Азию. После войны мать долго пыталась его разыскать или хотя бы получить от него или от государства деньги на мое содержание; мы очень бедно жили, что я понимаю полностью только сейчас, когда вспоминаю те послевоенные голодные годы. Денег мы не получили, но Министерство обороны ответило, что отец пропал без вести [1, том II, С. 573]. Л.В.Панова рассказала историю своего отца, типичную для постреволюционной действительности: власть разорила крепкое крестьянское хозяйство, парень идет в армию, переезжает в город, становится рабочим и выдвигается на не очень большой, но ответственный пост.

Биографический сюжет № 17.

Людмила Васильевна Панова Я родилась в Ленинграде в 1938 г, но мои родители приехали в Ленинград в 1930 г. из Белоруссии, оба были из крестьянских семей. Папа (1904 г) из семьи середняков, т.е. батраков у них не быто, но бышо крепкое хозяйство: три лошади, пахотная земля, кусочек луга и даже леса, строились ведь сами, и мой отец, еще подростком (16 лет) участвовал в строительстве дома,

который стоит до сих пор. <..> Мой дед (1864 г.) жил там уже во втором колене, а поселился в этих местах прадед. Дед окончил церковно-приходскую школу и быт грамотным, а бабушка не умела ни читать, ни писать, родила 11 детей, из которых выжили пятеро.

<... >

Семью моего отца раскулачили, забрали и лошадей, и весь скот <...> Рядом с их деревней было местечко Грозово, там б^іла семилетняя школа, вот и все его образование. Прожил он в своей деревне до того, как забрали в армию в 1922 г. Служил в Витебске и уже в армии учился на каких-то командирских курсах, предлагали остаться служить, дослужился до старшего лейтенанта, но тут познакомился с моей мамой, и онирешили все иначе. <...> Про маму знаю совсем мало, жила в деревеньке под Витебском, осталась в восемь лет без матери, а в 16 лет выдали замуж, судя по фотографиям, быт очень красива. Но что-то там не заладилось, в общем, когда она познакомилась с моим отцом, то жила одна и была работницей на швейной фабрике.

В Ленинграде отец пошел на Кировский завод устраиваться учеником слесаря, он был уже, конечно, в партии с армейских времен, и его быстренько через райком отправили организовывать торговый кооператив в Тихвинский район. <...> 1937 год их организацию как-то обошел, никого не трогали, а в 1941 — война, служил командиром батальона МПВО в Ленинграде, на фронт не отправили, вот и остался жив [1, томII, С. 796-797].

В процессе интервью, это было во второй половине 2005 г., Е.Э.Смирнова [1, том II, С. 915-941] обошла тему семьи, лишь отметив, что в начале войны она с мамой и бабушкой, успев выехать из Ленинграда, долго скитались по просторам Зауралья, Алтая и Сибири пока не соединились с ее отцом в маленьком городке Бугуруслан. В письме она писала, что отец жил там на поселениях, и этим ограничилась. Позже я попросил ее дописать о родителях, хотя понимал, что для нее это может быть личностно-тяжело. Ее короткий рассказ1 все прояснил. Система и война по сути лишили семью прошлого.

Биографический сюжет № 18.

Елена Эмильевна Смирнова

Мои предки по обеим линиям были крестьянами, очень трудолюбивыми. Линия отца (Фолленвейдер Эмиль Фридрихович) идет из Швейцарии. Его предки быши приглашены для заселения центрального Крыма.

Во времена Александра II (где-то в 1850— годах). <..> Где-то в конце 1920-х годов отец поехал учиться в Тбилиси. Это спасло ему жизнь в первый раз. Всех немцев из его поселения отправили под Архангельск. Происходило это летом, они уехали без теплой одежды, без нужных вещей. И зимой практически все погибли. <...> Далее мой отец перебрался в Ленинград, закончил Технологический институт и работал на химическом заводе, где и провел первую страшную блокадную зиму — выжить помог казеиновый клей. А далее скитания по трудовым лагерям как человека интернированного...

По линии матери в предках быши тоже крестьяне псковской губернии. И тоже зажиточные земледельцы. Тоже имели лошадей и коров, всякую живность и пасеку. Дедушка мой уже работал на Путиловском заводе, был мастером, проработал там 30 лет и высоко ценился начальством за трудолюбие и ответственность. Все его дети, включая мою мать, получи-

ли высшее образование. Умер он на Урале во время наших скитаний в процессе эвакуации.

А затем Смирнова добавила, что общий "портфель" знаний о семье складывался постепенно, из кусочков... Но однажды, где-то уже в начале 80-х, она пристала к отцу прицельно и попросила его кое-что рассказать. Он был немногословен. Как и фронтовики, он не любил говорить о прошлом. И главным в этом, по ее мнению, был страх, что прежние времена могут вернуться, и его дочери это знание дорого обойдется.

Еще одна ленинградка — Т.З.Протасенко:

Биографический сюжет № 19.

Татьяна Захаровна Протасенко Мой отец Захар Сергеевич Протасенко — родом из Белоруссии (1909 г.р.), его семья жила в Могилевской области, недалеко от границы с Украиной, какое-то время эти земли были активно освоены украинцами, поэтому фамилия наша имеет украинское звучание и образована от имени моего предка Протаса. Отцовская семья была весьма зажиточна, ее благосостояние зижделось в основном на птицеводстве — отец часто вспоминал, что в детстве ему приходилось постоянно приглядывать за огромным количеством гусей и уток. Уже в 15 лет он стал заведующим продуктовой лавкой в селе. <..> Он поступил на рабфак (примерно в 1927 г.), оканчивал еще какие-то курсы по повышению квалификации, поработал секретарем Обкома комсомола в Хибиногорске, вернулся в Ленинград. Не поступив в летное училище по состоянию здоровья, <...> закрепился в органах КГБ. <...> где бы он ни работал на просторах необъятной страны, как правило, возглавлял отделы контрразведки. Это мог быть крупный город и совсем маленький. Так, он руководил контрразведкой на станции Окуловка Новгородской области <~> Там он и встретил мою маму — в ту пору молоденькую хорошенькую девушку из семьи железнодорожного служащего, в семье было девять человек детей.

В годы войны отец быш полковником КГБ, входил в руководство СМЕРША Ленинградского фронта. Он обладал очень язвительным и критическим умом, мог выступить с критикой самого высшего руководства.

В итоге поплатился — в 51-м году он чудом избежал репрессий, успел собраться и уехать вместе с семьей в течение трех часов. Около года мы жили в деревенском подполье. К счастью умер Сталин. Мы переехали в Ленинград. Отца реабилитировали, но он никогда больше не вернулся в свою контору, а занялся моим воспитанием [1, том II, С. 843-845].

Биографический сюжет № 20.

Борис Зусманович Докторов Поскольку автор настоящей книги — не историк, обратившийся к прошлому российской социологии, но сам свыше сорока лет работает в социологии, постольку приведу информацию о моей родительской семье [1, том III, С. 306-307]. К сожалению, она очень краткая. Я родился в Ленинграде менее чем за три недели до начала войны; в сентябре моей матери с двумя новорожденными (мы с сестрой — двойняшки) удалось уехать из города. Годы эвакуации прошли в Новосибирске. Мой отец Зусман Львович Докторов умер, когда мне было семь лет, а мать — Путинская Александра Сауловна, когда мне исполнилось 25. В те годы я не очень-то интересовался тем, как жили мои родители, а позже спросить было не у кого.

Отец — из небольшого городка или местечка Ромны, теперь — это Сумская область Украины. Судя по всему, в конце 20-х он приехал в Ленинград и закончил живописный факультет Академии художеств. Что было дальше я не знаю, но во второй половине 30-х он стал главным редактором Ленинградского отделения издательства "Искусство". Он был коммунистом и,

скорее всего, в молодости отошел от своей семьи. Так, лишь в начале 70-х, уже и моей матери не было в живых, я узнал, что лишь пару лет назад умер мой дед по отцовской линии. Как редактор и политработник он участвовал в малой (Финской) и в Великой Отечественной войне.

Мать родилась в Днепропетровске (Екатеринослав), потом ее семья перебралась в Харьков. В начале 30-х она закончила, возможно, я ошибаюсь в названии, Институт истории искусств в Ленинграде, и всю жизнь проработала библиотекарем очень редкой специализации: подбирала художникам, режиссерам материалы для оформлении спектаклей и фильмов. Работа — очень творческая. Благодаря маме, я много читал и активно посещал театры.

Рассказывает еще один ленинградский/петербургский социолог — Р.С. Могилевский:

Биографический сюжет № 21.

Роман Семенович Могилевский

Я родился в 1938 г. в Одессе. Мать Фаина Марковна Резник работала медсестрой, а отец Семен Исаевич Могилевский по образованию энтомолог, по профессии фитопатолог. В 1940 г, практически перед самым началом войны, отец защитил кандидатскую диссертацию и опубликовал несколько книг. С началом войны отец ушел на фронт. В 1942 г. при вторичном взятии немцами Ростова на Дону он погиб в бою. Мы с матерью были эвакуированы в Башкирию. Жили в небольшом башкирском городе Бирске. Мать работала в воинской части вольнонаемной. Сразу после окончания войны воинскую часть перевели в Ленинград, разместили в пригороде в г. Пушкине. Здесь я прожил большую часть своего детства и юности [1, том II, С. 760]. Теперь перенесемся в Москву. И.И.Травин — москвич по рождению, ровесник Беляева.

Биографический сюжет № 22.

Игорь Иванович Травин

Родился я в 1936 г, в Москве. <...> Что касается корней, то я москвич во втором поколении. Но меня не минула чаша всех военных бед и событий, потому что в годы войны по сути дела семья прекратила свое существование. Мама и ее брат погибли на фронтах, отец — он, правда, с нами не жил, — я не знаю, но его в годы войны тоже не стало. И мы, по сути дела, остались с бабушкой, которая меня и воспитывала [1, том II, С. 972-973].

Л.Г.Ионин — москвич с сибирскими корнями, его отец родился в крестьянской семье на Алтае. Рассказ Ионина — короткий, и потому — один из немногих, приводимых без сокращений:

Биографический сюжет № 23.

Леонид Григорьевич Ионин

Я — второй в семье, имеющий высшее образование. Интеллигент, так сказать, во втором поколении. Против снобистских ухмылок могу заметить, что Ломоносов был вообще — в первом. Семья — рабоче-крестьянского происхождения. Советская власть (оставляя в стороне ее прочие качества) разрушила сословно-кастовую систему и стала могучим орудием социальной мобильности. Своего рода система вертикального взлета. Хотя иногда и не менее вертикального падения ("созидающий башню сорвется..", как писал Гумилев). У отца было не совсем вертикально и очень трудно, но это было восходящее движение. Он родился на Алтае, поступил в военное училище в Омске, где они познакомились с мамой и поженились. Воевать он начал в 1939 г. (Халхин-Гол), а закончил в 1943 гвардии майором и Героем Советского Союза, демобилизовавшись по причине тяжкого ранения, в результате которого провел год в госпиталях. А потом — партий-

ная работа (начальник военного отдела обкома в Омске), Высшая партийная школа, Москва, Академия общественных наук, диссертация, преподавательская работа. Так я, родившись в Омске, где-то в пятилетнем возрасте стал жителем Арбата и Никитских ворот. И с тех пор — в Москве [1, том II, С. 672].

Интересно начало воспоминаний Е.И.Башкировой: Биографический сюжет № 24.

Елена Ивановна Башкирова Я — из семьи научной интеллигенции. Мои родители быши учеными, научными сотрудниками, трудились в военной сфере, в авиации. Мой брат — микробиолог, и довольно известный. В общем, детство и молодость я провела в научной среде. Родилась я в Москве, но провела детство в военном городке рядом с Чкаловским аэродромом (названным в честь перелета в Америку В. Чкалова), куда после окончания военно-воздушной академии имени Жуковского перевели работать моего отца. Первое время мы жили на Калужской заставе, там, где сейчас построили здание МВД. Училась я на Чкаловской, в средней школе, рядом с которой в то время размещался Звездный городок, где проводилась подготовка первых космонавтов. В доме напротив жил Гагарин, училась я в школе его имени и танцевала с ним на выпускном вечере]2.

В. А. Артемов родился в 1938 г. в небольшом российском городе Муроме, Владимирской области:

Биографический сюжет № 25.

Виктор Андреевич Артемов Родился я 28 мая 1938 г. в одном из старейших российских городов Муроме Горьковской (ныне Владимирской) области в семье служащего. Отец тогда работал начальником Муромского торга, мама занималась домашним хозяйством. <...> Мама и отец выросли в деревне, старшие брат и сестра тоже родились в деревне недалеко от Мурома, я оказался единственным в семье "городским" <..> Примером для меня в разный; отношениях быш отец Андрей Иванович, хотя он со мной почти не общался из-за своей занятости на работе. Образование — два класса и несколько профессиональных курсов. Из крестьян. Плотник, столяр, еще в молодости начал работать в Муроме на текстильном комбинате и быш выдвинут на торговоснабженческую работу. Член партии с 1931 г. <..> ни заметных денег, ни "натуры"работа отца в торговле семье не давала. <... > Что от отца "поступало", когда он работал в войну в заводском ОРСе, так это очистки от картошки для поросенка и коровы, которых мы тогда держали. <..> Вырос я с мамой, Марией Михайловной, "беспартийной большевичкой" как она себя иногда называла. Окончила начальную школу (3 класса) [1, том II, С. 294-296].

Биографический сюжет № 26.

Елена Серафимовна Петренко Семья ее деда по отцу жила в старинном, богатом городке Борисоглебске, он работал "по коммерции" на сахарном заводе. Незадолго до 18 года у него случилась "растрата", на покрытие которой ушло бабушкино приданое и все ее "бриллианты". Перебралась за город в небольшой дом. Революцию семья встретила в статусе небогатых обывателей. После революции дед продолжал работать, уже "по снабжению", на том же самом сахарном заводе. И семья жила как минимум "не хуже многих". Его жена была младшей из 15 детей в семье мелкого помещика, окончательно разорившегося на приданных своим двенад-

цати дочерям. Тем не менее, в том доме было три теплых туалета и пять ванных комнат.

Отец Петренко был седьмым по счету ребенком в семье, он хотел поступить в медицинское училище, но "из мещан" туда не принимали. Стал радистом, потом оказался в летном училище, а в 30-е годы окончил Академию Связи и работал начальником радиостанции в Караганде. В 1939 г. на эту радиостанцию получила распределение после техникума Вера Михайловна Вишнякова. Ей было 18 лет. Общежития у радиостанции не было, и она поселилась в одной из двух комнат своего начальника. В новый год они поженились. И в 1940 г. она поехала к матери в подмосковный поселок Вербилки, недалеко от Дубны, где располагалось известное в России Гарднеровское фарфоровое производство. В живописном цехе этого завода всю жизнь работала вторая бабушка Лены.

Ее отец воевал на Восточном фронте, оказался в Монголии. Был награжден орденом Красной Звезды. После войны он начал работать в создававшейся тогда под руководством И.В.Кур-чатова Лаборатории измерительных приборов АН СССР (ныне — Курчатовский Институт РАН), шла подготовка к созданию первой в стране Обнинской атомной электростанции. Весной 1949 г. отца направляют в Ново-Иваньково (теперь Дубна) запускать ускоритель. Вся семья переезжает туда3.

Биографический сюжет № 27.

Виктор Михайлович Воронков.

Воронков родился в семье успешной журналистки и выдающегося химика, академика Михаила Григорьевича Воронкова, количество публикаций которого исчисляется несколькими тысячами. В своем биографическом эссе Виктор Воронков указывает на два следствия "выбора такого родителя": идентичность ученого проявилась в подростковом возрасте и постоянно усиливается; доминирующим является ощущение уверенности в жизни и гражданского бесстрашия [1, том II, С. 610].

Со стороны отца генеалогия Д.Л. Константиновского весьма короткая, наполненная реалиями и духом 30-50-х. Сторона матери — охватывает продолжительный интервал времени, включая события конца XIX века.

Биографический сюжет № 28.

Давид Львович Константиновский

Мой отец родом из Варшавы, отсюда — польское звучание моей фамилии. <... > Воспитывался отец в детском доме под Киевом, и семью с его стороны я не знаю <...> когда он подрос, он поехал на Урал. Там, работая токарем на заводе, он начал писать <...> вырос до редактора уральской комсомольской газеты. Потом работал в Москве, в "Комсомольской правде". В июле 1937 г, когда всю "Комсомольскую правду" в одночасье арестовали, он и еще несколько человек чудом уцелели. <... > Отец снова уехал на Урал, в Челябинск.

Там я и родился. Постепенно отец снова начал работать в газете, и впоследствии, уже через много лет, он стал заместителем редактора областной газеты, а затем и редактором. Это было неспокойное время, и за него крупно "брались" и в 47-ом, и в 49-ом, и в 52-ом, но, в общем, как-то везло.

Со стороны мамы была интересная история. Бабушка была из местечка в Белоруссии <... > Дедушка, который происходил из очень бедной семьи, выучился сам. Он сумел заработать какие-то деньги и поехал в Томск, где только что открылся Томский университет и куда евреев брали без процентной нормы <...> Дедушка выучился на врача. Он участвовал в русско-японской войне, долго был в Манчжурии. Бабушка к нему, естественно, ездила и, видимо, подзадержалась.

Интервью с Е. Башкировой. 2009-2012 гг. Архив Б. Докторова. Электронное письмо Е. Петренко Б. Докторову от 20 июля 2010 г.

По дороге от него, на станции Тайга, она родила маму. Потом опять села на поезд, проехала еще немного, и, доехав до Челябинска, решила, что хватит. Сошла с поезда, продала кольца, купила дом и осталась жить с мамой в Челябинске [1, том II, С. 725-727].

Семейные истории А.Б.Гофмана, Л.Е.Кесельмана и Ф.Э.Ше-реги отражают события начала Второй мировой войны, то, что в отечественной истории раньше называлось воссоединением Западной Украины и Бессарабии с СССР.

Биографический сюжет № 29.

Александр Бенцианович Гофман Я вырос в семье бессарабских евреев. Мои родители

— простые малограмотные люди. Один мой дед быш пастухом, другой — столяром, но в живых я их не застал. Родился я в Волгограде, где мама была в эвакуации, а в 1947 г.родители вернулись в Кишинев, где жили до войны [1, томII, С. 647].

Его мать в момент скитания по стране в начале войны, остановилась под Сталинградом не потому, что это было надежное место, просто дальше двигаться было невозможно. Сталинград был разрушен после Сталинградской битвы, Кишинев — после Ясско-Кишиневской операции. Его семья из четырех человек ютилась в семиметровой проходной комнатушке, без электричества и канализации.

Биографический сюжет № 30.

Леонид Евсеевич Кесельман Появился я на свет вьюжной зимой 1944 г. в Казахстане, неподалеку от станции Талды-Курган в бараке эвакуированных из Одессы. Осенью 1941 г. моя мама — Ида Розенберг с годовалым ребенком — моим старшим братом — успела попасть на один из последних транспортов, уходивших из осажденного черноморского порта. Отец моего старшего брата, первый муж мамы, — военврач, начальник военного госпиталя Анатолий Беруль — остался в осажденном городе вместе со своим госпиталем, где и погиб. <...>

Из Новороссийска железнодорожными эшелонами

— дальше на восток, пока не оказалась в Талды-Кургане.

Отец мой — Евсей Кесельман, румынский подданный, осенью 1940 г. жил в местечке Килия, находившемся на территории Бессарабии. Похоже, в тех местах русский язык в диковинку не быш — по крайней мере, мой отец владел им, какродным. Впрочем, окончив Бухарестский университет, он свободно владел и десятком других, экзотичных для тогдашней советской жизни языков: итальянским, французским, немецким, но про это он старался никогда не говорить. Даже о его университетском прошлом я узнал после его смерти. При мне родители всегда говорили на русском, а если им надо бышо обсудить что-нибудь, не касающееся детских ушей, переходили на идиш.

Хотя отец не афишировал свое "буржуазное прошлое", его мобилизовали в "трудовую армию" — нечто среднее между невооруженным штрафбатом и стройбатом. В составе одного из подразделений этой трудармии он попал в Казахстан, где и встретился с молодой красивой вдовой, потерявшей два года назад на фронте своего мужа. Неожиданно попав в среду, где большинство ранее приобретенных и всячески поощрявшихся житейских навыков, считавшихся в его прошлой жизни положительными, оказались запретными, он так и не смог адаптироваться к советской действительности и умер в 1960 г. [1, том II, С. 689].

Рассказ Ф.Э.Шереги необычен тем, что в нем основное не семья, но обстоятельства его социализации. Особый колорит

его воспоминаниям придает то, что его детство и юность проходили в Закарпатье.

Биографический сюжет № 31.

Франц Эдмундович Шереги

Географическое расположение Закарпатья. Это географический центр Европы, в котором сталкивались политические интересы различных государств. <...> в 1938 г. часть области выделилась в самостоятельное государство "ЗакарпатскаяРусь" со столицей в городе Хусте, потом снова отошла Венгрии, после войны преобразовалась в Закарпатскую Украину, в итоге — вошла в состав Советского Союза как Закарпатская область. Население области не успевало переучивать "государственные языки", гимны и законы. Вместе со сменой государств, поглощавших область, менялись и политические системы: капитализм, "мелкодержавный" шовинизм, фашизм, в итоге в 1948-49 годах национализация, создание колхозов и установление социализма. Это способствовало формированию у населения социального иммунитета по принципу: "кесарю кесарево, а я сам себе на уме".

Совместное существование и оппозиция меняющимся государствам, попеременно поглощавшим область, способствовало выработке у населения этнической и конфессиональной толерантности и солидарности. Все с детства говорили на 2-3 языках, в зависимости от национального состава населения города, в частности — дома и в школе на родном языке, в официальном общении или в случае незнания языка собеседника — на официальном государственном языке соответствующего периода; в период СССР — на русском. <...> я вырос в интернациональной семье: мать — еврейка, отец по матери — австриец, по отцу — венгр, жена — русская. В закарпатской среде было принято гордиться этнической и конфессиональной принадлежностью, при этом не кичась и уважая этническую и конфессиональную принадлежность других. <~> Личный политический опыт заключался в том, что все население Закарпатья формировалось в капитализме и примерно до 1960-х годов социализм воспринимало как временное явление, равно как и советскую "оккупацию". [1, том II, С. 1003-1004].

Рассказ Анны Семеновны Готлиб о ее семье и начале жизни повторяет то, что уже встречалось в воспоминаниях представителей этого поколения социологов: жизнь в удаленных местах с репрессированными родителями. Бегло это было изложено в автобиографическом разделе ее книги [10, С. 366-383] и весьма детально — в ее письме4.

Биографический сюжет № 32.

Анна Семеновна Готлиб

Готлиб родилась сразу после войны, в сентября 1945 г. в маленьком туркменском городке Ташаузе. Ее будущая мама оказалась там в эвакуации — она жила в Бесарабии, и в 1941 г. со своими родителями бежала на подводах под бомбами сквозь всю Россию, пока не попали в этот городок. Она происходила из зажиточной еврейской крестьянской семьи, ее отец выращивал овец, делал брынзу и продавал ее в Румынию. Незадолго до начала войны в суровую зиму пропали овцы, они обеднели, поэтому она не получила высшего образования. Но она успешно училась в румынской гимназии и потому кроме русского и еврейского хорошо знала французский и румынский. Необходимость помогать семье заставила ее вышивать, вязать на продажу, и во время войны ей это пригодилось. В Ташаузе она возглавляла цех, в котором вязали вещи для фрон-

та.

Отец Анны родился в Литве в местечке Алитас, расположенном между Вильнюсом и Каунасом, в состоятельной крестьянской многодетной семье, блестяще учился в Виленской гимназии, много читал — в доме была богатая библиотека, ему прочили карьеру профессора литературы. Но в 16 лет, увлекшись революционными идеями, он уезжает в Россию, вступает в РСДРП, становится комиссаром, воюет на гражданской, руководит подпольем в Бобруйске, занятом бе-лополяками. После гражданской войны он работал в Наркомате иностранных дел, обзавелся семьей. Но в 1937 г. был обвинен в троцкизме и выслан из Москвы в Ташауз. Он семь лет ждал свою жену, но она отказалась туда приехать, и тогда он женился на будущей матери Анны. В1947 г. его снова арестовали и сослали в особый политический лагерь в Спасск, Карагандинской области. Ему дали минимальный срок, по 58 статье возможный, — 7 лет. В1956 г. его реабилитировали за отсутствием состава преступления.

Еще в 2006 г., читая воспоминания Т.И.Заславской и

В.ЭШляпентоха, я думал, ведь вполне возможно, что родственники Заславской приобретали лекарства в аптеках деда Шля-пентоха. И потом не раз, знакомясь с материалами интервью, мне казалось, что вот-вот должны проявиться какие-то нити, траектории, связывающие предбиографии социологов. Чем было вызвано это предчувствие или ожидание?

Если иметь в виду объективные причины подобного ожидания, то знанием того факта, что, коммуникационные миры незнакомых людей, даже живущих на разных континентах, часто пересекаются, и обычно, если говорить о современниках, то два любых человека могут оказаться связанными через короткую (6-7 звеньев) цепочку людей непосредственно или опосредованно знающих друг друга. В локальных общностях — жители одного даже суперкрупного города или региона, военнослужащие, ученые, работающие в близких тематических нишах, и т.д. — эти коммуникационные цепочки много короче.

Если говорить о причинах желания обнаружить пересечение траекторий предбиографий, то наличие таких "узлов", в моем понимании, свидетельствовало бы о некой полноте, достаточной разветвленности родственных сетей, ведущих от действующих социологов вглубь российской истории. Это было бы индикатором неполной разорванности истории, указателем живучести культурных образов, символов. И конечно же я был обрадован обнаружив — в тот первый момент — лишь намек на пересечение двух предбиографических траекторий.

В апреле 2010 г. Ю.Н.Толстова, отвечая на мой вопрос о семье, написала:

Биографический сюжет № 33.

ЮН. Толстова

У моих родителей очень интересные корни. Мама (Швецова ЛВ) — из семьи потомственных металлургов из южноуральского города Златоуста. Один из них прославился участием в создании знаменитого булата. В двух сказах Бажова фигурируют Швецовы: мой дедушка и брат прадедушки. Папа (Толстов НП.) — из семьи казачьего полковника Уральского казачьего войска. Семья — своеобразная, в её истории весьма ярко отражается история страны. Познакомились мои бабушка и дедушка на русско-японской войне. Много интересных фактов об этой войне сохранилось в семейных преданиях. Пожениться им было непросто, поскольку они быши выходцами из слишком разных слоев общества. Казачья нагайка была символом террора, разгрома рабочих и крестьянских выступлений. А ба-

бушка с детства восприняла традиции тогдашней русской интеллигенции: оппозиция к монархии, к религии, сочувствие к угнетаемому народу и т.д. Она окончила гимназию в г. Шуя с золотой медалью, потом фельдшерско-акушерскую школу в Москве: такое обра-зованиеу девушки в те времена было нечастым. Перед венчанием она сказала своему будущему мужу, что если он будет участвовать в разгоне демонстраций рабочих, она с ним сразу разойдется, какова бы ни была ситуация, сколько бы детей ни было и т.д. Он принял ультиматум и сдержал слово, хотя это было непросто [1, том II, С. 942-943].

Старший брат отца Юлианы Толстовой, Сергей Павлович Толстов, был академиком, "открывателем" хорезмской цивилизации. После войны какое-то время он был деканом исторического факультета МГУ. Ее отец был художником-прикладни-ком, и с юного возраста участвовал во всех экспедициях старшего брата, помогал ему как художник. Другой его брат был доктором физико-математических наук, автором ряда учебников, заведовал кафедрой математики в артиллерийской академии.

Обращаюсь к Интернету и через несколько минут многое узнаю о казаческой семье Толстовых, давших России генералов, государственных деятелей, ученых и пр. Но ключевыми словами в приведенном сюжете были: Златоуст и булат. К тому моменту я уже знал о том, что прадед А.Н.Алексеева П. П. Аносов, изобретатель русского булата, работал в Златоусте. Я перечитал воспоминания Алексеева и сразу же сообщил ему и Толстовой о своем "генеалогическом открытии". В течении часа я получил подтверждение от Толстовой5:

Да, тесен мир. Моя линия сильно пересеклась с линией Аносова, но эти линии совсем не похожи. Мой прапрадед Николай Иванович Швецов быш ближайшим помощником Павла Петровича Аносова во время работы последнего в Златоусте. Но Н.И. не был дворянином, кончившим горный корпус в Петербурге, как Аносов. Мой прапрадед быш одним из тех крепостных крестьян, которые насильно переселялись Демидовым из центральной России для работы на уральских металлургических заводах. <.> Про Аносова имеется очень много и документальных, и художественных текстов. <.> И почти везде мой прапрадед упоминается.

Утром следующего дня получаю электронное письмо от Алексеева6. Начиналось оно словами: "... "странные сближения" (говоря словами Пушкина) и "переплетение судеб" (а это уже мое собственное). Об Н. И. Швецове я слыхивал и раньше, поскольку он был ближайшим сотрудником П. П. Аносова, и история сохранила их имена рядом". А завершалось так: " Сам я с Ю. Т. лично, пожалуй, не знаком, хоть, разумеется, давно наслышан <...> и отношусь с заочным уважением и симпатией. Можешь переслать ей это мое письмо. В любом случае поклон "потомку от потомка", сквозь века и расстояния".

Семьи социологов четвертого поколения:

1947 — 1958 гг.

Необычна история семьи А.Е. Чириковой, она отражает краткий период возвращения на родину тех, кто в годы Гражданской войны, опасаясь за свою жизнь и жизнь их близких, покинул страну.

Биографический сюжет № 34.

Алла Евгеньевна Чирикова Я не могу назвать точно год, когда мои бабушка и дедушка, по маминой линии, перебрались в Маньчжурию, которая была частью Северного Китая, прилегающей к КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога).

Электронное письмо Ю.Толстовой Б.Докторову от 15 апреля 2010 г. Электронное письмо А.Алексеева Б. Докторову от 16 апреля 2010 г.

Харбин на много лет стал для моих родственников городом, где разворачивались важные жизненные события. <..>Мои бабушка и дедушка быши забайкальскими казаками, причем весьма зажиточными. Фамилия деда была Дутов. Отец бабушки Дмитрий Аникин был атаманом и выбрал для нее в мужья богатого казака.

В1922 г. родилась мама. ПетрДутов, мой дед, занимал какие-то немалые позиции в казачьем движении, но одновременно числился торговцем пушнины, что позволяло ему беспрепятственно двигаться из Харбина в Забайкалье и обратно. Когда деда арестовали в 1929 г, а потом расстреляли в 1930, бабушка была беременна четвертым ребенком, который впоследствии умер. Бабушка всю свою жизнь надеялась, что ее муж жив, поэтому не уезжала из Харбина вплоть до 1954 г.. Мама эмигрировала в Советский Союз в 1948 г., хотела любой ценой попасть на родину. Патриотические настроения в те годы были очень распространены среди харбинской молодежи. Вслед за ней в Россию перебрался ее 18-летний брат, которого немедленно арестовали и долго пытали, требуя признания в шпионаже... <...> просидел в лагерях несколько лет, и после смерти Сталина в 1954 г. быш выпущен на свободу, определен на поселение в Иркутск, где и живет до сих пор.

Родилась я в Хабаровске. Мой папа был военным, которого послали служить на Дальний Восток из Москвы. Там он встретил маму, <.> Папе долго не давали встречаться с мамой и жениться на ней, потому что она быша неблагонадежной эмигранткой <...> После того как закончилась его военная карьера, он выучился на художника и занимался в очень закрытом институте выставками новой военной техники, а мама работала переводчиком в гостинице [1, том II,

С. 1297-1298].

Позже я поинтересовался у Чириковой, не принадлежали ли ее предки казаки Дутовы к роду казачьего атамана, генерала Александра Ильича Дутова, руководителя повстанческой армии — активной части белого движения в период Гражданской войны. Вот ее ответ7:

Что касается Дутова..НКВД уверяло, что дед является родственником атамана. За то и расстреляли. Даже маминого брата допрашивали и просили подтвердить родство. Дядя считает, что мы родственники. Но я смотрела в интернете...Атаман Дутов был из Оренбурга, а мы — казаки забайкальские..Мне трудно об этом судить...Но есть фотография моего деда вместе с царем Николаем и казачьим атаманством... Видимо он имел там вес. Но это все никогда не вспоминали и не обсуждали...

Продолжительная и многокрасочная история семьи открывается в воспоминаниях Ю.М. Беспаловой.

Биографический сюжет № 35.

Юлия Михайловна Беспалова Семейная память нашего рода насчитывает пять поколений сибиряков; я принадлежу к пятому. История моего рода — это история ряда российских противоречий, когда в нескольких поколениях одного большого рода, смешались православные, раскольники и иудеи, дворяне и сибирские некрепостные крестьяне, белые и красные, те, кто был за царя и против Великой Октябрьской социалистической революции и те, кто ее отстаивал <...> Мой прадед по матери встречался с ГРаспутиным, мой дед, Георгий Дмитриевич Беспалов работал под непосредственным руководством В. Блю-

хера, был участником Северного экспедиционного отряда, созданного для борьбы с белым движением <...> Моя сибирская родословная началась с того факта, что прапрадедушка по матери Гавриил Герасимов приехал в Тюмень около 1870 г. на лошадях из Смоленской губернии. Жена прапрадедушки — прапрабабушка Елена была дворянкой из рода Болотовых. Рано лишившись родителей, она вышла замуж за мещанина и поехала с ним в Западную Сибирь. Моя мать, Лариса Георгиевна Беспалова кандидат наук, доцент, много лет была преподавателем Тюменского пединститута и Тюменского госуниверситета [1, том II, С. 10591060].

Сохранившейся дневник деда Юлии Беспаловой, он родился в 1896 г., охватывают три периода его жизни: юность (1914-

1915 гг.), зрелость (1938-1939 гг.) и старость (1980-1984 гг.). Сейчас она изучает эти записи, пытаясь не только заглянуть в свою предбиографию, но ответить и на общие вопросы: "...прочитывая дневники, и зная, что мой дед в 1918 г. был адъютантом В.Блюхера в Тюмени, в 1919 г. участвовал в Северном экспедиционном отряде, а в 1931 г. был репрессирован, зная о его последующей жизни, невольно задаешься вопросом, почему же такие способные, неординарные и кристально честные люди были не нужны системе, почему она их мало ценила, и, наоборот, нещадно калечила и ломала их жизни".

Отдельное эссе с подзаголовком "прерванный род" написано Беспаловой о ее отце — Михаиле Наумовиче Зингере. Он — участник Великой Отечественной войны, награжден восемью орденами и множеством медалей. Он родился в Белоруссии, в Полоцке и в 17 лет при наступлении фашистов лишился семьи. Немцы уничтожили его родителей и повесили на площади старшую сестру. Его братья погибли: один под Ленинградом, второй — в Сталинградской битве. Семнадцатилетним он ушел на фронт, был тяжело ранен, но выжил. В 1946 г. женился на будущей матери Беспаловой, и она уговорила его пойти работать в милицию. До 83 лет он работал в Тюменской региональной системе УВД, был начальником Штаба.

Меня давно интересовало, как люди, принадлежащие к семьям с глубокой историей, воспринимают свое место в этой структуре. Поэтому мне показалось важным узнать мнение Беспаловой по этому поводу, в частности, нет ли у нее ощущения, что, став на сторону одних предков, скажем, "красных", она в определенном смысле отталкивает от себя других — "белых". Тем более, что в последние годы в российском обществе заметно изменилось отношение к обеим этим группам. Она ответила: Мой прадед по матери, слушая черную тарелку радио, обычно говорил: "Ну-ка, ну-ка, что там еще товарищи придумали?" Слово "товарищи" при этом он всегда произносил с едкой иронией. Но мой дед, будущий муж его дочери, офицер-прапорщик царской армии, командир роты, в 1918 г. вместе с ротой перешел на сторону Красной армии. Когда его спрашивали, почему он не остался у белых, дед отвечал, что его возмутило крайне жестокое отношение колчаковцев к сибирским крестьянам. <...> зная такие противоречивые (с точки зрения современного прочтения отечественной истории) факты, я, как и другие мои родственники, никогда и никого из нашей семьи не "отталкивала". Мы могли только кому-то больше сочувствовать, в зависимости от личной симпатии. Есть история страны, а есть человек в истории, это связанные, пересекающиеся, но не идентичные вещи. Исторические крайности могут мирно сосуществовать в семейной памяти. <... > Уважая семейное прошлое, я воспринимаю себя как некую "точку недвижимости" на семей-

ном дереве, корни которого уходят в глубь веков, а ветви устремлены далеко в будущее [1, том II, С. 10621063].

В.И.Ильин так начал рассказ о своей жизни:

Биографический сюжет № 36.

Владимир Иванович Ильин

Моя ранняя биография — показательное кейс-ста-ди советского типа социализации. Раньше о таких, как я, говорили — "человек от сохи". Но я вырос в эпоху побеждавшей индустриализации (1950 гр), моя малая родина (и моя среда) — малый промышленный город Ейск на побережье Азовского моря. Отцовская семья — зажиточные кубанские хуторяне, которые успели продать хозяйство и перебраться в город и тем самым избежать ужасов коллективизации. По материнской линии — потомственные столяры и плотники. Но родители были уже настоящими советскими людьми. О Жизнь родителей целиком отдавалась их заводам, а мое воспитание передоверялось неграмотной бабушке. Ее неумение читать и писать еще в раннем детстве породило у меня сомнения в постоянно звучавшем определении СССР как страны поголовной грамотности. Я недоумевал: в СССР стопроцентная грамотность, а моя бабушка знала только четыре буквы своей фамилии, которые она выводила получая пенсию [1, томII, С. 1136-1137].

В семье А.Ю. Мягкова — он третье поколение, имеющее отношение к преподавательской деятельности.

Биографический сюжет № 37.

Александр Юрьевич Мягков

Я — коренной ивановец. С Иваново связано практически все в моей жизни. <...>

Мой дед по материнской линии, Капустин Василий Венедиктович, был человеком в Ивановской области довольно известным. Он был старым членом партии, в которую вступил еще в начале 1920-х, долгие годы занимался, как тогда говорили, хозяйственным и советским строительством. <... > Бабушка (мамина мама), Капустина Екатерина Николаевна, по своему происхождению — из простых крестьян. <...> Образования она так и не получила: растила троих детей, вела домашнее хозяйство, жила заботами мужа, семьи... <... >

Мой дедушка по линии отца, Мягков Александр Михайлович, был философом, вузовским преподавателем, доцентом (ВАКовским, сказали бы сегодня), более двух десятилетий заведовал кафедрой философии в Ивановском педагогическом институте. <~> Но ученую степень ни тогда, ни позже получить не смог, хотя пытался выйти на защиту дважды. Оба раза вмешивались политические обстоятельства. [Бабушка] в самом начале 1930-х гг. <...> окончила Ивановский химико-технологический институт и получила диплом инженера-технолога химического производства. Работала на химзаводе, затем много лет преподавала химию в техникуме.

Мои родители <..> и по происхождению, и по мировоззрению — типичные представители советской интеллигенции. Папа — инженер-энергетик, специалист по теплоснабжению городов, окончил Ивановский энергетический институт. Мама — педагог-филолог, учительница русского языка и литературы. Начинала в сельской школе, а затем практически всю жизнь (до середины 1980-х) работала в областной заочной школе, учила взрослых людей [1, том II, С. 1196-1200].

В предбиографии М.Е.Илле отражены некоторая дорево-

люционная реальность, советско-финская и Отечественная войны, переселение представителей "враждебной нации", немецкий лагерь, возвращение на Родину. Эта история перекликается с рядом рассмотренных выше рассказов социологов об их семьях.

Биографический сюжет № 38.

Михаил Евгеньевич Илле

Мама — Илле Лидия Ивановна (1924 г. рожд.), в 1941 г. окончила 10 классов и началась война. Она родилась под Ленинградом, в той части Лисьего Носа, которая до войны называлась Каупилово — финская деревня. В роду были финны и русские, судя по тому, что деда звали Иван. Вообще-то родственники мамы — братья и сестры (у деда было восемь детей) всегда спорили кто их предки — финны или шведы. Дед — Илле Иван Аристархович (1880 г. рожд.) был достаточно зажиточным то ли крестьянином, то ли рабочим, а вернее, и тем и другим. У них было две коровы, лошадь, другая мелкая живность. Кроме того, он был гранитчиком, ставил гранитные фундаменты для домов. Наш дом, в котором мы и сейчас живем с мая по октябрь, построен в 1917 г. и стоит на таком фундаменте.

Мама училась в финской начальной (3 класса) школе, ее закрыли <... > это было связано с финской войной. Десятилетку заканчивала уже в русской школе в Лисьем Носу. В начале блокады она работала на овощной базе в Новой Деревне, там и ночевали, и раз в неделю ходила домой пешком, поезда не ходили. В марте 1942 маму, бабушку, младшую сестру мамы выслали из Ленинграда как финнов — представителей враждебной нации. Вывозили по Дороге жизни. Они были высланы на Северный Кавказ, там попали под немцев, мама была вывезена в Германию, сначала была в лагере, потом работала домработницей в какой-то немецкой семье. В конце 45 г. г. она вернулась в Россию. Работала в легкой промышленности, в торговле. В 2001 г. мама умерла.

Отец, Елин Евгений Тарасович (1923 г. рожд.), никогда с мамой не был зарегистрирован. Он был еврей и мама говорила, что его мать сказала, что никогда не пустит русскую жену в свой дом. <.> Мне было лет 7-

8, когда отец окончательно маму и меня бросил, и я его после этого никогда не видел, хотя жил он поблизости

— в Лахте.. <..> Какое у него было образование — не знаю, он воевал, у него было тяжелое ранение, он умер в начале 80-х годов8.

Сюжеты, отражающие начало жизни Ослона, нам уже знакомы из ранее приведенных биографий. В описании его родительской семьи четко просматриваются многие события, происходившие в стране: революция, предвоенные годы, индустриализация.

Биографический сюжет № 39.

Александр Анатольевич Ослон Родители Ослона — с Украины, отец — из той, которая всегда была частью СССР. Мать родилась в Румынии (БД: опять — Румыния), и 40-м году, после вхождения Западной Украины в состав СССР, ее отец-коммунист решил вернуться на родину, в Черновцы (БД: Черновцы уже были). Встретились его будущие родители в Москве, когда учились в Московском энергетическом институте. По распределению они поехали в Златоуст (БД: опять — Златоуст), где были первыми инженерами-электрика-ми. Мать стала специалистом по релейной защите электростанций, отец — экспертом в области заземления..

В КПСС его родители не состояли, а вот оба дедушки были коммунистами: один — румынским, другой — советским. Но

еще до того, как они узнали, что бывают коммунисты, оба участвовали в Первой мировой войне, одного призывали на Украине, другой — служил в австрийской армии. В последние годы их жизни, когда вся семья собиралась вместе, они иногда предавались воспоминаниям, и в какие-то моменты возникала некоторая напряженность, поскольку они начинали выяснять, "кто в кого стрелял"9.

Детство и школьные годы В. В. Семеновой прошли в Ярославле.

Биографический сюжет № 40.

Виктория Владимировна Семенова

Мой дедушка с маминой стороны был из бедной семьи, но начинал учиться до революции в Киевском университете на юриста. Он не окончил его из-за начала гражданской войны, университет закрыли и он ушел на Гражданскую войну. Бабушка тоже из бедной неграмотной крестьянской семьи (г. Азов), которая несколькоразбогатела в последние годы перед революцией. На эти деньги семья отправила всех своих 11 детей учиться. Все они (уже после революции) получили высшее образование.

В довоенные годы дедушкина карьера юриста продвигалась медленно, поскольку он не был членом партии, а вступил в нее только в годы войны,уйдя в ополчение, хотя было ему уже под 50 лет. В послевоенные годы, став членом партии, он получал высокие государственные посты: в 1946 г. быш направлен в Крымскую область заместителем министра юстиции, а в 1949 г. — в г. Грозный — министром юстиции. Семья, бабушка-дедушка, мои молодые мама и папа, переезжали с места на место вслед за его назначениями. <...> Мама быша врачом-невропатологом, отец — партийный работник областного масштаба. <...> Дедушка был человек дореволюционной формации, к послереволюционным событиям относился очень осторожно, поэтому и в партию вступил поздно. В довоенные годы был два раза кратковременно арестован (за адвокатскую деятельность в защиту кулаков и за то, что пел в церковном хоре Софийского собора), но под репрессии не попал [1, том II, С. 1231-1233].

М.А.Тарусин — один из самых молодых в ряду опрошенных социологов, он — коренной москвич:

Биографический сюжет № 41.

Михаил Аскольдович Тарусин

Я москвич в пятом поколении, то есть примерно с середины XIX века. Семья у меня гуманитарная: мама

— преподаватель литературы, дедушка и бабушка — юристы по профессии, люди очень широкого, глубокого классического русского образования еще XIX века.

Дедушка — потомственный русский дворянин по роду сXVI века, до тех пор предки его были шляхтичами, перешедшими на службу к русскому государю. На улице Немецкой до сих пор стоит особняк, построенный по проекту Казакова, в котором дед провел свое детство. Мать деда была немка из Пруссии, а со стороны отца польская кровь сочеталась с эстонской — бабушка моя родилась в Эстонии. Так что кровей в нашей семье намешано много. Но в России не кровь определяет человека, а принадлежность к земле русской, к ее истории, языку, культуре.

Дед, получивший образование в Москве, в лицее для привилегированного сословия, а до этого учившийся в Мюнхене, а потом в Лондоне, был человеком энциклопедических знаний. В доме витал дух русской литературы "золотого века", да и "серебряного"тоже.Этот дух, кстати, не предполагал большого уважения к со-

ветской власти — вечером все садились у большого лампового приемника и слушали сквозь шипение "глушилок" радио Би-Би-Си с комментариями умного и ироничного Анатолия Максимовича Гольдберга.

Мама преподавала в МГУ литературу того самого

XIX века, была в университете звездой, и когда я приходил на ее лекции, то почтительно именовался "сын Натальи Сергеевны" [1, томII, С. 1262-1263].

Рассказ Л.А.Козловой — история еще одной московской жизни.

Биографический сюжет № 42.

Лариса Алексеевна Козлова

... начнем сначала. Родилась я в 1956 г. в Москве, буквально в дни знаменитого ХХ съезда. Только что умер Сталин, не так давно кончилась война, большинство населения жило в нужде и нищете. Но тогда ничего этого я не знала. Несмотря на трудную жизнь своей семьи, свое детство я всегда считала счастливым. Только став взрослой я поняла, что на самом деле оно было довольно нелегким и неприкаянным, можно сказать, уличным. В семье было трое детей. <... > Мои родители переехали в Москву в подростковом возрасте и здесь заканчивали школу. Кстати, одну и ту же, где и познакомились. Отец родился под Калугой, а мама — в подмосковье. <... > Отец работал редактором и журналистом в общественно-политических изданиях, мама, пока росли дети, старалась работать рядом с домом, а позже большую часть жизни проработала в банке. Родители были заняты добыванием хлеба насущного, а отец — еще и своим хобби — собиранием книг, книгочейством, сочинением стихов. Ну, а мы, два моих брата и я, — быши предоставлены свободному освоению жизни [1, том II, С. 1167].

Через несколько лет отцу предложили расширить жилплощадь — через два года, если в Москве, и немедленно, — если в подмосковье, семья переехала в Лобню, а позже — в другой подмосковный город — Ивантеевку.

Семья А.А.Давыдова — физики и физиологи, врачи, художники, учителя, инженеры, крестьяне, дворяне. Богатейшая социальная организация.

Биографический сюжет № 43.

Андрей Александрович Давыдов

Бабушка и мама родились в г. Яхрома (Московская область, 1 час от Москвы на электричке), дед родился в поселке Вербилки (Московская область, 1,5 часа от Москвы на электричке). Дед жил в г. Клину. Отец родился в деревне Гармониха Московской области. Можно сказать, что мои предки из ближнего Подмосковья.

Дед — Борис Леонидович Шелякин — заслуженный врач РСФСР. По линии деда, все родственники врачи или ученые (физиологи и физики). Так, дядя — Вячеслав Зудин — доктор медицинских наук, был заведующим кафедрой патофизиологии Томского Университета. Другой дядя — Лев Борисович Шелякин — был заведующим кафедрой физики твердого тела физического факультета МГУ. Прапрадед — Леонид Михайлович Шелякин был художником. Прапрабабка — дворянка.

По линии отца — все родственники крестьяне-середняки. Бабушка — учительница начальных классов (с 1 по 4 класс). Отец бабушки — главный инженер ткацкой фабрики в гЯхрома. (градообразующее предприятие г. Яхрома).

Мои мама и папа — физики-ядерщики, работали в атомном НИИ вместе с Зинаидой Васильевной Ершовой —ученицей и сотрудницей Ирен Жолио-Кюри (дочери Пьера и Марии Кюри, жены Фредерика Жолио-

Интервью с А. Ослоном. 2010 г. Архив Б. Докторова.

Кюри). Мама была заместителем начальника отделом, имеет изобретения в области атомной промышленности. Сейчас она уже на пенсии. Отец — умер [1, том II, С. 1088-1089].

Четвертое поколение социологов — первое, в котором можно встретить тех, кто в выборе профессии следовал примеру родителей-социологов. Среди опрошенных мною таких двое: Е.А. Здравомыслова и Н.В. Ядов.

История отцовской семьи Здравомысловой приведена выше (Биографический сюжет №4), она же характеризует культурную атмосферу в семье, существовавшую в годы ее юности и ранней зрелости.

Биографический сюжет № 44.

Елена Григорьевна Здравомыслова Во-первых, родительская среда — это то, в чем я никогда не сомневалась — среда первичного доверия, тот самый шютцевский непосредственно данный нам в опыте жизненный мир, состоящий из дружеского круга родителей. Горфункели, Киссели, Асеевы, Бран-ские — каждое из этих четырех семейств, создававших буфер нашего семейного круга, достойно отдельного рассказа. Их жизнь драматична, их социальная интеграция не беспроблемна. Но они и составляли то постоянное сообщество, в котором я выросла и которое имело свои ритуалы, ценности и практики, характерные для советских шестидесятников. И не просто шестидесятников, но тех из них, кто принадлежал к академическому сообществу. Эти люди, в моем представлении, создавали свои жизни на основаниях многопоколенного культурного бульона, они были милыми идеалистами как герои Аксеновского "Звездного билета" или из его повести "Коллеги". [1, том II, С. 1107].

Отцовская линия генеалогии Н.В.Ядова была описана

В.А.Ядовым (Биографический сюжет №3). Особенность биографии Ядова-младшего заключается в том, что он унаследовал профессию социолога не только от отца, но и от матери — Людмилы Николаевны Лесохиной [11], доктора наук, много лет отдавшей разработке проблемы образования для взрослых. Из беседы с Н.В. Ядовым извлечены лишь те фрагменты, которые относятся к материнской генеалогической линии. Биографический сюжет № 45.

Николай Владимирович Ядов Сейчас думаю, что за тем, чтобы я не очень дисси-денствовал, следил мой дедушка, мамин отец. Он был убежденным ленинцем (даже книгу о Ленине писал) и работал в аппарате СМ. Кирова как раз в момент его убийства. Из всего того большого числа людей остались живы только он и еще один. Этот второй как сел сразу после убийства, так вышел только после смерти Сталина. А мой дед немедля перевелся из Смольного, и его, вероятнее всего, просто не нашли.

Он очень хорошо знал, чего можно от родной советской власти ожидать, и как мог следил, чтобы я особенно не высказывался. Когда к нему приходили друзья, они запирались и крыли систему; я пару раз подслушал — весьма близко к Новодворской. Кстати, Брежнева он терпел довольно спокойно именно потому, что знал, что может быть сильно хуже. Помню его слова: "Погоди, еще вспомнишь доброго дедушку Брежнева". <...> Стыдно сказать, но в семье ученым был назначен только отец. Его защиты и прочие дела шумно обсуждались и усиленно праздновались. Мама даже докторскую готовила так, что это казалось как бы "между делом". Насколько она быша сильным ученым, я стал понимать только в последние годы ее жизни. Похоже, что и отец тоже. А ведь ее ученики до сих пор звонят, ходят на могилу. А лет им сейчас раза в три

больше, чем маме в то время, когда она их учила [1, том II, С. 1323-1340].

Добрым словом вспоминает своего тестя В.А. Ядов. Он был журналистом и понимал важность названия книги. Именно он придумал название для одной из самых известных в российской социологии книг — "Человек и его работа".

Выводы и размышления

Приведенный материал многое дает о предбиографичес-ком мире представителей первых четырех поколений современной российской социологии. Прежде всего, можно с уверенностью сказать, что этот мир — очень богатый, он включает в себе множество социально-структурных и социокультурных образований, характерных для дореволюционной России и для всех периодов СССР. Генеалогические линии выходят из двух столиц, из крупных, средних и малых городов, из русских деревень и еврейских местечек. Из Западной части страны, Центральной, Южной, Северо-Западной, Уральской, из Дальнего Востока. Есть среди социологов "посланцы" семей, корни которых уходят в 16-17 века, есть — с небогатым прошлым. Среди предков социологов — представители большого числа сословий дореволюционного российского общества (дворяне, мещане, купцы и мастеровые, учителя, врачи, крестьяне, священники, военные, казачество) и всех социальных образований советского общества. Люди с прекрасным образованием, в том числе, полученном в лучших европейских университетах, но были малограмотные и совсем неграмотные. Многие участвовали в войнах, проходивших в царское время, в Гражданской войне: на стороне "красных" и на стороне "белых", во Второй мировой. Практически по всем семьям прокатились волны по-стреволюционных репрессий.

Повторю, мне не известны работы по генеалогии профессиональных групп, хотя допускаю, что нечто подобное могло быть сделано применительно к музыкантам, священникам, военным, т.е. представителям профессий, для которых характерна преемственность. Потому невозможно воспользоваться методологией такого типа исторических поисков и нет возможности для сопоставления полученных результатов с генеалогией других профессиональных образований. Выше отмечалось, что изучение состава родительских семей современных российских социологов стало развитием, утилизацией концепции толстого настоящего и порождено повышенным вниманием к предбиографиям. Это — теоретические предпосылки, но есть

— общесоциальные, макрофоновые. Такое исследование стало возможным только в начале наступившего века и лишь благодаря изменениям в отношении к прошлому, произошедшим в последние десятилетия ХХ века в стране и в сознании россиян.

В интервью, особенно в первых, я не просил моих собеседников вспоминать далекое прошлое их семей, спрашивал лишь о родителях. Так что возникновение таких рассказов — это нечто спонтанное, неожидавшееся мною проявление отношения к прошлому самих респондентов. Наступившее время способствует воспоминаниям, да и возраст многих моих собеседников располагал к тому, чтобы поговорить о своих корнях; так и писали — останется детям, внукам. Даже 15-20 лет назад мало кто из россиян в рассказах о своих предках решился бы говорить об их службе при царском дворе, о белых офицерах, казачьих атаманах, дедах-немцах, бабках-полячках, евреях — домовладельцах, репрессированных "врагах народов". Существовало несколько эталонных биографий советских людей, и все отличное от этого государством, идеологией заданного "стандарта" на семейное прошлое явно не приветствовалось. Лучше было иметь неграмотных родителей или вообще быть сиротой, чем деда — профессора Императорского Университета или дя-дю-наркома.

Своеобразным показателем валидности полученной биографической информации является то, что среди родителей первых трех поколений российских социологов часто указы-

вались крестьяне; среди этих социологов многие — первые в своем роду, кто получил высшее образование. Родители старших по возрасту социологов родились на рубеже Х1Х-ХХ веков, т.е. еще в дореволюционной — сельской преимущественно — России. Представители четвертого поколения в основном оказываются выходцами из семей, в которых родители (а нередко и родители родителей) являются обладателями высшего образования и нередко — ученых степеней.

Проведенный генеалогический анализ трактуется как культурологический поиск, направленный на понимание особенностей макросреды, в которой формировались первые поколения современного социологического сообщества. Может ли собранный материал стать объектом "жесткого" социолого-на-уковедческого исследования, нацеленного на поиск влияния истории семьи на выбор человеком профессии "социолог" и на характер его профессиональной деятельности?

Вообще говоря, "зацепки" для проведения подобного анализа находятся в самих интервью. Так, А.Г.Здравомыслов завершил рассказ о своей семье словами: "Какое отношение это имеет к социологии? Моя гипотеза состоит в том, что с детства я жил в социально неоднородной среде и, возможно, это обстоятельство пробудило интерес и внимание к самым разным людям" [1, том II, С. 53]. Из воспоминаний Ю.А.Левады: "Интерес к философии — наивный интерес, просто из домашней библиотеки. У нас были тома истории философии; первый я прочел в девятом классе, но на Аристотеле запутался — не сумел разобраться в его категориях. Однако было представление, что в МГУ чему-то научат" [4, С. 82]. Социолог-криминолог Я.И.Ги-линский еще в школе начал читать Канта, Спинозу, древнегреческих философов, некоторые книги по истории философии. И более конкретно: "У нас дома была большая библиотека, было в ней и несколько выпусков "Архива гениальности и одаренности (эвропатологии)". Не с них ли в сочетании с профессиональной деятельностью юриста началось мое нездоровое увлечение девиациями?" [1, том II, С. 374]. Когда А.А.Русалинова заканчивал школу, ее отец, в 20-х годах работавший под началом В.М. Бехтерева, дал ей прочесть книгу своего друга Б.Г.Ана-ньева "Очерки психологии"", и эта наука заинтересовала ее [1, том II, С. 423].

Тем не менее, в силу ряда обстоятельств я смотрю без повышенного оптимизма на возможность нахождения прямых, жестких коррелят между особенностями "поля" семьи и будущей работой человека в социологии. Прежде всего, практически все социологи первых четырех поколений начинали свою деятельность, когда в стране не существовало социологического образования и не было проблемы выбора профессии социолога. Многие пришли в социологию, имея базовое образование в областях, далеких от обществоведения, многих привел случай, внешние обстоятельства. Еще одна причина — методическая, эта задача не формулировалась в начале исследования, и потому информация о семьях не обладает должной полнотой, иногда полностью отсутствует.

Скорее речь должна идти о выявлении влияния интеллекту-

ального и нравственного полей семьи и ближайшего окружения, прежде всего — школы на стремление к получению высшего образования, на формирование предрасположенности к восприятию социальной проблематики, на зарождение в человеке мечты о совершенствовании окружающего мира. Важны также семейные традиции отношения к труду и другие характерные для мира, окружавшего человека в процессе ранней социализации, элементы трудовой этики. В частности, установка на достижение, поддержка самостоятельности и творчества. Другими словами, приведенные выше краткие описания родительских семей задают состав почвы, на которой в условиях хрущевской "оттепели" произросли первые послевоенные российские социологи.

И еще: рассказанное социологами может стать основой не одного романа о жизни советской интеллигенции, населения в целом.

Литература

1. Докторов Б. Современная российская социология: Ис-

торико-биографические поиски. В 3-х томах [Электронное издание]. М.: ЦСПиМ. 2012.

<http://www.socioprognoz.ru/files/el/hta_CD/htm/menu.htm>.

2. Заславская Т.И. Избранные произведения. Т. 3: Моя жизнь: воспоминания и размышления. М.: Экономика, 2007.

3. Шляпентох В. Страх и дружба в нашем тоталитарном прошлом. СПб.: Звезда, 2003.

4. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах / Отв. ред. и авт. предисл. Г. С. Батыгин. М.: Рус. христиан. гуманитар. ин-т, 1999.

5. Кон И.С. 80 лет одиночества. М.: Время, 2008.

6. Интервью с профессором В.Я. Ельмеевым // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т. 1, № 4 <http://cdclv.unlv.edu/archives/Interviews/elmeev.html>.

7. Интервью с доктором философских наук Б.М. Фирсо-вым // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т. 2, № 4. С. 5-22.

8. Из рукописи первого варианта книги А. Алексеева. Международная биографическая инициатива. <http://cdclv.un-lv.edu/archives/Memoirs/alekseev.html>.

9. Максимов Б.И.: "Социолог как лошадь, скачущая в стойле" // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2007. № 4. С. 2-14 <http://www.teleskop-jour-nal.spb.ru/files/dir_1/article_content1223472486363463file.pdf>.

10. Готлиб А.С. Качественное социологическое исследование: познавательные и экзистенциальные горизонты. Самара: Изд-во "Универс-групп", 2004.

11. Воспоминания o Люции Николаевне Лесохиной. Интервью с Владимиром Ядовым // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2012. № 4. С. 13-15.

Издание номера осуществлено при финансовой поддержке компании

"Решение: консалтинг и исследования рынка" (ЗАО "Решение")

Редакция журнала выражает искреннюю благодарность за помощь в издании журнала руководителям компании Александру Батушанскому и Владимиру Сократилину